CC BY
154
(1902-1905) А. Бальфур был «чрезвычайно обеспокоен тем обстоятельством, что слишком быстрый разгром Германии сделает Россию еще более опасной, так как послужит возможной подпиткой ее амбиций до такой степени, что Индия окажется поставленной под удар. Перспектива того, что Россия и Германия найдут общий язык, по мнению А. Бальфура, была бы столь же катастрофична для Великобритании, как и военный проигрыш» [002, с. 335]. Таким образом, на государственном уровне получила оформление рационалистическая идеология, совершенно не склонная принимать в расчет человеческое измерение - то, что речь идет о судьбах реальных людей мало кого интересует; действительность предстает здесь почти абстракцией, а именно как столкновение абсолютных антагонистов, лишь из тактических соображений способных заключать временные союзы.
История мира, согласно П. Фрэнкопэну, - это не столько перемещение в пространстве физических сущностей - идет ли речь о товарах или людях (рабы, войска и т.д.) - сколько появление новых измерений (будь то новые пути или же новые идеи), вовлекающих и подчиняющих себе значительные массы людей.
К.Б. Демидов
2019.04.003. Д.В. МИХЕЛЬ. БИОКАПИТАЛИЗМ: НОВЫЕ ТЕХНОЛОГИИ, НОВАЯ ЭКОНОМИКА, НОВЫЕ ФОРМЫ ТРУДА И КОНТРОЛЯ В ГЛОБАЛЬНОМ МИРЕ.
MIKHEL D.V. Biocapitalism: Breakthrough technologies, new economy, new varieties of labor and control DOI: 10.31249/rva/2019.04.01
В статье обсуждается проблема последствий биотехнологий революции и формирующейся в связи с этим новой социально-экономической реальности, которая определяется как биокапитализм. В центре внимания находятся следующие вопросы: какую социальную роль при биокапитализме играют биотехнологические инновации? Как трансформируется экономическая система? Как изменяется характер труда? Как изменяются политические технологии и формы контроля над индивидами? Продолжая развернувшуюся в социальных науках дискуссию о биотехнологической революции и биокапитализме, автор обращает внимание на такие аспекты биокапитализма, как идеология прижизненного спасения, биоэкономика, клинический труд, молекулярная биополитика.
The article discusses the problem of the consequences of the biotechnology revolution and the emerging new socio-economic reality, which is defined as biocapitalism. The focus is on the following questions: what social role do biotechnology innovations play in biocapitalism? How does the economic system transform? How does the nature of labor change? How do political technologies and varieties of control over individuals change? Continuing the discussion in the social sciences about biotechnology revolution and biocapita-lism, the author draws attention to such aspects of biocapitalism as the ideology of lifetime salvation, bioeconomy, clinical work, molecular biopolitics.
Ключевые слова: биотехнологическая революция; биокапитализм; прижизненное спасение; биоэкономика; клинический труд; молекулярная биополитика.
Keywords: biotechnology revolution; biocapitalism; lifetime salvation; bioeconomy; clinical work; molecular biopolitics.
Михель Дмитрий Викторович, доктор философских наук, профессор Российской академии народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации, ведущий научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам РАН, г. Москва, dmitrymikhel@mail.ru
Новейшие открытия в области молекулярной биологии, ге-номики и исследований стволовых клеток привели к тому, что науки о жизни стали драйвером разнообразных изменений в современном обществе, получивших название «биотехнологической революции». Масштабы и скорость перемен таковы, что оценить их в полной мере все еще не представляется возможным. Начавшийся без малого полвека назад процесс продолжается, втягивая в свою орбиту все новые страны и континенты. Не будет преувеличением сказать, что он носит глобальный характер. То, что некогда начиналось в двух-трех десятках научных лабораторий, давно уже вышло за их пределы, вторгаясь в судьбы миллионов людей, меняя их представления и образ жизни.
Возникающая в результате реальность привлекает к себе внимание многих ученых-обществоведов и гуманитариев. Одни из них считают, что последствия биотехнологической революции следует воспринимать исключительно в оптимистической пер-
спективе, другие рисуют картину, исполненную опасностей для человеческой цивилизации, и предсказывают возможность наступления «постчеловеческого будущего» [8]. Некоторые же пытаются оценивать ситуацию более хладнокровно, утверждая, что никакого разрыва между прошлым и будущим вследствие революционных изменений, вызванных развитием биотехнологий, не произошло. Такой подход постепенно набирает силу, поскольку он позволяет видеть преемственность между теми формами существования, которые были до пришествия биотехнологий, и теми, которые продолжают формироваться на наших глазах. Тем не менее многие признаки новизны налицо, и это обязывает нас не терять их из поля зрения.
Для объяснения той новой социально-экономической реальности, которую вызвала к жизни биотехнологическая революция, предлагаются самые разные определения. Некоторые из авторов в этой связи считают уместным использовать термин «биокапитализм» - капитализм, созданный прогрессом наук о жизни [2; 27; 30; 34]. Поскольку дискуссия о биокапитализме еще далеко не закончена, в предлагаемой статье планируется внести несколько дополнений к формирующейся общей картине. В связи с этим планируется обсудить ряд вопросов. Какую социальную роль при биокапитализме играют биотехнологические инновации? Как трансформируется экономическая система? Как изменяется характер труда? Как изменяются политические технологии и формы контроля над индивидами?
Многообещающие биотехнологии
В начале 1970-х годов мировая общественность и средства массовой информации открыли для себя биотехнологии. Вслед за этим последовал целый ряд событий, которые по праву следует назвать «потрясающими воображение». Даже простое их перечисление привело бы к необходимости приводить огромные выдержки из разнообразных исследований по истории науки, а также статей из самых авторитетных научных журналов, таких как Nature и
Science, которые традиционно уделяют много внимания ведению летописи этих событий1.
1 Вот лишь несколько самых ярких эпизодов из этой истории. В 1971 г. Ананда Чакрабарти создал искусственную бактерию, способную бороться с нефтяными загрязнениями на суше и на море. В 1972 г. Пол Берг разработал технологию рекомбинантой ДНК. В 1973 г. Стенли Коен и Герберт Бойер, используя эту технологию, смогли перенести человеческий ген в плазмиду кишечной палочки. В том же году в Китае был выведен гибрид риса. В 1975 г. был разработан метод производства моноклональных тел. В том же году в г. Асиломар (Калифорния, США) собралась крупная международная конференция генетиков, на которой впервые обсуждались этические вопросы, связанные с исследованиями рекомби-нантной ДНК. В 1978 г., используя технологию рекомбинантной ДНК, группа ученых с участием Герберта Бойера, представляющего биотехнологическую компанию Genentech (создана им вместе с Робертом Суонсоном в 1976 г.), наладила производство недорогого инсулина. В 1979 г. компания Genentech клонировала гормон человеческого роста. В 1980 г. Верховный Суд США, удовлетворил иск Ананда Чакрабарти к Бюро по регистрации патентов и торговых марок и принял решение о правомерности патентования всех живых систем, созданных руками человека. В том же году принят Закон о внесении изменений в Закон о патентах и торговых марках (известен также как Bayh - Dole Act), поощряющий трансфер технологий. С этого момента разработки в сфере биотехнологий стали не только научно привлекательным, но коммерчески прибыльным занятием. В 1983 г. Кэри Муллис изобрел метод полимеразной цепной реакции, который почти сразу же был воспринят как революция в молекулярной биологии и медицине. В 1986 г. Агентство по охране окружающей среды США одобрило появление генетически измененного табака - первой агрокультуры, созданной с помощью биотехнологий. В 1987 г. группа ученых с участием Лероя Худа разработала синтезатор ДНК. В 1988 г. Филипп Ледер и Тимоти Стюарт получили первый патент на генную инженерию животного - мыши, с повышенной восприимчивостью к раку груди. В 1994 г. Управление по контролю за качеством пищевых продуктов и лекарственных средств США одобрило производство генетически модифицированных томатов Flavr Savr. В 1997 г. британские ученые из института Рослина сообщили о клонировании овцы по кличке Долли с использованием ДНК взрослой особи. В 1998 г. возглавляемые Джеймсом Уотсоном и Джоном Герхартом группы ученых успешно вырастили эмбриональные стволовые клетки. В 2001 г. была завершена черновая версия проекта по секвенированию полного генома человека. Успехи в расшифровке человеческого генома привели к разработке целого ряда новых методов модифицирования последовательностей генома. Наиболее эффективным из них стал метод CRISPR-Cas, или метод редактирования высших геномов, разработанный в 2013 г., благодаря чему появилась возможность делать с геномом практически все - встраивать в определенные места генома новые гены и последовательности, удалять или модифицировать крупные участки нуклеотидных последовательностей [11; 26; 33]. - Д. М.
Учеными один за другим был разработан целый ряд методов направленной манипуляции генетическим материалом - технология рекомбинантной ДНК, полимеразная цепная реакция, редактирование генома, а параллельно с этим развернулось производство диагностических средств и лекарственных препаратов с заранее заданными свойствами, создание и модификация разнообразных биологических организмов - бактерий, растений, животных. Бактерии, пожирающие нефтяные загрязнения, искусственно созданный инсулин, гибридные и генно-модифицированные культурные растения, - это лишь некоторые, самые известные примеры открытий, связанных с использованием биотехнологий.
Практически с самого начала появление биотехнологий стало сопровождаться многочисленными заявлениями о многообещающих перспективах1. Чаще всего в этой связи упоминалось очищение воды, почвы и воздуха от загрязнений различными химическими веществами, повышение уровня медицинской помощи, получение новых, дешевых источников энергии, получение и усовершенствование новых, экологически чистых материалов и продуктов. Опираясь на первые реальные достижения, разработчики биотехнологий стали уверенно говорить о практически неограниченных возможностях их применения в медицине («красные биотехнологии»), сельском хозяйстве («зеленые биотехнологии»), аква-хозяйстве и переработке морепродуктов («синие биотехнологии»), в сфере промышленности и производстве биотоплива («белые биотехнологии») [31].
Этот дискурс о надеждах и будущих перспективах почти сразу же привлек к себе внимание ученых-гуманитариев, исследующих особенности социальной организации биотехнологических исследований [10]. Индо-американский антрополог Каушик Сандер Раджан, сопоставивший особенности деятельности биотехнологических компаний в США (район Сан-Франциско) и Индии (Нью-Дели, Хайдарабад и Мумбаи), объяснил причины того, почему в работе небольших фирм, специализирующихся на разработке биотехнологической продукции, такое важное значение имеют заявления о привлекательном будущем. Причины - в спе-
1 Весьма типичный пример такого заявления статья Френсис Коллинза, руководителя Международного проекта «Геном человека» (с 1993 г.), представленная вместе с коллегами для журнала Nature [12].
цифике самой деятельности этих фирм, которая состоит в производстве генетической информации посредством секвенирования ДНК. Биотехнологическим компаниям важно иметь финансовую поддержку их деятельности, которую им могут предоставить, прежде всего, крупные фармацевтические компании, которые покупают права на доступ к информационным базам генетических данных. Для этого они распространяют пресс-релизы, в которых делаются прогнозные заявления о существовании связи между имеющейся генетической информацией и производством новых лекарств, и тем самым изображаются привлекательные перспективы для потенциальных инвесторов. Помимо фармацевтических компаний адресатом для распространения таких прогнозных заявлений выступает все общество в целом, которому предлагается надежда на то, что в недалеком будущем наука сможет более эффективно заботиться о здоровье людей, справляясь даже с самыми редкими и тяжелыми заболеваниями. Заявлениям биотехнологических компаний придается огромная значимость, они сопровождаются шумными пиар-компаниями, повествующими о новых путях спасения для наций [2; 29, с. 182-233].
Особенно часто спасение связывается с возможностью применения новых биотехнологических решений в сфере так называемой «персонализированной медицины», которая трактуется как новая форма предоставления медицинской помощи, основанная на новейших научных открытиях - знании о человеческом геноме (геномике) и ответственности генов за конкретные заболевании, возможности выявлять болезни на сверхранней стадии их существования и устранять с помощью персонализированных лекарств -препаратов эффективных не столько для лечения конкретных заболеваний - в первую очередь разных форм рака, сколько для болеющих раком пациентов с конкретными генетическими характеристиками. Несмотря на то, что генетическая предрасположенность не может быть единственной причиной возникновения конкретного заболевания - имеют значение и другие факторы, например образ жизни и среда обитания, идеологи персонализированной медицины, как правило, педалируют именно роль генетического фактора и этим самым дают основание производителям инновационных фармпрепаратов устраивать шумные пиар-кампании, реклами-
рующие достоинства новых лекарств и их эффективность в спасении конкретных пациентов1.
Конструирование привлекательных перспектив, конечно, происходит не только применительно к сфере оказания медицинской помощи, но все же именно медицина является главным потребителем на современном рынке биотехнологий2. Поэтому прогнозные заявления биотехнологических компаний и гигантов фарминдустрии, с которыми они тесно связаны, чаще всего касаются перспектив достижения благополучия именно в сфере индивидуального здоровья. Обращаясь к социальному воображению, биотехнологические капиталисты и разработчики биотехнологических решений из венчурных компаний, делают это не только потому, что остро нуждаются в инвестициях, но и потому, что стремятся продемонстрировать свою гражданскую ответственность и верят в свою миссию - спасать всех, кто в этом нуждается. В этом они не одиноки, поскольку эта своеобразная идеология прижизненного спасения разделяется и другими субъектами современного общества - врачами, учеными, политиками, бизнесменами, представителями СМИ. В той части глобального мира, который все больше и больше является «плоским»3, возможность прижизненного спасения через научный прогресс считается чем-то вполне естественным и неизбежным.
1 Одним из примеров этого стала пиар-кампании по продвижению препарата Зелбораф, разработанного компанией Roche Pharmaceuticals в 2011 г. Для его продвижения на фармацевтическом рынке Roche привлекла пиар-агентство VCCP Health, которое успешно справилось с этой задачей, изобразив Зелбораф как лекарство именно для индивидов, а не вообще пациентов с метастатической мела-номой [36, с. 71-73].
2 По некоторым оценкам, на рынке биотехнологий доля ориентированных на медицину и «лечение генетического кода» «красных биотехнологий» составляет 70% [9].
Концепция «плоского мира» развита Клейтоном Пирсом в его недавнем исследовании об использовании биотехнологий, прежде всего фармпрепаратов для улучшения когнитивных способностей, в системе образования эпохи биокапитализма. «Плоский мир» - это не только мир, воспринимаемый через монитор компьютера, но и мир, где произошла девальвация религиозного мировоззрения [26].
Трансформация экономики
Прогресс биотехнологий несомненно повлиял на экономику, породив к жизни биотехнологическую индустрию. Кроме того, он создал особое экономическое пространство, которое некоторые исследователи предпочли назвать «биоэкономикой»1. В самом общем виде биоэкономика - это мир биотехнологических стартапов, производящих новые биотехнологические решения и остро конкурирующих между собой за ресурсы. Кроме сравнительно небольших биотехнологических фирм в это пространство также включены крупные фармацевтические, агро- и химические корпорации, которые используют их наработки и сами пытаются развивать биотехнологический бизнес. Наконец, закономерными субъектами биоэкономики также являются многочисленные фирмы и предприятия разных размеров и самой разной направленности, которые пытаются действовать на этом же рынке, сотрудничая с «биоте-хом» и «фармой» по вопросам информационного обеспечения, пиара и пр. Но все же ключевые игроки, и они же - творцы «биоэкономики, - биотехнологические компании. Первоначально поч-
1 Дискуссия о биоэкономике была начата Хуаном Энрике, чья статья в Science была посвящена формированию «индустрии наук о живом», которая появилась в результате быстрого развития геномики. Не используя сам термин «биоэкономика», он тем не менее удачно картографировал пространство, в котором взаимодействуют крупные компании, работающие в сферах агробизнеса, фармацевтики и химической промышленности. На пересечении этих трех сфер и возникает пространство для нового типа индустрии. Согласно Энрике, оно занято четырьмя крупными корпорациями - Monsanto / AHP, Novartis, DuPont, Dow Chemical [16]. В 2002 г. Энрике вместе с Родриго Мартинесом на семинаре в бизнес-школе Гарвардского университета сделали доклад «Биотехно-омика (1.0): предварительная карта потока биоданных» (The biotechonomy (1.0): a rough map of bio-data flow), в котором были использованы термины «экономика, основанная на биологии» (bio-based economy) и «биотехно-омика» (biotechonomy) - производное от «биотехнологическая экономика». После этого термин постепенно вошёл в язык биотехнологических компаний, международных организаций и агентств по региональному развитию. Приблизительно после 2005 г. термин уже получил распространение в социально-гуманитарных исследованиях. В 2006 г. он появился в небольшой статье американского антрополога Сары Франклин [17]. В 2007 г. англо-датский социологический журнал Distinktion организовал спецвыпуск, посвященный проблемам биоэкономики, в котором появились важные статьи Мелинды Купер [14] и Ларса Ларсена [22].
ти все они были связаны с университетскими лабораториями, но в последующем многие из них капитализировались и вышли на рынок инновационных продуктов как серьезные организации с продвинутым персоналом, способным решать разнообразные научные, производственные и экономические задачи.
Местом зарождения биоэкономики стали США, где в 1970-е годы начался процесс интенсивного сотрудничества между предпринимателями и учеными из ведущих университетов, которые специализировались на исследованиях в генетике, биохимии и молекулярной биологии. Первым биотехнологическим стартапом стала компания Cetus, созданная в 1971 г. в Беркли (штат Калифорния) нобелевским лауреатом в области физики Дональдом Гла-зером, биохимиком Рональдом Кейпом и предпринимателем Питером Фарли, рискнувшим вложить деньги в биотехнологический бизнес. Для ученых создание Cetus было способом коммерциализировать их биотехнологические разработки. Первоначальная цель биотехнологических капиталистов состояла в том, чтобы осуществлять отбор продуктивных микроорганизмов для промышленных целей. Позже к компании присоединился нобелевский лауреат по физиологии и медицине генетик Джошуа Ледерберг, и вся работа компании сосредоточилась в области генной инженерии. Став акционерами собственной компании и сумев привлечь талантливых коллег, создатели Cetus быстро сумели добиться успеха. В стенах ее лаборатории синтезировали интерферон, фактор свертывания крови VIII и целый ряд препаратов, используемых в биомедицине. В начале 1980-х годов присоединившийся к этой группе Кэри Муллис разработал метод полимеразной цепной реакции, продвинув позитивный общественный имидж компании до небес. Будучи типичной венчурной компанией, созданной для коммерциализации научных разработок группы ведущих ученых из Калифорнии, Cetus в короткий срок смогла стать солидной компанией, чей пакет акций в 1980 г. оценивался уже в 100 млн долл. [37, с. 186-215].
Второй биотехнологической компанией стала Genentech, созданная в 1976 г. профессором биохимии из университета Сан-Франциско Гербертом Бойером и предпринимателем Робертом Суонсоном, каждый из которых вложил в общее дело по 500 долл. Свой путь к славе эта компания прошла вдвое быстрее, чем Cetus. С момента создания Genentech занялась белковым проектировани-
ем. В 1977 г. было налажено производство соматостатина, за которым вскоре последовало производство синтетического инсулина, интерферона, гормона роста человека и других препаратов. К 1980 г. капитал компании составил 1 млн долл., и в ней работали уже 70 специалистов, из них 30 - со степенью доктора. После того, как в 1980 г. компания выставила свои акции на продажу, ее общий капитал вырос до 36 млн долл. Почти в то же самое время в разработки компании стали интенсивно вкладываться такие гиганты фармацевтического бизнеса, как Eli Lilly и Hoffmann - La Roche. В 1993 г. компания начала выпускать пульмозим - препарат для лечения муковисцидоза и целого ряда других легочных заболеваний. В течение еще ряда лет капитал компании рос как на дрожжах, и история ее успеха стала поводом для написания специальных научных исследований [21]. В 2008 г. компания была куплена корпорацией Roche за рекордные 43,7 млрд долл.
В 1977 г. близ г. Бетесда (штат Мериленд) была основана биотехнологическая компания Genex, которая стал специализироваться на биохимическом получении промежуточных метаболитов. Ее успешная работа привлекла внимание крупных инвесторов, таких, как Monsanto и Emerson Electric, которые стали усиленно финансировать ее разработки, в результате чего Genex также заняла важное место на рынке биотехнологий. В 1978 г. была создана компания Biogen, штаб-квартира которой вскоре была перенесена в Женеву. Научный потенциал компании составили в основном европейские ученые, но при участии американских коллег. Компания наладила свое производство в 1983 г., после чего на рынке появились созданный методами генной инженерии интерферон, вакцина против гепатита В и другие препараты. После серии слияний и приобретений Biogen перебазировалась в Кембридж (штат Массачусетс, США). В 1980 г. совместная капитализация этих четырех компаний достигла 400 млн долл., что превратило их в признанных мировых лидеров биотехнологической индустрии [1].
Современные исследователи, изучающие историю развития биотехнологических компаний, отмечают, что эта история не может быть понятна в отрыве от рынков, на которых они появились, а также без учета возобладавшего типа экономической политики. Британский социолог Мелинда Купер утверждает, что биотехнологическая революция, начавшаяся в США, была тесно связана с
экономическими и политическими процессами, которые привели при президенте Р. Рейгане к торжеству неолиберального курса [13]. В этот период времени утвердился подход, предписывающий активнее извлекать прибыль из всех возможных источников, и началась глубокая трансформация всей экономической системы. Стали закрываться нерентабельные производства; с целью минимизации издержек многие предприятия добывающей и обрабатывающей промышленности были перенесены в страны Третьего мира, прежде всего в Азию. Оставшиеся на территории США производства быстро были модернизированы, и приоритет был отдан отраслям, способным выпускать продукцию с высокой добавленной стоимостью. Тогда же стало уделяться больше внимание и тем областям производства, в которых можно было использовать разработки ученых, работающих в сфере наук о жизни. Это было важным фактором для быстро роста биотехнологических компаний, сосредоточенных в регионах с крупным научным потенциалом и большим числом ориентированных на рискованные вложения предпринимателей - для США это Калифорния (Сан-Франциско с его университетами), Северо-Восток (окрестности Гарвардского университета) и Великие Озера (Чикаго).
Вместе с тем появление биоэкономики нельзя сводить только к возникновению сети эффективно действующих биотехнологических компаний. В известном смысле, это более фундаментальный процесс, связанный с тем, что сама жизнь в ее биологическом измерении превратилась в значимую силу производственного процесса и стала движущей силой экономики. Жизнь в ее микробных, клеточных и молекулярных формах вовлечена в процесс создания материальных ценностей, и были найдены способы ее преобразования в биокапитал1. С помощью различных живых систем массово стали производиться новые лекарства и косметические средства, генно-модифицированные продукты и посевной материал, стали создаваться разнообразные материалы и многое другое. И все это стало весьма прибыльным делом, которое было поставлено на поток.
1 Термин «биокапитал» впервые стал использовать К. Сандер Раджан, в работах которого также встречаются такие понятия, как «генетический капитал», «живой капитал» [28; 29; 30]. О разнообразии понимания «биокапитала» в современных исследованиях см.: [20].
Таким образом, биоэкономика - это наиболее очевидное проявление биокапитализма. Она представляет собой новую, быстро развивающуюся сферу экономики, которая подобно локомотиву сегодня разгоняет всю экономическую систему в целом. В эту новую сферу - новую экономику - перекачиваются большие потоки финансов и других ресурсов, перетекают самые квалифицированные кадры, поступают идеи. Но движущей силой выступают не только финансы, кадры и знания, но и сама жизнь, ее избыток, которая представляет собой живой источник новых ценностей и является живым капиталом.
Новые формы труда
Возникновение биокапитализма и его наиболее очевидного проявления - биоэкономики - стали следствием прогресса в науках о жизни, а также глубоких структурных изменений в капиталистическом способе производства. Следствием данных изменений стало также появление новых форм труда, связанных со спецификой биотехнологического производства. Речь, конечно, идет в первую очередь о научном, умственном труде сотрудников биотехнологических компаний по созданию инновационных продуктов для глобального рынка. Но в рамках данной статьи представляется необходимым сосредоточить внимание не столько на этих видимых формах труда, сколько на тех, которые во многом продолжают оставаться невидимыми.
Прежде чем начать непосредственный разговор об этих невидимых формах труда, присущих биокапитализму, следует сделать небольшое историческое отступление. Период, начавшийся в конце 1970-х годов, стал временем необратимых структурных изменений в капиталистическом способе производства. Когда одно за другим стали закрываться или модернизироваться крупные предприятия с режимом работы «от звонка до звонка», миллионы людей были вынуждены переучиваться жить по-новому, в постоянной гонке за временем и непрерывных поисках источников существования. Двумя наиболее важными экономическими переменными в новом образе жизни стали знание и пространство: чтобы иметь хоть какой-то доход, стало необходимо обладать уникальными знаниями, а кроме того, стало необходимо постоянно
двигаться вслед за работой и предлагаемыми вакансиями, поскольку, как выяснилось, инвестиции имеют свойство перемещаться в пространстве, мобилизуя вокруг себя трудовые ресурсы. Сформировалась новая социально-экономическая система1, где работа (труд) стала не только суровой необходимостью, но и цен-ностью2. Появились и такие формы труда, которые с точки зрения марксистской теории стоимости трудом не считались3. Некоторые
1 Для определения этой социально-экономической системы исследователями предлагается использовать такие термины, как «неолиберализм», «постиндустриальное общество», «экономика знания», «когнитивный капитализм» и др.
2 Приведем лишь несколько самых примечательных характеристик складывающихся форм трудовой деятельности. Французский философ Пьер Леви, говоря о новой ситуации, пишет: «Все меньше четко определенных рабочих мест и занятий, все постоянно заняты делами, касающимися всего - сексуальности, брака, оплодотворения, здоровья, красоты, идентичности, сознания, отношений, идей. Изменяется сам смысл «работы». Мы уже не можем точно сказать, когда мы работаем, а когда нет. Мы постоянно озабочены бизнесом. Всякими видами бизнеса... Те, кто критикует эту систему, в своей личной жизни ведут себя точно так же, как и все остальные. Человек становится предприятием. Homo economicus -это не теоретическая фикция экономики, это моральная картина общества, в которую мы безвозвратно вступаем.» [24, с. 82-83]. Другой французский философ - Андре Горц, долгое время изучавший проблему труда, указывает на то, что в новой социально-экономической ситуации людям приходится зарабатывать не только трудом в его традиционном понимании, но и всей своей жизнью, превращая всю ее без остатка в бизнес. «Жизнь становится самым дорогим капиталом. Граница между частной жизнью и работой размывается, причем не потому, что рабочая и нерабочая деятельность требуют одних и тех же умений, а потому, что вся жизнь оказывается в плену расчета и стоимости» [3, с. 35]. Итальянская исследовательница Андреа Фумагали выделила следующие формы труда, ставшие источником существования для большинства людей в условиях новейшего капитализма: «умственная и физическая работа по найму», «автономная работа» (самозанятость), «парасубординация» (случайная работа за вознаграждение), «работа по уходу», «домашняя работа», «женская работа». Для всех этих форм работы характерны нестабильность, отсутствие гарантий, временная или частичная занятость [18, с. 199-230].
3 Некоторые исследователи показали, что в условиях новейшего капитализма марксистская теория трудовой стоимости, предназначенная для анализа фордистской (индустриальной) системы капиталистического производства уже не работает, и ее необходимо дополнить или даже заменить другой - витальной теорией стоимости, пригодной для анализа постфордистской, биокапиталистической системы производства. Согласно прежней теории, ценности создаются только трудом рабочего, тогда как домашний, неоплачиваемый женский труд никаких ценно-
из них оказались непосредственно связаны с использованием жизненных сил - избытка самой жизни, заключенного в человеческом теле.
Мелинда Купер и ее коллега Кэтрин Уолдби из Австралии, показали, что в условиях биокапитализма не только умственный труд, но и труд посредством использования избытка жизни может быть напрямую связан с областью биотехнологического производства. Они предложили называть его «клиническим трудом». Хотя в большинстве научных публикаций эта форма труда редко упоминается, по мнению Купер и Уолдби, для биомедицинских исследований она является основной. Примерами клинического труда выступает женский репродуктивный труд - практики предоставления ооцитов и суррогатного материнства, как на альтруистической, так и коммерческой основе, полностью бесплатный женский регенеративный труд, связанный с предоставлением биоматериалов для регенеративной медицины - прежде всего пуповинной крови и содержащихся в ней стволовых клеток, а также работа, связанная с участием в клинических испытаниях новых лекарств [15].
Клинический репродуктивный труд стал возможен после того, как появились биотехнологии, позволяющие осуществлять оплодотворение in vitro и сопутствующие им методы преимпланта-ционной генетической диагностики, призванные оценивать состояние здоровья будущего эмбриона. В развитых странах Запада эта форма клинического репродуктивного труда с самого начала подверглась законодательному регулированию, вследствие чего практики суррогатного материнства были разрешены лишь на альтруистической основе, в то время как в странах бывшего СССР и в развивающемся мире эти вопросы оказались не урегулированы, в связи с чем там распространились и практики коммерческого сур-
стей не создает, но лишь способствует восстановлению сил рабочего - кормильца семьи, а также биологическому воспроизводству рабочей силы - деторождению. Новая теория призвана анализировать систему, при которой индустриальный труд и вообще фордистское производство исчезают, доходы рабочего-кормильца существенно урезаются, численность женщин на рынке труда возрастает и - самое главное - новые ценности создаются уже не только трудом на рабочем месте, но и трудом далеко за пределами всякого рабочего места, т.е. в сущности всей жизнью людей, ее телесной энергией, аффектом и иными, не связанными напрямую с интеллектом способностями [23; 25].
рогатного материнства. Настоящим лидером в сфере использования труда оплачиваемых репродуктивных работниц стала Индия, где уже в 1990-е годы появились первые клиники ЭКО, готовые продавать полный пакет услуг для оказания помощи бесплодным парам со всего мира - как супружеским, так и гомосексуальным. Наиболее известной фигурой на глобальном рынке клинического репродуктивного труда стала доктор Наяна Патель, открывшая в 1999 г. в Ананде, штат Гуджарат, клинику репродуктивных услуг Akanksha infertility clinic. По данным, представленным на сайте самой клиники, к октябрю 2015 г. в клинике появилось на свет более 10 тыс. детей, в том числе 1300 детей, рожденных суррогатными матерями. Патель приобрела мировую известность, выступив на знаменитом телешоу Опры Уинфри в США. После того, как в 2019 г. индийский парламент принял закон, запрещающий коммерческое суррогатное материнство в стране, Патель, стремясь спасти свой бизнес, открыто выступила против нового закона и мобилизовала вокруг своей клиники десятки малограмотных индийских женщин из окрестных деревень, работающих на нее [6].
Появление новых биотехнологий сыграло важную роль в появлении клинического репродуктивного труда, но еще более важной стала сама трансформация капитализма. Миллионы женщин из среднего класса, превратившись из домохозяек в работниц различных секторов современной экономики, оказались вынуждены строить карьеру, целиком отдаваться работе и откладывать материнство. Оказавшись фактическими заложницами своих компаний, им пришлось стать на путь репродуктивного аутсорсинга -передоверить возможность деторождения самой себе, но в будущем (для этой цели некоторые крупные американские компании стали им оплачивать заморозку собственной яйцеклетки в биобанке), либо другой женщине - репродуктивной работнице, как в своей собственной стране - из числа женщин низших классов, обычно женщин-мигрантов, так и в другой, принимая во внимание низкую стоимость ее услуг в масштабах глобальной биоэкономики.
Другая форма клинического труда - регенеративный труд, связанный с предоставлением различных регенеративных тканей для биомедицинских исследований и лечебных целей. Эта форма труда начала развиваться в самом конце 1990-х годов, когда биомедицинская наука открыла для себя возможность лечения с по-
мощью стволовых клеток лейкоза и других форм рака крови, а также травм позвоночника, болезней сердца и многих других заболеваний. Прежде источником для получения этих ценных материалов был костный мозг, но затем их начали получать более безопасным и удобным способом из пуповинной крови, абортированных эмбрионов, а также так называемых «лишних эмбрионов», считающихся отходами при операциях ЭКО в клиниках репродуктивной медицины. Все эти регенеративные ткани, в той или иной форме получаемые из женских тел, рассматриваются как своего рода ценный биологический излишек, который взимается биомедицинскими учреждениями с женщин в качестве ренты - либо на условиях добровольного информированного согласия, либо без такового. Но, по мысли Купер и Уолдби, в условиях современной биокапиталистической экономики это по меньшей мере несправедливо, и такая форма труда может быть так или иначе оплачена. Это вполне возможно, поскольку благодаря полученным биоматериалам проводится оплачиваемое лечение других пациентов, осуществляются научные эксперименты, а некоторые компании1 уже сколотили целые капиталы, специализируясь на коммерческом использовании плацентарных тканей и стволовых клеток [15, с. 89-115].
Третья форма клинического труда - клинические исследования новых лекарств с участием добровольцев. В развитых странах Запада на протяжении многих лет такие испытания осуществлялись на пациентах психиатрических больниц и заключенных в тюрьмах, в результате чего, например в США, возникла такая форма организации, как тюремно-академический промышленный комплекс. Но после скандальных разоблачений, связанных с экспериментами на чернокожих пациентах в Таскиги2 и быстрым раз-
1 В первую очередь речь идет об израильской компании Pluristem Therapeutics (создана в 2001 г. в Хайфе) и сингапурской компании Cordlife (также создана в 2001 г.), работающей на биомедицинских рынках Сингапура, Индии, Индонезии, Гонконга, Таиланда, Филиппин и Малайзии.
2 Медицинские исследования в Таскиги продолжались с 1932 по 1972 г. Они проводились под руководством Службы общественного здравоохранения США и имели целью выявить все стадии заболевания сифилисом. В качестве испытуемых использовалось 600 сельскохозяйственных рабочих из числа бедного афроамериканского населения, причем 200 из них не были заражены сифилисом
витием биомедицинской этики, практика проведения испытаний лекарств на пациентах в США, Японии и Европе подверглась жесткому регулированию, и масштабы ее отчасти сократились. Между тем потребности фармацевтических компаний в клинических исследованиях производимых ими лекарств, напротив, выросли. В связи с этим с середины 1990-х годов значительный объем проводимых испытаний новых лекарств был перенесен в страны Восточной Европы, Латинской Америки и Азии. Главными лидерами в проведении испытаний лекарственных препаратов стали Китай и Индия. При этом сложилась особая глобальная система разделения труда применительно к сфере клинических исследований. В США и Европе проводятся в основном клинические исследования первой фазы - испытания лекарств на здоровых людях, тогда как в Индии и Китае - исследования второй и третьей фазы, на пациентах с конкретными заболеваниями и на больших, многотысячных группах пациентов различного возраста, с целью оценить риск и пользу от новых препаратов. Особое место в таких распределенных по всему миру исследованиях отводится испытанию лекарств для лечения хронических заболеваний, а также некоторых острых, таких как рак.
Клинический труд во всех его формах - это всего лишь малая доля тех форм труда, которые пролиферировали в условиях постфордистского биокапиталистического производства. Но, похоже, он является подлинным символом труда в эпоху биокапитализма, поскольку лежит в основе создаваемых высокотехнологичных ценностей - дорогостоящих биомедицинских услуг, сложных программ лечения и новых поколений лекарств. При этом он замалчивается и почти никогда не оплачивается, а если это и имеет место, как в случае с коммерческим суррогатным материнством, то принимает крайне извращенные формы и не может вызывать
перед началом эксперимента. Американские врачи не предоставляли никому из них эффективные лекарственные препараты, даже после того как в 1947 г. для лечения сифилиса стали использовать пенициллин, а затем и другие антибиотики. После того как информация об исследования в Таскиги стала достоянием гласности, в стране разгорелся большой скандал. В 1974 г. Конгресс США принял Национальный закон о научных исследованиях с участием человека, и была образована специальная комиссия, занявшаяся проблемами биоэтики и контроля над биомедицинскими исследованиями.
ничего, кроме разочарования. В этом аспекте своего существования биокапитализм показывает свою прежнюю бесчеловечную природу, которая была присуща ему и во времена первоначального накопления, - готовность извлекать прибыль из любого источника, готовность идти на любые преступления ради максимальной прибыли.
Новые формы контроля
Пришествие биотехнологий, несомненно, изменило и характер политических технологий, используемых для контроля над индивидами. Ключом к пониманию этого аспекта биокапитализма выступают идеи Мишеля Фуко, которые по-прежнему находятся в центре внимания исследователей, изучающих особенности власти в развитых обществах Запада.
Согласно Фуко, власть - это не столько политические институты и конкретные люди, сколько изменяющаяся сеть стратегических отношений силы и способов воздействия на индивидов. До XVIII в. на Западе власть держалась на силе оружия, страхе и показной жестокости. В XVIII в. появилась новая форма власти -экономная, умная, расчетливая, поддерживающая жизнь. Фуко назвал ее «биовластью». Новая форма власти стала осуществлять новый тип политики - биополитику, управлять индивидами с помощью таких политических технологий, как дисциплина и обеспечение безопасности. Характерным примером дисциплинарных политических технологий стал врачебный надзор в отношении пациентов, прежде всего их тел и анатомо-физиологических особенностей. Наиболее эффективные технологии безопасности - это санитария и коммунальная гигиена, обеззараживание воды, воздуха, городских пространств, а также практика вакцинации населения [4].
Британский социолог Николас Роуз, развивая идеи Фуко, выдвинул идею о том, что в условиях новейшего капитализма произошла очередная мутация биовласти, и появилась «молекулярная биополитика». Иначе говоря, с появлением молекулярной биологии, геномики и вообще биомедицины биополитика, развиваемая по отношению к индивидам и населению, тоже была перенесена на молекулярный уровень [32].
Согласно выводам Роуза, если в XVIII и XIX вв. целью биополитики были, прежде всего, контроль за человеческими существами и популяциями, обеспечение жизни (рождаемости) и предотвращение смерти (эпидемий), а на протяжении большей части ХХ в. биополитика была направлена на заботу о качестве населения -для этого использовались, прежде всего, технологии евгеники, то к началу XXI в. появилась «биополитика в отношении самой жизни» -власть стала создавать условия для того, чтобы управлять жизненными процессами на самом фундаментальном уровне - клеточном, генном, молекулярном. Средства для такого управления были предоставлены науками о жизни - генетический скрининг, репродуктивные технологии, трансплантация органов, генетические модификации организмов, использование психотропных лекарств. Некоторые из средств для управления находятся еще «за ближайшим поворотом» - персонализированные лекарства, генная инженерия, ксенотрансплантация. Все эти технологии в равной степени являются не только воплощением биомедицинского знания, но и политическими технологиями новейшей эпохи. Это такие же политические технологии, как и технологии вакцинации, которые использовались более двух столетий назад.
Еще одно важное обстоятельство состоит в том, что управление жизнью самой по себе, ответственность за жизнь, все в большей степени перепоручается самим индивидам. В условиях биокапитализма людям приходится самим заботиться о себе, своем теле, управлять своими биологическими процессами1. Но для
1 Характерной тенденцией этого стало появление «биохакинга» - сетевого социального движения, включающего в себя активистов здорового образа жизни новой формации. Идеология биохакеров сводится к лозунгу Do it yourself («Сделай себя сам»). Биохакинг объединяет как весьма состоятельных людей, способных тратить большие средства на улучшение (enhancement) собственных физических и ментальных способностей, так и людей, не обладающих такими возможностями. В качестве инструментов улучшения и самоконтроля используются гигиена сна, особый режим питания, физические нагрузки, практики ментального здоровья, регулярное прохождение медицинских тестов и анализов, потребление лекарств и БАДов, в том числе в экспериментальных целях. Среди биохакеров много публичных персон, которые ведут активную пропагандистскую деятельность в медиапространстве. Кроме того, есть и такие, кто пытается проводить самостоятельные исследования, связанные с отбором методов улучшения биологических способностей человека и активно следит за новинками в биомедицине. Практикуемый ими тип исследований называется «гаражной наукой».
этого созданы все условия, появилась соответствующая биополитическая инфраструктура - генетические консультации, клиники репродуктивной медицины, аптечная сеть, доставляющая непосредственно до потребителя новинки, созданные фармкомпаниями при участии биотехнологических стартапов.
Эта инфраструктура стремится стать вездесущей, приходит в двери каждого дома и словно бы обволакивает каждого индивида. Вследствие этого процесс управления индивидами превращается в процесс управления ими самими собой. Контроль переходит в самоконтроль. Все ответственные решения людям приходится принимать самостоятельно, хотя и при поддержке разнообразных экспертов - генетических консультантов, обсуждающих с родителями проблемы их родившихся или еще не родившихся детей, врачей-репродуктологов, консультирующих как поступить в случае проблем с зачатием, специалистов по лечению стволовыми клетками, способных посоветовать, каким образом справиться, например, с болезнью Альцгеймера.
Важным элементом новой биополитической инфраструктуры становятся биобанки - систематизированные хранилища человеческих биологических образцов, включая органы, образцы тканей, крови, плазмы, мочи, внутриклеточных компонентов (РНК и ДНК), а также спермы, яйцеклеток, эмбрионов, стволовых клеток и т.д. Собранные в них биоматериалы постоянно анализируются и используются для разработки биомаркеров, диагностических и прогностических текстов, создания новых лекарственных средств, лучшего понимания причин болезней [7].
Биобанки - совершенно новый фактор в жизни современного человека и одновременно новый инструмент управления и самоуправления. В них собраны не просто образцы биоматериалов и важная генетическая информация, но, строго говоря, частички самих индивидов, которые отчуждены от них и предоставлены для использования различным организациям - научным центрам, фармацевтическим компаниям и т.д. Создаваемые на этой основе инновационные продукты обычно не используются в интересах именно этих людей, но - в интересах общества, которое в перспективе получает новые лекарства или диагностические средства, и конкретных фармацевтических компаний и разработчиков, которые получают от этого прибыль. Поскольку расходы на создание и
содержание биобанков растут, несложно предположить, что и размеры доходов от их деятельности тоже приумножаются, прежде всего в частном биобанковском секторе. Что касается индивидов, то в целом ряде случаев хранящиеся в биобанках материалы могут быть использованы и непосредственно в их собственных интересах - замороженные яйцеклетки и сперма для предполагаемого в будущем оплодотворения in vitro, собственные стволовые клетки для лечения тяжелого заболевания. Тот, кто понес расходы, передал биологический образец себя в соответствующий биобанк и тем самым спланировал собственное будущее, очевидно, приобрел шанс на гарантированное прижизненное спасение в некотором обозримом завтра.
Генетические консультации, репродуктивные клиники, биобанки, доступные фармацевтические препараты и другие элементы биополитической инфраструктуры открывают перед человеком эпохи биокапитализма не только новые возможности, но и ставят перед необходимостью задаваться старыми философскими вопросами: кто я такой? Что я могу знать? Что я должен делать? На что я смею надеяться? Только теперь это уже не теоретические вопросы, а практические и политические. Поскольку они касаются принятия конкретных решений, связанных с собственной жизнью, сознанием своих прав, обязанностей и ожиданий.
В первой половине 2013 г. американская киноактриса Анджелина Джоли после долгих консультаций с генетиками, онкологами и хирургами приняла решение сделать себе операцию по удалению груди с целью профилактики предполагаемого в некотором будущем онкологического заболевания, от которого, как она считала, она являлась незастрахованной. Поводом для принятия такого решения, как рассказала сама Джоли на страницах «Нью-Йорк Таймс», стала трагическая медицинская история ее матери, а также данные генетического анализа, выявившего у актрисы присутствие в организме опасного гена BRCA1, ответственного за вероятное возникновение рака груди. Ее решение, вызвавшее массы сочувственных откликов и широчайшую дискуссию с участием самых разных экспертов, безусловно, открыло новую страницу в истории современной биополитики. После консультаций с экспертами Джоли, думая о собственном будущем, используя новейшие диагностические средства, предоставленные разработчиками иннова-
ционных биотехнологических продуктов, взяла контроль над своей телесной жизнью в собственные руки и поручила хирургам исправить в своем теле то, что вызывало у нее особенное беспокойство [5].
Еще один пример связан с использованием препаратов, улучшающих когнитивные способности. По данным на 2008 г., более 25% студентов американских университетов использовали их для того, чтобы справиться с проблемами, возникающими в ходе обучения, и улучшения своих результатов в учебе. По крайней мере для 7% студентов такие препараты были выписаны врачами. Если иметь в виду, что практика употребления нейрофармаколо-гических средств получила широкое одобрение научного сообщества в США [19], то, очевидно, масштабы потребления таких препаратов в последующем еще больше выросли.
Последний пример связан с исследованием группы профессора Яри Тиихонена, которое было проведено в начале 2014 г. в Финляндии. Это было популяционное генетическое исследование, связанное с выявлением гена преступности. В него было вовлечено 800 заключенных финских тюрем, отбывающих наказание за насильственные преступления, а также большая группа здоровых людей на свободе. Учеными было выяснено, что никакого специфического гена преступности в человеке не существует, однако имеется два гена, ассоциированные с агрессивным поведением -МАОА (низкоактивный генотип моноаминоксидазы А, способствующий низкой скорости оборота допамина), и СБН13 (кодирующий белок адгезии нейронных мембран). Согласно выводам Тии-хонена, «по крайней мере, около 5-10% всех тяжких насильственных преступлений в Финляндии связаны с вышеупомянутыми генотипами МАОА и СБИ13» [35]. Предлагаемая им и его коллегами экспертная рекомендация состоит в том, что общество должно более внимательно относиться к этой информации. Означает ли это, что людей с таким генотипом будут более основательно воспитывать уже с самого детства? Или их будут лечить? Ответы на эти вопросы остались за пределами публикации, но, разумеется, не сама информация, представленная учеными, вызвавшая большой интерес у англоязычной читательской аудитории.
В целом, новая форма контроля - молекулярная биополитика - является еще одним значимым атрибутом биокапитализма.
С его приходом политехнические технологии в еще большей степени биологизируются и биотехнологизируются, что приводит к исключению из структуры управления многих «архаических» элементов, таких как насилие, дисциплинирующее принуждение и евгенические вмешательства. Управление индивидами в еще большей степени, чем прежде, становится «знаниевым» и «технологичным», сводясь преимущественно к принятию решений, связанных с тем, как жить и что делать для продления жизни. Биополитика эпохи биокапитализма становится еще более расчетливой, еще более экономически обоснованной. Нельзя не заметить того, что она все больше напоминает бизнес, а жизнь, на которую она нацелена, превращается для многих людей в большой бизнес-проект, из которого предполагается возможным исключить все эксцессы - болезни, болевые ощущения, дурные запахи, нестерильность. Но, очевидно, в этом заключаются и ее слабости: эта новая, молекулярная биополитика по-своему крайне неэффективна, когда ей приходится сталкиваться с большими эксцессами, такими как война, вспышки насилия, терроризм, стихийные бедствия. В настоящее время они рассредоточены, в основном, на периферии глобального мира, но будет ли так в будущем?
Список литературы
1. Биотехнологические и генно-инженерные компании и их разработки. - URL: http://www.techstandard.ru/testars-308-1.html
2. Волков А.В. Наука в эпоху биокапитализма // Вопросы философии. - 2014. -№ 10. - С. 57-68.
3. Горц А. Нематериальное: знание, стоимость и капитал. - М.: Изд. дом Гос. унта Высшей школы экономики, 2010. - 208 с.
4. Михель Д.В. Мишель Фуко и западная медицина // Логос. Философско-литературный журнал. - 2019. - № 2 (29). - С. 64-81.
5. Михель Д.В. Влияние идеологии персонализированной медицины на практику принятия медицинских решений в начале XXI века // Рабочие тетради по биоэтике / под ред. П.Д. Тищенко. - М.: Изд-во Московского гуманитарного ун-та, 2016. - Вып. 24: Философско-антропологические основания персонализированной медицины (междисциплинарный анализ): сборник научных статей. - С. 35-58.
6. Михель И.В. Индийская сага о ВРТ: медико-антропологический взгляд // Философские проблемы биологии и медицины. - М., 2019. - Вып. 13. - В печати.
7. Трофимов Н.А. Отрасль биобанков в ближайшем будущем // Наука за рубежом. - 2012. - № 13. - С. 1-14.
8. Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции. - М.: АСТ: ЛЮКС, 2004. - 349 с.
9. Химия-2019. Международная выставка химической промышленности и науки. - URL: https://www.chemistry-expo.ru/ru/ui/17131/
10. Brown N. Hope against hype - accountability in biopasts, presents and futures // Science studies. - 2003. - Vol. 16 (2). - P. 3-21.
11. Bud R. History of biotechnology // P.J. Bowler and J.V. Pickstone (eds.) The Cambridge history of science. - Cambridge: Cambridge university press, 2009. -Vol. 6: The modern biological and earth sciences. - P. 524-538.
12. A vision for the future of genomics research / Collins F.S., Green E.D., Guttmacher A.E., Guyer M.S. // Nature. - 2003. - Vol. 422. - P. 835-847.
13. Cooper M. Life as surplus: biotechnology and capitalism in the neoliberal era. -Seattle: university of Washington press, 2008. - 222 p.
14. Cooper M. Life, autopoiesis, debt: inventing the bioeconomy // Distinktion: Scandinavian journal of social theory. - 2007. - Vol. 8 (1). - P. 25-43.
15. Cooper M., Waldby C. Clinical labor: tissue donors and research subjects in the global bioeconomy. - Durham: Duke university press, 2014. - 279 p.
16. Enriquez J. Genomics and the world's economy // Science. - 1998. - Vol. 281. -P. 925-926.
17. Franklin S. Bio-economies: biowealth from the inside out // Development. - 2006. -Vol. 49 (4). - P. 141-143.
18. Fumagalli A. Bioeconomia y capitalismo cognitive: hacia un nuevo paradigma de acumulacion. - Madrid: Traficantes de suenos, 2010. - 342 p.
19. Towards responsible use of cognitive-enhancing drugs by the healthy / Greely H., Campbell P., Sahakian B. et al. // Nature. - 2008. - Vol. 456. - P. 702-705.
20. Helmreich S. Species of biocapital // Science as culture. - 2008. - Vol. 17 (4). -P. 463-478.
21. Hughes S.S. Genentech: the beginnings of biotech. - Chicago: university of Chicago press, 2011. - 213 p.
22. Larsen L.T. Speaking truth to biopower: on the genealogy of bioeconomy // Distinktion: Scandinavian journal of social theory. - 2007. - Vol. 8 (1). - P. 9-24.
23. Lazzarato M. From capital-labour to capital-life // Ephemera: theory & politics in organizations. - 2004. - Vol. 4(3). - P. 187-208.
24. Levy P. World philosophie: le marché, le cyberespace, la conscience. - Paris: Odile Jacob, 2000. - 220 p.
25. Morini C., Fumagali A. Life put to work: towards a life theory of value // Ephemera: theory & politics in organizations. - 2010. - Vol. 10(3/4). - P. 234-252.
26. Pennisi E. The CRISPR craze // Science. - 2013. - Vol. 341. - P. 833-836.
27. Pierce C. Education in the age of biocapitalism: optimizing educational life for a flat world. - New York: Palgrave Macmillan, 2013. - 211 p.
28. Lively capital: biotechnologies, ethics, and governance in global markets / Rajan K.S. (ed.). - Durham: Duke university press, 2012. - 511 p.
29. Rajan K.S. Biocapital: the constitution of postgenomic life. - Durham: Duke university press, 2006. - 360 p.
30. Rajan K.S. Genomic capital: public cultures and market logics of corporate biotechnology // Science as culture. - 2003. - Vol. 12 (1). - P. 87-121.
31. Raju P. World history of modern biotechnology and its applications // Biotechnology: an Indian journal. - 2016. - Vol. 12 (11). - P. 107.
32. Rose N. The politics of life itself: biomedicine, power, and subjectivity in the twenty-first century. - Princeton: Princeton university press, 2007. - 350 p.
33. Russo E. Special report // Nature. - 2003. - Vol. 421. - P. 456-457.
34. Shenk D. Biocapitalism. What price the genetic revolution? // Harper's magazine. -1997. - December. - P. 37-41, 44-45.
35. Genetic background of extreme violent behavior / Tiihonen J., Rautiainen M.-R., Ollila H.M. et al. // Molecular psychiatry. - 2014. - Vol. 20 (6). - P. 786-792.
36. Tutton R. Genomics and reimagining of personalized medicine. - Furnham, UK: Ashgate, 2014. - 203 p.
37. Vettel E.L. Biotech: the countercultural origins of an industry. - Philadelphia: university of Pennsylvania press, 2006. - 273 p.
