CC BY
193РАЗДЕЛ II
«КУЛЬТУРОЛОГИЯ. ФИЛОСОФИЯ КУЛЬТУРЫ» ф ф
Ученые записки Таврического национального университета им. В.И. Вернадского
Серия «Философия. Культурология. Политология. Социология». Том 23 (62). 2010. №1. С. 88-92.
УДК 294.3 882
БУДДИЗМ В ТВОРЧЕСТВЕ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ И ПОЭТОВ (КОНЕЦ XIX - НАЧАЛО XX ВЕКОВ)
Бернюкевич Т.В.
Статья посвящена проблеме отражения буддийских идей, образов и умонастроений в русской литературе конца XIX — начала XX веков. В данном контексте рассматривается творчество И. Бунина, К. Бальмонта.
Ключевые слова: буддийские идеи, русская литература.
Предметом исследования является влияние буддизма на русскую литературу начала ХХ веа. Цель статьи - проанализировать философские идеи буддизма в контексте литературного творчества.
Среди вопросов о влиянии буддизма на культуру России одним из самых интересных является вопрос о буддийских аллюзиях и реминисценциях в русской литературе конца XIX - начала XX вв. Странным может показаться интерес к восточной мудрости автора «Деревни» и «Суходола». С чем он связан? С его путешествиями, чтением восточных текстов или особым мироощущением? Особым восприятием памяти человеческой? Особым чувством жизни и смерти?
Наряду с ощущением смерти и смертности всего живого одной из доминант произведений Бунина является идея повторяемости жизни, а, значит, поскольку жизнь и смерть сопряжены, и повторяемости смерти. Эта противоречивая целостность стремится к своему разрешению в феномене памяти [6, с. 78]. Память у Бунина - это память о бесконечной череде жизней, о том, что было и было многократно. А, значит, и будет еще. Так, в рассказе «Соотечественник» (1916) рассказывается о «брянском мужике» Зотове, который мальчишкой был привезен в Москву из деревни, выучился в Германии, был послан в Среднюю Азию, изъездил всю Сибирь, побывал на Амуре, в Китае и, который, наконец, благодаря «чайному делу» попал на Цейлон.
«Рослый, узловатый, огненно-рыжий, с голубой веснушчатой кожей» Зотов до странности чувствует себя «своим» среди этой вековой растительности, «дикарских хижин» и тропической духоты. В буддийском монастыре Зотов «по-русски и долго, с какой-то странной серьезностью, глядит на двухсаженную деревянную статую, красно и желто расписанную и раззолоченную, лежащую на боку за черным каменным жертвенником, на котором насыпаны мелкие монеты, никелевые кольца и курятся ароматическим дымком тончайшие коричневые палочки.
- А раскрашен-то, лакирован-то как! - говорит он отрывисто. - Точь-в-точь деревянные миски и чашки на наших ярмарках...» [4, с. 511].
Буддизм в творчестве русских писателей и поэтов
Герой рассказа упорно твердит гостю о сходстве этого острова с Россией [4, с. 511]. При всей устремленности героев Бунина к жизни, в его произведениях присутствует особое, поразительно близкое буддийскому, понимание ее трагичности. Общая трагедия человеческой жизни раскрывается не в совокупности индивидуальных трагедий, не в личных коллизиях частных жизней - а в бесконечной их повторяемости, в бесконечной Цепи, состоящей из множества звеньев -человеческих судеб. Трагически заканчивается любовь героев Бунина, трагически заканчивается их жизнь. И дело не в конкретных событиях и обстоятельствах их судеб, а в том, что это происходит и будет происходить в жизни каждого, кто находится в Цепи, в кругу вечного повторения.
Любовь, привязанность, страдания теряют и заново обретают свою «вещественную» выраженность. Вот и герои рассказа «В ночном море» (1923) едва вспоминают женщину, давшую им столько света, память сохранила даже не ее образ, а только отблеск: «... Пассажир с прямыми плечами спросил:
- Ну, а скажите... Что вы чувствовали, когда узнали о ее смерти? Тоже ничего?
- Да, почти ничего, - ответил пассажир под пледом. - Больше всего некоторое удивление своему бесчувствию...
Даже и грусти не вышло. Так только, слабая жалость какая-то... А ведь это та самая, которую «вспомнила душа моя», была моя первая и такая жестокая, многолетняя любовь. Да и вы теперь, - теперь, конечно, - разве вы что-нибудь чувствуете?
- Я? Да нет, что ж скрывать? Конечно, почти ничего... « [4, с. 556].
Рефреном в рассказе звучит описание «однообразно шумящей», «кипящей», «бледно-снежной» и «бледно-млечной» дороги; «печален» и «таинственен» повторяющийся тонкий звон бечевы лага - «дзинь». Человеку свойственно забывать свои страдания, а страданиям свойственно повторяться.
Повторяемость страданий сопровождает бесконечную повторяемость жизни и по большому счету не зависит от того, кто ее проживает. Особенно яркое выражение нашла эта тема в рассказе «Братья» (1914). Исследователь творчества Бунина Ким Кён Тэ пишет, что «... в исследовательских работах. отмечен ряд источников, которыми пользовался Бунин в работе над этим произведением. Это, прежде всего Сутта-Нипата... , ...кроме того, легенда о слоне и вороне, рассказанная Буддой как поучение индийскому царю, приводится в книге С. Ф. Ольденбурга «Буддийские легенды» [5, с. 20].
Одной из сюжетных линий рассказа является повествование о жизни и смерти старика-рикши, получившего особенный - седьмой - номер: «.Он имел жену, сына и много маленьких детей, не боясь того, что «кто имеет их, тот имеет и заботу о них".» [4, с. 348]. И вот жизнь идет в своем обычном режиме «воли к жизни», где «... все в лесах пело и славило бога жизни-смерти Мару, бога «жажды существования», все гонялось друг за другом, радовалось краткой радостью, истребляя друг друга.». После смерти старика-рикши «счастливый номер» наследует его сын, «легконогий юноша», тоже уже пораженный жаждой любви и жизни, эта жажда и томление воплотились для него в «круглоликой тринадцатилетней» девочке-женщине, его невесте. И взволнован он был не смертью отца, а своей любовью, которая «сильнее любви к отцам»... Начинается новый круг, новое звено нескончаемой Цепи.
Бесконечный, безумный бег под палящим солнцем, по улицам города, где смешались «запахи бетеля, пряной восточной пищи, разгоряченных человеческих тел. « [4, с. 353]. Словно вся «жажда существования» воплотилась в этом
Бернюкевич Т.В.
бесконечном, изнуряющем беге, он олицетворяет само существование, забытье жизни и забытье от жизни. Но вот рикша, который потерял полгода назад свою юную невесту, увидел ее, стоявшую «возле открытого и освещенного окна второго этажа, -в японском халатике красного шелка, в тройном ожерелье из рубинов, в золотых широких браслетах на обнаженных руках... « [4, с. 362].
Молодой рикша прекращает свое звено, свой короткий круг человеческой жизни. Смерть - самка ядовитого паука - купленная у старика-индуса, безжалостна и природно красива... [4, с. 365]. Но закончен ли бег? Преодолена ли жажда жизни? Побежден ли бог смерти и жизни Мара? Увы. Сон будет недолгим, а мучения жизни вечным кругом повторения. Ибо на них обречен всякий существующий в Цепи, в том, что буддисты называют сансарой.
А что такое беззаботная жизнь его человеческого брата, антипода и двойника -англичанина? Автор несколько раз обращает внимание читателя на странный «невидящий» взгляд этого героя [4, с. 357-362]. Жизнь англичанина - это такая же жажда чувства жизни, при этом англичанин ради собственного ощущения жизни готов губить чужие... [4, с. 370]. Боль и страдания - удел всех, кто сосредоточил весь мир на себе, кто в зеркале судеб человеческих видит лишь себя одного.
В финале «Братьев» англичанин рассказывает уже сонному капитану страшную буддийскую легенду о вороне и слоне ... Капитан согласился: «Да, это ужасно» - и, «посидев из приличия еще пять минут, поднялся, пожал руку англичанину и пошел в свою большую покойную каюту» [4, с. 372].
Как же вырваться из Цепи? В чем Освобождение? В статье «Освобождение Толстого» Бунин попытался понять кризис и духовное преображение великого русского писателя в ряду преображения святых и мудрецов. Жизнь Толстого кажется ему попыткой разорвать эту Цепь земной жизни.
В связи с анализом буддийских интенций в творчестве Бунина исследователи задают вопрос, насколько осознанно использовал Бунин буддийские идеи. В частности, Солоухина убеждена в том, что Бунин четко осознавал, что «многие тона его мироощущения. совпадают с идеями проповедей Будды». И доказательством тому служат его высказывания, многочисленные ссылки на тексты учения и пересказы легенд из жизни Будды [7, с. 49]. Исследовательница связывает обращение Бунина к буддизму с его увлечением толстовством и Толстым [7, с. 49]. По ее мнению, сказалось и общее увлечение Востоком и восточными учениями российской интеллигенцией в конце XIX - начале XX вв. Она справедливо отмечает, что в те годы активно переводятся научные работы М. Миллера, Г. Ольденберга, большое влияние на общественную и литературно-художественную мысль оказывает деятельность российских буддологов (Ф. И. Щербатского, С. Ф. Ольденбурга, О. О. Розенберга).
Без сомнения, во многом определило увлечение Востоком и путешествие Бунина на Цейлон, которое длилось с середины декабря 1910 г. до середины апреля 1911 г. Именно с темой Цейлона связаны у него такие произведения, как «Царь царей», «Ночь отречения», «Готами», «Соотечественник», «Воды многие», «Ночь» и другие рассказы. Воспоминаниями о Цейлоне дышат и дневники Бунина: «Тихий, теплый день. Пытаюсь сесть за писание. Сердце и голова тихи, пусты и безжизненны. Порою полное отчаяние. Неужели конец мне как писателю? Только о Цейлоне хочется написать...» [Цит. по: 7, с. 51].
Другим известным русским литератором, посетившим Индию и Цейлон, был К. Бальмонт. Как утверждает Бонгард-Левин, с письменными памятниками индийской культуры Бальмонт, вероятно, впервые познакомился в 1897 г., когда он читал
Буддизм в творчестве русских писателей и поэтов
лекции по русской литературе в Оксфорде. В архиве Оксфордского университета сохранились списки ученых, которые посещали лекции русского поэта. Среди них был Макс Мюллер (1823-1900) [5, с. 44-61]. Это был выдающийся санскритолог, индолог, организатор всемирно известной серии «Священные книги Востока». Кроме того, в Англии Бальмонт начал увлекаться теософией. Так, он прочитал книгу Е. Блаватской «Голос Молчания» ("The Voice of the Silence"), в которой был широко использован индийский материал (Упанишады, «Бхагавадгита», буддийские тексты и т.д.). В качестве эпиграфа к разделу «Мертвые корабли» сборника «Тишина. Лирические поэмы» (СПб., 1898), изданного после первого пребывания в Оксфорде, взяты строки из книги Блаватской.
Стихотворение «Майя» и другие, в которых слышны мотивы индийских религий и философии Востока (как считает Бонгард-Левин, прежде всего Упанишад), вошли затем в сборник «Лирика мыслей и символика настроений. Книга раздумий» (СПб., 1899) [3, с. 44-61]. А уже в книге, опубликованной годом позже - «Горящие здания. Лирика современной души» (М., 1900) - стихи на индийские сюжеты («Индийский мотив», «Индийский мудрец», «Паук») объединены в специальный цикл под названием «Индийские травы». В стихотворении «Майя» представлена картина «святого моления» «задумчивого йога». Поэт описывает красоту и яркость бытия («Чампак, цветущий в столетие раз, / Пряный, дышал между гор, на вершинах.»). Но молитва йога, чтение мантры вызывает «призраки» - раскрывает бренность и мучительность того, что порождается Майей:
Бешено мчатся и люди, и боги.
«Майя! О, Майя! Лучистый обман!
Жизнь для незнающих, призрак для йоги
Майя - бездушный немой океан!»
Однако эта сущность «немого океана», «ужас мучительный», «сон бытия» скрыты от нас, как скрываются «виденья» «мага-заклинателя» [1, с. 108]. Тема повторения «земного бытия», «круговорота», «тяжелого плена. всё новых перемен», в который ввергнуты не только «люди и герои», но и «царственные боги», звучит в стихотворении «Круговорот» [1, с. 109]. Аналогии «бренного земного бытия» со сном, столь типичные для индийских религиозно-философских концепций, присутствуют практически во всех стихотворениях данного цикла.
Вторым, столь же значительным и тесно связанным с вышеназванным мотивом стихов цикла «Индийские травы» (жизнь - сон), является мотив мимолетности бытия. Кратковременность мига бытия и вечная повторяемость его мгновений составляют бесконечную повторяемость жизни и смерти (стихотворения «Майя», «Круговорот», «Жизнь», «Паук») [1, с. 110].
Во Франции Бальмонт познакомился с выдающимся французским индологом и китаистом Сильвэном Леви (1863-1935). Леви - автор известных трудов по религии и культуре Индии. По мнению Бонгарда-Левина, поскольку, «вероятно, идея перевода поэмы «Жизнь Будды» возникла «не без участия французского ученого"« [3, с. 51].
Сбывается мечта поэта о путешествии в Индию. 1 февраля 1912 г. Константин Бальмонт отправляется в долгожданное путешествие. Как пишет Бонгард-Левин: «Судно взяло курс из Лондона к берегам Южной Африки через Плимут и Канарские острова. Оттуда путь лежал к Австралии, Новой Зеландии, Самоа, Фиджи, Новой Гвинее, Яве, Суматре, Цейлону и - Индии [5, с. 53]. Во время поездки сразу же по завершении им было написан ряд стихотворений, связанных с впечатлениями от увиденного, они были включены в сборники «Белый зодчий» (1914) и «Ясень» (1916). К индийской тематике Бальмонт обращался и после эмиграции из России.
Бернюкевич Т.В.
Статьи и стихотворения Бальмонта, посвященные Индии, изредка появлялись во Франции, в сборниках, изданных в Праге, Риге, Берлине, Стокгольме [3, с. 60]. Но, как заметил в своей статье Бонгард-Левин, «... в мир Бальмонта индийская тематика вошла настолько тесно, что он даже писал о своем «индийском» мышлении» [3, с. 60].
Выводы. Рассмотрение ситуации освоения буддизма в культуре России в целом актуализирует важную философско-культурологическую проблему - проблему понимания и нахождения общих смыслов в разных культурах. Поэтому вопрос о влиянии буддизма на художественную культуру России и, в частности, на литературу чрезвычайно интересен. Именно период конца XIX - начала XX вв. характеризуется яркой мировоззренческой направленностью художественного творчества, поиском новых идей и художественных форм их воплощения. И оригинальную, недостаточно изученную сегодня роль в этом процессе сыграл буддизм.
Список литературы
1. Бальмонт К. Избранное / К. Бальмонт. - М.: Правда, 1990. - 608 с.
2. Бальмонт К. Солнечная пряжа. Стихотворения. Очерки / К. Бальмонт. - М.: Детская литература, 1989. - 239 с.
3. Бонгард-Левин Г.М. Свет мой, Индия, святыня / Г.М. Бонгард-Левин // Из «Русской мысли». -СПб.: Алетейя. - 228 с. (Серия «Русское зарубежье»).
4. Бунин И.А. Жизнь Арсеньева: Роман, рассказы / И.А. Бунин. - М.: Эксмо, 2007. - 608 с.
5. Ким Кён Тэ. Мир востока в рассказе Бунина «Братья» / Ким Кён Тэ // Русская литература. Историко-литературный журнал. - М.: Институт русской литературы (Пушкинский дом). - 2002. - № 3. -С. 19-37.
6. Сливицкая О.В. Чувство смерти в мире Бунина / О.В. Сливицкая // Русская литература. Историко-литературный журнал. - М.: Институт русской литературы (Пушкинский дом). - 2002. - № 1. - С. 64-78.
7. Солоухина О.В. О нравственно-философских взглядах И.А. Бунина / О.В. Солоухина // Русская литература. Историко-литературный журнал. - М.: Институт русской литературы (Пушкинский дом). -1984.-№ 4.-С. 47-60.
Бернюкевич Т.В. Буддизм у творчостг росшських письменнитв та поетгв (кнець XIX -початок XX столгть) // Вчеш записки Тавршського нацюнального ушверситету iм. В.1. Вернадського. Серiя: Фшоо^я. Культуролопя. Политолога. Соцюлопя. - 2010. - Т.23 (62). - №1. - С. 88-92.
Стаття присвячена проблемi вщбиття буддшських вдей, образiв i умонастро1в у росшськш лiтературi кшця XIX - початку XX столить. У даному контексп розглядасться творчють I. Бунша, К. Бальмонта.
Ключовi слова: буддшсью ще!, росшська литература.
Bernyukevich T. V. Buddhism at the work of Russian writeres and poets (the end of the XIX and the beginning of the XX century) // Scientific Notes of Taurida National V.I. Vernadsky University. Series: Philosophy. Culturology. Political sciences. Sociology. - 2010. - Vol.23 (62). - №1. - P. 88-92.
This article is devoted to the problem of reflecting Buddhist ideas, images and state of mind in the Russian literature in the end of the 19th - beginning of the 20th centuries.
Keywords: Buddhist ideas, russian literature.
Поступило в редакцию 13.09.2009
