CC BY
65
ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ И ФОЛЬКЛОР
УДК 801.733
Дроздова М.А.
Черты секуляризации в образе автора и в женских персонажах
«Повести о Марфе и Марии»
Статья посвящена интерпретации образа автора и центральных женских персонажей в древнерусской «Повести о Марфе и Марии» XVII века. Выявляется авторский творческий метод, который базируется на религиозном видении мира и воплощении этого взгляда в произведении словесности. Анализируются межтекстовые связи с книгами Священного Писания, которые помогают глубже понять женские образы повести.
Article is devoted to the interpretation of the author image and the central female characters in Old Russian story XVII century "The Story of Martha and Mary". Reveals the author's creative method, which is based on the religious vision of the world and the incarnation of this view in the product literature. Analyzes intertextual connection with books of Scripture that help to understand the female characters of the story.
Ключевые слова: женские образы, автор, книжник, сестры Марфа и Мария, повесть XVII века, древнерусская словесность, мировоззрение, характеры, персонажи.
Key words: female images, author, scribe, sisters Martha and Mary, story of the XVII century, Old literature, characters.
Сказание о явлении чудотворного креста Господня до начала XVII века существовало в Муромском уезде в виде предания и малой грамотки, писанной простолюдинами ради памяти о чудотворном появлении святыни. Автор «Повести о Марфе и Марии» по благословению архиепископа Рязанского и Муромского Моисея в первой половине XVII века пишет пространную повесть об этом событии. В данной «Повести» проявляются черты литературной формации 90-х годов XV - 40-х годов XVII века, стадии миропостижения [7]. Рассмотрим их на примере трансформации образа автора и авторского отношения к своему труду и, в особенности, на примере соотношения элементов старого и нового понимания мира в женских образах повести.
Автор «Повести о Марфе и Марии» имеет определенные цели, которые и высказывает во введении: он намеревается писать эту историю не только ради сохранения и распространения информации о чуде, но украшать ее возможными способами, дабы она была угодна Господу и приятна людям - «... повесть сию о чюдотворнемъ кресте Господне благохитростне преписати, аки некую златотканую пленницу словесне украсити, елико
© Дроздова М.А., 2014
возможно, Богу ему поспешествующу» [4, с. 105]. Это важное замечание автора говорит о его внимании к красоте слога. Писатель обращает свой взгляд на стилистическую сферу. Он не удовлетворяется лишь назидательным смыслом писания. Он видит свою задачу именно в «украшении» сказания. На данном этапе писатель мотивирует интерес к форме, к стилистике произведения служением Богу, но вскоре этот интерес будет обусловлен стремлением сделать чтение «занимательным». Примечательно эстетическое убеждение автора в том, что его внимание к внешнему оформлению «Повести» будет богоугодно. Он исходит из представления о том, что Господь прекрасен, и ему будет соответствовать лишь прекрасный текст. Но именно вопрос формы, а не содержания подразумевает автор, то есть текст должен быть прекрасно написан. Отметим, что автор «берет курс» на писание изукрашенного текста. В этом проявляется его воля, его разумный авторский взгляд, он не возлагает надежду лишь на Бога.
Данная позиция значительно отличается от авторской позиции предыдущей литературной формации XI - XV столетий. Например, автор «Слова о житии великого князя Дмитрия Ивановича» традиционно в помощники писания призывал Бога и демонстративно отрекался от эллинской риторики в пользу смысла. «Никто же почюдится, еже помыслъ даяше сложению речи утвержениа, помощника бо представляю к похвале бога святому, яко же и глаголется, богъ Авраамов и Исааков и Иаковль, преизлишныа любве, и добродетели царя, ничто же прилагая онЪх древних еллинскых философ повестей, но по житию достовЪрныа похвалы» [6, с. 222].
«Повесть», цель которой описать происхождение святыни, чудотворного Креста, благодаря особому вниманию автора к персонажам превращается скорее в рассказ о психологии их отношений. Этот факт показателен. Интерес к земному (к отношениям двух сестер, их мужей) затмевает интерес к небесному - чудотворному созданию святыни. Действительно, в 90-е годы XV - 40-е годы XVII века теоцентризм сменился антропоцентризмом, «соответственно, доминирующей стала проблема личности» [7, с. 108]. Предмет познания изменяется: если в период первой литературной формации стремились познавать сверхчеловеческое, то в период второй формации - человеческое. Во введении автор, высказываясь о недостоинстве своем писать про чудо Божье, добавляет важную подробность: «Сице убо понуждают мое недостоинство, не ведуща ни десна, ниже шуя, но токмо греху присно прилежаща, еще же и мирскими всячески суетами оплетшася, груба суща и витийския беседы ничтоже сведуща» [4, с. 106].
Прекрасно это непритворное самоуничижение автора перед глубиной и величием писания, которому судья Господь. Но какие необыкновенные положения мы встречаем во введении этой повести. Греховность свою и недостоинство отмечают большинство книжников Древней Руси. Вряд ли стоит считать эти трепетные, проникновенные вводные слова этикетными формами, они, несомненно, отражают мировоззрение древнерусского
8
книжника. Действительно, чувства греховности, недостоинства и сомнения в своих литературных способностях - это общие эмоции, присущие авторам душеспасительных текстов. Но «мирскими всячески суетами оплетша-ся» именно автор XVII века. Также есть в этих строках и писательское кредо: «витийския беседы» - ориентиры автора в написании «Повести».
Книжник лукавит, называя себя необразованным и не сведущим в области риторики. Еще во введении, которое является интимной исповедью автора, он использует развернутые пышные метафоры. Рассуждая о необходимости написать о чуде и видя грех в умолчании славы Господней, он сравнивает чудо с жемчугом, который, будучи сокрыт в раковине, не радует глаз красотой: «Аще убо маргаритом от своих скал не производимом, кому тех добра познаваетца?» и с золотом в жилах: «И злату во своих фле-вахъ лежащу, киим очесом тои блистание будет?» [4, с. 106]. Об учености автора говорит также изобилие цитат из Священного Писания и молитвенных текстов.
Иногда автор называет «Повесть» «беседой». В этом именовании несомненно присутствует снижение авторского пафоса: событие воспринимается им скорее как легендарное, чем священное богооткровение, которое порождает в сердцах страх Божий: «тако и мы <...> нечто о явлении чюдо-творнаго того креста хощем побеседовати» [4, с. 106]. Удивительно, но повествование о столь сложном и сакральном предмете, как сотворение святыни посредством богооткровения, ведется легко, невесомо, оно лишено серьезности и созерцательности. Место страха Божия, священного ужаса при столкновении со сверхъестественным, занимают бытовые детали, земные ссоры.
Итак, автор душеполезного чтения изменяется, трансформируется его отношение к писательской деятельности. Он в меньшей степени надеется на божественную помощь, и в большей - на свои силы. В описании персонажей, в перипетиях сюжета, бытовых подробностях, в лирических отступлениях просматриваются результаты процесса обмирщения сознания.
Автор «Повести» выстраивает образы главных героинь (Марфы и Марии), опираясь на их праобразы - Евангельских дев, сестер Лазаря, трансформируя некоторые качества характеров и историческую обстановку. Тот факт, что автор прекрасно знал Евангелие, бесспорен - «Повесть» наполнена явными и скрытыми цитатами из Священного Писания.
Евангельские сестры Марфа и Мария есть две индивидуальности. В некоторый момент они противопоставляются друг другу (Лк.10:38-42). О Марфе и Марии рассматриваемой «Повести» Ф.И. Буслаев писал как о симметричных образах. Но образы их кажутся не просто симметричными, а идентичными. Можно сказать, что перед читателем предстает один образ со своим двойником. Характеры эти наложимы друг на друга. Они не отличаются ни малейшей чертой. Обе сестры дворянки, обе смиренны, послушны мужу, эмоциональны, исполнены веры в Бога и любви друг к другу. Сестры как христианки любят окружающих их людей. И та, и дру-
гая с любовью говорят о зятьях, которые были причиной их разлуки и бед. Но по отношению друг другу они испытывают сильнейшие чувства, так что целью их жизней в разлуке становится скорейшее воссоединение. Словно они лишь вдвоем составляют единое существо. При встрече они плачут не о смерти своих супругов, а о том, что расставались так надолго: «И елико бо по мужу своею плачющеся, сугубейши сего ради себе за многовременное между себе незрение и безсоветие» [4, с. 108]. Что это за чувство, если не тоска по другому, как твоей части. Лишь внешние признаки сестер различаются: Марфа замужем за дворянином, а Мария за низкородным, но богатым супругом, Марфа временно пребывает в Рязани, Мария -в Муроме. Основополагающие же признаки характеров одни и те же. Более того, к ним приходят одни и те же мысли в одно и то же время: отправиться к сестре, остановиться близ Мурома и послать слуг разузнать, кто идет тем же путем; они видят одинаковые сны, с тем лишь отличием, что Марфа получает от ангела в дар золото, а Мария - серебро. Их слова друг к другу являются отражением одной речи: «Аз многогрешная, имя ми есть Мария», «Аз же многогрешная Марфа». Когда они беседую с родственниками, то говорят одновременно одно и то же: «Онема же отвещавшема к нимъ: «Иже явився...» [4, с. 109]. И до конца повести поступки их также общи: «...оныя благочестивыя две жене, Марфа и Мария, начасте к чюдо-творному оному целбоносному кресту притичюще» [4, с. 111]. Поскольку образы Марфы и Марии представляют, по сути, один характер, в дальнейшем мы будем говорить о них, как об общем типе.
Итак, проследим, в какой мере автор XVII века опирался на Евангельские образы при создании своих персонажей. «Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра ее <...> Иисус же любил Марфу и сестру ее» (Ин: 11-15). Сестры возлюблены Богом, они богоизбранны. Также Марфа и Мария «Повести» избраны Богом для создания святыни, столь великая честь выпадала любимым Богом. Две пары сестер удостоились привнесения в мир божественной милости - сестры XVII века - чудотворной святыни, Евангельские Мария и Марфа - жены, возвестившие тайну Христова воскресения. Хотя в четырех Евангелиях имена Марфы и Марии не упоминаются в числе жен мироносиц, но Священное Предание Церкви включает их в эту группу. Они также присутствуют в литургических текстах и гимнографии как вестницы Воскресения. «Марфа, услышав, что идет Иисус, пошла на встречу ему; Мария же сидела дома. Тогда Марфа сказала Иисусу: Господи, если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой. Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст тебе Бог. <...> Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему? Она говорит ему: так, Господи! Я верую, что ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир (Ин: 11, 20-22, 25-27). Сестры Марфа и Мария вошли в Евангелие как образцы несокрушимой веры, которая не колеблется при искушении ценой в смерть. «Иисус говорит:
10
отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! Уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе. Иисус говорит ей: не сказал ли я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?» (Ин: 39-40). Снова Иисус призывает сестер верить в чудесные события, не прекословя, даже бездумно - основать свою веру не на рассуждении, не на разуме, а на уме, на сердечном понимании, поскольку эту другую, божественную, реальность не постигнуть разумом, он бессилен. В «Повести о Марфе и Марии» сестры удостоились сотворчества с Господом за ту добродетель, которая является основообразующей в их характерах, которая питает их положительные качества - это вера. Ангел, явившийся во сне, открыл им: «Господь посла к тебе злато по вере твоей к нему» [4, с. 108].
«Женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой; у неё была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении и, подойдя, сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у неё» (Лк.10:38-42). Образ Марии трогателен в данном эпизоде. Она, вдохновленная речью Христа, забывает о своих обязанностях хозяйки, о земном. Так и сестры в «Повести» со строгой внимательностью слушают слово Божье, принесенное ангелом, и исполняют его в точности, не рассуждая, чем и навлекают на себя гнев родственников, которые нашли их поведение безрассудным. В поступке сестер действительно нет рациональности, но есть повиновение божественной воле. По словам ангела, сестры отдали слитки золота и серебра, посланные им от Бога для создания святыни, в незнакомые руки. Родственники осуждают их неразумный поступок - множество искусных мастеров есть и в Муроме, наивно было отдавать проходящим мимо старцам такие сокровища, тем более божественный дар! Сестры отвечают на эти рациональные укоры: «Иже явився и давый нама злато и сребро, им же повеле отдати сотворити дело Божие. Мы же и отдахом» [4, с. 108]. Они лишены сомнения, критицизма, свойственных XVII веку.
Два мировоззренческих типа сталкиваются в данном эпизоде повести. Мировоззрение Марфы и Марии - это мировоззрение периода литературной формации XI - XV столетий, когда знания воспринимались сердцем, верой; миропонимание родственников относится к периоду литературной формации XV - 30-х годов XVII века. Наивный религиозный прагматизм сестер сталкивается с религиозно-рационалистическим методом познания-отражения жизненных явлений. Образы родственников оттеняют образы сестер. Удивительно, что сам автор, сочувствуя сестрам, также является носителем мировоззрения, присущего второй литературной формации. Прославление сестер - есть его тоска по уходящему старому времени. Хотя метод автора религиозно-рационалистический, он восхищается наивной,
благочестивой верой своих персонажей. Но они уже другие, они не его современники, они благочестивые маяки, светящие из прошлого.
«Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира. <...> Иисус же сказал: оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего» (Ин. 12:3). Сама того не зная, Мария является предвозвестницей. Она готовит Христа к погребению, интуитивно, по-женски чувствуя, что Он, их Бог, их друг, именно в этот момент нуждается в ласковой, полной любви помощи, которая взбодрит его скорбный человеческий дух перед стенанием в Гефсиманском саду. Сестры также предстают чуткими, женственными, мирными. Несмотря на то, что мужья из-за гордыни своей разлучили их друг с другом и родными, они не держат зла на них. Каждая смиренно переносит разлуку, покоряясь своему супругу. После смерти супругов, каждая из сестер, не зная о горе другой, собирается к сестре и зятю, обидевшему ее семью. Причем Марфа собирается поклониться Логвину и расположить его своим смирением и помощью, а Мария подарить все богатство своего мужа Ивану, который принес в их семью раздор и разлуку: «И аще зять мой приятелствен мне явится, и аз от имения своего удоволю его, и он тако же, яко и муж мой богат и славен будет по своему достоинству» [4, с. 107].
При своей наивности сестры мудры. Автор не видит этого, поскольку является носителем расцветшего в XVII веке рационалистического мышления. Для него мудрость - скорее образованность, искушенность в книжном искусстве. Но мудрость сестер иного плана, она рождает гармонию внутреннего мира с внешним. Их мировоззрение, исполненное глубокой веры, исключающее всякий критицизм, всякое сомнение, позволяет им прозревать сущность вещей и событий. Примечательно, как переносят сестры смерти своих мужей и мужей своих дочерей. Они оплакивали не столько их кончину, сколько их кончину без покаяния и примирения друг с другом: «и плакастеся о мужу своею, занеже жиста не в совете между себе, по смерть свою не съезжахуся» [4, с. 108]. Ф.И. Буслаев в лице мягких и благородных сестер не случайно видит стойкое противостояние гордому местничеству [1, с. 337]. Показательно представляются друг другу две сестры, думая, что они незнакомы: «Аз многогрешная, имя ми есть Мария» и «аз же многогрешная Марфа». Их речи всегда исполнены смирения. Они отрекаются от своей воли, во всем пытаясь видеть произволение Божье.
Образы жен лишены монументальности. Автор изображает сестер наивно-простодушными. Их реакции на разные события всегда искренни и эмоциональны. Они словно дети: радуются и веселятся, когда хорошо, плачут, когда плохо. Они не статичны, не пребывают в спокойствии, то есть не такие, какими обыкновенно изображаются богоизбранные персонажи. Сестры чрезвычайно эмоциональны. Автор изображает их активную мимику: не успевают на их лицах высохнуть слезы, как появляется блаженная улыбка. «Тогда начаша сии между себе лобзанием любезным це-
ловатися»; «И едва мало от плача преставше, порадовашеся о БозЪ и бла-годариста того»; «И ту представити повелеста себЪ трапезу и ядше и пиша в славу Божию и веселистася»; «И возрадовастася о предивном томъ видении, паче же Божии даровании, и слезы от радости испустившее, Богу благодать воздояху, и печастеся о семъ, како бы има повелЪнное от Бога сотворити» [4, с. 108]. Но именно простоватые сестры удостоились божественного откровения, а не их благоразумные родственники. Характеры сестер словно иллюстрируют слова Евангелия: «...славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» (Мф. 11:25).
Список литературы
1. Буслаев Ф.И. Древнерусская литература и православное искусство. - СПб.: Лига Плюс, 2001. - 352 с.
2. Ключевский В.О. Добрые люди древней Руси. - М.: А.Д. Ступин, 1907. - 30 с.
3. Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. - М.: Наука, 1970. - 178 с.
4. Повесть о Марфе и Марии // Памятники литературы Древней Руси: XVII век. -М: Худож. литература, 1988. - С. 106-111.
5. Русская агиография. Исследования. Материалы. Публикации / Институт русской литературы. Российская академия наук; отв. ред. Т.Р. Руди, С.А. Семячко. - М., 2011. - Т. 2. - 640 с.
6. Слово о житии великого князя Дмитрия Ивановича // Памятники литературы Древней Руси XIV - середины XV века. - М.: Худож. литература, 1981. - С. 208-229.
7. Ужанков А.Н. Историческая поэтика древнерусской словесности. Генезис литературных формаций. Монография. - М.: Изд-во Литературного ин-та им. Горького, 2011. - 510 с.
8. Simon F. Writing, Society, Culture in Early Rus (с. 950 - 1300). - Cambridge: Cambridge univ. press. 2002. - 356 p.
