CC BY
26ИСТОРИЯ
> I
УДК 94(=161.3)(474.3)"1920/1934"
«БЕЛОРУССКИЙ» ДИСКУРС В ЛАТЫШСКОЙ ПРЕССЕ (1920-1934): ЭВОЛЮЦИЯ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О БЕЛОРУСАХ КАК О САМОСТОЯТЕЛЬНОМ НАЦИОНАЛЬНОМ МЕНЬШИНСТВЕ
М. Голдманис
г. Рига, Латвия
В статье рассматривается отражение белорусского меньшинства в латышской прессе в годы независимой Латвии до переворота Карлиса Улманиса в 1934 г. Белорусы в дискурсе национальных отношений в латышской прессе были особенными, так как в публикациях чаще всего использовали слово «белорус» в кавычках, таким образом ставя под сомнение самостоятельность и законность белорусского меньшинства в Латвии. В статье сделана попытка найти ответ на причины такого феномена, вскрыть влияние этого на латышско-белорусские взаимоотношения и показать, как в латышском обществе появилось представление о полноценном существовании белорусского меньшинства в латвийском пространстве. Ключевые слова, белорусы, Латвия, Латгалия, пресса, дискурс.
In article is considered as the Belarusian minority has been reflected in the Latvian press at the time of independent Latvia before Karlis Ulmanis's revolution in 1934. Belarusians in a discourse of the national relations in the Latvian press were a special case as in publications also often used the word «Belarusian» in quotes, thus calling in question independence and legality of the Belarusian minority in Latvia. In article an attempt to find the answer of this phenomenon as it has affected the Latvian-Belarusian relationship and as in the Latvian society idea of full existence of the Belarusian minority in the Latvian space has appeared is made.
Keywords: Belarusians, Latvia, Latgale, press, discourse.
Провозглашённая в 1918 г. Латвийская Республика объявила, что власть в стране принадлежит Латвийскому народу и все национальные меньшинства приглашаются участвовать в работе и хозяйственной деятельности государства. В основном, такие возможности обеспечили принятые в 1919 г. законы о выборах, подданстве и образовании. Именно у Закона о школьном устройстве национальных меньшинств в Латвии [1], который гарантировал возможность получить образование на родном языке, участвовать в работе отдела школ национальных меньшинств Министерства образования и получить определённую поддержку государства, была значительная роль в появлении проблемы «белорусского» дискурса. Тот факт, что слово «белорус» писалось в кавычках, свидетельствовал о наличествующем сомнении в полноценном существовании этого национального меньшинства, что заслуживает внимания и требует объяснения исследователей. В
статье собран материал до 1934 г., когда в обстоятельствах цензуры, введённой при авторитарном режиме Карлиса Улманиса, обсуждение этнических вопросов стало ограничиваться. Основные источники работы - латышско-язычная пресса 1920-1934 гг. и публицистические работы того времени, в которых затронут белорусский вопрос. Исследование источников в рамках историко-дискурсивного метода даёт ответ на вопросы, почему появился «белорусский» дискурс, чем он был оправдан, и обрело ли латвийское белорусское меньшинство самоопределение как самостоятельное меньшинство.
Белорусы на территории Латвии жили уже с XVII в. или даже раньше. Перепись населения 1920 г. показала 75 000 белорусов, 1925 г. - 38 000, 1930 г. - 36 000, а 1935 г. - уже только 27 000 человек белорусской национальности [2]. Резкое снижение числа белорусов объяснимо не отъездом жителей или смертностью, а низким этническим самосознанием белорусского народа. Одной из причин, которая повлияла на это, были негативные выражения в прессе. Латвийские белорусы в основном жили в Латгалии и не были религиозно едины: по данным 1930 г., 62% из них были католиками, 25% - православными и 11% - старообрядцами. Умеющих читать среди белорусов десяти лет и старше в 1930 г. было только 64,7% (среди русских этот процент был похожий - 62,8%, тогда как среди латышей - 90%, среди евреев - 89%) [3], поэтому появилась возможность манипулировать белорусским этническим самосознанием. Белорусы жили в полиэтнической среде вместе с русскими, поляками и латышами Латгалии. Религиозные и лингвистические черты часто накладывались; люди нередко официально меняли свою национальность, основываясь на принадлежности к определённой конфессии и используемого дома языка, что не всегда отвечало их этническому происхождению. Так называемые «местные» (тутэйшыя) вообще не могли определить своё этническое происхождение и просто ассоциировали себя с местом жительства или верой. Они знали несколько местных языков. Учебные заведения, религиозные организации и организации национальных меньшинств старались приобщить таких людей, особенно их детей, к какой-либо национальности и соответствующей школе.
Поляки, русские и национально настроенные латгальцы на территории Латгалии конкурировали между собой и старались улучшить свои позиции за счёт белорусов. В таких обстоятельствах родилась почва для «белорусского» дискурса. Под этим термином здесь понимается общность тенденциозных высказываний, отрицающих особенность белорусского меньшинства и права на его существование в Латвии. Стоит отметить, что собственно само существование белорусского меньшинства не подвергалось сомнению - в латышской прессе много писали о белорусах в Литве, Польше и СССР, не ставя название национальности в кавычки. Хорошая иллюстрация для «белорусского» дискурса - опубликованное в 1920 г. в газете «Социалдемо-кратс» объявление Латвийского сельскохозяйственного экономического общества, в котором члены этого общества призывались не отдавать семена
клевера и тимофеевки «белорусам» и их агентам-скупщикам за «чечевичную похлёбку», а предлагать только Экономическому обществу латышских сельских хозяйств [4]. В этом объявлении, отражающем конкуренцию в поставке сельхозпродукции, хорошо видно мнение, выраженное в других публикациях: псевдонарод пытается добиться поддержки из государственного бюджета для своих школ и отнять школьников у учебных заведений других национальностей.
На развитие «белорусского» дискурса повлияли разные факторы.
Во-первых, распространённое среди латышей представление об угрозах «ополячивания» и русификации в Латгалии. Живущие в основном в Риге национально настроенные авторы и политики латгальское национальное разнообразие воспринимали как угрозу всему латышскому и старания меньшинств трактовали как часть кампании «ополячивания» латышей. Великий статистик и политический деятель Маргерс Скуениекс в своей книге «Латвия: земля и жители», фрагменты которой по отношению к Латгалии и белорусам публиковали многие газеты и журналы, утверждал, что белорусы в Латвии появились в результате потери своего языка при «ополячивании» латышских крестьян, которые постепенно становились белорусами-католиками [5]. Таким образом игнорировались лингвистические отличия между польским и белорусским языками и сложная история белорусского этногенеза. По мнению М. Скуениекса, Латгалия была политически неблагонадёжной провинцией с евреями и «великорусскими сектантами» - старообрядцами и другими русскими, специально запущенными в Латвию предыдущей польской и русской властью. Такое мнение в национальных кругах было лейтмотивом «большого неосуществившегося долга по отношению к Латга-лии» - достичь новый «век возрождения латышской национальной культуры в Латгалии», как это формулировал национальный идеолог Эрнестс Бланкс [6].
Во-вторых, это была позиция латгальских политических деятелей. Несмотря на то, что они с подозрением восприняли попытки «олатышевания» Латгалии и подчёркивали особенность Латгалии, в их «латгальской Латга-лии» не было места белорусам. В этом плане особенно выделился издатель переодики и депутат Сейма с 1922 по 1925 гг. Францис Кемпс. Свои взгляды, которые ярко выражались уже в первой половине 1920 г., он полностью изложил в книге «Латгальские судьбы» ("Latgales Нк1ет"). По мнению Ф. Кемпа, у белорусов-католиков с их специфическим выговором нет ничего общего с православными белорусами Витебской, Минской и Полоцкой областей. Белорусы в Латвии, с его точки зрения, - это перешедшие в католичество русские и латгальцы [7].
В-третьих, надо принимать во внимание, что в латышской прессе постоянно поддерживалось негативное отношение к школам меньшинств. Принятый Народным советом Латвии в конце 1919 г. Закон о школьном устройстве национальных меньшинств в Латвии, который гарантировал
школам автономию, не был популярным для обсуждения в обществе. Поэтому уже скоро в выражениях латышских политиков и в публикациях в прессе были выдвинуты претензии, что школы меньшинств из-за низкого качества и небольшого числа школьников - нецелесообразная трата денег, и что школы меньшинств угрожают латышскому языку и распространяют противолатышские тенденции. Белорусские школы удостоились самой строгой критики. Сначала риторически спрашивалось: если такой национальности в Латвии нет, то зачем ей свои школы? Дальше подвергалось сомнению, что в таких школах действительно учат белорусский язык и культуру, а не русский или польский язык. Ответом на эту критику нередко бывало либо закрытие школ, либо привлечение работников образования со стороны [8].
И наконец, четвертым фактором было политическое давление поляков и русских. В то время как латыши пытались белорусов «вернуть латышскому народу», польские и русские политики жаловались на то, что существование такого «псевдонарода» отнимает школьников и государственную поддержку у их школ.
В октябре 1921 г. пятым и последним из всех управлений по школам меньшинств было создано Белорусское управление образования [9]. Это обозначало усиленную государственную поддержку и известные преимущества. Естественно, последовала негативная реакция со стороны представителей русских и польских школ, которые считали, что от их школ уводят школьников. Волнения начались в 1923 г., когда руководитель Общества латгальской белорусской культуры и образования «Бацькаушчына» Константин Езавитов (Канстанцш Езавггау, 1893-1946) в ежемесячном издании Министерства образования опубликовал статью «О белорусах и великорусах в Латвии», в которой реагировал на критику открытия белорусских школ, высказанную в русской и латышской прессе, и дискуссию о существовании белорусского меньшинства. Перечислив многие источники об истории и языке белорусского народа, К. Езавитов раскритиковал русских представителей, которые по старой имперской привычке включают всех белорусов, русских и староверов в одну великорусскую массу. В статье также был отзыв на неблагожелательное отношение поляков, которые также не были заинтересованы признавать белорусов как отдельный народ. К. Езавитов сделал вывод, что в связи с этим некоторые польские и русские школы, «которые посещали белорусские дети из-за того, что у них не было своих школ, надо было переименовать в белорусские школы» [10].
В латышской прессе первый на эту статью отреагировал уже упомянутый Ф. Кемпс. Депутат Сейма от Латгальского народного объединения на первой странице крупнейшей газеты «Яунакас Зиняс» опубликовал статью «О латвийских "белорусах"». Не принимая во внимание основанные на академических источниках аргументы К. Езавитова, Ф. Кемпс эмоциональным тоном заявил, что белорусы в Латвии - ничто иное, как обычные католики-
латгальцы, говорящие по-русски [11]. Ф. Кемпс специально игнорировал общую историю белорусов, Великого княжества Литовского и Польского королевства (католической Речи Посполитой), из-за чего большая часть белорусов была католиками, и сделал вид, что не замечает очевидные различия белорусского и русского языков. В работе Ф. Кемпса была ожидаема ссылка на дискурс «старых времён русского и польского гнёта», который изображал долгие годы Латгалии в составе Польских Инфлянтов и Российской Империи как негативные и вредные для латгальского национального самосознания. В этом отношении Ф. Кемпс и его единомышленники мало отличались от латышских националистов, в арсенале которых был главный тезис о 700 годах гнёта немецких баронов. Обе часто враждебные стороны объединяла одна черта - нетерпимость ко всему чужому и нелатышскому. Ещё в связи со статьей Ф. Кемпса важно замечание редакции «Яунакас зиняс», что ответственность за данные, упомянутые в статье, оставлена за автором. К. Езавитов подал в суд на Ф. Кемпса за оскорбление чести и достоинства, потому что автор публикации утверждал, что полковник армии Белорусской Народной Республики Езавитов организовывал в Витебске «красные отряды». Дело рассмотрел Рижский окружной суд и Ф. Кемпса оправдал. Истец обжаловал это решение в Судебной палате, которая 9 октября отменила решение окружного суда и обвиняемого Ф. Кемпса приговорила к двум неделям в тюрьме [12].
В 1923 г. «белорусский» дискурс разжёг острые дискуссии в Сейме касательно финансирования для белорусских школ. Представитель Польского национального объединения Ян Вержбицкий в своей речи против белорусских школ снова сыграл великорусской картой, только теперь в свою пользу, осудив бывших царских чиновников и часть польской интеллигенции за создание новой национальности. Таким образом, для Я. Вержбицкого белорусы стали ничем иным, как потерявшими идентичность поляками-католиками. К нему присоединились два латгальских националиста - Езупс Трасунс и Францис Кемпс, которые в свою очередь пытались обвинить поляков в том, что они переделывают латгальцев в белорусов. В острых дискуссиях белорусов эмоционально защитил представитель Латвийской социал-демократической рабочей партии Янис Плиекшанс (Райнис), который много помогал белорусским образовательным обществам [13].
Хоть в результате споров финансирование белорусских школ особенно не пострадало, родилась почва для сравнительно большого числа публикаций в латышской прессе, где ставилось под сомнение существование белорусского народа в Латвии. Надо заметить, что силу этих дебатов подтверждает вышедшая в 1938 г. публикация Вилберта Краснайса «Белорусы как ответвление латышского народа», в которой автор ссылается на речь Ф. Кемпса в Сейме в июле 1923 г. [14].
1924 г. стал переломным в латышско-белорусских отношениях. Причиной стала жалоба некого чиновника Министерства образования о том, что в
~ 7 2 ~
Капинской волости в Белорусской основной школе он якобы нашёл карту Белорусского государства, в которую включена часть территории Латвии. Латвийским Политуправлением был начат криминальный процесс против работников белорусских школ, которые подозревались в сепаратизме и противогосударственной деятельности. Хоть и на карте, которая была получена из Вильнюса, действительно было написано «Карта Белоруссии», это не было ничем иным, как опечаткой, потому что на самом деле названием должно было быть «Белорусская этнографическая карта». Из-за недоразумения в школе конкретной волости название карты не было переведено [15]. Но этого хватило, чтобы произвести обыск в белорусских школах и арестовать нескольких белорусских культурных работников, в том числе, граждан Литвы, а также некоторых жителей Латвии украинской национальности, которые поддерживали белорусов.
Аресты и последовавшее судебное разбирательство сопровождала агрессивная антибелорусская кампания в латышской прессе. Обвинения и призывы закрыть все белорусские школы публиковали как националистическая газета «Латвис», так и «Латгалиетис» и ежемесячное издание Министерства образования. В значительной степени разбирательство касательно белорусских школ было случаем, когда государство судебным путём обращалось против целого меньшинства. Принимая во внимание ранее отмеченные факторы (желание олатышить Латгалию, латгальский национализм, интересы поляков и русских), белорусы - народ в изгнании без своей страны -попали под перекрёстный огонь влиятельных сил. Судебный процесс должен был стать показательным для будущих возможных судебных процессов против других меньшинств, их представителей и школ. Следует принимать во внимание, что боязнь «белорусского сепаратизма» встречалась также в Польше и Литве, где до 1924 г. и после были арестованы и судимы представители белорусских национальных организаций, которых нередко обвиняли в сотрудничестве с коммунистами. Относительно латвийских белорусов, часть которых симпатизировали Советскому Союзу, но этого нельзя сказать о другой немалой части, связанной с коротко существовавшей Белорусской Народной Республикой, у которых по идеологическим соображениям не могло быть постоянных контактов и сотрудничества с учреждениями, находящейся на советской территории.
Суд не смог доказать вину обвиняемых в сепаратизме и противогосударственной деятельности. Тем не менее, решением суда была закрыта Луд-зенская белорусская гимназия, на время была приостановлена деятельность Управления белорусскими школами. Многие работники с гражданством Литвы должны были уехать. Несмотря на это, белорусская национально-культурная активность не прекращалась. Начала выходить газета «Голас Бе-ларуса» и журнал «Беларуская школа у Латви», где публиковались призывы «мобилизироваться» самим белорусам, поддержать «белорусский дух», из-
бавиться от использования русского языка среди учителей и даже «составить позорный список всех национальных дезертиров, очистить национальное движение от помоев и освободиться от балласта» [16]. «Голас Беларуса» акцентировал негативное влияние судебного процесса 1924 г. на результаты переписи населения 1925 г., где по сравнению с данными 1920 г. белорусы потеряли 37 620 человек. Газета обвиняла затеянную русскими клеветническую кампанию, которая привела к тому, что многим белорусам из страха пришлось отказаться от своей национальности [17]. В писавшей по-белорусски прессе была видна боязнь за свою самостоятельность в Латвии, в то же самое время, по крайней мере, на официальном уровне в отношениях с белорусами государственная политика была отмечена «глубокой сердечной благодарностью за справедливое почитание белорусского культурно-национального движения в течение всего 10-летнего существования Латвийской независимой демократической республики» [18].
В результате провала Белорусского судебного процесса резко уменьшилось количество публикаций против белорусов как народа. Начало увеличиваться количество негативных публикаций, которые критиковали работу белорусских школ, что особенно было чувствительно в газетах «Латга-лес Зиняс» и «Даугавас Вестнесис». Одновременно начали появляться защищающие статьи, например, «Белорусский национализм и политика Балтии» в газете «Яунакас зиняс» 18 июня 1924 г., в которой был осуждён абсурдный судебный процесс и восхвалялись стремления укрепить белорусскую культуру [19]. В 1925 г. доктор филологии Эрнестс Блезе опубликовал обширную статью в ежемесячном издании Министерства образования о языке и истории белорусского народа, отмечая их уникальность и угрозу со стороны русского и польского языков [20]. Понемногу в латышской прессе и литературе обрисовывался «образ белорусского страдальца». Яркий пример этому - отображение бытовых картин В. Балтаболы в дневнике «Работники Латгальского самоуправления», где один из персонажей - некий местный белорус, который теряет своих избирателей в пользу русских и польских, вследствие манипуляций последних [21]. Действительно, успехи списков белорусских партий на выборах самоуправлений были ничтожны. В 1932 г. Алфредс Гуртиньш совершенно конкретно указал, что именно пассивность и бездеятельность латышей привели к белорусской денационализации в Илукстском округе и утере этнического сознания под влиянием польской пропаганды [22]. Во многих газетах в 1931 г., описывая ополяченных белорусов, уже было использовано обозначение «поляки» (в кавычках!).
В заключении можно сказать, что «белорусский» дискурс был результатом незнания и кампании сознательного оговора, что закономерно привело к «Белорусским процессам» 1924-1925 гг. Хотя белорусы и пережили этот процесс, с каждым годом их культурная жизнь катилась вниз. Если в 1925 г. было 32 белорусские основные школ, то в 1934 г. - 16 школ, а в 1936
г. уже только одна школа [3] (авторитарный режим Карлиса Улманиса ликвидировал управления школ нацменьшинств [23], в том числе, Управление белорусских школ). Как уже было упомянуто, результаты переписи населения показали резкое уменьшение численности белорусского населения. Причиной этого было не только низкое этническое самосознание белорусского народа, но и позиция Статического управления, так как их руководитель М. Скуениекс ещё долгие годы использовал терминологию царского времени и старался поставить знак равенства между белорусами и великорусами. Также известны реальные случаи, когда были подделаны данные переписи и часть белорусов были записаны поляками или латышами [15].
Хотя в то время в Латгалии этническая принадлежность человека не всегда была ясно выражена, всё же не нужно было использовать конфессиональную принадлежность как доказательство латгальского или польского происхождения, также как неиспользование дома или невладение родными языком ещё не значило, что человек не осознает своё этническое происхождение. Это доказывает также этнолингвистическая ситуация части латвийских белорусов в наши дни.
В общем направленном против национальных меньшинств негативном дискурсе белорусский вопрос никогда не занимал значительного места, если сравнивать со статьями о евреях, немцах или русских. Тем не менее, это важный пример того, к чему ведут основанные на незнании нетерпимость и стремление «привести в порядок дела» силой закона. «Белорусский» дискурс в большой мере был позором для самих латышей и даёт возможность лучше понять характер дискурса национальных отношений в латышской прессе в 1920-1934 гг.
Использованные источники:
1. Likums par mazakuma tautibu skolu iekärtu Latvija (1919). Latvijas Pagaidu valdibas likumu un rikojumu krajums (LRK), Nr. 156.
2. Skujenieks, Margers (red.) (1936). Ceturta tautas skaitisana Latvija 1935. gada. Riga: Valsts statistiska parvalde, 286.lpp.
3. Skujenieks, Margers (red.) (1938). Latvijas kulturas statistika 1918-1937. Riga. Valsts statistiska parvalde, 99.lpp.
4. Socialdemokrats (1920), 17. okt. Nr. 237.
5. Latgale (1927). Valdibas Vestnesis. 5. nov. Nr. 103.
6. Blanks, Ernests. (1925). Latgales brüce. Rigas Zinas. 18. apr. Nr. 85.
7. Kemps, Francis. (1938). Latgales likteni : ainas no senas un jaunakas pagatnes. Riga: P. Pudula izdevnieciba, 105, 113 lpp.
8. Blese, Ernests (1924) Dazi noverojumi Latgales skolu dzive. IMM. 1.novembris. Nr. 11.
9. Ozolins, Karlis (1928). Izglitibas ministrija. Gram.: Latvija desmit gados: Latvijas valsts nodibinasanas un vinas pirmo 10 gadu darbibas vesture. Riga: Jubilejas komisijas izdevums, 197.lpp.
10. Jezavitovs. Konstantins (1923). Par baltkrieviem un lielkrieviem Latvija. IMM, Nr. 1
11. Kemps, Francis (1923). Par Latvijas "baltkrieviem". Jaunakas Zinas, 1. febr. Nr. 25.
12. Preses lietas (1925). Daugavpils Vestnesis. 16.okt. Nr. 41.
13. Latvijas Republikas [1.] Saeimas stenogrammas (1923). II sesija no 1923. g. 10. apr. lldz 21. jul. Riga: LR Saeimas izdevums.
14. Krasnais, Vilberts (1938). Baltkrievi ka latviesu tautas zars. Riga: Latvju nacionalas jaunatnes savieniba, 14.lpp.
15. Jekabsons, Eriks (2001). Baltkrievi Latvija 1918.-1940.gada. Latvijas Vestures Instituta Zurnals. Nr. 4.
16. Лыжка дзёгцю у бочцы мёду (1926). Беларуская школа у Латвп. Nr. 2.
17. Выник беларускага працэсу (1925). Голас Беларуса. 2. jun. Nr. 2.
18. Baltkrievu skola Latvijas neatkarigas Republikas 10-gadigas pastavesanas laika (1928). Izglitibas Ministrijas Menesraksts (turpmak: IMM). 1. nov. Nr. 11.
19. Baltkrievu nacionalisms un Baltijas politika (1924). Jaunakas Zinas: 18. jun. Nr. 135.
20. Blese, Ernests. (1925). Latgales cittautiesi un vinu valodas. IMM: 1. maijs. Nr. 5.
21. Baltabola, V. (1931). Latgales pasvaldibu darbinieki.(Iz pagasta darbveza palidzes dienas gramatas). Piesaule, 1. maijs. Nr. 5.
22. Gurtins, Alfeds. (1932). Nacionalais jautajums Ilukstes aprinki. Burtnieks. 1. okt. Nr. 10.
23. Likums par tautas izglitibu (1934). Likumu un Ministru kabineta noteikumu krajums. 11. burtn, 25.lpp.
