CC BY
242ТЕОРИЯ И ИСТОРИЯ ПРАВА И ГОСУДАРСТВА; ИСТОРИЯ УЧЕНИЙ О ПРАВЕ И ГОСУДАРСТВЕ
THEORY AND HISTORY OF LAW AND STATE; HISTORY OF DOCTRINES ON LAW AND STATE
УДК-343.1(019)
Лоба Всеволод Евгеньевич
начальник управления научно-исследовательской деятельностью ФГБОУ ВО «Армавирский государственный педагогический университет», кандидат юридических наук, доцент (г. Армавир)
Ершова Юлия Витальевна
студент юридического факультета Кубанского государственного университета (г. Краснодар)
БЕЛОЗЕРСКАЯ УСТАВНАЯ ГРАМОТА КАК РАННИЙ ЭТАП РАЗВИТИЯ УГОЛОВНОГО ПРАВА МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА
Аннотация:
в статье на основе анализа Белозерской уставной грамоты выделены нормы, отражающие правовую реакцию на преступления и наказание как подрывающих единство государственной власти Московского государства перед изданием Судебника 1497 г.
Ключевые слова:
Белозерская уставная грамот, уголовное право, преступление, наказание, Московское государство.
Loba Vsevolod Evgenievich
Head of the Department of Scientific Research, Armavir State Pedagogical University, Candidate of Legal Sciences, Associate professor (Armavir)
Ershova Yuliya Vitalievna
student, the Faculty of Law, Kuban State University (Krasnodar)
BELOZERSK CHARTER AS AN EARLY STAGE OF THE DEVELOPMENT OF CRIMINAL LAW IN MUSCOVY
Abstract:
basing on the texts of the Belozersk Charter the norms that reflect the legal response to crimes and punishment as undermining the unity of state power of Muscovy before the publication of the Code of Law in 1497 are singled out in the article.
Keywords:
Belozersk Charter, criminal law, crime, punishment, Muscovy.
Процесс формирования единой территории за счёт объединения русских земель с центром в Москве настоятельно требовал создания единой правовой системы регламентации общественных отношений. Однако попытку решения этой проблемы новой редакцией Русской Правды, получившей название Сокращённой, нельзя признать успешной. Причина достаточно проста и естественна: невостребованность норм древнерусского права новыми социальными, экономическими и политическими условиями жизни. Правовая неопределенность была разрешена принятием Судебника 1497 г. Промежуток же времени, когда русская правовая система, как бы вступив одной ногой в период, предшествующий принятию этого Судебника, а другой - оставаясь в Русской Правде, представлял собой, по словам А.П. Чебышева-Дмитриева, борьбу отживающих исконных национальных начал с новыми, крепнущими год от года государственными началами [1, с. 94]. Следы этой борьбы легко обнаруживаются в уставных грамотах наместничьего управления, главной задачей которых являлось урегулирование отношений между новыми чиновниками, назначаемыми московскими князьями, и местным населением. Точнее в грамотах наместничьего управления, как пишет М.Ф. Влади-мирский-Буданов, «определяется не то, что должен делать наместник, а то, чего он не должен делать» [2, с. 213]. В.Н. Ширяев также считал, что уставные грамоты наместничьего управления были не столько инструкциями центрального правительства для местных агентов власти, сколько актами ограждения населения от злоупотреблений должностных лиц [3, с. 72]. В этой связи следует упомянуть С.В. Юшкова, считавшего Двинскую уставную грамоту (1397 г.) и Белозерскую уставную грамоту (1488 г.) ещё и «основными источниками наших сведений об уголовном и судебном праве Руси Х1У-ХУ вв.» [4, с. 532].
Рассмотрение же вопроса, вынесенного в заглавие нашей статьи, начнём с исторической изменчивости понятия преступления1. К примеру, если Русская Правда для понятия преступного употребляла слово «обида», под которым понималось причинение пострадавшему материального или морального вреда, то в процессе образования централизованного государства взгляд на общественно опасное (преступное) деяние меняется, и теперь «обида», упоминаемая в ст. 23 Белозерской уставной грамоты: «А кому бо-удет белозерцом горожаном, и становым людем, и волостным обида...» [5, с. 195], трактуется как нарушение справедливости, установленного порядка, определённых прав [6, с. 344-345]. В то же время при осмыслении преступного и непреступного поведения используются слова «виноватый» и «вина»: «А доведут на кого татьбу, или розбой, или душегубьство, и наместники велят на виноватом истцово доправити...» (ст. 10); «А учинится у них в городе душегубьство, а не доищутся душегубьца, ино вины четыре рубли заплатят горожаня...» (ст. 14) [5, с. 194].
Однако по поводу содержания выраженной в термине «вина» воли законодателя между авторами возникли разногласия. Так, по мнению одного (В.Е. Лоба), в этом вопросе следует присоединиться к высказанной ещё во второй половине XIX в. точке зрения Н.П. Загоскина, согласно которой упоминающийся в текстах уставных грамот наместничьего управления термин «вина» следует понимать двояко: как сам недозволенный, запрещённый поступок, так и взыскание за него, пеню, штраф [7, с. 97]. Другой автор (Ю.В. Ершова) не во всём разделяет эту точку зрения. По её мнению, в русском языке слова «вина» и «виноватый» толкуются соответственно как «1. Проступок, преступление. 2. Причина чего-л.»
1 Надо полагать, что слово «преступление» пришло в древнюю форму русского языка, т. е. в старославянский язык, путём калькирования переводчиком с греческих текстов канонического права, в которые, в свою очередь, это слово пришло из древнееврейского и арамейского языков.
и «1. Такой, который совершил проступок; такой, по вине которого что-л. произошло. 2. Такой, который выражает чувство вины» [8, с. 89-90]. Нетрудно видеть, таким образом, что с точки зрения русского языка в Белозерской уставной грамоте под виной следует понимать преступное действие2, а под виноватым - субъекта, совершившего это действие. И тогда словосочетание «ино вины» будет если не тождественно, то весьма близко по своему значению современному выражению «за это преступление». В этом подходе смущает, правда, одно обстоятельство: при распознавании смысла отдельных слов нельзя не учитывать, что «слова живут, подобно организмам: они тоже рождаются, развиваются, борются между собой за существование, взаимно влияют друг на друга и, наконец, погибают, уступая место новым словам» [10, с. 4].
Тем не менее вполне допустима и третья, компромиссная точка зрения. В частности, на примере употребляемого в Двинской уставной грамоте 1398 г. словосочетания «вины полтина» В.В. Мо-мотов понимает вину как денежный эквивалент в виде полтины денег [11, с. 328]. Учитывая, что Белозерская уставная грамота не только в точности повторяет некоторые статьи Двинской уставной грамоты, «но излагает их с большими подробностями» [12, с. 55], в глазах «белозерцев» вина вполне могла рассматриваться исключительно в качестве штрафа, как правовое последствие совершённого преступления3.
Как бы там ни было, но каждая точка зрения всё же имеет право на существование.
В понимании наказания в XIV - первой половине XVI в., считает А.А. Рожнов, происходили перемены, аналогичные изменениям
2 Справедливости ради эта позиция отчасти согласуется с мнением, что термином «вина» по Литовскому статуту определяется один из видов преступного поведения [9, с. 3].
3 Будет нелишним напомнить, что и в источниках древнерусского права наиболее распространённым видом наказания также являлись денежные взыскания -штрафы.
во взгляде на преступление. Государственная власть всё чаще брала на себя инициативу в деле борьбы с преступностью и всё более активно привлекала общество к участию в преследовании и искоренении преступных элементов [13, с. 117].
Так, в соответствии со ст. 14 Белозерской уставной грамоты, если совершилось убийство («душегубьство» в «городе», в «коеи волости» или в «коем стану»), на население той местности возлагается обязанность найти и выдать убийцу наместникам или их тиунам. В том случае если убийца не был найден («а не доищутся душегубца»), необходимо платить четыре рубля («они вины четыре рубли заплатят»). И далее по тексту: «.а доищутся душегубца, и они дадут наместником или их тиуном, а хрестьянам в том продажи нет» [5, с. 194]. Устанавливались и другие случаи освобождения от уплаты продажи: «А кого у них в лесе дерево заразит, или з дерева убиется, или зверь съест, или хто в воду оутонет, или кого возом сътреть, или хто от своих рук потеряется») [5, с. 194]. Как видим, известная нам ещё по Русской Правде вира начинает эволюционировать: если ранее она смотрела более на вознаграждение внешнего вреда, на оценку негативных последствий противозаконного действия, «чем на определение участия, которое имела воля при совершении нарушения» [14, с. 4], то теперь (не думаем, что сильно преувеличиваем) учитывается внутренняя, психическая сторона деяния, вследствие чего Белозерская уставная грамота отразила случаи освобождения от наказания путём различения душегубства, говоря современным языком, как противоправного умышленного лишения жизни другого человека от смерти, последовавшей в результате различных несчастных случаев и самоубийства.
Характерной чертой уголовного права московского периода вообще и Белозерской уставной грамоты в частности является отсутствие конкретного наказания, вследствие чего наказание зависело от усмотрения судебной власти. Например, за наруше-
ние запрета должностным лицам наместничьего аппарата являться в качестве незваных гостей на пиры местных жителей, вследствие чего «а оучинится какова гибель», была введена угроза сурового наказания: «а от меня, от великого князя, бытии в казне» [5, с. 195].
Белозерская уставная грамота, перечисляя в ст. 10 подлежащие наместничьему суду наиболее опасные преступления: убийство («душегубство»), разбой («розбой») и кражу («татьбу»), на первое место ставит обязанность возмещения ущерба потерпевшего («на виноватом истцово доправить»), а лишь затем определяются вид и мера наказания: «разбоиник или душегубець наместником в продаже и в казне» [5, с. 194], т. е. выдачу преступника наместнику для взыскания с него продажи и для казни [15, с. 300]. Вполне возможно, что это обстояло именно так. Дело в том, что в Московском государстве XV в. конфискация имущества редко применялась самостоятельно, обыкновенно в соединении со смертной казнью [16, с. 340]. В то же время буквальное толкование этой нормы приводит нас к заключению, что смертной казни подлежали лишь «разбоиник или душегубець», а на татя возлагалась исключительно обязанность возместить причинённый ущерб в пределах заявленных исковых требований. Это даёт основание думать о заимствовании этого подхода из ст. 5 Двинской уставной грамоты, предусматривающей за первую татьбу наказание виновному в виде цены похищенной им вещи [5, с. 181].
Анализ Белозерской уставной грамоты даёт возможность имеющийся в ней краткий перечень преступлений разделить на две группы. В первую группу мы относим нормы-запреты уголовно-правового характера, носящие общий характер, без указания вида и размера наказания за их совершение. Следует сказать, что наличие в старом русском праве, наряду с обычными, уголовно-правовых запретов, не имевших санкций, И.И. Карпец объясняет
нравственными воззрениями народа, «видевшего подчас стихийно, неосознанно задачу уголовного права не столько в том, чтобы наказать человека за преступление, сколько в том, чтобы предупредить последнее» [17, с. 74].
Важно напомнить, что основным органом местного управления в России XV - первой половины XVII в. являлся институт наместников, построенный по принципу «кормлений», согласно которому наместник за выполнение судебно-административных функций получал в свою пользу доходы с управляемой терри -тории. В связи с этим можно, пожалуй, сказать, что, вводя эти нормы-запреты, не обеспеченные санкциями за их нарушение, московский законодатель стремился возвести их в своеобразный кодекс поведения должностных лиц наместничьего управления. Возьмём, к примеру, ст. 4 Белозерской уставной грамоты, где доводчикам запрещается: самим взимать причитающиеся им пошлины («А побора в стану и не брати»); объезжать разделы другого доводчика («А доводчику из своего розделу в другои роздел не ездить»); обедать в месте ночёвки и ночевать там, где его кормили обедом («А где доводчик ночует, туто ему не обедати, а где обеда-етъ, тоуто ему не ночевати») [5, с. 193]. Подобные формы поборов настолько часто встречались в практике, что законодатель счёл необходимым остановиться на этом запрещении [18, с. 2 11].
Новеллой является ст. 20 Белозерской уставной грамоты: «А тиоуном и наместничьим людем на пир и братчиноу незваным не ходити, а хто приедет к ним на пир и на братчиноу незван, и они того вышлют вон безпенно; а хто оу них имеет питии силно, а оучинится какова гибель, и тому то платити без суда.» [5, с. 195]. М.С. Черкасова справедливо выделяет в этой норме-запрете три принципиальных момента: во-первых, запрет тиунам и наместничьим людям ходить незваными на пиры и братчины; во-вторых, право городских и сельских общин высылать незваных «гостей»
«вон безпенно»; и, в-третьих, взыскание с виновных причинённого материального ущерба без суда [19].
Вторую группу образовали конкретизированные нормы-запреты, с указанием на вид и размер наказания либо с указанием, что виновный предстанет перед судом Великого князя. К примеру, стремясь не оставлять без наказания любое посягательство на интересы государства, устанавливается штраф в точно определённых размерах («два рубля») для лица за то, что вместо доставки на суд к наместнику или тиуну пойманного с поличным татя он отпускает «его прочь» (ст. 13) [5, с. 193]. К слову сказать, приводимая норма является значительным шагом вперёд по сравнению с постановлением ст. 6 Двинской уставной грамоты, карающей самовольный отпуск пойманного на волю только в случае получения отпустившим приставом посула от преступника [18, с. 214].
В Русской Правде имеются нормы, согласно которым виновные строго наказывались за: распахивание пашенной межи или уничтожение межевого столба; уничтожение бортных знаков; уничтожение бортной межи, распахивание полевой межи, перегораживание дворовой межи; уничтожение и порчу межевых знаков (знамений, меж) [20, с. 48, 69]. Белозерская уставная грамота, восходящая к процитированному установлению Русской Правды, без детализации случаев нарушения межи и различения собственника земли, устанавливает единый штраф за повреждённую или перекошенную межу: «А хто у кого межу переорет или перекосит, и наместники наши и их тиуны возмут на виноватом за боран4 восмь денег» [5, с. 194-195].
Следует отметить, что изменение социально-экономических и политических условий жизни не только не уничтожило преступность, но и, наоборот, породило новые формы преступлений. В частности,
4 Если вначале домашнее животное баран («боран») выполняло роль денег, то дальнейшее развитие общества привело к тому, что платежи баранами в натуре вышли из употребления и заменились уплатой известного количества денег, уравнивавшегося ценности барана, которое выплачивалось «за борана» [7, с. 96].
большую опасность для экономической системы Московского государства представляла неконтролируемая властью торговля. В этой связи вполне логичным выглядит введение Белозерской уставной грамотой уголовно-правового запрета на торговлю в не установленных властью местах, за нарушение которого виновный - купец и продавец - подвергается двойному денежно-имущественному наказанию: 1) двухрублёвому денежному взысканию каждый, из которых один рубль взыскивался в пользу наместника, а один рубль - в пользу таможенника; 2) конфискации товара, а также неопределённому наказанию с указанием, что виновного «ставят перед великим князем» (ст. 8) [5, с. 194-195].
Нельзя пройти мимо и против технико-юридической проработанности текста Белозерской уставной грамоты. Во-первых, как явствует из преамбулы грамоты, данный юридический акт принят высшим органом государственной власти («Сея яз, князь великии Иван Васильевичь всеа Руси, пожаловал.») для исполнения на территории Белозерской области, содержит общеобязательные правила поведения для лиц, круг которых очерчен достаточно четко: «своих людеи и белозерцев-горожан, и становых лю-деи, и волостных, и всех белозерцов: хто наших намесников у них ни будет, и они ходят по сеи по нашеи грамоте» [5, с. 192]. И заканчивается словами: «А дана грамота лета девятдесят шестаго марта» [5, с. 195], что в современном летоисчислении соответствует марту 1488 г. Такая правовая формула в современном уголовном праве цивилизованных государств называется действием уголовного закона во времени и пространстве, где основным принципом действия уголовного закона в пространстве является территориальный принцип. В данном случае - это территория присоединённого к Москве удельного княжества Белозерского, расположенного в бассейне реки Шексна и в районе озёр Белое и Кубенское.
Во-вторых, применяется уже апробированный Двинской уставной грамотой такой технико-юридический приём, как толкование, аналогичный примечаниям УК РФ: «А самосуд то: хто поимает татя с поличным да отпустит его прочь, а наместником и тиуном не явя, а его в том уличят, ино то самосуд...» [5, с. 194].
В-третьих, в отличие от значительного количества норм Русской Правды, посвящённых преступлениям против жизни, именуемых как «убийство» и, иногда, «душегубство», московский законодатель, стремясь к единообразному изложению закона, отказывается от церковнославянского «убийство» в пользу просторечного слова «душегубство» как более соответствующего национальным особенностям. По той же причине убийца стал именоваться «душегубцем».
Рассмотрение круга намеченных вопросов авторы считают целесообразным завершить следующим, носящим общий характер, выводом: эволюция правовой мысли прошла чрезвычайно сложный и противоречивый путь от убийства как основной формы разрешения социального конфликта до организации общественной жизни, основанной на нормативных началах. Своеобразным вкраплением в этот путь стала Белозерская уставная грамота, явившая собой шаг вперёд по сравнению с древнерусским законодательством в области правовой реакции на преступление и наказание как подрывающих единство усиливающейся центральной власти. Более того, как указывает в начале ХХ в. А.Н. Филиппов, грамота, воспроизводившая московские юридические порядки, «по содержанию своему близка к I Судебнику, одним из источников которого она и считается» [21, с. 254].
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Чебышев-Дмитриев А.П. О преступном действии по русскому допетровскому праву / А.П. Чебышев-Дмитриев. - Казань : Тип. Имп. ун-та, 1862.
2. Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права / М.Ф. Владимирский-Буданов. - 7-е изд. - Киев : Тип. Т-ва И.Н. Кушнерев и Ко, 1915.
3. Ширяев В.Н. Взяточничество и лиходательство в связи с общим учением о должностных преступлениях. Уголовно-юридическое исследование / В.Н. Ширяев. - Ярославль : Тип. Губерн. правления, 1916.
4. Юшков С.В. История государства и права России (К-КК вв.) / С.В. Юшков. - Ростов н/Д. : Феникс, 2003.
5. Российское законодательство X-XX веков : в 9 т. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства / отв. ред. А.Д. Горский. - М. : Юридическая литература, 1984.
6. Оспенников Ю.В. Правовая традиция Северо-Западной Руси XII-XV вв. : монография / Ю.В. Оспенников. - 2-е изд., испр. и доп. -М. : Юрлитинформ, 2011.
7. Загоскин Н.П. Уставные грамоты XIV-XVI вв., определяющие порядок местного правительственного управления. Вып. 1-2 / Н.П. Загоскин. - Казань : Унив. тип., 1875-1876.
8. Комплексный словарь русского языка / под ред. А.Н. Тихонова. -М. : Русский язык, 2001.
9. Малиновский И. Учение о преступлении по Литовскому Статуту / И. Малиновский. - Киев : Тип. Императ. ун-та св. Владимира. 1894.
10. Волосюк Е.А. Грамматическое толкование норм Уголовного кодекса Российской Федерации : монография / Е.А. Волосюк. - М. : Юрлитинформ, 2015.
11. Момотов В.В. Формирование русского средневекового права в IX-XIV вв. : монография / В.В. Момотов. - М. : ЗЕРЦАЛО-М, 2003.
12. Амплееева Т.Ю. По закону русскому. История уголовного судопроизводства Древней Руси : монография / Т.Ю. Амплееева. - М. : Юрид. ин-т МИИТа, 2005.
13. Рожнов А.А. История уголовного права Московского Государства (XIV-XVII вв.) : монография / А.А. Рожнов. - М. : Юрлитинформ, 2012.
14. Линовский В. Исследование начал уголовного права, изложенных в Уложении царя Алексея Михайловича / В. Линовский. - Одесса : Гор. тип., 1847.
15. Беляев, И.Д. Лекции по истории русского законодательства / И.Д. Беляев. - 2-е изд. - М. : Тип. А.А. Карцева, 1888.
16. Малиновский И. Лекции по истории русского права / И. Малиновский. - Ростов н/Д. : Единение, 1918.
17. Карпец И.И. Уголовное право и этика / И.И. Карпец. - М. : Юридическая литература, 1985.
18. Памятники русского права. Выпуск третий / под ред. Л.В. Че-репнина. - М. : Юридическая литература, 1953.
19. Черкасова М.С. О пирах и братчинах в Средневековой Руси [Электронный ресурс] / М.С. Черкасова. - Режим доступа: http: //statehistory.ru/ 5136 / O-pirakh-i-bratchinakh-v-Srednevkovoy-Rusi/.
20. Российское законодательство X-XX веков : в 9 т. Т. 1. Законодательство Древней Руси / отв. ред. В.Л. Янин. - М. : Юридическая литература, 1984.
21. Филиппов А.Н. Учебник истории русского права : пособие к лекциям / А.Н. Филиппов. - 4-е изд., изм. и доп. - Юрьев : Тип. К. Маттисена, 1912.
REFERENCES
1. Chebyshev-Dmitriev A.P. O prestupnom dejstvii po russkomu dope-trovskomu pravu [On the criminal act of Russian pre-Petrine law]. Kazan, Emp. University Publ., 1862. (In Russian).
2. Vladimirskij-Budanov M.F. Obzor istorii russkogo prava [Overview of Russian law history]. Kiev, I.N. Kusneryrev and Co Publ., 1915. (In Russian).
3. Shirjaev V.N. Vzjatochnichestvo i lihodatel'stvo v svjazi s obshhim ucheniem o dolzhnostnyh prestuplenijah [Bribery and subornation in connection with the common doctrine of malfeasance]. Yaroslavl, Administration of the province Publ., 1916. (In Russian).
4. Jushkov S.V. Istorija gosudarstva i prava Rossii (IX-XIX vv.) [History of Russian State and Law (IX-XIX centuries)]. Rostov on Don, Fenix Publ., 2003. (In Russian).
5. In Gorskij A.D. (ed.). Rossijskoe zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. T. 2. Zakonodatel'stvo Drevnej Rusi [Russian legislation of the X-XX centuries: in 9 volumes. Vol. 2. Legislation of Ancient Rus]. Moscow, Legal literature Publ., 1984. (In Russian).
6. Ospennikov Ju.V. Pravovaja tradicija Severo-Zapadnoj Rusi XII-XV vv. [The legal tradition of North-Western Russia of the 12th-15th centuries]. Moscow, Urlitinform Publ., 2011. (In Russian).
7. Zagoskin N.P. Ustavnye gramoty XIV-XVI vv., opredeljajushhie porja-dok mestnogo pravitel'stvennogo upravlenija [Statutory charters of the 14th-16th centuries, which determine the order of local government administration]. Kazan, University Publ., 1875-1876. (In Russian).
8. In Tikhonov A.N. (ed.). Kompleksnyj slovar' russkogo jazyka [Comprehensive dictionary of Russian language]. Moscow, Russian Language Publ., 2001. (In Russian).
9. Malinovskij I. Uchenie o prestuplenii po Litovskomu Statutu [The doctrine of a crime under the Lithuanian Statute]. Kiev, St. Vladimir University Publ., 1894. (In Russian).
10. Volosjuk E.A. Grammaticheskoe tolkovanie norm Ugolovnogo kodeksa Rossijskoj Federacii [Grammatical interpretation of the norms of the Criminal Code of the Russian Federation]. Moscow, Urlitinform Publ., 2015. (In Russian).
11. Momotov V.V. Formirovanie russkogo srednevekovogo prava v IX-XIV vv. [Formation of Russian medieval law in the IX-XIV centuries]. Moscow, Zertsalo-M Publ., 2003. (In Russian).
12. Ampleeeva T.Ju. Po zakonu russkomu. Istorija ugolovnogo sudoproiz-vodstva Drevnej Rusi [According to the Russian law. The history of the criminal procedure of Ancient Russia]. Moscow, Institute of Law-MIIT Publ., 2005. (In Russian).
13. Rozhnov A.A. Istorija ugolovnogo prava Moskovskogo Gosudarstva (XIV-XVII vv.) [History of the criminal law in Muscovy (XIV-XVII centuries.)]. Moscow, Urlitinform Publ., 2012. (In Russian).
14. Linovskij V. Issledovanie nachal ugolovnogo prava, izlozhennyh v Ulozhenii carja Alekseja Mihajlovicha [The study of beginning of the criminal law, set out in the Code of Tsar Alexei Mikhailovich]. Odessa, City Publ., 1847. (In Russian).
15. Beljaev I.D. Lekcii po istorii russkogo zakonodatel'stva [Lectures on the history of Russian legislation]. Moscow, A.A. Kartsev Publ., 1888. (In Russian).
16. Malinovskij I. Lekcii po istorii russkogo prava [Lectures on the history of Russian law]. Rostov on Don, Edinenie Publ., 1918. (In Russian).
17. Karpec I.I. Ugolovnoe pravo i jetika [Criminal law and ethics]. Moscow, Legal literature Publ., 1985. (In Russian).
18. In Cherepnin L.V. (ed.). Pamjatniki russkogo prava. Vypusk tretij / [Monuments of Russian law. 3nd Issue]. Moscow, Legal literature Publ., 1953. (In Russian).
19. Cherkasova M.S. O pirah i bratchinah v Srednevekovoj Rusi [About feasts in Medieval Russia]. Available at: http://statehistory.ru/5136/O-pirakh-i-bratchinakh-v-Srednevkovoy-Rusi/. (In Russian).
20. In Yanin V.L. (ed.). Rossijskoe zakonodatel'stvo X-XX vekov: v 9 t. T. 1. Zakonodatel'stvo Drevnej Rusi [Russian legislation of the X-XX centuries: in 9 volumes. Vol. 1. Legislation of Ancient Rus]. Moscow, Legal literature Publ., 1984. (In Russian).
21. Filippov A.N. Uchebnik istorii russkogo prava [History of Russian law. Textbook]. Urjev, K. Mattisen Publ., 1912. (In Russian).
БИБЛИОГРАФИЧЕСКОЕ ОПИСАНИЕ СТАТЬИ BIBLIOGRAPHIC DESCRIPTION
Лоба В.Е. Белозерская уставная грамота как Loba V.E., Ershova Yu.V. Belozersk Charter as
ранний этап развития уголовного права Мос- an Early Stage of the Development of the Criminal
ковского государства / В.Е. Лоба, Ю.В. Ершова Law in Muscovy. Zakon i zhizn' = Law and life,
// Закон и жизнь. - 2018. - Т. 2, № 3. - С. 16-29. 2018, vol. 2, iss. 3, pp. 16-29. (In Russian).
