CC BY
146
Короткий Владимир Георгиевич,
к. фил. н., доцент кафедры истории белорусской литературы филологического факультета Белорусского государственного университета (Минск)
БЕЛОРУССКАЯ, РУССКАЯ, УКРАИНСКАЯ «СМУТЫ» — ИСТОКИ ПЕРЕДЕЛОВ ГРАНИЦ СТРАН ЦЕНТРАЛЬНОЙ И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ В ХУ1-ХУП ВВ.
Смерть последнего Ягеллона, короля Речи Посполитой обоих государств Сигизмунда II Августа 7 июля 1572 г. была первой точкой отсчета истории «смуты» народов, государств, где на протяжении нескольких веков бессменно правили Палемоновичи и Рюриковичи. Если XV, XVI века — это века борьбы за первенство, за «собирание» восточнославянских земель вокруг Вильны и Москвы, то конец ХУ1-ХУП в. — это та же борьба, но уже с центрами в Кракове, Москве, позже — Варшаве. Первыми «смутьянами» в этой истории были белорусские магнаты Сапеги, Радзивиллы, Острожские, Воловичи, которые в короле-электоре видели представителя то Гасбургов, то Гогенцоллернов, то московских Рюриковичей. Подобная разновекторность династических и государственных интересов привела к появлению, а потом к скоротечному бегству с трона Речи Посполитой обоих государств Генриха Валуа, затем — к избранию Стефана (Иштвана) Батория, и наконец — к воцарению шведского королевича Сигизмунда III Вазы.
В чем же истоки смуты, «бунташного века» в истории восточнославянских народов? Видимо, истоки этих феноменов кулыурно-историче-ской жизни наших народов следует искать и в общности их понимания государственного бытия, и, несомненно, в их коренных отличиях.
К XVII в. белорусско-украинская магнатерия пришла уже не в привычных для восточных славян одеяниях православного быта и менталитета, а «исправленная» и культурно ориентированная на Западную Европу. Десятки известнейших магнатских, княжеских, графских и панских родов Руси, покинувших православие, перечисляет Мелетий Смотрицкий в своем известном «Треносе» 1610 г. Сам по себе переход из одного вероисповедания в другое стал обычным, обиходным явлением
для высших слоев общества. Однако совсем иные оценки этим переходам давали простецы. Народ не признает никаких компромиссов, когда дело касается устоев его жизни, традиций, его существования. Народ сам по себе не может нарушить консервативного уклада жизни — для этого необходим толчок, причем нет никаких различий, откуда этот толчок: извне или изнутри.
Всякий бунт, всякая смута всегда провоцируются сверху. Так, первый московский смутьян — это, несомненно, царь Лжедмитрий I. Как замечает А. М. Панченко, «он демонстративно нарушал царский и православный этикет, т. е. вел себя как реформатор, а со старозаветной московской точки зрения — как вероотступник, еретик, чернокнижник и колдун» (Панченко А. М. Русская история и культура. СПб.: Изд-во «Юна», 1999. С. 23). Возникает вопрос: почему же не воспринимался колдуном и вероотсутпником Иван Грозный? Дело в аксиоматике высшей власти в Москве, понимаемой как Богом данной. Ни прозападник Лжедмитрий I, ни «Тушинский вор» не были прямыми потомками великих князей московских, передававших свою власть по наследству. Они, фактически, были не помазанниками Божьими, а избранными. Видимо, именно вопрос избрания и был краеугольным в их культурном неприятии. Избранник не может сохранять традиции, все его ошибки — неправославные деяния, они внеположны православной московской культуре. Московитов больше устраивает тиран и узурпатор Иван Грозный со всеми его причудливыми формами правления и устроения государства, нежели любой монарх, претендующий на просвещенность, как, скажем, Борис Годунов либо Лжедмитрий I. Новоизбранные московские цари стремятся сохранить свое государство, никоим образом не декларируя идей собирательства, затрагивающего интересы соседних государств. Еще более сложной оказалась ситуация в Московском государстве после свержения с трона Василия Шуйского и избрания царем Московским и всея Руси католика, королевича Речи Посполитой Владислава IV Вазы (1610-1634). Семибоярщина не смогла осуществлять правление от имени царя Владислава IV, и в 1613 г. Земским собором был избран на московский трон еще один царь — Михаил Романов. С этого времени начинаются кровопролитные войны 1617-1618 гг., которые ни к чему не привели. Владислав IV не смог овладеть Москвой, и в результате было подписано Деулинское перемирие, согласно которому Владислав IV сохранил титул царя Московского, но фактически на московском троне правил Михаил Романов. Очередные войны, приведшие к Поляновскому перемирию 1634 г., содействовали отре-
чению Владислава IV от титула царя и возвращению Речи Посполитой Смоленска.
Титулярное правление Владислава IV Вазы на московском троне, несомненно, привело к необходимости западноевропеизации московского двора и в целом духовной жизни государства. Однако в глазах бело-русско-литовской шляхты московские цари, в первую очередь Михаил Романов, выступали как законопреступники и бунтовщики. Вот почему весьма по-разному можно истолковывать поход белорусско-литовских (а не польских, как принято считать в русской историографии) войск во главе с героем Кирхгольмской битвы, князем Священной Римской империи, графом в Шклове, Быхове и на Мыши, гетманом Яном Каролем Ходкевичем. Здесь, в Московском государстве, столкнулись противоборствующие силы, отстаивающие каждая свою историческую правду. Правда Минина и Пожарского — изгнание «польских» захватчиков. Правда Яна Кароля Ходкевича и Яна Сапеги — защита законных интересов законно избранного царя Владислава IV. Предусматривал ли этот поход белорусско-литовских войск (или, с точки зрения русских историков, эта польская интервенция) захват чужих территорий и их инкорпорацию? Думаю, что нет. Наследники Ягеллонов как по мужской, так и по женской линиям (Владислав IV) правили в разных странах Европы, но ни одно из этих правлений не предусматривало инкорпорации избравшего их государства. В данном случае при истолковании процессов избрания на трон иностранца могут быть разные исходные точки зрения в понимании свободы и несвободы государства. Католическая аксиоматика высшей государственной власти зиждется на ее понимании, выраженном, например, в трактате Петра Скарги «О единстве Костёла Божиего под единым Пастырем» (1577), где говорится: «Не должны христианские короли и другие государства иметь над собой одного правителя, быть в послушании его светской власти и одинаково управлять своими государствами, но (должны) одинаково верить, иметь над собою единого духовного пастыря и быть в костёльном единстве. Так должны (поступать) все, и без этого никто не может быть спасен» (Бка^а Р. О 1ес1по5а Коёсюк Во^о рос! 1ес1упут Ра51екет... \Vilno, 1577 // Памятники полемической литературы. СПб.’ 1882. Кн. 2. Стб. 359).
В московском, православном, государстве выработалось и развилось на протяжении веков прямо противоположное понимание единства. Великий князь, позже царь московский, в понимании московской аристократии — гарант единства православия Руси. Под Русью понималось все географи-
ческое пространство, принадлежащее некогда династии Рюриковичей. Вот почему стратегические взгляды московских великих князей, позже царей, на Запад окрашивались определением «освобождение». Раннее собирательство земель вокруг Москвы превратилось в «отбирательство» православных народов-соседей и их территорий под лозунгом помощи в борьбе против католицизма и ополячивания. Эта великая смута в умах правящих династий привела к многочисленным жестоким войнам за переделы границ между Московским государством и Речью Посполитой обоих государств.
Предложим свой взгляд на истоки смут в Великом княжестве Литовском и Польской Короне. Как ни парадоксально, одним из первых смутьянов был Сигизмунд II Август, последний Ягеллон по мужской линии на троне Речи Посполитой. Бездетный король в последние годы своего правления (в 1569 г.) стал инициатором Люблинской государственной унии. Казалось бы, дело весьма прогрессивное, более того, по мнению большинства польских историков, эта уния содействовала не только более тесному политическому, но и военному союзу в борьбе против набиравшего силы Московского государства. Так почему же князья Острожские, Ходкевичи, Радзивиллы не только не приняли на первых порах акт этой унии, но и резко выступили против нее? Главной причиной этого был опять же, несомненно, государственно-территориальный вопрос. Согласно акту Люблинской государственной унии, земли Украины, принадлежащие Великому княжеству Литовскому, инкорпорировались в Польскую Корону. Этим актом разрушалась целая система представлений о государственном устройстве Великого княжества Литовского и о его территориальной целостности. Белорусско-литовская аристократия не могла безболезненно и безропотно отдать огромнейшие территории, которые на протяжении веков собирали великие князья литовские (Полемоновичи) вокруг Новогрудка и Вильни. В результате образовались дотоле невиданные две Речи Посполитые — Речь Посполитая Литовская обоих народов (белорусского и литовского) и Речь Посполитая Польская обоих народов (украинского и польского).
Не менее серьезной смутой был и следующий шаг к интеграции в Речи Посполитой — Брестская церковная уния 1596 г. Произошло невиданное раздвоение белорусского и украинского народов на вероисповедном основании. Смутьянами и «отступниками» оказались православный митрополит Киевский и всея Руси Михаил Рогоза и все другие подпи-
савшие акт унии иерархи. Позже подобными смутьянами оказались вновь посвященные в 1620 г. православные иерархи во главе с митрополитом Иовом Борецким. Всякая уния, союз, только в идеале имеет в виду единство народов, государств, наций, религий. На самом же деле процесс объединения оказывается более сложным, нередко вызывающим противостояние, неприятие, долговременную конфронтацию в общественной жизни. Подобные смуты стали непосредственной причиной «рокоша», возглавленного Николаем Жебжидовским, разгорсв^шсгося в начале XVII в. и направленного против правления короля Сигизмунда III Вазы, а также причиной бунта Северина Наливайко и его единомышленников.
Если преодоление смуты в Московском государстве вызвало к жизни новые силы, способные не только возродить государство, но и усилить, расширить его границы, то в Речи Посполитой обоих государств смуты привели к отделению левобережной Украины, а в конце — и вовсе к исчезновению с политической карты одного из самых могущественных государств, охватывавшего огромные территории Центральной и Восточной Европы.
Ключевые слова: Польско-Литовское государство, Речь Посполитая обоих народов, Москва, уния, Владислав IV Ваза
Information about the article:
Author: Korotkiy, Vladimir Georgiyevich, Ph. D. in Philology, Byelorussian state university, Minsk, Byelorussia, ulad karotki@mail.ru
Title: Byelorussian, Russian, Ukrainian “times of troubles” as the background of redivisions of borders in Central and Eastern Europe in the 16th - 17th cent.
Summary: The death of the last member of the Yagellon dynasty of Sigismund II August (1572) was the starting point of the «Troubles Times» history in the Central and Eastern Europe. If 15th and 16th centuries are the centuries of the supremacy struggle, of the East Slavic lands closed to Vilnius and Moscow «gathering», the end of 16 th—17th century is the same struggle, but with the unificated centers in Krakow, Moscow and later — in Warsaw.
Key words: Polish-Lithuanian Commonwealth (Rzeczpospolita of both countries), Moscow, Union, Vladislav IV Vasa
