CC BY
36
собственная армия голодала, была раздета, не имела обуви и передвигалась без лошадей [6, с. 320].
В середине 1863 года, после трехдневных боев, южане проиграли самое кровопролитное сражение за всю историю Гражданской войны - при Геттисберге. Армия генерала Ли потеряла все плоды своих предыдущих побед и была вынуждена оставить захваченные земли на территории Союза. Из романа видно, какое напряжение, слухи и страх вызвала эта новость в Атланте. «...Зловещие слухи, что генерал Ли убит, сражение проиграно, и потери убитыми и ранеными неисчислимы, словно обезумевшие от страха летучие мыши, носились над притихшим городом. И как ни старались люди не верить этим слухам, охваченные паникой толпы народа устремлялись со всей округи в город, осаждая редакции газет и военные учреждения, добиваясь известий с фронта, любых известий, пусть самых страшных...» [6, с.322]. Армия конфедератов, отброшенная назад в Виргинию, сильно пострадавшая и измотанная после поражения при Геттисберге, была расквартирована на зиму по берегам реки Рапидан. Автор показывает солдат, которые приезжали домой на побывку, после трех лет войны. Перед нами предстают люди совершенно иные, нежели, те, что уходили на войну. Истощенные войной и потерявшие веру в победу мужчины, больше походившие на оборванцев: небритые, смуглые от палящего солнца, некоторые были больны» [6, с.345].
Военные неудачи, нехватка продовольствия и обмундирования на фронте и кризис в тылу породили недоверие к руководству Конфедерации. «Некоторые газеты уже открыто выражали свое недовольство президентом Дэвисом и его планом ведения войны» [6, с.349].
Среди последних сцен военных действий, наиболее ярким на завершающем году войны, стал марш Шермана к морю. Маргарет Митчелл подробно описывает все передвижения армии Конфедерации, все отступления. Положение на Юге серьезно обострилось, началось массовое дезертирство.
«Сотни солдат скрывались в горах и на болотах, отказывались повиноваться военной полиции, пытавшейся погнать их обратно на фронт. Они открыто заявляли, что эту «войну ведут богачи, а кровь проливают бедняки» и они сыты войной по горло» [6, с. 366].
Маргарет Митчелл описывает, как армия покидает Атланту, какой хаос творился в городе: бегущие в панике люди, множество раненых на железнодорожных путях и платформах, беспорядочное отступление солдат.
Отступление изможденной армии наводило страх на людей, которые еще оставались в городе. «Ряд за рядом проходили солдаты, покрытые пылью, едва волоча ноги от усталости. Казалось, им не будет конца - этим бородатым, грязным людям с винтовками за спиной, двигавшимся мимо походным маршем» [6, с.451]. Отступающая армия подожгла все склады, не оставляя ничего, и город поглотило огнем. «Взрыв следовал за взрывом, земля сотрясалась, и вокруг бушевал ад из огня. Они подожгли завод, и военные склады, и те, что с продуктами..., они подожгли семьдесят вагонов с ядрами и порохом, и, как бог свят, мы все сгорим тоже!» [6, с. 465].
Утром 3 сентября 1864 года северяне заняли Атланту. Этот город был настолько важен для Конфедерации, что Ф. Энгельс счел необходимым отметить в письме К. Марксу от 4 сентября: «Справится ли Шерман с Атлантой, неизвестно, однако полагаю, что у него большие шансы... Падение Атланты явилось бы тяжелым ударом для Юга» [5, с. 350]. Шерман справился! Атланта, которая раньше была местом изобилия и достатка, превратилась в выжженную землю. Теперь здесь царил голод, и каждый день был борьбой с ним. «Все, из чего складывалась прежняя жизнь, отступало перед требованиями пустых или полупустых желудков, и все помыслы сводились к двум простым и взаимосвязанным понятиям: еда и как ее добыть» [6, с.530].
В апреле 1865 г. генерал Джонстон, снова принявший на себя командование остатками своей армии, сдался на милость победителя в Северной Каролине и тем самым положил конец войне. Война окончена, теперь окончательно исчез старый Юг, его господа - плантаторы и их рабы. Пришел новый мир, с его правилами и порядками.
Список литературы
1. Биография Маргарет Митчелл [Электронный ресурс]. - режим доступа: http://www. margaretmitchell.ru /content/view/653/468/
2. Бурин С. Н. На полях сражений гражданской войны в США. М.: Наука, 1988 -172 с.
3. Данилов С. Ю. Гражданская война и общенациональное примирение: США - Россия - Испания. -М.: ГУ ВШЭ, 2004 -152 с.
4. Ефимов А. В. Очерки истории США. М.: Учпедгиз, 1958 - 439 с.
5. Маркс К., Энгельс Ф. Письмо Ф. Энгельса К. Марксу от 4.09.1865. Соч. 2-е изд. Т 30. - 756с.
6. Митчелл М. Унесенные ветром. Т.1. М.:Эксмо, 2014 - 640 с.
БОЛЬШЕВИКИ И РУССКАЯ ГОСУДАРСТВЕННОСТЬ В ОЦЕНКЕ А.В. ПЕШЕХОНОВА И М.В. ВИШНЯКА*
Протасова Ольга Львовна
Канд. ист. наук, доцент кафедры «Связи с общественностью», Тамбовский государственный технический
университет, г. Тамбов
АННОТАЦИЯ
В статье производится сравнение взглядов на деятельность большевиков в области государственного строительства двух идеологов русской эмиграции 1920-х гг. - А.В. Пешехонова и М.В. Вишняка. ABSTRACT
In the article comparison of views is produced to activity of bolshevists in area of state building of two ideologists of Russian emigration 1920th -A.V.Peshekhonov andM.V.Vishnyak.
* Статья подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект №15-01-00157а.
Ключевые слова: российская государственность, демократический социализм, большевики, эмиграция. Keywords: the Russian state system, democratic socialism, bolshevists, emigration.
В первой половине 1920-х гг. в эмигрантских кругах Европы большой резонанс получила книга-исповедь известного общественного и политического деятеля России, высланного большевиками в 1922 г., А.В. Пешехо-нова [4].
Алексей Васильевич Пешехонов (1867-1933) был убежденным народником, одним из основателей, лидеров и теоретиков народно-социалистической партии (энесов), члены которой придерживались эволюционно-социалистических взглядов. Приверженцев подобных идеологических и тактических воззрений можно отнести к разряду представителей так называемого «демократического социализма» - феномена, интересующего современных историков и политологов. Демократический социализм имеет много общего с социал-демократической идеологией, но эти явления не тождественны. К демократическому социализму тяготели вовсе не обязательно адепты социал-демократии. Уважение прав личности, социальная справедливость, поступательное, эволюционное движение к социалистическому идеалу, отсутствие насилия и единоначалия-диктатуры как в обществе, так и в партии -все это позволяет назвать Пешехонова и его единомышленников последовательными сторонниками демократического социализма.
После Октябрьского переворота 1917 г. для Пеше-хонова, как и для многих политически активных людей России, открыто оппонировавших большевикам, начались годы скитаний и преследований. Однако, невзирая на все реальные и потенциальные опасности, Пешехонов твердо решил остаться на родине - в качестве эмигранта он себя не мыслил.
После Гражданской войны А.В. Пешехонов с семьей оказался в Харькове. Имея за плечами приобретенный смолоду богатый опыт земского статистика, он получил работу в статистическом бюро Центросоюза по кооперации и таким образом, не приняв новую власть идейно, фактически стал советским служащим. Он тщательно избегал любых соприкосновений с политикой в любой из ее форм, перейдя, по его собственным словам, в разряд «обывателей». По старой привычке публициста-аналитика он фиксировал свои наблюдения и уже вскоре, в своей вынужденной эмиграции (Пешехонов как политически неблагонадежный был выслан из России в 1922 г.), изложил их в брошюре «Почему я не эмигрировал?», написанной в Риге и вышедшей в свет в Берлине в 1923 г.
Народные социалисты, с момента основания партии, провозглашали себя убежденными государственниками, и вопрос государственной трансформации в новой политической обстановке волновал Пешехонова чрезвычайно. В послеоктябрьский период народник пытался переосмыслить свой привычный взгляд на проблему российской государственности с учетом роли в ее решении большевиков: «Большевики... восстановили российскую государственность... Да, большевики, - не одни они, но главным образом они эту государственность разрушили, но они же ее и воссоздали» [4, с.59].
Тогда, в первый период своего пребывания в эмиграции, когда обида на большевиков за гонения и высылку была совсем свежа, а сознание отчуждения от родины еще не обострилось, Пешехонов считал этатизм единственной заслугой большевистской власти. В свое время народник приветствовал Февральскую революцию, приняв в ее развитии деятельное участие (помимо про-
чего, с мая по август 1917 г. Пешехонов занимал пост министра продовольствия Временного правительства). Однако Временному правительству, пытавшемуся поддержать государственный порядок, совершенствуя его, не хватало «систематичности, не останавливающейся перед репрессиями» [4, с. 59] и даже жестокости. При самых благих намерениях оно не сумело добиться авторитета в стране с крайне низкой общей культурой и практически отсутствующими традициями культуры политической, где народ привык к авторитарной форме правления. Массы темного населения, раздраженные продолжительной, изматывающей войной, либо вовсе не интересовались происходящим в стране, либо из крайности монархизма бросались в другую крайность, подпадая под влияние ультралевых агитаторов. Русская государственность в этот период донельзя ослабла, а окончательно добита была Октябрьским переворотом.
Признавая заслуги Ленина и его сподвижников в деле восстановления государственности в России, Пеше-хонов (иначе и быть не могло!) отметал их методы: «Они проявили в этом небывалую энергию, упорную настойчивость и дьявольскую изобретательность. Самая безответственная демагогия, наглый обман, бесчеловечная жестокость - были их главными орудиями. Они натворили массу нелепостей, довели народ до неслыханного голода и одичания, всю страну залили кровью» [4, с. 54].
Пешехонов не мог обойти и проблему характера власти, именовавшей себя «рабоче-крестьянской». Он доказывал, что большевики не выполнили своих обещаний, даваемых народу. Крестьянам, к примеру, была обещана земля; они получили ее, но расплачивались «и кровью, и хлебом, не считая прочих потерь и убытков» [4, с. 62]. Рабочим же сначала достался «журавль» с неба (национализированные фабрики и заводы), «которого они здорово общипали», но он вырвался из их рук [4, с. 63]. Осталось одно утешение - «всемирная социальная революция», которую Пешехонов саркастически назвал еще «более жирным журавлем», обещанным большевиками рабочим.
Другой поднятой в книге проблемой было соотношение власти и общества. Еще почти за двадцать лет до своей эмиграции Пешехонов назвал народные массы бессвязными толпами, теперь он воочию увидел их превращение в «людскую пыль». При старом режиме общественная жизнь не замирала: существовали научные, просветительные, благотворительные общества; имелась довольно разветвленная сеть кооперативов, действовали, несмотря на преследования, профсоюзы. Были политические партии, не прекращавшие свою деятельность даже в условиях вынужденного подполья. Печать была гораздо свободнее, чем при большевиках (хотя в межреволюционный период Пешехонов, будучи активным публицистом, нередко испытывал на себе произвол цензуры) [5, с. 8082]. Действовали органы самоуправления, пусть не идеальные с точки зрения демократии, основанные на цензовом и сословном начале. Наконец, было «пусть уродливое и безвластное, но достаточно свободное... народное представительство...» [4, с. 64]. В результате великих потрясений в России исчезли последние намеки на демократию. Даже Советы, якобы представлявшие собой власть в стране, по оценке Пешехонова, на деле являлись фетишем. Действительная же и единственная обладательница власти в стране - компартия, свободная, в свою очередь, еще менее, чем остальное общество, так как это «чисто военная организация, приспособленная для того только, чтобы
передавать и приводить в исполнение приказания сверху» [4, с. 64], шедшие из главного штаба, называемого ЦК.
И еще одно примечательное наблюдение сделал Пешехонов. По его мнению, большевики, реанимировав русскую государственность, направили ее в жизнь по наезженной «николаевской» дороге: декреты о печати он сопоставлял с цензурным уставом А.С. Шишкова, декрет об административной высылке - с положением об усиленной охране, а некоторые старые законы «так сами собой ожили и действуют, хотя... декрета о их восстановлении не было» [4, с. 74].
Пешехонов считал, что никакого плана развития страны у большевиков нет, им присуща вопиющая непоследовательность действий, принятие противоречивых решений. На заре своего существования советская власть занималась главным образом «добиванием врагов», чем, по убеждению Пешехонова, подрывала собственный авторитет в глазах мирового революционного движения. Народник опасался, что таким образом большевики могут привести Россию к реставрации либо к бонапартизму, но выражал надежду, что стране удастся избежать и того и другого. Он не считал дело русской демократии окончательно проигранным, хотя уже лишился известной доли оптимизма.
Этот программный, по сути, документ в силу необычайной трепетности проблемы был очень внимательно изучен русской эмиграцией, где вызвал бурю откликов. Для эмиграции - отлученных от активной деятельности образованных людей, политиков и публицистов, - появление нового предмета для полемики становилось важным событием. Состязательность в дискуссии, если можно так выразиться, подменяла им политическую и идейную борьбу, которой они лишились, покинув Россию. В большинстве своем эмиграция категорически не соглашалась признать даже минимума позитивного в деятельности большевиков. Сарказма и горькой критики народником новой власти многие словно и не уловили, загипнотизированные словом «заслуга». Именно с этого момента, пожалуй, и начался раскол между Пешехоновым и эмиграцией, хотя Алексей Васильевич в начале своего пребывания на чужбине к большевикам относился гораздо хуже, нежели в последующие годы, когда постепенно стал идеализировать советскую действительность под воздействием тоски по родине и при отсутствии объективной информации о происходящем там.
Одним их наиболее последовательных оппонентов Пешехонова в данном вопросе был М.В. Вишняк (1883 -1976) - известный российский юрист, публицист, член партии социалистов-революционеров с 1905 г., видный деятель культуры русского зарубежья. Вишняк находился в эмиграции с 1919 года. С 1920 г. он являлся секретарем Российского общества защиты Лиги Наций, в 1920-38 гг. состоял в редакции общественно-политического и литературного журнала «Современные записки» (Париж, 192040), на страницах которого увидели свет более сотни его публикаций. Вишняк занимал должность профессора русского юридического факультета при Институте Славяноведения (Париж), был специалистом по русскому государственному праву. Конечно, вопрос о российской государственности не мог оставить равнодушным этого высококвалифицированного юриста, знатока данного вопроса, к тому же занимавшего активную гражданскую позицию и в России, и за ее пределами.
Еще в 1919 г., едва попав в эмиграцию и начав работу в «Современных записках», в одном из первых своих обозрений из цикла «На родине» М.В. Вишняк писал:
«...В самой России нет того, что характерно для органической жизни... Всюду, насколько хватает глаз, единый, мертвенно-тусклый тон и общий казарменный ранжир. Печати нет не только потому, что власть политически не терпит никаких других органов, кроме своих. Печати нет и по экономическим причинам: потому что нет бумаги, нет краски, нет машин, нет транспорта и телеграфа, нет продуктивного труда, нет живой России. Вымирают целые возрасты... Увы, не столько жизнь приходится обозревать теперь в России, сколько смерть, процессы быстрого и медленного умирания... Большевистская власть держит все население в подвешенном состоянии вечного ожидания насильственной смерти [1, с.205-206].
По мнению М.В. Вишняка, о «конструктивной» деятельности большевиков непростительно было отзываться Пешехонову - человеку с высоким нравственным авторитетом, чье мнение невозможно обойти молчанием [2, С.440]. «Если государственность, - отвечал Пешехо-нову Вишняк, - это «сторожевой пес», не столько сам сидящий на цепи, сколько стерегущий чужие цепи - цепи подвластных; если государственность - только аппарат принуждения для приведения населения к повиновению,
- большевики, действительно, воссоздали русскую государственность.» [2, С.440]. Вишняк напоминал, что «воссоздание государственности» большевиками в России началось с потери десятков тысяч километров территории на западе (причем стараниями самих же большевиков!); .с угрозы нападения с юга; с физического уменьшения населения, «доведенного дипломатическими, военными, продовольственными талантами советской власти, искалеченного экономически и морально», со 180 до 115 млн. [2, с.440]. Таким образом, Вишняк отрицал тезис, что большевики именно воссоздали государственность в современном, правовом, в конце концов, просто нормальном понимании этого слова. Государственность нового времени стремится смягчить и ослабить политическую зависимость одного человека от другого. То, от чего цивилизованные страны отказались - физическое принуждение -у большевиков стало основой их власти. «В «государственности» советской, как в былой сословно-крепостной,
- личные качества и усилия, как правило, не могут преодолеть первичных пороков происхождения и принадлежности к бесправному классу или партии» [2, с. 442]. Анализируя черты, необходимые государству прогрессивному, современного типа, Вишняк указывал, что в нем, для осуществления власти большинством, необходимо наличие оппозиции, за которой признается не только право на существование, но и целый комплекс иных прав. В большевистской государственной системе все это отсутствует, равно как и верховенство закона, независимость суда, права человека и гражданина [2, с. 442]. Большевики властвуют, разделяя классы, партии, церковь, семью, и проводя это разделение внутри каждого класса, партии, религии. «Сколько глухой злобы и ненависти копится вокруг «собранной» такими средствами «государственности»! Сколько... возмущения и недовольства переносится с преходящей советской «государственности» на непреходящую российскую государственность. Как сильно растет воля к отталкиванию от России как культурно-исторического целого! [2, с. 449]. Еще раньше по этому поводу Вишняк с негодованием утверждал: «Большевизм стихийно враждебен всем, кто дорожит принципом личности, достоинством человека и его первейшим правом — пра-
вом на жизнь. Большевизм, в частности, стихийно враждебен всему духу и смыслу народничества, еще устами Чернышевского провозгласившего: «выше человеческой личности мы не принимаем на земном шаре ничего!» [1, с. 240].
Вишняк предрекал гибель власти большевиков, утверждая, что к этому ведет «варварская форма прогресса», неизбежная при любом деспотизме. Значит, власть узурпаторов будет свергнута либо внутренними силами, либо (что, по тогдашнему мнению эмиграции, более вероятно) при помощи извне. Отметим, что на последний сценарий в эмиграции рассчитывали еще очень долго, чуть ли не до 1940-х годов, даже тогда, когда практически все нити, связывавшие русских эмигрантов с Россией, оборвались. Еще в начале своей эмиграции Вишняк писал: «А что Россия будет и будет свободной — это не только утешение людей, лишенных родины и свободы сегодня и поневоле взыскующих града нового в будущем. Это не только убеждение в том, что 150-миллионная нация не может быть обращена в небытие или в рабство... даже сегодня, когда Россия ходит по мукам. можно ли сомневаться в том, что Россия сойдет с креста и войдет, свободная, в творчество жизни и культуры?» [1, с. 206].
В 1923 же году еще мало кто вне России мог предположить, сколь цепко при помощи самых сильных средств большевики будут держаться за власть и цементировать свою государственность. Большевикам как раз хватит и «систематичности, не останавливающейся перед репрессиями» [4, с.59], и жестокости, которых, по мнению Пешехонова, недоставало предыдущим российским властям.
Из-за скромных похвал А.В. Пешехоновым отдельных заслуг большевиков, сделанных притом весьма саркастическим тоном, старого народника вскоре стали считать в эмиграции «красным», а затем окрестили «самым левым из русских социалистов за границей» [3, с.74]. Уже через год-два, к 1925 году, идейный разрыв между Пешехоно-вым и основной частью эмиграции станет непреодолимым, и в дальнейшем, усугубляясь, приведет к полному взаимному отторжению этих сторон. Основная масса Великой русской эмиграции, непримиримая к большевикам (к этой части принадлежал М.В. Вишняк), не смягчится к ним, постарается социализироваться в новой среде, поборов свою ностальгию по родным местам. Пешехонов же, для которого зарубежье было органически чужим и чуждым, готов был согласиться с обвинением в «капитулянтстве перед большевиками» и остаться в полном идейном одиночестве, даже подвергнуться своеобразному моральному остракизму, если бы это открыло ему возможность вернуться на родину.
Список литературы
1. Вишняк М.В. На родине // Современные записки. Кн. 1. Париж, 1920. - С. 205-231.
2. Вишняк М.В. На родине (быт и строй) // Современные записки. Т.17. Париж, 1923. - С. 416-450.
3. Лутохин Д.А. Зарубежные пастыри. М.: Минувшее, 1994. - 111 с.
4. Пешехонов А.В. Почему я не эмигрировал? Берлин: Обелиск, 1923. -78 с.
5. Протасова О.Л. А.В. Пешехонов: человек и эпоха. М.: РОССПЭН, 2004. - 240 с.
ИСТОРИЧЕСКИЙ ПОРТРЕТ «СОВЕРШЕННОГО» КАТАРА ПО МАТЕРИАЛАМ СВИДЕТЕЛЬСТВ КОНЦА ^-НАЧАЛА XIV ВЕКОВ
Родионова Юлия Валентиновна
аспирант, Институт научной информации по общественным наукам Российской академии наук, г. Москва
В настоящее время представление о катарах, как о вегетарианцах, пацифистах и феминистах, формируется современными исследователями для широкой публики [1, 2]. Активное изучение этого вероисповедания началось в конце прошлого века и, большей частью, теми энтузиастами, которые симпатизировали катарам, поэтому в научной литературе бытует сочувственное отношение к людям, объявленным еретиками Католической церковью.
«Совершенными» катарами называют представителей катарской «церкви», которые являются священниками, образуют ее иерархию, ведут определенный монашеский образ жизни, проповедуют и совершают обряды. Для описания, какими представлялись совершенные катары своим современникам, следует - определить начальный период развития катарской церкви и появление в ней «совершенных», составить образ «совершенного» и проследить его развитие в течение исторического времени. За редким исключением, все свидетельства, которые имеются в открытых публикациях в настоящее время, являются наблюдениями очевидцев событий, переработанными через их собственное восприятие. Имеется огромная лакуна в автобиографическом материале, когда «совершенный» - служитель катарской церкви, диакон или епископ, говорил бы о своем собственном опыте.
Условно время существования катарской «церкви» и ее активной деятельности было разделено в данном исследовании на несколько периодов: до начала Альбигойского крестового похода (до 1209г), Альбигойский крестовый поход (1209-1229гг), учреждение инквизиторского трибунала в Тулузе и его активная деятельность (12291246гг), гибель катарской церкви (до начала XIV века).
По первому периоду были рассмотрены сочинения св.Бернара Клервоского Sermones In Cantica Canticorum [3], Эрменгауда из Безье Contra haereticos [4] и документы церковных соборов (Реймс 1049г, Тулуза 105бг, I Латеран-ский 1139г, Реймс 1048г, III Латеранский 1179г, Верона 1184г) [5], по второму - Петра Сернейского Historia Albigensium [6], документы IV Латеранского церковного собора 1215г [5] и указы императоров [7], по третьем и четвертому - свидетельские показания инквизиционных трибуналов, которые практически полностью охватывают почти столетний период - с 1220-х по 1320-е годы [8-13].
Ранние полемические сочинения дают ограниченную информацию: остается неизвестным истинный портрет «совершенных», кроме того, что они были людьми сведущими в Писании и могли оперировать нужными библейскими текстами [14, 15]. Катаризм в это время только начинает активно изучаться католическими церковными деятелями, и вся информация о нем поступает на уровне догматических представлений и от редких свидетелей, с
