CC BY
65
УДК 81'27
С. Г. Воркачев, ОИСЮ iD: 0000-0002-6290-2582
Кубанский государственный университет, г. Краснодар, Россия
ЧТО ЕСТЬ РОДИНА?: ИДЕЯ ПАТРИОТИЗМА В РУССКОЙ ЛИНГВОКУЛЬТУРЕ
Рассматривается вербализация представлений о родине и любви к ней в русской этической мысли и в русском обыденном сознании, показывается, что эти представления в достаточной мере смутны и с трудом поддаются дефинированию в дискурсивных терминах. Родина для носителей русского языкового сознания персонифицируется в образе любимой женщины; любовь, отделяющая родину от просто страны, пристрастна и в ней гипертрофирован «каритативный момент»: готовность все прощать в соответствии с платоновским «абсолютным принятием». В аморфность и раздвоенность российского морального сознания вполне вписывается наметившееся разделение «большой родины» на родину гражданскую, отождествляемую с государством, и родину этническую, отождествляемую с народом и его культурой.
Ключевые слова: родина, нация, патриотизм, любовь, государство, этническая родина, гражданская родина.
Введение. «Каждый кулик свое болото хвалит», - гласит русская пословица. Действительно, нет, наверное, ни одного народа, который не гордился бы своей страной, и русские здесь не представляют исключение. В то же самое время при всей своей привязанности к родной земле русскому человеку не сидится на месте, и «в какую дыру не занесет тебя рок, повсюду встретишь еврея, цыгана и русака» [17, с. 11], даже в карликовом государстве Сан-Марино на сувенирных лавках красуются вывески на русском языке и русские продавцы торгуют за рубли. Считается тем не менее, что «как русский любит родину» (Дельвиг), ее не любит никто, и «у редкого народа так развито чувство родины, как у нас» [17, с. 11], откуда «знаменитый русский патриотизм, не имеющий аналогов в Западной Европе» [3, с. 403]. Через любовь к родине предлагается даже определять этническую принадлежность: «Русский тот, кто любит Россию» (АиФ 2007, № 24), а «человек, почитающий себя гражданином света, то есть не принадлежащим ни к какому народу, .. .исторгаясь из рода людей, причисляет сам себя к роду животных» [26, с. 4]. Так ли это на самом деле, или же русская любовь к родине представляет собой еще один стереотип национального самосознания, в котором желаемое выдается за действительное, а не за ведущую этническую константу?
Результаты. Обсуждение. Как библейский Понтий Пилат риторически вопрошал «Что есть истина?» (Ин. 19: 38), так русскому человеку, наверное, прежде всего, следует задаться вопросом «Что есть Родина?». Понятие родины с трудом поддается (если поддается вообще) определению, и неслучайно, наверное, попытки создать словарные дефиниции для существительных Родина, Отечество, Отчизна, родина, отечество и отчизна (см.: [17, с. 7]) не увенчались успехом. «Нет единого для всех людей одинакового пути к родине. .Патриотизм у человека науки будет иной, чем у крестьянина, у священника, у художника» [7, с. 272]. Как и правда, родина у каждого своя, но в то же самое время она - одна; постигается она сердцем, отсутствие ее невосполнимо и превращает человека в «духовного идиота» [7, с. 272]. Для русских Родина - ожившая метафора, и любят ее пристрастно, чуть ли не эротически, как женщину: «Родина и женщина существуют, чтобы их любить» (АиФ 2006, № 51), «Отечество требует от нас любви даже пристрастной, такой, какую природа вложила в один пол к другому» [26, с. 25], а «что любимая, что родина - это примерно одно и то же» [17, с. 199].
Определения родины преимущественно апофатичны: это то, что остается от страны за вычетом географии, демографии и политического устройства. По утверждению Алексея Хомякова, «отечество находится не в географии. Это не та земля, на которой мы живем и родились и которая в ландкартах обводится зеленой или желтой краской. Отечество также не условная вещь. Это не та земля, к которой я приписан, даже не та, которою я пользуюсь и которая давала мне с детства такие-то или такие-то пра-
ва и такие-то или такие-то привилегии» [25, с. 116]. Бытие родины, как и бытие нации, очевидно, «не исчерпывается ни расой, ни языком, ни религией, ни территорией, ни государственным суверенитетом» (см.: [1, с. 552]).
В сочетаниях «любовь к родине» и «любить родину» первый компонент в определенном смысле избыточен, опустошен, поскольку любовь уже «встроена» в прагматическую часть семантики родины: «иметь родину - значит любить ее» [7, с. 272]. Если патриотизм как нравственный принцип - это признанная категория этики (см.: [8, с. 252-254; 23, с. 484]), то родина в качестве этического термина в специальных словарях не фигурирует, хотя обыденным сознанием она воспринимается как безусловная этическая сущность.
Родина как объект любви по своим предметным признакам (язык, территория, экономика, психология и культура) совпадает с нацией, однако этими признаками, естественно, она отнюдь не исчерпывается, представляя собой по преимуществу «инстинктивную прилепленность к родному» [7, с. 263]. В неформальных, метафоризованных определениях родины упор делается главным образом либо на ее пространственной составляющей («сочетание ландшафтов» - [5, с. 249]; «очаг культуры и этнической жизни» - [13, с. 314]), либо на демографической («любимое сообщество» - [18, с. 3]; «великое духовное "Мы"» - [7, с. 283]).
Как представляется, в качестве рабочего определения родины, опять же неформального, можно принять следующее: родина - это предел расширения «персональной сферы» человека, включающей все, что он считает «своим», имеющим то или иное отношение к его личности.
Что касается «сущности» Родины - ее онтологического статуса, то в русской культуре исторически, традиционно представления о нем носят преимущественно «примордиалистский» характер: предполагается, что родина как «духовная реальность» [7, с. 269] существует, пока существует народ, независимо от отдельного человека и представляет собой безусловную ценность - некое «духовное сокровище» [7, с. 274], материализуемое в «родном пространстве» и в способах его обустройства, в том числе и символических (язык и культура). Родина постигается интуитивно, «сердцем», способность любить ее, как и способность любить вообще, - особый дар, которым обладает не каждый. Нельзя заставить человека любить какую-нибудь страну (см.: [7, с. 267]). Однако в то же самое время считается, что любовь к ней возможно «привить» манипулятивно: целенаправленно взрастить с помощью «национального воспитания» [7, с. 291] через язык, историю, культуру, религию и даже службу в армии. Первым же на Руси «наивным инструменталистом», как ни парадоксально, оказался А. С. Шишков, идеолог этатизма, приравнявший «малую родину» («колыбель, в которой мы взлелеяны, гнездо, в котором согреты и воспитаны» - [27, с. 5]) петровскому Отечеству как имени российского государства - гражданской родины. Представляется, однако, что соотношение примордиальных и инструментальных признаков в характеристике родины такое же, как и в собственно этничности (см.: [19, с. 20]): родина - это устойчивая единица коллективного сознания и коллективного бессознательного, четкость восприятия которой и интенсивность переживания поддается целенаправленному манипулятивному регулированию. Государство во все времена желает стать родиной, и отчасти это ему удается, достаточно вспомнить «советскую Родину» и «новую историческую общность - советский народ». Историки не только создают нацию (см.: [24, с. 332]), но, очевидно, также и родину.
Для Ивана Ильина патриотизм есть любовь, родина воспринимается, переживается и приобретается только любовью (см.: [7, с. 261-263]), а для того, кто ее не любит, она просто не существует. Вот почему, наверное, для носителя русского языка «свою Родину называть "этой страной" - все равно, что свою мать называть "этой бабой"» (http://www.mmonline.ru). Любовь к родине «пристрастна» (см.: [7, с. 268; 26, с. 25]), и, как всякая страсть, она сопровождается дополнительными эмоциями, связанными с включением предмета любви в центр своей аксиологической области и в свою «личную сферу»: своей страной гордятся (гордость удачи достижения и обладания), ее стыдятся (национальный позор), переживают ее успехи и неудачи, как свои собственные.
Как установлено, в любви сопряжены два вида желания: желание обладания объектом и желание блага этому объекту, которые и определяют существование двух основных видов этой эмоциональной привязанности - собственнической любви и любви каритативной, любви-жалости (подробнее см.: [4, с. 41, 134]). «Каритативный блок» русского патриотизма включает в себя, помимо благожелания и за-
боты о благополучии своей страны, безграничную готовность прощать и сострадание: свою родину мы любим, «как в семьях любят больных детей» [17, с. 17], и пока любим, готовы ей все прощать - и «дураков, и дороги». Мы ее любим не «за» - как говорил Владимир Высоцкий, «если за что-то, то это не любовь, а хорошее отношение», а, скорее, «вопреки». Действительно, «русский человек из патриотов патриот, потому что он сердечно привязан к такой земле, где почти невозможно жить» [17, с. 421].
Российский патриотизм - продукт исторической эволюции, вызванный необходимостью (в том числе и на бессознательном уровне) сохранять огромную территорию, приобретенную предками сегодняшних россиян по весьма своеобразной модели. И если у обитателей этих бескрайних земель не будет безусловной любви к родине, не станет и самой родины, русский этнос растворится в других этносах, и российское государство исчезнет. Отсюда, очевидно, и сращенность русского человека со своей отчизной вплоть до «химического единства» (Достоевский), и ощущение того, что «ни в какой земле мы не можем найти созвучия своему физическому состоянию и настрою души» [17, с. 212], поскольку «кровью, телом, костями и жилами мы связаны с нашей землей» (АиФ 2006, № 14). Отсюда и бесконечное терпение к бесчинствам властей и готовность прощать им практически все, убежденность в том, что «человек должен любить свою землю, любить во всех противоречиях, с ее грехами и недостатками» [1, с. 295]. Отсюда нетерпимое отношение к изменникам и «отщепенцам от своего народа и своей почвы» (Гончаров) и физическая «невозможность жить без Родины». Отсюда и амбивалентность: сопровождающая любовь «ненависть к отчизне» (Блок) как следствие крайней от нее зависимости. Отсюда же, конечно, и отношение к нам самой Родины в лице ее властей - чего с ними цацкаться, все равно никуда не денутся.
«Игровая» двойственность модели территориального расширения России, когда крепостной народ бежал на границы от государства, осваивал новые земли, а затем вместе с ними возвращался опять под государственную юрисдикцию (см.: [11, с. 166]), не могла не отразиться на взаимоотношениях российского народа и российской власти. Вполне можно согласиться с тем, что история России - это история противостояния народа и государства (см.: [11, с. 354]): русский человек от века видит в государстве нечто враждебное, на которое, «как на врага, не распространяются моральные запреты» [6, с. 81]. Русская шизофрения - «расщепление души» - проявляется не только в отделении совести от закона и морали от права, но и в жестком разделении родины этнической (страны) и родины гражданской, с которой мы отождествляем наше государство («Но в этом особенность России - здесь есть русский народ и русское государство. Это две разные величины» (АиФ 2010, № 17); «Наши люди хотя бы знают, что есть разница между родиной и государством. Они понимают, что государство - это предприятие по сбору налогов с Родины» (АиФ 2010, № 52). В то же самое время мы не отдаем себе отчета в том, что в конечном итоге государство - это эманация этноса, порождение народа, в котором отражаются все достоинства и недостатки последнего, все его противоречия, тезисы («Россия - страна безграничной свободы духа» - [1, с. 281]) и антитезисы («Россия - страна неслыханного сервилизма и жуткой покорности» -[1, с. 283]) - какие сани, такие и сами: «Ни революции, ни конституции, ни деспоты не могут давать какому-нибудь народу тех качеств характера, какими он не обладает, или отнять у него имеющиеся качества, из которых проистекают его учреждения» [10, с. 55]. Как отмечается, на вопрос «Почему они не сопротивляются?», который обычно задают западные интеллектуалы в порядке реакции на сведения об ужасах существования в России, есть один ответ: «они могут сопротивляться только сами себе - ведь государство и есть наше символическое тело, наше коллективное Мы» [18, с. 116]. Действительно, «мы сами и оккупанты, и оккупированные» (АиФ 2007, № 1-2).
В современном российском «обыденном сознании», как представляется, существует не два, как в лексикографии (см.: [9, с. 1125; 14, с. 628; 20, т. 2, с. 723; 21, т. 12, с. 1377; 22, т. 3, с. 1369]), а три представления о родине: естественно, родина1 как «малая родина» - родная сторона, место рождения, а ро-дина2 как «большая родина» - родная страна разделилась уже на то, что, за неимением лучшего, можно назвать, пользуясь терминологией национализмоведения и этнопсихологии (о нациях гражданских и этнических (см.: [12, с. 23]), «родина гражданская» и «родина этническая».
Представления о гражданской родине ориентированы преимущественно на территориальный и административный признаки, эта родина практически полностью отождествляется с государством. Гражданская родина, как и нация, это в первую очередь «специфический объект лояльности» [12, с. 33], при-
чем лояльности взаимной, предполагающей обоюдное соблюдение определенных обязательств («Что вы нас призываете любить Россию? Пусть сначала она нас полюбит!» (АиФ 2007, № 36).
Представления об этнической родине как о географическом пространстве, «в котором народ возник, в котором прошла его ранняя история» [2, с. 91], ориентированы преимущественно на культурно-языковые признаки, для русского традиционно родина там, где живут русские (см.: [11, с. 272]). Этническая родина в первую очередь - объект любви, которая, как известно, отнюдь не обязательно бывает взаимной.
Родина гражданская и родина этническая «совпадают» лишь в критические моменты национальной истории, когда под угрозой находится само биологическое существование народа: «Когда немцы на нас напали, оно (государство. - С. В.) стало Родиной - ты защищал то место, где живешь, тех друзей, с которыми рядом находишься» (АиФ 2007, № 16).
Этническая родина отличается от гражданской своей большей устойчивостью и более глубокой укорененностью в общественном сознании: не прошло и двух десятков лет, а от Советского Союза осталась лишь смутная ностальгия да надписи на майках и призыв на лестнице Мамаева кургана «За нашу советскую Родину - СССР», а «русскость» по большому счету никуда не делась. Вот почему, наверное, родина гражданская, лишенная этнических корней, русскому патриотическому сознанию представляется объектом «корыстной любви» - любви к тому месту, где живется сытнее и теплее: «Когда я впервые побывал в США и пообщался с тамошними рядовыми налогоплательщиками, то обратил внимание на их своеобразный патриотизм - яркий, демонстративный, напористый - с непременным звездно-полосатым флагом перед домом. Но мне показалось, это была не "любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам", а, скорее, любовь к социально-политическому устройству своей страны. Это патриотизм эмигрантов, которые на новом месте зажили лучше, чем на прежнем» [15, с. 27].
Наблюдения за масс-медийными текстами последних лет (газета «Аргументы и факты») свидетельствуют о флуктуации чувства российского патриотизма в зависимости «от индекса оптимизма» и о противоречивости суждений о перспективах любви к Родине. Однако, если принять разделение «большой родины» на гражданскую и этническую, противоречивость здесь кажущаяся: пессимизмом окрашены главным образом высказывания о родине гражданской, будущее которой покрыто туманом - «любовь к Родине сегодня рассматривается исключительно как любовь к прошлому» (АиФ 2006, № 13). В настоящем же нет ничего, произошедшего в ходе «развернутого строительства капитализма» (АиФ 2007, № 32), чем можно было бы гордиться россиянину в стране, где лишь два значимых события - Война и Победа - вызывают всеобщее согласие (см.: АиФ 2005, № 20).
Сомнения в будущем гражданской родины порождаются, очевидно, отсутствием гражданской нации, поскольку «Россия в настоящее время представляет собой не нацию, а совокупность индивидов» [16, с. 155]. Если Родина - это «любимое сообщество» [18, с. 3], то сомнительно, чтобы в глазах «простого человека» в него попали олигархи и бывшая патрноменклатура, конвертировавшая власть в собственность: «Людей объединяет обращенность в общее будущее, если оно привлекательно для всех. Это и называют национальной идеей» (АиФ 2006, № 51); «Патриотизм можно построить только на одном - улучшить условия жизни. Пока в нашей стране этот громадный разрыв между бедными и богатыми, эта колоссальная несправедливость по отношению к старикам и детям не будут устранены, ничего не получится» (АиФ 2005, № 34).
Заключение. Таким образом, наблюдения над вербализацией представлений о родине и любви к ней в русской этической мысли в русском обыденном сознании показывают, что эти представления в достаточной мере смутны и с трудом поддаются дефинированию в дискурсивных терминах. В своей предметной части они практически совпадают с семантическими признаками нации/этноса, отличаясь от последних «встроенностью» эмоциональной привязанности.
Родина для носителей русского языкового сознания персонифицируется в образе любимой женщины; любовь, отделяющая родину от просто страны, пристрастна и в ней гипертрофирован «каритатив-ный момент»: готовность все прощать в соответствии с платоновским «абсолютным принятием».
В аморфность и раздвоенность российского морального сознания вполне вписывается наметившееся разделение «большой родины» на родину гражданскую, отождествляемую с государством, и родину этническую, отождествляемую с народом и его культурой.
Список литературы
1. Бердяев Н. А. Судьба России: Сочинения. - М.-Харьков: ЭКСМО-ФОЛИО, 2004. - 736 с.
2. Буровский А. М. Крах империи: Курс неизвестной истории. - М.: АСТ, 2004. - 462 с.
3. Владимиров В. В. Смысл русской жизни. - М.: Алгоритм, Эксмо, 2006. - 544 с.
4. Воркачев С. Г. Любовь как лингвокультурный концепт. - М.: Гнозис, 2007. - 284 с.
5. Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера земли. - М.: ЭКСМО, 2007. - 736 с.
6. Ильин И. А. Почему мы верим в Россию. - М.: ЭКСМО, 2007. - 912 с.
7. Касьянова К. (Чеснокова В. Ф.) О русском национальном характере. - М.: Академический проект, 2003. - 560 с.
8. Кон И. С. Словарь по этике. - М.: Политиздат, 1983. - 445 с.
9. Кузнецов С. А. Большой толковый словарь русского языка. - СПб.: Норинт, 1998. - 1536 с.
10. ЛебонГ. Психология народов и масс. - СПб.: Макет, 1995. - 541 с.
11. Лурье С. В. Историческая этнология. - М.: Аспект Пресс, 1997. - 448 с.
12. Малахов В. С. Национализм как политическая идеология. - М.: КДУ, 2005. - 320 с.
13. Мнацаканян М. О. Нации и национализм. Социология и психология национальной жизни. - М.: Юнити, 2004. - 421 с.
14. Ожегов С. И. Словарь русского языка - М.: Госиздат иностранных и национальных словарей, 1953. - 848 с.
15. ПоляковЮ. Россия в откате. - М.: Астрель, 2011. - 252 с.
16. Проблемы российского самосознания // Вопросы философии. - 2007. - № 6. - С. 151-158.
17. Пьецух В. Низкий жанр. - М.: ЗебраЕ, 2006. - 749 с.
18. Сандомирская И. И. Книга о родине: Опыт анализа дискурсивных практик. - Wien: Wiener Slaw-istischer Almanach Sonderband 50, 2001. - 278 с.
19. Сикевич З. В. Социология и психология национальных отношений. - СПб.: Издательство Михайлова В. А., 1999. - 203 с.
20. Словарь русского языка: в 4 т. - М.: Русский язык, 1981.
21. Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. - М-Л.: АН СССР, 1951-1965.
22. Ушаков Д. Н. Толковый словарь русского языка: в 4 т. М.: Астрель-АСТ, 2000.
23. Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1983. - 840 с.
24. Хобсбаум Э. Принцип этнической принадлежности и национализм в современной Европе // Нации и национализм. - М.: Праксис, 2002. - С. 332-346.
25. Хомяков А. С. Избранные сочинения. - Нью-Йорк: Художественная литература, 1955. - 413 с.
26. Шишков А. С. Рассуждение о любви к Отечеству. - СПб.: Медицинская типография, 1812. - 54 с.
Воркачев Сергей Григорьевич, доктор филологических наук, профессор кафедры научно-технического перевода Кубанского государственного технологического университета, г. Краснодар, Россия
Sergey G. Vorkachev,
Kuban State University, Krasnodar, Russia
WHAT IS NATIVE LAND?: PATRIOTIC IDEA IN RUSSIAN LANGUAGE AND CULTURE
Verbalization of native land notions and patriotism in Russian ethnical thought and Russian common consciousness is considered, it is shown that these notions are sufficiently confused and hardly can be formulated in rational terms. Native land for the Russian consciousness bearers is personified in the image of beloved woman; love that separates native land from simply land is passionate and possesses hypertrophied caritative moment: readiness to forgive. The division of the "Great native land " into civil native land, identified with the state, and ethnical native land, identified with people and its culture, is in accordance with amorphous Russian moral consciousness.
Key words: native land, nation, patriotism, love, state, ethnical native land, civil native land.
References
1. Berdjaev N. A. Sud'ba Rossii: Sochinenija [Fate of Russia: Compositions], Moscow-Har'kov, 2004, 736 p.
2. Burovskij A. M. Krah imperii: Kurs neizvestnoj istorii [Crash of empire: Course of unknown history], Moscow: AST, 2004, 462 p.
3. Vladimirov V. V. Smysl russkoj zhizni [Meaning of Russian life], Moscow, 2006, 544 p.
4. Vorkachev S. G. Ljubov' kak lingvokul'turnyj concept [Love as a linguocultural concept], Moscow: Gnozis, 2007, 284 p.
5. Gumilev L. N. Etnogenez i biosfera zemli [Ethnogenesis and biosphere of earth], Moscow: EHKSMO, 2007, 736 p.
6. Il'in I. A. Pochemu my verim v Rossiju [Why we believe in Russia], Moscow: EHKSMO, 2007, 912 p.
7. Kas'janova K. (Chesnokova V. F.) O russkom nacional'nom haraktere [About Russian national character], Moscow, 2003, 560 p.
8. Kon I. S. Slovar' po etike [Dictionary on ethics], Moscow: Politizdat, 1983, 445 p.
9. Kuznecov S. A. Bol'shoj tolkovyj slovar' russkogo jazyka [Great explanatory dictionary of Russian language], Sankt-Peterburg: Norint, 1998, 1536 p.
10. Lebon G. Psihologija narodov i mass [Psychology of people and masses], Sankt-Peterburg: Maket, 1995, 541 p.
11. Luije S. V. Istoricheskaja etnologija [Historical ethnology], Moscow: Aspect Press, 1997, 448 p.
12. Malahov V S. Nacionalizm kak politicheskaja ideologija [Nationalism as political ideology], Moscow: KDU, 2005, 320 p.
13. Mnacakanjan M. O. Nacii i nacionalizm. Sociologija i psihologija nacional'noj zhizni [Nations and nationalism. Sociology and psychology of national life], Moscow: Yuniti, 2004, 421 p.
14. Ozhegov S. I. Slovar' russkogo jazyka [Dictionary of Russian language], M., 1953, 848 p.
15. Poljakov Ju. Rossija v otkate [Russia in a recoil], Moscow: Satrel', 2011, 252 p.
16. Voprosy filosofii, 2007, no 6, pp. 151-158.
17. Pjecuh V. Nizkij zhanr [Low genre], Moscow: Zebra E, 2006, 749 p.
18. Sandomirskaja I. I. Kniga o rodine: Opyt analiza diskursivnyh praktik [Book on a motherland: Experience of analysis of discursive practices], Wien: Wiener Slawistischer Almanach Sonderband 50, 2001, 278 p.
19. Sikevich Z. V Sociologija i psihologija nacional'nyh otnoshenij [Sociology and psychology of national relations], Sankt-Peterburg, 1999, 203 p.
20. Slovar' russkogo jazyka: v 4-h t. [Dictionary of Russian language: in 4 vol.], Moscow: Russkij jazyk, 1981.
21. Slovar' sovremennogo russkogo literaturnogo jazyka: v 17 t. [Dictionary of modern Russian literary language: in 17 vol.], Moscow-Leningrad: AN SSSR, 1951-1965.
22. Ushakov D. N. Tolkovyj slovar' russkogo jazyka: v 4 t. [Explanatory dictionary of Russian language: in 4 vol.], Moscow: Astrel'-AST, 2000.
23. Filosofskij enciklopedicheskij slovar' [Philosophical encyclopedic dictionary], Moscow: Sovetskaja enciklopedija, 1983, 840 p.
24. Hobsbaum E. Princip etnicheskoj prinadlezhnosti i nacionalizm v sovremennoj Evrope [Principle of ethnic belonging and nationalism in modern Europe], Moscow: Praksis, 2002, pp. 332-346.
25. Homjakov A. S. Izbrannye sochinenija [Select compositions], NY, 1955, 413 s.
26. Shishkov A. S. Rassuzhdenie o ljubvi k Otechestvu [Disserting upon love to Homeland], Sankt-Peterburg, 1812, 54 s.
Sergey G. Vorkachev, Doctor of philology, professor of the science-tech translation department, Kuban state technological university, Krasnodar, e-mail: svork@mail.ru
Для цитирования: Воркачев С. Г. Что есть родина?: Идея патриотизма в русской лингвокультуре // Актуальные проблемы филологии и педагогической лингвистики. 2017. № 2. С. 73-79.
For citation: Vorkachev S. G. (2017). What is native land?: Patriotic idea in russian language and culture.
Aktual'nye problemy filologii i pedagogiceskoj lingvistiki, 2017, 2, рр. 73-79 (In Russ.).
