CC BY
71
ся к настоящему времени в одну из ведущих региональных держав. Вместе с тем конфронтация с США и Израилем, усугубляемая не столько ядерной проблемой, сколько поддержкой шиитских движений на Ближнем Востоке, что можно однозначно расценивать как исламский фактор, поставила Иран на грань возможного военного вмешательства. Применяемые и все более ужесточаемые санкции СБ ООН, США, ЕС безусловно снижают возможности повышения не только экономического, но и политического потенциала Ирана, что противоречит, на наш взгляд, интересам иранского общества как мусульманской уммы.
«Исламский фактор и современность», М., 2011 г., с. 270-283.
Г. Вайнштейн,
доктор исторических наук (ИМЭМО РАН) БУДУЩЕЕ ПОЛИТИКИ МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМА В ЕВРОПЕ
Проблематика идентичности (национальной и цивилиза-ционной) давно уже вызывает особый интерес. Думается, что это объясняется главным образом тем, что феномен национальной (а в многонациональных обществах - наднациональной, по сути дела цивилизационной) идентичности все чаще рассматривается в качестве важнейшего фактора, цементирующего общество, обеспечивающего включенность его граждан в реализацию общегосударственных задач социально-политического развития. Выдвижение на первый план именно этого аспекта данной проблематики чревато опасностью его абсолютизации и переоценки интегрирующей роли национальной и цивилизационной идентичности. Мировая история дает немало примеров того, как цивилизационная идентичность оказывалась неспособной предотвратить конфликты, питаемые противостоянием национальных, племенных, общинных идентичностей, а интегрирующая роль национальной идентичности перечеркивалась дезинтегрирующим влиянием идентичностей классовых, социальных, этнических, клановых, конфессиональных и т. п. И хотя в последнее время мы наблюдаем несомненное ослабление мобилизационных возможностей социально-классовых идентификаций, игравших огромную роль на протяжении минувших полутора столетий, сбрасывать со счета значение ряда других коллективных идентичностей не приходится.
Нельзя отрицать способность национальной и цивилизаци-онной идентичностей выполнять важную позитивную функцию в современных общественных процессах. В Европе, стремящейся к укреплению и расширению наднационального политического единства, перспективы общественно-политического развития, конечно же, во многом зависят от наличия или отсутствия в сознании масс чувства общеевропейской идентичности. Соответственно задача как можно более широкого приобщения масс к идее европейской общности становится задачей особой политической значимости, решение которой архитекторы единой Европы считают залогом успеха всего интеграционного проекта. Между тем распространение в сознании жителей стран Евросоюза чувства общей, наднациональной идентичности не только остается пока еще далеким от ожиданий панъевропеистов, но и, судя по всему, достигло некоего предела, преодоление которого становится все более сложным. Несмотря на то что нынешние процессы глобализации в немалой степени способствуют возникновению у европейцев ощущения принадлежности к единому общему дому, в сегодняшнем культурном ландшафте Европы сохраняется весьма существенный дезинтеграционный потенциал. А в последнее время происходит его значительное усиление, связанное с трансформацией культурного пространства Евросоюза, все больше ослабляющей его гомогенность.
В первую очередь речь идет о таком совершенно новом для большинства европейских стран, но приобретшем в последние десятилетия огромный размах явлении, как массовая иммиграция. Известный американский политический обозреватель Кр. Колдуэлл пишет, что впервые в современной истории Европа предстает как «континент мигрантов». Из 375 млн. человек, населявших 15 государств Западной Европы (ЗЕ) - членов Евросоюза до его расширения в 2004 г., 40 млн. жили за пределами тех стран, в которых они родились. С присоединением к ЕС в 2004 г. еще десяти центральноевропейских стран численность легальных мигрантов на территории расширившегося объединения возросла до 44,1 млн. человек.
Почти во всех странах ЗЕ доля иммигрантов и их детей достигает 10% всего населения, а в некоторых из них превышает этот показатель. Даже в таких сравнительно слаборазвитых странах «европейской католической периферии», как Ирландия и Испания, он равнялся в середине минувшего десятилетия 14,1 и 11,1% соответственно. При этом за 2000-2005 гг. население, родившееся за
рубежом, увеличивалось в Ирландии ежегодно в среднем на 8,4, а в Испании - на 21,6%. В Голландии его удельный вес - около 1/5. Значительная часть мигрантов - это люди, родившиеся в других европейских странах и использующие расширившиеся в связи с процессами региональной интеграции возможности трудовой мобильности. Примерно треть мигрантов, живущих сегодня на территории ЕС, - это выходцы из других стран Западной и Центральной Европы. Для них проблемы адаптации к жизни в новой стране пребывания (возможно, исключая языковую) вряд ли существенно отличаются от тех, что возникают при переезде из одной части собственной страны в другую.
В совершенно иной ситуации оказываются и совершенно по-иному чувствуют себя неевропейские иммигранты, на долю которых приходится более половины живущих сегодня на территории Евросоюза выходцев из других стран. Пополнение, причем неуклонно возрастающее пополнение, населения Европы мигрантами именно этого рода - принципиально новое для нее явление, накладывающее далеко не благоприятный отпечаток на ее общественно-политическое развитие и порождающее усиление конфликтности на ее культурном пространстве. Происходящий в последние десятилетия приток в Европу из незападных стран миллионных масс мигрантов, подавляющая часть которых - выходцы из отсталых регионов мусульманского Востока, Азии и Африки, существенно усложняет процессы формирования европейской идентичности. Сегодня в лице этой части мигрантов Европа имеет пока лишь инокультурные этнические меньшинства. Согласно разным оценкам, их общая численность не превышает в целом 6% всего населения Евросоюза.
Что касается самой многочисленной группы в составе этих «новых европейцев», коей является мусульманское население ЕС, то достоверных данных о ее величине нет (западноевропейские цензы, как правило, не выясняют религиозную принадлежность граждан). Диапазон оценок достаточно широк. По самым умеренным из них, речь может идти о 13-15 млн. человек. Другие источники называют цифру 18-20 млн., имея в виду самих иммигрантов-мусульман и их детей. Некоторые специалисты считают, что численность этой группы (особенно если учитывать значительную массу нелегальных мигрантов) достигает 23 млн. человек во всех странах Евросоюза или даже только в Западной Европе. Так или иначе, но наиболее авторитетные эксперты сходятся во мнении: мусульмане Евросоюза составляют не более 5% всех его жителей.
В наиболее населенных мусульманами странах Старой Европы их доля колеблется в пределах 2-6% (за исключением Франции, где она достигает почти 10%).
По единодушному прогнозу специалистов, в перспективе Европу ожидает значительное увеличение неевропейских меньшинств, и в особенности мусульман. Наиболее осторожные предсказания сводятся к тому, что нынешняя численность мусульман Евросоюза удвоится к 2025 г. По другим, более категоричным оценкам, это произойдет уже к 2015 г. вследствие трехкратного превосходства мусульман в уровне рождаемости над коренными жителями. Обосновывая свои прогнозные оценки, их авторы приводят, как правило, два ключевых аргумента. Первый: сегодняшние демографические тенденции. По сути, они заключаются, с одной стороны, в падении рождаемости коренных европейцев, ведущем (несмотря на увеличение продолжительности их жизни) к неуклонному снижению их численности, а с другой - в высокой рождаемости инокультурных меньшинств. Второй: социально-экономические императивы привлечения в страны Евросоюза миллионных масс иммигрантов. Впрочем, нельзя исключать вероятность некоторого повышения уровня воспроизводства коренного населения европейских стран. Как свидетельствуют демографы Ч. Вестофф и Т. Фрейка, рождаемость у женщин из исламских стран Азии и Африки снижается по мере их привыкания к жизни в индустриальных странах.
Можно допустить, что приведенные выше прогнозные оценки существенно преувеличивают возможности роста инокультур-ной составляющей населения Европы. Но опасения, что уже в сравнительно недалеком будущем неевропейские меньшинства способны стать если не большинством европейского населения, то по крайней мере количественно весьма значимой величиной в его составе, обоснованны. Несмотря на сравнительную ограниченность масштабов инокультурной составляющей, последняя представляет собой фактор значительной политической напряженности, вносящий весьма заметные коррективы в политическую повестку дня и расстановку политических сил в Европе.
Усиливающаяся из-за миграционных процессов общественно-политическая напряженность в европейских странах обусловлена не просто тем фактом, что сегодня Европа сталкивается со значительным изменением ее национально-этнической структуры. Гораздо важнее то, что это изменение ведет к серьезной трансформации ее культурного облика. Нынешние процессы глобализа-
ции привели не только к широкому проникновению западных культурных и социально-политических стандартов и ценностей в незападные общества. Их результатом стала также масштабная инфильтрация в демократические общества Запада (в том числе европейские) носителей антизападных ценностей и норм поведения, включая радикальных противников западной общественной системы, представляющих прямую угрозу ее социально-политической стабильности.
Немалая часть перебравшихся в Европу выходцев из развивающегося мира стремится вписаться в новую социальную и культурную среду. Оседая здесь, многие из них принимают европейские ценности и нормы поведения, начинают воспринимать Европу как свой дом. Но в то же время существует и значительная масса ее «новых жителей» (как в первом, так и особенно в последующих поколениях), которые не только не способны, но и не желают интегрироваться в европейское культурное пространство. Для многих из них соблюдение порядков, принятых в их этнических общинах, важнее подчинения законам страны пребывания. В ней они не только чувствуют свою культурную отчужденность, но и стремятся сохранить свою обособленность от окружающего их «развитого мира», образуя здесь некие изолированные «параллельные общества», руководствующиеся ценностями и поведенческими стандартами, традиционными для их родной цивилизации, но совершенно чуждыми, а нередко и прямо враждебными европейскому менталитету.
В наибольшей мере это характерно для мусульманской диаспоры европейских стран. Обследование мусульманского населения нескольких европейских государств, проведенное в середине 2008 г. входящим в организацию Гэллапа Центром изучения мусульман, доказало, например, что ощущение интегрированности в окружающее их общество испытывают только 46% мусульман Франции, 35 - Германии, 10% - Великобритании. Несмотря на то, что многие представители мусульманских общин уже несколько десятилетий живут в Европе, их отчужденность от европейского общества не только не ослабевает, а, напротив, усиливается. Немалая часть детей и внуков выходцев из мусульманских стран отторгает ценности и нормы принявших их обществ. А те, кто уже успели стать «новыми гражданами Европы», продолжают испытывать тяжесть своего миграционного прошлого и ощущать себя людьми второго сорта. Для них приверженность исламу все чаще оказыва-
ется средством выражения их идентичности и социального протеста против униженности и дискриминированности в чуждом мире.
Определенный вклад в радикализацию европейских мусульман вносят изменения демографического состава их общин. В последние десятилетия все больше мусульман прибывают в Европу по линии воссоединения семей в качестве родственников уже осевших здесь соотечественников. И это способствует воспроизводству в их среде традиционных для мусульманского мира норм, обычаев и ценностей и явно усиливает культурную обособленность мусульманских общин. В сочетании с социально-экономической ущемленностью этот фактор порождает стремление мусульманских меньшинств к фундаменталистскому исламу. Его антизападный пафос, его нетерпимость к политическим интересам, ценностям и культурным нормам западного, и в частности европейского, общества становятся некой силой, объединяющей чрезвычайно разнородные этнические группы европейских мусульман и удовлетворяющей их потребность в самоидентификации и самоуважении. Культурная и социально-экономическая сег-регированность мусульманских обществ в Европе обусловливает их приобщение исламскому фундаментализму.
В последнее десятилетие антизападнические настроения и симпатии к идеям радикального исламизма получают все более широкое распространение. В частности, около 10-15% из 1 млн. мусульман, проживающих в Голландии, высказывались в начале 2000-х годов в поддержку идеологии джихада. Еще более значительная их часть (48%) выразили в ходе одного из опросов, проведенных вскоре после террористической акции 2001 г. в США, «полное понимание» мотивов, стоявших за действиями террористов. Другое обследование мусульман этой страны свидетельствует: в среднем 28% опрошенных предпочли бы жить не по ее законам, а по законам шариата. Как показал опрос 2003 г. среди французских мусульман, мнение о совместимости ценностей ислама с ценностями Французской Республики, разделяемое в среднем их большинством, поддерживается лишь каждым четвертым в возрасте до 24 лет.
При относительно малой сегодня численности инокультур-ных меньшинств в общей массе европейского населения они уже являются весьма заметным чужеродным компонентом в некоторых странах Евросоюза, и особенно в некоторых их, преимущественно мегаполисных, регионах. Так, вследствие концентрированного поселения мусульманских меньшинств примерно 40% британских
мусульман живут сейчас в Большом Лондоне, примерно треть французских - в районе Большого Парижа. В таких городах, как Копенгаген, Гаага, Бирмингем, доля мусульман достигает, по самым скромным оценкам, 13-15% населения. В Брюсселе, Амстердаме, Роттердаме, Стокгольме, Мальме, Марселе - не менее 20-25% населения. Уже в ближайшие десятилетия Европу ожидает значительное расширение масштабов инокультурной составляющей.
Еще в 1974 г. тогдашний алжирский лидер Хуари Бумедьен, выступая перед Генеральной Ассамблеей ООН, заявил: «Недалек тот день, когда миллионы мусульман покинут Южное полушарие, чтобы проникнуть в Северное. Уж конечно, не как друзья. Ибо они придут, чтобы завоевывать. И они завоюют вас тем, что населят Северное полушарие своими детьми. Чрево наших женщин станет орудием нашей победы». На фоне этого высказывания нынешние миграционные тенденции и порождаемые ими трансформации европейского культурно-идентификационного ландшафта выглядят особенно тревожными. Наиболее общая особенность будущих политических последствий тех сдвигов в этнонациональной структуре европейских стран, контуры которых уже сегодня просматриваются достаточно отчетливо, - усложнение формирования общеевропейской цивилизационной идентичности. Однако трактовать эту тенденцию лишь как процесс размывания европейской идентичности было бы неверным. Возрастающее присутствие инокультурных меньшинств в определенной мере способствует кристаллизации идентификационного самоопределения европейцев. Многие века, еще со времен отпора франков мусульманскому нашествию в VIII в., противопоставление себя «другим» выполняло важную функцию в самосознании европейских народов. В недавней истории Европы в качестве такой «антиреферентной» группы, наличие которой во многом способствовало осознанию европейцами своей общности, выступали страны коммунистического Востока. Сегодня негативный фактор формирования европейской идентичности наполняется новым содержанием. Все более заметную роль в осмыслении европейцами своей особости и своего единства играет неприятие цивилизационных особенностей «новых жителей» Европы.
Оценивая эту тенденцию, некоторые авторы справедливо обращают внимание на ее разрушительный потенциал. По их мнению, желание «выстроить» европейскую идентичность не через осмысление и утверждение ее собственных отличительных осо-
бенностей, а через неприятие цивилизационной специфики представителей иных регионов мира таит в себе угрозу провала самой идеи европейской общности. Самоопределение европейцев, основанное на противопоставлении себя «другим», как замечает, например, шведский политик И. Карлссон, чревато опасностью того, что поиск европейской идентичности обернется «возведением демаркационной линии, отгораживающей Европу от остального мира». Как бы то ни было, ясно, что при разрастании инокультурных меньшинств усиление значимости «негативной составляющей» европейской идентичности наполняет общественно-политическую жизнь Европы новыми антагонизмами и все больше форматирует эту идентичность в конфликтной дихотомии «мы-они». Эти изменения в содержании европейской политики позволяют, в частности, прогнозировать сохранение и нарастание в расстановке политических сил новых тенденций, отличительная особенность которых - укрепление позиций праворадикальных партий. Еще не так давно активность этих партий, в которой превалирует антииммигрантская (в первую очередь антиисламская) направленность, воспринималась как маргинальное для либерально-демократической политики Европы явление, олицетворяющее лишь пережитки расистских и ксенофобских настроений, в целом чуждые современным европейцам, приверженным принципам толерантности и идеям мультикультурализма. Реальность, однако, свидетельствует о том, что крайне правый радикализм упрочивается на политической сцене современной Европы и что это связано не только с живучестью ксенофобских взглядов, но и с массовыми разочарованиями в результатах политики, руководствующейся расчетами на возможность гармоничного сосуществования в европейском обществе носителей разных культурных норм.
Огромную роль в усилении этих разочарований сыграло обострение угрозы международного терроризма. В общественном сознании стран Запада, и в том числе Европы, эта опасность широко ассоциируется с исламским фундаментализмом, находящим все более значительную поддержку в иммигрантских общинах мусульман. И это во многом способствовало нарастанию антииммигрантских настроений в Европе. В ходе обследования мнений западноевропейцев (2003) 58% опрошенных согласились с тем, что от иммигрантов исходит «коллективная этническая угроза»; 67% респондентов Евросоюза заявили о том, что мигранты должны подчиняться европейским законам; 39% - выступили против наделения легальных мигрантов в странах Евросоюза гражданскими
правами. В наиболее радикальной форме неприятие «чужаков» было выражено 22% коренных европейцев: они высказались за депортацию на родину легальных мигрантов, не имеющих работы.
Новым толчком к обострению иммигрантской проблемы и усилению антииммигрантских настроений послужил экономический кризис. При нынешних экономических трудностях европейцы все чаще воспринимают представителей неевропейских иммигрантских меньшинств уже не только как источник угрозы общественной безопасности и фактор разрушения европейской идентичности, но и как социальных иждивенцев и конкурентов на рынке рабочей силы. В частности, недавнее исследование фонда Фр. Эберта констатировало: за два кризисных года (2008-2010) доля немцев, заявляющих о «враждебном отношении к иностранцам», возросла с 21 до 25% (в западной части Германии - с 32 до 35%). При этом 66% опрошенных присоединились к мнению о том, что «иностранцы приезжают в Германию, чтобы воспользоваться ее социальными благами», а 60% высказались за то, чтобы депортировать всех иностранцев на их родину в случае нехватки в стране рабочих мест. По сути дела эти и многие другие конкретно-социологические обследования показывают, что антииммигрантские и особенно антимусульманские настроения в Европе свойственны сегодня отнюдь не только сторонникам крайне правых партий. Распространение этих настроений - характерная особенность европейского общественного климата в целом, оно обусловливает не только рост электоральной поддержки праворадикальных партий, но и вообще общественно-политическое поправение Европы.
Есть основания говорить как об укреплении праворадикальных сил на политическом пространстве Европы, так и об определенном смещении вправо всей оси европейской политической жизни (по крайней мере в вопросах, касающихся отношений представителей коренных европейских национальностей к «новым жителям» Европы). Это выражается, с одной стороны, в том, что электоральные успехи правых радикалов ведут к их все более широкому включению в процесс выработки реальной политики, а с другой - в том, что происходит известная радикализация системных политических партий и представителей традиционного политического истеблишмента. Общий знаменатель этой радикализации общественно-политической жизни Европы - утрата европейцами прежнего оптимизма относительно благотворности для западного общества сохранения неевропейскими иммигрантами их культурного своеобразия. Упомянутое выше обследование
настроений европейцев, проведенное в 2003 г., показало, что в среднем четверть населения в 15 странах, входивших тогда в ЕС, выразила негативное отношение к идее мультикультурного общества, отвергнув тезис о том, что религиозное, культурное и расовое разнообразие играет позитивную роль в общественной жизни. И хотя сугубо отрицательное суждение о концепции мультикуль-турализма высказали лишь меньшинство опрошенных в странах Евросоюза, от 55 до 65% их граждан присоединились к мнению о том, что мультикультурное общество достигло своих пределов.
Разочарование в идее мультикультурного общества выражает все большая часть населения даже таких стран, как Великобритания и Голландия, многие годы наиболее последовательно и твердо придерживающихся принципов мультикультурной политики. В ходе опроса 2005 г. 32% британцев заявили, что приверженность концепции мультикультурализма «угрожает британскому образу жизни», а 21% согласились с тем, что «политика мультикультурализма ошибочна и должна быть отвергнута». В Голландии только 19% опрошенных поддерживают мультикультуралист-скую модель интеграции, тогда как 50% выступают за «принудительную интеграцию» иностранцев в голландское общество.
Наиболее показателен пересмотр взглядов на проблему интеграции иммигрантских меньшинств у европейской политической элиты. Как заявил политический обозреватель авторитетной немецкой газеты «Die Welt» Николаус Бломе, «если мультикуль-турализм означает, что 30 тыс. турок могут жить в одном из берлинских кварталов, никогда не покидая его и ведя себя так, словно они все еще находятся где-то в турецкой глубинке, тогда этот принцип дискредитирован». Известный британский телеведущий с индусскими корнями К. Малик констатирует: «На уровне повседневного жизненного опыта мультикультурализм обогащает нашу жизнь. Но как политическая идеология он способствовал возникновению фрагментированной, трайбалистской Британии, лишенной какого-либо политического или морального центра». Еще недавно подобные высказывания можно было услышать лишь от ультраправых, игнорировавших общепринятые нормы политкор-ректности.
Мэр Мадрида А. Руиз-Галлардон заявил несколько лет назад, что его город «не является и не хочет быть мультикультур-ным». В 2004 г. Т. Филлипс, темнокожий британский политик, председатель Британской комиссии по вопросам равенства и прав
человека - организации, для которой мультикультурализм служит одним из основополагающих принципов, - назвал его «устаревшим» и «бесполезным». Мультикультуралистская модель интеграции, по его словам, культивирует «сепаратизм этнических общин» и усиливает экстремистские настроения молодых мусульман. После бунтов иммигрантской молодежи в ноябре 2005 г. во Франции он заявил, что Британия «зашла слишком далеко», позволяя иммигрантам демонстрировать «историческую идентичность своих этнических меньшинств», и что, поощряя эти меньшинства жить в своих собственных общинах, страна постепенно превращается в «сегрегированное общество».
Убийство в ноябре 2004 г. голландского кинорежиссера Тео ван Гога, совершенное исламским радикалом в отместку за фильм о бесправии женщин в мусульманских семьях, и гневная реакция европейских мусульман на публикацию в 2005 г. в датской газете серии карикатур на пророка Мухаммеда вызвали ужесточение подхода к проблеме интеграции инокультурных меньшинств со стороны политиков в Голландии и других государствах Северной Европы, всегда отличавшихся особой толерантностью. Но наиболее симптоматичны высказывания президента Баварии и председателя партии ХСС Хорста Зеехофера, а также канцлера страны Ангелы Меркель. «Мульти-культи мертв», - провозгласил X. Зеехофер. В Германии, заявил он, нет места для приема большего числа мигрантов из стран с «чуждыми культурами» типа Турции или стран Ближнего Востока. Со своей стороны, А. Меркель констатировала, что политика, позволяющая людям разной культуры жить бок о бок, не интегрируясь, не работает, и признала, что «мультикультурная модель полностью провалилась».
Признание неэффективности усилий по созданию «мульти-культурного общества» - явление весьма знаменательное. С одной стороны, оно свидетельствует о несомненной эволюции самой мультикультуралисткой модели как основы государственной интеграционной политики ряда стран и о повышении их внимания к мерам альтернативного характера. А именно: к усилиям, направленным на ассимиляцию иммигрантских меньшинств (по типу Франции), а не на поощрение сохранения ими своего культурного своеобразия (на чем долгие годы делался особый акцент в Великобритании и Голландии). С другой стороны, указанное явление позволяет говорить о превращении проблемы интеграции инокуль-турных групп в предмет противоборства различных политических
сил и в весьма острый и болезненный вопрос политической повестки дня.
Тем не менее значительная часть европейской политической элиты по-прежнему остается все же верна мультикультуралист-ской риторике. Однако реальная политика все отчетливее характеризуется отступлением от либеральных подходов к интеграции иммигрантских меньшинств, повсеместным ужесточением иммиграционного законодательства и поиском более действенного инструментария ассимиляции «новых жителей» Европы, способного заставить их жить согласно общепринятым в европейском обществе ценностям и нормам поведения.
Пока было бы еще рано говорить о том, что европейскими политиками найдены действительно эффективные пути ассимиляции инокультурных меньшинств. Скорее, речь может идти об осознании необходимости поставить проблему ассимиляции в плоскость практической политики, чем до недавнего времени ни одна европейская страна, кроме Франции, всерьез не занималась. В ряде стран долгое время господствовало наивное представление о том, что присутствие в Европе иммигрантов носит временный характер и что в конечном счете они вернутся домой. Поэтому некоторые политики вместо того, чтобы думать об ассимиляции иммигрантов, предпочитали, например, содействовать обучению их детей родному языку, полагая, что это облегчит их возвращение на родину. Сегодня политика в сфере образования младших поколений иммигрантов существенно меняется и основное внимание уделяется их обучению языку принимающей страны, ее истории и культуре.
Аналогичным образом меняется и отношение к роли духовных лиц в формировании мировоззрения инокультурных меньшинств. В последнее время предпринимаются все более активные усилия для изменения сложившейся практики, в соответствии с которой религиозное воспитание европейских мусульман практически полностью отдано на откуп имамам, специально командируемым из мусульманских стран. Считая, что таким образом в Европу импортируется исламский фундаментализм, многие европейские государства стремятся уменьшить влияние на европейских мусульман этих «духовных эмиссаров», получивших образование в традиционных медресе мусульманского Востока, и способствовать возникновению так называемого европейского ислама, более терпимого по отношению к западным ценностям. Отметим два примера недавних усилий в этом направлении. Пер-
вый - поддержка правительствами Франции, Голландии, Германии лояльных исламских организаций, стремящихся приобщить присланных из стран Ближнего Востока духовных служителей к ценностям и правовым нормам европейской культуры. Второй - создание в вузах Европы специальных курсов и факультетов исламской теологии для подготовки к духовной деятельности «своих», европейских мусульман. Думается, однако, что ожидать от этих и подобных им мер ощутимого прогресса в решении европейским обществом проблем, порождаемых неинтегрирован-ностью иммиграционных меньшинств, было бы достаточно легкомысленно.
В то же время более масштабное и более серьезное корректирование политики стран Евросоюза по отношению к инокуль-турным меньшинствам окажется, скорее всего, весьма болезненным процессом, конкретная реализация которого поведет к политической поляризации европейского общества и натолкнется на ожесточенное сопротивление сторонников либеральной модели этой политики. При этом есть основания ожидать, что борьба вокруг проблем, связанных с изменением национально-этнического состава европейского населения, будет обостряться и усложняться по мере включения самих «новых жителей» Европы, и в частности мусульманских сообществ, в политическую жизнь принимающих их стран.
По данным на начало 2000-х годов, политическим гражданством стран Евросоюза обладали лишь 25% живущих на его территории мусульман. Однако во Франции и Великобритании доля мусульман, ставших гражданами этих стран, достигала в это время 60% всей мусульманской диаспоры. В Голландии право голоса имела половина живущих здесь мусульман. И, судя по всему, в ближайшие десятилетия доля «новых жителей» Европы (в том числе мусульман), обладающих политическими правами стран проживания, будет все больше возрастать. Принятые в ряде стран законы, упрощающие процедуру натурализации иммигрантов в первом и особенно в последующих поколениях, делают неизбежным появление в недалеком будущем в их лице значительной массы новых субъектов политической жизни. В Германии, вошедшей в 2000 г. в круг стран, предоставляющих гражданство по праву рождения, дети, родившиеся в проживающих здесь многочисленных мусульманских семьях, начнут с 2018 г. пополнять ряды потенциальных избирателей. Аналогичные изменения ожидаются и в политической жизни Италии, Испании, Скандинавских стран.
Было бы, однако, неверным полагать, что по мере расширения возможностей участия иммигрантских меньшинств в политической жизни Европу ожидает появление некой новой политической силы, готовой к выражению и отстаиванию своих специфических интересов. Иммигрантские меньшинства вообще, и в том числе мусульманские сообщества в их составе представляют собой чрезвычайно разнородную и в национальном, и в этническом, и в культурном, и в социально-экономическом отношении массу. Неоднозначность, а нередко даже непримиримость интересов ее составляющих препятствует образованию самостоятельных политических структур, способных выступать в целом от ее имени.
Этнические политические партии мусульман пока не возникли в Европе. Отдельные попытки их создания не были успешными. Сегодня этнически мотивированное голосование проявляется, как правило, в поддержке выдвижения кандидатов из иммигрантских общин от традиционных системных партий. И еще - в поддержке тех партий политического мейнстрима (как правило, левой, социал-демократической ориентации), которые выступают за сохранение и расширение социальных программ и/или же занимают более дружественную по отношению к арабским странам позицию (особенно по ближневосточной политике и арабо-израильскому конфликту).
Учитывая разобщенность мусульманских меньшинств, которая, несмотря на существование некой общей мусульманской идентичности, обнаруживается даже в вопросах веры, вряд ли можно ожидать в обозримом будущем формирования в Европе их монолитного политического сообщества. Один из ведущих экспертов по проблемам мусульманских общин в Европе Т. Саваж (США) подчеркивает: «Говорить о едином мусульманском сообществе в Европе неверно. Даже если иметь в виду отдельные страны, то наличие здесь этнических различий между мусульманами, их принадлежность к разным религиозным сектам, расколы внутри общин, обусловленные их социально-политической и поколенче-ской неоднородностью, а также неиерархический характер самого ислама означают, что в будущие десятилетия европейские мусульмане будут в большей степени разъединенными, чем едиными». Однако недооценивать политический потенциал инокультур-ных меньшинств Европы и возможность его влияния на ее общественно-политическую жизнь было бы неверным.
Реальность свидетельствует о способности представителей разных неевропейских этнических меньшинств выступать, несмотря на всю их внутреннюю неоднородность, а нередко даже взаимную враждебность, в качестве единого политического лобби, с которым европейские политики вынуждены считаться в ряде конкретных внутриполитических и внешнеполитических вопросов. В то же время речь должна идти и о специфике использования политического потенциала этих меньшинств, существенно отличающейся от традиционных для демократического общества форм политического поведения.
Важнейшим способом выражения интересов и требований иммигрантских масс являются не конвенциональные организованные действия, предпринимаемые и координируемые собственными политическими объединениями, а стихийные выступления улицы. А они, такие выступления, делают субъектами политической жизни отнюдь не только иммигрантов, обладающих политическими правами, и даже не столько их, сколько тех, кто еще не имеет этих прав, и даже тех, кто вообще относится к числу нелегалов.
Весьма непривычные для европейской политической реальности взрывы бунтарской, никем не контролируемой уличной активности иммигрантских меньшинств, сопровождаемые зачастую актами молодежного вандализма и представляющие собой, как правило, спонтанную реакцию на отдельные общественные события, становятся в последнее время одним из характерных элементов социально-политической жизни. Проблема не только в том, что они служат серьезным фактором общественно-политической дестабилизации и создают соблазн для подражания как среди недовольных теми или иными аспектами их жизни коренных европейцев в целом, так и особенно среди деклассированных групп последних. Проблема гораздо шире. Подобного рода акции вообще свидетельствуют о том, что в условиях нынешних этнонацио-нальных трансформаций европейского общества очевиден рост уязвимости европейской демократии, связанный с отсутствием эффективных механизмов разрешения социокультурных конфликтов. Между тем именно эти конфликты, обусловливаемые возрастающей этнонациональной и конфессиональной неоднородностью европейского общества, становятся весьма ощутимым компонентом общественно-политического процесса, идя на смену столкновениям социально-классовым или дополняя их. И это изменение представляет собой весьма тяжелое испытание для демократии.
Авторитетные зарубежные политологи подчеркивают: в условиях демократии из всех общественных конфликтов именно этнические и социокультурные решаются с наибольшим трудом. В ходе классовых столкновений прошлого демократическим системам удалось создать достаточно эффективные механизмы их улаживания. Вместе с тем ничем аналогичным для решения этнических конфликтов и вообще сегодняшних столкновений на почве национальных и культурных разногласий демократии не располагают. Как уже отмечено, отсутствуют также и соответствующие институты и политические организации, способные выступать в целом от имени самих инокультурных меньшинств, что существенно ограничивает возможности для выработки механизмов и процедур переговорного процесса между государством и этими меньшинствами.
Учитывая отсутствие в политической культуре многих иммигрантских общин традиций толерантности и привычки к политическому диалогу, представляется весьма проблематичным появление механизмов демократического разрешения социокультурных конфликтов и в ближайшем будущем, что увеличивает вероятность использования этническими меньшинствами радикальных форм отстаивания своих интересов. В результате перспективы преодоления сегодняшней социокультурной напряженности, все более осложняющей жизнь европейских стран, выглядят весьма туманными.
Думается, что связывать в этом плане особые ожидания с усилиями, предпринимаемыми на уровне государственной политики европейских стран, было бы слишком оптимистичным. Вряд ли меры официальных властей, предполагающие усиление интег-рированности инокультурных меньшинств (включая те, которые направлены непосредственно на улучшение их социально-экономического положения), приведут к ощутимому ослаблению социально-психологической отчужденности значительной их части. Вряд ли они также смогут существенно поколебать широко распространенную, особенно в молодежной среде иммигрантских общин, антизападническую направленность их ценностных и культурных установок. Гораздо более результативным может оказаться подключение представителей более или менее ассимилированной части самих иммигрантских сообществ к решению проблем интеграции инокультурных меньшинств. И определенные факты свидетельствуют о том, что эта идея получает признание в некоторых странах. В частности, во Франции, руководствуясь
именно такими соображениями, Н. Саркози ввел в 2007 г. в правительство двух женщин из среды мусульманских иммигрантов. Одна из них была три года госсекретарем по вопросам городской политики. Вторая занимала пост министра юстиции, а сейчас возглавляет один из округов Парижа. В Германии министр по социальным вопросам Нижней Саксонии - представитель турецкой общины.
Особо показателен в этом смысле, однако, пример Голландии, где политик - иммигрант из Марокко был в начале 2009 г. назначен мэром Роттердама, города с чрезвычайно высокой концентрацией мусульманского населения. Занявший пост мэра второго по величине города страны Ахмед Абуталеб, исповедующий ислам, стал первым голландским политиком-иностранцем, сделавшим успешную карьеру в одной из ведущих политических партий страны - Партии труда. До своего назначения мэром он занимал в правительстве пост государственного секретаря по социальным вопросам и проблемам занятости. В Голландии высказываются мнения, что назначение Абуталеба мэром Роттердама должно позволить властям проводить более жесткую политику ассимиляции мусульман. Голландский политик праворадикального толка Марко Пасторе заявил, что Абуталеб лучше других сможет дать понять своим единоверцам дилемму: или интегрироваться, или уехать. Пока трудно судить, сколь широкое распространение может получить практика привлечения выходцев из иммигрантской среды к решению проблем интеграции инокультурных групп и сколь эффективной окажется эта практика. Вместе с тем ясно, что сама эта проблема все отчетливее осознается в Европе как одна из наиболее актуальных.
После долгого замалчивания официальными лицами, европейскими интеллектуалами и многими СМИ негативных сторон «иммиграционного бума» обращение к этой теме перестало быть «монополией» одних лишь крайне правых популистов. Европа повернулась лицом к проблеме иммиграции и ее социальных и общественно-политических последствий, поняв, что игнорирование возрастающей в обществе социокультурной и идентификационной конфликтности несет в себе угрозу серьезной политической дестабилизации и что будущее во многом зависит от способности общества выработать разумную и реалистическую политику по отношению к своим новым гражданам.
В то же время европейские страны еще весьма далеки от согласия (как на национальном, так и тем более на межнациональ-
ном и общеевропейском уровнях) по поводу политики, необходимой для решения проблем, порождаемых притоком иммигрантов из инокультурных обществ. Не менее далеки эти страны также от понимания и того, каковы желаемые цели такой политики и какими в принципе могут быть ее реально достижимые цели. Говоря о трудности выработки адекватной интеграционной политики, известный британский историк и публицист Т. Г. Эш справедливо замечает: «Политика, основанная на ожидании, что миллионы мусульман внезапно оставят веру своих отцов и матерей, просто нереалистична. Если послание, которое они получают от нас, заключается в том, что необходимым условием европейскости является отречение от религии, то они не захотят быть европейцами».
Как интегрировать «новых европейцев», не подавляя религиозную, культурную и ценностную специфику их идентичности, похоже, не знает никто. И это обусловливает сохранение и даже нарастание дезинтеграционного потенциала в неуклонно меняющемся этнокультурном пространстве европейского общества. При этом неизбежное стремление Европы к противодействию дезинте-грационным силам будет вести к отказу все более широких слоев общества от безусловной приверженности принципам либеральной терпимости и, соответственно, к эрозии либерального компонента европейской демократии. Такова, по всей видимости, неотвратимая траектория общественно-политического развития Европы в предстоящие десятилетия, конкретные элементы которой сегодня предсказать трудно.
«Мировая экономика и международные отношения», М., 2011 г., с. 3-15.
СОБЫТИЯ В СЕВЕРНОЙ АФРИКЕ И НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ: ПРИЧИНЫ И СЛЕДСТВИЯ (по материалам круглого стола, организованного ИМЭМО РАН)
Г.И. Мирский (доктор исторических наук). Понять, почему произошли эти бунты, или революции, как их ни называй, не столь трудно. Недовольство было вызвано несколькими причинами. Первая из них будет сразу понятна, если заметить, кто именно первым вышел на улицы Туниса, а затем - в порядке цепной реакции - и Каира. Образованная, в значительной части безработная
