CC BY
49
ЛИТЕРАТУРА
1. Bateson G. Die Pädagogik Herbarts. - Weinheim/München, 1982.
2. Hüllen Werner. Linguistik und Englischunterricht 2-Heidelberg, 1976.
3. König E. / Zedier P. Theorie der Erziehungswissenschaft. Einführung in Grundlagen, Methoden und praktische Konsequenzen. 2 Auflage-Weinheim und Basel: Beltz Verlag, 2002.
4. Moser Heinz. Kommunikative Didaktik und hand-lungsorientierte Curriculumtheorie // Kommunikative Didaktik: Soziale Dimensionen d. didakt. Feldes (hrsg.) Von Walter Popp. - Weinheim, Basel : Beltz, 1976. - S. 77-98.
5. Pauels Wolfgang. Kommunikative Fremdsprachendidaktik: Kritik und Perspektiven. - Frankfurt am Main, Verlag Moritz Diesterweg , 1983.
6. Portmann Paul. „Kommunikation" als Problem der Sprachdidaktik: Unters. zur Integration kommunikationstheoret. Modelle in einige neuere Theorien des Spra-chunterrichts.-Tübingen: Niemezer, 1981.
7. Schäfer K.-H, Schaller K. Kritische Erziehungswissenschaft und kommunikative DidaktikHeidelberg, 1973.
8. Watzlawick P., Beavin J. Jackson D. Menschliche Kommunikation. Formen, Störungen, Paradoxien. - Göttingen, 2000.
Zakharova G.V. Peflection of "attitude" aspect in the content of teaching foreign langues // Vestnik of Volgograd state medical University. - 2004. - № 12. - P. 87-90.
The paper analyses the reasons of growing interest of methodologists towards the problem of "attitude". The reflection of the aspect of "attitude" in the content of teaching foreign languages is under consideration. The problem of relations of the aspect of "attitude" and "content" is carried out. The participation of pupils in the planning of the educational process is determined.
УДК 57.024:301.188.4
БИОЛОГИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ ЭКЗИСТЕНЦИИ ИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗМА
И.С. Бакланов
Кафедра общей и клинической психологии ВолГМУ, Кафедра философии Северо-Кавказского государственного технического университета
Полноценное существование человека как биологического вида невозможно без процессов познания окружающего мира, поэтому именно особенности биологической природы человека являются базисом существования, экзистенции феномена интеллектуальной деятельности.
То, что познание является неотъемлемой сущностной характеристикой человека, практически никто после Сократа не сомневался. Но разум, интеллект не могут быть не связаны с другими экзистенциалами человека. Именно эта взаимосвязь безудержно влечет человека к познанию чего-то неведомого и неизвестного. Желание найти ответы на все вопросы, тяга к истине является насущной потребностью любого человека во все времена. Однако понимание путей этого поиска у людей различно. Если, например, в эпоху Средневековья интеллектуалы были заняты поиском истины в рамках Божественного Откровения, то в наше время интеллектуалы реализуют свою тягу к знанию прежде всего в рамках медико-биологических наук и естествознания. И если еще полвека назад казалось, что диалог с Богом это внутренняя, экзистенциальная потребность человека, а диалог с Природой это простое любопытство в рамках профессии, то теперь становиться очевидным то, что любая форма интеллектуальной деятельности сопряжена с бытием человека и социума.
Но "экзистенцируется" ли сам интеллектуализм? Конечно же, нет. Только человек как субъект интеллектуальной деятельности является гарантом экзистенции интеллектуализма. Только через человека интеллектуальная деятельность может проявить свои экзистенциальные свойства. Другое дело, что при рассмотрении доминант интеллектуализма следует обратить внимание на их онтологический статус. Рациональность, истина в современном понимании проявляют себя и как эссенциальные, внутренние, связанные с наиболее глубинными слоями бытия, и как экзистенциальные, внешние связанные с бытием человека и общества. Поэтому говоря о "экзи-стенциалах интеллектуализма", следует иметь в виду прежде всего внешние характеристики интеллектуальной деятельности, связанные с бытием человека и общества; интеллектуальная деятельность не просто самостоятельно функционирует в качестве медико-психологического феномена в рамках социальной системы, а бы-тийствует, развивается как особая форма социальной практики. Структура этих взаимодействий сложна, поскольку сложен онтологический статус доминант интеллектуальной деятельности, но на социально-онтологическом уровне наиболее полно проявляют себя именно внешние, экзистенциальные доминанты интеллектуальной деятельности, в первую очередь, свобода, творчество, ответственность,труд.
Свобода является одной из главенствующих категорий, сквозь призму которой рассматривается бытие человека, так как любая динамика чего-либо (личности, общества) предполагает наличие определенных путей развития и, что особенно важно, выбора между ними. Выбор осуществляется на определенных основаниях. Если выбор осознан, то он определяется теми или иными рациональными основаниями. Но к концу ХХ века большинство мыслителей пришло к выводу, что существует целый ряд систем рацио-нальностей. В процессе исследования феномена интеллектуальной деятельности этот момент особенно важен, но прежде обратимся к самому понятию "деятельность". В качестве субъектов деятельности выступают люди, а целей деятельности может быть сколь угодно много и сама деятельность может проявляться в различных формах и видах, то есть собственно деятельность человека будет происходить в процессе активности, проявляемой субъектом. Именно в момент "протекания" активности субъекта необходимо применение определенных средств, знаний и навыков для того, чтобы прийти к цели наиболее эффективными путями. Но выбор в качестве критерия интеллектуальной деятельности именно эффективности, что соответствует позиции Вебера с его "целерациональностью", недопустим, так как, если задана цель и известен наиболее эффективный (рациональный в контексте учения Вебера) путь ее достижения, то "благоразумный" человек, оставив сочувствие, жалость и прочие "аффекты", с бессердечной последовательностью логической машины пройдет этот путь.
Если же в качестве базовой, опорной системы рациональности выбрать формальнологическую рациональность, исключив всякие релевантности и определив один путь развития, то свобода деятельности растворится в необходимости. Каким образом реализуется свобода интеллектуальной деятельности между Сциллой "эффективной целерациональности" и Харибдой жесткой необходимости? Свободное протекание интеллектуальных процессов связано с существованием того, что в рамках формальнологической рациональности называется "нерациональными элементами", а, фактически, чаще всего является иной системой рациональности. Свободной интеллектуальная деятельность становиться тогда, когда она обращается за критериями к целому ряду систем рациональностей и когда она не загнана в прокрустово ложе формальнологической рациональности. Действительно, интеллектуальная деятельность должна соотносится с интересами общества (системная рациональность), обязана учитывать моральные принципы (этическая рациональность) и так далее. Если эти виды рациональности не будут учитываться, то интеллектуальная деятельность может выродиться в построенную на формальнологи-
ческих основаниях, но бесчеловечную фашистскую науку, когда эксперименты, гибельные для всего живого, ставились над людьми. "Разум, пренебрегающий свободой человека, - писала Е.Л. Черткова, - способен рождать чудовищ, не менее страшных, чем противостоящая разуму свобода. Примером первого могут служит утопии "разумного общества", примером второго - окружающий нас сегодня хаос и беспредел... Противопоставление стихийной свободы и порабощающей рациональности раскалывает единую человеческую личность и носит катастрофический, разрушительный характер. Выявление их общей основы дает возможность поиска пути гармонизации человеческой деятельности" [1]. Иначе говоря, интеллектуальная деятельность реализуется в условиях взаимодействия и корреляции рациональности как эссенциальной, внутренней доминанты и свободы как внешней, экзистенциальной доминанты.
Свобода проявляет себя и в активности субъекта интеллектуальной деятельности, так как сам интеллектуал свободен в своем выборе, а наиболее полная реализация этого выбора связана с наличием у него воли. Не случайно И.М. Ефимов заметил: "Каждый человек одарен, кроме органов чувств и познающего разума, составляющих в сумме своей все, что мы называем способность представления, непоколебимым сознанием свободы своей воли" [2]. Именно через волю свобода связана с такой экзистенциальной доминантой интеллектуализма как ответственность.
Таким образом, свобода интеллектуальной деятельности именно и заключается в том, что интеллектуал в поисках истины может (и даже должен!) следовать критериям не одного вида рациональности, а нескольким. В этом смысле кажется, что свобода есть дитя нерационального и даже внерационального. Это не так. Свобода выступает условием и предтечей интеллектуальной деятельности. Прав А.Л. Никифоров в том, что "свобода всегда идет впереди рациональности, но рациональность постоянно ее настигает, превращая свободную деятельность одного в рациональную деятельность для всех. Для прогрессивного развития свободная деятельность необходима: без нее общество было бы вынуждено вращаться по замкнутому кругу, повторяя и воспроизводя прошлые достижения. Однако и рациональность играет важную - необходимую - роль. Она служит опорой для свободной деятельности" [3]. Кстати, А.Л. Никифоров полагает, что в максимальной степени свобода проявляет себя как свобода созидания. Более того, если наибольшая свобода выбора состоит в избрании не только средств, но и целей и даже условий деятельности, то свобода творчества означает возможность создавать новые средства, устанавливать новые цели и т. д.
В рамках интеллектуальной деятельности потребность в творчестве является, наряду с тягой к поиску истины, главной движущей силой развития; творчество выступает как внешняя, экзистенциальная характеристика интеллектуализма. Проблема созидания нового является одной из значимых для рассмотрения развития науки и техники. Сложность ее состоит в том, что в процессе творческого поиска истины интеллектуал зачастую опирается не только и не столько на формальнологическую рациональность, сколько на свой опыт и интуицию. В этом проявляется "экзистенциальность" творчества, его связь с бытием человека. Именно невозможность существования интеллектуальной деятельности без творческой доминанты и делают этот вид деятельности человекосоотнесенным.
Однако то, что истоком творчества является нестандартность человеческого мышления, многими истолковывается как патология или паранойя. Автор одного из признанных бестселлеров науковедения конца 1970-х годов К. Саган писал: "Наука может быть охарактеризована как параноидальное мышление, примененное к природе: мы ищем естественные конспирации, связи между кажущимися несопоставимыми фактами" [4]. Надо сказать, что он не одинок в сопоставлении научного и параноидального мышления [5]. Может быть, данная скандальная позиция в оценке научного мышления и оригинальна, но, безусловно, неприемлема.
Конечно, интеллектуал обязательно должен искать не только формальные, но и нестандартные решения. Если в процессе интеллектуальной деятельности использовать только бритву Окка-ма, не приумножая без надобности сущности, то можно зайти в тупик. Однако в ХХ веке философы в большинстве своем отказались от парме-нидовской установки "одно и тоже думать и быть" и пришли к пониманию того, что мир многогранен и неповторим. Так, Хайдеггер показал, что истина может выступать не только как эссенциаль-ная, но и как экзистенциальная доминанта интеллектуализма. Кроме того, процесс познания как приближение к истине, как "гносеологическая фокусировка" безграничен, и, чтобы отыскать все тайны природы, возможно применение самых разнообразных методов (вспомним методологический плюрализм Фейерабенда). Очевидно, что, несмотря на неоспоримые интеллектуальные успехи, по-видимому, человечество ожидает еще ряд научных революций.
Как ни странно, но в процессе изучения интеллектуальной деятельности можно столкнуться с таким ее экзистенциалом как игра. На первый взгляд, это кажется парадоксом. Конечно, со времен появления работы Й. Хейзинги "Человек играющий" никто уже не оспаривает того, что игра является основополагающим феноменом человеческого бытия, который проявляется во мно-
гих видах деятельности; игра "украшает жизнь, она дополняет ее и вследствие этого является необходимой" [6]. Но все же любая деятельность вершится во имя определенных целей, игра же не имеет целью грядущее благо, она - уже сама по себе счастье для субъекта.
Азарт, движимый игроком является иррациональным мотивом, который, на первый взгляд, чужд интеллектуальной деятельности. Хотя в области научных исследований и технологических достижений также царит дух соревновательности, многие интеллектуалы занимаются своими проблемами, не надеясь на признание со стороны общества. Наоборот, некоторые даже долгое время скрывают плоды своего труда. Страсть к познанию - вот главная движущая сила интеллектуальной деятельности. И именно эту страсть и азарт при поиске нового и неизведанного можно охарактеризовать как "игра". Игра становиться экзистенциалом интеллектуальной деятельности, который, возможно, не так значителен, как творчество, но все же присутствует в онтологическом каркасе интеллектуализма. В принципе, идея значимости самого процесса интеллектуальной деятельности не нова, мы даем лишь новую трактовку и переносим акцент в ее рассмотрения из области аксиологии в область онтологии. Так, Г.Б. Жданов писал: "Одной из наиболее вдохновляющих духовных ценностей служит ученому цель овладения истиной, понимаемая, может быть, не только как результат, сколько как вечный процесс ее достижения" [7]. Гораздо ближе мнение Е.В. Золотухи-ной-Аболиной. Она пишет об экзистенциальных особенностях стремления к знанию: "Желание познавать мир, изучать природу, понимать чужую душу неудержимо охватывает человека и заставляет порой отвернуться от многих благ жизни, сосредоточившись на процессе познания. Прикосновение к истине, открытие серьезных законов, которым подчиняется мир, дает величайшее, ни с чем не сравнимое наслаждение, и ради этого особого интеллектуального экстаза фанатики науки не спят ночей и забывают об отдыхе и развлечениях" [8]. Однако поиск истины - это не только страстная игра, это, прежде всего, тяжелый труд. Почти любая деятельность, и не только интеллектуальная, предполагает активность. Активность имеет целенаправленный характер, поэтому труд изначально интеллектуали-зирован.
Примечательно, что в рамках любой, в том числе и интеллектуальной, деятельности труд дает субъекту пафос, веру в собственное могущество, возможность насладиться собственной свободой. Тем самым труд связан с таким экзистенциалом интеллектуализма как свобода. При этом "существо деятельности, - пишет Хайдег-гер, - в осуществлении. Осуществить значит: развернуть нечто до полноты его существа, вы-
вести к этой полноте, ргос1исеге - про-из-ве-сти. Поэтому осуществимо, собственно, только то, что уже есть. Но что прежде всего "есть", так это бытие" [9]. Иначе говоря, труд как деятельность выступает как производство чего-то нового, причем производство как категорию, символизирующую создание нового и его дальнейшее воспроизводство, можно, наряду с трудом, также назвать экзистенциалом интеллектуализма.
Но, пожалуй, наиболее социально значимым экзистенциалом является ответственность. Структура этой доминанты интеллектуализма настолько сложна, насколько многокомпонентна интеллектуальная деятельность и разнообразны социальные связи субъекта и общества. Например, можно говорить об ответственности за цели, средства, условия и следствия интеллектуальной деятельности. "Тот, кто действует, - пишет Э. Агац-ци, - должен отвечать за результаты своих действий, а потому должен пытаться предвидеть их - это вполне очевидный моральный принцип" [10]. Но причем здесь моральная ответственность, когда речь идет об ответственности как о экзистенциале интеллектуализма?
Дело в том, что в последние годы проблемы ответственности за последствия интеллектуальной деятельности стали еще актуальнее. Конечно, еще после первых взрывов ядерных бомб, многие интеллектуалы ужаснулись результатам своей работы и по инициативе А. Эйнштейна, Ф. Жолио-Кюри, Б. Рассела в 1955 году появилось Пагуошское движение ученых, выступающих за мир, разоружение, международную безопасность и научное сотрудничество. Однако сейчас мы являемся современниками революции в биологии. Клонирование, о котором так много говорят и пишут, является самым серьезным по своим возможным последствиям достижением науки конца ХХ века. Анализируя сопротивление опасным изменениям видовой идентичности, наблюдаемое в наши дни, Ю. Хабермас делает акцент именно на моральные, далеко идущие последствия клонирования и генной инженерии: "Генетический дизайнер, принимающий решения в соответствии с собственными предпочтениями (или общественными стереотипами) ...в одностороннем порядке и необратимым образом вторгается в механизм формирования идентичности будущей личности. При этом он не налагает на свободу формирования облика другого никаких ограничений. Но, превращаясь в соавтора чужой жизни, он как бы изнутри вторгается в автономное сознание другой личности" [11].
Таким образом, интеллектуализация социальной практики с неизбежностью показывает необходимость регулирования той или иной сферы интеллектуальной деятельности. Этот процесс вовсе не противоречит тому, что эта деятельность осуществляется свободно. Более того, ключевое содержание социальной динамики может быть рассмотрено как возрастание свободы любой человеческой деятельности в самых разнообразных областях. Но социальная эволюция предполагает целесообразную, рациональную и своевременную регуляцию во многих областях человеческой жизнедеятельности. В современном же социуме отсутствие такой регуляции, особенно в сфере интеллектуальной деятельности, неминуемо бы было причиной злоупотреблений, нарушений справедливости и прав человека, что являлось бы угрозой для отдельных индивидов и всего социума в целом. В итоге, социальная институционализация ответственности интеллектуалов фактически в наше время становится и экзистенциалом интеллектуальной деятельности. В категориях гегелевской философии можно сказать, что ответственность становиться подобием необходимости. Именно ответственность в определенной мере должна регламентировать свободу осуществления интеллектуальной деятельности, что бы не нарушались неотъемлемые права человека.
ЛИТЕРАТУРА
1. Черткова Е.Л. // Исторические типы рациональности. - Т. 1. - М.: ИФРАН, 1995. - С. 316.
2. Ефимов И.М. Практическая метафизика. М.: Захаров, 2001. - С. 62.
3. Никифоров А.Л. // Исторические типы рациональности. - Т. 1. - М.: ИФРАН, 1995. - С. 298.
4. Sagan K. The dragons of Eden. - N.Y., 1977. -P. 192.
5. Eiduson B.T. Scientists, their psychological world. N. Y., 1962. P. 107; Mahoney M.J. Scientists as subjects: The psychological imperative. Cambridge, 1976. - P. 72.
6. Хейзинга Й. Homo ludens. В тени завтрашнего дня. - М., 1992. - С. 19.
7. Жданов Г.Б. Физика в системе культуры. / Отв. ред. Ю.В.Сачков. - М.: ИФРАН, 1996. - С. 35.
8. Золотухина-Аболина Е.В. Повседневность и другие миры опыта. - М.: ИКЦ "МарТ"; Ростов-на-Дону: Издательский центр "МарТ", 2003. - С. 157-158.
9. Хайдеггер М. - Время и бытие. - М., 1997. -С. 192.
10. Агацци Э. // Вопросы философии. - 1992. -№ 1. - С. 33.
11. Хабермас Ю. Будущее человеческой природы. -М.: Весь мир, 2002. - С. 95-96.
Baklanov I.S. Biological and social premises of existencial intellectualism // Vestnik of Volgograd state medical University. - 2004. - № 12. - P. 90-93.
Interacting with the existence of the society and biological nature of the humanbeing the phenomenon of the intellectualism posseses a number of exterior dominants (freedom, responsibility, creativity, labour and playing) which can be defined as "existencials" of intellectualism.
