CC BY
40
БОРГОЛЬТЕ М.
«ЕВРОПА - ХРИСТИАНСКАЯ СТРАНА»: БЫЛА ЛИ РЕЛИГИЯ МИРОСТРОИТЕЛЬНИЦЕЙ СРЕДНЕВЕКОВЬЯ?*
«Это были прекрасные, блистательные времена, когда Европа являлась христианской страной, когда единое сообщество христиан обитало на этой части света, обустроенной так, как подобает для человека; единый великий общественный интерес связывал между собой самые отдаленные провинции этой обширной духовной империи» (Новалис). Эти строки не раз твердил себе Эрнст Канторович - немецкий историк родом из Познани, живший в США на положении эмигранта. Несколькими годами ранее нацисты изгнали его с кафедры истории Франкфуртского университета, где он преподавал, и он во второй раз начал строить свою профессиональную карьеру в Беркли. Впрочем, Эрнст Канторович цитировал Новалиса отнюдь не потому, что был склонен к романтическому взгляду на мир, к которому не располагали уже сами обстоятельства его жизни. Напротив, драматическим образом изменившийся мир давал в то время новую пищу для скептического отношения к прекрасной грезе. Вторая мировая война была в самом разгаре; нападение Германии на СССР превратило Англию и Америку в «неестественных союзников» Сталина - во имя того, чтобы не дать осуществиться кошмару «нового порядка», вводимого Гитлером в Европе. Вот и Канторович, констатируя, что греко-славянское сообщество принадлежит Европе. «Но именно благодаря этому мы сознаем, что един-
* Михаэль Боргольте - профессор Берлинского университета им. Гумбольдта (ФРГ), специалист по сравнительной истории Средних веков. Настоящая публикация представляет собой сокращенное изложение текста доклада, прочитанного профессором Боргольте 5 мая 2000 г. в Институте всеобщей истории РАН в Москве.
ство мира разрушено. Притягательная идея средневекового единства языка, литературы, образования, церкви оказывается несостоятельной, как только историк примет во внимание существование сообщества греко-славянских наций с его центром - Византией. И все же с того момента, как англосаксонские державы и СССР заключили между собой «странный союз», пути назад не было. Поэтому, по утверждению Канторовича, недопустимо списывать со счетов Византию как некое маргинальное в духовном отношении явление. Нельзя ради сохранения своей веры в средневековое единство мира игнорировать Европу по ту сторону Адриатики, проводить границы и устраивать в Венеции своего рода таможню, контролирующую ввоз и вывоз духовных ценностей. Византия принадлежит к «нашему миру», хотя расхождения между римско-германским Западом и греко-славянским Востоком способны, пожалуй, свести «на нет» все усилия, направленные на построение единства мира. Не являются едиными восточные и западные обычаи или ценностные представления. Не существует единых языка и литературы или общих основ образования. Даже единство церкви - весьма проблематичное и тонкое дело, не говоря уже о единстве в политических вопросах. Под давлением фактов истории и обстоятельств его собственной жизни Канторович осознал полиморфность мира, который остается целостным, не будучи единым. Понимание, что представления о средневековом единстве мира - не более чем миф, подтолкнуло его к поискам корней этого мифа в самом Средневековье; он увидел, что эти истоки в равной степени присущи и Востоку, и Западу. Прежде всего церкви в обоих полушариях, невзирая на глубинные различия в ритуалах, непрестанно прилагали усилия к тому, чтобы поддерживать великий миф о единстве, не упуская при этом из виду, что за этим воображаемым единством кроется великое множество церквей: римская, галликанская, византийская, сирийская, египетская, армянская и т.д. Именно поэтому одновременно читали молитву «о мире во всем мире, о благоденствии святых церквей Божиих и единении их всех». Итак, в Средние века учитывали многообразие церквей, но в то же время эсхатологически предвосхищали их единство, воздвигая в духе то, чего не существовало в физической реальности.
Мы, живущие в 2000 г. после Рождества Христова, смотрим на мир примерно так же, как Канторович. И иначе, чем Новалис. Мы тоже вынуждены признать, что славяно-греческий Восток является частью нашего мира, сколь неясными ни представлялись бы нам детали того, каким образом можно включить Россию и Сербию, Болгарию или Грецию в находящуюся в процессе становления Европу. Еще сильнее
влияет на нас опыт плюрализма, благодаря которому само Средневековье кажется более противоречивым и разобщенным, чем мы ранее полагали. Теперь мы более не в состоянии не замечать, что в Средние века, так же как и в нынешние времена, существовали неверующие и что в христианской Европе также жили иудеи, мусульмане и прочие религиозные сообщества. Но коль скоро здесь налицо двойной плюрализм -и в современности, и в истории, - как нам тогда понимать нашу тему и как справиться с ней?
В этом цикле лекций ставится вопрос: «Что принесло нам христианство?» Однако, говоря «мы», мы сознаём, что среди нас есть как христиане, так и атеисты, агностики и представители иных конфессий. Конечно, все мы, будучи европейцами иак или иначе являемся наследниками средневекового христианства, но это наследство мы приняли не из первых рук. Между Средними веками и нашим временем пролегли эпохи Реформации и Контрреформации, Просвещения и секуляризации, богоборческого тоталитаризма и «обновления» (Aggiornamento). Ни один импульс, исходящий от истории, не остается всегда тождественным самому себе; напротив, он, как и все сущее, претерпевает изменения в ходе исторического развития. Бонифаций срубил священный дуб Донара не для нас, и если его поступок хоть что-нибудь значит для современных людей, то лишь потому, что более тысячи лет бесчисленные поколения заново осмысливали его, приспосабливали к собственным нуждам, пересматривали и переоценивали его содержание. Наверное, в истории можно обособить друг от друга отдельные импульсы и некоторое время наблюдать, какое воздействие они оказывают, покуда они воистину нераздельно не сольются с прочими факторами или не станут неразличимыми; однако такие комплексные, изменяющиеся в течение долгого времени системы, как христианство, просто нельзя мыслить идентичными самим себе. Вопрос, который мы должны сформулировать с позиций истории, может звучать следующим образом: «Что принесла христианская религия каждой из эпох своего существования, в том числе Средневековью? Как она преобразовала общество?» Если рассматривать эти вопросы, соотнося их с проблематикой современной нам действительности, то их постановка покажется вполне целесообразной. Правда, речь пойдет не о том, чтобы обнаружить черты преем-
* Св.Бонифаций - «апостол немцев», англосаксонский монах-бенедиктинец, с 716 г. проповедовавший христианство в Гессене, Тюрингии, Баварии и Фрисландии. В 722 г. возведен в сан епископа, в 732 г. - архиепископа и стал легатом Римской курии в германских землях. 5 июня 754 г. убит язычниками во Фрисландии. - Прим. реф.
ственности и затем признать их неоспоримыми вопреки всякой исторической реальности; однако из исторических аналогий можно извлечь опытное знание, способное пригодиться в будущем.
Поэтому представляется целесообразным обратиться к изучению средневекового мира во всем его многообразии, чтобы воссоздать влияние христианства и церкви. При этом утверждение Новалиса, что религия является «миростроительницей», следует рассматривать как вопрос, обращенный к прошлому.
В качестве пространственного измерения я в духе Канторовича выбираю всю Европу, но в первую очередь пытаюсь исследовать и показать, что принесло христианство европейцам в тот или иной период Средневековья и что оно для них значило. Что касается хронологии, отправную точку я мог бы выбрать почти произвольно, поскольку христианство оказывало свое воздействие во все периоды Средних веков, хотя каждый раз по-иному. По понятным причинам мой выбор пал на 1000 г.
На рубеже первого и второго тысячелетий почти все народы Европы пришли в соприкосновение с христианством или даже были уже обращены. Только на правом берегу Эльбы Оттоны потерпели неудачу, пытаясь христианизировать славян, и вскоре после этого миссионер Адальберт. Осуществлявший свое служение в землях пруссов, т.е. еще дальше на восток, был пронзен копьем языческого жреца. Склонить к принятию Святого Евангелия полабских славян, а также поморян, бал-тов и живших на побережье Балтийского моря финнов удалось только спустя несколько столетий. Последним из крупных государств Европы к христианскому монотеизму пришла Литва: это случилось в 1253 г., когда принял крещение князь Литовский. С другой стороны, 1000 г. был наиболее успешной эпохой христианизации с тех самых пор, как германцам в ходе Великого переселения народов довелось вступить в столкновение с Римской империей. Уже в 60-е годы Х в. правители датчан и поляков предприняли решающие шаги в направлении обращения своих народов в христианство. Вскоре после этого их примеру последовали князь Владимир Киевский, венгерские князья, король Норвегии Олаф (Улоф) и король Швеции; и как раз в 1000 г. христианство приняли жители Исландии и Фарерских островов в Северной Атлантике.
Таким образом, на рубеже тысячелетий на Севере и Востоке Европы возникло новое сообщество христиан, сформировавшееся вдоль маршрутов плаваний викингов и охватившее собой по периметру ядро континента. Правда, прежнее христианское сообщество Европы отнюдь
не было однородным. Поскольку христианство изначально принадлежало античному миру Средиземноморья и тем самым являлось религией горожан, в христианскую эпоху граница Римской империи местами еще долго воспринималась как рубеж, разделявший разные культуры. С другой стороны, всевозможные захватнические походы в пределы Римской империи - вторжения германцев, славян, арабов, - разрушали уже существовавшие здесь структуры церкви, способствовали отпадению в язычество или переходу в ислам и впоследствии оказывали устойчивое влияние на процесс восстановления христианства. Разные этнические предпосылки и особенности расселения, будучи сопряжены со становлением каждый раз иных форм взаимодействия культуры местного и пришлого населения, создавали повсюду неодинаковые христианские миры; правда, при движении от региона к региону снова и снова удается распознать определенные основополагающие образцы церковного устройства и религиозной ориентации, но они редко обнаруживают себя везде одновременно и никогда не бывают соединены с другими элементами в тех же пропорциях. Например, Германия в 1000 г. была сплошь разделена на епархии и во многом также на церковные приходы. Такая схема построения западной церкви сулила надежнее других обеспечить устойчивый успех в осуществлении стремления сделать христианской жизнь каждого человека. Впрочем, в Германии эта религия имела более глубокие корни, чем принцип верховенства епископов. По-видимому, уже во II в. на прирейнских землях, лежавших вдоль границ Римской империи, существовали христианские общины, во главе которых стояли священники и диаконы. Вероятно, первыми христианами на Рейне, Мозеле и Дунае были отнюдь не солдаты, а пришлые ремесленники, купцы и чиновники из Южной Галлии, Италии и с Востока. Планомерно осуществляемого миссионерского служения в ту пору не было, и дальнейшее распространение христианства происходило, так сказать, «от человека к человеку»: отдельно взятый христианин обращал отдельно взятого язычника. Первая епископальная церковь была основана еще в III в. в Трире; после того как император Константин разрешил исповедовать христианство, за этой первой последовали и другие. И отнюдь не только и не столько епископы - крупные землевладельцы, исполнявшие должностные обязанности в провинциальных городах империи и неподалеку от своих сельских усадеб строившие храмы для себя и для тех, кто жил по соседству, принесли христианство в деревню. Но потом угроза со стороны германцев повлекла за собой упадок в пограничных римских провинциях и нарушила религиозную жизнь христиан задолго до того, как в результате паде-
ния Римского вала1 многие епископские резиденции окончательно пришли в запустение. Впрочем, многие из вторгавшихся в пределы империи германцев были христианами, но по своему вероисповеданию они в большинстве отличались от римлян. Дело в том, что готы и пришедшие вслед за ними народы приняли так называемое арианство, т. е. в спорах с приверженцами римской церкви отрицали равенство Христа Богу-Отцу. Во всяком случае, когда франки, двигаясь с севера на юг, завоевывали Галлию, они еще оставались язычниками; основатель их государства Хлодвиг, вероятно, в 498 г. перешел в католичество. При его преемниках насаждение христианства осуществлялось силами королевской власти при поддержке ирландских и англосаксонских миссионеров; римский принцип создания епархий вокруг резиденций епископов при этом привнесен в никогда не подвергавшиеся романизации области восточнее Рейна и севернее Дуная. Последним крупным успехом церковной политики франкских королей была интеграция саксов, которой Карл Великий добился насильственным путем, а именно в ходе продолжавшейся не один десяток лет войны, сопровождавшейся деятельностью миссионеров на покоренных землях. Архиепископства Гамбург-Бремен и Магдебург должны были, по воле основавших их правителей из династий Каролингов и Оттонов, охватывать также лежащие за пределами империи Скандинавию и так называемую Склави-нию2, но этим планам не суждено было сбыться. Вместо этого Оттон III именно в 1000 г. поддержал план создания собственной польской церковной провинции в Гнезно, а немногим позже то же повторилось в Венгрии по отношению к архиепископству Эстергом.
На Британских островах, как и в регионе между Мозелем, Рейном и Эльбой, тоже вплотную соприкасались древнеримские и не подвергшиеся романизации области, но это обстоятельство не позволяет достаточно убедительно объяснить различия в истории христианизации в период раннего Средневековья. Известно, что римляне завоевали Англию до Антониева вала, сооруженного на перешейке у залива Ферт-оф-Клайд, между тем как на землю Ирландии ни разу не ступала нога римского легионера. Латинская епископальная организация была введена в Англии в VI в. еще до того, как англосаксы, завоевывая эту зем-
1 Римский вал (Limes Romanus) - оборонительное сооружение в форме земляного вала с деревянными башнями, воздвигнутое римлянами в I в. н.э. между Средним Рейном и Средним Дунаем с целью защиты владений империи от набегов германских племен. - Прим. реф.
2 Склавиния - принятое в эпоху Оттонов (Х-Х1 вв.) обозначение славянских земель к востоку от Эльбы, прежде всего территорий, населенных полабскими славянами, а также Польши, Чехии и Моравии. - Прим. реф.
лю, оттеснили христиан на запад, в Девон и особенно в труднодоступные горные области Уэльса. Примерно в то же время Ирландию посетили миссионеры из Галлии, ставшие первыми посланцами христианской веры по ту сторону прежних границ империи. По-видимому, они тоже создавали епархии наподобие тех, какие знали у себя на родине. Но Ирландия - остров, не имевший городов и лежавший в слишком большом отдалении от континента, так что подобная церковная организация не могла здесь утвердиться. Монастыри же лучше вписывались в господствовавшие отношения собственности и в существовавшую у этого народа родовую структуру. Так монашеские братства потеснили епископские резиденции в качестве центров церковной жизни и радения о спасении душ, и аббаты, пользуясь дарованным им правом рукоположения, поставили епископов в зависимость от себя. Религиозная жизнь ирландцев была столь оживленной, что странствующие аскеты уже в VI в. перебрались в Шотландию, чтобы обратить в христианство родственное им племя пиктов; отсюда они начали свое миссионерское служение среди англосаксов. Дело в том, что жившие в Уэльсе христиане-кельты странным образом упустили возможность распространить свою веру среди пришлого населения. С другой стороны, папа Григорий Великий предписал вести миссионерскую деятельность с юга острова, из Кента. Ирландцы, пытавшиеся осуществлять христианизацию с севера, уступили сокрушительному натиску римского динамизма. Еще в VII в. папа направил в Кентербери некоего грека и сделал его там архиепископом; последний установил свою супрематию над английскими епископальными церквами и учредил приходскую организацию. Английская церковь оказалась достаточно стабильной, чтобы выдержать набеги викингов и даже подвигнуть вторгшихся в страну язычников на принятие христианства. Так и случилось, что осевшие в Англии и обращенные там в христианство норманны около 1000 г. вернулись в Скандинавию, чтобы основать государства и осуществить христианизацию. И наоборот, не знавшая иерархии ирландская церковь в ту пору переживала упадок, тем более что богатые монастыри сильно пострадали от викингов. Последующие преобразования тоже не упразднили архаических обычаев ирландских христиан.
На обеих южных оконечностях Европы - на Пиренейском полуострове и в Византийской империи - уходившее корнями в античную эпоху христианство подвергалось опасности с двух сторон. В Испании VI в. вестготы-арианцы создали государство с собственной церковной организацией, утвердившейся наряду с «кафолической» церковью населявших эту провинцию испано-римлян. Только спустя некоторое
время правившие здесь германские короли осознали пагубность этно-конфессионального противостояния и приняли римскую веру. Вестготская традиция стала мифом и даже побудительным мотивом для христиан после того, как в VIII в. их землю завоевали мусульмане - арабы и берберы, основавшие здесь Андалусское государство. Те из христиан, кто не принял ислам, отступили на север страны и, закрепившись там, составили план изгнания чужеземных правителей, исповедовавших иную веру. Как бы то ни было, арабам во многом удалось отрезать их от остальной Европы, особенно от Рима. Действительно, в 1000 г. еще никто не мог даже помыслить, что Реконкиста окажется успешной; напротив, Кордовский халифат в ту пору только достиг вершины своего могущества. Визирь Аль-Мансур более пятидесяти раз совершал военные походы на христианские государства с центрами в Барселоне, Леоне и Сантьяго, и только после его смерти ситуация постепенно сменилась на противоположную. Византии, в свою очередь, наиболее серьезная за всю её историю опасность грозила в VII в., когда в ее пределы одновременно вторглись на Балканах славяне и авары, а на юге и в азиатской части империи - арабы. В Византии происходило то же самое, что в Западной Европе в эпоху германских вторжений: епископские резиденции пустели, а священнослужители спасались бегством; однако славяне и шедшие вслед за ними народы, прежде всего грозные болгары, со временем всё же приняли христианство. Наоборот, в руках мусульман оказались все христианские земли на Востоке, в том числе Палестина, Сирия, Месопотамия и Египет, а значит - резиденции патриархов Антиохийского и Александрийского, и прежде всего Иерусалим. В то же время некоторые из этих областей уже задолго до того отпали от православия. Византия так никогда и не смирилась с утратой этих обширных регионов, отошедших магометанам, хотя возникало впечатление, что эти территориальные потери были «узаконены» самим ходом времени. Так на рубеже тысячелетий совершилась Реконкиста, гораздо более масштабная, чем много позже в Испании. Полководец и император Никифор Фока, сумевший в 960-961 гг. вновь овладеть островом Крит, даже считал борьбу против мусульман священной войной, в которой погибшим полагалось воздавать те же почести, что и мученикам. Его преемники отвоевали Антиохию и Палестину и подчинили своему господству земли вплоть до другой Иберии, или Иверии, лежащей на Кавказе. После того как Оттон II, император Запада, потерпел в Южной Италии бесславное поражение от войск эмира, Василий II мог даже строить планы возвращения мусульманской Сицилии под власть Византии; смерть помешала византийскому императору осуществить
эти далеко идущие замыслы, которые, будь они реализованы, вероятно, создали бы серьезные проблемы с точки зрения равновесия сил христианских империй и церквей в Средиземноморье.
Возникает вопрос: как случилось, что Европа, несмотря на противоположные тенденции развития и моменты торможения, к 1000 г., несомненно, стала повсеместно более христианской? Отчего в ту пору в особенности народы Северной и Восточной Европы приняли новую религию? Здесь нужно различать внутренние и внешние факторы. С одной стороны, ради обращения неверующих благочестивые монахи и странствующие епископы были готовы покинуть свою родину и возвещать Евангелия, подвергая опасности собственную жизнь; однако особенную поддержку миссионерскому движению оказывали извне христианские правители соседних государств, считавшие, что к этому их обязывают этика власти и традиция, восходившая к христианским императорам эпохи античности. С другой стороны, поскольку обращение языческих племен, осуществляемое по воле государства и согласно его предписаниям, неизменно сопровождалось расширением территорий господства, как это происходило, например, при Карле Великом и От-тоне I, чужеземные князья очень быстро осознали, что принятие христианской веры сулит им защиту от нежелательных вторжений. Кроме того, общаясь с соседями или - если речь идет о викингах - совершая путешествия в дальние страны, они познакомились с христианской культурой, которая была тесно связана с формированием более развитой государственности. Но прежде всего христианская вера давала готовым обратиться в нее государям возможность на основе почитания единого Бога объединить возникавшие у них государства. Ведь все области, где разворачивалась миссионерская деятельность, находились в состоянии перехода от племенного общества к государству или империи, в рамках которых осуществлялась интеграция нескольких этносов. Эти сообщества, каждое из которых поклонялось своим собственным божествам, жили обособленно друг от друга; в таком случае христианство позволяло преодолеть разногласия и повысить авторитет нового, единого для всех государя. Правда, новые империи, ставшие основой становления европейских наций, опять отмежевались одна от другой; однако сами они сложились под знаком универсальной, общей для них религии. Впрочем, упразднение племенных структур, связанное с принятием христианства, вовсе не должно было автоматически вести к образованию государства; например, в Ирландии монотеизм помог вытеснить племенных богов, но после этого страна распалась на десятки
мельчайших локальных государств, территории которых перекрывались более обширными владениями союзов монастырей.
Как молодые, так и более древние народы сформировались под влиянием той разновидности христианства, которая была утверждена Константином; это было обусловлено, во-первых, тем, что обращение исходило от государя, во-вторых, - спецификой устройства территориальной церкви, возглавляемой князем. Как ранее у германцев, так теперь у славян, венгров или болгар христианство воспринимали и распространяли как религию знати и власть имущих; практикуя массовые обращения, раннее христианство порывало с принятыми в эпоху античности методами миссионерского служения, обращенными к каждому в отдельности. Правда, оставалось в силе требование отца церкви Августина, чтобы решение о крещении всякий раз было добровольным, но больше никто не мог дождаться «внутреннего» обращения отдельно взятого человека и тем более в течение долгого времени пребывать в статусе оглашенного. Крещение, подготовка к которому теперь состояла в самых элементарных поучениях, считалось решающей целью миссионерской деятельности и непосредственно приравнивалось к акту христианизации. Впрочем, можно было силой вынудить креститься, но опирающуюся на христианство систему господства едва ли удалось бы воздвигнуть на насилии. Действительно, народы, чье обращение осуществлялось «сверху», столетиями противились новой вере; случаи отпадения в язычество имели место не только у упорно сопротивлявшихся славян, живших восточнее Эльбы, но даже в крупных государственных образованиях поляков и венгров. Во главе заговоров против христианства охотно вставали прежде всего сыновья и иные родственники христианских государей, ведшие борьбу за престолонаследие. Король Дании Гаральд Синезубый, повелевший выбить на большом камне в Йеллинге (Jelling) изображение Христа в облике победителя «великого зверя» и возвестивший в рунической надписи, будто ему удалось покорить всю Данию и Норвегию и сделать датчан христианами, слишком рано праздновал свой триумф, ибо не кому иному, как сыну Гаральда Свену Вилобородому, приписывают попытки восстановить язычество.
Только приобщением Исландии в 1000 г. засвидетельствован переход в новую веру, совершенный, правда, под давлением извне и в коллективной форме, но не навязанный государством, а осуществленный по взаимному согласию и, вероятно, именно поэтому оказавшийся удивительно успешным. До 930 г. остров населяли по преимуществу норвежцы, объединившиеся в общины, руководимые крупными землевладельцами, и ежегодно на собрании «лучших людей» - альтинге -
в установленном порядке рассматривавшие дела, затрагивавшие интересы сообщества. Когда Олаф II, принявший крещение в Англии, в 995 г. провозгласил себя королем Норвегии и впервые объединил под своей властью несколько частей страны, он потребовал обращения и от исландцев. В свою очередь Исландия, едва ли поддерживавшая сношения с какой-нибудь другой страной, сама зависела от торговли с Норвегией. И все же решение далось исландцам нелегко. Несколько миссионеров потерпели неудачу, и дело приняло серьезный оборот только тогда, когда Олаф пригрозил искалечить или убить заложников, взятых из числа жителей острова. На летнем альтинге рассорившиеся было между собой группировки сошлись на том, чтобы предоставить судье и «доброму мужу» Торгайру Торкельссону право принять решение, исполнить которое согласились все; ведь было известно, что, если право перестанет быть единым, нарушится мир. О вынесенном Торгайром вердикте сообщил ок. 1120 г. хронист Ари Ученый в своей знаменитой истории раннесредневековой Ирландии, изложенной народным языком (ЫеМ-^аЪо*к): «И тогда установили закон, что весь народ должен стать христианским и что те, кто здесь в стране еще не принял крещения, должны креститься. Что касается обычая изгонять и оставлять детей, то должны были оставаться в силе прежние законы, и так же надлежало поступить в отношении права есть конину. Если народ хотел принести жертву старым богам, он должен был это делать в частном порядке; но это было бы не столь достойно осуждения, если бы происходило при свидетелях. Однако спустя несколько лет этот языческий обычай был преодолен, как и многие другие». Таким образом, единогласно принятое решение удалось быстро претворить в жизнь еще и благодаря тому, что в первое время здесь продолжали терпимо относиться к языческой обрядности. Впоследствии на берега Исландии высадились чужеземные священники и епископы, трое из которых предположительно прибыли даже из Армении. Только с середины XI в. стала постепенно возникать собственная церковь, в которой епископами сделались «лучшие люди», т.е. наиболее влиятельные лица, осуществлявшие господство в дохристианскую эпоху. В связи с этим исследователи пришли к заключению, что церковь в Исландии была интегрирована в общество. Однако следовало бы принять во внимание также то обстоятельство, что вскоре после формального обращения обычай оставлять детей на произвол судьбы, т. е. фактически умерщвлять их, был преодолен и, значит, присущий христианству образ Человека все же сумел оказать определенное воздействие.
На рубеже тысячелетий каждый народ, стремившийся жить в мире со своими европейскими соседями, да и просто быть частью Европы, очевидно. Должен был через посредство своих правителей обратиться в христианство. По-видимому, те, кто воспринял традицию государственности, сформировавшуюся уже в эпоху античности под влиянием представлений о единстве императора, империи и церкви, более не в силах были мириться с языческим политеизмом, равно как и с множественностью монотеистских религий. При этом в самой Европе еще в Х в. существовал альтернативный тип государственного устройства. Тюркский народ хазары, все еще ведшие полукочевую жизнь, самое позднее к началу IX в. создали на землях западнее Волги и на севере Крымского полуострова могущественное государство, во главе которого стояли государь-иудей и иудейская правящая верхушка. В то время, когда Алкуин воспевал Карла Великого, именуя его благороднейшим из всех живущих в этом мире людей и воздавая ему большие почести, нежели папе и василевсу, Хазарский каганат гордо поднялся вровень с христианской Византией и мусульманским халифатом в качестве третьей мировой державы. Правда, по свидетельству арабских источников Х в., большинство хазар исповедовали ислам или христианство, а не традиционный иудаизм; кроме того, некоторые из них еще хранили приверженность старым верованиям в небесного бога Тенгри. В 965 г. Хазарское царство подверглось нападению со стороны киевского князя Святослава и, в решающий момент не получив помощи ни от Византии, ни от мусульманского Хорезма, вскоре перестало существовать.
Впоследствии опыт хазар сыграл определяющую роль в становлении государства скандинавских Рюриковичей, возникшего между Новгородом и Киевом. Когда в 980 г. великим князем Киевским стал сын Святослава Владимир, он, как и прочие государи той эпохи, осознал стоявшую перед ним задачу объединить под своей властью разные народы, и прежде всего - племена славян. Подражать плюрализму хазар вскоре после крушения их государства едва ли представлялось целесообразным; однако Владимир пытался решить эту задачу также иными способами. Сперва он повелел воздвигнуть на высоких холмах Киева храм, посвященный божествам разных племен и народов, населявших его государство; создавая такой пантеон, он, очевидно, стремился обязать живших под его властью норманнов, славян, финнов, персов и полян одинаково соблюдать лояльность и к тому же, вероятно, хотел снискать милость разных богов. Но по неведомой причине русский князь отказался от этой попытки. Вместо того он принял решение в пользу монотеизма, но, по-видимому, сомневался, какую религию ему
следует предпочесть. В его семье уже были знакомы с христианством византийского и латинского толка: его бабушка княгиня Ольга крестилась и повелела построить в Киеве храм Св. Ильи. И все же Владимир принимал во внимание также иудаизм и ислам. Согласно преданию, которое, правда, призвано было изобразить в надлежащем свете возникшую перед Владимиром историческую альтернативу, великий князь распорядился подвергнуть предложенные ему варианты тщательной проверке и снарядил послов с целью произвести разведку. В результате он отверг ислам якобы по той причине, что мусульманам запрещалось пить спиртное; бог иудеев показался ему неубедительным, поскольку не сумел отвести от своего народа горе утраты родной земли; что касается «германской», т.е. западной церкви, то здесь препятствием оказалась неброскость церемониала. Но когда посланцы Владимира прибыли в Константинополь и сам император повел их в храм, они, по собственным словам, онемели от изумления. «Мы не ведали, на небесах мы или на земле», - сообщали они князю и его двору. Вероятно, именно поэтому Владимир, впоследствии прозванный святым, в 988 г. принял решение в пользу восточного христианства.
Создается впечатление, что ок.1000 г. Европа уверенно шла к тому, чтобы стать христианской страной. Во всяком случае, это бы соответствовало действительности в более широком смысле, нежели у Но-валиса, так как касалось бы не только католического Запада, но и тех, кто жил за его пределами, - византийцев и восточных славян. А возражение Э.Канторовича, будто мы перестаем воспринимать средневековый христианский мир единым, как только обращаем взоры на Восток, собственно говоря, следовало бы считать справедливым только применительно к периоду после XI в.: ведь несмотря на симпатии Рима к франкам и немцам и на растущее отчуждение между ним и греческой церковью, лишь начавшиеся со времён клюнийской реформы обособление папства и централизация власти в его руках сделали невозможным согласие с Константинополем. Хорватия и Сербия на рубеже тысячелетий тоже могли, как и Киевская Русь, испытывать сомнения по поводу того, к какой церкви им примкнуть - западной или восточной; ранее то же самое временами отмечалось у моравов и болгар. А основатель венгерского государства король Стефан I, хотя и учредил шесть, восемь или десять католических епископатов, тем не менее мирился с существованием в его стране нескольких греческих епархий. Наряду с монастырями, находившимися в ведении латинской церкви, он основал два других, живших по уставу Св. Василия, и, наконец, содействовал
паломничествам как в Равенну и Рим, так и в Константинополь и Иерусалим.
Все еще существовавшее, хотя подчас нарушавшееся единство церкви, было неоценимо важным фактором становления Европы. Для того чтобы осознать историческую значимость такого единства, нужно представить себе, что бы произошло, если бы все германцы по примеру готов приняли арианство и утвердились в нем вопреки никейскому исповеданию веры, которого придерживались в Риме и Константинополе. При таких обстоятельствах был бы невозможен синтез элементов, сложившихся в Северной Европе, и тех, что были унаследованы от античного мира Средиземноморья, и средневековая Европа просто не возникла бы - по крайней мере в те времена.
Каким бы широким ни было согласие между восточной и западной церквами, к 1000 г. они не сумели учредить религиозной целостности Европейского континента; наряду с ними упрочились, по меньшей мере два других монотеистических вероисповедания, получившие распространение, правда, только у малочисленных групп населения и на ограниченной территории. Но с точки зрения исторической антропологии количественные показатели не имеют значения. Правда, в Южной Италии и на Сицилии мусульмане сохраняли господство лишь до тех пор, пока там не сложилось государство норманнов, однако в Испании они оказывали упорное сопротивление до конца Средневековья. Их научные знания оказались для Западной Европы неизмеримо важными. На Востоке, в Византии, победа императора над мусульманами выдвинула новые задачи. На Крите восстанавливать христианство взялись странствующие проповедники, призывавшие к покаянию; один из них в религиозном рвении зашел настолько далеко, что потребовал повсеместного изгнания иудеев, однако не встретил в этом сочувствия. В Малой Азии, где магометан умерщвляли, обращали в рабство или изгоняли, правители империи заселили обезлюдевшие местности христианами - выходцами из Сирии и Армении, которые в сфере догматики давно уже шли собственным путем. Так, еретические церковные общины стали здесь ядром этнической обособленности, которая вскоре с неизбежностью поставила перед Византийским государством новую проблему внутреннего партикуляризма.
От евреев, которые со времен разрушения Второго Храма были вытеснены в диаспоры, подобной опасности не исходило; на рубеже тысячелетий они жили не только в Малой Азии, входившей в состав Византийской империи, но и в таких регионах Европы, как Испания, Италия и Южная Франция, а при Каролингах поселились и севернее,
например в Майнце, Магдебурге, Мерзебурге, Регенсбурге, Кёльне и Вормсе. В Испании под властью мусульман они, как и христиане, имели относительно благоприятный правовой статус и могли становиться ремесленниками и торговцами, даже занимать публичные должности. В эпоху господства христиан иудеям жилось не столь комфортно. Уже со времен поздней античности церковное законодательство имело целью не допустить социальных контактов с иудеями; в свою очередь, приверженцы Моисеева закона и в правовом отношении, и в силу культовых предписаний имели лишь ограниченные возможности сближаться с обществом большинства. Иудеям было запрещено вступать в смешанные браки с христианами; предписания, касавшиеся пищи, едва ли позволяли сойтись за общей трапезой; цикл торжеств и праздников был иным, а содействие в идолопоклонстве подлежало наказанию. И все же в городах, где иудеи и христиане жили бок о бок, как это большей частью и было в Восточнофранкском государстве, между ними, конечно, устанавливались добрососедские отношения. Однако повседневные культурные заимствования все-таки не могли привести к подлинному симбиозу. Христиане и иудеи принадлежали к религиозным общинам, имевшим собственные эмблемы и символы; каждая из них притязала на исключительность и тем самым создавала некую, по словам Амоса Функенштейна, «культуру конфронтации». Правда, на рубеже тысячелетий в Германии почти не было серьезных конфликтов и тем более преследований, но и здесь иудеи представляли собой «исчезающе малую» демографическую величину. Их численность оценивается всего в четыре, максимум в пять тысяч человек. Напротив, в Византии уже в VII-VIII вв. императоры предпринимали по отношению к евреям жесткие действия. Император Ираклий приказал совершать принудительные крещения, а при Льве III многие иудеи бежали в мусульманские страны. В Х в. иудей уходили в Хазарский каганат. Тем не менее иудейские общины продолжали существовать - например, в самом Константинополе - и даже подразделялись на разные религиозные направления. И на Западе, и на Востоке отмечены случаи перехода христиан в иудаизм; правда, это происходило довольно редко.
В Средние века религии определяли собой мир индивидуального бытия, но это верно не только по отношению к христианству или, тем паче, к одной его латинской ветви. Там, где не утвердилась ни одна из трех разновидностей веры в единого Бога, очевидно, практиковались иные формы религии. Трудно сказать, имели ли место около 1000 г. случаи отпадения от прежней веры, не сопровождавшиеся обращением в какую-либо иную религию, и если да, то в каких масштабах. Правда,
позднее Средневековье предоставляет немало свидетельств отчаяния, порожденного сомнениями в смысле жизни.
Но каким же образом христианство на рубеже тысячелетий определяло жизнь отдельно взятого человека или даже задавало ей направление? В этой связи следовало бы обратиться к монашескому движению за реформу церкви, которое, начавшись в Клюни, развернулось во Франции, а в Италии предстало в облике отшельничества. Можно было бы с помощью столь же известных, сколь и спорных примеров охарактеризовать способы проявления и интенсивность религиозного чувства: упомянуть о молодом императоре Оттоне III, который, будучи подавлен ощущением вины и священным страхом, хотел оставить мир и в величайшем смирении, босиком, совершал паломничества к гробницам святых мучеников, либо о его современнике короле Франции Робере, который первым из правителей своей страны умел исцелять раны наложением рук и крестным знамением и якобы передал эту магическую способность всем своим преемникам вплоть до эпохи Просвещения и революции; при этом нужно было бы принять во внимание, что Робер, которого называли «Благочестивым», отверг нескольких жен и первым из государей Средневековья распорядился казнить еретиков через сожжение на костре. Можно было бы подвергнуть анализу сотни рунических надписей на надгробиях в Швеции, свидетельствующих, что основные догмы христианского вероучения оказались здесь восприняты в X-XI вв., т.е. на удивление рано. Во всяком случае, там говорится о Господе, Иисусе Христе и Духе Святом, а также о Деве Марии и святых, но более всего о грехе, крещении и молитве, о делах милосердия и воскресении из мертвых. Этих новых христиан Скандинавии следовало бы сопоставить с их единоверцами в давно обращенных странах Европы, например, со Св. Виборадой Сен-Галленской. Религиозная жизнь этой святой уже могла сформироваться в силовом поле приходской церкви и монастыря, где был монахом ее брат; не довольствуясь ограниченными возможностями, предоставленными женщинам в деле обращения, она стала отшельницей и практиковала такой вид религиозного служения, который напоминал святую мессу, считавшуюся исключительно прерогативой мужчин.
Такого рода повествования и рассуждения позволили бы достичь большей наглядности и жизненности изображения - обстоятельство, несомненно, важное но всё же не являющееся решающим. Кто в состоянии сказать, какие данные, имеющие отношение к конкретным людям или группам, являлись бы репрезентативными для отдельных регионов, стран и народов, даже для Европы в целом? По-видимому, ни-
кто и ничего, может быть, за исключением вопросов, касающихся зародившегося в монастырях движения за реформу церкви. И тем более не суждено выяснить, какие масштабы и формы приняло сложившееся в сфере религиозного мышления и обрядности взаимовлияние христианства, иудаизма и ислама. Анализ разных видов религиозной ментально-сти в их связи с теми или иными группами, равно как и в сочетании теоретического мышления с элементами неосознанного поведения и осмысленными действиями, правда, уже воспринимается как исследовательская задача. Однако есть ли вообще надежда ближе подойти к уяснению характера и степени влияния средневековых религий на отдельно взятого человека или эта проблема по-прежнему будет видеться нам как бы из туманной дали? Удастся ли вообще когда-нибудь вынести научное суждение о том, какое влияние на индивида в историческом прошлом или в нынешнюю эпоху оказывали либо продолжают оказывать религиозные чувства и идеи? Вполне уместно усомниться в этом. Что в Средние века принесло христианство отдельно взятому человеку? Не подобает ли нам, историкам, в конечном итоге предоставить ответить на этот вопрос кому-то другому?
Т.Е.Егорова
