CC BY
5
УДК 94(438).071; 94(47).073 DOI: 10.31249/hist/2023.04.03
КОМЗОЛОВА А.А. * БОЛЬШОЙ РУССКИЙ БАРИН В ЛИТВЕ: ВИЛЕНСКИЙ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОР КНЯЗЬ НА. ДОЛГОРУКОВ (1831-1840)
Аннотация Статья посвящена взглядам и деятельности князя Н.А. Долгорукова на посту виленского генерал-губернатора (18311840). Рассмотрены различные пути и методы умиротворения северо-западных губерний, которые использовались российским правительством после подавления польского восстания в 1831 г. Основное внимание уделено отношению Долгорукова к польскому дворянству.
Ключевые слова: Российская империя; Северо-Западный край; Комитет западных губерний; польское восстание 1830 г.; российское дворянство; виленские генерал-губернаторы; Н.А. Долгоруков.
KOMZOLOVA A.A. The great russian gentleman in Lithuania: the governor-general of Vilna prince N.A. Dolgorukov
Abstract. The article is devoted to views and the activity of prince N.A. Dolgorukov, governor-general of Vilna (1831-1840). Various ways and methods of pacification of Northwestern region that were used by the Russian government after the suppression of the Polish uprising of 1830 are considered. The article focuses on Dol-gorukov's attitude to the Polish nobility.
Keywords: Russian Empire; Northwestern region; Committee of Western Provinces; Polish uprising of 1830; russian nobility; governor-generals of Vilna; N.A. Dolgorukov.
* Комзолова Анна Альфредисовна - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник отдела истории Института научной информации по общественным наукам РАН (ИНИОН РАН); lizeze@yandex.ru
Для цитирования: Комзолова А.А. Большой русский барин в Литве: виленский генерал-губернатор князь Н.А. Долгоруков. (Статья) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 5: История. - Москва : ИНИОН РАН, 2023. - № 4. - С. 37-56. -DOI: 10.31249/hist/2023.04.03
Наличие института генерал-губернаторства обусловливалось особым административным статусом пограничных территорий Российской империи, включая и земли бывшего Великого княжества Литовского, присоединенные в результате разделов Речи По-сполитой в конце XVIII в. Генерал-губернаторства представляли собой своеобразные, территориально обособленные «арены», в рамках которых начальники краев имели возможность проводить достаточно самостоятельную национальную политику [9, с. 430]. Персональный характер власти генерал-губернаторов на западных окраинах становился особенно наглядным в периоды острых внутренних и внешнеполитических конфликтов, таких как польские восстания 1830-1831 гг. и 1863-1864 гг., когда личностный фактор оказывал заметное влияние на процесс принятия решений.
Князь Николай Андреевич Долгоруков (1792-1847) занимал пост виленского генерал-губернатора с августа 1831 г. по март 1840 г. Генерал-губернатору были подчинены Виленская, Гродненская и Минская губернии, а также Белостокская область1 - территории исторической «Литвы» (ныне - современной Литвы, Беларуси и Польши).
1 С 1 декабря 1830 г. по 10 июня 1831 г., в связи с польским восстанием, Виленская, Гродненская и Минская губернии находились на военном положении и были под начальством главнокомандующего Действующей армией графа И.И. Дибича-Забалканского, а затем, в связи с перенесением боевых действий на территорию Царства Польского, - под управлением главнокомандующего Резервной армией графа П.А. Толстого. С 23 декабря 1830 г. для управления Вилен-ской и Гродненской губерниями был назначен временный военный губернатор, а с 30 октября 1831 г. его власть была распространена и на Белостокскую область. Первоначально, 24 декабря 1830 г., на эту должность был назначен М.Е. Храповицкий, а 23 августа 1831 г. его сменил князь Н.А. Долгоруков. 22 января 1832 г., после окончательной отмены военного положения в этих губерниях, была учреждена должность виленского военного губернатора и генерал-губернатора гродненского и белостокского. 15 января 1834 г. под управление виленского генерал-губернатора была передана и Минская губерния [3, с. 66, 67; 1, с. 17].
Долгоруков вступил в управление «литовскими» губерниями еще в период русско-польской войны 1830-1831 гг., последовавшей после восстания в Варшаве в ноябре 1830 г. Литовско-белорусские земли оказались охвачены волнениями с весны 1831 г., причем восстание происходило здесь обособленно по отдельным уездам. Подняв восстание в своем уезде, шляхта немедленно избирала из числа местных землевладельцев уездное повстанческое правительство и главнокомандующего уездными войсками. Правительства каждого уезда объявляли акты восстания, приводили население к присяге, объявляли рекрутский набор в повстанческие войска, издавали воззвания, призывая крестьян и мещан взяться за «оружие для отыскания отечества и свободы». Например, в Ново-грудском уезде Гродненской губернии предводитель дворянства перешел на сторону повстанцев и возглавил нападение на склад армейского провианта1. В начале июня 1831 г. в Литву вошли польские войска, и власть на местах в этот период фактически контролировалась польскими генералами Д. Хлаповским, А. Гел-гудом и Г. Дембинским. В августе 1831 г., после отхода польских войск на территорию Царства Польского или за границу Пруссии, восстание на белорусско-литовских землях фактически прекратилось [15, с. 261, 263, 310, 311, 315, 327].
Время управления князем Долгоруковым белорусско-литовскими губерниями оказалось периодом выработки целого ряда решений, благодаря которым произошла стабилизация политического положения в этом регионе после польского восстания 1830 г., система местного управления была приведена в соответствие с общеимперскими образцами, а также был намечен дальнейший курс по его интеграции в состав Российской империи. Помимо ряда репрессивных мероприятий, конфискации имений польских повстанцев и противодействия влиянию польской эмиграции, в этот период проводилась политика так называемого «разбора шляхты», велась борьба с фальсификацией документов на дворянство [8, с. 113-153, 203-210]; были подготовлены условия для проведения инвентарной реформы 1844 г. [13, с. 142-147]; осуществлены реформирование местной судебной системы и реор-
1 Российский государственный исторический архив (далее - РГИА). Ф. 561. Оп. 1. Д. 107. Л. 34, 38.
ганизация земской полиции [3, с. 70-76]; изменены административные границы уездов Виленской губернии и т.д.
Вместе с тем в историографии деятельность Долгорукова фактически является «белым пятном», и он остается «в тени» других, более харизматических и жестких руководителей Западного края, таких, например, как М.Н. Муравьев-Виленский или киевский генерал-губернатор Д.Г. Бибиков. В советской историографии взгляды представителей «царского правительства» изучались довольно бегло. Среди современных работ можно выделить лишь монографию В.С. Шандры, посвященную истории генерал-губернаторской власти на территории Малороссии, Юго-Западного края, Новороссии и Бессарабии в XIX - начале XX в., в которой в том числе достаточно подробно освещается и пребывание князя Долгорукова на посту харьковского, полтавского и черниговского генерал-губернатора [18, с. 127-132, 139, 141, 142, 144, 165, 383], однако за рамками этого исследования остается его деятельность в белорусско-литовских губерниях.
Отчасти такое историографическое «забвение» Долгорукова связано с тем, что конец его карьеры оказался довольно бесславным. По свидетельству барона М.А Корфа, на смертном одре Долгоруков, в то время генерал-губернатор в Харькове, оставил императору Николаю I письмо, которое было вскрыто после его кончины. В письме он признался царю в том, что вследствие «стесненных обстоятельств» растратил свыше 40 тыс. рублей казенных денег. Эта «грустная история» произвела тяжелое впечатление на императора, а в светском обществе хотя ранее и было известно о мотовстве Долгорукова, но никто, однако, «не воображал, чтобы он мог кончить так, как оказалось после его смерти» [4, с. 376-377].
На страницах воспоминаний, посвященных князю Долгорукову, современниками прежде всего был создан образ администратора, имевшего репутацию слишком мягкого человека и слабого руководителя, который потакал местной польской элите. Мемуаристы в основном сосредоточили внимание на человеческих недостатках и изъянах князя Долгорукова. Например, М.А. Корф характеризовал его как «человека очень умного, но крайне расточительного»; более того, «при всем уме и административных дарованиях», Долгоруков никогда не отличался «особенной стро-
гостью правил» в денежных вопросах [4, с. 376]. По словам М.Н. Муравьева, служившего в 1831-1835 гг. гродненским губернатором, в Вильне Долгоруков, «человек преданный женщинам», «при запутанности своих домашних дел», сделал много долгов и вследствие этого был «под влиянием польских магнатов, у которых занимал деньги» [11, №» 11, с. 424; 11, № 12, с. 627, 628].
Пожалуй, едва ли не исключением являются воспоминания Н.В. Сушкова, который служил под началом Долгорукова в должности минского губернатора в 1838-1841 гг. Сушков давал наиболее положительные оценки деловым качествам князя: «Труда он не боялся; работать с ним было легко; всякий вопрос он разрешал спокойно; все обстоятельства дела схватывал на лету, возражениями не волновался, не отстаивал по упрямству ошибочного порой взгляда, мысли, намерения; слушал бумаги как немногие умеют слушать...» По мнению мемуариста, на посту главного начальника края Долгоруков «действовал решительно и твердо, но, с тем вместе, справедливо и человеколюбиво» [17, с. 173-174, 171].
В Вильне князь Долгоруков собственным примером демонстрировал многообещающие, как казалось, перспективы политики сближения русского и польского обществ, стирания политических и культурных границ между ними. Жандармский офицер А.И. Ломачевский, профессионально надзиравший за состоянием дел на местах, вспоминал, что вокруг генерал-губернатора «дружно теснилось» польское высшее общество, а князь Долгоруков был окружен «царским блеском»: «Никогда еще Вильна не видала в своих салонах такого обилия звезд и такой пестрой толпы камергеров и камер-юнкеров, какою окружен был тогдашний начальник края. Вильна далеко не походила тогда на древле-русский город. В высшем и среднем кругу общества нельзя было услышать ни одного русского звука. Польский и французский языки были господствующими» [6, с. 253, 254].
В 1839 г. состоялось воссоединение белорусских униатов с Православной церковью, однако о какой-либо значимой роли в этом деле князя Долгорукова современники умалчивают. Митрополит Литовский Иосиф (Семашко), один из главных деятелей этого воссоединения, отмечал в воспоминаниях, что Долгоруков, представитель высшей русской аристократии, «играл удачно роль большого барина и тем, может быть, имел на латино-польскую
партию сильное влияние - в нем было что-то, разлагающее эту партию и подавляющее в ней противодействие». Но такое «разлагающее» влияние митрополит не столько связывал с сильной волей и целеустремленностью генерал-губернатора, сколько приписывал последствиям успешного подавления польского восстания. По его мнению, «при своем влиянии, князь Долгоруков мог бы много сделать для православия. Но он был индеферентист. Известны его слова, на завтраке у архимандрита, когда заспорили о латинах и православных: "не знаю, чья вера лучше, но кухня их лучше вашей". Князь Долгоруков ни на что бы важное не пошел» [16, с. 262].
В 1840 г. князь Долгоруков попал «в немилость» и был переведен из Литвы на должность генерал-губернатора в Малороссию, где и умер «в опале». Причиной неудовольствия Николая I послужил брак князя на разведенной польке. По словам Сушкова, в период пребывания в Вильне Долгоруков, «как человек свободный, неравнодушен был к легким и ловким паньям, т.е. замужним, вдовам и разводным... Тогда славилась между красавицами дочь графа Вавржецкого. Она вышла за графа Забеллу; на первом же бале молодая невольно привлекает на себя внимание главного гостя...» [17, с. 172]. Как отмечал Ломачевский, польские великосветские дамы «наперерыв одна перед другою» стремились добиться «предпочтения» вдового князя, «взаимно подставляя свои обворожительные ножки». Но когда одна из них «вышла победительницей и согласилась развестись с красавцем-мужем», император «предупредил князя, что, в случае женитьбы этой, он ему не слуга в Вильне» [6, с. 255], и отправил Долгорукова в Харьков. Эти свидетельства подтверждает и Ф.Я. Миркович, преемник Долгорукова на посту виленского генерал-губернатора. Император принял решение о кадровой замене еще в начале 1839 г., предупредив об этом Мирковича: «Князь Долгоруков хочет развести Забелло и жениться на его жене; я считаю неудобным после этого оставить его в Вильне...» [10, с. 413].
Разочарование Николая I в своем верном «слуге» было тем сильнее, что за все время управления краем Долгоруков в своих действиях прежде всего ориентировался на представления и пожелания императора. Со своей стороны, в первые годы его управления краем Николай I вполне одобрял деятельность Долгорукова.
Так, ознакомившись с рядом его программных предложений и заключений, император отмечал в апреле 1832 г.: «Надо отдать полную справедливость к[нязю] Долгорукову, что он всегда и везде действует отлично хорошо»1.
Одним из наиболее важных программных документов можно считать рапорт Долгорукова управляющему Главным штабом его императорского величества графу А.И. Чернышеву от 25 октября 1831 г.2, обсуждавшийся на заседании Комитета западных губерний 24 ноября 1831 г.3 Долгоруков предлагал в самой ближайшей перспективе сформулировать и реализовать ряд мер, которые призваны были способствовать достижению одной из главных задач российского правительства в этом регионе - удалить «преграды нравственному соединению литовцев и поляков с русскими». Другой важнейшей целью властей в отношении местных дворян, по его мнению, должно было быть стремление всемерно искоренить у них «мысли о правительстве представительном, коего пример в сопредельном Царстве Польском может волновать умы и здесь». Предложения генерал-губернатора включали такие проекты, как: постепенное преобразование католических и греко-униатских монастырей и духовенства, имевшего, «по богатству и значительности своей, сильное влияние на умы народа»; реорганизация местной полиции; сближение Литовского статута «с законоположениями российскими»; предоставление в Польше и Литве лицам русского происхождения в аренду имений, «ныне конфискованных от мятежников с тем, дабы таковые имения не были ни чрез какие сделки отчуждаемы от них во владение полякам и литовцам». Выдвигая задачи уравнивания положения русского и польского дворянства, генерал-губернатор особо подчеркивал необходимость «обуздания праздности польской молодежи» и предлагал разработать ряд распоряжений, которые бы «поставили ее в необходимость находиться на российской службе». С этой целью он считал возможным немедленно приступить к реорганизации в западных губерниях учебной части с тем, чтобы «учащиеся
1 РГИА.Ф. 1284. Оп. 17. Отд. 1. Стол 1. Д. 63. Л. 10-10 об.
2 РГИА.Ф. 1266. Оп. 1. Д. 9. Л. 227-229.
3 Журналы Комитета западных губерний / изд. подгот. Т.В. Андреева, И.Н. Вибе, Б.П. Миловидов, Д.Н. Шилов. - Санкт-Петербург : Дмитрий Буланин, 2017. - Т. 1 : 1831-1835 гг. (Далее - Журналы КЗГ.Т. 1). - С. 131-132.
43
имели более нравственности и здравого смысла, чем смутных мудрований, и не могли бы школ своих обращать в клубы политические, для чего нужно бы применить к оным правила военно-учебных заведений»1.
Во всеподданнейшем отчете князя Долгорукова [2] от 22 декабря 1832 г.2 эта программа была скорректирована. С одной стороны, генерал-губернатор считал необходимым смягчить некоторые репрессивные мероприятия, а с другой, он пытался выделить новые приоритеты в правительственной политике в западных губерниях. В частности, генерал-губернатор полагал, что дальнейшее преследование бывших участников восстания «уже бесполезно». «Ныне подозрительность правительства... - полагал он, -могут только ожесточить исступленников ложного польского патриотизма» [2, с. 179]. Одновременно Долгоруков предлагал: усилить административный надзор за католическим духовенством, прежде всего за монастырями; осуществить секуляризацию недвижимого имущества католического духовенства; ввести в местное судопроизводство русский язык вместо польского и т.п. Он также настаивал на проведении люстрации и учреждении обязательных инвентарей в помещичьей деревне, в частности, он предлагал «составить особое положение о взаимных правилах и отношениях дворян-помещиков и простолюдинов-жителей их земли».
Всеподданнейший отчет князя Долгорукова был рассмотрен на заседании Комитета западных губерний 17 февраля 1833 г. в присутствии самого генерал-губернатора3. Реализация некоторых предложений Долгорукова была либо отложена комитетом, либо в той или иной форме отклонена. Например, вопрос о введении обязательных инвентарей в помещичьих имениях был отложен Комитетом западных губерний на неопределенное время (а вернее, до начала реформы государственной деревни графа П.Д. Киселева) [13, с. 144-158].
1 РГИА.Ф. 1266. Оп. 1. Д. 9. Л. 227 об. - 228.
2 Н.В. Сушков, опубликовавший этот документ, ошибочно датировал его декабрем 1833 г. Точная датировка установлена на основании текста данного всеподданнейшего отчета, сохранившегося в архивном фонде Комитета западных губерний среди приложений к его журналам. См.: РГИА.Ф. 1266. Оп. 1. Д. 13. Л. 28-55.
3 Журналы КЗГ.Т. 1. С. 319-333.
Вместе с тем ряд инициатив виленского генерал-губернатора имел продолжение. Записка Долгорукова на имя Киселева (от 29 июня 1837 г.) положила начало обсуждению вопроса о пересмотре законодательства в отношении так называемых «вольных» людей в Литве. В 1840 г., после длительного рассмотрения в Министерстве государственных имуществ, Комитете министров, а затем и Комитете западных губерний вопроса об условиях раскрепощения «вольных» людей и возможности переселения их на казенные земли, были изданы положения, определившие их статус в казенных имениях [12, с. 393, 397]1.
Также получили поддержку планы Долгорукова по преобразованию духовных учебных заведений в светские в целях «сближения поляков с русскими совокупным образованием детей тех и других в общественных заведениях». Генерал-губернатор предлагал учредить в Вильне кадетский корпус, а в Гродне и Белостоке -благородные пансионы и лицеи. Летом 1833 г., в качестве пробного шага, Долгоруков совместно с гродненским губернатором М.Н. Муравьевым и попечителем Белорусского учебного округа Г.И. Кар-ташевским составил проект по преобразованию учебных заведений Гродненской губернии, предполагавший превращение католических приходских училищ в русские светские заведения и «освобождение» их от зависимости от католического духовен-ства2. 24 июня 1833 г. Долгоруков представил министру народного просвещения графу С.С. Уварову специальную записку, в которой подробно изложил свои представления о реформах духовных училищ и начальных светских школ3. В частности, обдумывая учебную программу в местных начальных училищах, генерал-губернатор считал необходимым вести преподавание там на родных языках учеников. Так, в Литве («Самогитии») он предлагал «обучать при сельских училищах, сверх преподаваемых предметов, чтению на жмудском (литовском. - А. К. ) языке»4.
1 Журналы Комитета западных губерний / изд. подгот. Т.В. Андреева, И.Н. Вибе, Б.П. Миловидов, Д.Н. Шилов. - Санкт-Петербург : Дмитрий Буланин, 2021. - Т. 2 : 1836-1840 гг. (Далее - Журналы КЗГ.Т. 2). - С. 527-532. - Заседание 16 июля 1840 г.
2 РГИА.Ф. 733. Оп. 66. Д. 64. Л. 88-92.
3 Там же. Л. 153-155.
4 Там же. Л. 154 об.
Среди предложений Долгорукова члены Комитета западных губерний особо выделили, в частности, вопрос о русской крестьянской колонизации. Долгоруков считал возможным организовать на собственно этнически литовских землях - в «Самогитии» -«несколько русских селений», чтобы «со временем коренные жители смешались с выходцами из российских губерний». Для этого, по его мнению, фактически достаточно было занять не затронутые «цивилизацией» пространства, «пожертвовав частию дремучих лесов и осушив болота». Комитет одобрил это предложение, полагая, что русские крестьяне «принесут в сей край, наиболее чуждающийся России, наш язык, наши обычаи и приверженность русских к престолу». В итоге обсуждений предложений Долгорукова комитетом был поставлен вопрос о переселении из «внутренних губерний» в «обширную и малонаселенную» Литву государственных крестьян1. Позднее, в 1835 г., Долгоруков представил императору предложение о «водворении солдат русского происхождения» в Северо-Западном крае «на постоянных квартирах», которое затем в ходе дискуссий было трансформировано в неосуществленный проект, предполагавший создание в этом регионе поселений пахотных солдат по образцу Новгородской губернии [13, с. 74-76].
После подавления восстания 1830-1831 гг. вопрос о лояльности польского населения северо-западных губерний оказался в фокусе основного внимания властей. Подтверждение этой лояльности было возведено в определенную бюрократическую практику, связанную с оформлением официальных справок, подписок и т.п. Еще в период восстания были введены особые процедуры, закреплявшие постепенный переход польского дворянства и шляхты Западного края из состояния мятежа в положение «потенциальных благонамеренных».
Согласно изданному в июне 1831 г. высочайшему указу, гражданские и военные власти западных губерний должны были выдавать польским помещикам, добровольно сложившим оружие, свидетельства об их явке, а у них отбирать подписки «в непоколебимой впредь верности» [19, с. 224]. Свидетельства выдавались не только тем, кто сложил оружие, но и тем, кто за этих лиц давал поручительства. В 1832 г. Долгоруков в рамках реорганизации по-
1 Журналы КЗГ.Т. 1. С. 324-325.
лицейского управления в качестве гарантии лояльности ввел для местных помещиков коллективные подписки на основе круговой поруки. В тексте такой подписки были обозначены некоторые правила «хорошего поведения». Помещики должны были ручаться «честью, имуществом и жизнью», что не только будут верны долгу верноподданнической присяги, но и будут сохранять в уезде «тишину и порядок», не допустят никакой противозаконной деятельности, распространения ложных слухов и т.п.1 По его мнению, «забвение же всего минувшего» прежде всего зависело от «дальнейшего поведения» дворянства и других сословий западных губерний 2
Князь Долгоруков, полагаясь на традиционные механизмы контроля, присущие бюрократической иерархии, стремился усилить надзор за лояльностью местной элиты - чиновников, помещиков, шляхты и духовенства. В июне 1832 г. по его распоряжению всем начальникам губернских казенных мест, под угрозой суда и других наказаний в случае «молчания и снисхождения относительно недостойных подчиненных», было предписано строго наблюдать за канцелярскими чиновниками. Следовало осуществлять надзор «относительно их нравственности поведения», как на службе, так и в домашней и общественной жизни, замечать «что-либо предосудительное или подозрительное» в их знакомствах, дружеских и родственных связях. Отсутствию политической лояльности генерал-губернатор не придавал исключительного значения, он не акцентировал внимания на ее особой угрозе для государственных устоев. Напротив, он ставил лояльность в один ряд с другими проявлениями «неправильного» поведения чиновников, считавшимися «недостойными»: это и «неприличные поступки», и «нескромность суждений», и в целом «неблагонамеренность и не-благонадежность»3.
В круг ответственности власти в «литовских губерниях» генерал-губернатор фактически включил надзор за процессом формирования национальной идентичности местных жителей и даже
1 Государственный архив Российской Федерации (далее - ГА РФ). Ф. 109. 1 экспедиция. Оп. 5 (1830 г.). Д. 448. Ч. 244. Л. 16-17.
2 Журналы КЗГ.Т. 1. С. 562.
3 ГА РФ.Ф. 109. 1 экспедиция. Оп. 5 (1830 г.). Д. 448. Ч. 244. Л. 140141 об.
определенное руководство этим процессом. Виленский генерал-губернатор считал, что в сознание местного населения, особенно привилегированных сословий, было возможно «вкоренить» убеждение в том, что в этом крае «так называемая польская национальность более существовать не может»1. Одновременно в их сознании следовало «возродить чувства русской национальности» с тем, чтобы в их «новом Отечестве» - Российской империи - поляки «послушны были всем властям и, хотя мечтая еще некоторое время, что они были поляки, вели бы, однако же, себя во всех случаях как должно истинным и вернейшим подданным»2. Главными критериями этого «возрождения» Долгоруков считал внешние формы поведения, прежде всего послушание властям и вообще благонамеренность. При определении целей правительственной политики в «литовских губерниях» он отдавал приоритет изменению «нравов» местных жителей, ориентируясь на общую задачу постепенной гомогенизации всего населения многонациональной империи. По словам Долгорукова, правительству необходимо было «перевоспитать» «самую нравственность обывателей здешнего края, сообразно общенародному духу Империи». Добиться этой цели было возможно лишь многолетней работой и «постоянным направлением всех пружин правительственного влияния к одной цели»3. Достижение в Северо-Западном крае прочной политической стабильности представлялось Долгорукову осуществимым лишь в долгосрочной и достаточно отдаленной перспективе, причем при отсутствии новых волнений и мятежей.
Оценивая права и привилегии польского дворянства западных губерний, князь Долгоруков указывал на необычность, аномалию в его положении, на отличия от положения российского дворянства. В частности, Долгоруков писал: «Два-три сильных, по богатству, связям, родству и лучшему образованию, помещика, действуя в ограниченном кругу уездного, более бедного, незнатного и невежествующего дворянства, имеют и должны иметь непосредственное влияние на [дворянские] выборы, на мнения, их отношения к разным лицам решают участь избираемых; окружая
1 РГИА.Ф. 1409. Оп. 2. Д. 5940. Л. 6.
2 Там же. Л. 49 об., 50.
3 Там же. Л. 48 об.
себя преданными людьми и любимцами, можно сказать клиентами, они действительно представляют каких-то патронов в уезде и продолжают слыть в понятиях простого народа магнатами древней Польши»1. В результате польские магнаты Литвы имели собственные, неподконтрольные правительству рычаги влияния - по определению Долгорукова, «невидимые силы», которые действовали в рамках этих патрон-клиентских отношений, сложившихся между богатыми помещиками, мелкой шляхтой и «верхушкой» крестьянских сообществ. Сохранение подобных связей, «унаследованных» от бывшей Речи Посполитой, по мнению Долгорукова, препятствовало задаче «слияния» местного дворянства с русским дворянством - или, по его выражению, «с древними поколениями коренных в государстве дворян»2.
Заметной тенденцией правительственной политики николаевского времени в отношении дворянства было стремление уравнять государственную службу со службой по выборам. Шагом в этом направлении стал закон 6 декабря 1831 г. о порядке дворянских собраний, выборов и службы [14, т. 6, № 4989; 5, с. 534-587]. Фактически вводя имущественный ценз, этот закон привел к значительному сокращению круга лиц, которые имели право участвовать в местных дворянских выборах. Хотя изменения были введены в рамках общероссийского законодательства, эта мера в наибольшей мере коснулась дворянства западных губерний, в составе которого значительное место занимала малоземельная и безземельная шляхта3. Также для дворян в бывших «польских губерниях» (Виленской, Гродненской, Минской, Волынской, Подольской, а также в Белостокской области) вводилось более строгое, по сравнению с остальной Российской империей, условие для пользования избирательным правом: они должны были ранее состоять на государственной службе, гражданской или военной, причем не менее 10 лет [5, с. 549].
Несмотря на весьма сомнительную лояльность польских дворян «литовских губерний», князь Долгоруков считал возмож-
1 РГИА.Ф. 1284. Оп. 17. Отд. 1. Стол 2. Д. 64. Л. 6.
2 Там же. Л. 2.
3 В частности, в 1836 г. в Гродненской губернии в дворянских выборах участвовало 224 избирателя, что составляло 28,9% от числа избирателей в 1830 г. (777 человек) [7, с., 29, 30].
ным возвратить им некоторые их привилегии, ограничение которых произошло вследствие поддержки восстания. Так, в мае 1832 г. он предложил разрешить участие в местных дворянских выборах тем полякам, кто получил прощение и имел свидетельства о добровольной явке с выражением их раскаяния в участии в восстании. Также он считал, что в выборах могли бы участвовать бывшие повстанцы, еще находившиеся под следствием, если они не содержались под стражей и не подозревались в совершении тяжких уголовных преступлений1.
Хотя эти предложения генерал-губернатора с некоторыми корректировками были поддержаны и министром внутренних дел Д.Н. Блудовым, и членами Комитета министров, но Николай I решительно возражал. По его мнению, если во время дворянских выборов в Литве для замещения соответствующих должностей оказался бы недостаток кандидатов, «действительно в правилах их несомнительных», следовало назначать на эти места чиновников «от короны». В итоге, по распоряжению императора Комитет западных губерний разработал компромиссный вариант правил для дворянских выборов в Виленской и Гродненской губерниях и Бе-лостокской области, которые были высочайше утверждены 31 октября 1833 г. и 16 января 1834 г. Главным аргументом этого компромисса стало признание «известной трудности» в привлечении на службу в «литовские губернии» благонадежных русских чиновников, в то время как «из местных жителей едва ли не самая большая часть навлекла на себя подозрение». Согласно этим правилам, в «литовских губерниях» не следовало допускать к выборам дворян, степень участия которых в восстании еще не была установлена. Получившие прощение и выразившие раскаяние поляки могли допускаться к дворянским выборам только в том случае, если они участвовали в восстании «без поднятия оружия и без подписания возмутительных актов». Причем князю Долгорукову предоставлялось право отстранять их от занятия выборных должностей и назначать на такие места чиновников по своему выбору, если он признавал таких лиц «в правилах их сомнительными». В свою очередь, на выборные должности могли назначаться чиновники «от короны» также из числа «прикосновенных к мятежу» поляков,
1 РГИА.Ф. 1284. Оп. 17. Отд. 1. Стол 2. Д. 64. Л. 2-7.
50
если они признавались генерал-губернатором «заслуживающими доверия»1.
При этом Комитет западных губерний отказался распространять эти правила на Минскую, а также на Киевскую, Подольскую и Волынскую губернии, поскольку предполагалось, что туда будет легче привлечь русских чиновников, «особенно из сосед-ственной Малороссии». Более того, Николай I еще раз обозначил свою волю, написав на полях журнала комитета: «Никого из участвовавших в мятеже нигде не допускать к выборам»2
В целом князь Долгоруков был не склонен удовлетворять многочисленные пожелания и просьбы польского дворянства, в чем его поддерживал и Комитет западных губерний3. В начале 1834 г. дворянские собрания Виленской и Гродненской губерний и Белостокской области представили генерал-губернатору ходатайства о предоставлении им целого ряда различных «милостей» и льгот, по преимуществу хозяйственно-экономического характера, но отчасти и более существенных4. В их числе, например, вилен-ское и гродненское дворянские собрания просили разрешить использовать польский язык в присутственных местах различных выборных учреждений - межевых судов, депутатских собраний, дворянских опек и т.п. По их уверениям, польский язык был необходим «единственно в предмете точного исполнения всех повелений правительства»5. Как полагал генерал-губернатор, такое ходатайство не заслуживало «уважения» со стороны властей6. Также Долгоруков был против учреждения новых кафедр при виленских духовной и медико-хирургической академиях, а также в целом негативно относился к ходатайствам поляков об открытии в Литве новых высших учебных заведений. Он отмечал, что для дворянства западных губерний уже был учрежден университет в Киеве,
1 Журналы КЗГ.Т. 1. С. 414-416 (заседание 9 октября 1833 г.); С. 503 (заседание 5 января 1834 г.).
2 Там же. С. 672-673 (заседание 4 июля 1834 г.).
3 Там же С. 562-568 (заседание 5 мая 1834 г.).
4 Например, см. постановление Собрания дворянства Виленской губернии от 28 февраля 1834 г.: РГИА.Ф. 1284. Оп. 19. Отд. 2. Стол 1. Д. 81. Л. 15-20 об.
5 РГИА.Ф. 1284. Оп. 19. Отд. 2. Стол 1. Д. 81. Л. 16 об.
6 Там же. Л. 26 об.
поэтому «всякое новое домогательство по сему предмету неуместно и неприлично»1.
При этом на генерал-губернатора большое впечатление произвело то, что внутри местного польского сообщества иногда поднимались отдельные голоса, противоречившие мнению подавляющего большинства и встававшие на точку зрения русского правительства. Так, свое особое мнение высказал тельшевский уездный предводитель дворянства К. Данилович2, который, по словам Долгорукова, с большой твердостью «решился оспаривать в полном собрании многолюдного виленского дворянства единодушные предположения и домогательства оного». Генерал-губернатор особенно выделял мнение тельшевского предводителя об употреблении польского языка в публичной сфере, которое подкрепляло его собственные представления. Данилович, в частности, отмечал: «Хотя чувствую все затруднения от производства дел на российском языке, но сколько постановление [Виленского] собрания о[б] употреблении польского диалекта есть противное именному указу 9-го марта 1826 года и высочайше утвержденному мнению [Государственного] Совета 21-го декабря 1827 года и Манифесту 6-го октября 1831 года, объявившему, что время и высочайшие попечения истребят семена несогласий и возвращенные подданные будут лишь членами единого великого семейства, столько не могу согласиться на упомянутое положение собрания»3. Долгоруков признавал, что власти нуждались в посредниках, подобных Даниловичу, которые были способны сдерживать и умерять наиболее крайние требования поляков4.
Вместе с тем в распоряжении властей был достаточно ограниченный инструментарий для награждения «хороших поляков», и едва ли не главной возможностью их поощрения продолжало оставаться пожалование чинов. Например, в 1837 г. по представлению Долгорукова дворянин Виленской губернии С. Монтримович был награжден классным чином за проявленную им верность правительству во время мятежа 1831 г. Причем Коми-
1 Журналы КЗГ.Т. 1. С. 563.
2 РГИА.Ф. 1284. Оп. 19. Отд. 2. Стол 1. Д. 81. Л. 21-23.
3 Там же. Л. 21 об.
4 Там же. Л. 13-14.
тет западных губерний, считая пожалование Монтримовичу чина «справедливым», особо подчеркивал, что «за неимением сего звания по новейшим постановлениям о дворянских выборах он не может быть избираем ни в какую должность»1.
В первые годы после подавления восстания 1830-1831 гг. важным рычагом влияния властей на состояние умов местного польского общества оказались не только карательные меры, но и различные акты помилования. Князь Долгоруков видел определенные возможности в таком «позитивном» воздействии, в том числе и для правильного «перевоспитания» потенциально лояльных. Так, в июле 1832 г. генерал-губернатор обращался в Санкт-Петербург, предлагая удовлетворять прошения о помиловании всех польских дворян и офицеров - уроженцев Западного края, бежавших после подавления восстания за границу, без предварительного следствия и постановления о степени вины каждого. Такой шаг, по его мнению, с одной стороны, мог бы способствовать скорейшему возвращению на родину менее виновных мятежников, а с другой, избавил бы местные власти от весьма обременительных следственных мероприятий. Как полагал генерал-губернатор, «сколько для местных властей затруднительно производить исследования по заочным прошениям» скрывавшихся за границей поляков, «столько же отяготительно и для губернских [следственных] комиссий рассматривать дела о сотнях отсутствующих мятежниках». Долгоруков считал, что в следственных комиссиях западных губерний достаточно было бы рассмотреть лишь «общий объем происшествий» во время восстания, поскольку «главнейшие из действующих лиц были бы легко отделены от толпы, более или менее увлеченной силой обстоятельств и духом времени». Однако Комитет западных губерний не поддержал аргументы генерал-губернатора2.
В конце 1837 г. Долгоруков ходатайствовал о смягчении наказания для 11 уроженцев белорусско-литовских губерний, осужденных в 1833 г. за содействие польским эмиссарам Шиман-скому, Пищатовскому и др. В основном он просил о разрешении вернуться им на родину из ссылки в связи бедственным положени-
1 Журналы КЗГ.Т. 2. С. 232.
2 Журналы КЗГ.Т. 1. С. 272-274.
ем их родственников, проживавших в крае. Однако Комитет западных губерний отверг это предложение, полагая, что «расположение умов в возвращенном от Польши крае еще нельзя признать совершенно благонадежным», и опасаясь «возвращать вдруг столь значительное число лиц» и тем самым «подать повод к толкам о действиях правительства»1.
Впрочем, в своих ходатайствах о поляках Долгоруков был очень умерен, в основном прося об оказании материальной помощи для лиц, действительно требовавших заботы - стариков, больных, бедных и т.п., а также для местных благотворительных заведений, оказавшихся в сложном положении после конфискации имений князя Евстафия Сапеги2. Показательно, в частности, ходатайство генерал-губернатора в 1836 г. о прощении вдовы повстанца Пиотровской, которая в 1831 г. без паспорта выехала к мужу во Францию с малолетними детьми, а в 1835 г., по смерти мужа, вернулась на родину и, в итоге, была виновна в незаконной «отлучке за границу»3. При разрешении ряда конкретных дел, касавшихся имущественных претензий родственников повстанцев к казне после конфискации их имущества, Долгоруков прежде всего ориентировался на волю императора, апеллируя к его «монаршему ми-лосердию»4.
Таким образом, в период управления князем Долгоруковым белорусско-литовскими губерниями, наряду с ликвидацией последствий восстания, были обозначены пути трансформации местного сословно-корпоративного устройства, направленные на борьбу с польским сепаратизмом и полноценное включение польского дворянства в общеимперскую элиту. Не являясь сторонником радикальных репрессивных мер в отношении бывших польских повстанцев, желая разрушить взаимное отчуждение между русскими и поляками, Долгоруков одновременно стремился воплотить в жизнь стратегию интеграции земель бывшей Речи Посполитой, намеченную императором Николаем I, которая основывалась на таких ключевых элементах, как, например, упрочение там обще-
1 Журналы КЗГ.Т. 2. С. 258-259, 260-262, 411-412.
2 Там же. С. 59, 104, 106, 113, 114, 152, 361, 390, 458.
3 Там же. С. 93.
4 Там же. С. 181, 364, 508-509.
российских институтов и побуждение местного польского дворянства к государственной службе в сочетании с постепенной русской колонизацией. Виленскому генерал-губернатору принадлежала инициативная роль в ряде начинаний по реорганизации различных сфер социально-экономической и общественной жизни вверенного его управлению края, однако, в конечном итоге, ему не хватило воли и желания добиваться реализации своих программ.
Список литературы
1. Губернии Российской империи. История и руководители. 1708-1917. -Москва : Объединенная редакция МВД России, 2003. - 480 с.
2. [Долгоруков Н.А., князь] Его Императорскому Величеству генерал-адъютанта князя Долгорукова всеподданнейшее донесение. [22 декабря 1832 г.] // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете. - 1864. - Кн. 1. - С. 175-197.
3. Киселев А.А. Система управления и чиновничество белорусских губерний в конце XVIII - первой половине XIX в. - Минск : Военная академия Республики Беларусь, 2007. - 171 с.
4. Корф М.А. Записки. - Москва : Захаров, 2003. - 720 с. - (Биографии и мемуары).
5. Корф С.А. Дворянство и его сословное управление за столетие 1762-1855 гг. -Санкт-Петербург : Тип. Тренке и Фюсно, 1906. - 720 с.
6. Ломачевский А.И. Записки жандарма: воспоминания с 1837-го по 1843-й год // Вестник Европы. - 1872. - № 3. - С. 244-288.
7. Луговцова С.Л. Кадровая политика российских властей на территории Беларуси после подавления восстаний 1830-1831 гг. и 1863-1864 гг. (Попытка сравнительного анализа) // Российские и славянские исследования : науч. сб. -Минск : БГУ, 2014. - Вып. 9. - С. 28-38.
8. Макарэвiч В.С. Разбор шляхты у беларусюх губернях Расшскай iмперыi (ка-нец XVIII - XIX ст.). - Мшск : Беларусю дзяржауны утверсггэт, 2018. - 315 с.
9. Мацузато Кимитака. Генерал-губернаторства в Российской империи: от этнического к пространственному подходу // Новая имперская история постсоветского пространства : сб. ст. / под ред. И.В. Герасимова, С.В. Глебова, М.Б. Могильнер, А.М. Семенова. - Казань : Центр исследований национализма и империи, 2004. - С. 427-458.
10. [Миркович Ф.Я.] Из записок Ф.Я. Мирковича // Русский архив. - 1890. - № 3. -С. 395-434.
11. Муравьев М.Н. Записки его об управлении Северо-Западным краем и об усмирении в нем мятежа. 1863-1866 гг. // Русская старина. - 1882. - № 11. -С. 387-432 ; № 12. - С. 623-644.
12. Неупокоев В.И. «Вольные» люди Литвы в первой половине XIX в. // Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы. 1960 г. : мат-лы симпозиума /
отв. ред. В.К. Яцунский. - Киев : Изд-во Академии наук УССР, 1960. -С. 390-402.
13. Неупокоев В.И. Крестьянский вопрос в Литве во второй трети XIX в. -Москва : Наука, 1976. - 311 с.
14. Полное собрание законов Российской империи : в 55 т. - Санкт-Петербург : Тип. II отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, 1830-1884.
15. Пузыревский А.К. Польско-русская война 1831 г. - Санкт-Петербург : Тип. штаба войск гвардии и Петербургского военного округа, 1886. - XIII, 446, ССХ^ с.
16. [Семашко Иосиф, митр.] Записки Иосифа, митрополита Литовского, изданные Императорскою Академиею наук по завещанию автора : в 3-х т. - Санкт-Петербург : Тип. Императорской Академии наук, 1883. - Т. 1. - VIII, 745 с.
17. Сушков Н.В. Князь Николай Андреевич Долгоруков и всеподданнейший отчет его по управлению вверенными ему Виленской и Гродненской губерниями и областью Белостоцкою // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете. - 1864. - Кн. 1. -С. 167-174.
18. Шандра В.С. Генерал-губернаторства в Украгт: XIX - початок XX столгття. -Кшв : НАН Украш. Шститут гсторп Украш, 2005. - 427 с.
19. Щербатов А.П. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич, его жизнь и деятельность : в 7-и т. - Санкт-Петербург : Тип. лит. Р. Голике, 1894. - Т. 4 : 1831 год. -[12], 240, 235 с.
