Чем мир спасётся? Главные добродетели в сказках М. Е. Салтыкова-щедрина Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

УДК 81.00 Д18 ББК Ш 141.01.2973

В.П. Даниленко

чем мир спасётся? главные добродетели в сказках м.е. салтыкова-щедрина

В сказках М.Е. Салтыкова-Щедрина выдвинуты на первый план две добродетели - совесть и правда. Статья посвящена анализу сказок, где эти добродетели выступают в качестве главных «персонажей».

Ключевые слова: М.Е. Салтыков-Щедрин; сказки; пороки; добродетели; совесть; правда

VP Danilenko

WHY WILL THE WoRLD BE sAvED? global values in m.e. saltykov-shedrin’s fairy-tales

In M.E. Saltykov-Shedrin S fairy-tales two basic values are invariably in the focus - consciesness and truth. This article is dedicated to the analysis of fairy-tales where these values are personalized and act as «protagonists».

Key words: M.E. Saltykov-Shedrin; fairy-tales; vices; values; consciesness; truth

Уничтожьте идеалы (хотя бы и мужицкие), заставьте замереть желание лучшего, и вы увидите, как быстро загрубеет окружающая среда.

(М.Е. Салтыков-Щедрин. За рубежом)

Есть у Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина (1826-1889) сказка, которая называется «Добродетели и пороки». Это его единственная сказка, где добродетели и пороки выступают как живые люди. В число первых попали Смиреномудрие, Смирение, Благочиние, Умеренность, Аккуратность, Воздержание, Непрелюбысотворение и Галантерейное Обращение, а в число последних - Любо-страстие, Прелюбодеяние, Вольномыслие, Мздоимство, Любоначалие, Уныние, Лжесвидетельство, Предательство, Суемудрие, Пустомыслие, Гордость, Человеконенавистничество, Измена, Вероломство, Наушничество, Объедение, Ябеда, Распутство, Пьянство, Мордобитие и Ложь. Между добродетелями и пороками произросло существо среднего рода - Лицемерие - несчастный плод любви между Смирением и Любострастием. Оно оказалось способным примирить добродетели с пороками.

Селение Пороков оказалось многочисленнее, чем у Добродетелей. Тем более, что при перечислении последних «и проч.» отсутствует, а при перечислении первых оно повторяется несколько раз. В этом нет ничего удиви-

тельного, если принять во внимание, что «Пороки жили весело и ловко свои дела обделывали; а Добродетели жили посерее, но зато во всех азбуках и хрестоматиях как пример для подражания приводились. А втихомолку между тем думали: «Вот кабы и нам, подобно Порокам, удалось хорошенькое дельце обделать!» Да, признаться сказать, под шумок и обделывали» [Салтыков-Щедрин, 1988 (2), с. 359]. Кроме того, «порок-то шустрый был и на выдумки гораздый. Как пошёл он, словно конь борзый, пространство ногами забирать, да в парчах, да в шелках по белу свету щеголять - Добродетели-то за ним и не поспели» [Там же]. Не поспели, стало быть, они за Пороками и в плодовитости.

Нельзя также не учитывать и тот немаловажный факт, что М.Е. Салтыков-Щедрин был сатириком, следовательно, на пороки у него был глаз намётан больше, чем на добродетели. Но отсюда не следует, что в его сказках нравственные идеалы отсутствуют. Однако, поскольку пороки в них явно преобладают над добродетелями, небезынтересно выяснить, какие же добродетели в них выдвинуты на первый план, какие из них он считал главными. Но для начала будет уместно сделать небольшой экскурс в историю этики, чтобы проследить, какие добродетели считали глав-

ными её некоторые выдающиеся представители.

Сократ относил к главным добродетелям истину, справедливость, свободу, мужество и воздержанность, Аристотель - мужество, благоразумие, щедрость, великолепие, величавость, честолюбие, ровность, правдивость, дружелюбие и любезность*, Августин

- веру, надежду, милосердие (любовь), справедливость, мужество, умеренность и благоразумие. Но как только мы начинаем приближаться к Новому времени, так сразу же обнаруживаем, что моралисты этого времени, как правило, избегали давать точный список добродетелей. Естественно, что и в сказках М.Е. Салтыкова-Щедрина мы не найдём такого списка. Но если охватить мысленным взором все его сказки (в его 10-томное собрание сочинений включено 32 сказки), то мы всё-таки обнаружим нравственные приоритеты их автора. В его сказках на первый план выдвинуто только две добродетели - совесть и правда.

СОВЕСТЬ

На передний план эта добродетель выдвинута, по крайней мере, в двух сказках М.Е. Салтыкова-Щедрина - «Пропала совесть» и «Бедный волк». Но, разумеется, вскользь она упоминается и в некоторых других сказках. Так, она упоминается в «Вяленой вобле». В ней говорится, в частности, о том, как трудно живётся людям с лишней совестью и как легко - без совести: «Лишняя совесть наполняет сердца робостью, останавливает руку, которая готова камень бросить, шепчет судье: «Проверь самого себя!» А ежели у кого совесть, вместе с прочей требухой, из нутра вычистили, у того робости и в заводе нет, а зато камней - полна пазуха» [Салтыков-Щедрин, 1988 (2), с. 385].

В сказке «Пропала совесть» совесть выступает как её главный герой. Правда, этот герой

* Под мужеством он имел в виду способность человека безбоязненно встретить смерть, под благоразумием - умеренность в получении телесных удовольствий, под щедростью - способность легко делиться с людьми своим имуществом, под великолепием - отсутствие мелочности, под величавостью - честь, под честолюбием - желание славы, под ровностью - спокойствие, под правдивостью - отсутствие лживости, под дружелюбием - способность находить общий язык с любым человеком и под любезностью - способность к остроумию.

имеет жалкий вид: его, как тряпку, выбросили на дорогу. Лежала там совесть «истерзанная, оплеванная, затоптанная ногами пешеходов. Всякий швырял её, как негодную ветошь, подальше от себя; всякий удивлялся, каким образом в благоустроенном городе, и на самом бойком месте, может валяться такое вопиющее безобразие» [Салтыков-Щедрин, 1988 (2), с. 325]. Может быть, людям от этого стало хуже? Ничего подобного!

Как и в «Вяленой волбе», пропажа совести в сказке «Пропала совесть» расценивается людьми как благо: «Пропала совесть. По-старому толпились люди на улицах и в театрах; по-старому они то догоняли, то перегоняли друг друга; по-старому суетились и ловили на лету куски, и никто не догадывался, что чего-то вдруг стало недоставать и что в общем жизненном оркестре перестала играть какая-то дудка. Многие начали даже чувствовать себя бодрее и свободнее. Легче сделался ход человека: ловчее стало подставлять ближнему ногу, удобнее льстить, пресмыкаться, обманывать, наушничать и клеветать. Всякую болесть вдруг как рукой сняло; люди не шли, а как будто неслись; ничто не огорчало их, ничто не заставляло задуматься; и настоящее, и будущее - всё, казалось, так и отдавалось им в руки, - им, счастливцам, не заметившим о пропаже совести» [Там же. С. 324].

Какой же оказалась судьба совести, выброшенной на улицу? Слава богу, нашёлся какой-то пьянчужка, который подобрал её, но сразу же его стали мучить угрызения совести. Вот почему он подсунул её новому владельцу. Поочерёдно совесть перемещается от пропойцы к хозяину питейного заведения, вору и финансисту. Каждому из них она не в милость. Вот почему каждый норовит от неё побыстрее избавиться.

Особенно тяжко пришлось финансисту Самуилу Давыдычу Бржоцкому. Когда он получил конверт с совестью, его стало корёжить. «Едва взял Самуил Давыдыч в руки конверт, как заметался во все стороны, словно угорь на угольях.

— И сто зе это такое! и зацем мне эта вессь!

- завопил он, трясясь всем телом» [Там же. С. 333].

Но всё-таки он оказался самым стойким среди других владельцев совести: как настоящий герой, он ей не поддался. «Я не стану

описывать здесь мучения, - читаем мы дальше, - которые претерпел Самуил Давыдыч в этот памятный для него день; скажу только одно: этот человек, с виду тщедушный и слабый, геройски вытерпел самые лютые истязания, но даже пятиалтынного возвратить не согласился.

— Это сто зе! это ницего! только ты крепце дерзи меня, Лия! - уговаривал он жену во время самых отчаянных пароксизмов, - и если я буду спрасивать скатулку - ни-ни! пусть лу-ци умру!» [Салтыков-Щедрин, 1988(2), с. 324334]. Как и другие владельцы совести, Самуил Давыдыч сумел её сбыть с рук.

«И долго таким образом шаталась бедная, изгнанная совесть по белому свету, и перебывала она у многих тысяч людей. Но никто не хотел её приютить, а всякий, напротив того, только о том думал, как бы отделаться от неё и хоть бы обманом, да сбыть с рук» [Там же. С. 335].

Но финал сказки «Пропала совесть» внушает надежду. По просьбе самой совести некий мещанинишка вложил её в чистое сердце маленького русского ребёнка. В последнем абзаце читаем: «Растёт маленькое дитя, а вместе с ним растёт в нём и совесть. И будет маленькое дитя большим человеком, и будет в нём большая совесть. И исчезнут тогда все неправды, коварства и насилия, потому что совесть будет не робкая и захочет распоряжаться всем сама» [Там же. С. 335]. Только один вопрос возникает: «Когда же это русское дитя вырастет?» Сколько ещё-то можно ждать?

В сказке «Бедный волк» у совести менее безысходная судьба, чем в предшествующей. Бедного волка она тоже очень долго мучила за все его бесчисленные злодеяния, которые он принёс животным и людям. Но мучить она его стала только в старости. А в былые времена всё было спокойно. Вот как он объяснял своё кровожадное поведение медведю: «А ведь я, кроме мясного, - ни-ни! Вот хоть бы ваше степенство, к примеру, взять: вы и малинкой полакомитесь, и медком от пчёл позаимству-етесь, и овсеца пососёте, а для меня ничего этого хоть бы не было! Да опять же и другая вольгота у вашего степенства есть: зимой, как заляжете вы в берлогу, ничего вам, кроме собственной лапы, не требуется. А я и зиму, и лето - нет той минуты, чтобы я о пище не думал! И всё об мясце. Так каким же родом я

эту пищу добуду, коли прежде не зарежу или не задушу?» [Там же. С. 355]. На Топтыгина эти слова произвели сильное впечатление. Он только и сумел ему сказать: «Да ты бы хоть полегче, что ли...» [Там же. С. 356].

Любопытна здесь позиция автора сказки. В самом начале мы читаем у него о волке: «... ничего он, кроме мясного, есть не может. А чтобы достать мясную пищу, он не может иначе поступать, как живое существо жизни лишить. Одним словом, обязывается учинить злодейство, разбой. Нелегко ему пропитание его достаётся. Смерть-то ведь никому не сладка, а он именно только со смертью ко всякому лезет. Поэтому кто посильнее - сам от него обороняется, а иного, который сам защититься не может, другие обороняют» [Там же.

С. 353].

Уж не всерьёз ли М.Е. Салтыков-Щедрин поддался здесь чарам социал-дарвинизма? Этот вывод поспешен. Он говорит здесь устами волка, а не своими собственными. Обнаружить здесь у него хоть осколки социал-дарвинизма не позволяет основная идея сказки «Бедный волк». Эта идея заключается в том, чтобы показать, что совесть может проснуться даже в волчьем положении. Вот почему его бедный волк добровольно ради неё идёт на смерть. В результате волк в этой сказке оказался лучше людей, описанных в сказке «Пропала совесть», где не нашлось ни одного человека, который бы оставил у себя совесть.

ПРАВДА

Ещё до написания сказок в 1883-1886 гг. М.Е. Салтыков-Щедрин поместил в шестую главу своей книги «За рубежом» (1880-1881) свой сказочный сон, который оформил в виде прерванной сцены, названной им «Торжествующая свинья, или разговор свиньи с правдою». В этой сцене он даёт такой портрет правды: «Особа, которой, по штату, полагается быть вечно юною, но уже изрядно побитая. Прикрыта, по распоряжению начальства, лохмотьями, сквозь которые просвечивает классический полный мундир, то есть нагота» [Салтыков-Щедрин, 1988 (1), с. 222]. Правда здесь, как видим, изображается в виде жалкой девицы. Ведущая роль в её разговоре со свиньёй принадлежит не ей, а свинье. Этому

способствует и обстановочка: он происходит в хлеве.

Свинья задаёт, в частности, такой вопрос: «Правда ли, что ты говорила: законы-де одинаково всех должны обеспечивать, потому-де что, в противном случае, человеческое общество превратится в хаотический сброд враждующих элементов... Об каких это законах ты говорила? По какому поводу и кому в поучение, сударыня, разглагольствовала? ась?» [Салтыков-Щедрин, 1988(1), с. 223].

На большинство вопросов свиньи правда не отвечает, отделываясь возгласом: «Ах, свинья!» Но, по крайней мере, на один вопрос она сумела свинье ответить. «Где корень зла?

- спрашивает свинья. П р а в д а (растерянно). Корень зла, свинья? корень зла... корень зла.., (Решительно и неожиданно для самой себя.) В тебе, свинья!» [Там же].

Сон автора, тем не менее, оканчивается для правды весьма печально: её чавкает свинья под улюлюканье счастливой публики. Одно утешение: на этом сон обрывается. Поэтому нам не дано узнать, съела свинья правду или не съела. Но мы догадываемся, что ей это не удалось сделать. Вот почему она появляется в сказках М.Е. Салтыкова-Щедрина в новом обличье. Это происходит в сказках «Ворон-челобитчик» и «Рождественская сказка».

В сказке «Ворон-челобитчик» М.Е. Салтыков-Щедрин употребляет слово «правда» в значении «справедливость»». Это вполне соответствует этимологическому духу русского языка. Ворон в этой сказке - борец за правду-справедливость. «Всё сердце у старого ворона изболело. Истребляют вороний род: кому не лень, всякий его бьет. И хоть бы ради прибытка, а то просто ради потехи. Да и само вороньё измалодушничалось» [Салтыков-Щедрин, 1988 (3), с. 42].

Преодолев собственное малодушие, ворон летит искать правду-матку к ястребу, кречету и коршуну. Из уст первого из них он услышал: «Ты говоришь, что копчики корм у вас на лету отнимают, что я сам, ястреб, ваши гнезда разоряю, что мы не защитники ваши, а разорители. Что ж: вы кормиться хотите - и мы кормиться хотим. Кабы вы были сильнее - вы бы нас ели, а мы сильнее - мы вас едим. Ведь это тоже правда. Ты мне свою правду объявил, а я тебе - свою; только моя правда воочию совер-

шается, а твоя за облаками летает. Понял?» [Там же. С. 47].

Дряхлый коршун продолжил мысль ястреба о плюрализме мнений: «Жестокое тебе слово ястреб сказал, но правильное. Хороша правда, да не во всякое время и не на всяком месте её слушать пригоже. Иных она в соблазн ввести может, другим - вроде укоризны покажется. Иной и рад бы правде послужить, да как к ней с пустыми руками приступиться! Правда не ворона - за хвост её не ухватишь. Посмотри кругом - везде рознь, везде свара; никто не может настоящим образом определить, куда и зачем он идет... Оттого каждый и ссылается на свою личную правду» [Там же. С. 51].

Но заканчивает свою речь коршун сладкими словами о единой правде - правде для всех: «Но придёт время, когда всякому дыханию сделаются ясными пределы, в которых жизнь его совершаться должна, - тогда сами собой исчезнут распри, а вместе с ними рассеются как дым и все мелкие «личные правды». Объявится настоящая, единая и для всех обязательная Правда; придёт и весь мир осияет. И будем мы жить все вкупе и влюбе. Так-то, старик!» [Там же]. «Жаль в это время прекрасное, - добавлю я от Н.А. Некрасова, - жить не придётся ни мне, ни тебе».

Неожиданным оказалось введение правды в «Рождественскую сказку». Неожиданным для атеистических убеждений её автора. Он вкладывает здесь правду в уста батюшки. В своей проповеди он сказал: «В чём же заключается Правда, о которой я беседую с вами? На этот вопрос отвечает нам евангельская заповедь. Прежде всего, люби бога, и затем люби ближнего, как самого себя. Заповедь эта, несмотря на свою краткость, заключает в себе всю мудрость, весь смысл человеческой жизни» (4; 53). Эти слова запали в душу маленького Серёжи. Но он заболел и умер - со словами: «Мама! смотри! весь в белом... это Христос... это Правда... За ним... к нему....» [Там же. С. 62].

Как понимать финал этой сказки? Видимо, его надо понимать так: нет правды на земле, она - в небесах, у Бога. Вот как объясняют этот финал В.Н. Баскаков и А.С. Бушмин: «Салтыкову не свойственна апелляция к религии и церкви, он прекрасно понимал и неоднократно разоблачал в своей сатире их реакционную сущность. Почему же Салтыков

прибегнул к религиозной форме, не соответствующей сущности его социального и поэтического мировоззрения? ... Выбор «религиозной формы» повествования. навязан писателю конкретно-историческими условиями времени» [Салтыков-Щедрин, 1988 (2), с. 561].

Если освободить правду, выраженную в последней сказке М.Е. Салтыкова-Щедрина, от религиозной формы, то она должна звучать так: «Люби ближнего». А если этот ближний окажется похожим на майора Топтыгина, который, как только появился в своём воеводстве, так сразу же чижика съел? А если этот ближний похож на щуку, которая съела карася-идеалиста? Именно он собирался эту щуку до седьмого пота прошибить правдой. Например, такой: «Зло душило, давило, опустошало, предавало мечу и огню, а зиждущей силой являлось только добро. Оно устремлялось на помощь угнетённым, оно освобождало от цепей и оков, оно пробуждало в серд-

цах плодотворные чувства, оно давало ход парениям ума» [Салтыков-Щедрин, 1988 (2), с. 401].

Так в чём же правда? Высшая правда заключена в смысле человеческой жизни. М.Е. Салтыков-Щедрин видел её прежде всего в том, чтобы открывать людям глаза на мир, в котором они живут. Он делал это блестяще. Об этом, в частности, свидетельствуют его бессмертные сказки. Из них следует, что мир спасётся совестью и правдой.

Библиографический список

1. Салтыков-Щедрин, М.Е. Собрание сочинений: в 10 т. / М.Е. Салтыков-Щедрин. - М.: Правда, 1988.

- Т.7.

2. Салтыков-Щедрин, М.Е. Собрание сочинений: в 10 т. / М.Е. Салтыков-Щедрин. - М.: Правда, 1988.

- Т. 8.

3. Салтыков-Щедрин, М.Е. Собрание сочинений: в 10 т. / М.Е. Салтыков-Щедрин. - М.: Правда, 1988.

- Т.9.

УДК 811.133.1(6)

ББК 81.2П

Ж. Багана, Ю.С. Блажевич ЛЕКСИЧЕСКАЯ ИНТЕРФЕРЕНЦИЯ В УСЛОВИЯХ ЯЗЫКОВОГО КОНТАКТА

(на ПРИМЕРЕ РУССКОГО и ПОРТУГАЛЬСКОГО языков)

В статье рассматривается проблема лексической интерференции, возникающей в условиях языкового контакта в речи русскоязычных иммигрантов в Португалии. Уточняется понятие «интерференции», лексической интерференции; систематизируются типы лексической интерференции в условиях контакта русского и португальского языков.

Ключевые слова: лексическая интерференция; языковой контакт; взаимовлияние языков; калька; заимствование

J. Baghana, Yu. S. Blazhevich

LEXICAL INTERFERENCE IN LANGUAGE CONTACT ILLUSTRATED BY RUSSIAN AND PORTUGUESE LANGUAGES

The article focuses on the problem of lexical semantic interference which can be observed in the speech of Russian speaking immigrants in Portugal. Appropriate examples to illustrate this phenomenon are suggested.

Key words: lexical interference; language contact; interference of languages; calque; borrow

Для современного языкознания проблема ческом контексте Португалии представляет языкового контакта является одновременно собой определенный вклад в решение пробле-традиционной и актуальной, а изучение дан- мы языковой интерференции, во многом об-ного явления в современном социолингвисти-

© Багана Ж., Блажевич Ю.С., 2011