CC BY
86
УДК 930
ЧЕГО И СЛЕДОВАЛО ОЖИДАТЬ: СНОВА О ТОМ ЖЕ (ПО ПОВОДУ ЛЕНИНГРАДСКОГО НЕОНОРМАНИЗМА И СТАТЬИ Н.И. ПЛАТОНОВОЙ)
С.В. Томсинский
Государственный Эрмитаж Россия, 190000, г. Санкт-Петербург, Дворцовая набережная, д. 34 e-mail: [email protected]
Авторское резюме
В статье продолжается начатое в предыдущих работах автора изучение ленинградского/ петербургского неонорманизма как особого идеологического и историографического феномена в археологии позднесоветской и постсоветской эпохи на широком фоне процессов, происходивших в обществе. Даётся ответ на возражения со стороны представительницы данного направления Н.И. Платоновой, защищающей неонорманизм от критического научного анализа.
Ключевые слова: Древняя Русь, варяги, историография, археология, неонорманизм, антинорманизм.
IT WAS TO BE EXPECTED: MORE OF THE SAME (LENINGRAD'S NEO-NORMANIST THEORY AND N.I. PLATONOVA'S PUBLICATIONS)
Serghei Tomsinsky The State Hermitage Russia, 190000, St. Petersburg, Dvortsovaya Embankment, 34 e-mail: [email protected]
Abstract
The Leningrad/Petersburg's Neo-Normanist theory is the focus of this paper where the author continues the study he started in his previous works. He views the Neo-Normanist theory as a special ideological and historiographical phenomenon of the late Soviet and post-Soviet archaeology and performs its analysis on the broad background of contemporaneous social processes. The author argues with N.I. Platonova, a representative of the neo-normanism who defends this theory from a critical scientific review.
Keywords: Ancient Rus, Varangians, historiography, archaeology, neo-normanism, anti-normanism.
* * *
Реакция глубокоуважаемой Надежды Игоревны Платоновой на полемику об «истоках и итогах» ленинградского неонорманизма была и вполне ожидаемой и, в общем, вполне предсказуемой, по крайней мере, по тональности - и по амплуа
историографа отечественной науки о древностях, и как преданной ученицы тех ленинградских исследователей, которые принадлежали к этому направлению в советской археологии, наконец, по статусу доктора наук. Положение - обязывает. Правда, Надежда Игоревна поместила свою статью не в 51гаШш+, на страницах которого и началась полемика, а в юбилейный сборник Л.С Клейна под громким названием Ех Ы^ые Ьеонеш, но заявила о желании «продолжить разговор» на эту тему, ибо, как выяснилось, «многие коллеги» представляют себе эти самые «итоги» развития направления, которое ей удобней именовать «ленинградской школой» -«слабо и неадекватно», а не ради полемики со мной (Платонова 2017: 220). Относительно бесперспективности полемики Надежда Игоревна абсолютно права: полемика может длиться сколь угодно долго, как правило, доводя участников до непозволительных срывов и взаимных оскорблений и безусловно развлекая аудиторию, а вот дискуссия - бесконечной и даже длительной быть не может: е! атшаш levavi. Посему краткой дискуссии нам не избежать.
Лейтмотив статьи Н.И. Платоновой - раздражение, местами с менторскими интонациями, впрочем, вполне извинительными и тривиальными. И все же я еще раз пересмотрел свой текст, хотя, разумеется, не собирался соглашаться с оппонентом: неужели я в самом деле написал такую глупость?! Слава Богу - нашел только один пункт, по которому могу полностью принять возражения Н.И. Платоновой, а именно, некорректное представление выводов М.И. Артамонова о пресловутом «каганате росов» и Гнездове. Отпираться бессмысленно - здесь небрежность, причем сугубая, и за заслуженное публичное сечение остается только поблагодарить Надежду Игоревну; впрочем, и у нее есть основания поблагодарить меня за эту ошибку, доставившую ей, надо полагать, некоторое удовольствие -приятно ведь «позвенеть золотом о медяк» (Томсинский 2014: 360; Платонова 2017: 214; Клейн 2010: 627)! Однако по остальным пунктам - у меня нет никаких оснований менять свою позицию, а стало быть, я имею право ответить. Правда, читатели этой моей статьи лишены возможности быстро соотнести два текста - но это не первый и не последний случай полемики в разных изданиях. Кое-что придется повторить из моего ответа на критику О.Л. Губарева и Л.С. Клейна, кое-что заострить и конкретизировать, коль скоро Н.И. Платоновой кажется, что «пафос критики ''ленинградского неонорманизма'' - как целостного явления, взятого в социальном контексте эпохи - по большей части, ''уходит в гудок''» (Платонова 2017: 213).
Начнем с жанра. Моя статья 2014 г. показалась Н.И. Платоновой никак не «научным рассуждением о проблеме», а чем-то «напоминающем эссе», причем «хлесткое, ядовитое и... бесконечно субъективное» (Платонова 2017: 203) Мне, разумеется, так не кажется, ибо по структуре, изложению, стилистике статья 2014 г. никак не соответствует такому определению - но, вероятно, у нас разные критерии «научности». Немного смешно, конечно - но вполне извинительно, по ситуации. Со своей стороны, позволю себе признать опус Надежды Игоревны, который сама она представляет как «заметки на полях» (Платонова 2017: 204), филиппикой, т.е., в
отличие от возражений Л.С Клейна и О.Л. Губарева, на которые мне уже пришлось отвечать, именно обличительным полемическим выступлением - разумеется, без всякого негативного подтекста даже в намеке. Каждый, кто познакомится с этим текстом, полагаю, со мной согласиться. Соответственно, и мой ответ на это выступление должен по стилистике максимально приблизиться к тому жанру, в котором выступил оппонент, хотя я вполне владею тем «языком науки», который наш выдающийся историк Н.С. Борисов с полным основанием называет «иностранным языком» и на одном из диалектов которого и написана статья 2014 г. (Борисов 2004: 455). При этом, отвечая Н.И. Платоновой, я, должен признаться, не испытал ни полемического задора, ни тем паче поэтических восторгов: текст оппонента откровенно не вдохновляет ни на то, ни на другое: ничего нового, никаких «убийственных» контраргументов in essentia это выступление, слава Богу, не содержит.
Итак, поддавшись раздражению, Надежда Игоревна уже не заглянула в другую мою статью, опубликованную в 2016 г. в ответ на возражения Л.С. Клейна и О.Л. Губарева, в которой статья 2014 г. представлена как конспект книги, посвященной этой же проблеме, т.е. sui generis «заявление о намерениях» (Томсинский 2016: 369). Соответственно, некоторые замечания оппонентов - Л.С. Клейна, О.Л. Губарева, Н.И. Платоновой относительно недостаточной аргументации некоторых положений в статье 2014 г. нельзя не признать справедливыми: конспект есть конспект. Со статьей пришлось поспешить по ряду причин, а вот книгу пришлось придержать, отчасти потому, что текст еще нуждается в доработке (в том числе и после критики Н.И. Платоновой), отчасти потому, что такой презент к юбилею Л.С. Клейна был бы, что называется, перебором: все же и он - среди моих учителей, и ему я многим обязан. Что касается «ядовитости»... возможно, в статье 2014 г. различим некоторый привкус яда (хотя скорее - горечи), но уж явно не в той концентрации, как например, в том же «Споре о варягах» или тем более мемуарах самого Л.С. Клейна, которые, не будучи «научным рассуждением», тем не менее, весьма выразительно характеризуют нашу науку советского периода, а стало быть, и являются фактом науки. Так что, если уж на то пошло - не я начал первый. Тем не менее, я очень старался в тексте статьи избежать - и, как показал повторный просмотр этого текста, избежал - жестких характеристик и острых формулировок. А вот в книге, которая, если обстоятельства сложатся благоприятно, дойдет до читателя, а если неблагоприятно - должна дойти тоже, этого избежать, разумеется, не удалось, так что, Надежда Игоревна, обличительный пафос и негодование лучше поберечь для ограждения аудитории от «неадекватного» понимания «истоков и итогов». Кстати, и сносок в книге на поживу - гораздо больше, чем в статье.
После этих необходимых уточнений перейдем к сути тех «крутых расхождений», между нами по вопросу «истоков и итогов», которые декларировала Надежда Игоревна. Сосредоточимся на трех самых важных пунктах расхождений.
Идеология и идеологемы. Особое негодование Н.И. Платоновой вызывает мой вывод о том, что «проблема ленинградского неонорманизма, как и любого другого направления в познании отдаленного прошлого состоит в том, почему, когда и как именно те или иные интерпретации результатов исследований тех или иных памятников утвердились в науке» (Томсинский 2014: 358). Как такое возможно?! «Таким образом, научный процесс предстает перед нами как всецело обусловленный ненаучными факторами. Процесс построения моделей приобретает доминирующее значение, степень их соответствия реалиям полностью остается за скобками. Не знаю даже, вполне ли С.В. Томсинский отдает себе отчет в том, что написал?» (Платонова 2017: 207). Я - отдаю себе отчет в том, что написал, ибо «ненаучные факторы» по Н.И. Плтоновой - это идеология. А идеология - это мировоззрение субъектов, объединенных в разные социальные группы с весьма различными, порой полярно противоположными интересами. Отрицать решающее значение мировоззрения исследователей на развитие тех или иных концепций - нонсенс. Мировоззрение, в том числе и его эстетическая компонента, и порождает формулы-идеологемы, вот и все. Если это не так, если мировоззрение во всей его сложности или кажущейся простоте - не важнейшая составляющая науки, в том числе и на уровне интерпретаций, то почему же тогда Л.С. Клейн начинает каждый раздел «Истории археологической мысли» с «ненаучных факторов» - например, рассуждения о постмодерне в археологии предваряются характеристикой о трансформации капитализма, предполагающих серьезнейшие идеологические метаморфозы? (Клейн 2011: 341-342). И зачем вы сами, Надежда Игоревна, пишете пространные историографические обзоры? Чтобы услышать, кто первым что сказал? Или все же чтобы понять, почему он сказал именно это и именно тогда, когда сказал? Исследователь не просто «живет не в безвоздушном пространстве» (Платонова 2017: 208) - он дышит тем воздухом, который «надышал» вокруг него социум, к которому исследователь принадлежит, ибо ни воздухом отдаленного прошлого, ни воздухом будущего дышать, увы, невозможно. Так что - идеологемы остаются идеологемами, а парадигмы - парадигмами. Это, конечно, отнюдь не означает, что в моделях-реконструкциях исторической действительности «степень их соответствия реальности остается полностью за скобками» (Платонова 2017: 207). Никоим образом! Коль скоро предметом исследования как раз и являются источники, сохранившие информацию об исторической действительности, но эти источники в подавляющем большинстве - неоднозначны и допускают различные истолкования.
Ну а как, собственно, самой Н.И. Платоновой представляется процесс возникновения того «ленинградского направления», которое она отказывается признавать неонорманизмом?
А вот как. Н.И. Платонова полагает, что представленные мной в статье 2014 г. факторы актуальности возникающего направления - «в лучшем случае сопутствующие обстоятельства, которые не способны объяснить: а) бьющего в глаза гиперкритицизма данной концепции в решении всех вопросов, связанных с
проблемой славянизации Восточной Европы (и Северо-Запада в особенности); б) особой привлекательности этого гиперектицизма для ''шестидесятников''. На мой взгляд, основой, его породившей, послужил общий разоблачительный настрой эпохи - не только молодежи, но и части старшего поколения. После разоблачения сталинщины пошло повсеместное низвержение идолов. Его отражением в археологии явилось создание концепций, стремящихся ревизовать старые материалы с позиций строгого подхода... Вот только в арсенале доказательств, по сути, не было ничего, кроме преемственности, прослеживаемой ретроспективно. Представления о культурных трансформациях без смены населения, о возможности рождения новых традиций на основе взаимодействия старых вообще не рассматривались. Они были скомпрометированы недавним господством марризма. Да, это было очищение. Новый подход был весь проникнут пафосом поисков абсолютно достоверного. Он целенаправленно выявлял лакуны в материале, заострял внимание на сложностях, которые ранее могли затушевываться или замалчиваться. И в этом заключалась его актуальность для своего времени. Однако, как часто бывает, в пылу полемики не обошлось без двойных стандартов. Только на сей раз во всех спорных случаях доминировало утверждение неславянского происхождения раннесредневековых древностей» (Платонова 2017: 215-216).
Отрадно, что мои характеристики предпосылок возникновения ленинградского неонорманизма удостоены замечания «в лучшем случае» - а в «худшем»? Вообще - нечто не имеющее отношения к делу? Спасибо и на этом. Прежде всего «гиперкритицизм»? Пусть так - вы это сказали!
Ну и что в итоге? Оказывается, направление породило тектонические сдвиги в идеологии социума («разоблачение сталинщины» - вообще-то, если уж на то пошло, сталинизма), затем началось вдохновенное самоутверждение дождавшихся своего часа «ниспровергателей идолов» - а на третье - собственно, остается «строгий подход»? Насколько этот подход оказался «строгим» - разговор особый, не здесь и длинный. Могу лишь заметить, что «строгий подход» должен был бы привести исследователей к осознанию неоднозначной информативности археологических источников - а не к перелицовке этих источников «из славянского в неславянское» и уж тем более не к самозабвенным подсчетам численности скандинавов в Восточной Европе: «больше-меньше». Но время «строгих подходов», т.е. время скепсиса - еще не пришло. Посему в самом деле «перелицовка» была неизбежна. Нельзя не отметить, с какой легкой снисходительностью констатируется Н.И. Платоновой очевидная несостоятельность «перелицовки» мол, причина всему «марризм, скомпрометировавший некоторые интерпретации источников» и «пыл полемики».
Тем не менее, здесь между нами как будто не должно возникнуть никаких «крутых расхождений», именно так я и представляю себе истоки ленинградского неонорманизма из концепции И.И. Ляпушкина - М.И. Артамонова. Более того, в статье 2014 г. как раз и констатируется, что ленинградский неонорманизм - «или
ленинградское направление» по Н.И. Платоновой - есть одно из ярких и вполне типичных sui generis демонстраций «шестидесятничества» (Томсинский 2014: 356).
И однако - расхождения налицо. Во-первых, расхождение именно идеологическое. Ибо для меня «мифология шестидесятников», достаточно богатая и интересная sui generis, закончилась в 1990-е. И никакой «высоты времени» в этой мифологии эпохи «свержения идолов» я, в отличие от Н.И. Платоновой, не вижу (Платонова 2017: 218). А вижу - в полном согласии с А.И. Фурсовым, позаимствовавшим этот образ у Ю.В. Тынянова, «винное брожение» советской интеллигенции, которое в самом скором времени перейдет в «уксусное» и «гнилстное» (фурсов 2006: 68). А для Надежды Игоревны, судя по всему, эта мифология остается не только доселе актуальной, но и достойной продолжения в реалиях постсоветской России. Как и для В.А. Назаренко, который - хоть и вне России - спустя десятилетия все не может забыть «идиотов из парткома истфака ЛГУ» и «гэбистские традиции» (Платонова 2017: 218). Актуальной и как противоядие от всего ныне происходящего, и просто потому, что этому самому «ленинградскому направлению», сиречь ленинградскому неонорманизму наша генерация действительно обязана всем. Увы - не поможет! Времена не те!
Посему и кажется Н.И. Платоновой, что «пафос критики ''ленинградского неонорманизма'' - как целостного явления, взятого в социальном контексте эпохи -по большей части, ''уходит в гудок''»: мы просто по-разному видим и оцениваем этот самый «контекст эпохи», только и всего.
Во-вторых, что не менее важно, расхождение присутствует в представлениях о том, что такое «наука» - «если она наука» (Платонова 2017: 208). Рассуждения Н.И. Платоновой о «сухих остатках» научных концепций, которые используются «в совершенно иных социальных контекстах» вполне соотносится с позицией Л.С. Клейна: «Дело-то в том, что пьяные и ханжески настроенные ученые (даже будь то преступники) действительно не дискредитируют науку и даже могут что-то полезное в ней сделать. Наука ведь не зависит от личностей, которые ее делают. Их нравственность лежит в другой сфере. Вот использование их результатов - оно зависит от личностей» (Платонова 2017: 208; Клейн 2010: 559-560). В точных и естественных науках проблема «полезного» и «сухих остатков» куда острее, чем в науках общественных. Вспоминается разговор с одним физиком, пресерьёзно утверждающим, что команда Р. Оппенгеймера - не несет ответственности за испарившихся детей Хиросимы и Нагасаки - ведь «использовал-то» результаты титанического научного поиска генерал К. Лемэй со товарищи! Можно вспомнить и другие имена ученых мужей, подвизавшихся на поприще естественных наук -результатами их активной деятельности активно пользуются до сих пор, притом, что сами они - как побежденные в той войне - признаны военными преступниками. Более того - и деятельность их объявили «вне науки», а как же! А «полезными сухими остатками» дорожат до сих пор - под грифами «секретно»! Можно вспомнить респектабельных докторов викторианской Англии, в интересах науки
отнюдь не в неведении анатомировавших не только тела, похищенные из могил ушлыми гробокопателями, но и тела убитых «поставщиками науки» детей и взрослых из трущобных районов английских городов. И т.д. и т.п.
Для меня наука как один из видов познания прошлого и настоящего, т.е. адаптации человека в окружающем его мире, не существует вне сознания, нравственности и ответственности тех, кто ее создает под воздействием самых разных факторов жизни общества и соей личной жизни. И не важно, ведают что творят или не ведают - как правило, кстати, ведают! Но даже если «логика обстоятельств пересиливает логику намерений» - это ничего не меняет. Именно поэтому историография не деловито «оценивает сухие остатки», которыми можно потом пользоваться в совершенно иных контекстах, а представляет деятельность исследователя именно в контексте того времени, которому он принадлежит - и объясняет нам, почему мы готовы воспользоваться именно тем или иным «сухим остатком» и каковы могут быть последствия, а без последствий никогда не обходится. Потому что «сухих остатков» - быть не может ни в точных науках, ни тем более - в естественных, ни в общественных, как бы нам того ни хотелось. Иначе историография просто не нужна: зачем вам их биографии, характеристики той или иной эпохи, в которой они подвизались, просто читайте труды самих исследователей, фильтруйте «осадки» по собственному разумению - этого вполне достаточно: о! это мне подходит! этот инструмент я могу использовать! это, наконец - красиво! И этого - вполне достаточно? Но то, что Н.И. Платонова называет «сухим остатком», а Л.С. Клейн дипломатично признает «полезным» - на самом деле не инструмент, которым мы пользуемся, а некое химическое соединение, которое мы принимаем и которое, будучи принятым, будет воздействовать на наше сознание с той или иной интенсивностью. И не надо бравировать иммунитетом, «здравого смысла» и «иного контекста»: нет у нас такого иммунитета и быть не может, воздействие будет!
Так что остаюсь при своем: и при безусловном уважении к нашим учителям, и при своей характеристике ленинградского неонорманизма, рассматривая это направление в отечественной науке о древностях в едином векторе, без оговорок о «состояниях психики». И никакого противоречий в таком подходе здесь не вижу.
«Состояния психики». Кстати, о «состояниях психики». Дважды в тексте Н.И. Платоновой возникает эта любопытная тема. В одном случае - «состояниями психики» с милой небрежностью объясняются «исключения из ряда» ленинградских археологов, придерживавшихся «деловой и взвешенной» позиции «по отношению к скандинавским материалам в древнерусском культурном контексте» (Платонова 2017: 209). В другом случае - Надежда Игоревна вспоминает Н.Я. Марра, которого «подмена системы логических доказательств озарением... в сочетании с некритическим отношением к себе и большой силой эмоционального убеждения» довела до безумия, а «российскую науку загнала в тупик» (Платонова 2017: 204). В обоих случаях намеки понятны, но - воля ваша, тенденция усматривается
небезопасная, ибо хотим мы того или нет, а точные диагнозы могут выставлять все же не оппоненты и рецензенты, а психоневрологи и психиатры. В противном случае можно зайти далеко, ибо, как заметил еще Сенека - non est magnum ingenium sine mixturae dementiae. Добавим от себя - eheu! et tamen parvum ingenium. Что довело Н.Я. Марра до психического расстройства и вообще имело ли место таковое, в какой степени - дело специалистов - что, конечно, никак не меняет характеристику марризма. Вообще-то не все здесь так просто, как кажется на первый взгляд: ведь «состояния психики» меняются все на той же почве: на шведской... на датской... на критицизме, который в редчайших случаях себе отмеряют той же мерой, что и другому, или вовсе не отмеряют. И меняются - если уж меняются! - не спонтанно, а с разной степенью постепенности. И кто определит, когда это «состояние» уже определенно наступило? И как мы будем в такой заманчивой перспективе полемизировать и дискутировать? На каком этапе полемики начнем крутить пальцем у виска?
«Неонорманизм» или недоразумение? - вопрошает Н.И. Платонова, в который раз доказывая, что именно «недоразумение» здесь имеет место быть. Тем более, что, оказывается, «сейчас» (sic!) «этот ярлык могут приклеить всякому, кто посмеет признать хоть незначительную скандинавскую примесь в составе элиты Древней Руси» (Платонова 2017: 208). Idem per idem! Принятие основных положений «норманнской теории» и ожесточенное отрицание норманизма - credo тех исследователей, которые образовали «ленинградское направление» (по Н.И. Платоновой) с 1970-х гг. В конце концов, договорились и до полного отрицания норманизма как такового. Норманистов и норманизма - «не было», это был всего лишь «жупел», изобретенный советской наукой, «как прочие -измы». А вот антинорманизм - был и есть, хотя «как научная концепция давно мертв, но как позиция будет возрождаться не однажды» (Клейн 1999: 100). Правда, в том же номере Stratum+ Е.Н. Носов публикует цитату из письма В.О. Ключевского, в которой представляются «норманисты и роксоланисты» (Носов 1999: 113). Стало быть, хотя бы термин «норманист», который должен же определять некое понятие по объему и содержанию, был в обороте задолго до пришествия советской идеологии и советской науки. И если не «норманизм», то уж «норманиста» - как и «кулака», кстати - придумала не советская власть. Впрочем - бывают ведь и понятия с ложными или неопределенными объемами и содержаниями, бывают понятия-маски. И что тогда? Какой, однако хороший пример строгого подхода к терминологии, характерного, если верить Надежде Игоревне, для «ленинградского направления» изначально! Е.Н. Носов в той же статье 1999 г. предлагает: «Что же касается определений ''норманизм'' или ''антинорманизм'', то, стремясь избегать недопонимания иди двусмысленности, я бы старался их избегать, поскольку они отягощены ''богатым'' наследием и, строго говоря, к академической науке (sic!) отношения не имеют» (Носов 1999: 117). То есть - может быть, оно и есть, может быть, нет - но лучше. не обострять.
Не обострять - что? Что пытаются скрыть под гримом «академической науки»? Явно не родословную «ленинградского направления», сиречь ленинградского неонорманизма, коль скоро и Л.С. Клейн, и Г.С. Лебедев, и сама Н.И. Платонова эту самую родословную, идущую от «оттепели» первой половины 1960-х гг. и не думают скрывать. Тогда - в чем дело?
В поисках ответа на этот вопрос заглянем в тот же номер 5 Stratum+ за 1999 год, в котором опубликованы цитированные выше статьи Л.С. Клейна и Е.Н. Носова, и обратимся к статье Г.С. Лебедева, в которой признанный лидер «ленинградского направления», «генератор идей» представляет свою ретпроспективу и перспективу этого самого направления. Статья начинается чеканной формулой: «Варяжский вопрос - начальный, а потому ключевой вопрос российской истории, следовательно, отечественного самосознания. Археология - средство объективации этого самосознания, основанного на историческом знании» (Лебедев 1999: 102). Ни убавить, ни прибавить! Ибо из этой формулы уже следует, что «варяжский вопрос» не сводится к «присутствию и количеству» скандинавов в Восточной Европе - эти сюжеты национальному сознанию вполне безразличны. Причем именно начальность варяжского вопроса для истории России в формуле Г.С. Лебедева определяет его значимость. Это - не норманизм, а просто честность исследователя, основывающего свои построения на фактах? Допустим. Идем дальше по тексту обзора Г.С. Лебедева и узнаем, что главным результатом деятельности «ленинградского направления» в эпоху «брежневской разрядки (детанта)» была концепция особой северно-европейской полиэтничной и мультикультурной общности, «балтийской цивилизации раннего средневековья». При этом Глеб Сергеевич искренне полагал, что эта концепция «снимает жесткую альтернативность норманизма и антинорманизма» (Лебедев 1999: 106). Здесь не место погружаться в критику этих построений и уточнять, что имели в виду их авторы, и правомерно ли, даже констатировав неизбежное взаимопроникновение разных культурных традиций соседних этносоциумов, уверенно и пафосно рассуждать об общности. Достаточно признать, что Г.С. Лебедев полагал: «внутрикультурный диалог, начатый русскими археологами середины 1970-х, десятилетие спустя позволил дать адекватный ответ на вопрос о ''месте России в Европе'', начиная с эпохи становления Европы как историко-культурного целого. Суть этого ответа - констатация Балтийской историко-культурной общности, продуктивной до наших дней, оказалась весьма актуальной в условиях горбачевской ''перестройки'' 1986-91 гг.» (Лебедев 1999: 106). И здесь абсолютно понятно, в каком «небезвоздушном пространстве», действует «ленинградское направление» - впрочем, уже не «ленинградское», а гордо «петербургское»! Однако обратим внимание на нечеткость определения обнаруженного феномена: то это «общность», или даже «цивилизация» (конечно, в кавычках), хотя представлена даже графическая модель «общности» -«цивилизации» (Лебедев 1999: 105). Снова строгий подход. Во всяком случае, Верхняя Русь, или «Русь Рюрика», т.е. некое образование, заявившее о себе с появлением варягов-
скандинавов в Восточной Европе еще в VIII в., есть часть этой «общности» -«цивилизации» (Лебедев 1999: 104). Но «силовой центр» реконструируемой «общности» - «цивилизации» - «единства» находился, конечно, на юге Скандинавии и «лидировал в региональных процессах» со времен петроглифов эпохи поздней бронзы (Лебедев 1999: 109). Ну а дальше - автор статьи задается главным для него вопросом: «произойдет ли необходимое преобразование «РР1 - РР"», т.е. «Руси Рюрика» в «Реформируемую Россию» 1990-х гг. (Лебедев 1999: 109). Что и требовалось доказать - Г.С. Лебедев, мало озабоченный чистотой «академической науки», вполне откровенен: вектор «ленинградского направления», или Warangici по Г.С. Лебедеву - сиречь ленинградского неонорманизма, проложенный от исходной точки - дискуссии 1965 г., упирается в «горбачевскую перестройку» и короткий постперестроечный период интеллигентских упований на «европейский дом», к 1999 г., впрочем, уже вполне изжитых.
Наконец, напомним еще один источник - некрологи трагически погибшему Г.С. Лебедеву. Это, конечно, особый жанр, но весьма выразительный, хотя, конечно, и не «научное рассуждение». Предоставим читателю судить, может ли не быть норманистом тот, кого, провожая в последний путь, называют «конунгом, скальдом и викингом»? (Мачинский 2004: 12). Разумеется, в реальности Глеб Сергеевич не был ни тем, ни другим - но ведь его таким видели! И не только Д.А. Мачинский и С.Л. Кузмин! Кстати - в одном из некрологов есть и упоминание о «европейском доме», в который, как полагал Глеб Сергеевич, Россия должна вот-вот попасть: «Тогда, в 198091 гг., он глубоко и наивно верил в то, что года через два-три мы будем жить в едином Европейском доме, в единой новой Европе, а балтийская цивилизация и балтийское единство станут политической реальностью. Не раз на мои осторожные замечания о том, как осуществить те или иные контакты, Глеб Сергеевич так мне говорил: ''Ну, к тому времени мы уже будем в едином Европейском доме''» (Герд 2004: 18).
А вот еще картинка с натуры, проясняющая многое. Предоставим снова слово С.Л. Кузьмину: «Летом 2003 года, в год 300-летия Санкт-Петербурга, родного города Г.С. Лебедева, без которого он себя не мыслил и не жил в нем, а ощущал себя частью его плоти, в Неву вошли корабли викингов. Их живописный лагерь раскинулся у стен Петропавловской крепости, а на песке пляжа встали копии рунических камней. Как на торжищах тысячелетней давности, зазвучала норвежская, шведская и русская речь. Среди всего этого расхаживал Глеб. Круг времен замкнулся, мечта сбылась, а земная жизнь, увы, скоро закончилась» (Кузьмин 2004: 25).
Потому и неонорманизм, что старое вино разливают в новые мехи. Потому и неонорманизм, что старое, в сущности, вино пытались влить в новые мехи. Чтобы опровергнуть «устаревший норманизм» с его «экспортом государства» вовсе не обязательно доказывать славянство Рюрика со товарищи, как это делают антинорманисты, сильно обогатившие историографию по этой теме. Достаточно просто усомниться в существовании самой «основанной варягами» древнерусской
государственности. Разумеется, в XVIII-XX вв. такая концепция звучала бы куда оскорбительней норманизма - но сейчас-то она, оставаясь по-прежнему крамольной для разнокалиберных «имперцев» набирает силу, привлекая еще и тем, между прочим, что снимает и отнюдь уже не смешные украинские претензии на «первородство» и «культуртрегерство». Стоит перелистать толстый том монографии А.Ю. Дворниченко, чтобы представить себе и ретроспективу, и перспективу этой проблематики (Дворниченко 2014). А вот раннесредневековый «европейский дом» той или иной площади - циркумбалтийский он там или даже попросторней -конструкция, представлявшаяся во второй половине ХХ в. и пока более устойчивой и по мере, ибо в этой конструкции чья-то государственность - вообще не главный элемент. Потому и «суровая героика» исландских саг характеризуют менталитет не только норманнов, но и всего «северного средневековья» (Платонова 2017: 206).
Вот этот вектор ленинградского неонорманизма, направленный к вожделенному «европейскому дому», в самом деле имеет смысл «не заострять». Во -первых - по старой традиции отрицания идеологической ответственности. А во -вторых, и в 1999 г. это уже становилось вполне очевидно, в «европейский дом», как выяснилось, не пустят (и не обещали!), да и «дом»-то - не очень уже тот, не очень и «европейский», этакое qui pro quo, хотя фасады еще держатся.
Впрочем, поскольку представители «ленинградского направления» иногда все же - при благоприятном стечении обстоятельств - представляют себя «норманистами», Надежда Игоревна приводит довольно странный аргумент: оказывается, «периодическое проскакивание» самохарактеристики как «норманистов в кавычках» вызвано необходимостью отличать себя от оппонентов, «раз более тонких отличий терминологии не выработано». Снова «строгий подход», что и говорить (Платонова 2017: 209). И к терминологии, определяющей объемы и содержания понятий, и к дефинициям.
Тем не менее, Надежда Игоревна полагает, что относительно наших учителей подозрения в неонорманизме не просто безосновательны, а чуть ли не оскорбительны и «песенное творчество В.П. Петренко» - «не доказательство» (Платонова 2017: 210). И даже цитирует мои собственные рассуждения относительно присутствия скандинавов в раннесредневековом Угличе, представляя меня «закоренелым норманистом», коль скоро я это самое присутствие вполне признаю. И констатирует: «Именно такая, деловая и взвешенная, позиция по отношению к скандинавским материалам в древнерусском культурном контексте, была характерна для подавляющего большинства работ ленинградских (петербургских) археологов -медиевистов второй половины ХХ в.» (Платонова 2017: 209). Да, для меня присутствие скандинавов в раннесредневековой Восточной Европе с VIII в. - факт доказанный. Но, во-первых, необходимо максимально четко определить масштабы этого присутствия - не в стилистике саг или летописей, коль скоро вы ратуете за строгий подход. Во-вторых, признание присутствия скандинавов в Восточной Европе, и рассуждения о численности скандинавских популяций на этой огромной
территории, и даже цитаты из скандинавских саг могут включаться в совершенно различные гипотезы и концепции, не только в норманизм или антинорманизм. Для меня варяжский вопрос - не ключевой и, соответственно, не определяющий отечественное самосознание, независимо от этнической принадлежности летописных варягов. И еще - я полагаю, что место исследователя науке не «редут - позиция, которая позиция пока её атакуют и защищают» (Клейн 2010: 626), а всего лишь ниша, в которой мы оказываемся по самым разным объективным и субъективным причинам. Ниша может быть просторной или тесной, но она - твоя и рано или поздно она, увы, просто опустеет и. перечитывайте почаще Екклезиаста, дамы и господа, и взвешивайте свои потенциалы. А то глядь - недавние задорные защитники редутов куда-то «тащат тяжелый воз» (Платонова 2017: 207) - кстати, что и куда тащат?
Разумеется, никаких «ярлыков», там паче «обвинений» в норманизме или антинорманизме быть не может. Это - отголоски мифологии «героических времен», отзвуки «звона тимпанов» приснопамятной «дискуссии 1965 г.» Никто ни в чем ни перед кем ни виноват, коль скоро нельзя обвинять в мировоззрении - что, разумеется, никак не исключает полемики и дискуссий, в которых каждая сторона не убеждает и не «громит» оппонентов, но проверяет свою аргументацию, чтобы еще более увериться в своей правоте. Для меня тема ленинградского неонорманизма важна именно в том контексте, который я обозначил.
Об эстетическом начале, фольклоре и постмодерне. Процитировав мой вывод о нарастании эстетической компоненты в ленинградском неонорманизме, ведущем, в конечном счете, к явному перевесу интуиции и мистики (Томсинский 2014: 363-364), Н.И. Платонова пускается в цитирование известного эпизода из «Саги о Ньяле»: «Ну что, дома ли Гуннар?» - «Сами узнаете. Я знаю только, что копье его дома». Уж не намек ли на то, что «копье Гуннара дома», что есть кому сбросить «поднявшегося на крышу»? (Платонова 2017: 206). Разумеется, тогда эти образы -увлекали. Но в статье 2014 г. речь шла и не в первую очередь обобщениях в стиле «монументального историзма», по сути своей сугубо эстетической «внемасштабности» этих построений, порожденных не сагами, а стремлением к достоверности и как раз тем самым «гиперкртицизмом». И вот этой внемасштабности отдали дань все представители направления. Этот «монументальный историзм» присутствует во всех обобщающих работах ленинградских неонорманистов и восходит, надо полагать, к обобщениям учителей -представителей старшего поколения ленинградских археологов: к той самой концепции М.И. Артамонова, в которой представлена широкая экспозиция раннесредневековой Восточной Европы, к лекциям П.Н. Третьякова. Эта же внемасштабность, вдохновившая некогда первых питомцев М.И. Артамонова и Л.С. Клейна, как я отметил в конце статьи 2014 г., сделала, в конечном счете, их реконструкции исторической действительности уязвимыми.
Что касается «копья, которое дома». так где тот дом, на крышу которого стоит забираться? Тот дом, когда-то «длинный» - давно. даже не сгорел, да никто его не поджигал, а просто рассыпался. Под воздействием крайне неблагоприятных внешних факторов.
«Фольклорная тема» в характеристике ленинградского неонорманизма также раздражает Н.И. Платонову (Платонова 2017: 211-212). Вообще-то Надежда Игоревна сама признавала особую роль в формировании научной школы «чувства цеховой солидарности, общности коллективной памяти - «научного фольклора», формирующего образ данной школы» (Платонова 2010: 18). Но дело даже не в этом: определение «научного фольклора» в приведенной выше цитате достаточно расплывчато, чтобы понять, о чем конкретно идет речь - дело просто в том, что «в каждой шутке есть доля шутки». Песенный фольклор, который как застольная беседа - всегда нетрезв, и, именно по этой причине может характеризовать истинные настроения носителей куда выразительней, чем любые нефольклорные жанры. Посему к фольклору традиционно относятся всерьез не только спецслужбы всех времен и народов - но и вполне серьезные исследователи: этнографы, историки, да и археологи. Тем более, если речь идет о периоде, когда те же археологи, по авторитетному заключению Л.С. Клейна, так конспирировали свои истинные взгляды, что читать их опусы нужно было исключительно между строк (Клейн 1993: 81-89). Полагаю, что вопрос о «Гимне оголтелого норманизма», каковы бы ни были обстоятельства его сочинения и прочих стихотворных и песенных опусах на норманнские темы можно закрыть - они возникли не на пустом месте. Это, если хотите - косвенные улики, но улики вполне конкретные, отмахиваться от которых бессмысленно и бесполезно.
Следует отметить, что и «шестидесятникам» XIX в. было свойственно утвержденное авторитетом и обаянием любимых наставников эстетическое восприятие прошлого, правда, несколько с иными результатами. Н.И. Платонова вспомнила о лекциях Н.И. Костомарова, собиравшего огромные аудитории. Так и было. И вот 12 апреля 1861 г. цензор и профессор А.В. Никитенко, сам выходец из крепостных, хорошо понимавший, как говорится, «что почем» и называвшей все царствование Николая I «ошибкой», отправился на экзамен в Императорский Университет. И констатировал в своем дневнике: «Они совсем не знают - и чего не знают? - историю своего отечества. В какое время? Когда толкуют и умствуют о разных государственных реформах. У какого профессора не знают? - у наиболее популярного, которого они награждают одобрительными криками и аплодисментами. Кто не знает? -Историко-филологи, у которых наука считается все-таки в наибольшем почете и которые слывут лучшими студентами» (Никитенко 1956: 184). На том же экзамене один из этих «лучших студентов потряс» и позабавил экзаменаторов незнанием существования в Московском царстве патриархов и места погребения московских царей (!). Впрочем - этим балбесом был приснопамятный Д.И. Писарев. Случай особый. Но - критицизма и у этих было хоть отбавляй!
Конечно, А.В. Никитенко - предубежден, как представитель старшего поколения, но все же не настолько, чтобы кардинально исказить картину. Конечно, советские студенты по вполне объективным причинам учились много прилежнее и к нашей теме этот эпизод непосредственного отношения не имеет. Однако, как один из вариантов результата доминирования эстетической компоненты в учебном процессе представляет несомненный интерес - бывает и так.
Насколько можно понять из текста Н.И. Платоновой, значительно большее возмущение, чем даже констатация преимущественно эстетического восприятия древностей в ленинградском неонорманизме, у нее вызвало отнесение завершающего этапа развития этого направления к постмодерну (Платонова 2107: 205-207). Оно и понятно: ведь ленинградские археологи, по ее мнению, изначально были ориентированы на поиски «абсолютно достоверного», а отклонения от этого поиска Надежда Игоревна легко объясняет индивидуальностью того или иного исследователя, вплоть до «состояний психики». Более того, по доброй древнерусской традиции («сам еси таков!») Н.И. Платонова и меня уличает в постмодернизме, а именно, в «представлении мира и культуры как совокупности текстов» (Платонова 2017: 207). Но у Надежды Игоревны не было возможности выяснить мое представление о «мире и культуре» - эти вопросы в статье 2014 г. не рассматривались. А вот то или иное направление в науке «на выходе», на уровне интерпретаций, действительно представляет собой тексты, причем, как правило, насыщенные цитатами из других текстов самого разного содержания, в том числе и более ранних текстов того же автора. Эти тексты - в нашем случае тексты отчетов о раскопках и разнокалиберных публикаций - разумеется, не появляются «ниоткуда» хотя бы по той простой причине, что текст не может породить сам себя - ничего подобного в статье 2014 г. я не утверждал. Тексты ленинградских неонорманистов, как и тексты представителей других направлений в археологии, разумеется, отражают развитие представлений авторов об отдаленном прошлом, порожденных совокупностью исходных данных, а именно, материалами исследований в охарактеризованном выше социально-личностном контексте - тем они и интересны.
Относительно времени и обстоятельств неизбежного появления постмодернистских тенденций в общественном сознании, в т.ч. и в науке позднесоветского социума можно рассуждать долго и много, чем давно и занимаются философы и культурологи. Не стоит утяжелять текст и библиографию ссылками на эти работы, чтобы не уходить далеко от темы. Полагаем, здесь вполне достаточно сослаться на блестящий анализ постмодерна в европейской археологии у Л.С Клейна, к которому практически нечего добавить. Определяя предпосылки этого феномена, Л.С. Клейн с полным основанием констатирует: «Утеряна вера в идеологию, обещавшую нам контроль над силами, которые формировали обстановку и жизнь, которые превращали мир в систему, подчиняли жизнь познаваемым законам и правилам. Утеряна вера в серьезную науку, все это обосновывавшую» (Клейн 2011: 342). Все верно! Но ведь смертельные удары по идеологии советского социума -
каковой был не «марксизм-ленинизм», а вполне традиционный для России государственный патриотизм, были нанесены хрущёвщиной именно в 1960-е, буквально накануне явления ленинградского неонорманизма: ХХ съезд, «соревнование с Америкой», которую надо было «догнать и перегнать», наконец, назначение календарной даты наступления коммунизма. Могла ли наука о древностях остаться в стороне от этих процессов? Ex officio не могла, и сам Л.С. Клейн в цитированном курсе истории археологической мысли приводит эпизод с уличением диссертантом его самого, уже давно увлеченного иными проблемами археологии, в постмодернистских положениях, от которых Лев Самойлович не отказывается (Клейн 2011: 380). В этом контексте мог ли и ленинградский неонорманизм, зародившийся как раз после первого удара по идеологии советского социума, удержаться на стезе поисков «абсолютно достоверного», независимо от «состояний психики» отдельных исследователей? Очевидно, не мог - увы, вектор «европейского дома» просто должен был совпасть с вектором постмодерна - хотя бы потому, что сам образ «Европейского дома» принадлежит постмодерну.
Дискуссия 1965 г., по мнению Н.И. Платоновой, представлена мной в статье 2014 г. совершенно пристрастно, как «миф из ямы кризиса» (Платонова 2017: 216218). Разумеется, в статье я не мог подробно анализировать главный на сегодняшний день источник по этому сюжету- воспоминания Л.С. Клейна и опубликованный текст его выступления, что и дало отчасти повод для столь резкого вывода уважаемого оппонента. Отчасти - потому что в данном случае раздражение явно вызвал сам факт покушения не только на переосмысление одной из самых значимых мифологем ленинградского неонорманизма, но и на нашу общую память о невозвратных лучших годах. «Помню, как Л.С. Клейн и Г.С. Лебедев в середине 1970-х гг. зачитывали нам, студентам, большие фрагменты своих старых записей. Это немало способствовало тому, что вся атмосфера семинара первой половины -середины 1970-х гг. была пропитана духом победы. И еще - уверенностью в том, что нам предстоит своими руками делать ''настоящую науку''. Конечно, жизнь многократно вносила коррективы в наши юношеские оценки и самооценки. Ну и что? Разве могло быть иначе? Разве когда-нибудь бывало иначе?» (Платонова 2017: 217). Все верно! Так оно и было! И впору, и в пору! Однако мы, как-никак, давно уже не студенты, которым можно «зачитывать фрагменты», поддерживая «критицизм» и «дух победы» и уповать на «настоящую науку». И поскольку подробный анализ введенных в научный оборот источников на сей счет мной все же проделан, вопреки уверенности Н.И. Платоновой, хотя и не мог быть помещен в статью 2014 года (Платонова 2017: 218) - могу вполне спокойно возразить Надежде Игоревне.
Никакого «выворачивания» в моей характеристике «дискуссии» нет - есть лишь правильное масштабирование события и вполне рутинная критика источников. Никакие «новые факты» здесь просто не нужны - фактов достаточно. Начнем с того, что во всех трех версиях - версии Л.С. Клейна в двух редакциях, в мемуарной и в «Споре о варягах», версии Г.С. Лебедева и, наконец, представленной
Н.И. Платоновой версии В.А. Назаренко - обнаруживается и недосказанность, частично, вероятно, обусловленная недопониманием или нежеланием понять, что же произошло, и элементы мистификации. Недосказанность, впрочем, можно объяснить и тем, что вспоминали postfactum. А вот мистификация. В изложении Л.С.Клейна - все начинается со «слухов»: «слухи» о семинаре дошли до партбюро, «по слухам» был уже готов приказ об увольнении Л.С. Клейна с санкции парткома (Клейн 2010: 140). Слухи, слухи. строгий подход - на веру. Н.И. Платонова пытается сама конкретизировать версию Л.С. Клейна - но в том же стиле: «А до этого было одно: детальный аналитический разбор ''норманнской проблемы'', написанный Л.С. Клейном ''в стол'' и периодическое использование этих материалов на лекциях. Возможно, направленность обзора кого-то начала беспокоить.» (Платонова 2107: 219). «Возможно», «кого-то». опять «строгий подход»? Сошлемся на 11 заповедь «участникам археологического семинара 1964-95 гг. чеканки» от Л.С. Клейна: «Берегись допущений. Вероятность - это лестница со скользящими ступенями, эскалатор. Не заметишь, как очутился на другом этаже. Очевидно - значит, вероятно, вероятно - значит, возможно, возможно - значит, может быть, а может не быть. А раз то ли было, то ли не было, то исходи из того, что скорее не было, чем было» (Клейн 2010: 625-626). О том, насколько вообще реализуемы и как реализуются 25 клейновских «заповедей» в археологии и конкретно в работах его учеников -разговор особый. А пока - medice cura te ipso! Если под «подробным разбором норманнской проблемы» подразумевается Неизданная книга Л.С. Клейна, то, паки повторю, судя по публикации 2009 г., самый придирчивый антинорманист не мог бы найти в этом тексте никакой крамолы, как не обнаружил оную В.В. Мавродин. Судя по приведенной цитате, Н.И. Платонова сама не уверена, что же в действительности вызвало дискуссию - главное, что она состоялась и состоялась именно так и с таким результатом, как представлено в традиции семинара. Но в чем все-таки дело? И кто вообще такой этот злокозненный профессор И.В. Степанов, судя по всему, главный недоброжелатель Л.С. Клейна и его учеников? Судя по всему, в тех фрагментах, которые зачитывались в 1970-е гг., на эту тему не было сказано ничего, либо сказано очень мало и невразумительно. В публикации материалов дискуссии 2009 г. Л.С. Клейн также не откровенничает на эту тему. Г.С. Лебедев в своей версии событий гораздо сдержаннее - в его изложении М.И. Артамонов и В.В. Мавродин - не статисты, ожидающие результата, а активные участники подготовки и проведения дискуссии, причем на стороне Л.С. Клейна (Лебедев 1999: 102).
В.А. Назаренко, судя по приведенным Н.И. Платоновой цитатам из его письма, имел и имеет столь же смутное представление о подоплеке конфликта, как и читатели Л.С. Клейна: во всеми виноваты «идиоты из парткома» (Платонова 2017: 218). Почему идиоты? Все ли там идиоты? «Другая сторона» не выслушана во всех трех версиях, что не может не сказаться на правильном понимании ситуации. Причем не просто не выслушана - сознательно окарикатурена, что придает источникам особый привкус. Перед нами, по сути, типичная для традиции
«шестидесятников» картина: с одной стороны - пламенные борцы за истину, с другой - мрачные ретрограды. Одержана «феерическая победа» (Платонова 2017: 19). Как одержана, над кем - коль скоро оппонент Л.С. Клейна, И.П. Шаскольский, вообще не собирался всерьез выступать против? (Клейн 2009: 99-100). Что получается? Эти двое, собственно, публично морочат «идиотов из парткома» и почтенных профессоров-историков: В.В. Мавродина (который - то ли «ведет дискуссию» по Г.С. Лебедеву, то ли «поручает ведение» М.И. Артамонову по Л.С. Клейну), А.Л. Шапиро, И.Я. Фроянова, С.Л. Пештича?
Пожалуй, да - феерия. как факт биографии Л.С. Клейна. Как факт науки (коль скоро семинар «продолжал работать») - все же событие сугубо факультетского масштаба, с не совсем ясной для нас подоплекой. Кстати, сам Л.С. Клейн откровенно раскрывает секрет «феерической победы»: «В своем выступлении я сделал упор на изменении в политической ориентации норманистов и антинорманистов, в расстановке сил они не раз менялись местами. Изменилась и ситуация в зарубежной науке - наши доморощенные блюстители догм этого не знали. Там антинорманисты оказались врагами советской науки, а норманисты как раз дружественно настроенными. Поскольку это был неожиданный поворот для наших противников, действовавших под прикрытием Шасколького, они растерялись» (Клейн 2010: 140). То есть - вся научная аргументация могла не произвести впечатления, победа одержана совсем на другом поле!
Примечательно, что перед дискуссией подопечные Л.С. Клейна собираются «закидать их фактами» (Клейн 2009: 98; 2010: 140). Интересно - какими? Старая Ладога и Рюриково городище еще не стали их «базовыми памятниками», раскопки Гнездовского поселения еще не начались, Тимеревское поселение еще не открыто и не исследовано. Правда, есть материалы раскопок В.И. Равдоникаса и уже опубликованы материалы раскопок могильников Ярославского Поволжья, но всего за два года до затевающейся дискуссии, да и этих материалов как-то маловато, чтобы кого-то ими «закидывать». Л.С. Клейн, несомненно, должен был понимать, что они могут оперировать только уже давно известными фактами, которых явно недостаточно, а значит шансов на успех на этом пути практически никаких. Правда, «факты» все же были «выложены» - при активном участии Г.Ф. Корзухиной, ибо ни сам Л.С. Клейн, ни тем более участники семинара в этот период явно не дерзают так свободно оперировать скандинавскими материалами (Клейн 2009: 98; 2010: 141). Как могла аудитория всерьез принять как аргументы не только предложенную Л.С. Клейном «лестницу норманизма», но и, например, подсчеты численности «скандинавов в Ярославском Поволжье» по материалам раскопок одного Тимеревского могильника (Клейн 2009: 127), причем вся скандинавская популяция, если исходить из этих материалов, состояла из одной-двух семей?! Поиски ответов на этот и другие вопросы, возникающие при знакомстве с источниками, приводят к очень простому ответу: историки, в т.ч. и факультетские, ощущая исчерпанность письменных источников для изучения Древней Руси, с надеждой, но и с ревностью, с
опаской возможной потери позиций, смотрят на археологов - а археологи всеми силами убеждают историков и самих себя в том, что они - смогут, что новый фонд источников обещает невиданное расширение горизонтов (Клейн 2009: 124-129). Потому и попадают под обаяние полемического задора видимо, лично несимпатичного кому-то из них (да хоть всем!) Л.С. Клейна, обещающего, тем не менее, «настоящую науку». Полагаю, что это и есть реальный контекст «дискуссии», в котором в самом деле решалась судьба Л.С. Клейна и его подопечных. А поводы. это, право, несущественно, коль скоро Л.С. Клейн, при всех своих несомненных талантах, принадлежит к людям, которые мира вокруг себя не прибавляют.
В общем, предоставим читателю поверить - и в слухи о серьезных намерениях партбюро - и в то, что декан истфака, маститый историк В.В. Мавродин, автор многих научных трудов, орденоносец, заслуженный деятель науки РСФСР - под угрозой страшных санкций парткома (!) «примкнул к победителям», (как это им представлялось) - неостепененному ассистенту кафедры археологии и его команде первокурсников и даже еще не студентов (Клейн 2010: 142). Кто и что здесь «выворачивает» и «выворачивал»?!
Об итогах. В заключение своей филиппики Надежда Игоревна обличает «глухоту к прошлому» «уныние, в котором пребывает наша наука с 1990-х гг. и которое навязывает ей стабильно низкую самооценку». Мол, «периферия осознала себя периферией и уже поэтому остается ей на долгое время» (Платонова 2017: 221). Полагаю, и здесь нужно уточнить объем и содержание понятие, определенного этим термином. Если ориентироваться на количество публикаций на археологические темы - от тезисов до тяжелых в прямом смысле слова монографий и представительных сборников - то никакого «уныния» в общероссийском масштабе определенно не просматривается: успевай только уследить, кто и что где раскопал, кто и что по этому поводу сказал! Если судить по той активности, которую в том же масштабе проявляют коллеги в борьбе за источники финансирования, причем на самом высоком, государственном уровне - тоже трудно увидеть «уныние»: глаза горят, договоры шелестят, средства осваиваются, соответственно - номера открытых листов четырехзначные, отвалы растут и множатся, техническое оснащение раскопок совершенствуется день ото дня. Разумеется, как и в былые времена, есть «успешные», и есть «лузеры» - но уж «успешные» точно не унывают!
Если же рассуждать конкретно о петербургской археологии, если «уныние» просматривается именно здесь... да, есть поводы для пессимизма. Но разве тот же Л.С. Клейн не наставлял аудиторию в неизбежности «периферийности», в необходимости изучения английского языка, без которого тебя «не прочитают», а значит, ты останешься не на периферии, а вообще вне ареала центров «археологической мысли»? (Клейн 2011: 389). Если таковы реалии - какие претензии? В вожделенном «европейском доме», в европейском контексте периферийное положение Древней Руси - России предопределено и географически, и культурно, и исторически - какой бы «режим» в России ни утверждался: цари,
генеральные секретари, президенты. И доблестная российская интеллигенция, и «западники», и «почвенники», всегда признавала эту свою периферийность, хотя всегда претендовали на «мысль». Не мешало! А в постсоветской России, в петербургской археологии, путь на эту периферию - увы, прошел и через те «общности» которые с таким упоением реконструировали - или конструировали -наши учителя, хотим мы того или нет. Вот об этом, собственно, я писал - а вовсе не о том, что ленинградские неонорманисты в чем-то там «ошибались» - с моей стороны это было бы по меньшей мере невежливо. Ошибаются все, а чужими ошибками ни славен, ни счастлив не будешь! Отрицать реальное научное наследие ленинградских неонорманистов никто не собирается. Опасения, что новая генерация петербургских археологов «неадекватно» поймет недавнее прошлое с моей подачи безосновательны. Во-первых, они уже понимают и без меня, сообразно своему восприятию настоящего: они умеют читать, умеют думать, а констатация ошибок предшественников - непременное условие самоутверждения новых генераций, и никакими сентиментальными воспоминаниями их не остановить, только смешными покажетесь. А вот объяснить им, идущим за нами, почему путь в науке этих ярких, талантливых, во всех отношениях замечательных людей не мог быть иным, почему от увлеченных поисков «абсолютно достоверного» пришли к мистическим озарениям - надо.
Во-вторых, никому нельзя запретить «понадеяться на себя одну» в «изучении процессов сложения идентичностей (?!) в эпоху Великого переселения народов» или в «разработки исторической регионалистики» северо-запада Восточной Европы (Платонова 2017: 221) - и продолжить славную традицию ленинградского неонорманизма в статусе общепризнанного преемника. Правда, учитывая сложность задач, которые поставят такие исследования, есть основания полагать, что «надежда на себя одну» в данном случае - не более, чем кокетство: наука уже давно движется не одиночками и даже не «единомышленниками», не «соавторами», а сплоченными коллективами, в которых каждый знает свое дело и свое место. Так что никому нельзя запретить и собрать новую «дружину», буде таковая соберется, и снова, воззвав к суровой героике саг, попытаться отправиться по звездам Млечного Пути. Благо и старые спарринг-партнеры в лице антинорманистов всегда готовы выйти на ринг. Правда - обстановка явно не благоприятствует, ни - там, ни - здесь.
ЛИТЕРАТУРА
Борисов 2004 - Борисов Н.С. Повседневная жизнь средневековой Руси накануне конца света. М.: Молодая гвардия, 2004. 530 с.
Герд 2004 - Герд А. С. Навстречу ветру // Ладога и Глеб Лебедев. Восьмые чтения памяти Анны Мачинской. СПб., 2004. С. 16-21.
Губарев 2015 - Губарев ОЛ. «Неонорманизм» или «неоантинорманизм» // Stratum+. 2015. № 5. С. 351-355.
Дворниченко 2015 - Дворниченко А.Ю. Зеркала и химеры о возникновении древнерусского государства. СПб.: Евразия; М.: Клио, 2015. 560 с.
Клейн 1993 - Клейн Л.С. Феномен советской археологии. СПб.: Фарн, 1993. 128 с. Клейн 1999 - Клейн Л.С. Норманизм - антинорманизм: конец дискуссии // Stratum plus. 1999. № 5. С. 91-101.
Клейн 2009 - Клейн Л.С. Спор о варягах. СПб.: Евразия, 2009. 399 с. Клейн 2010 - Клейн Л.С. Трудно быть Клейном. СПб.: Нестор -История, 2010. 730 с. Клейн 2011 - Клейн Л.С. История археологической мысли. Т. II / Отв. ред. Л.Б. Вишняцкий. СПб.: Издательство СПбГУ, 2011. 621 с.
Клейн 2015 - Клейн Л. С. Ленинградский неонорманизм - в самом деле? // Stratum+. 2015. № 5. С.
345-349.
Кузьмин 2004 - Кузьмин С.Л. Г.С. Лебедев. Ученый. Учитель. Личность // Ладога и Глеб Лебедев. Восьмые чтения памяти Анны Мачинской. СПб., 2004. С. 22-25.
Лебедев 1985 - Лебедев Г.С. Эпоха викингов в Северной Европе. Историко-археологические очерки. Л.: Издательство ЛГУ, 1985. 286 с.
Лебедев 1999 - Лебедев Г.С. Varangica Проблемного семинара Л.С. Клейна // Stratum plus. 1999. № 5. С. 102-111.
Мачинский 1998 - Мачинский Д.А. Эпоха викингов в «^андинавском средиземноморье» и «русо-варяжский период» на «восточных путях» (Austrvegir) // Ладога и эпоха викингов. IV чтения памяти Анны Мачинской. 21-23 декабря 1998 г. Материалы к чтениям. СПб., 1998. С. 130 -139.
Мачинский 2004 - Мачинский Д.А. Глеб Лебедев и Ладога // Ладога и Глеб Лебедев. Восьмые чтения памяти Анны Мачинской. СПб., 2004. С. 3 -15.
Никитенко 1956 - Никитенко А.В. Дневник. В 3-х т. Т. 2. Л.: ГИХЛ, 1955-1956. Платонова 2017 - Платонова Н.И. «Неонорманизм», постмодернизм и Славяно-варяжский семинар: размышления археолога // Ex ungve leonem. Сборник к 90-летию Льва Самуиловича Клейна. СПб.: Нестор-История, 2017. С. 203-223.
Платонова 2010 - Платонова Н.И. История археологической мысли в России. Вторая половина XIX - первая треть ХХ в. СПб., 2010. 316 с.
Томсинский 2014 - Томсинский С.В. Ленинградский неонорманизм: истоки и итоги // Stratum+. 2014. № 5. С. 257-370.
Томсинский 2016 - Томсинский С.В. Позвольте кое-что уточнить // Stratum+. 2016. № 5. С. 369374.
Фурсов 2006 - Фурсов А.И. Интеллигенты и интеллектуалы // Кустарев А.И. Нервные люди. М.: Товарищество научных изданий КМК, 2006. С. 48-86.
REFERENCES
Borisov 2004 - Borisov N.S. Povsednevnaja zhizn' srednevekovoj Rusi nakanune konca sveta [Everyday life of medieval Russia on the eve of doomsday], Moscow, Molodaja gvardija Publ., 2004, 530 p. [in Russian].
Dvornichenko 2015 - Dvornichenko A.Ju. Zerkala i himery o vozniknovenii drevnerusskogo gosudarstva [Mirrors and chimeras about emergence of the Old Russian state], St. Petersburg, Evrazija Publ.; Moscow, Klio Publ., 2015, 560 p. [in Russian].
Fursov 2006 - Fursov A.I. Intelligenty i intellektualy [Intellectuals and intellectuals], in: Kustarev A.I. Nervnye ljudi [Kustarev A.I. Nervous people], Moscow, Tovarishhestvo nauchnyh izdanij KMK Publ., 2006, pp. 48-86 [in Russian].
Gerd 2004 - Gerd A.S. Navstrechu vetru [Towards to wind], in: Ladoga i Gleb Lebedev. Vos'mye chtenija pamjati Anny Machinskoj [Ladoga and Gleb Lebedev. Eighth readings memory of Anna Machinskaya], St. Petersburg, 2004, pp. 16-21 [in Russian].
Gubarev 2015 - Gubarev O.L. «Neonormanizm» ili «neoantinormanizm» [Neonormanizm or «neoantinormanizm»], in: Stratum+, 2015, № 5, pp. 351-355 [in Russian].
Klejn 1993 - Klejn L.S. Fenomen sovetskoj arheologii [Phenomenon of the Soviet archeology], St. Petersburg, Farn Publ., 1993, 128 p. [in Russian].
Klejn 1999 - Klejn L.S. Normanizm - antinormanizm: konec diskussii [Normanizm - antinormanizm: end of a discussion], in: Stratum plus, 1999, № 5, pp. 91-101 [in Russian].
Klejn 2009 - Klejn L.S. Spor o varjagah [Dispute on Varangians], St. Petersburg, Evrazija Publ., 2009, 399 p. [in Russian].
Klejn 2010 - Klejn L.S. Trudno byt' Klejnom [It is difficult to be Klein], St. Petersburg, Nestor-Istorija Publ., 2010, 730 p. [in Russian].
Klejn 2011 - Klejn L.S. Istorija arheologicheskoj mysli. T. II / Otv. red. L.B. Vishnjackij [History of an archaeological thought. Volume II / Editor-in-chief L.B. Vishnyatsky], St. Petersburg, Izdatel'stvo SPbGU Publ., 2011, 621 p. [in Russian].
Klejn 2015 - Klejn L.S. Leningradskij neonormanizm - v samom dele? [The Leningrad neonormanizm - really?], in: Stratum+, 2015, № 5, pp. 345-349 [in Russian].
Kuz'min 2004 - Kuz'min S.L. G.S. Lebedev. Uchenyj. Uchitel'. Lichnost' [G.S. Lebedev. Scientist. Teacher. Personality], in: Ladoga i Gleb Lebedev. Vos'mye chtenija pamjati Anny Machinskoj [Ladoga and Gleb Lebedev. Eighth readings memory of Anna Machinskaya], St. Petersburg, 2004, pp. 22-25 [in Russian].
Lebedev 1985 - Lebedev G.S. Jepoha vikingov v Severnoj Evrope. Istoriko-arheologicheskie ocherki [Era of Vikings in Northern Europe. Historical and archaeological sketches], Leningrad, Izdatel'stvo LGU Publ., 1985, 286 p. [in Russian].
Lebedev 1999 - Lebedev G.S. Varangica Problemnogo seminara L.S. Klejna [Varangica of the Problem seminar of L.S. Klein], in: Stratum plus, 1999, № 5, pp. 102-111 [in Russian].
Machinskij 1998 - Machinskij D.A. Jepoha vikingov v «Ckandinavskom sredizemnomor'e» i «ruso-varjazhskij period» na «vostochnyh putjah» (Austrvegir) [Era of Vikings in «The Scandinavian Mediterranean» and «the fair-haired-Varangian period» on «east ways» (Austrvegir)], in: Ladoga i jepoha vikingov. IV chtenija pamjati Anny Machinskoj. 21-23 dekabrja 1998 g. Materialy k chtenijam [Ladoga and era of Vikings. Fourth readings memory of Anna Machinskaya], St. Petersburg, 1998, pp. 130-139 [in Russian].
Machinskij 2004 - Machinskij D.A. Gleb Lebedev i Ladoga [Gleb Lebedev and Ladoga], in: Ladoga i Gleb Lebedev. Vos'mye chtenija pamjati Anny Machinskoj [Ladoga and Gleb Lebedev. Eighth readings memory of Anna Machinskaya], St. Petersburg, 2004, pp. 3-15 [in Russian].
Nikitenko 1956 - Nikitenko A.V. Dnevnik. V 3-h t. T. 2 [Diary. In three volumes. Volume 2], Leningrad, GIHL Publ., 1955-1956 [in Russian].
Platonova 2010 - Platonova N.I. Istorija arheologicheskoj mysli v Rossii. Vtoraja polovina XIX -pervaja tret' XX v. [History of an archaeological thought in Russia. The second half of XIX - the first third of the 20th century], St. Petersburg, 2010, 316 p. [in Russian].
Platonova 2017 - Platonova N.I. «Neonormanizm», postmodernizm i Slavjano-varjazhskij seminar: razmyshlenija arheologa [Neonormanizm, postmodernism and Slavyano-varyazhsky seminar: reflections of the archeologist], in: Ex ungve leonem. Sbornik k 90-letiju L'va Samuilovicha Klejna [The collection to Lev Samuilovich Klein's 90 anniversary], St. Petersburg, Nestor-Istorija Publ., 2017, pp. 203-223 [in Russian].
Tomsinskij 2014 - Tomsinskij S.V. Leningradskij neonormanizm: istoki i itogi [Leningrad neonormanizm: sources and results], in: Stratum+, 2014, № 5, pp. 257-370 [in Russian].
Tomsinskij 2016 - Tomsinskij S.V. Pozvol'te koe-chto utochnit' [Allow to specify something], in: Stratum+, 2016, № 5, pp. 369-374 [in Russian].
Томсинский Сергей Владимирович - Кандидат исторических наук, ведущий научный сотрудник отдела истории русской культуры Государственного Эрмитажа (Санкт -Петербург, Россия). Serghei Tomsinsky - Candidate of historical sciences, Leading Researcher of Department of history of the Russian culture of the State Hermitage (St. Petersburg, Russia). E-mail: [email protected]
