CC BY
58
Строганова Е.Н. (Тверь)
"БОРОДАВКА НА НОСУ" У ГОГОЛЯ: "БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ" ЗАМЕТКИ
Современное литературоведение ИСХОДИТ из бахтинского понимания культуры как универсального диалога, из бахтинской идеи о диалогической природа произведения как законченного речевого высказывания. Нас будет интересовать, как этот диалог осуществляется на уровне создания произведения (рождения текста), а именно - как "чужое слово" прорастаете создаваемом тексте и влияет на появление ответного "своего".
Объектом нашего внимания является слово Гоголя в романе Салтыкова-Щедрина "Современная идиллия". В исследовательской литературе было много сказано в сопоставительном плане и об отличительных особенностях творческой манеры писателей, и о преемственности сатирической традиции, и ой активном использовании Салтыковым гоголевских персонажей. Однако разговор о Салтыкове и Гоголе не выходил за пределы привычной плоскости традиций и новаторства. Заявленный нами диалогический подход, в частности, обнаружение гоголевского слова в романе "Современная идиллия", позволяет лучше помять порождающую роль "чужого слова" в создании нового текста.
В "Современной идиллии" слово Гоголя неотступно присутствует в самых разнообразных проявлениях и формах. Герои и ситуации в романе спроецированы на произведения Гоголя, хотя это и не всегда очевидно. Имя же самого Гоголя появляется уже в первой главе в контексте собеседования Рассказчика и Глумова о занятиях "библиографов": "...а под конец заседания хозяин сказал: я, господа, редкость приобрел единственный экземпляр гоголевского, портрета, на котором автор "Мертвых душ" изображен с бородавкой на носу! <...> Натурально, все всполошились. Принес, все бросились смотреть: действительно, сидит Гоголь, и на самом кончике носа у него бородавка. Начался спор: в какую эпоху жизни портрет снят? Положили: справиться, нет ли указаний в бумагах покойного академика Погодина. Потом стали к хозяину приставать: сколько за портрет заплатил? Тот говорит: угадайте" [1].
Появление любого художественного образа есть тайна великая, но все-таки почему? Почему портрет Гоголя? Почему "бородавка на носу"? Почему "справиться" в бумагах Погодина? Некоторые "библиографические" изыскания позволяют ответить на эти вопросы.
Напомним, что рассказ "Современная идиллия" был написан Салтыковым в спешном порядке, так как он должен был закрыть лакуну в февральской книжке "Отечественных записок" за 1877 г., заместив собой не пропущенный цензурой рассказ "Чужую беду - руками разведу". Итак, обратим внимание на это: февральская книжка была подготовлена, сверстана, из нее вырезан лишь один рассказ, вместо которого Салтыков буквально в два дня пишет другой. В этой Февральской книжке журнала было помещено объявление о продолжающейся подписке на журнал "Русская старина", где сказано следующее: "Лица и учреждения, подписавшиеся на "Русскую старину" 1877 г. до первого мая сего года, получат бесплатно портрет Н.В. Гоголя, отпечатаный красками точный снимок с портрета, писанного с натуры знаменитым художником А.А Ивановым'' [2]. Объявление появилось до того, как был написан рассказ "Современная идиллия", - вот очевидный источник возникновения в тексте рассказа "портрета Гоголя". В данном случае импульсом послужило "чужое слово" - слово объявления, но возникающий в рассказе образ обрастает подробностями, которые тоже требуют своего объяснения.
Для сведущих современников Салтыкова само упоминание в рекламном объявлении о портрете Гоголя работы художника Иванова имело вполне определенный смысл и связывалось непосредственно с книгой Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями". Здесь в первой главе, названной "Завещание", Гоголь поведал о том, как "неосмотрительным образом" было "похищено" у него "право собственности: без моей воли и позволения опубликован мой портрет" [3]. Не входя в тонкости вопроса, напомню: речь идет о том, что в 1843 г. в журнале "Москвитянин" Погодин поместил гравюру с портрета Гоголя, выполненного Ивановым. Это было первое визуальное появление писателя перед читателями - и оно в корне противоречило тому, как было задумано самим Гоголем его явление публике. Дело в том, что подаренный Гоголем Погодину портрет (авторское повторение) и первый, основной портрет, сделанный Ивановым, не являлись самоцелью, но были своего рода подготовительными материалами в процессе осуществления грандиозного гоголевского замысла - явиться впервые перед своими читателями в картине Иванова "Явление Мессии". И.Г. Машковцев, детально исследовавший этот вопрос, убедительно показал, что на эскизе, сохранившемся в Русском музее, облик Гоголя был придан фигуре "ближайшего" к Христу. Исследователь замечает, что в эскизе с Гоголем "ближайший" - это "единственный человек, для которого явление Мессии несет беспредельный ужас сознания своей греховности, порочности, противоположности Христу", и эта фигура вносит в картину "единственную трагическую ноту". Выводы Н.Г. Машковцева представляются очень точными: впервые явившись перед публикой, "Гоголь хотел своим лицом, своей фигурой передать с максимальным напряжением свое душевное состояние" [4]. Вмешательство Погодина разрушило этот замысел. О том, какое огромное значение Гоголь придавал факту визуального знакомства читателя с автором, свидетельствует его письмо к СП. Шевыреву от 14 декабря (нет.) 1844 г., где выражена
убежденность, "что тому, кто может иметь влияние на других и, говоря вообще, на свет, тому слишком нужно опасаться выходить в свет с своими недостатками и несовершенствами". По мнению Гоголя, внешний облик писателя, представшего перед читателями, должен отвечать духу его сочинений, приумножая доставляемую ими пользу: "Рассуди сам, полезно ли выставить меня в свет неряхой, в халате, с длинными взъерошенными волосами и усами?<...> Поверь, что прежде всего будут подражать мне в пустых и глупых вещах". Это письмо, в котором Гоголь писал о деянии Погодина, впервые было опубликовано в собрании сочинений 1857 г. с криптонимами вместо имен собственных (так, имя Погодина было обозначено литерами П. и Ь.Ь.) и с купюрой того фрагмента, где речь шла о поступке Погодина: "Я отдал этот портрет Погодину как другу, по усиленной его просьбе, думая, что он, в самом деле, ему дорог как другу и никак не подозревая, чтобы он опубликовал меня" [5]. Криптонимы были раскрыты и пропущенный фрагмент впервые восстановлен в журнале "Русская старина" за 1875 г., где были помещены неизданные письма Гоголя 1843-1846 гг. с примечаниями О.Ф. Миллера [б]. Таким образом, вопрос о первом появлении портрета Гоголя был актуализирован в середине 1870-х гг.
Тайна двух художников - Гоголя и Иванова - была открыта только в 1930-е гг., современники Гоголя и Салтыкова не знали, как именно предполагал Гоголь распорядиться своим изображением, но "Выбранные места из переписки с друзьями" читали все, и все помнили историю появления первого гоголевского портрета, вновь поднятую в середине 1870-х гг. публикациями журнала "Русская старина". О том, что "Выбранные места..." и письмо Гоголя к Шевыреву вошли в подтекст процитированного вначале щедринского пассажа, свидетельствует упоминание о Погодине: "нет ли указаний в бумагах покойного академика Погодина". Таким образом, гоголевское слово входит в подкладку всего эпизода, созданного Салтыковым, представлен не сам факт действительности, но его интерпретация "чужим словом", которое и становится средством изображения действительности в новом тексте.
В портрете Гоголя заостряется внимание на одной детали, причем представленной в утрированном виде: "бородавка на носу". Функция этой детали вполне понятна: это
дополнительный штрих в общем изображении "антикварско-библиографических" наклонностей современного литературоведения, продолжающий его осмеяние, которое было присуще демократической критике и самому Салтыкову уже с начала 1860-х гг. Общий тон этих высказываний остается неизменным и в 1870-1880-е гг. Однако, что же послужило основанием для создания утрированного портрета Гоголя? Одним из объяснений может служить то, что нос Гоголя, действительно, имел не вполне обычную форму, - это передают некоторые изображения: нос не просто длинный, но имеющий на кончике как бы некоторое утолщение. Но более вероятным представляется все-таки "литературное" объяснение.
Нос как выдающаяся деталь собственной внешности, видимо, актуализировала мотив носа в художественном творчестве Гоголя и в его эпистолярном наследии. Гоголевская "носология" направлена и на самого автора, и на его персонажей и включена в общий "носологический" контекст мировой литературы. Литературные истоки повести "Нос" М.М. Бахтин видел в творчестве Стерна и в стернианской литературе, но вместе с тем и в "площадной и балаганной народной комике" [7]. Влиянием народной смеховой культуры обусловлено эротическое, "низовое" переосмысление таких деталей лица, как рот и нос, Бахтин показывает это на примере Рабле, но такой эротический подтекст, несомненно, присутствует и в повести "Нос", где нос является эвфемистическим заместителем фалла. О правомерности такого прочтения свидетельствует изобразительная традиция, напр., портретный шарж А.О. Орловского (где вместо носа изображен фаллос), который вполне мог быть известен Гоголю. О том, что в повести Гоголя нос выступает в фаллической функции, свидетельствует и сам текст произведения. Когда в хлебе был обнаружен нос, супруга цирюльника произносит: "Знай умеет только бритвой возить по ремню, а долга своего скоро совсем не в состоянии будет исполнять, потаскушка, негодяй!" [8].
Этот немотивированный, на первый взгляд, переход к теме супружеского долга становится вполне понятен, если признать, что нос является эвфемизмом (впрочем, не будем настаивать на поисках мотивировок, так как алогизм является свойством гоголевской поэтики). О том, что Салтыков мог вполне прочитывать истинный смысл гоголевского образа носа, свидетельствует продолжение той же традиции в сказке "Архиерейский насморк". Фаллическая функция носа обыгрывается и в других произведениях Салтыкова. Так, в рассказе "Ангелочек" тема смешного носа князя Сампантре, сделавшего предложение Верочке, развивается во внушении, сделанном ей матерью: "Не в носу дело <...> а в том, что, кроме носа, у него... впрочем, это ты в свое время узнаешь!" И это подтверждается изображением состояния дочери: "Верочка вспомнила про нос и слегка поморщилась. Но потом вспомнила, что к Сампантре есть кое-что и кроме носа..." (16-2, 164). Этот пример и еще целый ряд произведений Салтыкова позволяют с полным основанием
говорить о существовании щедринской "носологии".
Гоголь активно использует не только фаллическую функцию носа, но и другие комические возможности, которые предоставляет этот орган в связи со своим реальным "локусом" и вследствие присущих ему естественных функций - обонятельной и выделительной. Можно вспомнить и Чичикова, нос которого звучал как труба, когда он сморкался, и деликатнейших дам губернского города, которые никогда не скажут "я высморкалась", но всегда - "я облегчила себе нос" или "я обошлась посредством платка". Комический эффект возникает на игре несообразностями - замене низкого высоким, и такие возможности успешно предоставляет нос. Число примеров можно было бы умножить, но и без того понятно, что для Гоголя нос является мощным средством создания комического эффекта.
При этом важно заметить, что для усиления такого эффекта Гоголь использует прием "приращения" тела - введение каких-либо смешных и снижающих образований, служащих иногда и для "приращения" носа и его акцентировки. Так, майор Ковалев обнаруживает пропажу носа как раз в тот момент, когда он хотел в зеркало "взглянуть на прыщик, который вчерашнего вечера вскочил у него на носу" [9], однако вместо "приращения" обнаружил гладкое место. Характерно также и то, что, ощутив возвращение носа, майор первым долгом стремится обнаружить и прыщик, который как будто подтверждает реальность возвращения носа. В "Мертвых душах" нет смешных "приращений" тела, связанных с носом, но прием этот наличествует как таковой. Так, Гоголь характеризует "толстых" чиновников: "Лица у них были полные и круглые, на иных даже были бородавки..." [10]. Здесь слово "даже", как и в других случаях у Гоголя, создает видимый алогизм (ср.: "Прочие тоже были более или менее люди просвещенные: кто читал Карамзина, кто "Московские ведомости", кто даже и совсем ничего не читал"), и вместе с тем это реализация поговорки "И бородавка телу прибавка". С помощью детали комически увеличивается значимость персонажа, придается ему некая солидность и весомость. Гротескный образ тела у Гоголя создается с помощью несообразности, наделения детали несвойственными ей признаками: бородавка не возвышает и не украшает, подается же она в противоположном смысле - как деталь возвышающая, и комический эффект возникает на игре этими несообразностями.
Гоголевские тексты убеждают, что не только нос, но и "бородавка на носу" Гоголя в портрете, созданном в "Современной идиллии", возникают не по странной прихоти Салтыкова: но обеспечены непосредственно гоголевским, т.е. "чужим" словом. Одно из наиболее несомненных подтверждений этого - заключительный возглас Поприщина в финале "Записок сумасшедшего": "А знаете, что у алжирского дея под самым носом шишка?" [11]. Нет необходимости доказывать, что Салтыков, любивший Гоголя "до восторга" (эти слова Достоевского о тургеневском отношении к Гоголю вполне приложимы и к Салтыкову), все это знал и прекрасно помнил. Таким образом, и литературный контекст поддерживает мысль об определяющей роли гоголевского слова в создании гоголевского "портрета".
Мы уже сказали о том, что гоголевская "носология" включает не только его персонажей, но и самого автора. Один из ярких примеров этого - запись, сделанная Гоголем в альбоме Елизаветы Григорьевны Чертковой, дамы, которая нюхала табак. "Наша дружба священна. Она началась на дне тавлинки. Там встретились наши носы и почувствовали братское расположение друг к другу, несмотря на видимое несходство их характеров. В самом деле: ваш - красивый, щегольской, с весьма приятною выгнутою линиею; а мой решительно птичий, остроконечный, и длинный, как Браун, могущий наведываться лично, без посредства пальцев, в самые мелкие табакерки... — какая страшнаяразница!<...> Но в сторону носы! - Этот предмет очень плодовит, и о нем было довольно писано и переписано; жаловались вообще на его глупость, и что он нюхает все без разбору: и зачем он выбежал на середину лица. Говорили даже, что совсем не нужно носа, что вместо носа гораздо лучше, если бы была табакерка, а нос бы носил всякий в кармане в носовом платке" [12] (обратим внимание на последнее предложение!). Эта запись была сделана в мае 1839 г., перед отъездом Чертковой из Рима в Москву. Достоянием же широкой читательской аудитории она стала впервые в 1870 г. благодаря публикации в журнале "Русская старина" (1870. Т. П. 11).
Альбомная запись Гоголя актуализировала мотив носа, использованный для юмористической автохарактеристики, и вместе с тем продолжила его дальнейшую художественную разработку. Салтыков, если и не познакомился с этой публикацией в 1870 г., то несомненно сделал это позже: уже в первой книжке "Отечественных записок" за 1877 г. наряду с прочими объявлениями "Русской старины" была помещена и реклама третьего издания журнала за 1870 г., т.е. материалы первого года издания журнала. Подчеркнем, что до начала работы Салтыкова над "Современной идиллией" гоголевская запись трижды перепечатывалась, так что не
остается сомнений в том, что Салтыкову, следившему за современными периодическими изданиями, эта запись была хорошо известна. В этом убеждает и текст "Современной идиллии". Напомним финальные слова альбомной записи: "...нос бы носил всякий в кармане в носовом платке". В "Современной идиллии" Балалайкин по-хлестаковски врет напропалую о чем ни попадя, в том числе описывает, как он проводил время на берегах Ледовитого океана: "Там,. батюшка, летом семьдесят три градуса морозу бывает, а зимой - это что ж! <...> Я однажды там нос отморозил; высморкался - смотрю, ан нос в руке" (15-1, 68).
Заключая анализ «особенностей гоголевского портрета в "Современной идиллии", следует сказать о том, что мелочь, смешная деталь у Салтыкова вбирает огромный подтекст. Очевидна высочайшая степень концентрации материала - на поверхности же лишь портрет Гоголя с "бородавкой на носу", и только это оказывается доступным, хотя и не вполне понятным нынешнему читателю. Современники Салтыкова наверняка прочитывали больше, так как актуальна еще была проблема первого визуального знакомства публики с любимым писателем. Обнаружение "чужого", в первую очередь гоголевского слова в щедринском тексте показывает, на первый взгляд, нелепую и странную выдумку как реальный диалог писателя с миром. Каждый элемент текста прочно обеспечен "чужим словом", его учетом и включением в текст.
В анализируемом фрагменте "чужое слово" присутствует в предельно лаконичной форме, оно не комментируется и при его включении как будто отступает авторская интенция. Однако, соотнесенность со словом Гоголя подчеркивает несомненную иронию, направленную на Погодина, который был одним из постоянных объектов иронического реагирования со стороны Салтыкова. Гоголевское слово помогает Салтыкову не только изощриться по поводу "библиографов", но включается в изображение самого Гоголя.
Примечания
1. Салтыков-Щедрин М.Е. Собр. соч.: В 20 Т. М., 1973. Т. 15-1. С. 16. Далее цитаты приводятся по этому изданию с указанием тома и страницы в тексте.
2. Отечественные записям. 1877. N 2.
3. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 Т. М., 1994. Т. 6. С. 12-13.
4. Машковцев Н.Г. История портрета Гоголя // И.В. Гоголь. Материалы и исследования. М.-Л., 1936. Т. 2. С. 42Ц-421.
5. Гоголь Н.В. Поли. Собр. соч. [Б. м.] 1952. Т. XII. С. 393. о. Русская старина. 1875. X. С. 312.
1. Бахтин М.М. Рабле и Гоголь (Искусство слова и народная смеховая культура) // Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 488.
2. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 Т. 3. С. 39. В.В. Виноградов обратил внимание на восприятие повести "Нос" современниками писателя, подтверждавшее сложный смысловой контекст литературной и внелитературной "носологии" 20-30-х гг . XIX века. Важен и вывод ученого о "поисках Гоголем "низкой натуры" - в борьбе с высокими традициями сентиментального романтизма" (Виноградов В.В. Поэтика русской литературы. Избранные труды. М.. 1976. С. 43-44).
3. Гоголь Н.В. Указ. соч. Т. 3. С. 41.
4. Там же. Т. 5. С. 18.
5. Там же. Т. 3. С. 165.
6. Там же. Т. 8. С. 321.
