CC BY
62
7. Введение механизма экономической заинтересованности руководителя образовательного учреждения в повышении эффективности управления.
8. Введение ответственности руководителя образовательного учреждения за наличие явлений коррупции и взятничества в образовательном учреждении.
Рассмотренная тема не только актуальна, но она сложна и с научной точки зрения недостаточно изучена, Ясно одно - в совершенствовании управления образовательным учреждением, в том числе на законодательном уровне, содержится большой неиспользованный потенциал развития отечественной системы образования.
Buslov E. A.
LEGISLATIVE BASE OF MANAGEMENT OF EDUCATIONAL ESTABLISHMENT: FUNCTIONAL COMPLETENESS AND WAYS OF PERFECTION
In article the problems of a management efficiency by educational establishments are investigated. Key words: management of educational establishments, management efficiency, institutionalization of management.
УДК 338.46 Елецкий Н. Д.
БОЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ В БОЛЬНОМ ОБЩЕСТВЕ
В статье оцениваются возможные угрозы экономической безопасности системе образования. Ключевые слова: Экономическая безопасность, система образования, коррупция.
Масштабность и глубина формационных и цивилизационных перемен, происходящих как в российском обществе, так и в глобальном социуме в целом, не могут не отразиться на состоянии и развитии системы образования, особенно высшей школы. «Реформирование высшего образования традиционно оказывается в числе первостепенных задач в переломные периоды истории» [9]. В ходе дискуссий о современном состоянии, принципах и механизмах реформирования российской системы образования выкристаллизовались три, на мой взгляд, основные проблемы. Это, во-первых, проблема необходимого и достаточного формального уровня образования для среднестатистического члена общества на нынешнем этапе цивилизации. Во-вторых, проблема механизмов финансирования образования. И наконец, в-третьих, проблема принципов и направлений реформирования образования, а в неразрывной связи с ней - и проблемы борьбы с коррумпированностью и «имитацией» образовательного процесса [8].
Известно, что в последние годы число поступивших в вузы первокурсников устойчиво опережало таковое выпускников школ. При
этом произошло существенное увеличение общего числа студентов. Если в 1990 году в российские вузы поступили 584 тысячи человек (из 1035 тысяч выпускников полных средних школ, или 56 процентов), то в 2006-м первокурсниками стали 1658 тысяч человек, при том что школу окончили лишь 1366 тысяч человек [9]. Общая динамика числа студентов объясняется как демографическими факторами (увеличением количества абитуриентов в 2000-е годы вследствие роста рождаемости в середине 1980-х), так и фактически утвердившейся практикой поголовного поступления (точнее, зачисления) в вузы всех выпускников школ и средних специальных учебных заведений. Превышение же числа первокурсников над таковым выпускников школ объясняется главным образом широким распространением системы второго высшего образования (преимущественно экономического и юридического), параллельным обучением на двух и более факультетах, а также (в весьма незначительной степени) поступлением в российские вузы иностранных студентов - главным образом из стран СНГ, что во многих случаях является
148
© Елецкий Н. Д., 2009
замаскированной формой иммиграции из кавказских и среднеазиатских республик.
В результате, как справедливо отмечает Д. -Фомин, «практически высшим образованием не охвачены только социально неблагополучные слои населения. Но здесь больших возможностей для вузовской системы нет - эта часть населения слишком маргинализована для высшего образования и, что значительно важнее, не является платежеспособной» [9]. Внесем только одну конкретизацию: наличие в составе студенческих коллективов явно «социально неблагополучных» алкоголиков, особенно наркоманов, -сегодня не только не редкость, но скорее правило, а утолить «жажду знаний» в выесшей школе в действительности не могут лишь неплатежеспособные бомжи.
Каковы же следствия подобного положения вещей? Бросаются в глаза и наиболее часто обсуждаются в публикациях негативные моменты. За исключением престижных вузов, в оставшейся основной их части, особенно в филиалах, исчез институт конкурсного набора. Он заменен зачислением «всех подряд» - кого удалось уговорить. Рекламные объявления вузов пестрят прозрачными намеками: «прием круглогодично», «зачисление по результатам собеседования» и т. п. Важнейшим элементом служебных обязанностей преподавателей стала так называемая профориентационная работа, особенно в весенне-летний сезон принимающая характер истеричной кампанейщины и прямой «разверстки» на каждого преподавателя обязательного количества завербованных «душ» абитуриентов. В некоторых вузах пригодился и опыт соцсоревнования (благо среди администраторов немало бывших партийных активистов): стали на всеобщее обозрение вывешивать «экраны профориентации» с указанием числа абитуриентов, привлеченных каждым преподавателем; соответственно, появились передовики и отстающие, материальное и моральное поощрение первых, санкции в отношении вторых и прочие неожиданно гальванизированные ностальгические прелести советской эпохи.
Постепенно сформировалась целая система «маленьких хитростей» для захвата и удержания своего «кусочка пирога» на абитуриентском рынке. Бесхитростное хождение преподавателей по школам с информационными выступлениями и раздачей рекламных проспектов дополнено ныне
созданием при вузах собственных лицеев и колледжей, но особенно - механизмами «творческо-шефских связей» с руководителями школ и средних специальных учебных заведений, которые, превратившись в держателей дефицитного ресурса, не преминули наладить классическую систему «откатинга»: мы вам - абитуриентов, вы нам - отчисления в расчете на каждого зачисленного (в наиболее «продвинутых» моделях - в доле от суммы общей платы за обучение). Реализуется схема предельно просто: так называемые вступительные экзамены фактически проводятся на территории школ и колледжей в марте-апреле; приказ о зачислении . . издается в июне на следующий день после оформления документа о среднем образовании. «Чужаки» из других вузов, по незнанию или авантюризму сунувшиеся на «забитую» территорию, могут еще ранней весной в лучшем случае услышать: «А нас уже зачислили в такой-то вуз»; в худшем - доцентов с кандидатами, а то и профессорами просто не пустят на порог, и они без помощи машины времени могут испытать все эмоции известных персонажей у парадного подъезда.
Следствия подобной практики для качества учебного процесса совершенно очевидны. У школьников исчезают стимулы к учебе - их знания в действительности никому не нужны и не имеют никакого значения; в фаворе - лишь финансовые возможности родителей. Ученик, для которого раньше и ПТУ было предметом мечтаний, ныне - студент университета. (Попутно отметим административно-филологический феномен практически полного исчезновения «институтов» из сферы российского образовательного пространства: даже самые заштатные провинциальные вузы ныне - непременно «университеты», а если и остались исторически престижные бренды институтов, высших школ или училищ, то в подзаголовке названия нам не преминут напомнить: не волнуйтесь, мы - «У» или «ГУ».) Нет формальных стимулов к учебе и у студентов.
Конечно, значительно возросла роль содержательных стимулов - определенная часть студенчества понимает значение знаний для будущей карьеры и стремится к их приобретению; однако преподаватель работает не только с этой частью, но и со всем списочным контингентом, что неизбежно ведет к ориентации на средний уровень знаний, значит, к снижению требований при проведении и текущих занятий, и экзаменов. Типичное для современных студентов незнание
алфавита или дробей диктует и требования к уровню лекций, несмотря на все заклинания о «менеджменте качества».
Еще одно значимое в общегосударственных масштабах следствие формально всеобщего высшего образования (точнее - всеобщего зачисления выпускников школ в вузы) - исчезновение или существенное сокращение во многих регионах страны призыва в армию, так как все юноши призывного возраста оказываются студентами вузов. В результате во многих воинских частях возросла доля призывников из северо-кавказских республик, обострились межнациональные отношения, дедовщина усугубилась притеснениями на национальной почве, снизилась боеспособность («Каждый округ или флот, где в ротах, полках или на кораблях образовалась “повышенная концентрация” южан, то и дело трясут ЧП с их участием» [1].)
Недостатки, а в некоторых отношениях порочность и ненормальность сложившейся ситуации совершенно ясны. Это не раз отмечалось на всех уровнях, в том числе и высшими руководителями государства. Какие же меры для исправления ситуации декларировались, предлагались и осуществлялись? Прежде всего это усиление контроля над вузами, процедурами их лицензирования, аккредитации и аттестации. Выдвигались предложения о сокращении количества вузов, закрытии непрофильных факультетов и специальностей. Однако ход событий в этом направлении оказался подчинен все тем же вполне прогнозируемым для коррумпированного общества алгоритмам: руководители вузов быстро нашли «общий язык» с министерскими чиновниками; количество вузов и филиалов не только не сократилось, но и продолжало расти; примеры закрытия (в особо вопиющих случаях) отдельных частных вузов или непрофильных специальностей можно пересчитать по пальцам.
Безусловно, псевдовузы необходимо закрывать, но только ввиду низкого качества преподавания в них, а не в целях сокращения числа студентов в стране. Общее направление развития образовательной системы в мире, наиболее заметное в ведущих странах, - рост среднего образовательного уровня населения с тенденцией перехода ко всеобщему высшему образованию. Нелишне напомнить, что, несмотря на отмеченное увеличение числа студентов, их относительное количество (на 10 тысяч человек населения)
в России все еще ниже, чем в США и некоторых других развитых странах. Поэтому рассуждения, будто «студентов слишком много», и обобщенные негативные оценки факта всеобщего поступления выпускников школ в вузы следует признать ошибочными. Студентов в абсолютном и относительном количестве должно быть еще больше, особенно с учетом необходимости утверждения практики «непрерывного образования» в течение всего периода трудовой деятельности, Тем не менее качество общеобразовательной и профессиональной подготовки должно, разумеется, соответствовать критериям современного высшего образования не только по названию, но и на деле. Развитие творческого потенциала личности, рост и совершенствование «человеческого» и «социального» капитала, переход к «экономике знаний» (в более широком контексте - к «обществу знаний») - все эти процессы, превращающиеся ныне в ключевые факторы конкурентоспособности на микро-, мезо-и макроуровнях, немыслимы без количественного расширения и качественного совершенствования системы образования, в частности без перехода ко всеобщему высшему образованию уже в обозримом будущем.
«Общество знаний», «интеллектуальная экономика» требуют для своего формирования соответствующих материально-финансовых ресурсов, которые в реалиях постиндустриальноинформационной парадигмы воспринимаются не в качестве непроизводительных вычетов из общественного дохода, а как прибыльные, притом наиболее рентабельные, инвестиции. Между тем, как известно, доля расходов на образование в ВВП России тяготела в последние годы к уровню 3,5 процента, в то время как в развитых странах этот показатель составляет около 7 процентов. Ситуация несколько улучшилась в связи реализацией приоритетного национального проекта по образованию, однако на последующие годы планируется снижение темпов прироста бюджетных расходов на эти цели: с 32 в 2007-м до 20 процентов на три последующих года, я в 2009-м - всего на 1 процент. В результате «учитель получает меньше чернорабочего, а индексирование зарплат в большинстве регионов остается номинальным», так как увеличение номинальных сумм «съедается», а в некоторых случаях и опережается инфляцией [8]. На Всероссийской педагогической конференции
«Реформа образования: мифы и реальность» разговоры о положительных тенденциях были оценены как мифы, а реальностью были названы «позорный уровень финансирования образования и создание в России системы образовательного апартеида» [7].
Не лучше обстоит дело и с финансированием науки. Недопустимо низка для современного развитого государства доля расходов ВВП, направляемая на развитие науки: в РФ она составляет около 0,6 процента, в то время как по группировке высокоразвитых стран эта цифра находится на уровне 2,0, а в США - 2,5 процента. Еще более разительным становится контраст при сопоставлении абсолютных цифр: в США совокупные расходы на науку достигают 300 миллиардов долларов в год, тогда как в России -примерно 10 миллиардов; по производству высокотехнологичной наукоемкой продукции наша страна отстает от США в 120 раз. Доля РФ на мировом рынке этой продукции не превышает 0,3-0,5 процента, на математические порядки уступая доле не только США (36 процентов) и Германии (16), но и Китая (6 процентов) [3]. Если в развитых странах от 75 до 90 процентов прироста ВВП обеспечивается за счет высокотехнологичного наукоемкого производства, то в России - не более 10 процентов [10].
В обществе, где утвердилась социальная модель «дикого» криминально-компрадорского капитализма, резко снизился престиж науки и профессии ученого. Об этом свидетельствуют данные многочисленных опросов, а также такой показательный факт, как катастрофическое снижение за полтора десятилетия (с середины 1980х по 2000 год) тиражей научно-популярных журналов: «Наука и жизнь» - с 3,4 миллиона до 40 тысяч, «Знание-сила» - с 700 тысяч до 5 тысяч, «Природа» - с 84 тысяч до 1,8 тысячи, «Земля и Вселенная» - с 55 тысяч до 1 тысячи и т. д. [5].
Выявилась принципиальная несостоятельность утвердившейся в нашей стране концепции коммерциализации образования. Суть дела - не в отсутствии или несовершенстве той или иной формы оплаты за обучение и системы образовательных кредитов, а в порочности самого принципа платности базового образования. Между тем именно на основе этого принципа осуществляется постоянное сокращение бюджетных мест в вузах в сочетании с ростом платы за обучение, существенно опережающим прирост денежных
доходов населения и уровень инфляции. Лишь за последние три года количество бюджетных мест в вузах сократилось на четверть; в 2007/2008 учебном году бюджетники составляют менее 40 процентов общего числа студентов, в то время как, например, в Германии за счет бюджета учатся 90 процентов студентов [8], а во Франции, скандинавских и некоторых других странах мира высшее образование вообще является бесплатным.
В 2006 году количество бюджетных мест в вузах России сократилось, по самым минимальным оценкам, на 5 процентов (примерно на 28 тысяч человек), в 2007 году - более чем на 3 процента (17 тысяч); при этом в 2007 году плата за обучение выросла в среднем на 16, а на престижные специальности популярных вузов - на 40 процентовр [2]. Усложняются условия получения образования студентами из мало- и среднеобеспеченных семей. В условиях неразвитости системы образовательных кредитов многие студенты очной формы обучения вынуждены искать дополнительный заработок, что требует существенных затрат времени и уменьшает их возможности полноценного усвоения учебного материала.
Конечно, в условиях меняющегося мира должна меняться и сфера образования. Но реформы должны по определению приводить к улучшению, а не ухудшению ситуации. Любые изменения в российской системе образования должны опираться на совершенствование, а не на отрицание принципов и организационных форм, обеспечивавших некогда советской образовательной системе ведущие позиции в мире. К сожалению, пока преобразования в этой сфере носят формально-административный характер, сводятся к некритическому внешнему заимствованию зарубежных организационных механизмов и терминологии.
Ложная концепция коммерциализации образования является одним из главных препятствий на пути перехода к «экономике знаний» в России. Эта концепция искажает как принципы формирования «социального государства» и «человеческого капитала», соответствующие современному этапу развития цивилизации, так и собственно рыночные закономерности ценообразования и ограничения монополизма в сфере образовательных услуг. Сферы общественной жизнедеятельности, относящиеся к базовым условиям развития человеческого потенциала, прежде всего образования и здравоохранения,
должны функционировать на принципах прямого общественного регулирования и финансирования и приобретать рыночные формы лишь за пределами первичных потребностей (например, для получения второго, дополнительного образования или при переобучении персонала в частных фирмах). Об этом убедительно свидетельствует и современный опыт стран, в наибольшей степени соответствующих модели «социального государства».
Сейчас стало модным говорить об инновационных образовательных технологиях; некоторые вузы даже претендуют на наличие термина «инновационное образовательное учреждение» в их официальном юридическом названии. Однако, если в учебном заведении нет реального процесса передачи и усвоения знаний в ходе учебного процесса, нет реального производства и приращения нового знания при подготовке диссертаций, остается лишь формальная вывеска, оболочка образовательного учреждения, за которой скрываются денежные сделки, не имеющие никакого отношения ни к образованию, ни к науке. Поставленная на конвейер «выпечка» псевдодипломов и псевдодиссертаций, формирование «теневого» рынка диссертационных работ имеют крайне негативное значение в контексте проблем перехода к экономике знаний, так как фальсифицируется научный продукт, который по своей природе должен содержать приращение нового знания. «Следствием явилось невиданное доселе понижение качества текстов диссертаций. Так как защита проплачена вплоть до утверждения в ВАКе, диссертацию можно изготовить за несколько часов, скачав, например, из Интернета, - все равно тест никому не нужен. Нынешние квалификационные гуманитарные работы - курсовые, дипломные, кандидатские и докторские - в подавляющем большинстве отличаются только объемом» [6]. Об этом не раз велась речь на страницах «Свободной мысли»; широкую известность приобрели, в частности, публикации Е. В. Балац-кого по данной проблематике.
В последнее время гальванизировался такой вузовский коррупционный механизм, как заключение и якобы выполнение хозрасчетных договоров с внешними организациями для выполнения научных исследований по заказам этих организаций. Аналагичная практика имела место и в советскую эпоху, когда она декларировалась в качестве формы «связи науки с производ-
ством». Как правило, тогда такого рода «исследования» имели, за редкими исключениями в сфере естественных наук, весьма низкое качество и выполнялись ради формально-бюрократических отчетов: на основе негласной «конвенции» сторон вузы представляли формальные отчеты, а предприятия перечисляли деньги, после чего вузы рапортовали о практической реализации теоретических изысканий, а предприятия -о «дружбе с наукой». В 1990-е годы данная практика почти полностью исчезла, но в настоящее время Министерство образования и науки РФ решило ее реанимировать, введя в качестве обязательного аттестационного показателя некий объем суммы хозрасчетных исследований в расчете на каждого штатного преподавателя.
В условиях реформированной системы отношений собственности заключение хозрасчетных договоров интенсивно приобрело криминальные черты, особенно применительно к взаимосвязям социально-гуманитарных вузов и частных фирм. Владельцы последних используют оплату «научно-исследовательских услуг» как скрытую форму взяток руководителям вузов, как правило, выступающим и в роли «руководителей научных тем». Понятно, оплата подобных услуг осуществляется бизнесменами в случае их реальной заинтересованности в других, действительно требующихся им услугах - чаще всего это устройство их родственников, знакомых и иных нужных людей в вуз или покупка диссертаций желающими «остепениться» представителями делового мира. В некоторых случаях оплата якобы проведенных «исследований» используется для отмывания нелегальных денежных потоков и доходов с применением известной схемы «откатов».
Выплачивая денежные суммы руководителям вузов, «крутые» бизнесмены считают вполне естественным для себя вмешиваться в дела этих вузов, а иногда и диктовать свои требования; известны примеры, когда представители криминального бизнеса прямо указывали членам советов, как им голосовать при обсуждении тех или иных вопросов. Подобное отношение криминальные авторитеты распространяют не только на непосредственно оплачиваемых ими вузовских функционеров, но и на всех членов советов и преподавателей, что приводит к конфликтам в вузах. В случаях же невыполнения или «ненадлежащего» выполнения условий сделок со стороны вузовских коррупционеров криминальные круги прибе-
гают к применению «санкций», соответствующих природе криминальных взаимоотношений, - отсюда многочисленные примеры избиения преподавателей и даже убийств ректоров и других администраторов вузов. Подобные факты свидетельствуют о глубине коррупционного поражения российской высшей школы и порочности принципа платности образования.
В последнее время обнаружила себя новая властная установка: руководство страны, похоже, отчаялось навести порядок в существующей системе высшего образования, признало ее принципиально нереформируемой и решило «махнуть на нее рукой» (отсюда и заметное «чувство брезгливости министра по отношению к высшей школе» [9]). Выход же из положения намечен на путях создания параллельного, «настоящего» высшего образования в форме «сети федеральных университетов», указ о чем был в числе первых подписан новым президентом в день его инаугурации, что, как очевидно, должно было подчеркнуть экстраординарную важность данной проблемы. Таким образом, декларированная «двухуровневость» высшего образования предстанет на деле в существовании вузов двух уровней: первый - «настоящие вузы», федеральные университеты с магистратурой и аспирантурой; второй - прочие псевдовузы, на деле - переименованные прежние техникумы, которым теперь будет поручено выпускать бакалавров.
Фактический отказ от обеспечения во второстепенных (и количественно абсолютно преобладающих) вузах уровня подготовки специалистов, соответствующего критериям современного высшего образования, административно-юридически выступающий как массовая замена в них специалитета бакалавриатом, противоречит задачам повышения качества образования в российских вузах и приближения его к объективным требованиям и критериям современной высшей школы. Кроме того, необходимо отметить, что надежды на преодоление вузовской коррупции в рамках «оазисов» привилегированных федеральных университетов абсолютно иллюзорны - никакое повышение зарплаты, надбавок, предоставление грантов и прочих материально-финансовых льгот не приведет к исчезновению взяток, если сохранится системная коррумпированность общества. В привилегированных вузах и коррупционные ставки являются сегодня и будут впредь «привилегированными», то есть более высокими.
В ходе современных дискуссий высказываются, в частности, мнения о неистребимости коррупции, более того - о полной бесперспективности и даже невозможности борьбы с ней. Некоторые сторонники такой точки зрения в качестве главного аргумента ссылаются при этом на российскую практику последних двух десятилетий, характеризующуюся тотальной коррумпированностью всех сфер общественной жизни; коррупционные механизмы трактуются в увязке с проблемами принципиального несовершенства человеческой природы, рассматриваются как одно из атрибутивных воплощений инстинкта самосохранения и эгоизма и т. д.
Конечно, такая постановка вопроса имеет право на существование. В неоинституциональ-ной экономической теории появилось целое направление (О. Уильямсон и др.), исследующее так называемое оппортунистическое поведение, под которым в данном случае понимается неустранимая естественная установка контрагентов экономических (в более широком плане - вообще социальных) отношений действовать в своих интересах независимо от того, соответствует ли это интересам других участников отношений и общества в целом. Правы авторы публикаций «Свободной мысли», подчеркивающие, что корни коррупции в сфере образования отнюдь не сводятся к недостаточному финансированию и низкой зарплате преподавателей; при любых объемах финансирования и уровне официальной зарплаты всегда находятся люди, которые взяток не берут вообще (таковых, к сожалению, меньшинство), и такие, которые о себе говорят: «Хоть убейте - брали, берем и будем брать».
Однако, по-видимому, правильным было бы разделение данной проблемы на две составляющие. Первая - это вопрос о принципиальной возможности или невозможности ликвидации коррупции вообще; вторая - вопрос о возможностях общества, особенно государства, осуществлять действия по уменьшению масштабов коррупции и сфер распространения ее наиболее опасных форм. В отношении первого вопроса, по-видимому, следует согласиться с аргументацией исследователей оппортунистического поведения по поводу невозможности ликвидации коррупции как таковой («это всегда было, есть и будет»). Но признание принципиальной неуст-ранимости коррупции ни в коей мере не должно означать согласие с установкой на отказ от борь-
бы с этим негативным социальным явлением (тем более становиться основанием для примирения с гайдаровско-чубайсовской пропагандой «неизбежности» этапа бандитского капитализма в переходной экономике и расхищения общественного богатства олигархами и прочими «прихватизаторами»).
Общество в лице как государственных, так и негосударственных институтов может и должно вести борьбу с преступностью вообще и с коррупцией в частности. Как показывают многовековой исторический опыт и современная мировая социальная практика, оно способно добиваться в ходе этой борьбы значительных успехов, способствующих созданию здоровой психологической атмосферы и формированию у большинства населения установок на неприятие коррупции, тем самым содействовать оздоровлению и повышению эффективности функционирования всей системы общественных отношений. Нельзя устранить преступность и коррупцию вообще, полностью, но можно и должно добиться их уменьшения на математические порядки - в десятки и сотни раз. В печати не раз приводился пример, как в конце XX века в двух городах с примерно одинаковым населением (Лос-Анджелесе и Сингапуре) количество убийств в год различалось во много десятков раз: в первом - порядка 2,5 тысячи, во втором - 5055. Столь существенное различие объяснялось разными подходами двух социальных сообществ к проблеме борьбы с преступностью, в частности к проблеме характера и степени наказания за преступления.
В свете этого факта можно оценивать, по-видимому, и более общую задачу эффективности антикриминальных и антикоррупционных мер, например эффективность мер по борьбе с коррупцией в российских вузах: взяточники, как правило, отделываются условными наказаниями да и то в немногих случаях, когда дело доводится до суда1. Применительно к российским реалиям данная проблема конкретизируется необходимостью более широкого применения такого инструмента антикоррупционной борьбы, как конфискация имущества, и расширения контроля за масштабами и формами потребления в связи с этим.
Всеобщность коррупционного поражения экономических и в целом социальных отношений в российском обществе делает малоэффективными частичные методы контроля на различ-
ных этапах движения экономических форм благ и доходов; коррупционерами разработаны бесчисленные схемы, механизмы коррупционного обогащения и всякого рода махинаций. Безусловно эти механизмы должны быть объектом изучения, разоблачения и пресечения, но наряду с этим необходимо формировать систему отношений, делающих бессмысленной коррупционную деятельность с точки зрения ее конечных результатов. Хотя коррупция может, как известно, принимать формы обмена услугами и получения разного рода привилегий, тем не менее ее наиболее важные воплощения связаны с присвоением денежных и материальных форм богатств, что превращает контроль за их движением в ключевой инструмент антикоррупционной борьбы.
Возможности борьбы с коррупцией в настоящее время модифицируются в связи с тенденциями постиндустриального развития и возникновением элементов информационного общества, которые хотя и гораздо медленнее и б меньших масштабах, чем в развитых и новых индустриальных странах, но все же появляются в России. Хорошо известно, что процессы информатизации развиваются противоречиво и имеют много различных по содержанию и последствиям сторон. Ускоренное развитие получают элементы технологического базиса, способствующие формированию «прозрачного общества», в условиях которого потенциально возможным становится существенное расширение возможностей как государства, так и любых иных социальных сил, имеющих доступ к информационным базам данных, отслеживать и контролировать все стороны жизнедеятельности граждан.
Важнейшей проблемой информационного общества становится противоречие между расширением потенциала творческого труда и развития личности на базе информационных форм богатства, с одной стороны, и возможностями ограничения прав человека, вмешательства в частную жизнь, с другой. Общеизвестны факты последнего времени о распространении баз данных по банковским должникам, выявлении и попытках судебного преследования людей, высказывавших в Интернете критические замечания в адрес чиновников, и т. п. На «черном», хотя и вполне открытом, рынке предлагаются базы данных налоговых органов, милиции, других властных и контролирующих инстанций - и это только «верхушка айсберга». Фактически исчезает
конфиденциальность информации о личности. Появляются новые формы социального неравенства и власти: обладание финансовыми или административными ресурсами существенно облегчает доступ к информации разного рода, в том числе к данным личного характера.
Однако нельзя не отметить и наличие в этом процессе одной весьма очевидной положительной черты - это возможность усиления контроля над криминальным миром, попытками подготовки преступлений, а тем самым и возможность предотвращения преступлений, что приобретает особую значимость в условиях нарастания угроз терроризма. Столь же положительное значение имеет возможность контроля за соответствием мер труда и потребления. Технически возможным становится выявление источников, этапов и направлений использования доходов, что существенно облегчает выявление коррупционных составляющих последних. Специалисты и исследователи данной проблемы неоднократно предлагали, в частности, установить обязательность оплаты некоторых товаров, особенно дорогостоящих, посредством только безналичных расчетов и только со счетов покупателей, формирующихся при предварительном перечислении на них официальных доходов, отслеживаемых налоговыми и иными контролирующими инстанциями.
Показательно, что данные предложения всегда встречали ожесточенное неприятие со стороны так называемых элит и выражающих их интересы СМИ и законодателей. Конечно же, предложения о таком контроле подвергаются критике и в разрезе пресловутых «прав человека». Между тем адвокаты коррупционеров, разумеется, прекрасно знают, насколько более основательна и серьезна по сравнению с российской борьба с коррупцией в ведущих странах мира и как жестко в этих странах преследуются, например, уклонение от уплаты налогов, подкуп государственных чиновников, тем более финансирование терроризма - одним словом, формы преступлений, связанных с коррупцией, наиболее распространенные и опасные в России. Борьба с коррупцией в этих странах не рассматривается как покушение на рыночные принципы или демократические процедуры. В этом отношении, как и во многих других, отечественные радетели «прав человека» и их зарубежные вдохновители явно демонстрируют
пресловутые «двойные стандарты» и откровенное лицемерие, объявляя «нерыночными» и «недемократическими» любые действия, которые могли бы способствовать оздоровлению российской экономики, несмотря на то что аналогичные и еще более жесткие меры активно применяются в странах, рыночность и демократизм которых никакому сомнению не подвергаются, более того - объявляются эталонными для всего мира.
Борьба с коррупцией посредством контроля за потреблением, конфискаций и в целом ужесточения наказаний неразрывно связана с оценкой роли современного государства в регулировании общественных отношений. Несмотря на возрастание значимости деятельности негосударственных организаций и объединений граждан по формированию доминирующего менталитета, социальной атмосферы и образа жизни, эти организации не могут кардинально влиять на динамику преступности, в том числе коррупционной. Роль государства в этом отношении остается решающей. Оно продолжает выполнять атрибутивную функцию трансформации биологического начала человеческой жизнедеятельности в направлении приобретения этим началом качеств, соответствующих системному качеству социальной формы движения, в случае необходимости ограничивая и подавляя стороны биологических импульсов и инстинктов, похожих на звериные.
Сегодня стало очевидным, что XX век в этом аспекте оказался некоторой антитезой прекраснодушным иллюзиям эпохи Просвещения, возвещавшим о пришествии «века Разума» и о том, что «все к лучшему в этом лучшем из миров». Потрясения минувшего столетия и нарастание многообразных конфликтов в начале текущего показали как силу альтруизма и самопожертвования, присущую человеческой природе, так и легкость разрушения социальной оболочки, под которой очень легко и быстро могут реанимироваться звериный эгоизм и садистская жестокость. Как справедливо отмечал В. Г. Белинский, «человек -не зверь и не ангел»; табуирование звериных инстинктов, в том числе такой модификации эгоизма, как стремление к безграничному, а во многих случаях - и бессмысленному обогащению, может быть осуществлено лишь посред-
ством повседневного государственного контроля за поведением индивидов и групп людей и неотвратимости санкций за антисоциальное поведение, вплоть до предельно жестких наказаний, если они являются необходимыми («Вы забыли, что природа человека во зле лежит... Человечество не может жить вне государства, вне онтологических основ власти. Оно должно быть подчинено закону, должно исполнить закон. Отмена закона государства для человечества есть возвращение к звериному состоянию... Государственное сознание видит силу зла и слабость естественного добра в человеке» [4]).
Государство является главным инструментом социализации и гуманизации человеческой жизнедеятельности в течение всего длительного исторического этапа перехода от предыстории к действительной истории человеческого общества, и очевидно, что в этом направлении предстоит пройти еще очень длинный путь. Пока сохраняются ограниченность и неустойчивость биологических условий существования и предопределенная ими доминантность вещных форм благ, социальные отношения неизбежно выступают лишь в качестве оболочки, внешнего и вторичного способа реализации биологических закономерностей. Социальная форма движения начинает развиваться на собственной основе, и ее собственные внутренние закономерности приобретают ведущую роль лишь после того, как достигается автоматизм и гарантированная неограниченность воспроизводства биологических предпосылок жизнедеятельности.
Пока этот исторический рубеж не достигнут, сохраняются как глубинные биологические предпосылки коррупционного поведения, так и необходимость государственного подавления коррупции. При этом необходимо помнить, что
коррумпированность сферы образования имеет решающее значение для воспроизводства всей коррупционной модели социальных взаимодействий; коррупция в образовательных учреждениях направляет «вектор криминализации» в будущее, ведет к формализации всех действий и мер по развитию «человеческого капитала», снижает фактическую квалификацию выпускников и препятствует подготовке специалистов, способных обеспечить переход к экономике знаний.
Библиографический список
1. Новобранцы с Кавказа берут в заложники полки // Комсомольская правда. 20.02.2007.
2. Патриоты России. 2007. №3. - С. 7.
3. Российская газета. 04.09.2007.
4. Бердяев Н. А. Философия неравенства. М., 1990. - С. 73.
5. Ваганов А. Нужна ли наука для популяризации науки? - «Наука и жизнь». 2007. №7. - С. 17.
6. Елецкий Н. Д., Корниенко О. В. Механизмы коррупции в вузах России. - «Государственная политика противодействия коррупции и теневой экономике в России». М., 2007. - С. 731.
7. Золотухина-Аболина Е., Золотухин В. Большая имитация. - «Свободная мысль». 2008. №2. -С. 8-94
8. Мамедов О. Ю. Три «квадриги» российской экономики. - «Академия». 2008. №5. - С.6.
9. Фомин Д. Высшая школа: поиск растраченного смысла. - С. 101.
10. Шишков Ю. В. Россия на развилке стратегических дорог. - «Мировая экономика и международные отношения». 2007. №12. - С. 25.
Примечания
1 См., например, один из последних примеров подобного рода: «Осуждены проректор и преподаватель Ростовской академии сервиса». - http:// www.dontr.ru/Environ/WebObjects/dontr.woa/wa/ Main?textid=30007
Eletskiy N. D.
SICK EDUCATION IN THE PATIENT A COMMUNITY
In article the possible threats to economic safety to system of education are estimated. Key words: economic safety, system of education, corruption.
