CC BY
94
ДИАГНОСТИКА СОЦИУМА
УДК 101.1:316
Человек в обществе радикализированного модерна: проблемы и тренды развития
Актуальность рассмотрения человека в обществе радикализированного модерна связана с новыми формирующимися трендами — долгосрочными тенденциями социальных изменений. Предметом исследования является анализ исторических этапов модерна — либерального, организованной современности и ее кризиса в связи с соответствующими этим этапам особенностями персональной модернизации. Трендами развития человека в обществе радикализированного модерна, по мнению автора, являются амбивалентность индивидуализации, целерациональное использование человеческого капитала, развитие человека как рефлексивного проекта в структурах повседневности и контексте потребительского общества в условиях капитализма.
Ключевые слова: модерн, радикализированный модерн, человек, персональная модернизация, индивидуализация, человеческий капитал, человеческий потенциал, рефлексивный проект.
В. П. Веряскина
Кандидат философских наук, старший научный сотрудник сектора социальной философии Института философии РАН
E-mail: vpveryaskina@ gmail.com
Valentina P. Veryaskina The Department of Social Philosophy PhD (Philosophy), Senior Researcher, Institute of Philosophy Russian Academy of Science
Актуальность социально-философского дискурса о модерне
Для социальной философии в анализе современного общества и человека важно понимание значимости исторического контекста: меняющаяся современность, меняющиеся социальные практики и меняющийся человек.
Контекстуализм как метод анализа и реконструкции исторического процесса позволяет за-
Как цитировать статью: Веряскина В. П. Человек в обществе радикализированного модерна: проблемы и тренды развития // Ценности и смыслы. 2017. № 5 (51). С. 85-99.
фиксировать и описать особенности социальных и индивидуальных изменений. Модерн, модернити — синоним современности, является неоднородным по своим этапам, в основе которых лежат разные це-лерациональные системы. «На этапе Первой великой трансформации, образовавшей первую либеральную современность, была сформирована первая целерациональная система капитализма — экономика, переделавшая западное общество, а не только его хозяйственную жизнь, в капиталистическое. На этапе Второй великой трансформации, формирующем вторую организованную современность, капитализм выделил вторую целерациональную систему — технику и организационные средства. На этапе Третьей великой трансформации, преодолев неолиберализм ее начальной фазы и выдвинув национально-государственную систему на передний план, капитализм сформулировал третью целерациональную систему политики» [12, с. 237-243]. Экономика, техника и политика как доминанты исторических и социальных изменений влияли на индивидуальные изменения людей. Хронологические рамки этих изменений следующие: «Первая великая трансформация связана с генезисом капитализма и становлением его классической фазы, Вторая — с 1914 года по 1989 год, Третья — с 1989 по настоящее время» [12].
В контексте предложенных хронологических рамок исторически формируется человек, проходя соответствующие этапы персональной модернизации, в результате чего он, как и общество, становится современным. В результате осмысления этих процессов возникают вопросы: завершилась ли современность и наступил ли постмодерн, представляющий качественно новый этап социального развития, или речь идет все-таки о модерне, но, возможно, в его другом, радикализированном виде и с соответствующими особенностями воздействия на человека? В данном случае не имеется в виду постмодернизм как направление в искусстве и культуре, речь идет об онтологии социальности. Ряд западных авторов пишет о модерне как незавершенном проекте [14]. Такие авторы, как Э. Гидденс, У Бек, С. Лэш, связывают процесс радикализации модерна с уходом традиции. В работе «Жизнь в посттрадиционном обществе» они отмечают: «Разложение традиций является общей характеристикой модерного развития, в то время как в предшествующей исторической форме был характерен, скорее, баланс рефлективности и традиции: сохранение национальных традиций имело большое значение для легитимации господства, поскольку оно позволя-
ло государству осуществлять властные функции без применения силы; традиция охраняла также некоторые центральные области социальной жизни — семью и сексуальную идентичность, так что они оставались незатронутыми экспансией модерных принципов» [16, с. 144]. К числу основополагающих принципов модерна можно отнести принцип индивидуализма, наличие автономного ответственного индивида, творческую преобразующую деятельность субъекта, направленную на природную и социальную реальность, а также на самого себя. Радикализированный модерн, размывая традицию, уже сегодня затрагивает семью — преобразуя ее путем сексуальной революции, образует договорную семью на время и трансформирует интимность в отношениях людей и сексуальную идентичность, делая ее предметом свободного выбора.
Политический аспект, связанный с разложением традиции, сопрягается на этапе радикализированного модерна со столкновением религиозного фундаментализма и современности, что все больше характерно для сегодняшнего этапа социального развития и связанных с ним проблем и рисков всего человеческого сообщества. На протяжении всех периодов современности принципы модерна действовали, но наполнялись на различных этапах конкретным содержанием. Капитализм, становление которого происходит в Новое время и который является основным социальным институтом современности, осуществляет цивилизующую миссию, прогресс, но при этом главным условием прогресса становится наличие субъекта, современного, а не традиционного человека. Мы поддерживаем теоретическую позицию, что «Ренессанс, Реформация и Просвещение подняли Западную Европу за счет, по существу, одного нового ресурса — автономного, рационального индивида, взявшего на себя ответственность за собственную жизнь. Но в его формировании сыграли роль многие факторы» [12, с. 134].
Эти факторы составляют исторический контекст персональной модернизации — исторического процесса становления человека современным — так же, как и становится современным само общество. К числу таких факторов относятся разделение и характер труда, формы собственности, эволюция социальной структуры, роль государства как гаранта социальной защиты и безопасности и особенности психологического характера и менталитета населения. Мы видим сегодня, как формирующиеся в историческом процессе персональной модернизации человеческие качества составляют человеческий капитал, который ста-
новится в информационном постиндустриальном обществе главным ресурсом, приносящим прибыль. На каждом из исторических этапов современности персональная модернизация представлена также своими историческими особенностями, и поэтому социально-философский дискурс о модерне и анализ этих особенностей приобретают смысл для понимания складывающихся трендов развития будущего.
Исторический контекст современности и особенности персональной модернити
Каждый из исторических этапов модерна характеризовался определенным набором характерных черт персональной модернизации. Персональную модернизацию мы определяем как процесс исторически изменяющегося взаимодействия индивидов с социальными институтами, в результате которого формируется современный человек. На этапе раннего модерна, сопрягающегося затем с либеральной современностью, формируется свободный, автономный индивид, свободный от давления сословной принадлежности и ограниченного коллектива.
Идея индивидуальной автономии является вообще основополагающей для всего проекта модерна. Ее истоки характерны для становления капитализма, описанного в трудах В. Зомбарта, М. Вебера, К. Поланьи. Первый этап современности, связанный с генезисом капитализма и становлением его классической формы, представлен палитрой человеческих типов Homo capitalismus, характерными особенностями которых является стремление к экономической выгоде, расчетливость, предпринимательская инициатива, трудовая аскеза. Такая картина многообразия типов личностей становящегося капитализма связана со сменой ментальности, стержень которой — отход от заданных традицией образцов, индивидуализм и стремление к обогащению. «Палитра человеческих типажей создает многообразие Homo capitalismus: это не только благочестивые трудоголики, но и маргиналы — грабители, откупщики, авантюристы, собирательный образ которых несет в себе такие человеческие качества, как изобретательность, организаторские способности, пренебрежение христианскими заповедями, решимость в достижении цели, невзирая на средства. Это образ человека, рациональный душевный механизм которого должен был постепенно перевернуть все жизненные ценности» [21, с. 281]. Отход от образцов традиционного общества формирует на этапе современности не только свободного автономного индивида,
но и типы экономического и модульного человека, образы которого репрезентируют процесс персональной модернизации. Модульный человек (Э. Геллнер) открыт любому опыту и переменам в занятиях и деятельности. Его модульность — это способность решать любые задачи, опираясь на потенциал культуры и ее языка, и способность вследствие этого освоить практически любое дело. Можно сказать, что модульный человек — это индивидуализация без заранее заданной спецификации. Экономический человек в форме Homo economicus отождествляет себя с рыночной персоной, деятельность которой направлена на максимизацию прибыли и минимизацию издержек.
В последней трети XX века американские ученые Гарвардского и Стэнфордского университетов А. Инкелес и Д. Смит и их коллеги предприняли одну «из первых попыток создать теорию персональной модернизации на основе эмпирических социологических и психологических исследований в шести развивающихся странах: Аргентине, Чили, Индии, Израиле, Нигерии и Восточном Пакистане (Бангладеш)» [4, с. 168]. Цель исследования заключалась в изучении персональных качеств людей в зависимости от социальных институтов и исполняемых ими социальных ролей, для того чтобы создать более эффективную политику национального развития. В результате авторы данного исследования предложили модель современного человека с набором качеств, которые отличают его от человека традиционного типа. Было показано, что эффективность социального и экономического развития страны зависит от того, преобладают ли у населения качества современного или традиционного человека. Были построены модели традиционного и современного человека.
Модель традиционного человека
В работах, посвященных становлению современного индивидуального человека в сравнении с качествами традиционного человека, были выделены его доминирующие параметры:
- «покорное восприятие собственной судьбы и недоверчивое отношение ко всему новому; страх перед техническими новшествами;
- изоляция от внешнего мира и отсутствие интереса к происходящему там; зависимость от традиционных лидеров; бытование предрассудков в области семейной жизни; отождествление себя с небольшой группой;
- благодарность за то малое, что есть, и желание малого;
- иерархическая система взаимоотношений с подчиненными и всеми, стоящими ниже по социальной лестнице;
- недооценка образования, обучения, исследования и других областей, не так очевидных в качестве заработка на хлеб» [19, с. 350].
Переход от традиционного человека к современному характеризует процесс персональной модернизации. Модель современного человека, предложенная американскими учеными А. Инкелесом и Д. Смитом, не является умозрительной конструкцией, эти качества присущи реальным индивидам различных культур и стран.
Модель современного человека
Модель представлена четырьмя основными качествами:
- «это хорошо информированный, принимающий участие в жизни общества гражданин;
- у него заметно выражено чувство собственного достоинства;
- он крайне независим и самостоятелен в своих отношениях к традиционным источникам влияния, особенно когда принимает важные решения о том, как ему вести его собственные дела;
- он открыт для нового опыта и идей, что означает, что он относительно непредвзят и достаточно гибок» [18, с. 291].
Следует отметить, что выделенные черты человека традиционного и человека современного, с традиционалистскими или модернистскими ценностными ориентациями, присутствуют во всех обществах, в том числе и развитых.
На характеристики формирования современного человека обратили внимание отечественные историки, анализируя развитие России периода империи и складывающиеся предпосылки революции 1917 года, обусловленные, в частности, менталитетом людей. Менталитет аграрной крестьянской страны, традиционной крестьянской культуры был враждебен модернизации, порождал в обществе культурный раскол. Принципы современности противоречили тем основам жизни, которых придерживались крестьяне в течение столетий.
Историк-исследователь имперской России Б. Н. Миронов так формулирует принципы модерна:
• «не хранить нетронутым наследство от предков, а преобразовать
его;
• не видеть в прошлом образец для подражания, а видеть в нем объект для преобразования;
• не преклоняться перед властями предержащими, а смотреть на них как на управленцев, выбранных обществом;
• не подчиняться природе, а подчинить и эксплуатировать ее;
• не рассматривать личный опыт главным источником знания, а искать ответы в книге, написанной экспертом в данном деле;
• не надеяться на помощь родственников, соседей, власть предержащую, а полагаться в основном на самого себя;
• не следовать в своем поведении движениям души, а доверяться точному расчету» [10, с. 848].
В этих принципах модерна мы видим противоположные, отрицающие прежний, традиционный стиль жизни особенности повседневного существования больших масс населения. Поэтому становление рационального автономного индивида в России в период империи (XVIII — начало XX в.), носило противоречивый характер: повышение благосостояния и обусловленные этим возможности, с одной стороны, и трудности персональной модернизации у отдельных слоев населения, в частности у крестьян, с другой.
Как общество, так и индивид имеют свои специфические характеристики на этапе организованного модерна. Доминирующими особенностями этого этапа становятся индустриализм на основе научной организации труда, использующей идеи тейлоризма и «школы человеческих отношений», стандартизация технологий и востребованных качеств работника, обслуживающего производственный процесс. Персональная модернизация нацелена на такое воспроизводство рабочей силы, которое позволяло бы с позиций организационной и технологической целерациональности создавать общество массового производства и массового потребления. Фордизм как социально-экономическая программа капитализма смог эффективно адаптировать работника к новым условиям капиталистического производства, мотивируя его высокой зарплатой, социальными программами и тем самым создавая условия для развития массового общества и целенаправленного использования человеческого капитала.
П. Вагнер в качестве основной черты «организованного модерна» выделил всеобъемлющую конвенциализацию социальных практик, которая стала средством уменьшения неопределенности, связанной с автономией индивидов. «Конвенциализация социальных практик
представляла собой определенное отступление от либеральных идей, характеризующих ранний модерн. Идея индивидуальной автономии, основополагающая для всего проекта модерна, при этом не отрицалась, однако стала очевидной несостоятельность либеральных надежд на то, что из свободного индивидуального действия „естественным путем" вытекает социальная гармония, что из свободной экономической инициативы автоматически следует богатство народов, а из политических свобод индивидов — стабильная демократия» [13, с. 208-209].
Согласно П. Вагнеру, конвенциализация практик в социально-политическом смысле позволяла регулировать воздействие на положение индивида в обществе: фиксировала его профессиональный статус, возраст, состояние здоровья, семейное положение и при необходимости оказывало поддержку, обеспечивало соответствующий государству всеобщего благоденствия порядок. «Социальный мир становился управляемым, тотализация социального надзора вела к исчезновению непрозрачных и неподконтрольных социальных пространств. Стандартизация поведения обеспечивала укрепление социальной стабильности: для рабочих в виде приемлемого уровня жизни, для элит — в виде отсутствия политических потрясений» [13, с. 210-211]. Процесс персональной модернизации осуществляется в данных условиях в рамках социальной структуры, где основными акторами выступают рабочий и работодатель — капиталист, собственник средств производства.
Вместе с тем социально-исторический контекст меняется. Возникает монополистический капитализм (начало ХХ — 70-е гг. ХХ в.), появляется акционерный капитал, возникают крупные организации — корпорации, возрастает организационная роль государства. В этих условиях новая культура труда требует новой сопряженности с персональными качествами людей. Появление акционерного капитала порождает разделение функций управления и владения собственностью. Меняется субъект социальных изменений: на смену предпринимателю — свободному автономному индивиду — и рабочему как доминирующей фигуре промышленного производства приходят менеджер, технократы, «белые воротнички», появляется новый массовый средний класс — класс «белых воротничков», наемных служащих, лишенных собственности. Такой социальный статус требует соответствующей персональной модернизации и психологических качеств, способствующих наиболее эффективному приспособлению к новым условиям капиталистического производства.
Образ представителя класса «белых воротничков» приобретает такие черты: «он не является независимым человекам, каковым был фермер или предприниматель XIX века, это всегда чей-то человек — человек корпораций, правительства, армии и т.д.» [11, с. 108]. «Уход с исторической сцены свободного предпринимателя и появление зависимого наемного работника означает уход со сцены независимого индивида и появление индивида с психологией и мышлением маленького человека» [11, с. 109].
На этапе организованного капитализма возникает особая этика управленческих работников (У. Уайт, «Организационный человек», 1963). Это люди, которые отождествляют себя с организацией и обладают характерными чертами: стремлением принадлежать группе, готовностью быть безличным, полностью интегрированным членом коллектива, с преданностью ему, но и одновременно со скрытыми формами конкурентности. На уровне лидеров крупного бизнеса все же сохраняются нормативы протестантской этики. Они как личности автономны, способны принимать самостоятельные решения. Их отличают такие качества, как высокая мотивация и вертикальная мобильность, потребность в ответственности, успехе в результате упорной работы, развитые организационные способности. Этот тип представителя высшего класса описал У. К. Уорнер.
С рубежа 60-х — 70-х годов ХХ века западные общества вступили в период коренной трансформации, все чаще звучит тема кризиса. Среди множества возникших проблем отмечаются экономический кризис, кризис техногенной цивилизации (В. С. Степин) и государства всеобщего благоденствия, кризис легитимации и научной рациональности, антропологический кризис, связанный со «смертью субъекта» и ценностями, обусловленными экзистенциальным вакуумом, наступление нового индивидуализма с его атомизацией в индивидуализированном обществе, наступление «другого модерна». Эти внутренние проблемы национальных государств вписываются в контекст глобальных, экономических, политических и геополитических проблем.
Все эти особенности характеризуют переход от организованного капитализма как основного социального института модерна к дезорганизованному. С. Лэш и Дж. Урри в работе «Конец организованного капитализма» дали сравнительный анализ характерных черт «организованного» и «дезорганизованного» капитализма. Среди особенностей первого отмечается концентрация различных видов капитала в рамках
национальных рынков, разделение контроля и прав собственности, рост среднего класса, совмещенный с практикой трудовых отношений в рамках национальных государств, возрастающая роль государства всеобщего благоденствия, экспансия на заокеанские рынки, компромисс классовых интересов. Этим отмеченным особенностям противостоят соответствующие особенности «дезорганизованого» капитализма, к ним относятся: тенденции интернационализации капитала, увеличение страты управленцев-менеджеров при сокращении «традиционного» рабочего класса, уменьшение эффективности трудовых соглашений в национальных рамках, увеличение независимости крупных монополий от государства, специализация метрополий на сфере услуг при растущей индустриализации третьего мира, упадок идей, центрированных на классовых отношениях [20, с. 175].
Этот сравнительный анализ показывает глобальную тенденцию в социальных трансформациях, и это означает еще большую радикализацию модерна. Возникает вопрос: как эти процессы влияют на положение индивида в столь радикально меняющемся социальном мире? Конец XX — начало XXI века представляет собой такой исторический период социальной трансформации, в котором принципы модерна получили свое логическое завершение и реализовались в наиболее полной форме. «Романтическая модернити уступила место реалистической модернити, модернити как таковой, в рамках которой все основные ее элементы — предельный индивидуализм, ничем не ограниченная свобода, максимальная изменчивость и т.п.— обрели ясное, ничем не завуалированное выражение. Таким образом, современная эпоха не является эпохой постмодернити и фундаментальные постулаты социологической теории не стоит пересматривать раньше времени» [9, с. XXXII-XXXШ]. С точки зрения З. Баумана, автора концепции индивидуализированного общества, современный человек зависит от обстоятельств, которые ведут к неустойчивому характеру его существования, и поэтому его можно определить как «неукорененного», «негативного индивида», у которого индивидуальность по-прежнему скорее судьба, чем выбор. Важнейшей тенденцией становится глобализация жизненного мира, в процессе которой потребности и образцы стиля жизни распространяются по всему миру. Там же, где возникает политическая или военная нестабильность и потребности по образцам общества потребления не могут удовлетворяться, появляются новые типажи человека: эмигрант,
беженец, иммигрант. Обобщая, можно отметить, что «общество, вступающее в XXI век, не в меньшей степени принадлежит модернити, чем общество, вступившее в век XX» [1, с. 130].
Рефлексивность радикализированной современности и тренды развития человека
Понятия «рефлексивная модернизация», «рефлексивность современности» относятся к стадии социального развития, называемой поздней современностью, связанной с формированием массового общества и развитым научно-техническим прогрессом. Это понятие активно используется в работах У Бека, Э. Гидденса, П. Штомпки, З. Баумана, С. Лэша [3, с. 63].
Э. Гидденс определяет рефлексивность как «то, что связывает знание и социальную жизнь. Знание, полученное нами об обществе, может влиять на то, как мы ведем себя внутри него» [7, с. 615-616]. Рефлексивность современности, в свою очередь, «заключается в том факте, что социальные практики постоянно исследуются и реформируются в свете вновь поступающей информации об этих же практиках, меняясь в результате в своих основах» [6, с. 174].
П. Штомпка пишет, что «рефлексивность — это способность общества критически мыслить о самом себе, видеть и распознавать негативные патологические явления, представляющие собой угрозу для будущего, и, опираясь на такой диагноз, предпринимать превентивные действия и мобилизовать средства, способные предотвратить или свести до минимума некоторые опасные тенденции» [15, с. 593].
В условиях рефлексивности современности образ жизни человека подвергается постоянной самотрансформации и рискам. Возникает ряд проблем, которые современный человек должен решать в ходе персональной модернизации: поддерживать психическое и физическое здоровье, стрессоустойчивость, адекватную ритму жизни, осуществлять постоянное переобучение, повышение квалификации, профессионализма и компетенций. Учитывая возросшую роль знания, можно говорить не только о рефлексивности современности, но о личном «Я» как рефлексивном проекте, характеризующем персональную модернизацию. Современная личность как рефлексивный проект основывается на самостоятельном выборе самоидентичности и жизненного стиля. «Самоидентичность приобретает характер рефлексивного проекта с помощью таких форм
становления, как автобиографическое повествование, достижение аутентичности „Я", понятой как верность самому себе, придающий смысл жизненному пути» [17, с. 45].
В этой связи возрастает ответственность за принятые решения и собственную жизнь, но вместе с тем возникают риски — как социальные, так и индивидуальные, не характерные для предшествующих этапов социально-исторического развития. На этом акцентирует внимание У Бек, говоря о тенденции движения к «другому модерну». Выгода от технико-экономического развития оттесняется на задний план производством рисков, проявляющихся в непоправимости ущерба для жизни растений, животных и людей в глобальном масштабе. К числу значительных последствий и рисков в условиях рефлексивной модернизации относится все более усиливающийся процесс индивидуализации. В индивидуальной жизни складываются определенные тенденции и связанные с ними риски. У Бек отмечает такие тенденции: определяющей становится не классовая принадлежность, а реализация своего жизненного проекта в зависимости от личных способностей и конкурентных возможностей на рынке труда.
Обострение социального неравенства связано с индивидуализацией так, что возникает необходимость биографического разрешения системных противоречий, в частности связанных с безработицей; меняется социальное положение мужчин и женщин в социуме и семье. Как мужчины, так и женщины становятся самодостаточными единицами в социальных отношениях, зависят только от себя; индивиды зависят от институализации и стандартизации жизненных ситуаций: от системы образования, потребления, моды, права, коммуникации, возможностей в сфере услуг, как медицинских, так и педагогических и психологических [2, с. 109].
Все эти отмеченные тенденции и связанные с ними риски актуализируют вопрос о будущем социальных и индивидуальных изменений, о возможных долгосрочных тенденциях (трендах) развития человека в условиях поздней современности.
На наш взгляд, к числу трендов — долгосрочных тенденций развития человека на этапе радикализированной современности, можно отнести следующие:
- «тренд трансформирующейся индивидуализации: позитивная и негативная индивидуализация;
- тренд целенаправленной биополитики и развития человеческого потенциала;
- тренд жизненной политики как социальной технологии. Многообразие стилей жизни;
- тренд коррекции парадигмы Homo economicus;
- тренд институционального обеспечения возможностей человеческого развития. Необходимость социологии знания» [5, с. 180-204].
Важнейшей тенденцией современного этапа социального развития является изменение в характере труда, возникшее в последней трети XX — начале XXI века в связи со становлением информационного общества и экономики знаний. Это потребовало появления нового субъекта, творческой личности, профессионала, способного к инновационной деятельности, такая творческая личность становится востребованной уже в массовом масштабе. Вместе с тем изменения в сфере труда несут в себе амбивалентные тенденции. Речь идет о позитивной и негативной индивидуализации, которая связана с появлением «лишних» людей, не востребованных в труде, социально не интегрированных. Кроме этого, возникают совершенно новые, не характерные для предшествующих этапов проблемы: худшее за всю историю время для работников с заурядными умениями и способностями, гендерный дисбаланс в сфере оплачиваемого и неоплачиваемого труда, труд в условиях глобализации, адаптация к последствиям технологических революций, изменения политики государств в сфере труда [8, с. 11-25].
Человеческие ресурсы становятся предметом особого внимания целенаправленной биополитики национальных государств, так как состояние здоровья, продолжительность и качество жизни влияют на человеческий потенциал и человеческий капитал, которые становятся определяющим фактором производства прибыли и условием успешной конкурентоспособности.
Если иметь в виду демографические тенденции в России: сокращение прироста народонаселения, его старение и уменьшение доли трудоспособного населения, то человек действительно становится дефицитным ресурсом. Количественные тенденции в человеческом развитии показывает индекс человеческого развития (ИЧР), предложенный в мировых Докладах ООН. Из 188 стран Россия по показателю ИЧР находится на 50-м месте, ее индекс равен 0,798 (100%=1). Ожидаемая продолжитель-
ность жизни (ОПЖ) составляет 70,1 года, продолжительность обучения 14,7 года, валовый национальный доход на душу населения $22 352.
Коррекция парадигмы Homo economious связана с преодолением точки зрения, уравнивающей экономический рост и экономическое развитие. В концепции развития человека важно иметь в виду центральный тезис — его благополучие, а не только доход и его рост. В развитии человека важен доступ к образованию, здоровая и долгая полноценная жизнь, возможность влиять на жизнь общества, иметь гарантии помощи от государства, что связано с институциональным обеспечением возможностей человеческого развития. При таких условиях жизненная политика как политика выбора стиля жизни и ответственности за него станет условием осмысленного существования и преодоления экзистен-ционального вакуума.
Можно подвести итог: ценностями человека в обществе радикализированного модерна становятся возможности реализации человеческого потенциала, человеческого развития, выбора собственной идентичности и индивидуальности с ответственностью за возможные в этой связи риски.
Литература
1. Бауман З. Индивидуализированное общество. М. : Логос, 2002. С. 130.
2. Бек У Общество риска. На пути к другому модерну / пер. с нем. В. Седельника, Н. Федоровой. М. : Прогресс-Традиция, 2000. С. 109.
3. Веряскина В. П. Индивидуализация и рефлексивная модернизация: вызовы, теоретические модели, возможные сценарии прогресса // Меняющаяся социальность: новые формы модернизации и прогресса / отв. ред. В. Г. Федотова. М. : Институт философии РАН, 2010. 274 с.
4. Веряскина В. П. Персональная модернизация и последствия современности // Социально-философский анализ модернизации: теории, модели, опыт/ отв. ред. В. Г. Федотова. М. : Институт философии РАН, 2013. 221с.
5. Веряскина В. П. Трансформация человека в обществе модерна. М. : Институт философии РАН, 2015. С. 180-204.
6. Гидденс Э. Последствия современности. М. : «Праксис», 2011. 354 с.
7. Гидденс Э. Социология / при участии К. Бердсолл: пер. с англ. Изд. 2-е, полностью перераб. и доп. М. : Едиториал УРСС, 2005. 632 с.
8. Доклад о человеческом развитии 2015. Труд во имя человеческого развития. М. : Весь мир, 2016. С. 11-25.
9. Иноземцев В. П. Судьбы индивидуализированного общества // М. : Логос, 2002. С. XXXII-XXXIII.
10. Миронов Б. Н. Благосостояние и революции в имперской России (XVIII — начало ХХ века). М. : Весь мир, 2012. 848 с.
11. Полякова М. П. ХХ век в социологических теориях общества. М. : Логос, 2004. С. 106-109.
12. Федотова В. Г., Колпаков В. А., Федотова Н. Н. Глобальный капитализм:
три великие трансформации. М. : Культурная революция, 2008. С. 237-243.
13. Фурс В. Н. Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Минск: Экономпресс, 2000. С. 208-209.
14. Хабермас Ю. Философский дискурс о модерне. М. : Весь мир, 2003. 509 с.
15. Штомпка П. Социология. Анализ современного общества. М., 2005. 664 с.
16. Giddens A. Leben ineiner posttraditionalen Gesellschaft // Beck U., Giddens A., Lasch S. Reflexive Modernisirung: Eine Kontroverse. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1996. P. 144.
17. Giddens A. Modernity and Self-Identity. Self and Society in the Late Modern Age. Stanford (California): Stanford University Press. 1991. P. 45.
18. Inkeles A., Smith D. Becoming modern. Individual Change in Six Developing Countries. Cambridge (Mass.). 1974. Pp. xi, 436
19. Inkeles A., Smith D. Exploring Individual Modernity Ed. by A. Inkeles. N.Y., 1983. 585 p.
20. Lash S., Urri J. The End of Organized Capitalism. Oxford, 1987. Цит. по: Harvey D. The Condition Postmodernity. Cambr.: Oxford: Brackwell, 1995. P. 175.
21. Sombart W. Die Juden und das Wirtschaftsleben. Munhen. Leipzig. 1913. S. 281.
