CC BY
78
Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 14 (305).
Филология. Искусствоведение. Вып. 77. С. 11-15.
БИБЛЕЙСКАЯ ЗАПОВЕДЬ «НЕ УБИЙ»
В КОНТЕКСТЕ ТВОРЧЕСТВА В. С. МАКАНИНА (к вопросу интертекстуальности)
На материале творчества В. С. Маканина выявляется кризис коллективного и частного сознания ХХ в., в котором царит темнота обесценивания духовных ориентиров. Рассматривается восприятие заповеди не убий главным героем, которая, преломляясь в постмодернистском мировоззрении, обретает в «Андеграунде» кризисный характер.
Ключевые слова: интертекстуальность, аллюзия, Библия, постмодернизм, кризис, двадцатый век, Маканин.
Термин интертекстуальность предложила французский литературовед и семиотик Юлия Кристева, которая предприняла попытку объединить теорию языка и жанра М. М. Бахтина, а также исследования Ф. де Соссюра в области анаграммы. Исследовательница расширила понимание текста, что привело ее к предельно широкому пониманию интертекстуальности. Текст понимается только как интертекст, как общее состояние социокультурного знания, частью которого каждый текст является, на него указывает, из него возникает и затем растворяется в нем. Таким образом, понятие текста и, одновременно, интертекстуальности расширяется до бесконечности.
В дальнейшем исследованием явления интертекстуальности занимались многие ученые. В рамках данного анализа мы придерживаемся определения отечественного лингвиста И. В. Арнольд, которая понимала интертекстуальность как включение в текст целых других текстов с иным субъектом речи либо их фрагментов в виде цитат, реминисценций и аллюзий1.
К числу наиболее частотных словесных сигналов интертекстуальности относится аллюзия - сознательный авторский намек на общеизвестный литературный или исторический факт, а также известное художественное произведение2. Именно этому типу интертекстуальных включений уделяется внимание в нашем исследовании.
По праву относясь к мировому литературно-художественному достоянию, Библия на протяжении многих веков вызывает бесспорный интерес писателей и поэтов. Она имеет огромные интертекстуальные ресурсы, так как является воплощением поучительных толкований, мудрых мыслей и иносказательных повествований.
В постмодернистских текстах, как известно, интертекстуальность играет особую роль. Одно из основных понятий в постмодернизме - кризис авторитетов3. Раскрывая смысл понятия кризис, американский исследователь Меджилл пишет: Это утрата авторитетных и доступных разуму стандартов добра, истины и прекрасного, утрата, отягощенная одновременно потерей веры в Божье слово Библии4.
Невозможно рассматривать библейский интертекст в маканинских произведениях, не учитывая его суждений о духовном, о церкви, литературе. Для этого обратимся к его малочисленным интервью:
Герой литературный - это не герой жизненный, я об этом много раз говорил, что жизненный герой - это тот, кто выносит товарища, спасает ребёнка. Он замечательный человек, ему надо подражать, и так далее. Герой литературный, ему нельзя подражать. И не надо. Ни Печорину, ни Раскольникову, ни Гамлету, ни Фаусту, никому.
- А Павлу Корчагину?
- Вот это нечто между, это та замазка, которая немножко камуфлирует пейзаж. И поэтому разница этих героев, герой литературный - это твой ответ Богу. Для меня Жилин - это мой ответ Богу. Что, как, где и, по возможности, почему происходило во время, в которое мне Бог дал жить. То же самое
о герое Андеграунда Петровича. Там, где я выкладываюсь на полную возможность5.
- Вера в Бога, православная церковь, на ваш взгляд, поможет людям пережить экономический кризис?
- Я давно убежден в том, что сама по себе православная церковь в России мало что значит, но ее отсутствие повлечет за собой большую беду. Это как с любым ритуалом: когда он есть,
мы его не замечаем или в лучшем случае вяло поддерживаем, но как только он исчезает, это сразу же ощущается на вырождении поколения, на неуправляемом поведении наших детей6.
Таким образом, писатель усматривает миссию литературы в отображении действительности, своеобразном отчете о времени, в которое Бог дал жить. При этом подчеркивается, что учиться нужно у героев жизненных, совершающих благородные поступки, а литературным героям подражать нельзя. Очевидно, писатель верит в существование Бога, но при этом, по мнению Маканина, в России мало поддерживается процесс церковной жизни - посещение храма, участие в богослужениях, таинствах.
Идеологию «Андеграунда» (1998) невозможно рассматривать, не принимая во внимание и историческую его основу. Как известно, двадцатый век принес нашей стране страшные катастрофы: революции 1905-1907 и 1917 гг., Гражданская война, репрессии советской власти по отношению к собственному народу, разграбление храмов и монастырей, осквернение святынь, Великая Отечественная война. Только за мирное время в годы советской власти большевиками было истреблено гораздо больше жителей России, чем их погибло на полях сражений в трех войнах: 1812, 1914-1917 и 1941-1945 гг., вместе взятых1. Минувшее столетие резко поменяло систему нравственных ценностей, следствием чего явилось духовное падение, моральное опустошение общества.
Трагедия двадцатого столетия повлекла за собой культурную катастрофу, которая наряду с остальными областями науки и искусства не могла не проявиться в литературе. I Съезд советских писателей (1934) явился перестройкой всего литературного процесса в СССР. Главным и единственно официально признанным мировоззренческим методом художественного творчества был провозглашен метод социалистического реализма. Писателям была дана установка на создание произведений, отвечающих коммунистическим идеям. В случае несоответствия идеологической цензуре произведения подлежали устранению из публичной художественной жизни, за редким исключением. Кроме того, власти особенно преследовали писателей-диссидентов8, опасаясь огласки сведений о режиме СССР, которые последние распространяли путем самиздата - неофициальных и потому неподконтрольных тоталитарному государству литературных произведений, в том числе их публикации за рубежом.
В память об этих инакомыслящих, талантливых и не имеющих целью угодить советскому государству, Маканин и написал «Андеграунд»:
Но был и другой андеграунд. Его представляли люди, которые при любой смене власти не могли бы занять высшие места. Это было целое поколение погибших людей, но людей мужественных, обладающих силой духа. В память об этих людях я написал роман9.
Действие романа разворачивается в советское перестроечное время, повествование ведется от первого лица. Главный герой - несостоявший-ся безымянный писатель Петрович, ни строчки которого не напечатали в советское время10,11. Наделенный писательским талантом12, он тщетно пытается напечататься, ходит по редакциям, а в какой-то момент перестает: мое «я» переросло тексты13. В силу того что людям андеграунда часто приходилось заниматься неквалифицированным трудом, там, где их зависимость от государства была бы наименьшей, Петрович сторожит за небольшие деньги квартиры хозяев во время их отсутствия в общежитии.
Герой-идеолог, Петрович является носителем определенной философии. Дороже всего для рассказчика - его «я», то есть свобода, все остальные ценности для него не имеют смысла. Ради сохранения своей независимости он способен на все, даже на убийство. Первый раз Петрович совершает его в ответ на оскорбление пьяного кавказца, пытаясь сберечь авторитет в собственных глазах. Второе - стукача Чубика - боясь прослыть доносчиком КГБ. Используя аллюзию на широко известную ветхозаветную заповедь не убий, Маканин создает одновременно эффект узнавания «чужого слова» и его растворения в новом контексте:
Ничего высоконравственного в нашем «не убий» не было. И даже просто нравственного не было14
Герой современного, порожденного советской властью, подполья - рассказчик с кризисным сознанием - оправдывает убийство:
Но теперь не пройдет. Не тот, извините, век. Х* вам15.
В не убий Петровича не осталось никакого христианского смысла. Он убежден, что государство, КГБ имело право убивать:
Это, то есть убийство, было не в личностной (не в твоей и не в моей) компетенции -убийство было и есть всецело в их компетенции. Они (государство, власть, КГБ) могли уничтожать миллионами16.
В отношении всех остальных, в том числе себя, не убий рассматривается им не как заповедь, а как табу, своего рода социальный запрет:
А для тебя убийство даже не было грехом, греховным делом - это было просто не твое, ..., дело11.
Не убий - не как заповедь, а как табу11.
Выросший и огромную часть жизни пробывший в темноте богоборчества, он превращает духовную заповедь в запрет социальный, который вскоре с легкостью нарушает.
Приверженец мысли о вседозволенности, рассказчик не верит ни в какую отчетность перед Богом:
Кто, собственно, спросит с меня - вот в чем вопрос. Бог?.. Нет и нет. Бог не спросит. Я не так воспитан. Я узнал о нем поздно, запоздало, я признаю его величие, его громадность, я даже могу сколько-то бояться Бога в темные мои минуты, но отчетности перед ним как таковой нет. Не верю в отчет18.
Залогом мирной, ненасильственной жизни на протяжении многих веков являлась духовная вера. Идеология коммунистического государства обесценила самое главное в человеке, не давая людям приобщаться к Богу, воспитывать в вере детей, а потому последующие поколения находились в духовном вакууме, который сохранялся даже после развала СССР. Этим кризисом веры заражается Петрович. Он признает существование Бога лишь где-то далеко, за закрытыми Небесами. Он может наказать за убийство, а может и не наказать; про кого-то может забыть19.
Безусловно, Маканин пишет о времени, когда существовала цензура, направленная на пропаганду идей коммунизма. Многих одаренных писателей в то время не печатали, поскольку их произведения не соответствовали, а порой прямо противоречили этим идеям, но при этом автор «Андеграунда» заведомо изображает такого талантливого писателя безбожником, убийцей. Советский строй, считая своим правом лишать людей веры и жизни, породил «петровичей»: герой-рассказчик хотя и не согласен с действующим политическим режимом, но при этом сам дважды убивает, не задумываясь о духовной основе жизни. Беда Петровича в том, что он, как и власть того времени, не видит в человеке Божие творение, наделенное свободной волей, не принимает во внимание тысячелетиями устоявшуюся христианскую мораль: жизнь дается Господом и
никто не имеет права отнимать ее у человека, если речь не о войне и не о защите себя и своих близких. Игнорирование же духовных норм влечет за собой глубокие заблуждения: убивая, Петрович думает, что цель оправдывает средства. Таким образом, непреходящие библейские заповеди подвергаются сомнению, Петрович сознательно отказывается от общепризнанных авторитетов, сформированных предшествующей духовной традицией.
Уже в самом использовании Слова (с большой буквы), часто встречающемся в рассуждениях Петровича18, заключается грубая подмена понятий - Петрович подразумевает под ним не Бога, а русскую литературу: Единственный коллективный судья, перед кем я (иногда) испытываю по вечерам потребность в высоком отчете <... > - Русская литература20. Очень емко и точно выразилась по этому поводу критик Т. Морозова: весь пафос речи сводится к банальнейшей подмене религии литературой с приоритетом последней. Эти смещенные акценты и выдвигают на первое место «Русскую литературу», чьи отношения с Богом мало того что неглубоки - «косвенны», но и полузаконны - «повязаны»21. При этом Петрович не принимает во внимание устоявшиеся задачи русской литературы - воспитывать в людях нравственность, быть проводником к Богу, и в результате для героя Маканина литература становится препятствием, идолом. Ее максимы так же, как и религии, по Петровичу, абсолютно неоднозначны и, более того, предполагают альтернативу:
Замечательный сущностный урок «не преступить убийства» - к примеру, роман Достоевского - все еще жив для нас. Но жив уже как мысль, как энергично выраженная художественная абстракция11.
Но «не убий» на страницах еще не есть «не убий» на снегу. И не роняя святого авторитета Ф. М., российский человек вправе отступить от его дней, от его страстотерпского времени на три десятилетия назад (на одно поколение, всего-то!) и припасть к времени других авторитетов. Не он же один. Не он один жизнь прожил... А. С. - упавший, кусая снег, как он целил! - уже раненый, уже с пулей в животе, разве хотел он или собирался после покаяться? Убив Дантеса, встал бы он на коленях на перекрестке после случившегося?.. Ничуть не бывало22.
Автором «Преступления и наказания» доказывается мысль о противоестественности
убийства человека, о запрете преступить черту. Перешагивая через урок Достоевского, в главе «Кавказский след» Петрович приводит другой пример - дуэль Пушкина, который оправдывает убийство. Пушкин, по мнению Петровича, после выстрела Дантеса имел право убить соперника и не каяться в этом. Примечательно, что атрибуция данной аллюзии представляет собой загадку, заключающуюся в инициалах Ф. М., А. С. Очевидно, что Маканин использует атрибутированную аллюзию для большей силы воздействия на читателя. Используя яркий пример - авторитет Пушкина, Петрович пытается убедить себя и читателей в допустимости убийства.
Оправдываясь, маканинский герой делит литературу на две половины: дуэльную и покаянную:
И пусть школьная (и школящая) Русская литература, что называется, в самое ухо мне сейчас кричит - вопиет, - но что именно она кричит?! но из какой половины XIX в. она кричит мне и вопиет?.. - из дуэльной половины? или из покаянной?22
Таким образом, она, по мнению Петровича, допускает выбор и характеризуется крайней расплывчатостью постулатов. Он убежден, что литература - отдельна, а все то, что находится за границами текста, в реальной жизни, - совершенно по-другому:
Читать - да, читать было лестно, сладко. Забирало душу <... >. Но, умиляясь и восторгаясь, я верил этим словам только как словам. Мало ли я читал (и когда-то писал сам) убедительных слов, отлично зная, что стоит начать размышлять вне текста - мир иной23, 24.
«Агэшное» существование тем и страшно, что приучает не бояться того, что на самом деле страшно. Приучает толковать жизнь «неодинаково»25. Можно не убить, а можно убить. Можно глумиться и кощунствовать. Маканин показывает героя НАШЕГО времени, героя, позволяющего себе выбор, в котором, на первый взгляд, побеждает дозволенность, поскольку уголовного наказания Петрович избегает.
Однако не принимая во внимание заповедь, Петрович не освобождается от ответственности за убийство. Рассчитав его лишь физически, чтобы избежать тюремного заключения, он не учел моральную сторону преступления, его страшные последствия для любого человека: Убив человека, ты не только в нем - ты в себе рушишь26. Так, после второго убийства че-
ловеческое естество Петровича берет верх: собственная совесть начинает грызть несчастного изнутри. Ни в чем не находя покоя, он страстно хочет хоть с кем-то поделиться. После неудачной попытки с Петровичем случается приступ: он бьется, мечется самым бесноватым образом с криками и воплями о человеке погибающем, о том, что не хочет убивать27, в результате чего попадает в психушку.
Петрович, подобно Раскольникову, становится рабом своей теории. Но если в сюжетной схеме «Преступления и наказания» Достоевский ведет своего героя через страдания, лабиринт (Петербург) к каторге и нравственному воскрешению (не пострадав - не раскаешься), то «движение» Петровича представляет собой дурную бесконечность, замкнутый круг: преступная идея - пробы - муки.
Духовная деградация ведет к несостоятельности и в остальных сферах жизни: в социальном плане Петрович также глубоко несчастен. Одинокий герой приближается к старости, но при этом не имеет ни семьи и детей, ни жилья и работы. Выбирая свободу помоек228, он успевает быть избитым и в милиции, и в психушке. Слабовольный рассказчик порой живет поочередно у несчастных женщин, даже на их содержании.
Подведем итог. Библейская заповедь не убий, преломляясь в постмодернистском мировоззрении, носит в «Андеграунде» кризисный характер: писатель показывает опасность мира без Бога. Маканин намеренно изображает одаренного агэшника убийцей, передавая читателю влияние коммунистического государственного строя на человека. Этот госстрой, отнимая у людей веру и жизнь, делая их пустыми, и порождает «петровичей»: отобразивший в себе идеологию коммунизма, вобравший его безверие, Петрович - провокатор пытается оспорить духовные ориентиры Библии. Но его теория терпит крах: герой не учел того, что делает с душой нечистая и преступная совесть. Кроме того, духовная деградация отражается на остальных аспектах его жизни: несчастный приближается к старости, но не имеет семьи и детей, жилья и работы. Таким образом, Маканин, запечатлев кризис коллективного и частного сознания ХХ в., в котором царит темнота обесценивания духовных ориентиров, выполняет поставленную перед собой задачу - отчет о времени, в которое Бог дал жить.
Примечания
1 Арнольд, И. В. Семантика. Стилистика. Интертекстуальность. СПб., 1999. С. 351.
2 Белокурова, С. П. Словарь литературоведческих терминов. СПб., 2007. С. 15.
3 Современное зарубежное литературоведение (страны Западной Европы и США): концепции, школы, термины : энцикл. справ. М., 1999. С.246.
4 Megill, A. Prophets of extremity: Nietzsche, Heidegger, Foucault, Derrida. Berkeley etc., 1985. XXIII.
5 Маканин, В. С. Книжное казино: роман «Асан» [Электронный ресурс] // Радио «Эхо Москвы». 01.02.2009. URL: http://www.echo. msk.ru/programs/kazino/569027-echo.
6 Маканин, В. С. В третью мировую войну не верю // Труд. 2009. 16 марта. С. 12.
7 Истоки зла (Тайна коммунизма). Ярославль ; М., 2012. С. 28.
8 См. биографию А. И. Солженицына, Б. Л. Пастернака и др.
9 Маканин, В. С. Литература - как игра черными // Учител. газ. 2004. 14 дек. С. 17.
10 Нельзя не заметить определенное сходство между героем и самим автором: Маканина, по его собственному признанию, также долгое время не печатали. См.: Маканин, В. С. В России надо жить долго [Электронный ресурс] // Акция масс-медиа. 2008. 26 ноября. URL: http://www. akzia.ru/entertaiment/26-11-2008/2458.html.
11 Маканинский современник, писатель
Ю. Буйда, дал ему следующую характеристику: «Дебютировавший более тридцати
лет назад, на долгое время “отставленный” от литературы (ну, не печатали - и все), не вписавшийся ни в какие литгруппировки, семь последних лет оставшийся без отдельных изданий и почти никогда не дававший
газетных интервью... Владимир Маканин наконец-то получил признание». Цит. по: Паниткова, Е. В. Традиции русской классики в творчестве В. С. Маканина 1980-1990 гг. (Ф. М. Достоевский, М. А. Булгаков) : дис. ... канд. фил. наук. Орел, 2004. 113 с.
12 Маканин, В. С. Андеграунд, или Герой нашего времени. М., 2010. С. 688.
13 Там же. С. 513.
14 Там же. С. 235.
15 Там же. С. 203.
16 Там же. С. 235-236.
11 Там же. С. 236.
18 Там же. С. 221.
19 Степанян, К. Кризис слова на пороге свободы // Знамя. 1999. № 8. С. 201.
20 Маканин, В. С. Андеграунд. С. 141, 269, 403, 422, 511 и так далее.
21 Морозова, Т. Подземные жители // Москва. 1999. №12. С. 146.
22 Маканин, В. С. Андеграунд. С. 231.
23 Возникает очевидная параллель с мнением Маканина, в соответствии с которым литература - вещь достаточно самостоятельная. (См.: Маканин, В. С. Самое интересное - играть черными [Электронный ресурс] // Телеканал «Культура». иЯЬ: http://www.tvkultura.ru/news. html?id=142114 (Свидетельство о регистрации СМИ Эл № ФС 11-26539 от 22 декабря 2006 года), и герой литературный вовсе не равен герою жизненному: ему (литературному герою) нельзя подражать [см. 5].
24 Маканин, В. С. Андеграунд. С. 238.
25 Морозова, Т. Подземные жители // Москва. 1999. № 12. С. 141.
26 Маканин, В. С. Андеграунд. С. 381.
21 Там же. С. 434.
28 Морозова, Т. Подземные жители. С. 145.
