CC BY
104
УДК
МОЛИТВЕННАЯ КАК ИГРА В ТВОРЧЕСТВЕ Л.Н. ТОЛСТОГО (НА ПРИМЕРЕ РАССКАЗА
«ОТЕЦ СЕРГИЙ»).
Н.А. Захаркин
Данной статья рассматривается в религиозно-литературоведческом аспекте, раскрывает сущность молитвенной игры в творчестве Л.Н. Толстого, положения статьи основаны на общей христианской концепции русской литературы.
Ключевые слова: молитвенный дискурс, концепт, трансцендентализм, старческая модель, покаяние.
Молитва занимает особое благодатное место в жизни христианского мира. Образцом пламенного молитвенного дела явился целый сонм святых подвижников благочестия и мучеников во Христе. Их земная жизнь, исполненная добродетелями, была засвидетельствована перед самим Богом через молитву. Обращаясь к православному катехизису, мы находим следующее понятие молитвы: «Это возношение ума и сердца к Богу, являемое благоговейным словом человека к Богу», т.е. особенное состояние, при котором человек просит и благодарит Господа о своих нуждах.
Говоря о молитве языком философии, мы должны понимать, что речь идет о некоем трансцендентальном явлении, которое пытается не только преодолеть, но и соединить два существующих мира (небесное и земное), но самое главное, в понятиях ортодоксального христианства, - приблизить человека к Богу (соединить мир реальный с миром небесным).
Святитель Иоанн Златоуст пишет о молитве: «Человек, который научился беседовать с Богом, как должно беседовать с Богом, делается ангелом, душа его отрешается от уз плоти, ум его возвышается и переселяется на небо, он презирает все житейское, становится пред самым престолом царским, хотя бы он был бедным, хотя бы рабом... хотя бы неученым. Бог требует не красоты речи и не слов изысканных, но красоты души; и когда она будет говорить угодное Ему, то получит все». Молитва для святителя превращается в мерило духовной жизни, без которой невозможно преодолеть злостной мирской суеты и достичь нравственного совершенства. Она, прогоняя всякую скорбь, доставляет благодушие, способствуя постоянному удовольствию, она есть мать любомудрия. В этой сфере жизни молитва превращается в ее смысл. Для другого выдающегося отца Церкви, Иоанна Лествичника, молитва есть не только общение, но и единение с Богом. В «Лествице» преп. Старца говорится: «Она — матерь слезъ и дщерь ихъ, потому что дЪлаетъ то, что человЪкъ начинаетъ проливать слезы предъ Господомъ, а слезы опять понуждаютъ его еще болЪе молиться. Она испрашиваетъ прощеніе грЪховъ. Она есть мостъ, по которому человЪкъ переходить отъ искушеній и бЪдъ къ свободі отъ нихъ и прохладЪ. Есть средостЬніе, которое отграждаетъ насъ отъ скорбей, и не даетъ имъ проникнуть внутрь насъ и тиранить насъ тамъ, отъ бЪсовъ ли они будутъ, или отъ людей и страстей. Она разбиваетъ и разсЬяваетъ враговъ нашихъ, борющихъ насъ.» Итак, в представлении Святых отцов, молитва есть ни что иное как беседа с Богом, в результате которой разрушаются все видимые и невидимые преграды, происходит соединение сердца с умом, образуя мощный духовный кулак, направляющая всю свою энергию вверх, достигая предела духовного совершенства. Таков был взгляд великих подвижников православной веры.
Особое место молитва займет в творчестве выдающихся русских классиков XIX в. Сумевшие перенести молитвенный образ в плоскость светской литературы, они сохранили в ней ту духовную и нравственную чистоту, которая присутствует в творениях Св. Отцов. А.С.Пушкин за полгода до своей смерти пишет стихотворение «Отцы пустынники и жены непорочны», где выразился личный опыт переживания поэтом молитвы преподобного Ефрема Сирина. Спустя два года М.Ю.Лермонтов напишет «Молитву», в которой найдет утешение, не только для праведника, но и для грешника. Молитва коснется и творчества кн. П.А.Вяземского «ЛЮБИТЬ. МОЛИТЬСЯ. ПЕТЬ..», Ф.И.Тютчев обратится к переложению великопостного стиха, исполняемого на утрене в первые три дня Святой седмицы: «Чертог Твой вижду, Спасе мой».
Совсем иное понятие о молитве в русскую жизнь внесет Л.Н.Толстой. Писатель, создавший вечные образы в мировой литературе, сумевший раскрыть внутреннее составляющее своих героев, но так и не смог выйти за пределы психологии, т.е. за ту грань, где действует не эмпирико-психические принципы, а вера. В нашей работе мы рассмотрим образ «молитвы» в творчестве Л.Н. Толстого на примере его противоречивого рассказа «о. Сергий».
Как уже говорилось выше, молитва - это особое обращение к Богу или к какому-либо святому. На основе данного понятия в русской литературе мы можем выделить следующие
концепты этого лексического значения:
1.Молитва как наивысшая стадия в общении с Богом, где человек растворяется в Нем (пушкинский концепт).
Такое понимание укрепилось, помимо религиозной литературы, в творчестве А.С.Пушкина. Особенно ярко оно слышится в стихотворении (нами уже упомянутого) «Отцы пустынники и жены непорочны»:
Дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
2.Молитва как искупительное слово, направленное на примирение человека с окружающим миром (тютчевский концепт).
С одной стороны, сакральное слово воспринимается Тютчевым как абсолютная ценность, в частности в проповедническом призыве, обращенном ко всему человечеству: «Молитесь Богу, // В последний раз вы молитесь теперь». С другой стороны, отвергается ее сакральная идея: «И смысла нет в мольбе».
Поэт признает катастрофичность мира, находящегося на грани духовного растления или на грани разрушения личного бытия. Молитва, как искупительное действо, признается единственным событием, способным приобщить человека к мировой гармонии.
В 1898 г. Толстым будет завершен рассказ «отец Сергий», в котором автор очередной раз ставит под сомнение православное вероучение. На этот раз удар будет нанесен на самое высокое и святое явление в христианской жизни - монашество. Прежде всего отметим, что здесь нет никакой пародии и осмеяния на монашество в его реальном существовании. Проблема кроется совсем в другом. Еще будучи начинающим писателем, Толстой заявит: «Я чувствовал, что я мало верю и потому не могу молиться. Мне говорили, что надо молиться, чтобы Бог дал веру, ту веру, которая дает ту молитву, которая дает ту веру, которая дает ту молитву и т.д., до бесконечности». Л.Н.Толстой не примет официального учения Православной Церкви о таинствах веры, а молитва превратится у него в так называемое прелестное молитвословие, творящаяся одними чувствами без участия ума и сердца, где эстетика слова подавляет духовное начало. Такую молитву и предлагает нам в своем рассказе Толстой, вкладывая ее в уста своего главного героя - Степана Касатского, который примет образ падшего монаха, ведущего изнурительную внутреннюю борьбу. Такой поиск духовного единства приведет его к окончательному отпадению от Бога.
На основе этого произведения мы можем говорить о неком новом толстовском концепте молитвы в русской литературе, которую мы назовем молитвой прелестной.
Поступив в монастырь, о. Сергий становится под наставничество игумена, принадлежавшего к той преемственности, которая связана с великим оптинским старчеством. Эту последовательность мы и представим в виде следующей модели:
Паисий Величковский - старец Леонид - старец Амвросий - игумен монастыря - сам о. Сергий.
Совсем неслучайно здесь прозвучит оптинская тема, сыгравшую определенную роль в религиозной жизни самого автора. Именно про отца Амвросия, который станет идеалом и образцом великого молитвенника на Русской земле, Л. Толстой скажет: «Жалок и безнадежен этот монах». Вот эта жалость станет сквозным явлением в образах игумена и его ученика в рассказе: «Все было серо и мрачно, и тянулись с запада холодный ветер. Да, надо кончить. Нет Бога». О. Сергий (Касатский) становится слабым звеном в этой цепочке, а монашеский подвиг сведен к нулю. Прав будет св. Иоанн Шаховской: «Сквозь внешне еще толстовское, эпически-художественное повествование уже грубо врывается насмешка над глубоким и высочайшим сердечным трудом отшельников и святых монахов».
Святитель Игнатий Брянчанинов выделяет два главнейших периода в совершении молитвенного подвига: «В первом периоде предоставляется молящемуся молиться при одном собственном усилии; благодать Божия не обнаруживает своего присутствия. Страсти в это время возводят молитвенника к мученическому подвигу. Во втором периоде расширяется зрение своих согрешений и своей греховности, отчего усиливается умиление и обращается в плач. Душой и целью молитвы в том и другом состоянии должно быть покаяние». Монах Сергий всегда оставался на первой ступени, где страсть чувственная приводило его в душевное смятение. Были моменты, которые приводили его в умиление и радость, но это происходило рывками: «Смирение перед
низшими не только легко ему, но доставляло ему радость. Но были минуты, когда вдруг все то, чем он жил тускнело перед ним. Не знаю, зачем надо слышат несколько раз в день те же молитвы, но знаю, что это нужно». Нет самого главного - покаяния, которое должно привести к осознанию своей греховности. Только тогда возможен внутренний плач, приводящий к божественной благодати.
Далее, что говорит св. Игнатий: «Не ищите мысленно место в груди, где ум мог бы соединиться с сердцем, то есть исканием открыть в себе преждевременно явственное действие благодати, есть начинание самое ошибочное, извращающее порядок». Вопреки этому высказыванию, монах Сергий неудержимо стремится найти в себе всю ту молитвенную радость, которая подарила бы ему благодатное действие. Все это вызывает сомнение в истинности духовного состояния Степана Касатского. В итоге все это оказывается обманом и ловушкой для о. Сергия. Последнее, что говорит Игнатий: «Но если в тебе кроется ожидание благодати, — остерегись: ты в опасном положении! Такое ожидание свидетельствует о скрытном удостоении себя, а удостоение свидетельствует о таящемся самомнении, в котором гордость. За гордостью удобно последует, к ней удобно прилепляется прелесть... Прелесть существует уже в самомнении, существует в удостоении себя, в самом ожидании благодати... От ложных понятий являются ложные ощущения. Из ложных понятий и ощущений составляется самообольщение. К действию самообольщения присоединяется обольстительное действие демонов».
Падение главного героя рассказа, Сергия (Касатского), совершается из-за отсутствия самого главного в монашестве - молитвы, которая, по словам преп. Антония Оптинского, есть источник жизни, без которого человек не может привлечь благоволение Божие и иметь успех в своих трудах и духовных подвигах. О. Сергий был не монахом, не священником, не старцем - он был во все свои ответственные минуты Львом Николаевичем Толстым, не имеющим общения с Живым Богом, изнемогающим в бесплодной борьбе с самим собою и предпринимающим все свои религиозные решения на основании либо человеческой страсти, либо отвлеченных размышлений. Не благодать Духа, а страсть и гордость станут фундаментом «духовной жизни» Степана Касатского. В его уста Л. Толстой вложит не молитву, а отвлеченные размышления о Божественной Мудрости, которые не ищут Бога, а отдаляются от Него. Молитва в рассказе лишается своего самого главного - благодати, становясь бездейственной и безучастной к жизни, что приводит окончательно к падению. И тогда перед нами встает образ жалкого монаха, ведущего сложную изнемогающую борьбу с самим с собой. «Нет греха больше, - пишет Симеон Новый Богослов, - как молиться без страха Божия, без внимания и благоговения. Кто молится или поет псалмы просто, как попало, тот явно не знает Бога». Тем самым молитва приобретает в рассказе более эстетический оттенок, чем духовный, становясь средством для удовлетворения чувственных наслаждений. Вот что пишут св. отцы: «Не ищите в молитве наслаждений, они не свойственны грешнику. Желание грешника ощутить наслаждение есть уже самообольщение»
Об авторе
Захаркин Н.А. - аспирант Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского, учитель русского языка ВСОШ №12 при ИК №1.
