CC BY
7DOI 10.31250/2618-8600-2023-2(20)-26-47 УДК 398.54
Институт этнологии и антропологии
О. Д. Фаис-Леутская им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН
Москва, Российская Федерация ORCID: 0000-0002-2757-2434 E-mail: oxana-fais@yandex.ru
|Бестиарий Сардинии: звериные/зооморфные персонажи карнавала Барбаджи*
АННОТАЦИЯ. В статье на примере центральной горной области Сардинии Барбаджи автор в контексте сегодняшнего дня исследует мало освещенный в научном дискурсе вопрос сохранения и витальности многих феноменов народной архаичной локальной культуры, в частности традиционных верований и обрядности, главную роль в которых играют звериные, зооморфные персонажи и герои. Почти полное отсутствие антропоморфных протагонистов и превалирование именно «животных» фигур в фольклоре и обрядовых практиках Барбаджи обусловлено многими факторами: историческими, социальными, культурными особенностями бытования горных населенных пунктов (деревень), окруженных дикой природой и продолжающих жить в тесном контакте с ней и с миром локальной фауны; спецификой хозяйственного профиля региона, в котором традиционно преобладает пастушество, что предполагает интенсивное взаимодействие человека с животным миром; консервирующими свойствами горной среды и сохранением уходящих в глубину веков верований и обрядовых практик, детерминированных характером религиозности населения и особенностями конфессионального климата, в частности большим влиянием в горных районах народного христианства, в локальной ипостаси которого язычество, древние обряды и сакрализация животных занимают едва ли не большее место, чем христианские составляющие. Особое внимание в исследовании уделяется так называемому карнавалу в Барбадже — своего рода «концентрату» древних зоолатрических обрядов, в рамках которых широко представлен выход звериных/зооморфных персонажей на сцену общественного пространства локальных коллективов.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: Сардиния, Барбаджа, традиционная культура, верования, животные, символика, карнавал, зооморфные персонажи, демоны
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ: Фаис-Леутская О. Д. Бестиарий Сардинии: звериные/зооморфные персонажи карнавала Барбаджи. Этнография. 2023. 2 (20): 26-47. doi 10.31250/2618-8600-2023-2(20)-26-47
Публикация подготовлена в рамках плана научно-исследовательской работы О. Д. Фаис-Леутской в Институте этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН.
O. Fais-Leutskaja N. N. Miklukho-Maklai Institute of Ethnology and
Anthropology of the Russian Academy of Sciences Moscow, Russian Federation ORCID: 0000-0002-2757-2434 E-mail: oxana-fais@yandex.ru
I Bestiary of Sardinia: Animal/Zoomorphic Characters of Barbagia Carnival
ABSTRACT. The article explores a little-covered issue in today's scientific discourse of the preservation and vitality of local archaic folk culture, particularly traditional beliefs, and rituals. The author focuses on the central mountainous region of Sardinia, Barbagia, where animal and zoomorphic characters play the primary role in local beliefs and rituals. Barbagia folklore and ritual practices are almost entirely devoid of anthropomorphic protagonists, whereas the animal figures prevail. This is due to many factors: historical, social, and cultural features of the settlements (villages) of this rural region surrounded by wildlife and continuing to live in close contact with local fauna; the economic profile of the region in which shepherding prevails resulting in the intensive human interaction with the animal world. The zoomorphic character of the Barbagia folklore also stems from the preserving properties of the mountain environment, lasting ancient beliefs, the deterministic nature of religiosity, and the confessional climate. In the mountain areas, the local version of the Christian religion, i.e., "popular Christianity," predominates, in which paganism and the sacralization of animals occupy almost a more important place than Christian components. The article focuses on the so-called Carnival in Barbagia, an aggregation of ancient zoolatry rites, showcasing animal/zoomorphic characters on the stage in the public space by local collectives.
KEYWORDS: Sardinia, Barbagia, traditional culture, beliefs, animals, symbolism, carnival, zoomorphic figures, demons
FOR CITATION: Fais-Leutskaja O. Bestiary of Sardinia: Animal/Zoomorphic Characters of Barbagia Carnival. Etnografia. 2023. 2 (20): 26-47. (In Russian). doi 10.31250/2618-8600-2023-2(20)-26-47.
Сардиния принадлежит к числу наиболее закрытых и консервативных регионов не только Италии, но и всей Европы. Невзирая на стартовавшие в 1970-е гг. процессы социоэкономической модернизации этой сельской области, коснувшиеся многих граней традиционности, подорвавшие основы крестьянской культуры и серьезно задевшие культуру пастушескую, обусловившие размывание многих черт древнего быта и уклада, на массовую эмиграцию второй половины ХХ в., невиданное ускорение ритма жизни, наступление массовой культуры и превращение островного региона в объект массового туризма, а также на деструктивные для традиционности глобализационные процессы последних десятилетий, Сардиния и сегодня продолжает оставаться своего рода европейским «этнографическим заповедником», в котором сохраняются не только отдельные древние культурные феномены, но и культурные контексты их исторического бытования, а также традиционные психология населения, система ценностей и приоритетов (Mannia 2017: 119).
В первую очередь очагом консервации традиций можно считать центральную горную область острова — Барбаджу (ит. Barbagia, сард. Brabagia), исторически существовавшую в режиме некой автономности (географической, культурной, хозяйственной, лингвистической) по сравнению с равнинными районами Сардинии.
Труднодоступность горных районов, крайне низкая плотность населения, особенности истории, специфика хозяйствования (в Барбадже с древности доминирует пастушество, базирующееся на сезонном отгонном овцеводстве, тогда как крестьянские равнинные районы по традиции специализируются на сочетании превалирующего земледелия с пастбищным животноводством), исторически устоявшаяся малочисленность
^ ^ »2 контактов жителей одной деревни с другой2 и в целом населения горного
ареала с внешним миром, при этом повышенная интенсивность взаимодействия человека с природой, лингвистическая специфика (нуорез-ский диалект жителей Барбаджи значительно отличается от диалектов равнин), наконец, бытование в горах свода сохраняющихся и сегодня норм обычного права уже в раннем Средневековье привели к «обособлению гор» и формированию в Барбадже «особой, закрытой цивилизации "пастухов-воинов", наделенных не имеющими аналогов в равнинных районах своеобразной культурой, уникальными верованиями, психологией, этикой и обнаруживающих склонность к культурной интроверсии
1 Начиная с эпохи Древнего Рима, когда эта область получила название Barbaria ввиду неподчинения ее населения центральной власти, она продолжала оставаться «сардинской сопротивленческой константой» (Lilliu 2002) и символом независимости: ее не смог покорить ни один из завоевателей острова.
2 Каждая из деревень (сард. biddas) представляет для ее жителей микро- и макрокосм; неслучайно локальный деревенский коллектив именуется в Сардинии nassone, то есть «народ, нация».
и иммунитет к инокультурности, — цивилизации, очень мало изменявшейся в веках» (Maxia 2013: 46-47).
И хотя в последние десятилетия с изменением условий жизни, культурного контекста, с уходом sos mannos (сард. «старшего поколения») — хранителей архаики, процессы размывания традиций коснулись даже гор, тем не менее в Барбадже сохранились многие реликты архаичной специфики — «древнейшие аутентичные конструкции, культурные топосы, модели ментальности и поведения», сделавшие Сардинию уникальным в масштабах Европы «этнографическим изолятом» (Maxia 2003: 182). Сохранности культуры способствует и то, что именно в Барбадже в силу «недавности прошлого и фертильности почвы, насыщенной хорошо сохранившимся "генетическим" культурным материалом» (Maxia 2003: 208), уже в конце ХХ в. берут начало процессы поиска идентичности, которые способствуют пусть и не всегда удачному и объективному (Фаис-Леутская 2021), но возрождению собственной традиционности и восполнению культурных лакун и утрат.
Высокая степень консервации древней культуры делает Барбаджу интереснейшим объектом исследования для антропологов, тем более что
" 3
степень изученности локальных традиций не только в отечественном3, но и в зарубежном научном дискурсе оставляет желать лучшего. Так, по словам исследовательницы Э. Делитала, в конце ХХ в. оценивавшей «градус освоенности» культуры Сардинии и особенно ее горных областей, культурное наследие последних на тот момент можно было уподобить «бездонному колодцу»: освещая его содержимое, «не приходится говорить ни о чем ни окончательном, ни решенном» (Delitala 1990: 8). И хотя за прошедшее с тех пор время ситуация несколько изменилась в лучшую сторону, однако и сегодня «бездонный колодец все еще полон» (Мажиа 2020: 177), в силу чего наше обращение к культурным реалиям Барбаджи отличается не только новизной, но и актуальностью, позволяя внести значительный вклад в дело изучения европейской традиционности.
В рамках настоящей работы нам хотелось бы проследить присутствие некоторых из многочисленных анимальных/зооморфных персонажей в традиционных культуре, верованиях и ритуалах жителей горного региона, в частности в контексте локального карнавала; речь идет о совокупности отдельных, своих и особых в каждой деревне, групп «звериных» участников карнавального действа (хотя есть и общие для
3 Едва ли не единственными работами по исследованию культуры Сардинии в отечественной науке до недавнего времени были труды Н. А. Красновской (Красновская 1978; 1980; 1982; 1983; 1985; 1986), а также монография О. Д. Фаис-Леутской (Фаис 2003); позже свет увидели публикации, посвященные различным аспектам сардинской культуры — лингвистическим (Кабицкий 2008; 2013; Мажиа 2021), медико-этическим, правовым, обрядовым, алиментарным (Фаис-Леутская 2004; Фаис 2004; 2019; 2020; Мажиа 2020, Манниа 2020).
Барбаджи персонажи), крайне малоизвестных не только за пределами Сардинии, но часто даже за пределами горного ареала.
Объясняя почти полное отсутствие антропоморфных героев и абсолютное превалирование именно «звериных», зооморфных фигур и героев в фольклоре и обрядовых практиках Барбаджи, антрополог Ф. Карбони апеллирует к особенностям жизни горных деревень, исторически находящихся на большом расстоянии друг от друга, окруженных вековыми лесами и «буквально соседствующих с дикой природой», в том числе и с представителями дикой островной фауны (кабаном, лисой, лесным котом, куницей, зайцем, сардинским оленем, королевской ланью, горным козлом, муфлоном, лошадкой Джары и ослом-альбиносом, а также хищными птицами — чеглоком (соколом) Элеоноры, беркутом, сипухой, совой, сплюшкой обыкновенной и т. д.) (СагЬош 2007: 23). Как подчеркивает исследователь, учитывая то, что начиная с глубокой древности и по сей день исповедующие принцип кампанилизма4 деревенские коллективы по традиции пребывают в состоянии если не перманентной вражды, то «интровертности и "повернутости друг к другу спиной"», очевидно, что интенсивность межчеловеческих связей в Барбадже исторически оказывается значительно ниже, чем степень плотности взаимообщения человека и животных (СагЬош 2007: 14).
В еще большей мере, по мнению ученого, в оформлении исключительно «звериного» мифологического пантеона и анималистических культов сыграла свою роль утвердившаяся в глубокой древности специфика локального хозяйствования (пастушества), предполагающего теснейший контакт человека с домашними животными (овцами, коровами, козами, свиньями, собаками — овчарками местных пород, ослами, мулами, лошадьми, и сегодня продолжающими оставаться весьма значимыми в жизни пастушеских сообществ).
Вне зависимости от того, кем выступали дикие животные для человека и с чем ассоциировались — с охотничьей ли добычей (кабан, заяц, олень, лань, муфлон), или с «вредительством» (так, лиса и беркут считались главными врагами пастухов, поскольку, нападая на отары, истребляли новорожденных ягнят), коннотировали ли они с положительным или негативным началом, — в исторической ретроспективе все они стали объектом сакрализации и мифологизации. Так, например, и лиса (сард. та^апв), и беркут (сард. аЪЪИа, аеИШ) в Барбадже слывут воплощением зла, «черными» созданиями сакрального пантеона, встреча
4 Широко распространенный в регионах юго-западной Европы и доведенный до абсолюта в Барбадже кампанилизм (от ит. campanile — 'колокольня'), или «взгляд с собственной колокольни», синоним парохиальности, — исповедуемый населением принцип, согласно которому все «не наше» воспринимается как негативное, в силу чего отношения жителей одной деревни с населением другой перманентно балансируют на грани конфликта (Anfossi 1968: 228; Pira 1984: 59-65; Фаис 2003: 119).
с которыми чревата для человека бедами и даже смертью (Alziator 1978: 242). Верховным лесным демоном, «лесным царем», или символом дьявола, если оперировать христианскими критериями, считается и кабан (сард. sirboni), что соответствует его раннесредневековой европейской символике (Padiglione 1989: 241; Lussu 1976). Эту репутацию животного подтверждает сохраняющийся и сегодня древний обычай, проливающий свет на статус дикой свиньи в демонологии региона: во время охоты с собаками на кабана в Барбадже загонщики, обращаясь к зверю, по традиции кричат: "Tocca, dimoniu!" (сард. «Давай, демон!») (Gallini 1974: 220; Padiglione 1989: 119; Carboni 2007: 24).
Так, не менее яркой иллюстрацией анималистических представлений в Бабадже могут служить очень распространенные поверья о так называемой musca macedda (mancedda) — дьявольской мухе (от сард. mancu — левый, то есть дьявольский, поскольку левая сторона традиционно считается связанной с инфернальными, «черными» силами), охраняющей спрятанные в горах клады (Alziator 1978: 242); уместно вспомнить и древнюю примету, согласно которой встреча с белой лошадью на рассвете сулит скорую смерть увидевшему, а цокот копыт хромой лошади в сумерках означает близкую кончину для услышавшего этот звук (Alziator 1978: 242).
Но едва ли не самый широкий спектр различных сакральных «животных» образов, «во плоти» и в публичном пространстве, можно наблюдать в контексте так называемого карнавала Барбаджи, представляющего собой квинтэссенцию во многом сохранившихся и не утративших витальности древних зоолатрических обрядов (или их реликтов), а также своего рода дефиле задействованных в этих обрядах звериных и зооморфных персонажей, воспроизводящих как конкретных, реально существующих, так и мифологических животных.
Однако, прежде чем мы перейдем к освещению эмпирического материала и сосредоточим внимание непосредственно на карнавальных действах и их героях, уместно объяснить, чем обусловлена столь высокая степень консервации в Барбадже и сегодня древних языческих обрядов и верований, а также магического видения мира.
Сардиния крестилась под властью Византии в первой трети VI в.; новая вера дошла до Барбаджи лишь к началу VII в., но христианизация гор на поверку оказалась достаточно формальной (Turtas 2000: 289): на последующие долгие века этот регион фактически остался вне контроля церкви. Инспекторские проверки конца XVIII в., в частности поездка в 1772 г. в Барбаджу епископа о. Дж. Б. Вассалло, обнаружили в горах тотальное господство язычества, «едва разбавленного наличием храмов и католического клира» (Turtas 1998: 204). Вследствие этого церковью была предпринята попытка вторичной евангелизации населения, итоги которой уже к XIX в. были признаны весьма сомнительными
(Turtas 1998: 204). В результате Барбаджа и сегодня исповедует тот сплав «языческих верований, элементов древних космогонии, космологии, обрядовости, демонологии, культа предков, магии, локальных этических принципов, норм обычного права и гендерных приоритетов» с «палео-христианством, христианскими каноном и апокрифом», который именуется народным христианством и который с оговорками был признан II Ватиканским собором (Marzano 2009: 43). В регионе «сохраняется магически-мистическое мировидение», и даже постепенное «ветшание языческих первооснов отнюдь не означает реабилитации занимающих подчиненное положение христианских канонов и символов» (Atzori, Satta 1980: 75-76).
Не следует сбрасывать с весов и такой уже упомянутый фактор сохранения культурной традиционности, как инсулярность горных районов, обусловленная их труднодоступностью и исторической изолированностью: «Барбаджа, подобно многим высокогорным ареалам, стала идеальной площадкой для консервации наиболее древних культурных пластов» (Testa 2014: 412).
Подобное положение вещей объясняет витальность в горах такого феномена, как карнавал. Следует уточнить, что на самом деле это событие имеет мало общего с карнавалом в общекатолической трактовке и качественно отличается от омонимичного явления в равнинных районах, а название его условно; «собственно, этот празднично-ритуальный феномен в Барбадже именуется и считается карнавалом лишь с подачи церкви», участие которой «исчерпывается лишь присутствием священника и благословением действа» (Orrù 1999: 6).
Называющийся Maimone (ниже мы еще вернемся к этому теониму), а также Carrasegare (сард. carre — человеческая плоть, segari — резать) (Alziator 1978: 73) — последнее название заставляет вспомнить гипотезу о бытовании в Сардинии в древности человеческих жертвоприношений — карнавал в Барбадже представляет собой приуроченные к окончанию зимы древнейшие зоолатрические обряды различной степени сохранности (или их реликты), направленные на повышение плодородия природы и фертильности скота, с участием тех или иных (в зависимости от деревни) «звериных» персонажей. Карнавал начинается 17 января, в день святого Антония Аббата, и в зависимости от деревни длится от двух до пяти дней. При этом исследователи затрудняются сказать, что исторически влияло на степень жизнеспособности обрядности в каждой отдельной деревне и почему в одних местах Барбаджи традиция сохранялась больше и дольше, чем в других.
Участники карнавала в Барбадже — только мужчины (участие женщин традиционно табуируется), ряженые и в масках. В отличие от «говорящих» масок сардинских равнин и городов Юга острова, в горах встречаются «немые» личины, или caratzas (от исп. cara — «лицо»),
(Alziator 1978: 82; Madau 2006) — «наиболее древние, аутентичные и архетипические в фольклоре Сардинии» (Grimaldi 2003: 43); превалируют звериные/зооморфные маски, всегда черные, сделанные из дерева или коры пробкового дуба.
Традиция имеет древнейшие корни: обычай жителей Барбаджи надевать звериные маски (быка, медведя) либо черепа животных (козы, оленя) в «Проповедях» упоминает еще святой Августин (Ser. XXIX, XXX) (цит. по: Alziator 1978: 76). Эту практику преследовала церковь, трактуя ее как бесовство; «беспрестанно повторяемые запреты переодеваться в животное, подражать поведению животных, чествовать или прославлять животное» звучали повсюду в средневековой Европе, на поверку оказываясь «совершенно недейственными» (Pastoureau 2004: 27).
Отметим, что ареал бытования звериных масок и связанных с ними персонажей и ритуалов отнюдь не исчерпывался границами ни Бар-баджи, ни даже всей Сардинии и был много шире, что доказывают, например, работы Ю. Ю. Карпова, посвященные обрядности Кавказа (Карпов 1993), а также отсылки Ф. Алциатора и других исследователей к схожим древнейшим обрядовым практикам в различных регионах Балкан, Греции, Иберийского полуострова и в целом Европы (Alziator 1978: 78; Grimaldi 2003), особенно хорошо он сохранился в труднодоступных горных «изолятях» (Alziator 1978: 79).
Самым известным, вернее, едва ли не единственным известным за пределами Сардинии является «карнавальное» действо в деревне Мамойада, где оно предполагает противоборство двух групп героев: Mamuttones (Мамуттонес)5 и Isso(k)hadores (Иссокадорес).
Можно сразу оставить без внимания вторых — персонажей в человеческом обличье, чьи лица закрыты белыми, подчеркнуто «правильными», почти «безликими» масками: они удерживают Мамуттонес под контролем, пленяют, заарканивают и обуздывают их дикую мощь. Церковь интерпретирует их действия как борьбу света и тьмы и победу первого над второй, подразумевая торжество христианства над язычеством. Однако этнолог М. Мадау убедительно доказал инородность Иссокадо-рес культурному контексту острова и их связь с карнавальным опытом Испании; они суть более позднее и искусственное включение в действо, осуществленное церковью для коррекции явно языческого характера обряда (Madau 2006; 2014).
Что до Мамуттонес, то они обряжены в mastrucca, древнее одеяние пастухов (черные овечьи бурки, имитирующие звериные шкуры), и в черные ноговицы, поверх бурки надета круговая связка овечьих колокольцев
5 Такой персонаж, какМатиПопвз/МатШюпвз, сохранился в обрядности многих деревень Барбаджи (например, в Аритцо, Орозеи, Тонара, Доргали, Самуггео и т. д.).
и ботал весом до 30 кг6. И хотя лица закрыты устрашающими антропоморфными масками с гипертрофированными скулами, носом и ртом, принадлежность этих существ к числу uomo-animali (ит. человеко-зверей) (Testa 2014: 9), их зооморфная суть очевидны (Alziator 1978: 78). Грозные Мамуттонес шествуют группой, рядами, молча, ритмичными прыжками с поворотом туловища то на одну, то на другую сторону, синхронизируя при движении как кинесику, так и звон ботал, и делая угрожающие выпады в сторону толпы.
Наиболее ранние научные попытки расшифровки природы Мамут-тонес (и в целом — всех карнавальных персонажей Барбаджи) относятся к очень недавнему времени, а именно к середине ХХ в., и связаны с исследованиями таких талантливых этнографов-полевиков, как Дж. Делла Мария, Р. Марки, П. Моретти (Marchi 1951; Della Maria 1958; 1959; Moretti 1963; 1964; 1967). Как убедительно доказали работы этих ученых, прочтение обряда и определение того, кем является Mamuttones, легче сделать через другого персонажа, с которым те неразрывно связаны, а именно — через Maimone.
Так, П. Моретти первой определила его место в народной демонологии и идентифицировала Maimone как верховного демона Сардинии или, скорее, даймона в античном смысле этого слова — сверхъестественного существа, духа, могущего играть как положительную, так и отрицательную роль; Mamuttones же — его возможные воплощения, «слуги», «порождения», демоны более низкого ранга (Moretti 1954, 1963). Это заключение подтверждают и сведения, содержащиеся в датируемом 1955 г. письме священника о. Р. Бону, уроженца деревни Орани: описывая локальный карнавал и его героев, святой отец приводит теоним Maimone и аттестует последнего как deus mannu (сард. 'верховный демон') (Bonu 1975: V). К такому же выводу самостоятельно пришел и Фр. Алциатор, а вслед за ним и другие исследователи, анализировавшие природу протагонистов карнавальных действ в Мамойада: Maimone — deus mannu (сард. арх. «верховный демон»), демон ада, если прибегать к христианской трактовке, или, точнее, хтоническое «темное» существо/стихия7, Mamuttones — его звериные служители, собирательный «животный» образ, лишенный конкретных анимальных черт, объект апелляции селян, органичная составляющая древнейшего апотропейного пастушеского обряда, призванного обеспечить защиту стад, пастбищ и пастухов (Alziator 1978: 78; Madau 2014: 14-17).
6 Одеяние в виде овечьей шкуры является своеобразной униформой всех зооморфных персонажей Барбаджи; точно так же универсальны головные уборы из овчины и оплетающие тела участников связки колокольцев.
7 Идиоматические архаизмы ventu 'e Maimone (сард. 'адский ветер, ураган') или cosa 'i Maimone (сард. 'черные, инфернальные дела, злодейство'), широко распространенные в Барбадже, по мнению ученых, подтверждают верность такой трактовки (Madau 2014: 193).
Еще одна группа традиционных зооморфных карнавальных персонажей, на сей раз изображающих вполне конкретных животных, действует в деревне Оттана. Ее в первую очередь представляют Boes (Боэс) и Merdules (Мердулес). Боэс — «быки» (от сард. bое — «бык»). Их лица закрыты «бычьими» рогатыми масками из корня груши, декорированными апотропейным изображением листьев и цветка; тела замотаны в овчину, из нее же сделаны и ноговицы; через плечо надета связка ботал. Боэс не говорят, но издают странные горловые звуки, своего рода мычание; продвигаясь по деревне, они бодают друг друга, кидаются на зрителей, задирают прохожих.
За Боэс следят и ими командуют Мердулес, или meres de ules — демоны-хозяева, «сторожа быков», смиряющие их, одерживающие в конце концов над ними победу и приносящие быков в жертву (Caredda 1993:4547; Ligas 2013: 40-41; Massaiu 2018). Хотя лица Мердулес закрывают черные деревянные маски старца с уродливыми гротескными чертами лица и большим, растянутым в злобной усмешке ртом, персонажи, на взгляд исследователей, исключительно зооморфны (Madau 2014: 148149; Ballore 2006; Carboni 2019). Делая подобный вывод, ученые, как правило, апеллируют к облачению «сторожей» (фигуры обряжены в овечьи шкуры, овчиной обтянуты икры и покрыта голова), но в первую очередь — к результатам массовых полевых изысканий и к точке зрения сельского населения, которое при попытке выяснить природу Мердулес и прочих подобных им карнавальных протагонистов с «человечьим» лицом и «звериным» телом именует их исключительно sas bestias (сард. «животные») и sus deuses (сард. «демоны»), тем самым подтверждая их принадлежность к сонму «черных» хтонических сил и числу «животных» или, по крайней мере, их «смешанную» природу (Ligas 2013: 40; Madau 2014: 150; Carboni 2019).
Некоторые из «сторожей» предстают с горбом, неслучайно их второе имя Gobbeddos, или Горбуны: люди с таким физическим дефектом в Сардинии и сегодня вызывают страх и почтение, их считают демонами. В целом Мердулес, как и прочие фигуры карнавала в Барбадже, предельно неприглядны, но исследователи считают их уродство апотропеем, средством «отгона» бед и несчастий (Caredda 1981: 20).
В Оттане также живы и другие зооморфные обрядовые фигуры; их множественность убедительно доказывает, что в каждой деревне в прошлом число героев обрядов было значительно более высоким и разнообразным (Della Maria 1958, 1959; Caredda 1993: 55-58). Это Beccu (сард. «горный тур») в белой овечьей шкуре и овчинной «шапке-шлеме», увенчанной рогами горного козла или муфлона, с гроздью ботал; его лицо закрыто зооморфной маской либо и зачернено пеплом, равно как и кисти рук. Наряду с ним сохранилась и фигура Porcu (сард. «свинья»), которого респонденты, особенно пожилые, значительно чаще именуют
Sirboni, в рубище из свиной кожи и темной удлиненной деревянной резной «свиной» маске8. Первое из этих существ — животное на заклание, второе — «присматривающий» за ним и приносящий его в жертву демон (Della Maria 1959: 6; Marchi 1951: 1353).
В деревнях Оллолай и Саруле единственным традиционным «выжившим» на сегодняшний день участником карнавала остается Su 'Attu, «дикий лесной кот» (от сард. gattu, 'attu — «кот»). Персонаж обряжен с головы до пят в овечьи шкуры, унизанные бубенцами, а его лицо закрыто стилизованной «кошачьей» маской. Ранее в ходе мистерий кот, очевидно, взаимодействовал с другими зооморфными фигурами, но сегодня трудно дать ответ на вопрос, кем он был — демоном или «жертвой», а также восстановить, каких еще животных воплощали в прошлом участники обрядовых действ (Orru 1999: 212).
Такими же архаичными в древних карнавальных обрядах в деревне Неонели выступают Sos Corruolos, или Лани (от сард. corru — «рога»), — персонажи в козьих или овечьих шкурах, со связками костей на шее, в звериных масках, с рогами оленя или лани на шлемах из овчины, некоторые — с черепами лани на голове (Carboni 2019), в Соргоно — Sos Arestes, или Олени, в Синискола — Sos Tintinnatos, зооморфные персонажи с боталами, некий обобщенный анимальный образ, в Улассай — не менее абстрактные звероподобные Sus Maimules, внешне очень напоминающие Mamuttones, и т. д. (Carboni 2019: 530-533).
Особого внимания заслуживает s'Urtzu (сард. «медведь») — герой карнавальных обрядов во многих горных деревнях (например, в Аритцо, Фонни, Самуггео, Аустис и др.). Он представляет собой едва ли не самого распространенного по всей Сардинии зооморфного персонажа обрядности и фольклора. В свое время именно П. Моретти обнаружила широчайшее присутствие медведя в народных бестиариях, демонологии, фольклоре и обрядах почти половины деревень всего острова, в основном в Барбадже (Moretti 1963; 1967: 23-24).
Однако это животное, столь популярное на острове, примечательно еще и тем, что неизвестно, как и когда его образ появился в островной мифологии и, главное, идет ли речь о мифологическом или фактически
8 Обрядность Оттаны обнаруживает уникального в Барбадже антропоморфного и единственного аутентичного женского персонажа — Филонзану (Filonzana), уродливую горбатую и хромую старуху в черных одеяниях, в длинной шали, с веретеном и нитью в руках. Ее роль исполняет мужчина, лицо которого закрашено пеплом либо закрыто черной деревянной антропоморфной маской. Нить в руках — символ жизни, которую Filonzana грозит перерезать свисающими у пояса ножницами, — заставляет вспомнить мойр, хотя доказана полная «исключенность» Сардинии из ареала влияния древнегреческой культуры (Ильинская 2019: 76). Филонзана периодически повелевает Боэс умереть, и они послушно падают на землю, после чего вновь встают и продолжают путь, символизируя непрерывность цикла жизни. Рядом исследователей высказывалось предположение, что Филонзана также представляет собой «инклюз» в обрядности Барбадже, но природа, источник и время этого заимствования неизвестны (Della Maria 1959: 6; Marchi 1951: 1353).
существующем животном. Если остальные звериные/зооморфные герои имеют реальные прототипы в локальном биоценозе, то вопрос, водился ли вообще медведь на острове, до сих пор не имеет окончательного ответа. Так, палеонтологи, палеозоологи и зооархеологи в течение многих лет яростно спорят по поводу присутствия медведя в сардинском биоценозе. До недавнего времени превалировала точка зрения, согласно которой он никогда не принадлежал к локальной фауне (Comaschi Caria 1986: 150-151). Им противостоят историки, в частности, стоит вспомнить мнение А. Коссу, который еще в первой половине ХХ в., опираясь на забытые позже находки палеонтологов, утверждал, что медведь, барсук и волк тысячелетие назад водились в Сардинии (Cossu 1932: 63). Выводы Коссу подтверждают и современные научные данные: в 2020 г. сардинские зоо-археологи предъявили миру датируемые первыми годами нашей эры медвежьи кости, обнаруженные в пещерах Тешиле в Барбадже (Pipia 2022: 258). Эти открытия не убедили оппонентов (Pipia 2022: 258), которые уже давно настаивают на том, что если медведь и встречался в Сардинии (а также на Корсике), то лишь в составе передвижных цирков и зверинцев, привозимых древними римлянами, и что, следовательно, речь может идти лишь о сбежавших оттуда единичных особях (Caredda 2005:129). Сколь ни экстравагантна данная версия, она на сегодняшний день, в ожидании новых открытий археологов, остается преобладающей в научном дискурсе острова.
Возвращаясь к медвежьему персонажу в карнавальных действах Барбаджи, уместно вспомнить ритуальный опыт двух деревень — Фонни и Аритцо. Как в первой, так и во второй в обрядах участвуют s'Urtzu и группа Buttudos, облаченные в черные овечьи шкуры и звериные маски: первый — из коры пробкового дуба, вторые — деревянные (Della Maria 1958: 3). Buttudos — демоны, «сторожа медведя», его «хозяева», тогда как медведь — жертвенное животное (Moretti 1967: 23); согласно канону, сторожа удерживают его на цепи, усмиряют, стегая бичами, затем подвергают закланию (Della Maria 1958: 5). Опыт Аритцо, где, помимо «жертвы» и его «хозяев», до наших дней дошли также и уже известные нам Mamuttones (внешне абсолютно идентичные демонам в Мамойада), доказывает, как разнообразен был магический мир Барбаджи в прошлом.
Приходится констатировать, что редуцированным, по сравнению с более ранним периодом, является не только число участников обрядов в Барбадже, но и сами обрядовые действия, полнота которых в горах сохранилась далеко не повсеместно (примеры перечисленных выше biddas, в которых целебрация древних обрядов никогда не прерывалась, а герои и обряды сохранились в более или менее первозданном виде — скорее исключение, чем правило). В некоторых деревнях архаичная обрядность и ее герои были полностью реконструированы и вновь «введены в оборот» после нескольких десятилетий «бездействия». В силу
того, что эти реконструктивные практики оказались обусловленными не только подъемом интереса к собственной культуре и осознанием своей идентичности, но были не в меньшей мере продиктованы и локальными коммерческими интересами, связанными с развитием туризма (Testa 2014: 432; Mannia 2017: 119), реконструкция протекала по-разному, причем, как показывают конкретные примеры, часто страдала именно древняя анимальная/зооморфная природа героев, которую приносили в жертву более «эффектной», на взгляд реконструкторов, «подаче» участников и всего действа (Фаис-Леутская 2021).
Примером грамотного возрождения традиции может служить деревня Оротелли. В 1993 г. после долгого перерыва там был восстановлен такой персонаж, как Erit(z)ajo, Эриццайо, или Еж (от исп. erizo — «еж»). Произошло это благодаря местному уроженцу, писателю Л. Пушедду, прибегнувшему к опросам стариков деревни, а также обнаружившему в деревенском церковном архиве ценнейший источник данных по локальной обрядности — датируемые серединой XIX в. записки каноника о. С. Мерке (Merche 1986). По инициативе Пушедду силами местной группы исследований фольклора, но главное — при участии специалистов из Института этнографии в Нуоро в Оротелли и была реконструирована фигура Erit(z)ajo, последний раз «выходившего на сцену» в 40-е гг. ХХ в. Персонаж носит красную антропоморфную маску (согласно запискам каноника Мерке, в его времена эта маска сосуществовала с более древней звериной, см.: Merche 1986: 19), подобие белой монашеской рясы, поверх которой надеты овечьи шкуры; украшением служит «ожерелье» из кусков коры пробкового дерева, обернутых в шкурку ежа. Эриццайо преследует женщин и, обнимая, колет их ежовыми иглами. Этот образ довольно необычен в силу своей «многослой-ности». О его древности говорят сама фигура ежа — глубоко архаичного символа запасливости, овечьи шкуры — как элемент традиционного убранства зооморфных фигур Барбаджи и коннотат принадлежности к сонму демонов; ежовые иголки в локальном контексте всегда выступали в качестве традиционного символического оберега урожая от града, а поведение Эриццайо вполне трактуемо как часть аграрного культа плодородия (Pala Sirkana 1997:7). Однако есть и более поздние «слои», хотя их происхождение установить нелегко. Например, смущает предполагающее влияние церкви присутствие белой рясы, не меньше вопросов
рождают нетипичный для Барбаджи цвет (красный) маски, обстоятельства и время ее появления9.
Совершенно иначе протекала реконструкция в деревне Лакони. В середине 90-х годов ХХ в. местными деревенскими краеведами были воссозданы ряд звериных персонажей (быков, баранов, козлов) и их маски, а также главная зооморфная фигура мистерий — Corongiaiu, демон-усмиритель скота (Orru 1999: 220-225). Однако в ходе реконструкции Corongiaiu, которому, по свидетельству стариков деревни, традицией предписывается носить звериную маску, овчинную шубу и увенчанный черепом и рогами горного козла овчинный же шлем (или «корону», давшую герою имя, от сард. corona), произвольно лишили многих «звериных» черт, описанных антропологами на основании скрупулезных исследований полевых и архивных материалов, и, наоборот, навязали ему «человеческие» черты (а именно, антропоморфную маску из пробкового дерева с гигантским носом и «усами») (Orru 1999: 220-225)
Хотя в деревне Орани реконструкторы располагали хранящимися в фондах Этнографического музея в Нуоро полевыми материалами 40-х гг. ХХ в. по местным обрядам, фотографиями масок и персонажей, самими масками, а также письмом уже упомянутого выше местного священника о. Р. Бону с описанием карнавала и его героев (Bonu 1975: V), тем не менее вследствие реконструкции местные персонажи обрядов — Maimone, или верховный демон (сард. deus mannu), и Bundhu, или демон ветра (сард. deus de su 'entu) (Su Bundhu 1951: 997; Bonu 1975: IV; Sos Bundhos 2011) — значительно поменяли облик.
Так, Maimone, утратив грозную звериную деревянную маску, зооморфный облик и «привычные» для него одеяния-шкуры (кабана, овцы, козла), предстает «улыбающимся», в яркой пробковой личине, с тюрбаном из лисьей шкуры на голове, а также с неожиданными аксессуарами, свисающими на спину: хвостом лисы, связками костей животных и двумя шкурками ежей. Меняет облик и Bundhu. Утрачивая черты демона, он обретает вид «деревенского франта»: исчезает зооморфная маска, традиционный черный gabbanu из овчины, унизанный связками костей, обмотанных сухожилиями и сушеными кишками животных, уступает место праздничному традиционному костюму без каких-либо пугающих аксессуаров. По словам нынешнего главы местной культурной ассоциации, «то, что было сделано в [19]90-е годы, привело к десакрализации
9 В Карнавале Оротелли наряду с Эритцайо (а также, очевидно, и другими утраченными сегодня «звериными» персонажами) участвуют также вполне «человеческие» протагонисты — Thurpos, изображающие сеятелей, пахарей, кузнецов; правда, есть также и Thurpos-быки. По-видимому, мы имеем дело с результатом достаточно поздней реинтерпретации древней традиции, поскольку Thurpos в «людском» обличье — «персонажи достаточно "свежие"» (Pala Sirkana 1997:7): упоминающий их С. Мерке говорит об их «недавнем появлении» в обрядности деревни, подчеркивая при этом, что Thurpos-быки — «фигуры древние» (Merche 1986: 67).
традиции в пользу более эффектной подачи нашего наследия туристам, при которой аутентичность была принесена в жертву ложно и субъективно интерпретируемой зрелищности» (цит. по: Madau 2006).
Примером еще большей фальсификации традиции является карнавал в деревне Лула, где к 2003 г. была сделана попытка реконструировать ушедшие в небытие обрядовые действа, вследствие чего была воссоздана фигура ВаШ1еййи — одного из многочисленных в прошлом локальных обрядовых героев, воплощение приносимого в жертву зооморфного существа. Лишь то обстоятельство, что ВаШ1ес1ёи фигурировал на локальной карнавальной «сцене» вплоть до конца 50-х гг. ХХ в. и в силу этого хорошо сохранился в коллективной памяти населения, оградило образ от существенного извращения (правда, «не спаслись» остальные персонажи и традиционный сценарий действа, сохранившийся лишь фрагментарно).
Баттиледду (от сард. ЪаШ1е — «жесткий, грязный») — едва ли не самый колоритный зооморфный карнавальный персонаж Барбаджи. Он с головой замотан в черную овечью шкуру, лицо его, ранее скрывавшееся под звериной маской, запачкано пеплом и овечьей кровью. Макушку украшают ветвистые рога горного козла, между которыми закреплен сырой козий желудок, спускающийся на лоб; фигура унизана колокольцами; с пояса свисает сырой коровий желудок, наполненный кровью, которую по мере разворачивания обрядового действа потихоньку выпускают, оставляя кровавый след. Отметим, что фигура полностью идентична описанным Ю. Карповым героям умилостивительных обрядов на Кавказе (Карпов 1993).
Реконструкторы сохранили сцену жертвоприношения Баттиледду, однако к возмущению жителей деревни, особенно пожилых, полностью перекроили сценарий происходящего (в современной версии главный герой в конце воскресает; в действе принимают участие женщины, в него внедряются многочисленные игровые и фарсовые моменты; исчезают зооморфные персонажи, которых замещают чужеродные антропоморфные фигуры; герои становятся говорящими и т. д.), что в конечном итоге, по признанию и жителей, и исследователей, «убило обряд» (Мапша 2009: 459; 2017: 127-128).
Комментируя характер подобных реконструкций, следует отметить следующее. Разумеется, адекватное и полное прочтение сегодня изначального значения ритуалов с участием архаичных масок/персонажей часто затруднено тем, что они суть реликты древнейших обрядов, в которых с течением времени в процессе передачи от поколения к поколению возрастает автоматизм и механистичность воспроизводства и снижается степень социального осознания смысла воспроизводимых этими личинами жестов и используемой атрибутики обряжения — вплоть до сохранения только внешней формы и утраты знания их изначальной сути
исполнителями действа и зрителями, его соучастниками (Alziator 1978: 78, 79). Однако действия деревенских реконструкторов Барбаджи объясняются отюдь не только этим. Обладая недостаточно высоким уровнем культуры, они чаще всего руководствуются, как повторяют исследователи, кампанилистскими и рекламно-коммерческими интересами (Testa 2014: 432; Madau 2014: 17; Mannia 2017: 127).
Перечень традиционных звериных/зооморфных персонажей (как сохранившихся, так и восстановленных) в карнавальных действах деревень современной Барбаджи можно было бы продолжать и далее, хотя полномасштабное освещение этого феномена выходит за рамки статьи и требует монографического исследования.
В заключение нашего обзора этих обрядовых фигур уместно задаться вопросом: обладают ли они, равно как и реликты обрядов (сохранившиеся или восстановленные), даже привлекающие туристов и превращенные в зрелище, сакрально-ритуальной значимостью для населения Барбаджи, поскольку именно этот фактор и есть критерий витальности древних верований и их героев; принимаются ли локальными жителями грамотно восстановленные утраты?
Специальных исследований, посвященных этому вопросу, нет. Весьма ценны упомянутые и этнографами середины ХХ в. (Marchi 1951: 1345; Moretti 1964: 180; Della Maria 1959), и более поздними исследователями (например, Alziator 1978: 78, 155; Ballore 2006; Carboni 2019) факты впадения в транс и участников действ, и местных зрителей. Это является доказательством неформального отношения к обрядам, их сохраняющейся эмической сакральной актуальности. К сожалению, эти заключения не нашли отклика в более поздние годы у антропологов и не заинтересовали ни врачей, ни психологов. Однако проводившиеся нами в 2014-2018 гг. полевые изыскания в деревнях как с аутентичной традицией, так и с восстановленной (Фаис 2019), а также данные, приводимые сардинскими исследователями-полевиками, обследовавшими отдельные ареалы проведения карнавала в Барбадже (Maxia 2003: 119; Carboni 2019: 127-128), позволили признать правильными эти выводы применительно к сегодняшнему дню: воплощение звериных/зооморфных образов, активное и пассивное участие (созерцание) в обрядах не оставляют их акторов и аудиторию равнодушными, но провоцируют состояние транса у многих представителей локального сообщества. Это позволяет нам сделать вывод, что и участники мистерий, и местное население, смиряясь с присутствием «чужих», во многом продолжают относиться к действам как к «живым» обрядам, отвечающим сакрально-экономическим нуждам сегодняшнего дня, а к звериным/зооморфным обрядовым героям — как к объекту своей апелляции, важным фигурам-посредникам между бытием человека и горними силами, представленными отнюдь не христианским пантеоном, но древними хтоническими «началами»;
значимым же критерием приятия жителями восстановленной ритуальности является ее соответствие сохраненным исторической памятью прежним «матрицам».
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
Ильинская Л. С. Легенды и археология. Древнейшее Средиземноморье. М.: Книга по требованию, 2019. 184 с.
Кабицкий М. Е. Альгеро — иберийский этнолингвистический анклав на Сардинии // Романские языки и культуры от античности до современности: VII Международная научная конференция, филол. ф-т МГУ имени М. В. Ломоносова, 2013. М.: Изд-во МГУ, 2015. С. 160-177.
Кабицкий М. Е. Некоторые аспекты современной этнолингвистической ситуации на Сардинии // Романские языки и культуры: от античности до современности: IV международная конференция романистов, 29-30 ноября 2007 г М.: Изд-во МГУ, 2008. С. 107-116.
Карпов Ю. Маска и образ // Этносемиотика ритуальных предметов. СПб.: Мин-во культуры РФ, 1993. С. 16-27.
Красновская Н. А. Загадочные башни Сардинии // Советская этнография. 1978. № 4. C. 137-147.
Красновская Н. А. Некоторые проблемы дофиникийской колонизации Сардинии // Советская этнография. 1980. № 5. С. 34-44.
Красновская Н. А. От романизации к формированию сардинской этнической общности// Советская этнография. 1985. № 6. C. 38-49.
Красновская Н. А. Проблемы этнической истории о. Сардиния в I тысячелетии до н. э. // Советская этнография. 1983. № 6. C. 33-47.
Красновская Н. А. Происхождение и этническая история сардинцев. М.: Наука, 1986. 224 с.
Красновская Н. А. Сардинцы // Расы и народы. 1982. Вып.12. С. 239-250.
Мажиа А. Искусство хлебного дела в Сардинии: культурные аспекты и проблемы классификации // Традиционная культура. 2020. Т. 21. № 4. C. 169-179.
Мажиа А. Языковая идентичность и языки идентичности (на примере острова Сардиния, Италия) // Вестник антропологии. 2021. № 3. С. 24-41.
Манниа С.С. Маски и карнавалы в современной Сардинии // Вестник антропологии. 2020. № 4 (52). С. 29-44.
Фаис О. Д. Модернизация в Сардинии. Этнокультурные трансформации. М.: РУДН, 2003. 310 с.
Фаис О. Д. Обычное право в современной Сардинии (по материалам экспедиции). Исследования по прикладной и неотложной этнологии. Вып. 169. М.: ИЭА РАН, 2004. 25 с.
Фаис О. Д. Одержимость и транс в традиционной культуре Сардинии (на примере области Барбаджа) // Studia Religiosa Rossica. 2019. № 3. C. 29-49.
Фаис О. Д. Чудеса в традиционной народной культуре Сицилии и Сардинии: представления и практики // Studia Religiosa Rossica. 2020. № 3. C. 68-91.
Фаис-Леутская О. Д. «Карнавал» в Сардинии в контексте современности//
Традиционная культура. 2021. Т. 22. № 3. С. 110-122.
Фаис-Леутская О. Д. Эвтаназия в традиционной культуре (институт Са Аккабадора в Сардинии) // Этнографическое обозрение. 2004. № 1. С. 89-101.
Alziator F. Il Folclore sardo. Sassari: Dessi, 1978, 270 p.
Anfossi A. Socialità e organizzazione in Sardegna. Studio sulla zona di Oristano, Bosa, Macomer. Milano: Franco Angeli, 1968, 330 p.
AtzoriM., SattaM.M. Credenze e riti magici in Sardegna. Dalla religione alla magia. Sassari: Chiarella. 1980, 233 p.
Ballore R. Mamuthones e Issohadores, maschere, carnevali // Mamoiada.org. 2006. URL: http://www.mamoiada.org/_pdf/_mamuthiss/etno.pdf (дата обращения: 21.02.2021).
Bonu R. Sardegna. Ricerche storiche su 3 paesi della Sardegna Centrale: Ortueri, Sorgono, Atzara, con illustrazioni e piccolo dizionario di lingue morte. Cagliari: Fossataro, 1975. 185 p.
Carboni F. Il segno magico. Cagliari: CUEC, 2007. 142 p.
Carboni R. Le maschere tradizionali del Carnevale in Sardegna // MeandSardinia. 25.02.2019. URL: https:// www.meandsardinia.it/le-maschere-tradizionalidel-carnevale-in-sardegna/ (дата обращения: 21.02.2021).
Caredda G. P. Folclore in Sardegna. Genova: SAGEP, 1981. 95 p.
Caredda G. P. Le tradizioni popolari della Sardegna Nuoro: Editrice Archivio Fotografico Sardo, 1993. 202 p.
Caredda S. Gli Animali della Sardegna. Anfibi, rettili, mammiferi. Nuoro: Il Maestrale, 2005. 175 p.
Comaschi Caria I. Animali e piante fossili della Sardegna Cagliari: Edizioni Della Torre, 1986. 198 p.
Cossu A. Sardegna e Corsica. Torino: Unione Tipografico-Editrice Torinese, 1932. 232 p.
Delitala E. Il ciclo del pane in Sardegna: un problema aperto // BRADS. Bollettino del Repertorio e dell'Atlante Demologico Sardo, 1990. Vol. 14. P. 3-12.
Della Maria G. Viaggio in Barbagia lungo le vie del folclore // L'Unione Sarda. 26.08.1958. P. 6.
Della Maria G. Maschere antichissime nel carnevale di Ottana // L'Unione Sarda. 15.02. 1959. P. 6.
Gallini C. Il cinghiale del diavolo// AA.VV. E. Lussu e la cultura popolare della Sardegna. Nuoro: Istituto Superiore Regionale Etnografico, 1974. P. 205-225.
Grimaldi P. Bestie, santi, divinità. Maschere animali nell'Europa tradizionale. Torino: Museo Nazionale della Montagna, 2003. 259 p.
Ligas S. Il Carnevale di Ottana // Furio Pili M., Lucas U., Agliani T. et al. (a cura di). Ottana nelle fotografie e nei documenti raccolti da Anfreas Fridolin Weis Bentzon. Quartu Sant'Elena (Ca): Iscandula, 2013. P. 39-50
Lilliu G. La costante resistenziale sarda. Nuoro: Illiso, 2002. 451 p.
Lussu E. Il cinghiale del diavolo. Torino: Einaudi, 1976. 109 p.
Madau M. Nella tradizione non c'è alcuna traccia della maschera bianca // La Nuova Sardegna. 21.02.2006. URL: https://ricerca.gelocal.it/lanuovasardegna/archivio/ lanuovasardegna/2006/02/21/SN5SO_SN509.html (дата обращения: 21.02.2021).
Madau M. Mamuthones e Issohadores. Maschere e riti di Mamoiada. Identità di Sardegna.
Nuoro: Associazione culturale Atzeni, 2014. 271 p.
Mannia S. Revivalismo folclorico e rifunzionalizzazione della tradizione in alcuni carnevali della Sardegna // Annali della Facoltà di Lettere e Filosofia dellà Università di Sassari. I. 2009. P. 449-462.
Mannia S. Al gran galà delle maschere. Considerazione sulle pratiche carnevaleche nella Sardegna contemporanea // Mannia S. (a cura di). Oltre Carnevale: maschere, travestimenti, inversioni. Palermo: Fondazione I. Buttitta, 2017. P. 119-151.
MarchiR. Le maschere barbariche // Il Ponte. 1951. № 9/10. P. 1342-1361. MarchiR. I ciechi di Orotelli // La Nuova Sardegna. 25.02.1979. P. 3. Marzano M. Cattolicesimo magico. Un'indagine etnografica. Firenze: Bompiani, 2009. 187 p.
Massaiu A. Le lontane origini del Carnevale Sardo // Axismundi.blog. 12.02.2018. URL: https://axismundi.blog/2018/02/12/le-lontane-origini-del-carnevale-sardo/ (дата обращения: 20.08.2022).
MaxiaA. Dal Villaggio alla Selva. L'umanizzazione dello spazio in una comunità agro-silvo-pastorale della Barbagia. Quaderni del Museo Etnografico di Aritzo. Palermo: Copygraphic,
2003. 223 p.
Maxia C. Note sul pastoralismo in Sardegna // Pastori e comunità a Fonni. Un museo per la storia della cultura pastorale. Fonni: Scuola Sarda, 2013. P. 46-55. Merche S. Folclore sardo-orotellese. Nuoro: AR.P.E.F, 1986. 96 p.
Moretti P. La maschera dell'orso in Sardegna e il significato dei Mamuthones // Nuovo Bollettino Bibliografico Sardo e Archivio Tradizioni Popolari. 1963. А. VIII. № 43-44. P. 3-4. Moretti P. Mamuthones e Maimones // Lares. XX. 1964. Fasc. III-IV. P. 179-180. Moretti P. La maschera dell'orso nel carnevale sardo // Lares. А. XXXIII. 1967. Fasc. I-II. P. 23-31.
Orrù L. Maschere e doni, musiche e balli. Carnevale in Sardegna. Cagliari: Cuec, 1999. 422 p.
Padiglione V. Il cinghiale cacciatore: antropologia simbolica della caccia in Sardegna. Roma: Armando, 1989. 309 p.
Pala Sirkana G. La riscoperta dei Thurpos // L'Unione Sarda. 14.01.1997. P. 7. URL: http:// www.mamoiada.org/_pdf/_mamuthiss/RiscopertaThurpos.pdf (дата обращения: 26.12.2021). Pastoureau M. Une Histoire symbolique du Moyen Age Occidental. Paris: Editions du Seuil,
2004. 436 p.
Pipia A. Gli animali della Sardegna. Nuoro: Il Maestrale, 2022. 287 p. Pira M. Sardegna tra due lingue. Cagliari: La Zattera, 1984. 141 p. Sos Bundhos (Bundu) di Orani // Associazione Su Bundhu. 2011. URL: http://www. mamoiada.org/_pdf/_mamuthiss/BunduOrani2011.pdf (дата обращения: 21.02.2022). Su Bundhu // Il Ponte. Anno VII. 1951. № 9-10. P. 957-1428.
Testa A. Il Carnevale dell'uomo-animale. Le dimensioni storiche e socio-culturali di una festa appenninica. Napoli: Loffredo, 2014. 610 p.
Turtas R. Alcune costanti nelle visite pastorali durante il periodo spagnolo // Studi in onore di Ottorino Pietro Alberti. Saggi e ricerche 1. Cagliari: Facoltà Teologica della
Sardegna — Archivio Arcivescovile di Cagliari, Centra Studi "Damiano Filia", 1998. P. 201218.
Turtas R. Storia della Chiesa in Sardegna dalle origini al Duemila // Archivum Historiae Pontificiae. 2000. Vol. 38. P. 287-289.
REFERENCES
Alziator F. IlFolclore Sardo [Sardinian folklore]. Sassari: Dessi, 1978. (In Italian).
Anfossi A. Socialità e organizzazione in Sardegna. Studio sulla zona di Oristano, Bosa, Macomer [Sociality and organization in Sardinia. Study on the area of Oristano, Bosa, Macomer]. Milan: Franco Angeli, 1968. (In Italian).
Carboni F. Il segno magico [The magic sign]. Cagliari: CUEC, 2007. (In Italian).
Caredda G. P. Folclore in Sardegna [Folklore in Sardinia]. Genova: SAGEP, 1981. (In Italian).
Delitala E. [The bread cycle in Sardinia: an open problem]. BRADS. Bollettino delRepertorio e dell'Atlante Demologico Sardo [BRADS. Bulletin of the repertoire and the Sardinian demographic Atlas], 1990, vol. 14, pp. 3-12 (In Italian).
Gallini C. [The devil's boar]. AA.VV. E. Lussu e la culturapopolare della Sardegna. Nuoro: Istituto Superiore Regionale Etnografico, 1974, pp. 205-225. (In Italian).
Grimaldi P. Bestie, santi, divinità. Maschere animali nell'Europa tradizionale [Beasts, Saints, gods. Animal masks in traditional Europe]. Torino: Museo Nazionale della Montagna, 2003. (In Italian).
Il'inskaya L. S. Legendy i arheologiya. Drevnejshee Sredizemnomor 'e [Legends and archeology. Ancient mediterranean]. Moscow: Kniga po Trebovaniyu Publ., 2019. (In Russian).
Kabickiy M. E. [Alghero is an Iberian ethno-linguistic enclave in Sardinia]. Romanskie yazyki i kul 'tury ot antichnosti do sovremennosti: 7 Mezhdunarodnaya nauchnaya konferenciya, filol. f-t MGU imeni M. V. Lomonosova [Romance languages and cultures from antiquity to modernity: VII International scientific conference, philol. Faculty of Moscow State University named after M. V. Lomonosov]. Moscow: MGU Publ., 2015, pp. 160-177. (In Russian).
Kabickiy M. E. [Some Aspects of the Modern Ethnolinguistic Situation in Sardinia]. Romanskie yazyki i kul'tury: ot antichnosti do sovremennosti. IV mezhdunarodnaya konferenciya romanistov, 29-30 noyabrya 2007 g. [Romance languages and cultures: from antiquity to modern times. 4 International Conference of Novelists November 29-30, 2007]. Moscow: Izd-vo MGU Publ., 2008, pp. 107-116. (In Russian).
Karpov Yu. [Mask and image]. Etnosemiotika ritual'nyhpredmetov [Ethnosemiotics of ritual objects]. St. Petersburg: Ministerstvo kul'tury RF Publ., 1993, pp. 16-27. (In Russian).
Krasnovskaya N. A. [Mysterious towers of Sardinia]. Sovetskaya etnografiya [Soviet ethnography], 1978, no. 4, pp. 137-147. (In Russian).
Krasnovskaya N. A. [Some problems of the pre-Phoenician colonization of Sardinia]. Sovetskaya etnografiya [Soviet ethnography], 1980, no. 5, pp. 34-44. (In Russian).
Krasnovskaya N. A. [From Romanization to the Formation of the Sardinian Ethnic Community]. Sovetskaya etnografiya [Soviet ethnography], 1985, no. 6, pp. 38-49. (In Russian).
Krasnovskaya N. A. [Problems of ethnic history about. Sardinia in the 1st millennium BC]. Sovetskaya etnografiya [Soviet ethnography], 1983, no. 6, pp. 33-47.
Krasnovskaya N. A. Proiskhozhdenie i etnicheskaya istoriya sardincev [Origin and ethnic history of the Sardinians]. Moscow: Nauka Publ., 1986. (In Russian).
Krasnovskaya N. A. Sardincy [Sardinians]. Rasy i narody [Races and peoples], 1982, no. 12, pp. 239-250. (In Russian).
Lussu E. Il cinghiale del diavolo [The devil's boar]. Torino: Einaudi, 1976. (In Italian).
Madau M. Mamuthones and Issohadores. Masks and rites of Mamoiada. Identity of Sardinia. Nuoro: Associazione Culturale Atzeni, 2014. (In Italian).
Mannia S. [The grand gala of masks. Consideration of Carnival practices in contemporary Sardinia]. Oltre Carnevale: maschere, travestimenti, inversioni. Ed. by S. Mannia. Palermo: Fondazione I. Buttitta, 2017, pp. 119-151. (In Italian).
Marzano M. Cattolicesimo magico. Un'indagine etnografica [Magical Catholicism: An Ethnographic Survey]. Firenze: Bompiani, 2009. (In Italian).
Maxia A. Dal Villaggio alla selva. L'umanizzazione dello spazio in una comunità agro-silvo-pas-torale della Barbagia. Quaderni del Museo Etnografico di Aritzo [From the village to the forest. The humanization of space in an agro-sylvore-pastoral community of Barbagia.Notebooks of the Ethnographic Museum of Aritzo]. Palermo: Copygraphic, 2003. (In Italian).
Maxia C. [Notes on Pastoralism in Sardinia]. Pastori e comunità a Fonni. Un museo per la storia della culturapastorale. Fonni: Scuola Sarda, 2013, pp. 46-55. (In Italian).
Mazhia A. [The Art of Breadmaking in Sardinia: Cultural Aspects and Problems of Classification]. Tradicionnaya kul'tura [Traditional culture], 2020, vol. 21, no. 4, pp. 169-179. (In Russian).
Mazhia A. [Linguistic Identity and Languages of Identity (on the example of the island of Sardinia, Italy)]. Vestnik antropologii [Bulletin of Anthropology], 2021, no. 3, pp. 24-41. (In Russian).
Mannia S. S. [Masks and carnivals in modern Sardinia]. Vestnik antropologii [Bulletin of Anthropology], 2020, no. 4 (52), pp. 29-44. (In Russian).
Fais O. D. Modernizaciya v Sardinii. Etnokul 'turnye transformacii [Modernization in Sardinia. Ethnocultural transformations]. Moscow: RUDN Publ., 2003. (In Russian).
Fais O. D. [Possession and trance in the traditional culture of Sardinia (on the example of the region of Barbagia)]. StudiaReligiosaRossica, 2019, no. 3, pp. 29-49. (In Russian).
Fais O. D. [Miracles in the traditional folk culture of Sicily and Sardinia: representations and practices]. Studia Religiosa Rossica, 2020, no. 3, pp. 68-91. (In Russian).
Fais-Leutskaya O. D. ["Carnival" in Sardinia in the context of modernity]. Tradicionnaya kul'tura [Traditional culture], 2021, vol. 22, no 3, pp. 110-122. (In Russian).
Fais-Leutskaya O. D. [Euthanasia in Traditional Culture (Institute of Sa Accabador in Sardinia)]. Etnograficheskoe obozrenie [Ethnographic Review], 2004, no. 1, pp. 89-101. (In Russian).
Orrù L. Maschere e doni, musiche e balli. Carnevale in Sardegna [Masks and Gifts, Music and Dancing. Carnival in Sardinia]. Cagliari: Cuec, 1999. (In Italian).
Padiglione V. Il cinghiale cacciatore: antropologia simbolica della caccia in Sardegna [The Wild Boar Hunter: symbolic anthropology of hunting in Sardinia]. Rome: Armando, 1989. (In Italian).
Pastoureau M. Une Histoire symbolique du Moyen Age Occidental [A Symbolic History of the Western Middle Ages]. Paris: Editions du Seuil, 2004. (In French).
Pira M. Sardegna tra due lingue [Sardinia between two languages]. Cagliari: La Zattera, 1984. (In Italian).
Turtas R. [Some Constants in Pastoral Visits During the Spanish Period]. Studi in onore di Ottorino Pietro Alberti. Saggi e ricerche, 1 [Studies in Honor of Ottorino Pietro Alberti. Essays and Research, 1]. Cagliari: Facoltà Teologica della Sardegna — Archivio Arcivescovile di Cagliari, Centro Studi "Damiano Filia", 1998, pp. 201-218. (In Italian).
Turtas R. [History of the Church in Sardinia from its Origins to the Twentieth Century]. Archivum Historiae Pontificiae [Archive Of The History Of The Pontifical], 2000, vol.38, pp. 287289. (In Italian).
Submitted: 30.09.2022 Accepted: 10.01.2023 Article published: 01.07.2023
