CC BY
48
vi-'i'J , ■ж ' jS --
\ ----- ■ ——--.»у
яуера
ь згмоналмотмка DO!: 10.14530/reg.2017.6 2017 Том 4 № 6
БЛЯХЕР Леонид Ефимович
Доктор философских наук, профессор, заведующий кафедрой Тихоокеанский государственный университет, ул. Тихоокеанская, 136, Хабаровск, Россия, 680035
BLYAKHER Leonid Efimovich
Doctor of philosophy, professor, head of department
Pacific National University, 136, Tikhookeanskaya Street, Khabarovsk, Russia, 680035
© Бляхер Л.Е., 2017
УДК 316.3
БЫТЬ НЕПОДВЛАСТНЫМ: ФЕНОМЕН САМООРГАНИЗАЦИИ ПРИАМУРСКОГО КРЕСТЬЯНСТВА В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX ВВ.
В предлагаемой работе делается попытка конструирования понятия из конкретного географического названия «Зомия», которым Дж. Скотт обозначает «страну горцев», расположенную на стыке множества государств в Тибете. По нашему мнению, это понятие, отражающее специфическую форму социальной самоорганизации, которая не нуждается в привычных структурах Государства Модерна, отстаивает своё право на инаковость. В качестве примера такого феномена в статье рассматривается сельское население Приамурья и Приморья, сложившееся в конце XIX -начале ХХ вв. (Зомия на Амуре). В качестве основного фактора, который позволяет Зомии на Амуре выстраивать собственный тип самоорганизации и отстаивать его, автор выделяет пространственный фактор.
Социологический инструментарий, Дальний Восток России, Зомия, Левиафан, пространство, самоорганизация
TO BE UNCONTROLLABLE: THE PHENOMENON OF SELF-ORGANIZATION OF THE AMUR PEASANTRY IN THE LATE XIX - EARLY XX CENTURIES
The attempt is made to construct a concept from a specific geographical name «Zomiya» by which J. Scott refers to the «land of Highlanders» located at the junction of many states in Tibet. In our opinion, this concept which reflecting a specific form of social self-organization that does not need the usual structures of the State of Modernity defends its right to otherness. As an example of such a phenomenon, the article considers the rural population of the Priamurye and Primorye regions formed in the late XIX - early XX centuries (Zomiya on Amur River). The author identifies the spatial factor as the main one that allows Zomiya on Amur River to build own type of self-organization and defend it.
Sociological instruments, Russian Far East, Zomiya, Leviathan, space, self-organization
regionalistica.org
I егионапистина 001: 10.14530/гед.2017.6 2017 Том 4 № 6
' " _
тШ
Введение
Формирование обществоведческих категорий - процесс достаточно сложный и противоречивый. Возникнув как удачное отражение некоторой уникальной ситуации, они генерализируются [2], распространяясь на целый класс объектов. Но, возникнув, они постепенно начинают заслонять сам объект от взгляда исследователя. Его внимание сосредоточено уже не на реальности, а на системе категорий, которая некогда эту реальность отражала. Чем более нестандартным и динамичным является объект исследования, тем сильнее расхождение между реальностью и инструментами её описания. В предельном случае реальность полностью остаётся за рамками исследования, становится «непоименованной» [4]. У исследователя просто не остаётся ресурсов, чтобы усмотреть и описать это несоответствие. Возникает специфическая «научная шизофрения». Я как эмпирическая личность понимаю, что мои модели не имеют отношения к видимой реальности, где я живу и поступаю, но как ученый я не могу это несоответствие описать и рассмотреть. Однако именно это не слишком приятное состояние является основанием для поиска нового инструментария, «расколдовывания» реальности. Как правило, источником для подобного инструментария выступает метафора, перенесение терминов из одной сферы в другую. Примером такого успешного переноса можно считать концепт «силовой предприниматель» [6], используемый В. Волковым для обозначения криминальных «крыш» 1990-х гг. Благодаря этому возникла возможность применить для описания феномена взаимодействия криминала и бизнеса не юридическую, а экономическую систему категорий, методы исследования. Нечто подобное мы попробуем реализовать и в настоящей статье.
Тот факт, что число макросоциальных способов организации общества достаточно велико, что они не столько наследуют друг другу, сколько сосуществуют, вступая в конфликт, конкурируя между собой, отмечался уже многократно [3]. Порой они имитируют господствующую форму - государство. Порой обходятся и без этого. Одним из наиболее ярких феноменов в этом ряду выступает Зомия. Это название предложил Вилль ван Шендель, а сделал известным Джеймс Скотт в знаменитом «Искусстве быть неподвластным» [26]. Под Зо-мией (страной горцев) они понимали огромную горную страну, расположенную на стыке десятков государств (Китая, Индии, Бирмы, Непала и т.д.), с населением более 100 миллионов человек. Но Зомия здесь - не только и не столько географический термин. Особенностью населения этой «страны» было то, что оно, различающееся в языковом и этническом отношении, осознанно выбрало путь уклонения от каких-либо контактов с теми принципами организации, которые сложились в государствах, особенно в Государствах Модерна [23].
Но Зомия для нас - это не только территориальное имя или антропологическое описание некоторой социальной общности. Представляется, что методологическое и социально-философское значение этого концепта намного выше. Он выступает своего рода знаком особого типа спонтанного порядка: «порядка без государства» [19]. Это понятие встречается в рассуждениях по поводу жизни в «несостоявшихся государствах»; оно становится знаменем и идеалом политического анархизма или воплощением природной дикости. Но всё же всё это происходит в некотором удалении и от исследователя, и от читателя. Зомия предстаёт как некоторая экзотика, своего рода «точка отсчёта», за которой начинается нормальная социальность и нормальная государственность [23].
Намного реже смысловое пространство, задаваемое понятием «Зомия» (принципиально внегосударственное существование сообщества), соотносится с чем-то, имеющим отношение к рутинной повседневности исследователя и читателя, с тем, что расположено здесь и сейчас. Тем не менее, подобные исследования появляются, смыкаясь с анализом феноменов, традиционно рассматриваемых в пространстве понятия «неформальная экономика» [1]. Основания
11
дс .. ^шк /У< -
¡: ЗГМОНаПРВГЧНа 001: 10.14530/гед.2017.6 2017 Том 4 № 6
для подобного сближения есть. Ведь практики, используемые не только крестьянами, но и предпринимателями без регистрации, «гаражными» мастерами или «шабашниками» вполне сопоставимы с теми, которые описаны Дж. Скоттом [16] применительно к экзотическим горцам Тибета.
В последние десятилетия в России происходит взлёт исследований неформальности
[14]. Но если в 1990-е гг. в неформальности видели одно из направлений транзита, в ходе которого будут выработаны необходимые для рыночной экономики институциональные механизмы [9], то сегодня восприятие иное. Неформальность в экономике понимается скорее как то, что противостоит государственному давлению (фискальному, силовому и т.д.), выступает формой выживания [18] в условиях, когда классические формы рыночной организации дают сбой. В сфере неформальности «маленький человек» ускользает от всевидящего ока государства, обретает соразмерный себе мир [4].
Тот же момент, что подобные самоорганизующиеся и «выпадающие» из государственного порядка или радикально переструктурирующие его форму сообщества являются в нашей стране не столько исключением, сколько правилом, основой хозяйственной и не только хозяйственной жизни, осмысляется совсем редко [13]. Они не просто противостоят государству, но, будучи в легальном пространстве, вытеснены и подавлены им, тем не менее вплетаются в его ткань, придают всему социальному и политическому организму иное качество. Из экзотической страны с невероятными для среднестатистического обывателя условиями жизни Зомия превращается в метафору особого типа повседневности, способ фиксации живой жизни, противостоящей всеобщему бюрократическому знанию. Поверженная Левиафаном (государством), она растворяет его, превращая в себя, наделяя своими качествами, навязывая свои социальные практики. Государственные программы и правила, сами законы становятся только одной из сторон этого загадочного мира самодеятельного человеческого существования. Сам же этот мир превращается в вездесущего невидимку - значимого, но неуловимого, существующего за пределами статистики, но трансформирующего саму эту «статистику» в нечто, имеющее самое косвенное отношение к «благим намерениям государства»
[15].
Для того, чтобы подобное сообщество возникло, стало ключевым элементом реальности, нужны особые условия. И важнейшее из них - недоступность. Дж. Скотт пишет о горах как основе сопротивления жителей Зомии бюрократическому воздействию государства. Но в определённых случаях и равнина (тайга, степь) может стать такой основой. Этот случай -Дальний Восток России - и предполагаем рассмотреть мы.
Понятно, что в рамках «безгосударственного» существования Зомия не стремится к самопрезентации, склонна к тому, чтобы оставаться в «тени». И только в тот момент, когда государство по каким-либо причинам пытается «надавить» на неё, проконтролировать или даже «помочь», нарушая её привычный образ жизни, она актуализируется, защищается. Здесь она выходит на авансцену, становится видимой и фиксируемой, хотя часто под чужим именем. Но для того, чтобы спонтанный порядок [25] Зомии вышел на поверхность, оказался способным противостоять Левиафану, нужны особые условия.
В настоящей статье делается попытка показать, как сложились такие условия, сформировался такой жизненный уклад на Востоке России в конце XIX в., как выстраивалось взаимодействие (избегание) Зомии на Амуре с государством, как её наличие сказалось на всей позднейшей истории региона. Однако прежде чем приступить к описанию обозначенных выше перипетий, стоит описать то, что я называю в статье Зомией на Амуре. Об этом и пойдет речь далее.
Бляхер Л.Е. Быть неподвластным: феномен самоорганизации Приамурского крестьянства...
regionalistica.org
I
гионапистина 001: 10.14530/гед.2017.6 2017 Том 4 № 6 ______
Зомия на Амуре
Понятием «Зомия на Амуре» мы обозначаем в статье особую форму организации сообщества, сложившуюся здесь среди крестьян-переселенцев во второй половине XIX столетия. В исторических работах освоение областей за озером Байкал традиционно делилось на два этапа: до 1861 г. - принудительный, через водворение (казаки, приписанные к заводам рабочие и крепостные крестьяне, каторжники и т.д.); после 1861 г. - добровольное переселение. Рубежом здесь выступали «Правила для поселения русских и иностранцев в Амурской и Приморской областях Восточной Сибири» от 27 апреля 1861 г. [10]. Этими правилами, исходящими из проекта, разработанного генерал-губернатором Восточной Сибири графом Н.Н. Муравьёвым-Амурским, для переселенцев предполагался широчайший объём льгот.
Во-первых, наделение земельным участком в размере 100 десятин (около 109 гектаров) на семью. Во-вторых, переселенцы освобождались от податей (за исключением местных, идущих на развитие той же деревни), освобождались они и от рекрутской повинности. Главная их задача - обживать земли, отошедшие к России по Айгунскому и Пекинскому договорам, по существу - наиболее плодородные земли за Байкалом. С этих «вольных» крестьян и логично было бы начать историю Зомии на Амуре.
До них земли северной и северо-западной части региона пытались освоить с помощью каторжников и «приписанных» к заводам крепостных, жёстко контролируемых, казаков, «штрафованных нижних чинов». Пытались неудачно. Освоение - даже разработка серебряных месторождений - оказывалось нерентабельным, требовало новых и новых вложений из казны. Причиной столь неуспешного освоения выступало само пространство, попросту поглощающее любые попытки контроля и управления. И в этот период самоорганизация имела место.
Так, построенный для нужд Камчатской экспедиции «железоделательный завод» в Нерчинском округе достаточно быстро переориентировался на выпуск сельскохозяйственного инвентаря. Однако именно государство (Левиафан) определяло основные направления деятельности, имеющие вполне косвенное отношение к жизни региона (добыча руды, плавка серебра, обслуживание камчатских экспедиций). В силу того, что большая часть населения не работала на самообеспечение, возникала необходимость завоза продовольствия, мастеров, инструментов и т.д. издали. Поскольку везли издалека, себестоимость продукции (да и просто проживания на территории) возрастала многократно. Это и делало освоение невероятно дорогим.
Но задолго до того, как за Байкалом раздался звон кандальный, освоение региона всё же было осуществлено казацкой вольницей, звероловами и промысловиками [10]. Земли за Байкалом осваивали люди вольные, беглые. Именно здесь, на Амуре, была построена первая (и единственная) «народная» крепость - Албазин. Построена она была не по инициативе государства, а вопреки ему, беглыми казаками, убившими воеводу Лаврентия Обухова за «стыдные дела».
Только после почти сорокалетней войны с Манчжурией (1651-1689 гг.) и заключения Нерчинского мирного договора ситуация начала меняться. Относительная политическая стабильность позволяет «осмотреться» власти. Обнаруживаются важные для государства месторождения полезных ископаемых, развивается торговля с Китаем, основы которой заложены в Нерчинском договоре, начинаются Камчатские экспедиции. Безусловно, подневольное население в этот период преобладает. Но, как показал А.В. Ремнёв [20], предшествующее население не исчезло, ведь охота на пушного зверя продолжала быть выгодным промыслом. Она и в XVIII столетии приносила немалую выгоду всем участникам. Просто власть переста-
I ШШ'Ш^УШШ DOI: 10.14530/reg.2017.6 2017 Том 4 № 6
ет за неё «отчитываться». Не случайно основателям знаменитой Российско-Американской компании [5] пришлось достаточно долго убеждать власти, что предприятие стоит вложений.
Исчезая из отчётов, люди выпадают из орбиты государства, становятся «невидимками». Они и задают контуры первоначальной Зомии за Байкалом. Последняя состоит из зимовий и охотничьих угодий, удалённых от заводов, трактов и центров власти. Пространство блокирует любые попытки как-то их проконтролировать или хотя бы учесть. То есть, в принципе, это возможно. Однако цена подобной инициативы будет a priori намного выше, чем те блага, которые государство от этого получит. Потому и живут они спокойно и невидимо. Впрочем, эта структура отнюдь не эфемерна. С ней взаимодействуют (порой мирно, а порой и конфликтно) местные народы. С охотниками торгуют русские, инородческие и китайские купцы. Торговля дополняет то, что не может дать тайга. В результате, в отличие от «видимой» и поддерживаемой государством части населения «невидимки» вполне обеспечивали себя и без государства.
Сам факт наличия в регионе этих «невидимок» дестабилизировал структуры принуждения. Избыточная эксплуатация вызывала стабильную и эффективную форму протеста: бегство. На побережье за Охотском, по Лене, на Камчатке вновь и вновь возникают вольные заимки, между которыми организуются собственные - вне государства - формы коммуникации. Продолжает развиваться инфраструктура, позволяющая обменивать продукты охоты и рыбной ловли на хлеб, порох, одежду и т.п. [22]. Разъездная и ярмарочная торговля связывает охотников и потенциальных потребителей. Русские, якутские, джунгарские и китайские купцы компенсируют для «невидимок» недоступность «сибирских хлебных отпусков».
Отмена крепостного права, очевидная убыточность государевых заводов, финансовый кризис, приведший к уменьшению внешних поставок за Байкал, приводят к массовому оттоку населения из региона. К 1861 г. здесь проживает около 30 тысяч человек [10]. После массового отъезда (бегства) населения с востока на запад в середине XIX в. «невидимки» и остались основными жителями. Конечно, на восток из Сибири переводятся войска, начинается переселение казаков, крестьянское переселение. Но до 1880-х гг. было их совсем немного. Да и взаимодействуют они не столько с полицейскими властями, сколько с «невидимками».
Так, за всё двадцатилетие - с 60-х до 80-х годов XIX в. - в Приморскую область (Уссурийский край) из других регионов прибыло чуть более трёх тысяч переселенцев [12]. Притом, что объём льгот для них постоянно возрастал: с 1866 г. переселенцам стали платить своего рода «подъёмные» - сто рублей на семью. Предоставлялся и солдатский паёк до нового урожая, право выкупа выделенных десятин в полную собственность по льготной цене. Причина проста: невероятная дальность пути. Время пути до Приамурья и Приморья составляло более полутора лет. Никакой инфраструктуры до 1880-х гг. не имелось. При этом по дороге были гораздо более обжитые, но всё ещё вполне свободные сибирские земли. В результате только 9% переселенцев добиралось до Амура [10]. Не случайно казаков - основную военную силу региона - долгие годы предпочитали переводить не с Кубани или Дона, а из Забайкалья и Восточной Сибири. Наиболее активны были старообрядцы, для которых удалённость и неустроенность оказывались плюсом, а не минусом.
Поток переселенцев возрастает к 80-м годам XIX в. Улучшаются условия сухопутного путешествия к Амуру. Создание «Доброфлота» позволило организовать регулярные рейсы из Одессы во Владивосток. Возникают и государственные программы переселения: казённокоштные и своекоштные. «Своекоштные» (за свой счёт) переселенцы вносили залог в 400600 рублей. За эту сумму они не только переправлялись на восток страны, но обеспечивались (так должно было быть) лошадью, материалами для постройки дома, семенным фондом, сельскохозяйственным инвентарём и продуктами до нового урожая. Переселенцы занимали
I егионапистина 001: 10.14530/гед.2017.6 2017 Том 4 № 6
понравившуюся им землю (захват) и начинали хозяйствовать.
Знаменитые на Дальнем Востоке «сто десятин», от которых, вероятно, и отталкивались авторы идеи «дальневосточного гектара», были вещью достаточно приблизительной. В условиях гигантского массива пустых плодородных земель, отсутствия какого-либо учёта и размежевания земли крестьяне брали столько, сколько могли обработать. «Казённокоштные» (за государственный счёт) переселенцы были несколько более связаны с точки зрения места поселения и необходимости возврата долга, но тоже должны были получить весь объём льгот [12]. Впрочем, «казённокоштных» переселенцев было на порядок меньше, чем тех, кто переселялся, не напрягая казну. Достаточно серьёзный поток шёл сухопутным маршрутом в Амурскую область, частично - помимо каких либо государственных программ. В результате за период с 1881 по 1901 гг. в Приамурье и Приморье переселилось более двухсот тысяч человек, из них 86,2% - крестьян [10]. Они и составили Зомию на Амуре.
Стоит уточнить, в каком отношении имеет смысл называть сеть крестьянских поселений на восточной окраине Российской империи Зомией. Казалось бы, в этом утверждении есть очевидное противоречие. Зомия - во всяком случае, в том виде, в котором она предстаёт в работах Дж. Скотта - представляет собой явление, принципиально дистанцированное от государственного участия. Она возникла до государства, старательно избегает контактов с ним. Здесь же перед нами - вполне осмысленная и оформленная в виде положений и законов государственная программа переселения.
Всё это действительно так. Но гигантские пространства, которые больше были лишь обозначены, как принадлежащие России [7], чем реально контролировались российской администрацией, превращали государственные программы переселения в индивидуальное приключение переселяющегося. Сразу после переселения крестьянам приходилось обеспечивать себя или с минимальной опорой на государственный патронаж, или совсем без него. Но слабость государства на отдалённой периферии (минимизация издержек легальности и издержек контроля), обилие плодородной земли в Амурской области (по рекам Зея и Бурея) и на территории Приморской области делали задачу самообеспечения вполне решаемой. Тем более что целинные земли давали урожай выше, чем в среднем по России.
Об успешном решении этой задачи говорит то, что среди крестьянства региона вплоть до начала ХХ в. почти отсутствовали промыслы и отходничество - жизнедеятельность большей части семей обеспечивало земледелие. Конечно, были и аутсайдеры: около 5% переселенцев возвращалось обратно. Упоминаются и те, кто не смог собрать деньги на отъезд и был вынужден жить, продавая свой труд в качестве наёмных рабочих (батраков). Однако численно эта группа была невелика [17]. Бедняки без собственного хозяйства составляли в Приамурской деревне чуть более 9%. Ещё 15% населения деревень запахивало менее 10 десятин, обладая имуществом стоимостью до 500 рублей. Эту группу исследователи тоже относят к «беднякам» [10]. Однако стоит отметить, что для большей части страны эти хозяйства относились к средней группе. Как правило, в эту группу попадали недавние переселенцы, ещё только обживающиеся на новом месте. В целом, крестьяне-старожилы (переселенцы до 1901 г.) успешно осваивали территорию, обеспечивали себя и не только себя.
Собственно, с этой целью и предпринималась государственная программа переселения. «Пустая» территория, как представлялось власти, не могла считаться вполне присоединённой. Но государство здесь оказывалось не во главе, а в сторонке. Стремление руководить и контролировать процесс переселения, как было и в период до 1862 г., наталкивалось на пространственные проблемы, недостаток дорог и слабость аппарата принуждения. Пространство гасило управленческие усилия. Оно не позволяло не только оценить количество освоенной земли, уточнить расположение деревень, но даже вести учёт прибывших. Крестьяне-
истина 001: 10.14530/гед.2017.6
старожилы оказывались не то чтобы невидимками, как охотники и промысловики XVIII в., но и видимыми их назвать было сложно. Только в самом конце периода в регионе появились чиновники, которые хотя бы приблизительно учитывали сам факт переезда, численность населения в губернии, волости, уезде. Хозяйственные же практики крестьян полностью находились за пределами государственного ока.
Община скреплялась не столько круговой порукой, сколько системой взаимопомощи. Это не только помощь при обживании новой территории, но и помощь при взаимодействии с государством (получении причитающегося денежного довольствия, семенного фонда, орудий), помощь в защите от банд, в изобилии водившихся в регионе, помощь в противостоянии власти. Сложившиеся сельские сообщества становились важнейшим регулятором отношений между крестьянами.
Одной из немногих повинностей, остающихся у крестьян-переселенцев, была гужевая повинность: обязанность предоставления транспорта и лошадей для перевозки военных и иных грузов. Последнее, как показывает Ю.Н. Осипов [17], было достаточно обременительно для крестьян, особенно в период полевых работ. В масштабах волости нанимались безземельные или малоземельные крестьяне, которые и исполняли эту повинность «от имени» той деревни, на которую падала повинность. Показательно, что финансирование этого мероприятия ложилось на плечи богатых односельчан. Они же организовывали и снабжали деревенские отряды самообороны, особенно важные в приграничных районах, помогали попавшим в трудное положение односельчанам, получая ответные услуги от «мира».
I ШШ'Ш^УШШЭ 001: 10.14530/гед.2017.6 2017 Том 4 № 6
Зомия на Амуре под ударом
Нарастание переселенческого потока к концу 1890-х гг. и позже привело к тому, что свободных земель стало не хватать. Удар по Зомии на Амуре нанёс и «отвод Духовского» -выделение для нужд казачества (составлявшего около 12% населения региона) почти трети всех «удобных» земель (более 9 миллионов десятин земли). Хотя использовалось из этого фонда менее 10% земель, занимать землю в «казачьих» районах было нельзя. Формировался конфликт между «старожилами» (уже обзаведшимися хозяйством) и «новосёлами» [10].
Ситуацию усугубляла «война кадастров». Армейский (казачий) «отвод», захватно-заимочные участки, законность которых тоже признавалась, и отводы под новых поселенцев в условиях отсутствия точных карт, официальных размежеваний и т.д. начинали противоречить друг другу. В результате часто выделялись участки, уже находящиеся в пользовании «старожилов» или вошедшие в «войсковую полосу» [17]. Не меньше неразберихи вносило и отсутствие учёта переселенцев. Несмотря на наличие Переселенческого управления и его огромные полномочия, грамотных чиновников катастрофически не хватало. Не случайно в Приамурье в число государственных служащих часто попадали ссыльные революционеры.
Неучтённые новосёлы, однако, тоже претендовали на землю, что создавало новые поводы для конфликтов. Можно предположить, что в условиях конфликта будет возрастать роль государства как регулятора. Действительно, в конце столетия наблюдается некоторый рост числа обращений крестьян с жалобами к властям. Однако рост этот был небольшой и достаточно быстро прекратился. Причина в том, что формирующаяся Зомия на Амуре смогла выработать собственные механизмы разрешения конфликтов, кооптации в себя новых участников [17].
Первый механизм - включение новосёлов в сообщество (с наделением землёй) через «приписку» к общине. Последняя предполагала оказание прибывшими некой услуги обществу или просто внесение суммы (до 200 рублей). Через «приписку» новосёл получал доступ к
Бляхер Л.Е. Быть неподвластным: феномен самоорганизации Приамурского крестьянства...
regionalistica.org
: чк'-^-Л?./ '"-"Г " . А у** ' л \ / ■. --1—"" I 1 X "Ы I.
£ ЗГНОЕ-ШПМВТМКа РО!: 10.14530/гед.2017.6 2017 Том 4 № 6
и ^то РО!: 10.14930/гед.20 1/.6 20 1/ ЮМ 4 № 6
ШщШШШ_Мщ _¿Щш
земле. Можно было и просто «купить номер», то есть уже созданное хозяйство с землёй и постройками.
Встречался и вариант переделов. В волостях, где острота земельного вопроса была выше (главным образом в деревнях старообрядцев), крестьянский сход принимал решение проводить систематические переделы земли, перераспределяя её либо по «номерам» (по числу хозяйств), либо по «числу бойцов» (работников). Такие переделы позволяли включить новосёлов в сельские сообщества, преодолеть возможный конфликт, не прибегая к помощи государства. Нам не удалось найти свидетельства борьбы с переделами состоятельной части сельского сообщества. Состоятельный общинник был заинтересован в сообществе немногим меньше, чем бедняк, которому помогал «мир». В условиях слабо обжитого края, когда успех мог в любой момент смениться бедствием, именно «мир» выступал необходимым условием безопасности. Те же хозяева, которые предпочитали вести фермерское хозяйство, поставляя товарное зерно, молоко и т.д. на рынок, просто покупали землю, оказываясь в качественно ином пространстве [17].
Часть новосёлов (особенно в начале ХХ в.) предпочитала селиться севернее основной земледельческой зоны, на нижнем Амуре. Хлебопашество здесь было почти бессмысленным. Основу их хозяйства составляли огородничество, охота, рыболовство для самообеспечения и товарное рыболовство, лесозаготовки и лесосплав для закупки хлеба и городских товаров. Именно они заложили основу рыболовства, ставшего впоследствии одним из основных направлений хозяйства в регионе. Впрочем, не они одни.
Уже в 1880-е гг. начинается активная миграция купечества в регион (из Сибири, из Китая, из Европы), выделение купцов из крестьян и мещан. Конечно, главным их интересом становятся золотодобыча, добыча иных полезных ископаемых, казённые подряды. Однако к этому «куску» был допущен очень узкий круг крупнейших предпринимателей, многие из которых жили за пределами региона, и которых представляли здесь приказчики [10]. Гораздо шире был круг купцов, взаимодействующих с Зомией, множеством самостоятельных хозяев-крестьян. Они скупают и экспортируют рыбу и лес на среднем и нижнем Амуре, хлеб и скот в районах зернового хозяйства, организуют мукомольни, маслозаводы, винокуренное производство и т.д. [11].
Купцы поставляли и «городскую продукцию», в том числе сельскохозяйственную технику. Лучшие образцы немецкой и американской сельскохозяйственной техники были здесь нормой, а не редкостью. Менее состоятельные предпочитали несколько худшую, но более дешёвую японскую технику. Поставки осуществлялись через Шанхай фирмой «Кунст и Аль-берс», торговым домом Плюсниных и многими сотнями других посредников [8].
Режим порто-франко в регионе то вводился, то отменялся, существенно влияя на крупные торговые операции в городах Приамурского генерал-губернаторства, на усилия чиновников и стражи. Но на Зомию он влиял минимально, поскольку фактическое порто-франко сохранялось весь период, вплоть до 1930-х гг. Привычка к работе с использованием достаточно дорогих механизмов дала толчок к ещё одной форме самоорганизации вольных хлебопашцев: крестьяне Приамурья и Приморья начинают объединяться в кооперативы для организации закупок техники, получения коллективных кредитов, сбыта излишков и т.д.
Спокойное, уже достаточно многочисленное и состоятельное крестьянство восточной окраины, кроме того, защищённое от давления со стороны властей «Правилами» 1861 и 1881 гг., да и самим пространством, процветало. Для решения своих проблем крестьяне собирали съезды и совещания в масштабах губернии, учили детей в городских гимназиях и даже в вузах, открывали на свои средства (местные подати) больницы и начальные школы по месту жительства.
Ж/ ^Щжттт--
х^- .> /Г1< !
: еГМОЕ^ШУШ^Иа й01: 10.14530/гед.2017.6 2017 Том 4 № 6
При этом государственная жизнь, как и всевозможные внешние и внутриполитические проблемы, проходила помимо них. Власти стремились не столько как-то поставить их под контроль (ответом на это, как правило, был уход на новые земли, в том числе за границу), сколько как-то соединить собственные интересы и интересы крестьян. Так, чтобы использовать боевую силу крестьян против банд хунхузов, власти просто выделили известному своей многочисленностью сообществу земли на опасной территории. Защищая своё хозяйство, крестьяне выполняли и охранную функцию для власти [17].
Специфической оказывалась и роль управленцев. Поскольку управлять крестьянами, «размазанными» по гигантской территории, было трудно, обходились иначе. О мздоимстве чиновников в Приамурье писали все, кто в то время писал об этой земле. Купцы и владельцы рудников, рыбопромышленники и богатые сельчане «брали на жалование» чиновников [24]. В этой связи заманчивым представляется проведение аналогии с модной сегодня борьбой с коррупцией. Однако думается, что мы имеем дело с явлением иной природы. Представляется, что это и был единственно возможный бесконфликтный способ взаимодействия государства и Зомии. Левиафан не просто брал плату за «плохое зрение». Через подобную «мзду» (дань) выстраивались отношения между стационарным бандитом, который, тем не менее, не может «производить порядок» и самоорганизующимся обществом, которому этот бандит оказался не нужен. Поскольку он слишком силён, чтобы от него избавиться вовсе, от него откупаются. «Мзда» же идёт далеко не только в карман конкретному чиновнику, но и на выполнение вполне легальных государственных проектов: строительство крепостей, содержание больниц и т.д. Ведь для того, чтобы выстроить какую-то иную модель взаимодействия власти и подвластного населения в условиях огромных пространств и бездорожья, необходимо качественно большее число тех самых чиновников. Значит, возрастут издержки, которые в конце концов сделают бессмысленной саму деятельность, которой занимаются и чиновники, и население.
Заключение
Но судьба Зомии на Амуре, как и судьба Зомии в Тибете, описанная Джеймсом Скоттом, отнюдь не была безоблачной. Уже в первом десятилетии ХХ в. государство, обрётшее экономическую мощь, переживая травму поражения в русско-японской войне, начинает наступление на Дальний Восток и прежде всего на Зомию на Амуре. В регион теперь текут не крестьяне, но военные, рабочие на прииски, оборонные заводы, строительство железной дороги. Массово прибывают чиновники. Усиливается полицейское давление на деревню. Ответом становится традиционное «оружие слабых»: саботаж, бегство (в тайгу или в сопредельные страны, находящиеся под русским контролем) [16].
После перипетий гражданской войны и относительного благополучия в годы ДВР начинается новый натиск на крестьянскую вольницу, приведший к Зейскому восстанию 19241925 гг. [21]. Его подавление с помощью регулярной армии вызывает массовое бегство в соседнюю Маньчжурию. Причина поражения Зомии достаточно очевидна. Речь здесь идёт не столько о военном превосходстве регулярной армии над вчерашними приамурскими партизанами. Не меньший перевес сил был и в Российской империи. Дело в ином. Большевики, в отличие от своих предшественников, не руководствовались экономическими соображениями. Уничтожать самодеятельное крестьянство в регионе было неразумно с хозяйственной точки зрения, но вполне оправдано с точки зрения господства.
Новые люди, заселившие Дальний Восток, были совсем другими: военные и рабочие оборонных предприятий, строители и спецконтингент (заключённые) составляли теперь большинство. Их принципиальная исключённость из региона за счёт включения в хозяйство
Бляхер Л.Е. Быть неподвластным: феномен самоорганизации Приамурского крестьянства...
regionalistica.org
: чк'-^-л?./ '"-"Г " . А у** ' л \ / ■. --1—"" I 1 Х "Ы I.
Ж/ ^Щжттт--
х^- .> /Г1< !
: еГМОЕ^ШУШ^Иа й01: 10.14530/гед.2017.6 2017 Том 4 № 6
Тн^тсл: г"'-'-
РСФСР (СССР) вновь делала Дальний Восток глубоко дотационным, зависимым от поставок извне.
Казалось, что Зомия исчезла. Но остался главный фактор, некогда её породивший -пространство Дальнего Востока, обозначенное как принадлежащее новой власти, но не контролируемое им просто в силу своей огромности. Оно противилось организации регулярной коммуникации, нарушало график поставок, мешало в организации быта, ставило под угрозу государственные стройки. Проблема самообеспечения становится одной из важнейших в регионе. Здесь, да и в тайге, которая так и осталась свободной, находилось место для новых невидимок, осколков Зомии. Здесь она переживала советскую зиму, воспрянув с первыми же признаками ослабления Левиафана.
Таким образом, вполне отчётливо выделяются две чередующиеся формы социальной организации на Дальнем Востоке России. Первая состоит в титанической попытке Левиафана (государства) взять под контроль пространство, учесть его, контролировать и управлять. Но каждый раз издержки этого натиска на «пустоту» оказываются намного выше, чем выгоды от освоения. Это не только инвестиции в строительство дорог, жилья, освоение природных богатств. Если бы речь шла только о них, то Зомия на Амуре («пустое пространство», где возможна самоорганизация), вероятно, давно бы исчезла. Чудовищно возрастают издержки легальности, издержки контроля. Они и приводят к тому, что, как только намечаются первые признаки ослабления Левиафана, Зомия, до того невидимая, вновь выходит на авансцену, чтобы в очередной раз спасти Дальний Восток.
Список литературы
1. Барсукова С.Ю. Эссе о неформальной экономике, или 16 оттенков серого. 2-е изд. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2017. 224 с.
2. Бляхер Е.Д., Волынская Л.М. Генерализация как общенаучная операция // Философские науки. 1982. № 1. С. 43-49.
3. БляхерЛ.Е. Искусство неуправляемой жизни: Дальний Восток. М.: Европа, 2014. 208 с.
4. Бляхер Л.Е. Нестабильные социальные состояния. М.: РОССПЭН, 2005. 218 с.
5. Болховитинов Н.Н. История Русской Америки (1732-1867). Т. III. М.: Международные отношения, 1997. 480 с.
6. Волков В.В. Силовое предпринимательство: экономико-социологический анализ. М.: ГУ ВШЭ, 2005. 282 с.
7. Говорухин Г.Э. Власть и властные отношения в символическом пространстве осваиваемого региона. Комсомольск-на-Амуре: КнАГТУ, 2007. 182 с.
8. Горюшкин Л.М. Аграрные отношения в Сибири периода империализма (1900-1917 гг.). Новосибирск: Наука, 1976. 344 с.
9. Изменение поведения экономически активного населения в условиях кризиса. На примере мелких предпринимателей и самозанятых / под ред. Л.Е. Бляхера. М.: МОНФ, 2000. 123 с.
10. История Дальнего Востока СССР. Т. 2. История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII в. - февраль 1917 г.). М.: Наука, 1990. 471 с.
11. Кажанова Т.М. Амурские крестьяне на выставках (конец XIX - начало XX вв.) // Приамурье на рубеже веков: Тез. докл. региональной научно практической конференции 22-24 октября 2000 г. Благовещенск, 2001. С. 52-53.
12. Кирьяков В.В. Очерки истории переселенческого движения в Сибирь (в связи с историей заселения Сибири). М., 1902. 326 с.
13. Кордонский С.Г. Норма отката // Отечественные записки. 2012. № 2. С. 71-80.
Бляхер Л.Е. Быть неподвластным: феномен самоорганизации Приамурского крестьянства...
regionalistica.org
•:7V- : li.V-wV '"-j " . fti А Vtf ' „ t,-.»!--- \ j1 -----I 1 X "N L
11
xcw i> Щт /г£< !
i'i ЗГМОЕ-Ейл^ет^иа DOI: 10.14530/reg.2017.6 2017 Том 4 № 6
14. Леонтьева Э.О. Неформальная экономика: модель для сборки. Барсукова С.Ю. Эссе о неформальной экономике, или 16 оттенков серого. 2-е изд. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2017 // Полития. 2017. № 3. С. 188-191.
15. Моляренко О.А. Бесхозяйные автомобильные дороги в России // ЭКО. 2017. № 4. С. 88-109.
16. Никулин А. Сатурналии мощи. Искусство господства и сопротивления в концепции Джеймса Скотта // Отечественные записки. 2003. № 3. С. 121-138.
17. Осипов Ю.Н. Крестьяне-старожилы 1855-1917 годы. Владивосток: ВГУЭС, 2012. 188 с.
18. Павлов А.Б., Селеев С.С. Феноменологическое описание современной промысловой деятельности // Universum: Общественные науки. 2015. № 3. URL: http://7universum.com/ru/social/archive/item/2013 (дата обращения: 17.11.2017).
19. Подвинцев О.Б. Идея «Несостоявшихся государств» в российском постимперском контексте // Научный ежегодник Института философии и права УрО РАН. 2007. № 7. С. 204-214. (дата обращения: 18.11.2017).
20. Ремнев А.В. Россия Дальнего Востока. Имперская география власти XIX - начала XX веков. Омск: Изд-во Омск. гос. ун-та, 2004. 552 с.
21. Саначев И.Д. Крестьянское восстание на Амуре - кулацкий мятеж или шаг отчаяния? // Вестник ДВО РАН. 1992. № 3-4. С. 170-180.
22. Сафронов Ф.Г. Русские промыслы и торги на северо-востоке Азии в XVII - середине XIX в. М.: Наука, 1980. 145 с.
23. Ссорин-Чайков Н. Гоббс в Сибири: социальная жизнь государства (из книги «Социальная жизнь государства в северной Сибири») // Социология власти. 2012. № 4-5. С. 155-187.
24. Унтербергер П.Ф. Приамурский край. 1906-1910 гг. Очерк. СПб., 1912. 428 с.
25. Хайек Ф.А. фон. Дорога к рабству. М.: Новое издательство, 2005. 264 с.
26. Scott J.C. The Art of Not Being Governed: An Anarchist History of Upland Southeast Asia. New Haven: Yale University Press, 2009. 462 p.
vj
References
1. Barsukova S.Yu. The Essay on the Informal Economy, or 16 Shades of Gray. 2nd ed. Moscow, 2017. 224 p. (In Russian)
2. Blyakher E.D., Volynskaya L.M. Generalization as a General Scientific Operation. Filosofskie nauki [Philosophical Sciences]. 1982. No. 1. Pp. 43-49. (In Russian)
3. Blyakher L.E. The Art of Uncontrolled Life: Far East. Moscow, 2014. 208 p. (In Russian)
4. Blyakher L.E. Unstable Social Conditions. Moscow, 2005. 218 p. (In Russian)
5. Bolkhovitinov N.N. The History of Russian America (1732-1867). Vol. III. Moscow, 1997. 480 p. (In Russian)
6. Volkov V.V. Strong Entrepreneurship: Economic and Sociological Analysis. Moscow, 2005. 282 p. (In Russian)
7. Govorukhin G.E. Power and Power Relations in the Symbolic Space of the Developed Region. Komso-molsk-na-Amure, 2007. 182 p. (In Russian)
8. Goryushkin L.M. Agrarian Relations in Siberia during the Period of Imperialism (1900-1917). Novosibirsk, 1976. 344 p. (In Russian)
9. Changing the Behavior of the Economically Active Population in a Crisis. On the Example of Small Entrepreneurs and Self-Employed. Ed. by L.E. Blyakher. Moscow, 2000. 123 p. (In Russian)
10. History of the Far East of the USSR. Vol. 2. History of the Far East of the USSR in the Era of Feudalism and Capitalism (XVII Century - February, 1917). Moscow, 1990. 471 p. (In Russian)
Бляхер Л.Е. Быть неподвластным: феномен самоорганизации Приамурского крестьянства...
regionalistica.org
: li.V-wv '"-i " . fti A Vtf ' „ \ ib -----Ç 4Jf I I X "N L
L SrHOSiBfiiCTMKa DOI: 10.14530/reg.2017.6 2017 Tom 4 № 6
11. Kazhanova T.M. Amur Peasants at Exhibitions (Late XIX - Early XX Centuries). In: Priamurye at the Turn of the Century: Proceedings of Regional Scientific and Practical Conference, October 22-24, 2000. Blagoveshchensk, 2001. Pp. 52-53. (In Russian)
12. Kir'yakov V.V. Essays on the History of the Resettlement Movement in Siberia (In Connection with the History of Settlement of Siberia). Moscow, 1902. 326 p. (In Russian)
13. Kordonskiy S.G. The Rate of Recoil. Otechestvennye zapiski [Domestic Papers]. 2012. No. 2. Pp. 7180. (In Russian)
14. Leontyeva E.O. Informal Economy: A Model Kit. Barsukova S.Yu. Essay on the Informal Economy, or 16 Shades of Gray. 2nd edition. M.: The Higher School of Economics Publishing House, 2017. Politiya [Politeia]. 2017. No. 3. Pp. 188-191. (In Russian)
15. Molyarenko O.A. Ownerless Highways in Russia. EKO [ECO]. 2017. No. 4. Pp. 88-109. (In Russian)
16. Nikulin A. Saturnalia of Power. The Art of Domination and Resistance in the Concept of James Scott. Otechestvennye zapiski [Domestic Papers]. 2003. No. 3. Pp. 121-138. (In Russian)
17. Osipov Yu.N. Old Settled Peasants 1855-1917. Vladivostok, 2012. 188 p. (In Russian)
18. Pavlov A.B., Seleev S.S. Phenomenological Description of Modern Fishing Activity. Universum: Obshchestvennye nauki [Universum: Social Sciences]. 2015. No. 3. Available at: http://7universum. com/en/social/archive/item/2013 (accessed 17 November 2017). (In Russian)
19. Podvintsev O.B. The Idea of «Failed States» in the Russian Post-Imperial Context. Nauchnyy ezhegodnik Instituta filosofii i prava UrO RAN [Scientific Yearbook of the Institute of Philosophy and Law, Ural Branch of the Russian Academy of Sciences]. 2007. No. 7. Pp. 204-214. (In Russian)
20. Remnev A.V. Russia of the Far East. The Imperial Geography of Power of the XIX - Early XX Centuries. Omsk, 2004. 552 p. (In Russian)
21. Sanachev I.D. The Peasant Uprising on the Amur is a Kulak Revolt or a Step of Despair? Vestnik Dalnevostochnogo otdelenia Rossiiskoy academii nauk [Vestnik of the Far East Branch of the Russian Academy of Sciences]. 1992. № 3-4. Pp. 170-180. (In Russian)
22. Safronov F.G. Russian Fishing, Hunting and Trades in the Northeast of Asia in XVII - the Middle of XIX Centuries. Moscow, 1980. 145 p. (In Russian)
23. Ssorin-Chaikov N. Hobbes in Siberia: On the Social Life of the State. Sotsiologiya vlasti [Sociology of Power]. 2012. No. 4-5. Pp. 155-187. (In Russian)
24. Unterberger P.F. Priamursky Krai. 1906-1910. Essay. S.-Petersburg, 1912. 428 p. (In Russian)
25. Hayek F.A. von. The Road to Serfdom. Moscow, 2005. 264 p. (In Russian)
26. Scott J.C. The Art of Not Being Governed: An Anarchist History of Upland Southeast Asia. New Haven: Yale University Press, 2009. 462 p.
Для цитирования:
Бляхер Л.Е. Быть неподвластным: феномен самоорганизации Приамурского крестьянства в конце XIX - начале XX вв. // Регионалистика. 2017. Т. 4. № 6. С. 5-16. DOI: 10.14530/reg.2017.6 For citing:
Blyakher L.E. To Be Uncontrollable: The Phenomenon of Self-Organization of the Amur Peasantry in the Late XIX - Early XX Centuries. Regionalistica [Regionalistics]. 2017. Vol. 4. No. 6. Pp. 5-16. (In Russian) DOI: 10.14530/reg.2017.6
Бляхер Л.Е. Быть неподвластным: феномен самоорганизации Приамурского крестьянства...
regionalistica.org
: -■ "" \ --■4-^jJ.'1^J* " . fti A Vtf • „ \ J •. .J---I 1 X "N L
