CC BY
90
УДК 821.161.1
Жилин Сергей Алексеевич
Ижевск
http://zhilin-izhevsk.narod.ru/
Сергей Жилин - поэт и публицист, член Союза писателей и Союза журналистов России, автор книг «От Прикамья до Приморья», «Я иду по городу Ижевску», «Старое Грахово», «Ижевское время» и других.
БУДТО СО МНОЙ БЫЛО ...
Пусть и смешно, но, видимо, не зря говорят, что существует память на генетическом уровне. А ведь начиналось всё, как и у любого советского человека, воспитанного пионерией и Ленинским комсомолом.
Заноза
В пионеры принимали нас торжественно в ижевском ДК «Октябрь». На полусогнутой руке держали мы расправленный красный галстук, и вдруг дружок мой Сашка Бородин наклонился и прошептал: «Кровью пахнет». Я не сразу и сообразил, что это он о галстуке, но послушно кивнул - к третьему классу про идеологический смысл частички красного знамени на шее у юных пионеров знал каждый. Но галстук на всякий случай понюхал - он пах маминым утюгом и домом.
Книги, фильмы, песни с детства давали нам единственно верную трактовку событий революции, гражданской войны, да и вообще всей советской истории. Наши детские души стали глиной в чужих руках, часто очень талантливых: чего там скрывать, многие скульпторы в своих убеждениях были также искренни. Я и до сих пор почитаю светловскую «Гренаду» и многие другие произведения о Красной армии. Да и в конце концов, сам-то где служил?!
И всё-таки какая-то заноза существовала, в том числе, видимо, и у «скульпторов», а иначе чего бы вдруг в «Новых приключениях неуловимых» (1968) такой памятной осталась эпизодическая роль белогвардейского офицера, сыгранная Владимиром Ивашовым? А спетая им песня «Русское поле» вдруг настолько сместила все прежде верно расставленные идеологические акценты, что даже мы, мальчишки, растерялись. Да и Владимир Высоцкий в роли поручика Брусенцова в фильме «Служили два товарища» (1968) оказался много привлекательней иных красных героев - не зря же актёру запретили играть «отрицательные» роли! А заноза не давала уже спокойно жить, хотя внешне вроде бы ничего не изменилось - просто появилось ощущение, будто что-то в этой части советской истории неладно.
Личная история
Семья наша постоянно выписывала газету «Известия», в которой печатались сообщения от Инюрколлегии о розысках наследников тех бывших русских подданных, что по разным причинам оказались за границей. Чудно это было для моих маленьких мозгов: ясно же, что наши люди на чужбине бедствуют, только и думая, как им вернуться на родину. А тут - оставляют свои состояния... советским людям. Конечно, едкую песню Александра Галича о помершей в Фин-галии тёте Калерии, оставившей племяннику-марксисту наследство, я тогда не знал. И вдруг отец однажды шутливо спросил:
- Что, родню свою ищешь?
- ?..
- Ну как же, половина родственников ушла с белыми! У прадеда порой за одним столом сидели и красные, и белые сыновья. Чуть кто затеет спор - он сразу ложкой по лбу!
Осмысливать это было непросто. А тут ещё дружок-одноклассник Димка Исупов во время уборки пришкольной территории отозвал меня в сторонку и также переполняемый своими открытиями в семейной истории поведал шёпотом:
- Ты знаешь, мать сказала, что деда моего раскулачили!
Это был ещё один удар истории по радостно открытой для правды мальчишеской мордахе. Из прошлого стреляли уже в нас.
Дед
Пробовал я поговорить с дедом по маминой линии, моряком Балтийского флота и участником революционных событий 1917 года в Петрограде. Разбойничий дедовский взгляд из-под седых ресниц сказал мне гораздо больше, нежели его насупленное молчание - дед Михаил Максимович категорически не желал вспоминать ни гражданскую, ни даже Великую Отечественную войну.
Уже гораздо позже, в зрелом возрасте, обнаружил я черновик его письма с просьбой о персональной пенсии перед полувековым юбилеем революции. До этого у деда была пенсия инвалида войны. В 1917-м он служил матро-сом-первогодком Балтийского флота, естественно, шёл туда, куда сказали старшие товарищи из Центробалта, стрелял туда, куда приказали... Позже оказался в знаменитой Волжско-Камской флотилии.
В наших сухопутно-речных краях моряки в гражданскую войну сыграли роль значительную и, признаемся честно, не всегда добрую - этакий кровавый таран новой власти. Но и сами они тогда хлебнули лиха, а особенно позже, во время Кронштадтского мятежа.
Тишина, на камских плёсах Только ветер на просторе. Куролесили матросы Слишком далеко от моря.
Бурных митингов бравада, Чёрных ленточек раздолье.
А случись что - Кама рядом, Пахнет порохом и солью.
В бескозырке и бушлате Все тебе доступны цели.
Плачь, буржуй и обыватель,
Что уехать не успели!
У матросов нет вопросов,
Да и много ли в них толку!
Так курите папиросы,
На худой конец - махорку!
Поменяли курс и флаги,
Будто дело всё в примерке.
У Елабуги салаги Ловят рыбу с канонерки.
У Сарапуля на горке Орудийные расчёты.
И трещали переборки От разрывов возле борта.
Зубы стиснув, душу спрятав, Далеко шагать «братишкам»,
Но весенний лёд Кронштадта Оказался крепким слишком.
Им на дне лежать рядами,
Спать под крепостным откосом, А на Каме - вечерами Тишина стоит на плёсах.
Деда я не вправе ни судить, ни оправдывать - у него давно уже свой Судия. Но боевой его путь меня поразил: сражения за Пермь, Сарапул, Царицын, Астрахань, Баку - кровавые всё места. На Каспии служил в особом морском отделе, подцепил лихорадку и вернулся в Ижевск. Пробыл дед полтора года и оперуполномоченным в местной ЧК, затем перевёлся в городскую милицию. А вскоре, ссылаясь на нездоровье вследствие перенесённой лихорадки, и вовсе покинул службу. В партию не вступил, карьеры не сделал, но с началом Великой Отечественной войны добровольно пошёл на фронт - было ему уже чуть за сорок лет. Ну да, и наград заслужил немало, вот только на Одере весной 1945 года ранило его так, что домой дед вернулся после госпиталей лишь в августе 1946-го.
Похоронен Михаил Максимович Козлов под красной звездой на Хохря-ковском кладбище. Самое парадоксальное, что имена его родственников есть в списках бойцов Ижевской народной армии, защищавшей город от азинцев. Иногда я невольно думаю, что если бы дед в 1918-м оказался дома, он бы рядом с братьями оборонял свой Ижевск от Красной армии. Не знаю я и где могилы многих моих родственников по отцовской линии. Но знаю одно: они все мне -родня, часть их продолжает жить во мне. Может, потому и болит душа:
Замерзают баркасы на камском песке,
И не действует переправа.
Но от красных уходит мой дед налегке,
Покидая тайком берег правый.
И гранаты нащупывая чеку,
Под ногами не слышит он треска..
Пробирается дед мой тайком к Колчаку -Далеко-далеко от Ижевска.
Опустел за войну казённый завод,
Когда дед мой второй возвратился.
Он был красный герой, не щадил свой живот И за счастье народное бился.
Пусть наган привычно сжимает рука,
Но пора за дела уже браться.
Дед служил комиссаром в ижевской ЧК И мечтал о свободе и братстве.
Ах, два деда моих, вам бы сесть за столом С пирогами и четвертью браги!...
Две похожих судьбы вдруг под разным углом Разошлись, превращаясь в зигзаги.
Чёрной дробью рассыпаны здесь рыбаки,
Пусть не действует переправа.
Вот стою я на льду посредине реки -А какой у неё берег правый?
Фотография
Надо ли говорить, что практически у каждого из нас была своя личная история и своё отношение к гражданской войне. Однажды во время студенческой шабашки по ремонту старого здания я выкопал из земли проржавевший штык. В тот день мы с друзьями долго говорили о прошлом родного города, делились обрывочными сведениями, случайно почерпнутыми ещё в детстве из разговоров взрослых - именно от той гражданской войны они нас и старались уберечь.
В семейном альбоме моей жены бережно хранится фотография её деда. Молодой мужчина снят на фоне занавеса, изображающего горный пейзаж. Стёганная ватная куртка, высокие «ноксовские» ботинки - «данайские дары» бывших союзников по Антанте. Кто теперь вспомнит английского генерала Нокса, когда-то восхищавшегося лихой атакой ижевцев и едущего в своем авто вслед за их цепями, а ботинки - вот они на фото! Снят Александр Александрович Попов летом 1919 года, судя по времени съёмки и фону, в Кургане в фотосалоне А. И. Кочешева. А потом было отступление и возвращение после окончания гражданской войны в родной Ижевск:
Дед на чёрно-белой фотокарточке -Загорелый, сильный, молодой.
Выжил на гражданской и достаточно -Что ж ты, мама, плачешь, Бог с тобой!
Не кутьёй встречали поминальною,
Пусть худой и стриженный под ноль,
Улицей шагал он Коммунальною -А была Базарною давно ль?
Шёл, не узнавал места знакомые Улицы родной Береговой,
Что звалась уже Милиционною -Всё же не Террора, Боже мой!
Заводская башня в дымке скроется,
Разойдутся с пруда рыбаки.
Тротуаром дед шагал по Троицкой,
Что давно Советской нарекли.
Всё переменилось в нашем городе,
И страшнее дульного зрачка Ухмыльнётся вождь с портрета в бороду:
Будет вам ЧК за Колчака!
Будут вам и митинги, и пряники Смерть и кровь, и новые враги...
Ну, а город затонул «Титаником» -До сих пор расходятся круги.
Фотосалон «Люксъ»
Того Ижевска, в котором когда-то жили наши деды-прадеды, давно уже нет. Дело даже не в том, что изменились названия улиц, снесены или перестроены многие здания - нет ижевского духа, как и самих ижевцев. Остались «ижевчане». Что уж там говорить, когда у меня, занимающегося местной историей, из предков лишь один дед - коренной ижевский, и тот воевал за красных.
Но где-то там, в небесном Ижевске обитают они все нынче - красные и белые, монархисты, эсеры и большевики, а здесь - обрывки их писем, архивные документы, старые фотографии, чудом уцелевшие приметы исчезнувшей жизни... Атлантида ижевская, мало кому ведомая нынче. Но достаточно вглядеться в лица старых ижевцев, зашедших когда-то на Троицкой в фотосалон «Люкс», принадлежавший отцу и сыну Пономарёвым, как сразу будто оживёт та далёкая эпоха:
Перед музейной витриной дивлюсь На фотографию в раме.
Фотосалон под названием “Люксъ”
Помнят не все горожане.
И улыбаются мне господа,
Дети и мастеровые -
Кто эти люди, девались куда,
Г де их дома вековые?
Эти сюртук и кафтан наградной,
Это шитьё золотое
Время смахнуло враждебной рукой,
Будто всё дело в покрое.
Будто закройщик во всём виноват Или утюжили мало -Переменились душа и наряд,
И человека не стало.
Дети смеялись и сто лет назад,
Ждали обещанной птички,
Только внезапно привычный уклад Вспыхнул, как будто от спички.
Однообразна в одежде война,
И вот тогда за подкладом Самое ценное прячет страна,
Вдруг припадая к прикладам.
Всё перемелется, будет мука,
И жернова крутят ветры.
Снова портные творят, а пока Мы обращаемся к ретро.
Да не изменит нам собственный вкус! -Жаль никогда не приду я В фотосалон под названием “Люксъ”,
Г де старый мастер колдует.
Уцелевший
Увы, сколько пропало тех старых фотоснимков! Поговаривают, будто бывший владелец национализированного фотосалона уговаривал власть принять на хранение два чемодана фотопластин - но кому они нужны были в первые советские десятилетия!
А времена надвигались все злее, все опаснее - достаточно полистать списки ушедших к Колчаку и вернувшихся ижевцев с пометками чекистов. На каждого было заведено своё дело. Новая власть бывших колчаковцев и возвратившихся из Сибири беженцев всячески высмеивала в газетах, в спектаклях-агитках - в родном городе люди чувствовали себя чужаками. Не зря ведь еще в 1919-м «Ижевская правда» констатировала: «В настоящее время почти все активные работники Советской власти в Ижевске люди приезжие...» А уж когда участники восстания один за другим начали исчезать в лагерях, все «бывшие» всячески старались не обращать на себя внимание. Увидев кого-нибудь из тех, с кем воевали бок о бок, иные даже переходили на противоположную сторону улицы - боялись не столько за себя, сколько за семьи и детей.
У детей же была обычная советская жизнь. Что чувствовали те, кто воевал в колчаковской армии под командованием генерала В. О. Каппеля, когда их дети и внуки вступали в пионеры и комсомольцы - Бог весть!
Александр Александрович Попов не был арестован, прожил долгую жизнь и упокоился в ижевской земле в 1970-м году. Но полвека душевного одиночества, ожидания, что за тобой вот-вот придут и припомнят всё - наверное, и для
настоящего преступника это было бы страшным наказанием. И, тем не менее, для детей и внуков он остался самым лучшим дедом и отцом, хотя то восстание 95-летней давности рикошетом ударило и по ним, поскольку в суровое анкетное время пришлось строить свою жизнь совсем не так, как хотелось.
Почти всю жизнь он ждал,
Когда за ним придут,
Припомнят те года,
С конвоем уведут.
Он жил не с кондачка -Лоялен к власти, но Служил у Колчака,
Пускай давным-давно.
Сосед в глаза глядит,
Сомнение берёт:
Далёко ль до беды! -Уже который год Пытается забыть Хабаровск и Харбин.
И нет страшней судьбы,
Когда в душе один.
А город всё же рос -И дети, и дома.
Ни страха нет, ни слёз,
Ни слуха, ни письма От тех, кто рядом с ним Тогда ушёл в поход.
А в памяти Харбин Уже который год.
Все ляжем на погост,
Все отойдём во тьму,
Но есть один вопрос:
Какой погост кому?
Те минули года,
Не унеся беду.
Всю жизнь свою он ждал,
Когда за ним придут.
Каппель и каппелевцы
Пушкинские «странные сближенья» всё-таки случаются. Ядро каппелев-цев наряду с волжанами, несомненно, в Сибири составляли также ижевцы и воткинцы. Об этом пишут почти все выжившие свидетели и участники Великого Сибирского Ледяного похода, к примеру, полковники Ф. Ф. Мейбом и А. И. Камбалин.
Да и не только в мемуарах дело. Просматривая в Хабаровском архиве анкетные карточки Харбинского комитета помощи русским беженцам, я то и дело встречал у ижевцев и воткинцев имя этого полководца. Вот уроженец Бузулука Леонид Александрович Дрошин указывает места своей службы: «В конце 1919 г. был прикомандирован в Воткинской дивизии полковника Фон-Ваха... В гражданскую войну вступил добровольцем в отряд ген. Каппеля». А Иван Михайлович Бабкин из Сарапульского уезда отметил, что в гражданской войне он участвовал в составе каппелевской армии. Уроженец Уфимского уезда Пермской губернии Иван Иванович Кузнецов «был в гражданской войне добровольцем во время востания 1918 г. у Кольчака и Капеля и весь сибирский поход включительно по 1922 г.». И котельщик Воткинского завода Яков Фёдорович Чураков, пройдя гражданскую войну добровольцем в Воткинском полку, в Китай прибыл в 1923 году «с частями Каппелевской армии».
Ну, эти-то, с точки зрения Советской власти, оторви да брось - «белоэмигрантская сволочь»! Но вот даже просматривая анкеты граждан, возвратившихся из стана белых, порой встречаешь неожиданно прорвавшееся истинное отношение солдат к генералу Каппелю.
Роман Матвеевич Дёмин из родного Елабужского уезда добровольно ушёл с белыми, служил телеграфистом в Иркутске. Мучался, поди, потел крестьянин Варзи-Ятчинской волости, отвечая на въедливые вопросы анкетки можгинских чекистов, ну, например, такой: «Известны ли вам активные деятели Правительства белых, если известны, то укажите фамилию и местонахождения их, а также в чём выражалась их активная деятельность». И ничтоже сумняшеся, пишет телеграфист, попавший в плен к красным и после окончания войны вернувшийся на родину: «Капел ком. выдающи».
Волга и Кама, Самара и Пермь, вся Сибирь - везде при желании и нынче можно увидеть следы каппелевской армии. Во время долгой стоянки на станции Тайга или в Красноярске, на берегу Кана или в Нижнеудинске, проезжая Тулун -всюду невольно вспоминаешь горькие и славные страницы истории гражданской войны. И, наверное, не случайно, ещё за несколько лет до фильма «Адмирал» написались стихи-песня о Владимире Оскаровиче Каппеле:
Как ты судьбу не крои,
В чёрной тайге ни просвета.
Каппель, солдаты твои Северным ветром отпеты.
Кана студёной водой Окроплены и обмыты...
Что ни боец - то герой,
Да имена позабыты.
С волжских святых берегов,
С Камы, Ижа и Тобола Было несчётно полков -Все их война измолола.
Бредил всю ночь генерал И вдруг затих на рассвете.
Он не увидит Байкал,
Даже восхода не встретит.
Г роб деревянный, простой Грузят солдаты с молитвой.
Только смыкается строй,
И не окончена битва.
В ней победителей нет,
Всех нас Россия помянет.
А над Байкалом рассвет Кровью, засохшей на ране.
И несомненной честью для меня стало то, что вечер, посвящённый 90-летию Великого Сибирского Ледяного похода в Доме «Русское Зарубежье» им. А. И. Солженицына, начинался именно с этой песни. А как-то позвонила жена и поинтересовалась, когда писался этот текст. Посмотрел в своих черновиках - в ночь с 25-го на 2б января 2007 года.
- Так это же ночь смерти Каппеля!
Возвращение
Книга «От Прикамья до Приморья», хоть и вышла к 90-летию Ижев-ско-Воткинского восстания, но создавалась три года - за это время мы с моей постоянной помощницей-женой побывали в Омске, Томске, Новосибирске, Красноярске, Канске, Иркутске, Хабаровске, а затем были ещё Курган, Тюмень, Тобольск... Практически всюду можно было встретить следы ижевцев и воткинцев - в архивах, музеях, краеведческой литературе.
Разве забудешь, как сотрудники Томского архива из дома приносили интересующие нас книги, которых не было уже в продаже! Или огромное количе-
ство белогвардейских и красных газет, сохранившихся в научной библиотеке Томского университета, которые нам разрешили фотографировать бесплатно! Руки дрожали, когда позволили нам подержать легендарное Георгиевское знамя Ижевской дивизии в Иркутском краеведческом музее. И пять с половиной суток на верхней боковой полке в плацкартном вагоне до Хабаровска и обратно уже не вычеркнуть из жизни.
Через день - Иркутск,
Через час - Чита,
Пусть никто не ждёт на перроне.
Чай казённый пуст,
И не почитать,
Потому что темно в вагоне.
В Забайкалье метель,
В Забайкалье пурга -Нынче рано зима нагрянула.
Но свежа постель,
Что твои снега,
Будто жить начинаешь заново.
Через день - Иркутск,
А с утра - зима.
Слева - Шилка, а справа - горы.
То подъём, то спуск И тоннелей тьма,
Да попутчиков разговоры.
За вагонным стеклом Всё бело да бело,
Люди в валенках ходят и шапках.
Снегу нанесло,
Ветром замело
Нашу память, как эти распадки.
Через день - Иркутск,
Через час - Чита.
Пусть былое было не с нами,
Горек чая вкус,
И не сосчитать,
Скольких здесь занесло снегами.
В Забайкалье метель,
В Забайкалье пурга -
Нынче рано зима нагрянула.
Но свежа постель,
Что твои снега,
Будто жить начинаешь заново.
Граховы и другие
Ах, как не хотелось мне более обращаться к теме Ижевско-Воткинского восстания и гражданской войны! Но не миновать этого при изучении прошлого любого населённого пункта, истории каждой семьи. В очередной раз убедился я в этом, работая над книгами «Старое Грахово» и «Граховы. Обыкновенная история». Одной из самых трагических, а также наиболее уважаемых и почитаемых фигур в истории этого села стал Ефим Иванович Грахов.
Строго говоря, в то время в Грахове обитало два Ефима Ивановича Грахова - и оба появились на свет в январе 1863 года. Так они и шли по жизни параллельно два Ефима, два Ивановича - служили в армии, венчались, крестили детей... Только сын Ивана Ильича числился в документах Ефимом Ивановичем Граховым 1-м, ну, а наш, сын Ивана Николаевича, был 2-м, поскольку родился на десяток дней позже. Порой очень трудно было отличить таких «исторических близнецов».
Но вот 1-й Ефим Иванович на длительное время уезжал на заработки в Закаспийскую область, а 2-й жил на месте, богоугодными делами отличался, к примеру, свой только отстроенный дом он передал под богадельню - на исходе XIX столетия обитало в ней более 20 сирых и убогих, в основном стариков и сирот.
Оба Ефима Ивановича Грахова, что 1-й, что 2-й, в смутном 1918-м году оказались в Граховском отряде самообороны, созданном мужиками во избежание бесчинств, творимых самыми разными частями под разным политическим соусом.
Именно тогда крестьяне и сдали властям бродивших в окрестностях села красноармейцев, отловленных ими. Приехавшие из Елабуги белые после суда красноармейцев расстреляли. А потом, когда власть поменялась, пришла расплата. Причём, по воспоминаниям старожилов, пострадали как раз те, кто и виноват-то не был. Главные же виновники казни красноармейцев ушли с белыми. Однако карательному отряду (именно так он и назывался)1 нужны были показательные жертвы. Ну, а поскольку именно Ефим Иванович Грахов 2-й, как один из наиболее уважаемых людей, был отряжен сельским обществом в Ела-бугу за винтовками для создания отряда самообороны, то участь его была предрешена. Казнён был и его полный тёзка и ровесник - Ефим Иванович 1-й. Жизнь их начиналась в морозном январе 1863-го, она и оборвалась одновре-
1 Силовые подразделения органов ВЧК на местах официально назывались карательно-экспедиционными отрядами. Видимо, здесь речь идёт об одном из подразделений ЧК Второй армии Восточного фронта (прим. издателя).
менно - обоих расстрелял красный карательный отряд 16 сентября 1918 года, отпели же их лишь 7 октября. Вместе с ними казнили 28-летнего Алексея Григорьевича Бахматова и 24-летнего Петра Николаевича Сугробова.
И так практически в каждом городе, в каждом селе, деревне: красные -белых, белые - красных... Г орько и трудно читать в архиве документы и газеты тех лет. Кровью оказалась написана вся наша история. Так, может, и прав был дружок моего детства Сашка Бородин, когда шепнул, что кровью пахнет пионерский галстук...
