CC BY
98
ИСТОРИЯ
И.В. ГОНЧАРОВА, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории России Орловского государственного университета
Тел. (4862) 73-33-78;[email protected]
«БОРЬБА ЗА ХЛЕБ» КАК ГЛАВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ПОЛИТИКИ ПАРТИИ В ОТНОШЕНИИ КРЕСТЬЯНСТВА В 1927-1929 гг. (НА МАТЕРИАЛЕ ЦЕНТРАЛЬНОГО ЧЕРНОЗЕМЬЯ)
Статья посвящена изучению репрессивной практики власти в Центральном Черноземье во время хлебозаготовительных кампаний в конце 1920-х гг. На основе архивных источников, введенных в научный оборот впервые, обосновывается, что репрессивные меры были обусловлены «борьбой за хлеб» как главным содержанием политики большевиков в деревне. Была апробирована система методов экономического и политического воздействия на крестьянство, в дальнейшем используемая при коллективизации. Раскручивался репрессивный механизм как в отношении крестьянства, так и советского, кооперативного и партийного аппарата. Главным объектом репрессий становились «кулаки», выделяемые по социально-политическим критериям. Формирование социальной базы власти на селе сопровождалось политикой раскола деревни и фаво-ритизацией бедноты.
Ключевые слова: репрессии, крестьянство, Центральное Черноземье, кулак, бедняк, хлебозаготовки, власть, партия, деревня.
Процесс модернизации в Советской России в силу сложившихся внутри- и внешнеполитических факторов предполагал использование в качестве источника средств ресурсы аграрного сектора. Это обусловило в конце 1920-х гг. сложный и очень болезненный для крестьянства переход от рыночных отношений к новой модели социалистического хозяйствования. Политике коллективизации предшествовали жесткие хлебозаготовительные кампании, в ходе которых вырабатывались методы и формы воздействия власти на крестьянство. На примере аграрного центра — Центрального Черноземья, за которым уже с 1926 г. закрепился термин «оскудевающий», рассмотрим региональные аспекты «борьбы за хлеб» в 1927-1930 гг.
«Борьба за хлеб» стала главным содержанием политики власти в отношении крестьянства в конце 1920-х гг. Три хлебозаготовительные кампании — 1927/28, 1928/29 и 1929/30 обнаружили динамику усиления воздействия власти на крестьянство, оттачивали формы административного нажима, перерастая в раскулачивание и коллективизацию.
Начавшаяся как обычно хлебозаготовительная кампания 1927 г. в черноземной глубинке вскоре обнаружила новый поворот. В конце осени 1927 г. орловские партработники, повторяя указания Центра, заговорили о «катастрофическом падении хлебозаготовок». Между тем расхождения в показателях хлебозаготовительной ситуации 1927/28 г. с 1926/27 г. не превышали 5% [1, 2-4]. Крестьяне не спешили расставаться с хлебными излишками, ожидая повышения цен к весне, ситуация усугублялась отсутствием на деревенском рынке промышленных товаров. Дополнительным стимулом служили слухи о скором начале войны.
Местные власти активизировались лишь после жестких указаний из Центра, хотя сторонников нажимных методов работы с крестьянством было немало: в октябре-ноябре 1927 г. орловские партийцы неоднократно обращались в Москву с представле-
© И.В. Гончарова
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
ниями, доказывая необходимость применения чрезвычайных мер при проведении хлебозаготовок. С декабря 1927 г. последовали директивы ЦК ВКП(б) с требованием добиться решительного перелома в ходе хлебозаготовок. Но обеспечить высокую активность крестьянства при сдаче хлеба по заниженным ценам было сложно. В Орловской губернии цены были ниже, чем в соседних, что привлекло мелких перекупщиков — по-лехов. Бюро губкома повело с ними «жесткую борьбу», направляя в пограничные районы ответственных работников и выставляя заградительные отряды.
Осенью 1927 г. в черноземной деревне начались подворные обыски, уполномоченные изымали у крестьян хлеб, оставляя зерно только для личного потребления. Предоставление чрезвычайных полномочий губернским властям, встретившее в основном сочувствие на местах, было санкционировано из Центра. 20 декабря 1927 г. было принято Постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О предоставлении сельским Советам права производства обыска и выемок», которое допускало методы административного нажима на крестьянство [2, 1]. Зимой 1928 г. в Орловской губернии стали разверстывать хлебозаготовительные планы по волостям и отдельным селениям, несмотря на заявления Губкома о «недопустимости продразверсточ-ной системы» [3, 51].
Ситуация в Центральном Черноземье во время хлебозаготовок отличалась от положения в других хлебопроизводящих регионах тем, что близость Центра заставляла местные власти неукоснительно выполнять распоряжения вышестоящих инстанций. Местные органы нацеливались на применение чрезвычайных мер. Все чаще повторялся тезис о возросшем сопротивлении кулака, о том, что он — настоящий хлебный хозяин деревни. В конце 1927 г. в ЦЧО была направлена телеграмма Молотова с призывом обрушиться на кулака. В ней указывалось на необходимость проведения в срочном порядке нескольких показательных процессов «со строгим наказанием особо злостных кулаков и спекулянтов» [1, 6-7].
Поскольку черноземное крестьянство отказывалось добровольно сдавать хлеб, то власти на местах часто прибегали к «услугам» правоохранительных органов. Появление милиционеров на селе сразу же обеспечивало успешное проведение заготовок. Решение заготовительной проблемы путем чрезвычайных мер поощрялось лично И.В. Сталиным. В секретной телеграмме секретарю Воронежского губкома И.Г. Бирну 8 января
1928 г. он, в частности, требовал: «При взыскании
недоимок ... применять немедленно жесткие кары, в первую очередь — в отношении кулачества. Особые репрессивные меры необходимы в отношении кулаков и спекулянтов» [5, 39]. После таких указаний губкомы направили в волости и уезды директивы об усилении хлебозаготовок. Секретарям волкомов и уполномоченным предлагалось «решительно приступить с активным нажимом к взысканию с крестьянства всех платежей».
26 января 1928 г. в Тамбове была получена шифровка наркома юстиции РСФСР Н. Янсона, который требовал еще более «срочных и решительных мер в деле проведения кампании» [5, 31]. 28 января губком ВКП(б) совместно с губернской прокуратурой и судом направил директиву прокурорам, судьям и следователям «о самом решительном нажиме в отношении лиц, срывающих успешное проведение кампании»; срок производства по делам сокращался до трех дней с момента начала дела по момент вынесения приговора в отношении лиц, привлеченных по статье 107 УК РСФСР, предусматривающей преследование за «злостное повышение цен на товары путем скупки, сокрытия или невыпуска таковых на рынок». С началом кампании по хлебозаготовкам действие статьи 107 было распространено на скупщиков и держателей хлеба. Не сдававших хлеб привлекали к ответственности, как спекулянтов, по статье, которая предусматривала лишение свободы на срок до 5 лет с конфискацией имущества или без таковой. Как правило, в качестве дополнительной меры наказания предлагалось применять полную или частичную конфискацию имущества. Специальной секретной телеграммой на места предписывалось 25% хлеба, конфискованного у кулаков, передавать бедноте, создавая специальные фонды в вол-кресткомах. Этот продотрядовский отголосок власть, по всей видимости, намеревалась использовать для разжигания внутридеревенских конфликтов и привлечения бедноты на свою сторону.
Орловские партработники приветствовали возможность использовать репрессивные меры. «Статья 107 УК поможет лучше говорить с кулаком», — заявлял представить Елецкого уезда Пав-ловцев на заседании бюро губкома [3; 107, 109]. Главными методами выполнения хлебозаготовок становились обход дворов, обыски, поголовный учет и опись всего имущества. При этом совершенно не учитывалось, что ряд хозяйств уже выполнили задание. Поспешность и жесткость хлебозаготовительной кампании вносили сумятицу и неразбериху. В отчете по хлебозаготовкам в Орловском губкоме в феврале 1928 г. отмечалось: «Перегибы в методах заготовок значительны, де-
лают обыски. В отдельных случаях лазя по чердакам, сами вывозят хлеб из амбаров, ломают замки, сверлят полы, под видом обыска на самогон делают обыски на хлеб. С милицией делают подворные обходы (везде) и даже аресты». Только в одной Ленинской волости Ливенского уезда «были незначительные перегибы, но там и не было работы». Давался и прогноз на будущее: «нужно ждать не только единичных случаев, но и в отдельных районах массовых перегибов» [3, 160].
Орловские коммунисты воспринимали эти действия как начало серьезной работы, перестройку на военный лад: «Ведь мы перестраиваемся на военную ногу, без взысканий не обойдешься». Приветствовал воинственный подъем и председатель губкома: «Мы перешли от спячки к действительной работе по-большевистски» [3, 110]. Примечательна и военизированная лексика партийных докладов: «зачистка платежей», «опыт и темп боевой кампании». На местах применение этой статьи превратилось в главный метод обеспечения хлебозаготовок.
13 февраля 1928 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление о широком применении ст. 107 УК РСФСР «в целях ускорения проведения хлебозаготовок». Привлекаться должны были те лица, которые имели 2-3 тыс. пудов хлеба и не вывозили его. Это решение Политбюро во многих местах было невыполнимо, поскольку крестьян, имевших такое количество хлеба, практически не было. «Планку» применения статьи стали снижать, в Тамбовской губернии она была снижена до 500 пудов, на практике же судили тех, кто имел 200300 пудов [5, 41].
В деревню направляли уполномоченных, в среднем по 15-20 из уезда в волости и 12-15 из волости в село [3, 159]. В январе районным и уездным судам было предоставлено право решать дела по обвинению должностных лиц в нарушении правил о хлебозаготовках. На практике это вылилось в привлечение к судебной ответственности лиц, не обеспечивших высокие темпы хлебозаготовок, как правило, сотрудников среднего и низшего звена.
Для региональной партийной элиты была свойственна не только безоговорочная поддержка указаний Центра, но и стремление перевыполнить задание, чему активно способствовала возможность применения репрессий. Окрыленные успехом, губернские должностные лица зимой 1928 г. уже не боялись повышения плана хлебозаготовок, напротив, высказывались за его повышение, «чтобы иметь некоторую страховку». Так, в телеграмме наркома торговли А.И. Микояна для Орловской губернии устанавливался мартовский план в
1,2 млн. пудов, а бюро губкома проголосовало за 1,5 млн. пудов [3, 121]. Рвение орловских партийцев не осталось незамеченным. На 20 марта было выполнено 100,6% годового плана. 24 марта 1928 г. приказом Наркомторга РСФСР была объявлена благодарность орловским заготовителям [1, 56].
Результаты, в 2,5 раза превышавшие прошлогодние [6, 7], были достигнуты очень дорогой ценой. Большинство дел по 107 ст. фабриковалось с грубейшими нарушениями правовых норм. К 1 апреля 1928 г. в Орловской губернии было привлечено 418 хозяйств, из них только по 281 хозяйству дела рассматривались в суде [7, 12]. Применение 107 ст. имело не сплошной, а выборочный характер. К уголовной ответственности привлекались не все располагающие запасами хлеба хозяйства, а лишь некоторые из них. В.А. Ильиных считает, что «нужно было не разорить зажиточных крестьян, а напугать их» [8, 243]. Главным объектом психологического давления были не кулацкие хозяйства. Репрессии против кулаков, прикрываясь классовой избирательностью, были направлены на то, чтобы заставить всех держателей хлеба — середняков — ускорить его реализацию.
Во время хлебозаготовительных кампаний широко практиковалась конфискация имущества и скота. По некоторым делам хлеб вообще не был конфискован ввиду его отсутствия, и, следовательно, люди были осуждены с конфискацией имущества и с наложением штрафа лишь на основании непроверенных данных: якобы осенью 1927 г. они покупали и продавали хлеб. Через нарсуды в Орловской губернии по ст. 107 было конфисковано 83 372 пуда зернопродуктов, 23 мельницы, 11 крупорушек, 3 толчеи, 5 шерстобоек, 9 маслобоек, 24 различных сельскохозяйственных машин, 91 голова крупного скота, 210 голов мелкого и оштрафовано крестьян на 7784 руб. [7, 12]. Обращает на себя внимание незначительный размер хлебных изъятий по сравнению с сельхозтехникой. Таким образом, со всей очевидностью перед нами встает превентивность и социальная направленность репрессивного механизма в деревне.
Большинство этих дел пересматривалось специальной комиссией губкома и губсуда. Во время проверки были найдены записки уполномоченных о том, чтобы создать дело даже при отсутствии доказательств хранения хлеба; также обнаружилось, что волостные органы заранее определяли приговор.
Следствием грубого вмешательства в ситуацию на крестьянском рынке стала полная его дезорганизация. В городах появились очереди за хлебом, была введена карточная система. В такой ситуа-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
ции, опасаясь возмущения рабочих и беспокоясь о судьбе новой хлебозаготовительной кампании, в Орловском Окрпартбюро в начале лета 1928 г. заговорили о «развязывании рынка» [7, 22-23]. Временное отступление на хлебозаготовительном фронте не было исключительно региональной импровизацией. Оно шло в русле директив из Центра, обеспокоенного сокращением посевной площади и падением производительности крестьянских хозяйств. 19 июля в ЦЧО было направлено постановление СНК за подписью А.И. Рыкова с требованием воспретить применение чрезвычайных мер. Устанавливалась директивная цена за пуд ржи у заготовителей в 96 к. [7; 3, 4], но на рынке цена на пуд ржи доходила до 2 р. 50 к. В апреле-июне 1928 года судами Орловской губернии было осуждено уже 56 человек с конфискацией имущества на сумму 7140 рублей (в среднем 127,5 рубля на человека) [9, 26]. Такое резкое снижение было вызвано и тем, что к лету 1928 года стало ясно, что применение статьи 107 не обеспечивало решения проблемы хлебозаготовок. Но 20 июля
1928 года на первой конференции ВКП(б) Орловского округа секретарь Обкома ВКП(б) ЦЧО И.Г. Бирн назвал идеальным применение чрезвычайных мер на основе революционной законности во время хлебозаготовок. Однако неясным оставался вопрос о количестве укрытого хлеба, за который можно было привлекать к ответственности. Эта неясность определялась нечёткостью определения понятия «кулак». Размытость официальных признаков социально-экономической градации хозяйств давала возможность отнесения к кулацкому практически любого крестьянского двора, так или иначе втянутого в рыночные отношения. Поэтому многие уполномоченные слишком широко толковали само понятие «кулак».
В такой ситуации каждый уездный комитет ВКП(б) в целях предотвращения новых перегибов сам определял порядок применения этой статьи. По постановлению бюро Новосильского уездного комитета ВКП(б) ЦЧО разрешалось применять статью 107 только там, где не действуют методы агитации. Бюро Елецкого уездного комитета ВКП(б) ЦЧО разрешило применять эту статью только по личному указанию секретаря комитета ВКП(б). На протяжении 1928 года неопределён-ность в применении статьи 107 сохранялась. Это приводило к противоречиям между прокуратурой, которая отстаивала необходимость распространения данной статьи на всех торговцев хлебом, и местным партийным и советским руководством, считавшим, что в отдельных случаях применять данную статью к ним нельзя. Только после указа-
ний центральных партийных органов позиция прокуратуры получила поддержку и на местах.
Почти во всех партийных документах о хлебозаготовках было понятие «перегибы». Этот термин оказался очень удобным для перекладывания ответственности за негативные последствия осуществлявшейся политики с авторов этой политики на практических исполнителей, при том что неизбежность «перегибов» была изначально очевидной. «“ Перегибы”» становятся органическим свойством командно-репрессивной политики, поскольку провозглашаемые ею цели находятся в прямом противоречии с методами достижения этих целей. Непосредственное и быстро растущее участие в осуществлении сталинской политики карательных органов — ОГПУ, НКВД, суда и прокуратуры — в равной мере довлело и над крестьянством как объектом политики хлебозаготовок, и над местной властью как исполнителем этой политики» [10, 38].
Главной пружиной механизма «перегибов» являлась статья 111 УК РСФСР, которая стала применяться «по отношению к работникам государственного, общественного и кооперативного аппарата», проявившим «расхлябанность, головотяпство, бездействие и халатность». Противоречие между словом и делом ставило исполнителей в двусмысленное и ложное положение. Не все могли выдержать это противоречие. На совещании в ЦК 24 апреля представитель Курской губернии сообщил: «...у нас некоторые работники от этой работы заболели. Есть... один работник, который... сидит в психиатрической больнице и все время составляет пятидневки, как они выполняются» [10, 45].
Сталинская политика нуждалась в исполнителях, способных беспрекословно выполнить любое задание. Чистка кадров от не способных принять такую систему отношений в партии началась с низовых деревенских работников уже в январе 1928 г. Она обусловливалась превращением ВКП(б) из политической партии в организацию команднорепрессивной системы, отличающейся жесткой подчиненностью нижестоящих органов Центру, принятием директив и распоряжений как боевых приказов, запрещением любой оппозиции к руководству. О масштабах применения репрессий против низового партийного и хлебозаготовительного аппаратов свидетельствуют данные Орловского Окружкома. За осень 1927 — весну 1928 г. к ответственности был привлечен 551 человек, из них 122 партийца, 31 комсомолец и 288 беспартийных. С работы было снято 137 человек, отдано под суд 153, выговоры и взыскания настигли
ИСТОРИЯ
251 человека. 10 человек были исключены из партии, 2 — из комсомола [7, 10].
Хлебозаготовительная кампания 1928/29 г. уже с самого начала, с июля 1928 г., стала внушать власти серьезные опасения. Черноземное крестьянство летом 1928 г. столкнулось с новыми способами работы «под заказ» — контрактацией и закупкой урожая на корню. Кредит доверия власти со стороны населения был существенно подорван: «...нас стараются поймать, чтобы власти по амбарам не ходить» [11, 104]. Усилились слухи о войне, о предстоящих реквизициях по примеру 1918-19 гг. [12, 23]. Новая кампания разворачивалась на фоне продолжавшихся хлебозаготовок, ставших круглогодичными. Контрактация по твердой низкой цене при непредсказуемом урожае и росте цен оборачивалась для крестьян опасностью не рассчитаться с многочисленными платежами.
Население осталось без хлеба уже в начале зимы
1929 г. Крестьяне выпекали хлеб с примесью суррогатов. В Дмитровском районе Орловского округа суррогатами питались 80 из 320 дворов. Чтобы стимулировать приток хлеба, местные руководители инициировали добровольную сдачу — организовывали красные обозы. Обострилось и противостояние городским рабочим: «власть только обращает внимание на рабочего, а служащий или крестьянин-бедняк с голоду издыхай». Но и горожанам было нелегко: в спецсводке Орловского Окружного отдела ОГПУ от 25 февраля сообщалось о панических настроениях горожан в связи с недостаточным снабжением [13, 122, 125].
Городским жителям негде было взять хлеб, так как в деревне продолжали свирепствовать заготовители. Появляться на рынке с хлебом стало опасно. Полехов называли «контрреволюционерами в хлебозаготовках» [14; 29, 35]. При виде уполномоченных крестьяне разбегались с рынка, бросая и хлеб, и лошадей.
Весной 1929 г. был нанесен удар по владельцам мельниц. Выездные сессии суда наскоро выносили обвинительные приговоры, мельников арестовывали, мельницы отбирались и передавались в аренду советским организациям. На отдельных мельников налагались крупные штрафы до 5000 рублей. Раскручиваемый репрессивный механизм не мог наносить точечные удары, в его поле действия неминуемо попадали все крестьяне. 4 апреля сотрудники ОГПУ направили в Орловскую прокуратуру письмо о применении уполномоченным по хлебозаготовкам Быченко в Малоархангельском районе арестов для крестьян-се-редняков, не сдавших хлеб. «Зачем соввласть го-
ворила и писала, — недоумевали крестьяне, — что при заготовках принудительных мер применяться не будет, а на самом деле, как и в прошлый год, за то, что середняк излишков хлеба не имеет, его арестовывают и гонят» [14; 30, 42].
Проведение классовой линии с новой силой началось во время майско-июньских заготовок. Центром предписывались так называемые «новые методы» работы. Они предполагали инициировать принятие поселенной разверстки «общественными организациями». Обком ЦЧО направил в помощь окружным парторганизациям 148 коммунистов. Окружные комитеты командировали в районы от 74 (Борисоглебск) до 150 (Курск) человек. Наибольший резерв должны были бросить районные организации на непосредственный участок фронта, иначе хлебозаготовки в разгар посевной кампании назвать трудно, — в село. По сообщению из Белгорода: «Из города командировано в районы 111 человек, из районов по селам послано свыше 400 коммунистов» [14, 124].
Наступление на рынок прикрывалось циркуляром от 18 мая, предписывающим в целях борьбы со спекуляцией создать разветвленную осведомительную сеть из бедняков и батраков, чтобы выявлять хлебных спекулянтов и перекупщиков в городе и деревне [14, 194].
Контрольная цифра хлебозаготовок должна была накладываться на 20% крестьянских дворов, при этом предполагалось принятие задания на сельском сходе: власть при сохранении эффективных фискальных возможностей общины стремилась инициировать поддержку крестьянства, проведение политики от лица большинства жителей деревни, искусно разжигая при этом антагонизм.
Агенты партии на селе должны были при соблюдении директив проявлять «инициативу, самодеятельность и активность в деле усиления хлебозаготовительной кампании» [15, 8]. В условиях поиска 20% зажиточных хозяйств при большом плане изъятия хлеба инициативность обернулась тем, что раскладкой было охвачено большинство дворов. Как общую тенденцию следует отметить стремление под разными предлогами местных работников довести «в виде опыта» план хлебозаготовок до середняцких и даже бедняцких дворов. В селе Березовка из 56 домохозяев повестки были вручены 46, излишки были высчитаны в размере от 14 пудов с «кулака» до 6 кг хлеба с беднячки. Другая крайность была продемонстрирована в Богородском сельсовете Малоархангельского района, где весь план возложили на одного кулака и двух священников [16; 3, 15]. Требование вывез-
УЧЕНЫЕ ЗАПИСКИ
ти хлебные излишки предъявлялось даже служителям культа, не имевшим земельных наделов.
Активность заготовителей сказалась в «увлечении» массовым возбуждением уголовных дел. Окружком рекомендовал не передавать дела в суд до принятия мер административного порядка, усиливая, таким образом, беззаконный административный нажим. В Обкоме отмечали недостаточность применения решительных мер. Секретарь Обкома И.Г. Бирн указывал: «При проведении репрессий сплошь и рядом либеральничают, медлят, уговаривают».
Самодеятельность заготовителей отразилась на увеличении государственного заказа: в Троснян-ском районе Орловского округа вместо 5000 тыс. пудов разверстали по сельсоветам 8000 тыс. [15, 8]. При этом 5%-ное отчисление от заготовок и 10%-ное от гарнцевого сбора в пользу нуждающейся бедноты игнорировалось. Аналогичная ситуация была зафиксирована и в Россошанском округе.
«Крестовый поход» партии за хлебом в майско-июньскую кампанию 1929 г. имел огромные последствия. Первый секретарь Обкома ВКП(б) ЦЧО И.М. Варейкис во время своего визита в Орел назвал хлебозаготовки «железной метлой, расчищающей путь для коллективизации сельского хозяйства». В ходе этой кампании был раскручен маховик репрессий, направленных против крестьян. Были также дифференцированы формы изъятия хлеба в деревне: «контрольные цифры» для «кулаков», которых в относительно бедной черноземной деревне искали в угоду спущенным из Центра показателям, «самообложение» и «самообяза-тельство» для середняков и «красные обозы» для бедняков. «Массовая работа» во время хлебозаготовок, как и политика фаворитизации бедноты, была нацелена на раскол деревни, разжигание социального антагонизма для облегчения дальнейшего наступления на деревню.
Новая хлебозаготовительная кампания 1929/
1930 г. должна была пройти ударно и в сжатые сроки — до 1 января 1930 г. Мобилизовался весь партийный и советский аппарат. Районные организации в сельские ячейки и сельсоветы командировали на 2 недели бригады по 7-8 человек в каждый сельсовет. Сельские ячейки прикрепляли уполномоченных к отдельным населенным пунктам, они проводили собрания с беднотой. Административная пирамида контролировалась многочисленными уполномоченными райкомов и Ок-ружкома [15; 93, 175].
Районным парторганизациям в арсенале методов работы предписывалось иметь в обязательном порядке судебно-административные против
тех, «кто окажет сопротивление нашим мероприятиям». Бюро Малоархангельского райкома постановило: «Пассивное отношение, хвостические крестьянские настроения, безответственность, бюрократический подход к делу, благодушие, казенные взгляды и т.п. вредные явления объявить несовместимыми с политикой партии и вести с ними решительную борьбу». Кроме того, «форсировать вопрос с ускорением срока выполнения плана» [15; 93, 94]. Несмотря на всю пафосную партийную демагогию, в таком постановлении чувствуется и безграничность административного произвола, и суровый принцип естественного отбора для сотрудников низового аппарата.
Военизированный тон был и в предписаниях для работы с населением. Деревенские общественные организации (ККОВ, кооперативные организации, профсоюзы, комсомол) приводились «в боевую готовность». На базе общин в августе 1929 г. создавались комиссии содействия по хлебозаготовкам, в них должны были входить «передовые и преданные» Советской власти «лучшие бедняки и середняки», способные выполнить поручения партии: создавать общественное мнение, организовывать красные обозы и т.д. Состав комиссий предварительно рассматривался ячейками и группами бедноты, во многих селах оставляли тех, кто хорошо, с точки зрения власти, зарекомендовал себя во время майско-июньских заготовок. Зажиточные крестьяне относились к комиссиям негативно, справедливо усматривая в этом угрозу разрушения социального мира в деревне: «нам комиссии не нужны, а если власти нужен хлеб, то пусть она сама берет, а нас травить нечего» [15, 123].
20 августа 1929 г. Облисполком ЦЧО разослал на места директиву «О проведении решительных мер по борьбе с хлебной спекуляцией, мешочничеством и конкуренцией между хлебозаготовителями», предназначенную установить жесткий контроль над рынком и взять в административные тиски весь процесс заготовки хлеба. На учет в районные отделения милиции должны были встать «все хлебные спекулянты и перекупщики в городе и деревне», выявлялись связи между городскими и сельскими торговцами и посредниками. Проверялись гласные и негласные осведомительные работники розыска и милиции. Использовалась осведомительная сеть из числа бедняков и батраков, созданная в мае по циркуляру № 399/С. Спекуляция и мешочничество квалифицировались как «вредительство хлебозаготовительным мероприятиям», поэтому сведения о «вредителях» направлялись в ОГПУ. Сельсоветам и ККОВ запрещалось
под угрозой привлечения к ответственности должностных лиц выдавать справки на право покупки хлеба. Контроль над перевозками хлеба частниками вменялся органам транспортного ГПУ и железнодорожной охраны. Осведомителей направляли и на ссыппункты для контроля над деятельностью заготовителей. Все мероприятия по обеспечению хлебозаготовок милиция должна была координировать с ОГПУ и прокуратурой [15, 194].
В Орле был проинструктирован весь активностроевой состав милиции и уголовно-розыскного отдела, устанавливалось наблюдение за всеми базарами в городе и окрестностях, крестьянам запрещалось покупать хлеб на рынках до 12 часов дня. В поле зрения милиции попали не только местные посредники, но и полехи. Задержанных лиц привлекали к ответственности, а их подводы с зерном направляли на ссыппункты [15, 191]. В районах надзор за перекупщиками вели участковые милиционеры, сельсоветы, ККОВ, местные осведомители.
В отчете о ходе хлебозаготовок в Орловском округе от 9 сентября 1929 г. упоминалось о проведенной операции ОГПУ, в ходе которой задержали 41 «частника-хлебника» (23 в Орле, 10 в Болхове, 7 в Кромах, 1 в Змиевке). Оздоровляющее, как отмечалось в документе, влияние операции на рынок заключалось в том, что оставшиеся частники, опасаясь репрессий, не покупали продуктов по ценам выше конвекционных, и весь привозимый на рынок крестьянами хлеб поступал в заготовительные организации. Облавы на рынке привели к падению цены на хлеб: в начале сентября пуд ржаной муки стоил 7 рублей, 8 сентября — 5 рублей. В городе Рыльске Льговского округа на рынке всех крестьян с хлебом, в том числе и бедняков, задерживали, а хлеб отбирали. Таким образом, «оздоровление» рынка означало его ликвидацию [15, 303].
Одной из главных трудностей, с которой столкнулись функционеры во время новой кампании, было создание мифа о поддержке населением хлебозаготовок. Добиться принятия крестьянством контрольной цифры масштабных заготовок было сложно. При обсуждении плана хлебозаготовок в селе Ломное вдова-беднячка принесла за пазухой кусок хлеба: «Нате вам хлеба, а больше у меня нет». В Каменском районе было отданы под суд 4 председателя сельсовета, названные «подкулачниками», и председатель колхоза. Они обвинялись в организации групп кулачества с целью провала планов на собраниях. Отказывались вывозить хлеб и отдельные колхозы. В Буде-новском районе 9 членов колхоза «1 Мая» на собрании заявили: «По колено в крови станем, а хлеб не отдадим» [15; 302, 307].
В разгар хлебозаготовительной кампании в декабре 1929 г. оказалось, что одних «новых методов» было недостаточно. Ставились ударные задачи перестройки «всей системы и методов работы хлебозаготовительного аппарата с тем, чтобы превратить последний из приемщиков хлеба в актив, организующий хлебозаготовительную работу на селе». Общественные методы работы увязывались с репрессиями. Поощрялось соревнование между отдельными районами и селениями, ставилась задача «создания общественной обстановки на селе, обеспечивающей возможность опереться на бедняцко-середняцкие массы для понуждения держателей к сдаче излишков хлеба, принятия мер общественного воздействия и законных репрессий к злостным держателям и дезорганизаторам рынка, спекулянтам и т.д.» [15, 322]. Так создавалась полномасштабная система выкачивания ресурсов из деревни.
Таким образом, в конце 1920-х гг. репрессивная практика стала частью взаимоотношений власти и крестьянства. Хлебозаготовительный кризис 1927/28 г. в Центральном Черноземье был спровоцирован увеличением государственного задания и являлся скорее кризисом во взаимоотношениях деревни, стремящейся к реализации свободной экономической инициативы, и государства, ставшего на путь модернизации за крестьянский счет. Хлебозаготовительные кампании превратились в хлебозаготовительный фронт. Одним из важнейших условий репрессивной практики стала ее поддержка провинциальными партийцами. Для широкомасштабного выкачивания средств из деревни использовались финансовые, агитационные и административные ресурсы. В период с 1927 по
1929 г. в ходе «борьбы за хлеб» была апробирована система методов экономического и политического воздействия на крестьян, которые в дальнейшем широко применялись во время коллективизации. Раскручивался репрессивный механизм, в его поле действия неминуемо попадали все крестьяне, а также члены советских и низовых партийных организаций. В социальной плоскости власть делала ставку на раскол деревни, фаворитизацию бедноты и изоляцию «кулаков». Создание социальной базы на селе из сельских пролетариев в 1929 г. стало подкрепляться иллюзией добровольности сотрудничества с властью. С этой целью был задействован общинный механизм. На примере Центрального Черноземья видно, как система репрессий с самого начала приобретала в деревне, располагавшей основной массой человеческих и материальных ресурсов, широкий, практически всеобщий характер.
УЧЕНЫЕ
ЗАПИСКИ
Библиографический список
1. ГАОО. Ф. П.-1. Оп. 1. Д. 1947.
2. ГАРФ. Ф. 393. Оп. 74. Д. 93.
3. ГАОО. Ф.1. Оп. 1. Д. 2109.
4. ГАОО. Ф. П.-48. Оп. 1. Д. 197.
5. Есиков С.А. Коллективизация в Центральном Черноземье: предпосылки и осуществление (1929-1933). — Тамбов, 2005.
6. ГАОО. Ф.1. Оп. 1. Д. 2156.
7. ГАОО. Ф. П.-48. Оп. 1. Д. 43.
8. Хлебозаготовительная политика Советского государства в Сибири в конце 1920-х гг. — Новосибирск, 2006.
9. Мигущенко О.Н. Влияние социально-экономической политики государства на формирование правосознания сельского населения (на материалах Центрально-Черноземной области 1928-1934 гг.). Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора юридических наук. — М., 2008.
10. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Документы и материалы. — Т. 1. — М., 1999.
11. ГАОО. Ф. П.-48. Оп. 1. Д. 33.
12. ГАОО. Ф. П.-48. Оп. 1. Д. 23.
13. ГАОО. Ф. П-48. Д. 98.
14. ГАОО. Ф. П-48. Д. 214.
15. ГАОО. Ф. П-48. Д. 198.
16. ГАОО. Ф. П-48. Д. 218.
«STRUGGLE FOR BREAD» AS THE MAIN MAINTENANCE OF A POLICY OF THE PARTY CONCERNING PEASANTRY IN 1927-1929 (ON A MATERIAL OF THE CENTRAL BLACK EARTH REGION)
This article is devoted to studying of the repressive practice of the power in the Central black earth region during grain-collection campaigns in the late twenties On the basis of the archival sources introduced in a scientific turn for the first time, proved that repressive measures were caused by «struggle for bread» as the main maintenance of a policy of Bolsheviks in a village. The system of methods of economic and political influence on the peasantry was approved at that time and further used at collectivisation. The repressive mechanism concerning both peasantry and the Soviet, cooperative and party device was untwisted. «The fists» allocated by sociopolitical criteria became the main object of reprisals. Formation of a social base of the power in a village was accompanied by a policy of splits of a village and favoritization of poor.
Key words: reprisals, peasantry, the Central black earth region, a fist, a poor man, grain-collections, the power, party.
I.V. GONCHAROVA
