CC BY
59
УДК 811.161.Г04
АКИМОВА Эльвира Николаевна, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Мордовского государственного университета имени Н.П. Огарева. Автор 70 научных публикаций, в т.ч. монографии и двух учебно-методических пособий
БИБЛЕЙСКИЕ ЦИТАТЫ КАК СПОСОБ РЕАЛИЗАЦИИ КАТЕГОРИИ ОБУСЛОВЛЕННОСТИ В ПАМЯТНИКАХ ПИСЬМЕННОСТИ РУССКОГО СРЕДНЕВЕКОВЬЯ
Средневековье, мегатекст, Библия, цитата, категория обусловленности
Как показывает анализ древне- и старорусских письменных памятников1, в тезаурусе языковой личности средневековья было большое число ассоциативных связей с прецедентными текстами, в первую очередь с Библией: «Роль чужого слова, цитаты, явной и благоговейно подчеркнутой, полускрытой, скрытой, полусознательной, бессознательной, правильной, намеренно искаженной, ненамеренно искаженной, нарочито переосмысленной и т.д., в средневековой литературе была грандиозной. Границы между чужой и своей речью были зыбки, двусмысленны, часто намеренно извилисты и запутанны»2.
Первый и высший для всего средневекового мышления образец — Священное писание. Библия была постоянным эталоном, энциклопедией исторических примеров, позволяла устанавливать формальную аналогию между событиями реальными и священной историей (mitatio Christi). Поэтому основное свойство древнерусского текста,
обладающего достоинством (dignitas) и нормой (термины Р. Пиккио), — двуслойность, двуплановость. Изложение развивается в плане прямого повествования и экзегезиса. Переключает повествование в другой план, открывает дверь в высший смысл текста цитата из Священного писания3.
Реализация основной функции библейских цитат — толкование, объяснение каких-либо положений, подтверждение важнейших мыслей автора — тесно связана с выражением причинно-следственной семантики и отношений основания — вывода, входящих в круг значений категории обусловленности.
Функционально-семантическая категория обусловленности — это сложно структурированное образование, план содержания которого формирует общее инвариантное значение обусловленности, вариативно проявляющееся в более частных семантических категориях причины, следствия, условия,
уступки и цели, а план выражения представлен средствами, относящимися к различным языковым уровням (лексическому, фразеологическому, словообразовательному, синтаксическому дотекстовому, текстовому, ме-гатекстовому).
Одним из способов реализации в плане языковой диахронии категории обусловленности на мегатекстовом уровне (под мегатекстом понимаем совокупность нормативных текстов эпохи) были цитаты из прецедентных текстов, в первую очередь из Священного писания. Библейские цитаты — это дословные выдержки из библейского текста, которые могут быть несколько искажены или трансформированы, но без нарушения стиля и синтаксиса библейской строфы.
В пространство древнерусского текста, не знавшего современных пунктуационных знаков, библейские цитаты вводились с помощью объясняющих их происхождение «слов автора», содержащих глаголы говорения или близкой семантики (господь рече; рече пророкъ; по рекшему; апостолъ глаголеть; еуангелье чтомо; пророчество, глаголющее и т.п.): Убиену же ГлЬбови и повьржену на пустЬ мЬстЬ межю дъвЬма колодама. И господь не оставляли своихъ рабъ, яко же рече Давыдъ: «Хранить господь вься кости ихъ, и ни едина отъ нихъ сокрушиться» (Сказ. о Борисе и Глебе. Т. 1. С. 294); Прикосну бо ся емь слово господне, рекшее: «Яко удобЬе есть вельбуду сквозЬ иглинЬ уши проити, нежели богату въ царствие небесное вънити» (Житие Феодосия Печерского. Т. 1. С. 322); Наипаче же убояхся истязания владыки моего Христа, непрестанно въпиюща къ мнЬ: «Лукавый рабе и лениве! Почто не вда сребра моего торжникомъ: и азъ, пришед, взялъ бых свое с лихвою» («Послесловие к львовскому Апостолу» Ивана Федорова. Т. 7. С. 294); Написалъ Еклесиастес: «Егда человЬку сщасливо что дЬетца, в тЬ поры жаль бывает недругом его» (О причинах гибели царств. Т. 9. С. 474); Златаус-
тый пишет на Послание къ ефесЬомъ: «Ничто же тако раскол творитъ во церквах, яко же во властЬхъ любоначалие, и ничто же тако прогнЬваетъ бога, яко же раздор церковной» («Послание царю Алексею Михайловичу» Аввакума. Т. 10. С. 523) и другие весьма многочисленные примеры.
Отмечены случаи, когда форма «рцЬмъ с...» подразумевает под «авторами» цитат и повторяющих их людей (книжников, их читателей или слушателей): Тако да накажемъся, тако вЬру имем... РцЬмъ велегласно: «Праве-денъ еси, господи, и прави суди твои». РцЬмъ по оному разбойнику: «Мы достойная, яже сдЬяхомъ, прияхом». РцЬмъ и со Иовомъ: «Яко господеви любо бысть, тако и бысть; буди имя господне благословено в вЬкы» (Повесть временных лет. Т. 1. С. 232).
Библейские цитаты встречаются не во всех исследованных текстах. Их нет (или совсем мало) в переводных памятниках («Повесть о Варлааме и Иоасафе», «Сказание о Евстафии Плакиде», «Девгениево деяние», «Сказание об Индийском царстве», «Александрия», «Тайная тайных», «О причинах гибели царств», басни Эзопа, «Фацеции», «Римские деяния» и др.) и в оригинальных, близких к деловым и бытовым (хождения игумена Даниила, Стефана Новгородца и Афанасия Никитина, погодные статьи летописей, берестяные грамоты, «Домострой» (отмечены лишь в двух главах — четвертой «Како любити бога от всея душа.» и седьмой «Како царя и князя чтити и повинова-тися во всемъ...»), «Чин свадебный», «Урядник сокольничьего пути», сочинении Григория Котошихина), а также в «Слове о полку Игореве», «Задонщине», «Слове о погибели Русской земли», «Похвале роду рязанских князей», во многих исторических повестях (преимущественно нарративного дискурса), практически во всех демократических сатирических произведениях XVII в. По нашим наблюдениям, библейские цитаты, на-
против, весьма распространены в оригинальных памятниках «верхнего яруса» (термин Н.И. Толстого), как-то: 1) канонические (Евангелие, Псалтирь и др.); 2) литургические тексты; 3) аскетическая литература; 4) проповедническая литература («слова» и т.п.); 5) агиография, т.е. в текстах более консервативных и более четко нормированных, дающих меньшее число отклонений от устанавливаемой для каждой эпохи модели4 .
Функции библейских цитат, соотносящиеся с кругом значений обусловленности, следующие.
1. Оценочно-характеризующая: И призъвавъ Бориса <...> посъла и противу безбожьнымъ печенЬгомъ. Онъ же съ радостию въставъ иде <...>. О таковыихъ бо рече Притъчьникъ: «Сынъ быхъ отьцю послушьливъ и любиимъ предъ лицьмь матере своея» (Сказ. о Борисе и Глебе. Т. 1. С. 280); Тъгда призъва къ себе <...>. Святопълкъ съвЬтьникы всему злу... «къде обрящете брата моего Бориса, съмотрь-ше время убиите и». И обЬщашася ему тако створити. О таковыихъ бо рече пророкъ: «Скори суть кръвь пролияти бес правды. Си бо обЬщаваються кръви и събирають себе злая. Сихъ путье суть събирающеи беззаконие, нечи-стиемь свою душу обиемлють» (Там же. С. 284); Пребываше въ всемь повинуяся роди-телема своима: тщаше бо ся повелЬниа ею съвръшити и ни въ сем же преслутися ею, яко же и святое глаголеть Писание: «Чти отца своего и матерь, да будеши длъголЬтенъ на земли» (Житие Сергия Радонеж. Т. 4. С. 284); А государь князь великий Дмитрий Ивановичь смиренъ человекъ и образъ нося смиреномудрия, небесных желаа и чаа от бога будущих вЬчных благъ, не вЬдый того, что на него съвЬщевають золъ съвЬт ближнии его друзи. О таковых бо пророкъ рече: «Не сътвори ближнему своему зла и не рой, не копай врагу своему ямы. На бога творца въскладай. Господь богъ можеть живити и мертвити» (Сказание о Мамаевом побоище. Т. 4. С. 138).
Как видим, такие библейские цитаты в основном мелиоративно (изредка — пейоративно) оценивают персонажей, содержат обусловливающую их поведение характеристику, занимают строгую постпозицию в тексте или структурно-семантическом блоке, а во вводящих цитаты словах («словах автора») обязательно наличие бо, яко, т.е. союзов, позиционирующихся как причинные.
2. Прогнозирующая функция: Таче по времени пакы нЬкоторЬмь слыша въ святЬмь еуангелии господа глаголюща: «Аще кто не оставить отьца или матере и въ слЬдъ мене не идеть, то нЬсть мене достоинъ»... Си же слы-шавъ богодъхновеный Феодосий и раждьгъся божьствьною рьвностию и любъвию, и дыша-ниемь божиемь, помышляаше, како или кде пострЬщися и утаити матере своея (Житие Феодосия Печерского. Т. 1. С. 316); И сбы-сться пророчьство премудраго пророка Иере-мЬя, глаголюща: «Тако глаголеть господь: «Се дах словеса моя въ уста твоя». Родители же его и братия его се видЬвше и слышавше, уди-вишася скорому его разуму и мудрости и про-славиша бога, давшаго ему таковую благодать» (Житие Сергия Радонеж. Т. 4. С. 282); Рече господь: «В чемъ тя застану, в томъ и сужу» — ино достоитъ всякому християнину готову быти в добрых дЬлех, в чистоте и в покаянии, и во всякомъ исповЬдании, всегда чающи часа смертнаго («Домострой». Т. 7. С. 74).
Эти цитаты «предсказывают» ход событий. Их основные структурно-семантические особенности — препозиция цитаты, наличие в следующем после цитаты предложении причинно-следственных союзов или аппозитивных причастий (деепричастий) от делиберативных глаголов.
3. Объяснительно-констатирующая функция — авторитетное подтверждение важнейших мыслей, их объяснение: И сими казньми казнить нас богъ, нахоженьем поганых; се бо есть батогъ его, да негли встягнувшеся от
пути своего злаго. Сего ради в праздникы нам наводить богъ сЬтованье, яко же пророкъ гла-голаше: «Преложю праздникы ваши в плачь и пЬсни ваша в рыданье» (Лаврентьевская летопись. Т. 1. С. 138); Глаголетъ бо Павелъ апос-толъ: «Вся владычество от бога учинена суть», да аще кто противится властелемъ, то божию повелЬнию противитца («Домострой». Т. 7. С. 76); недостоитъ духовну че-ловЬку суще дерзати на кровопролитие поуче-ниемъ, и отбЬгати и удалятися мирскихъ, якоже преславный во псалмЬхъ пЬний учитъ ны пророкъ Давидъ: «Избави мя отъ кровей, боже». Ихрамъ тому свой создати СодЬтель не повеле: «Яко пролиял еси, — глаголя, — крови многи, и не возградиши церкви моей» (Хво-ростинин Н.А. Словеса дней. Т. 9. С. 462).
Цитаты с объяснительно-констатиру-ющим значением могут занимать пре- и (чаще) постпозицию в предложении или структурно-смысловом блоке; наличие условных, причинных, следственных союзов обязательно.
Обращает на себя внимание такая особенность цитирования библейских текстов, как нанизывание цитат, или цитатная амплификация. Очевидно, основная функция цитирования — авторитетное подтверждение важнейших мыслей — средневековыми книжниками реализовывалась привычным для них методом компиляции. Цитат для доказательства одного какого-либо положения может быть от двух до пятнадцати (!): Ино, госпоже, коли у тебе не будет, и богъ на тебЬ не истяжет, а только у тебе будет, а не даеш по своих дЬтех участиа и наслЬдья их, ино писал о том великий Афонасие сице: «От-рочата вЬрных множицею убо к целомудрию родителей их умирают божественым промыслом, яко да се видЬвше родители их абие устрашаться и сего ради умилившеся уцеломуд-рятся». Глаголетъ бо богъ пророком ИеремЬ-ем: «Якож преже времене убо наведох смерть на чада ваша, вы ж таковаго наказаниа не
приясте; яко левъ всегубитель обыдоша вас злаа, вы ж видЬвше се не покаастеся, ни отвратитесь от злых своих дЬлъ». И паки той же пророкъ глаголеть: «Уязвил еси сих ранами, господи боже, и не поболЬша; скончал еси их, и не въсхотЬша прияти наказаниа, ожес-точиша лица своя, якож камень» (Послание Иосифа Волоцкого княгине Голениной. Т. 6. С. 350) и другие многочисленные примеры.
Цитатная амплификация присуща текстам всего исследуемого периода, но наиболее полно позиционируется в произведениях стиля «плетения словес». Под пером Епифа-ния Премудрого она приобретает законченную эстетическую форму и триадическое (в основном) строение, обнаруживающее связь с сакральной числовой символикой, принятой в средневековой христианской культуре и ассоциирующейся с феноменом христианского нумерологического мистицизма. Триадичность соотнесена как с числом Божественной Троицы, так и с понятием о совершенном числе, идеально передающем ступени динамического процесса (начало — развитие — конец): Не искаше бо суетных и стропотных вещий, иже не требЬ ему бысть, но паче всего взыска единаго ис-тиннаго бога, иже чим есть душа спасти, еже и бысть: «Ищете бо, — рече, — и обрящете, и тлъкущему отвръзается». Кто бо нынЬ тако взыска бога всЬмь сердцемь и от всеа душа възлюби, яко же съй преподобный отець нашь, яко же пророкъ рече; «ВсЬмь сердцемь моим взыска тебе»; и пакы: «Взысках господа, и услыша мя» (Житие Сергия Радонеж. Т. 4. С. 422); А сего ради, воистину, будут ездити или плавоти на облацех в стретение господне в первом воскресению, яко рече Богослов во Апо-колипсисе: «Блажен, рече, иже получитъ часть в первом воскресению», и Павел: «Яко бо о Адаме всЬ умираютъ, тако и о Христе всЬ оживутъ, кождо во своем чину». «Тогда, — рече Соломанъ, — станетъ во дерзновении мнозЬ праведникъ пред лицемъ мучителя»
(Курбский А. История о великом князе Московском. Т. 8. С. 396—398) и другие многочисленные факты.
Поскольку средневековые книжники хорошо знали библейские тексты и, по всей видимости, набор цитат на сходные случаи был стандартен, иногда вместе с собственно цитатами приводились лишь, если можно так выразиться, «библиографические сведения», т.е. указания на те произведения, в которых можно было отыскать интересующие места, номера псалмов или даже выражение «и прочая», подразумевающее абстрактную отсылку к текстам: Таковъ убо бывает конецъ востающихъ неправедно на православных землю, яко же пророкъ рече: «помыслиша совЬты, их же не возмогоша составити», и прочее («Временник» Ивана Тимофеева. Т. 9. С. 316); И начахъ глаголати: «Да воскреснетъ богъ и разыдутся врази его», и протчая псалма того (Житие Елеазара Анзерского. Т. 11. С. 299).
Проблемными вопросами, связанными с особенностями цитирования Библии, являются следующие: 1) какие именно библейские тексты цитировались и 2) насколько точно они воспроизводились. Как известно, Библия на Руси не была известна целиком до самого конца XV в., а была доступна только частями. В исследованных памятниках в основном цитируются Псалтирь (книга, широко использовавшаяся как в богослужебной практике, так и в быту, в школьном образовании), Тетраевангелие, Апостол и Апокалипсис, т.е. самые распространенные до XVI в. тексты Священного Писания, а также частично Паримийники, Палеи Толковая и Историческая. По данным Ф. Вигзелл, из 340 библейских цитат в «Житии Стефана Пермского» Епифания Премудрого 158 — из Псалтири, причем более трети из них процитированы Епифанием неточно, по памяти. Всего ошибок в цитации обнаружено 156, и среди них есть преднамеренное изменение
Библии с грамматическими целями, в соответствии со смыслом контекста, для ритмического эффекта. Епифаний мог даже свободно переработать весь отрывок для своих целей5. Судя по нашим данным, подобные явления распространены и в других текстах, например, в «Казанской истории», в многочисленных «словах», «поучениях» и посланиях.
Подобное обстоятельство несколько удивительно, т.к. считается, что дух средневековья был некритическим, он принимал только то, что было освящено традицией и расценивал всякое отклонение как кощунство. Можно вспомнить учение Константина Костенческого (по его мнению, ереси происходят от недостатков или излишеств в письме), а также историю суда над Максимом Греком и последствия никоновской реформы церковных книг. Было большим грехом изменить текст Библии. Ф. Вигзелл приходит к выводу, что Епифанию «для вящей славы святого можно было даже адаптировать цитаты из Священного Писания в соответствии со стилистическим замыслом, вопреки средневековому страху перед малейшим изменением Библии. Все другие изменения рассматривались как богохульство»6. Думается, что ненамеренное (или воспринимаемое ненамеренным) искажение библейских цитат, столь широко распространенное, приводило к серьезным для книжника последствиям лишь тогда, когда имело под собой существенную идеологическую подоплеку, а в остальных случаях просто не замечалось.
Итак, роль цитат в «высокой» литературе средневековья огромна и своеобразна. Для реализации на мегатекстовом уровне категории обусловленности важное значение имели библейские цитаты с оценочно-ха-рактеризующей, прогнозирующей и объяс-нительно-констатирующей функциями.
Через цитаты из Священного писания оригинальный древнерусский текст включа-
ется в континуум всемирной литературы. Таким образом, можно говорить о наличии в мировой литературе специфических средств выражения категории обусловленности, которые, распространяясь в частные системы словесности через мегатексты, сужаются, дифференцируются и получают соответствующие способы экспликации. Как в лексическом значении слова есть исконное — логос-
ное — начало, так и у категории обусловленности есть такое исходное состояние, которое по мере смыслового дробления получает на всех уровнях языка и речи свое специальное выражение. Оно сохраняется и поддерживается религиозным мировоззрением наиболее явственно в «верхних ярусах» литературы, а в светских произведениях заменяется рациональным, логическим обоснованием.
Примечания
'Все примеры приводятся по двенадцатитомному изданию «Памятники литературы Древней Руси» (М.: «Худож. лит.», 1978—1994) с указанием названия произведения, тома и страницы. — Прим. Э.А.
2Бахтин М.М. Из предыстории романного слова // Литературно-критические статьи. М., 1986. С. 378.
3 Седакова О.А. Филологические проблемы славянского средневековья в работах Риккардо Пиккио // Вопросы языкознания. 1992. № 1. С. 120.
4Толстой Н.И. История и структура славянских литературных языков. М., 1988. С. 36.
5Вигзелл Ф. Цитаты из книг Священного писания в сочинениях Епифания Премудрого // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 26. Л., 1971. С. 242.
6 Там же.
Akimova Elvira
BIBLICAL QUOTATIONS AS A MEANS OF REALIZATION OF THE CONDITIONALITY CATEGORY IN THE MONUMENTS OF WRITTEN LANGUAGE IN RUSSIA OF THE MIDDLE AGES
On the material of the Russian medieval megatext the article gives analysis of those functions of biblical quotations which realization is connected with expression of cause-effect semantics and reason-conclusion relations covering conditionality meanings namely including estimating-characterizing, forecasting and explanatory-stating functions.
Рецензент — Елепова М.Ю., доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой литературы Поморского государственного университета имени М.В. Ломоносова
