CC BY
13Мэрфи Д.Э.
ЧТО БЫЛО ИЗВЕСТНО СТАЛИНУ: ТАЙНА «БАРБАРОССЫ»
(Реферат)
Murphy D.E.
WHAT STALIN KNEW: THE ENIGMA OF BARBAROSSA. -New Haven; L.: Yale univ. press, 2005. - XXIV, 310 p.
В своей книге Дэвид Э. Мэрфи - кадровый офицер разведки, бывший шеф резидентуры ЦРУ в Западном Берлине в конце 1950-х -начале 1960-х годов, специалист по Германии и Советскому Союзу, анализирует работу советской разведки накануне Отечественной войны и реакцию сталинского руководства на поступающие сведения о военных приготовлениях Германии. Автор стремится прежде всего найти ответ на вопросы, почему Советский Союз, несмотря на свою военную мощь и начавшуюся милитаризацию экономики, оказался не готов к нацистской агрессии и почему Сталин отказывался верить сообщениям своей разведки о подготовке Третьего рейха к нападению на Советский Союз, будучи уверенным, что Гитлер не решится на такой шаг. Из всех российских архивов Мэрфи удалось поработать лишь в РГВА - с личным делом И.И. Проску-рова. Все остальные архивы, включая не только Центральный архив СВР и Центральный архив ФСБ, но и Центральный архив Министерства обороны, для иностранцев оказались закрытыми; более того, автор столкнулся с тем, что ряд документов, уже опубликованных в 1990-е годы, были впоследствии засекречены повторно. Из-за описанных сложностей при работе над книгой Мэрфи вынужден был в основном ограничиться опубликованными материалами. Книга состоит из введения, 22 глав и четырех приложений.
Многочисленные архивные документы, доклады из разных резидентур позволяют увидеть, насколько хорошо работала совет-
ская разведка, насколько точной информацией она обладала и в какой степени эта информация была проигнорирована. Автор подчеркивает, что в течение всего предвоенного периода разведка доносила о готовящихся планах Гитлера лично Сталину, который получал сведения из многих, совершенно друг от друга не зависящих, источников, однако доверия полученная информация не вызывала. Автор высказывает предположение, что если бы Сталин прислушался к своей разведке, он был бы в состоянии заблаговременно принять все необходимые меры, которые позволили бы отразить германскую агрессию с гораздо меньшими потерями или даже предотвратить ее. Но в системе, где все зависело от одного человека, этот человек, даже имея огромную власть и широчайшие возможности, не мог справиться с валом подчас противоречивых данных, поневоле оказывая предпочтение собственным субъективным предубеждениям.
Монография в значительной степени построена как анализ карьеры трех офицеров советской разведки: Ивана Иосифовича Проскурова и Филиппа Ивановича Голикова (начальников Разведывательного управления Генерального штаба соответственно в 1939-1940 и в 1940-1941 гг.), а также Павла Михайловича Фитина (начальника Иностранного отдела ГУГБ НКВД - 1-го управления НКГБ в 1939-1946 гг.). Это позволяет Мэрфи показать детальную картину работы различных структур по получению разведывательной информации.
Анализируя карьеру И.И. Проскурова, героя войны в Испании, талантливого военного летчика, автор характеризует его как человека, отличавшегося независимостью суждений и поступков. До 1939 г. Проскуров не имел опыта разведывательной деятельности; его назначение начальником Разведуправления РККА было мотивировано в значительной степени стремлением повысить боевой дух сотрудников армейской разведки, подорванный чистками. Отсутствие связей с кем бы то ни было из «старой гвардии» также делало его кандидатуру весьма привлекательной, однако то, что Проскуров никогда не скрывал правды в своих донесениях, не всегда ценилось руководством СССР. Именно Проскуров 17 мая 1939 г. отправил Сталину знаменитую шестистраничную записку «Будущие агрессивные планы фашистской Германии по оценке чиновника Министерства иностранных дел Клейста», составленную благодаря работе варшавской резидентуры. Петер Клейст, бывший у министра Риббентропа главой восточного департамента, выступая перед
высшими чинами немецкого посольства в Варшаве, говорил о том, что «укрепление позиций Германии на востоке должно быть достигнуто любыми средствами» (с. 15). Имелось в виду скорое нападение на Польшу, которое должно было включать в себя, помимо собственно военных мер, также существенное давление на мировое общественное мнение (предполагалось добиться невмешательства США и СССР). После уничтожения польского государства очередными военными противниками Германии должны были стать Великобритания и Франция, и лишь после этого - СССР. Мэрфи утверждает, что Сталин уделил большое внимание этой записке, так как счел ситуацию благоприятной для заключения соглашения с Гитлером.
Автор не соглашается с распространенной точкой зрения, согласно которой политика умиротворения Германии преследовала цель направить нацистскую агрессию на восток: по его мнению, государства Западной Европы лишь стремились избежать новой мировой войны. Однако «ослепленный идеологией марксизма-ленинизма и конспирологическим складом своего ума вождь едва ли мог судить о вопросах внешней политики» (с. 95). В этой ситуации, по мнению Мэрфи, ему была свойственна патологическая антипатия к будущим союзникам по антигитлеровской коалиции, базирующаяся на предубеждении об их общей непримиримой враждебности по отношению к СССР. Оторванность генсека от европейских реалий, его подозрительность и недоверчивость окрашивали весь период с 1 сентября 1939 до 22 июня 1941 г.
Кратко описав внешнеполитическое развитие Европы 1930-х годов, Мэрфи обращает внимание на то, что побежденные в Первой мировой войне Германия и Россия сильнее всего пострадали и во Вторую мировую. В 1920-1930-е годы Сталин в условиях капиталистического окружения укрепил свою власть; Гитлер, придя к власти, постепенно избавился от ограничений Версальского договора. Соглашение между ними в 1939 г. сделало новую мировую войну неизбежной.
Гитлер под влиянием политики умиротворения, рассчитывал на нейтралитет Великобритании и Франции и в предстоящей германо-польской войне и стремился обеспечить также нейтралитет СССР. В свою очередь Сталин, который и сам не испытывал симпатий к польскому государству, опасался, что если он попытается помешать Германии завоевать Польшу, западноевропейские державы могут не оказать ему поддержки. В то же время нападение
Германии на Польшу могло спровоцировать большую войну между Рейхом и западными демократиями, которая, согласно марксизму в его сталинском понимании, могла, в свою очередь, создать в Европе революционную ситуацию и тем самым подготовить необходимые условия для расширения сферы влияния СССР. Именно желание сделать нападение Германии на Польшу неизбежным Мэрфи считает одной из основных мотиваций советского диктатора при заключении пакта Молотова - Риббентропа. Переговоры с Англией и Францией со стороны Сталина были лишь средством для давления на Берлин, чтобы добиться от Гитлера дополнительных территориальных уступок.
В этой связи стоит отметить, что, как признает сам автор, характеристика Сталина, данная в его книге, «входит в противоречие с той, которую отстаивают многие американские, европейские и российские историки» (с. 254). Мэрфи не согласен с представлением, будто Сталин был не революционером, а политиком-прагматиком, и настаивает, что «вождь народов», оставаясь убежденным коммунистом, лишь несколько ослабил революционную риторику из тактических соображений. Нацеленность диктатора на то, чтобы «добиваться истощения капиталистов/империалистов в войнах», автор считает проявлением ленинской идеологии, а не национализма или государственничества (с. 24). С этих позиций ему представляется, что для Сталина присоединение новых территорий было прежде всего «расширением границ социализма» (с. 29).
В то же время в военном отношении договор с Германией не столько усилил, сколько ослабил Советский Союз: на вновь захваченных территориях пришлось срочно строить новые укрепления и военную инфраструктуру, возникли дополнительные трудности с транспортом и снабжением, что было особенно актуально для советского военно-политического руководства в связи с его общим наступательным настроем. При этом СССР получил непосредственную границу с Третьим рейхом, а немецкие наблюдатели - удобную возможность отслеживать строительство советских укреплений.
Известную благожелательность, с которой жители вновь присоединенных к СССР территорий встречали красноармейцев, автор объясняет напряженными отношениями между поляками и местным населением; кроме того, жители Западной Украины вообще не имели опыта взаимоотношений не только с советским, но и с царским правительством, поскольку эти земли с 1772 по 1919 г. принадлежали Австрии. Однако ускоренная советизация «освобожденных» облас-
тей быстро привела к нарастанию антисоветских и соответственно прогерманских настроений, чем не замедлили воспользоваться нацисты: и до войны, и после ее начала использование агентов из числа местных жителей было важной частью их стратегии.
Автор также обращается к теме Зимней войны с Финляндией. Довольно подробно описан ход советско-финских переговоров осенью 1939 г., при этом упор сделан на постоянный рост запросов Сталина - от простого желания отодвинуть границу от Ленинграда до попыток создать просоветскую Финскую Демократическую Республику. Неудачный ход военных действий перечеркнул планы советизации Финляндии. Мэрфи особо отмечает, что финская война не только подорвала репутацию СССР на международной арене, но и сильнейшим образом повлияла на оценку немецкими генералами его военной мощи. «Козлом отпущения» был назначен в числе других и Проскуров, что было связано, помимо всего прочего, с различиями во взглядах между ним и Сталиным по поводу сути разведки и характера ее целей. Дни Проскурова на посту начальника Развед-управления, казалось, были сочтены. Вскоре, однако, началось наступление Вермахта на Западном фронте, разрушившее прежние планы советского диктатора, рассчитывавшего воспользоваться затяжной войной в Европе; в этих условиях генсек посчитал преждевременным убирать человека, который еще мог выяснить дальнейшие намерения Гитлера.
Д.Э. Мэрфи указывает на то, что в целом внешняя разведка и органы госбезопасности предоставляли высшему руководству достаточно данных о планируемой немцами агрессии, хотя сами немцы были уверены, что в Москве не замечают их военных приготовлений или, во всяком случае, не принимают их во внимание. Он описывает советских агентов, плодотворно работавших в Берлине, Хельсинки, Лондоне, Париже, Бухаресте, Праге, Белграде, Софии, Варшаве, и анализирует передаваемую ими информацию, показывая, что разведывательные сводки, поступавшие Сталину, хотя и были написаны на «марксистско-ленинском жаргоне» (с. 12), но все же так или иначе отражали реальность. К тому же, помимо добывания секретных сведений осуществлялось изучение иностранной прессы, общественного мнения за рубежом, военно-политической и военно-технической литературы из Германии и других стран. Таким образом был обнаружен в том числе изданный накануне войны и распространяемый в войсках Вермахта немецко-русский разговорник с фразами вроде «руки вверх», что показывало
его явно не туристическую направленность. Результаты допросов агентов германской разведки тоже указывали на неизбежность скорой войны. Однако, как показывает Мэрфи, лишь немногие профессионалы были готовы открыто говорить об опасности нападения немцев, тем более в письменном виде. Страх вызвать недовольство Сталина и навлечь на себя обвинения в паникерстве приводил к манипулированию информацией в отчетах, чтобы конечные выводы не слишком противоречили представлениям генсека и его окружения. Координация действий агентов нередко отсутствовала. Случались и задержки в доставлении корреспонденции адресатам, что наводит на мысли о том, что данная информация не воспринималась как срочная, хотя Мэрфи предполагает, что это могло быть следствием недостаточного профессионализма советских чиновников. В результате плохо организованной рассылки разведданных многие представители армейского командования не имели полной картины происходящего.
Особое внимание автора привлекает фигура Рихарда Зорге, агента в Токио, игравшего важную роль в системе разведки. Благодаря его деятельности в СССР поступала информация не только о германо-японских противоречиях, но и о нацистских планах и приготовлениях. Точная оценка численности находящихся на границе с Советским Союзом германских войск и даты вероятного вторжения - то немногое, чего удалось добиться Зорге в условиях подозрительного отношения к нему в Москве и уменьшения финансирования. Хотя именно он осенью 1941 г. передал в Москву материалы о том, что Япония не собирается вступать в войну против СССР, которые позволили перебросить значительные силы с Дальнего Востока к Москве в разгар операции «Тайфун», по заслугам он был оценен лишь после смерти. Обменивать арестованного и приговоренного к смертной казни Зорге Сталин отказался.
Помимо Разведуправления РККА, высшему политическому руководству страны информация поступала и по линии НКВД. Мэрфи довольно подробно останавливается на работе Иностранного отдела ГУГБ НКВД, который на тот момент возглавлял П.М. Фитин. После его развернутой биографии автор описывает работу самого отдела. Особенностью внешней разведки органов госбезопасности было отсутствие собственного аналитического подразделения -разведка сообщала запрашиваемую информацию, оставляя получателю возможность интерпретировать ее самостоятельно. К тому же,
в отличие от Проскурова, Фитин никогда не имел доступа к Сталину напрямую.
Информация шла и по линии контрразведки - как побочный продукт поиска иностранных агентов, обычно в результате перехвата сообщений и прослушивания переговоров, а также от завербованных сотрудников посольств. Основными целями являлись посольства Германии и ее союзников, но работа велась также и в американском, британском посольствах и посольствах других стран. Кроме того, анализ деятельности немецкой военной разведки - Абвера - в ключевых пограничных областях тоже наводил на некоторые размышления. Интересно, что ни германская разведка, ни иностранные дипломаты не замечали в самом СССР каких-либо значительных военных приготовлений даже в последние дни перед началом нацистской агрессии; отмечалось лишь распространение слухов о возможности войны. Советское руководство не придало значения даже таким обстоятельствам, как выезд из страны немецких специалистов и уход германских судов из советских портов.
Некоторые сведения поступали от пограничных войск, главным образом это были сообщения о прибытии к границе эшелонов со снаряжением и техникой и об улучшении дорожного полотна. Даже при том, что немцы соблюдали высокий уровень «камуфляжной дисциплины», некоторые действия скрыть было невозможно, как, например, концентрацию войск, происходившую под видом перебазирования, отдыха и переформирования. Пограничниками отмечалась и доставка оборудования для переправы через водные преграды, необходимого для наступления. Результаты допросов задержанных германских агентов, многие из которых были рекрутированы из местных жителей, прямо указывали на активную подготовку к военным действиям.
Главное транспортное управление НКВД также занималось сбором информации. Уже в 1939 г. внимание чекистов привлекли диверсии на железных дорогах. Хотя виновные так и не были найдены, расследование обстоятельств этих инцидентов усилило внимание агентов НКВД к персоналу станций и поездным бригадам, особенно с осени 1939 г. в связи с включением в железнодорожную сеть СССР дополнительных линий на новых территориях. От них в основном поступали сведения о концентрации немецких войск и их взаимоотношениях с местным населением, а также о разговорах на тему скорой войны между Советским Союзом и Германией. Одновременно в докладах отмечались серьезные недостатки в транс-
портной системе СССР - начиная с отсутствия у Наркомата путей сообщения мобилизационных планов и планов перевозок на военное время и заканчивая неприспособленностью некоторых типов грузовых платформ к перевозке военных грузов и общей изношенностью подвижного состава.
В этих сложных условиях в июле 1940 г. Сталин счел уместным заменить «неудобного» Проскурова на Ф.И. Голикова, лично преданного ему человека, служившего в Красной армии со времен Гражданской войны, но не имевшего опыта работы в разведке. Автор обращает внимание, что новый начальник Разведуправления был не склонен давать прямые указания, чтобы иметь в случае недовольства Сталина возможность свалить вину на подчиненных, а главной целью работы управления видел предоставление вождю информации, которая бы его устраивала. Именно Голиков, ставший ответственным за передачу генсеку «полевой» информации и периодических аналитических обзоров, по мнению Мэрфи, усиливал убежденность Сталина в том, что Гитлер не решится атаковать СССР, пока не закончит войну на Западном фронте.
По данным Мэрфи, к 1 марта 1941 г. Гитлер имел в своем распоряжении 221 пехотную дивизию, 22 танковые и 20 моторизированных. При этом 40% из них находились на западе, что позволяло Сталину рассчитывать на то, что первоочередной целью фюрера все еще является Великобритания. Именно из-за такой позиции вождя, считает автор, несмотря на угрожающую концентрацию немецких войск в Восточной Пруссии и на территории уничтоженного польского государства и на другие многочисленные признаки приближающейся войны, Голиков позволил себе в докладе от 20 марта, направленном в СНК и ЦК ВКП(б), утверждение, будто «большинство отчетов агентов относительно возможности войны против СССР весной 1941 г. базируется на англо-американских источниках, чья цель в настоящий момент, несомненно, состоит в ухудшении отношений между СССР и Германией» (цит. по: с. 156). Основной вывод доклада состоял в том, что война между Советским Союзом и Третьим рейхом возможна только после завершения боевых действий на западе, а все сообщения, утверждающие обратное, - дезинформация. Автор отмечает, что этот доклад «был, вероятно, худшим разведывательным документом, который он [Голиков] подготовил за время своей службы на посту начальника РУ. Он [доклад] не имел отношения к реальности» (с. 158) и был
предназначен только для того, чтобы угодить Сталину и подтвердить верность его взглядов.
В своей монографии Мэрфи не раз останавливается на теме промедления Сталина с началом приведения войск в боевую готовность и его нежелания принимать в расчет мнение профессиональных военных как высшего, так и низового уровня. Одной из самых больших ошибок вождя он считает решение не препятствовать разведывательным полетам Люфтваффе над территорией СССР, хотя все высшее военное руководство уже понимало важность авиации в современной войне. Любопытно, что, по данным автора, немцы были уверены, что «Советы» ничего не замечают, тогда как на самом деле советским войскам было попросту запрещено сбивать немецкие самолеты. Директива НКВД от 29 марта 1940 г. ясно предписывала в случае нарушения немцами советского воздушного пространства не открывать огня, а ограничиться подачей протеста и составлением отчета о произошедшем. Даже уже зная, что немецкие летчики фотографируют укрепления, позиции войск, аэродромы, хранилища, узлы связи и другие военные объекты, руководство страны оставило это распоряжение в силе. Подобный «жалкий отпор немецким провокациям» (с. 170) сочетался с нехваткой сил ПВО и невозможностью преследования с пересечением границы. В результате между 27 марта и 18 апреля 1941 г. было зафиксировано 80 случаев нарушения воздушного пространства СССР, между 19 апреля и 19 июня - уже 180, 11 случаев зафиксировано 19 июня и 36 случаев - 20 июня. Более того, в последние месяцы перед началом войны немцы посылали не только отдельные разведывательные самолеты, но и целые группы бомбардировщиков, которые фактически проводили репетицию своих будущих налетов. Когда же за несколько дней до начала боевых действий все-таки было принято решение о начале маскировки аэродромов и железнодорожных станций, эти меры оказались недостаточными и к тому же запоздалыми, поскольку германская авиация уже выполнила все необходимые наблюдения, а плохое состояние и неудобное размещение важных объектов в пограничных районах (часто на расстоянии лишь 10-30 км от границы) значительно упростили противнику уничтожение основных целей.
Д.Э. Мэрфи уделяет значительное внимание исследованию предпринятых немцами усилий по маскировке своих военных приготовлений, включая демонстративную подготовку к вторжению на Британские острова, а также строительство укреплений на восточ-
ных рубежах Рейха с целью создать впечатление, будто планы германского командования носят исключительно оборонительный характер. Кроме того, в экспертном сообществе того времени было распространено представление о том, что концентрация германских войск на советских границах производится с целью устрашения Москвы в преддверии ультиматума о новых уступках. Сталин, по мнению автора, был готов к любым переговорам, если они могли помочь оттянуть начало войны. Однако германская дипломатия ограничивалась лишь консультациями технического характера, в то время как к советским границам перебрасывались все новые соединения Вермахта.
Разбирая версию о «превентивной войне», автор настаивает, что на момент начала боевых действий у Сталина не было достаточно сил для проведения крупномасштабного наступления. Несмотря на распространенное среди жителей СССР представление о том, что государство к войне подготовлено, даже с учетом размещения Сталиным дополнительных сил вдоль границы общий низкий уровень боевой и политической подготовки Красной армии, проявившийся в ходе финской кампании и в 1941 г., по мнению Мэрфи, достаточно убедительно свидетельствовал о невозможности на тот момент имевшимися у Сталина силами атаковать Германию.
В связи с вопросом о личных отношениях Сталина и Гитлера Мэрфи также обращается к теме их возможной секретной переписки, предполагая, что уверенность советского диктатора в том, что войны с Германией удастся избежать, могла быть основана и на каких-то заверениях, полученных им непосредственно от фюрера. Впрочем, автор отмечает, что никаких документальных подтверждений такой переписки до сих пор не найдено, да и сама эта версия появилась лишь в 1980-е годы. В то же время, по его мнению, если не признать, что у Сталина были какие-то убедительные данные о том, что Гитлер не станет нападать на СССР (например, полученные от него лично), то поведение генсека выглядит полностью иррациональным, ведь одно дело - быть обманутым, и совсем другое -проявлять упрямство, рискуя самим существованием Советского Союза.
В заключительных главах монографии описываются мероприятия советского руководства в последние месяцы перед нацистской агрессией и его реакция на начало боевых действий. Значительное внимание уделяется очередным волнам репрессий в вооруженных силах: чисткам в руководстве ВВС РККА и арестам ветеранов войны
в Испании перед войной, арестам и казням командиров различного ранга в первые месяцы войны. Показана дальнейшая судьба И.И. Проскурова, Ф.И. Голикова и П.М. Фитина.
Отвечая на главный вопрос: как могло получиться, что, несмотря на известную подозрительность Сталина, советское руководство не приняло заблаговременно необходимых мер на случай германской агрессии, - автор указывает на то, что Сталин фактически видел лишь то, что хотел увидеть, да и его подчиненные показывали ему по большей части лишь то, что он хотел увидеть. Как следствие, хотя информация о готовящемся нападении поступала в СССР в достаточном количестве, генсек по существу отказывался ее воспринимать, независимо от источника. Напротив, пользовалось популярностью мнение, будто слухи о предстоящей войне либо являются английской провокацией с целью столкнуть Советский Союз с Третьим рейхом, либо распускаются германскими спецслужбами с целью запугать советскую сторону в преддверии ультиматума о новых уступках. Как результат, Сталин до последней минуты полагал, что Гитлер не решится напасть на СССР до тех пор, пока не завершит войну с Великобританией. «Только прибытие немецкого дезертира вечером 21 июня 1941 г., - указывает Мэрфи, - всерьез встревожило Кремль», но было уже поздно (с. 216). Автор отмечает, что в истории это не единственный пример того, как учитываются лишь те данные разведки, которые соответствуют планам политической верхушки. В системе, замкнутой на одной личности, подобное было неизбежно.
Завершая исследование, автор отмечает, что фигура Сталина до сих пор привлекает внимание большого количества исследователей и, вероятно, еще долго будет оставаться центром горячей полемики. На эту мысль наталкивают не только попытки некоторых исследователей «обелить» фигуру «вождя», но и другая крайность -стремление обвинить в катастрофе 1941 г. одного только Сталина, не затрагивая сущность сложившейся к тому времени политической системы. Мэрфи призывает читателей задуматься, не будет ли будущее повторением прошлого.
С. В. Втулкин
