CC BY
80
Лаврентьев А. И.
БЕРЛИНСКАЯ СТЕНА В ЛИТЕРАТУРЕ ГЕРМАНИИ 1990-2000-х гг.
В XX столетии Германия пережила две исторические травмы, связанные со Второй мировой и холодной войнами, нашедшие свое отражение в произведениях искусства. Самым зримым и осязаемым символом холодной войны была Берлинская стена.
В исследованиях современной немецкой литературы прослеживается существование двух противоположных точек зрения на перспективность использования данной темы в художественной литературе [Роганова 2007]. Некоторые авторы указывают на возросший интерес к истории, в первую очередь современной, наблюдающийся в объединенной Германии. Политический слом, изменения в образе жизни, а также современность как следствие истории отодвигают на второй план другие вопросы. В то же время, ряд литературных критиков, описывая атмосферу равнодушия, воцарившуюся в произведениях 1990-х гг., исключают возможность создания полноценной литературы, которая бы использовала в качестве материала процесс разделения / объединения Германии. Один из современников, вспоминая обстоятельства, при которых рухнул символ холодной войны, подчеркивает несоответствие масштаба происходивших событий их эмоциональному восприятию: «Когда у аббревиатуры СССР не было никаких шансов сохраниться, население ГДР продолжало пребывать в состоянии привычного оцепенения... Неустрашимая Варшава никогда не влагала саблю в ножны, Прага вовсю запасалась бархатом для своей революции, Венгрия ожидала команды «На старт!». Ничего не происходило только в ГДР. Исчезновение Берлинской стены не было следствием ни политически мотивированного государственного переворота, ни революции. Стена была под-
мыта логикой развития идеологических систем» [Гиршович 2009: 227].
Тем не менее существование и исчезновение Берлинской стены несет в себе значительный художественный потенциал. Во-первых, это сооружение было не только расчленением Германии, но и разделением Европы на западную и восточную части, поэтому эта железобетонная конструкция играла важнейшую роль в западноевропейской самоидентификации, отделяя плохой социализм от хорошей демократии. Во-вторых, сосуществование двух Германий и двух Берлинов вполне соответствовало давним традициям художественного мышления этой страны - романтическому двоемирию и двойничеству или марксистской концепции существования двух культур и двух наций. Под этим политико-эстетическим знаком и происходит разработка темы крушения Берлинской стены в литературе Германии 1990-2000-х гг. - в литературе после Стены.
Диссонансом на фоне эйфории, сопровождавшей события начала 1990-х гг., звучали слова будущего лауреата Нобелевской премии Гюнтера Грасса об объединении без единства, которое до сих пор остается острой проблемой немецкого государства. Свои опасения по поводу последствий форсированного слияния двух общественно-политических систем писатель выразил в романе «До этого еще далеко» (Ein weites Feld, 1995), в котором присоединение ГДР к ФРГ сравнивается с процессом создания единой Германии в 1871 г. Грасс видит главную опасность для немецкого общества в забвении прошлого, искушении начать историю с чистого листа, что может привести к повторению трагических ошибок, допущенных этой страной в XX в. Отсюда настороженное отношение к лозунгам, в которых звучит идея единства, параллели между «железным» канцлером и Гельмутом Колем, напоминание о том, что крушение Берлинской стены произошло в годовщину Хрустальной ночи.
Необходимость осмысления феномена Берлинской стены в связи с особенностями развития немецкой истории звучит и в творчестве одного из известных прозаиков современной Германии, лауреата премии имени Георга Бюхнера, присужденной «за эпическую полноту и чувственную наглядность, свойственную его текстам, воссоздающим впечатляющую панораму немецкой истории XX в.» Рихарда Йиргля. В одном из своих рассказов он утверждает, что «строительство в Берлине охраняемой, сооруженной в виде стены границы - неизбежно должно было свершиться после Второй мировой войны, и отнюдь не только по причине непосредственно столкнувшихся здесь политических систем. Этот город, можно сказать, окончательно созрел для такого рода конструкта (который образует точку пересечения между прошлым и будущим)» [Йиргль 2009: 204]. Подобная трактовка темы города связана с традициями экспрессионизма - искусства катастроф и резких перемен в образе жизни, происходивших в Германии на протяжении всего XX в. Неслучайно книги Йиргля часто сравнивают с романом Альфреда Деблина «Берлин, Александрплац».
Одна из основных тем в творчестве Йиргля - трудно поддающиеся излечению травмы, которые оставляет в человеческом сознании История. Ей, в частности, посвящен роман «Собачьи ночи» (НипёБпас^е, 1997), действие которого происходит в поселении, устроенном среди развалин пограничных сооружений между двумя Герма-ниями. Главный герой, оказавшийся в мире исчезающих границ, пытается преодолеть хаос окружающего мира средствами словесного творчества, описывая свои впечатления, мысли, фантазии. Хаос внутреннего и внешнего мира и попытки его преодоления приводят к языковым экспериментам, ставшим отличительной чертой прозы Йиргля, которая вызывает противоречивые оценки критики. Самой распространенной точкой зрения является представление оригинальной манеры автора формой выражения созна-
тельного отказа от легкого для чтения стиля, свойственного потребительскому обществу, и обращения к традиционному, тяжеловесному, глубокому и с трудом поддающемуся пониманию немецкому языку.
В романе уроженца ГДР Уве Телькампа «Башня» (Der Turm, 2008), в стиле семейной хроники «Будденброков» Т. Манна, рассказывающем о жизни в престижном районе Дрездена, заселенном в основном представителями интеллигенции в 1983-1989-х гг., манера повествования также связана с состоянием сознания персонажей. Намеренная усложненность структуры текста, состоящей из разнородных стилистических элементов, служит средством воссоздания атмосферы неуверенности, слухов и растерянности при виде стремительных изменений, характерных для последних лет существования социализма в Германии. Этот стиль во многом соответствует фрагментарности сознания современного человека, получающего самую разную информацию из разных источников, этим отчасти можно объяснить читательский успех романа - в 2008 г. он, несмотря на свою сложность, оказался в числе бестселлеров.
Подобная же фрагментарность становится основой для выбора жанра произведения Инго Шульце в книге «Simple Storys» (1998), рассказывающей о чувствах восточных немцев (остальгии) после объединения в 29 новеллах. Эмоциональным фоном всех рассказов становится дискомфорт, вызванный неспособностью приспособиться к современным условиям жизни, отсюда форма короткого рассказа, сочетающего манеру Чехова и певца потерянного поколения Хемингуэя. Но если у американского писателя причиной потерянности была война, то у бывших граждан ГДР остальгия - тоска не столько по Востоку, сколько по исчезнувшему Западу. «Гражданин ГДР мог использовать кратчайший путь к свободе - превратиться из восточного немца в западного, с падением Стены это свойство земли обетованной исчезло, исчезла определенность, возникло чувство растерянности» [Гиршович 2009: 229].
Точно такое же чувство присутствует при описании душевного состояния людей, живших по другую сторону Стены в «самостоятельном политическом образовании Западный Берлин». В романе Свена Регенера «Берлинский блюз» (Herr Lehmann, 2001) основной особенностью жизни молодых людей в районе Кройцберга, примыкающего к Стене, становится отсутствие жизненных ориентиров, точек опоры, вокруг которых можно было бы строить свое существование. Врач, характеризуя причины нервного срыва друга главного героя, поясняет: «...часто это связано с разрушением представления о самом себе. Возможно, ваш друг обнаружил, что он не тот, кем он всегда себя считал. <...> Здесь, в Берлине, легко жить пока ты молод: работаешь помаленьку, квартиры дешевые, много развлечений. Но большинство людей рано или поздно стараются найти что-то, какую-то легитимацию этой жизни. И когда она исчезает... бабах!» [Регенер 2006: 297]. Когда в жизни все серо, плоско и временно, функцию стержня мироздания начинает выполнять Стена, в романе этот символ лишен политической или идеологической подоплеки, однако он выполняет важную функцию - скрепляет анклав снаружи, придавая ему некую целостность и предотвращая распад на отдельные фрагменты. Поэтому падение Стены представлено в романе не как политический, а эмоционально-психологический кризис, вызванный исчезновением последнего внешнего жизненного ориентира, отличавшегося постоянством, величественностью и внушительностью.
Таким образом, роль сооружения, разделявшего условный Запад и условный Восток, в литературе Германии выходит за общественно-политические или идеологические рамки и приобретает психологическое и философское измерение. Трактовка данной темы, с одной стороны, продолжает традиции немецкой литературы, а с другой -затрагивает актуальные проблемы существования человека на рубеже XX-XXI вв.
Литература
1. Гиршович Л. Plaisir d'amour // Иностранная литература. -2009. - № 10. - С. 226-231.
2. Йиргль Й. Театр на улицах // Иностранная литература. - 2009. - № 10. - С. 203-208.
3. Регенер С. Берлинский блюз. - М.: Азбука-классика, 2006.
4. Роганова И. Немецкая литература конца XX века и актуализация постмодернистской парадигмы. - М.: Рудомино, 2007.
Лелис Е. И.
РОЛЬ ЗВУКОВЫХ ПОВТОРОВ В ФОРМИРОВАНИИ ПОДТЕКСТОВЫХ СМЫСЛОВ ПРОЗАИЧЕСКОГО ТЕКСТА
Звуковые повторы, которые по сравнению с поэзией не столь очевидны в ткани прозаического текста, практически не изучены, хотя являются важным приемом семантизации его фонетического уровня. Использование разных видов звуковых повторов, их комбинирование, композиционная расстановка, формы взаимодействия с другими стилистическими приемами носят идиостилевой характер. Отсутствие в прозе метра и рифмы накладывает отпечаток на функционирование звуковых повторов, давая им большую по сравнению со стихотворной речью свободу текстовой реализации и комбинаторики.
Звуковой рисунок художественного текста складывается из разных видов повтора, отличающихся:
• по количеству повторяющихся звуков: одиночные и комплексные;
• по составу повторяющихся звуков: ассонансные, консонантные и смешанные;
• по месту звукового комплекса в слове: анафорические, медиальные и смешанные;
• по степени точности: эквифонические (полные) и метафонические (допускающие варьирование) и т. д.
