CC BY
124
УДК 94(47) «1917/1922» ББК 63.3(2)612 Б 20
Сергей Балмасов
БЕЛОГВАРДЕЙСКАЯ «ОХОТА» НА ЧЛЕНОВ УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ
АННОТАЦИЯ
Данная статья представляет собой основанный на архивных источниках материал, позволяющий читателю разобраться в практиковавшемся белогвардейскими властями на востоке России преследовании членов Учредительного Собрания, зачастую сводившемся к внесудебным расправам. Из приведенных автором архивных документов следует, что смертельно опасным политическим гонениям подвергались не только явные, но и потенциальные противники власти белогвардейских правительств.
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
Учредительное Собрание России; Комитет членов Учредительного Собрания (КОМУЧ); адмирал А.В. Колчак; «Омская расправа».
БЕЛОГВАРДЕЙСКАЯ пропаганда активно использовала в своей агитации ^против большевиков факт разгона ими Учредительного Собрания. Между тем в период Гражданской войны многие его члены сами оказались жертвами белогвардейского преследования. Особого внимания заслуживает охота за ними на территории, подконтрольной адмиралу А.В. Колчаку.
дело моисеенко
Первым был убит 24 ноября 1918 г. известный член Учредительного Собрания, видный представитель партии эсеров и сподвижник самого Бориса Савинкова Борис Николаевич Моисеенко, представитель руководства сибирского кооператива «Возрождение».
Об этом следователю Политцентра поведал захваченный в ходе восстания в Иркутске в начале января 1920 г. А.В. Шемякин, офицер отряда Кра-сильникова1. По его данным, за этим убийством стояла красильниковская
контрразведка отряда во главе с есаулом Кудрявцевым и младшими офицерами Гернс (по другим данным Герке. — Прим. авт.), Махновым и Кузьминским. По версии Шемякина, это было уголовное убийство, поскольку красильниковцы заманили Моисеенко в засаду, якобы рассчитывая отнять у него кооперативные деньги: он был арестован при выходе из Коммерческого клуба в Омске, доставлен в дом Фетшер-Гинкеля на Любинском проспекте, занимаемый красильниковской контрразведкой, где задержанные подвергались пыткам (по свидетельству Шемякина, «при контрразведке мной была найдена дыба для пыток арестованных...»2. Однако красильниковцы просчитались, поскольку, по данным Шемякина, «...денег у него не оказалось.»3. Чтобы замести следы, Моисеенко убили, а труп его «спустили в Иртыш...»4.
Между тем нельзя исключать, что данное убийство красильниковцы совершили, чтобы не только получить «шальные деньги», но и одновременно расправиться с видным «эсером-савинковцем».
колчаковский переворот и преследования «учредиловцев»
Следует заметить, что если до прихода к власти Колчака на пространстве к востоку от Волги охота на членов Учредительного Собрания была скорее эпизодической, то с приходом адмирала к власти она стала носить гораздо более планомерный характер. И уже не только с уголовным, но и с явно выраженным политическим уклоном — с целью устранения конкурентов за власть.
Одна из причин состояла в том, что многие члены бывшего Учредительного Собрания, равно как и формально не принадлежавшие к нему представители Комитета членов Учредительного Собрания (КОМУЧ), выступили резко против установления власти «Верховного Правителя». Произошло это сразу после колчаковского переворота 18 ноября 1918 г., свергнувшего Директорию, по сути, являвшуюся «компромиссным» правительством, созданным по соглашению между «социалистическим» «поволжским» и более «правым» «сибирским» контрреволюционными лагерями.
Арест колчаковцами руководства Директории, членов Учредительного Собрания, включая ее председателя Н.Д. Авксентьева, как и его заместителя А.А. Аргунова и др., вызвал негодование представителей эсеров и меньшевиков, в том числе представителей КОМУЧ, находившихся в Уфе. Среди них были и члены Учредительного Собрания. Они заклеймили Колчака как «реакционера», чьими руками крупная буржуазия и монархисты решили покончить с «народовластием», и призвали к борьбе против него.
Это вызвало контрмеры со стороны «Верховного Правителя», издавшего 30 ноября 1918 г. приказ №56, призвав военные власти арестовывать враждебных ему «членов Учредительного Собрания» и предавать военно-полевому
суду, что в условиях военного времени с высокой долей вероятности означало расстрел. Кроме того, данное распоряжение могло вдохновить его подчиненных к убийствам «учредильщиков». В частности, в пункте 2 этого документа говорилось: «Всем русским воинским начальникам самым решительным образом пресекать преступную работу вышеуказанных лиц, не стесняясь применять оружие...»5.
3-4 декабря 1918 г. колчаковцы без сопротивления арестовали ряд представителей КОМУЧ и самого Учредительного Собрания в Уфе.
На допросе Чрезвычайной Следственной Комиссии Политцентра 25 января 1920 г. начальник охраны КОМУЧ А.Н. Сперанский показал: «.2 декабря 1918 г. в Уфу прибыл сводный отряд полковника Круглевского с целью ареста Совета управляющих КОМУЧ и ЦК партии социалистов-революционеров. Прибывшие опасались активного сопротивления, а потому операция ареста была произведена чрезвычайно поспешно, без соблюдения каких-либо формальностей, вне всякой системы, без всякого именного списка. Было захвачено и ограблено 27 человек (включая видных деятелей КОМУЧ и Учредительного Собрания В.Н. Филипповского, К.Г. Нестерова и др.), в том числе два мальчика-курьера, пулеметчик из охраны Сибирской гостиницы, мелкие служащие Съезда и Совета управляющих, и т. д.»6.
По дороге офицеры, конвоировавшие партию арестованных, открыто выражали сожаление, что некоторые представители Комитета членов Учредительного Собрания, особенно его председатель В.М. Чернов, избежали ареста, причем добавляли, что его, Чернова, успевшего благодаря принятым мерам «скрыться до нашего ареста (по некоторым данным, впоследствии Чернов был все же задержан колчаковцами, но смог при до конца не выясненных обстоятельствах освободиться. — Прим. авт.) они бы живым до Омска не доставили бы..»7.
Одновременно в других районах, контролируемых Колчаком, произошли аресты их сторонников. Среди них оказался и известный авторитетный член Учредительного Собрания от Енисейской губернии, видный правый эсер, представлявший сибирских кооператоров, Нил Фомин. Все они были доставлены в Омскую областную тюрьму, где дожидались проведения над собой следствия и последующего судебного разбирательства как «мятежники против государственной власти».
Несмотря на сравнительно внушительный список арестованных в Уфе — 27 человек, — лишь меньшая их часть могла быть обвинена по выдвигаемым против них статьям, поскольку большинство представляли сугубо технический персонал, не имевший никакого отношения к политике.
пребывание арестованных в омске. декабрьские события 1918 г.
Вследствие бюрократической затянутости судопроизводства на территории Белой Сибири, а также давления со стороны Союзников, особенно чехов и словаков, готовившаяся расправа, которую вынашивали над аре— 8 —
стованными «учредиловцами» правые элементы, особенно офицерство, оттянулась.
Развязка наступила 22 декабря 1918 г. в момент большевистского восстания в Омске, в ходе которого часть перешедшего на сторону «красных» гарнизона заняла Омскую областную тюрьму и освободила находившихся там арестантов, в том числе и членов Учредительного Собрания и КОМУЧ. К исходу 22 декабря это выступление было подавлено, и уже 23 декабря на омских улицах было расклеено объявление с приказом начальника гарнизона города генерал-майора Владимира Бржезовского срочно вернуться в тюрьму ранее выпущенным из нее лицам. Нарушителей ожидал военно-полевой суд, вердикт которого в условиях военного времени с высокой долей вероятности означал смертную казнь8.
Большинство членов КОМУЧ и Учредительного Собрания, узнав об этом, самостоятельно вернулись в место заключения, заручившись соответствующими свидетельствами от военных и гражданских колчаковских властей. Тем не менее восемь человек из их состава ночью и утром 23 декабря 1918 г. были зверски убиты колчаковцами. Причем убили как раз тех, кто явился добровольно9, тогда как другие представители КОМУЧ и Учредительного Собрания, вроде начальника его охраны Алексеевского, задержанного милицией, избежали этой участи.
Самым видным из числа убитых являлся Н.В. Фомин, член Учредительного Собрания.
В ходе тогдашних событий погиб еще один член Учредительного Собрания — К.Т. Почекуев (депутат от Симбирской губернии), по официальной версии замерзший ночью за пределами Омска после того, как его выпустили из тюрьмы большевики, а по другой — убитый колчаковцами10.
Примечательно, что вслед за этим, как показывают эсеровские источники, 27 декабря 1918 г. колчаковцы убили члена Учредительного Собрания Дмитрия Сургучева, видного эсера, бывшего военного комиссара 7-й армии в 1917 г. и члена Военной комиссии центрального комитета эсеровской пар-
тии11.
Однако наибольший общественный резонанс в России и за рубежом вызвала именно омская расправа, имевшая ряд других странных особенностей.
В первую очередь речь идет о мотивах, которыми руководствовались представители военных властей при выборе своих жертв. Дело в том, что зверскому убийству подверглись не только технические фигуры (кроме Фомина, исключение здесь представляет фигура Девятова, бывшего министра иностранных дел и управделами КОМУЧ), ничего не значащие в борьбе за власть, но и вообще не имевшие никакого отношения к ним, вроде члена уфимского земства Лиссау и бывшего офицера Дикой дивизии фон Мекк,обвиненного контрразведкой в шпионаже12.Напротив, в живых были оставлены те, кто мог представлять реальную опасность для колчаковской власти.
благодарность исполнителям убийств
Заметим, что при этом участники расстрелов с колчаковской стороны были произведены аж на две «ступени» вперед. Так, например, начальник расстрельной команды Ф.А. Барташевский из подпоручиков стал штабс-капитаном (по его показаниям, колчаковской Чрезвычайной Следственной Комиссии (ЧСК), созданной для расследования данного дела, это было осуществлено «на основании распоряжения начальника гарнизона (Омска. — Прим. ред.)13»; в свою очередь, контролировавший процесс исполнения казней от комендантского управления Омска прапорщик Н.А. Черченко, расстреливавший и добивавший арестантов 23 декабря 1918 г., стал поручиком и был принят в личный конвой самого Колчака. Представляется сомнительным, чтобы в такое элитное подразделение принимали случайных лиц.
заметание следов
После того как дело стало достоянием широкой общественности, которая наряду с союзниками требовала осуществления правосудия над убийцами, виновные стали заметать свои следы. Так, в своем письме приближенному генерал-майора Красильникова полковнику Сейфуллину капитан Драчук, начальник красильниковского отряда особого назначения в Омске, указал: «...посылаю тебе двоих офицеров, которых нужно будет пристроить. Здесь их оставлять ни в коем случае нельзя. Причины тебе известны. Горин (под этим псевдонимом скрывался участник убийств Вилленталь — Прим. авт.) у меня получил аванс в 550 рублей, а второй, Иванов (под этим псевдонимом скрывался Барташевский. — Прим. авт.), — 200 рублей. Устрой, чтобы мне не пришлось покрывать, чтобы никто ничего не знал.,.»14
В своих показаниях колчаковской ЧСК 24 марта 1919 г. Барташевский заявил: «ввиду произошедших событий по распоряжению Верховного Правителя мне было объявлено штабс-капитаном Егоровым (начштаба отряда Красильникова. — Прим. авт.), что я и вся бывшая со мной в ночь на 23 декабря команда временно переводимся в отряд Анненкова, а по отряду Красильникова мы будем числиться в бегах. Такое данное мне приказание я должен был исполнить и еще в декабре явился в отряд Анненкова в Семипалатинск»15.
На допросе 3 апреля 1919 г. он же показал: «...29 декабря после допроса меня Кузнецовым (военный прокурор. — Прим. авт.) Шемякин (прапорщик красильниковского отряда, участник расстрелов. — Прим. авт.) был в городе у своих знакомых, и оттуда его по телефону вызвали в отряд «по важному делу», по которому признавалось неудобным говорить по телефону.
Когда Шемякин возвратился по этому вызову, то был предупрежден — не могу сказать, кем именно, но полагаю, что начальником Драчуком или помощником последнего при нем дежурным офицером — о том, что адмирал Колчак осведомлен обо всем нашем деле и военным властям отдано приказание всех нас скрыть.»16
действия властей по недопущению трагедии
Следует заметить, что часть «гражданских» белогвардейцев после подавления большевистского восстания в Омске попыталась не допустить ожидаемых ими расправ над «учредиловцами».
Согласно допросу ЧСК присяжного поверенного Валентина Жардец-кого, «я счел необходимым обратиться к директору департамента полиции и узнал от него (23 декабря 1918 г. — Прим. авт.), что дело о подавлении мятежа находится у военных властей и что с возбужденным мной вопросом о предупреждении катастрофы придется обратиться к ним через министра внутренних дел.
Вскоре оказалось, что министр внутренних дел (Гаттенбергер. — Прим. авт.) необходимых мер не принимал... Беспокойство усугублялось тем, что по тому же поводу посетил министра юстиции и вынес впечатление о совершенной его беспомощности.
После этого я обратился по телефону же на квартиру начальника гарнизона генерала Бржезовского. Сущность его объяснений сводилась к тому, что он точно не знает о положении дела, но при настоящих условиях не может ручаться за то, что не произойдет какая-либо катастрофа...
Такой ответ заставил меня пойти на последнее средство с целью спасти от нее на военно-полевом суде (ему согласно распоряжениям Колчака, Иванова-Ринова и Бржезовского подлежали все «причастные к восстанию») хотя бы часть заключенных Уфимской группы.
Как политический работник, я был известен Верховному Правителю и поэтому рискнул, несмотря на его болезнь, потревожить непосредственно его... Через некоторое время его адъютант сообщил мне, что необходимые распоряжения в указанном смысле уже сделаны, однако оказалось, что в отношении члена бывшего Учредительного Собрания Фомина и некоторых других заключенных Уфимской группы принятые меры были запоздалыми, так как катастрофа постигла их уже в ночь на 23 число, остальные же заключенные данной категории этим распоряжением Верховного Правителя были спасены, и через несколько дней некоторые из них были освобождены из-под стражи.»17.
В связи с этим Колчак отдал приказание начальнику гарнизона г. Омска Бржезовскому 24 декабря 1918 г.: «Приказываю всех ныне находящихся в тюрьме бывших членов Комитета г. Уфы в числе 12 и могущих прийти еще и быть приведенными, выделить в отдельную группу, сделать распоряжение о невыдаче их без моего письменного ордера..V8.
По данным А.Н. Алексеевского, «27 декабря по постановлению прокурора Казанской судебной палаты Миролюбова 14 оставшихся в живых из уфимских арестованных были освобождены без всяких последствий..V9.
Между тем это могло произойти вовсе не по воле Колчака, а из-за ухудшения отношения к нему союзников. Так, очевидец событий С.Н. Николаев пишет: «...чешский военный министр Стефанек потребовал от Колчака освобождения «учредиловцев». Это еще более окрылило нас, и мы со дня на день ждали освобождения»20.
Обращает на себя особое внимание, что колчаковские власти неохотно приступили к следствию. Так, по собственному признанию прокурора Омской судебной палаты А.А. Коршунова, расследование по делу началось лишь «27 декабря, на основании помещенной в № 154 газеты «Заря» статьи о самосуде над Фоминым, Маевским и другими лицами, мной дано прокурору Омского окружного суда предписание сделать распоряжение о производстве по сему поводу предварительного следствия...»21.
Но лишь 14 января 1919 г. Совет Министров колчаковского правительства распорядился о создании ЧСК по делу о событиях 22 декабря 1918 г. и только 24 января 1919 г. постановил выделить на ее нужды денежное содержание22.
30 января Колчак назначил ее председателем сенатора Висковатова, членом по военной части — генерал-майора Погосского, еще одним членом — товарища председателя Омского окружного суда Калугина23.
Но по сути реальное начало ее работы относится лишь к 11 февраля 1919 г., когда появился первый ее документ — «Постановление», в котором ее руководство заявило: «...рассмотрев расследование, произведенное исполняющим должность главного военного прокурора (полковника Кузнецова. — Прим. ред.) о расстреле без суда лиц, взятых из Омской областной тюрьмы в ночь с 22 на 23 декабря 1918 г., Ч.С.К. ПОСТАНОВИЛА: приступить к производству предварительного следствия по признакам преступления, предусмотренного 1454 статьей Уложения о наказаниях (убийство. — Прим. ред.).
В своей работе оно в первую очередь стало опираться на «предварительное следствие», произведенное судебным следователем при Омском окружном суде Шредером»24.
Однако предварительное следствие самой ЧСК было завершено лишь в июне 1919 г., когда 26 июня 1919 г. исполнителям расстрелов Барташевскому, а 6 июля того же года и Черченко было официально предъявлено обвинение по I части статьи 1455 в убийстве25.
Следует заметить, что ЧСК Висковатова обладала всеми необходимыми полномочиями для такой работы. Так, согласно официально утвержденному «Положению» о ЧСК Висковатова, пункт «10/ Все военные и гражданские начальствующие лица, учреждения обязаны оказывать Комиссии и ее членам полное содействие к успешному выполнению ими возложенных на них обязанностей»26.
данные первичного расследования
Заметим, что прокурор Омской судебной палаты А.А. Коршунов, первое время после событий занимавшийся данным делом, в своем извещении министра юстиции колчаковского правительства С.С. Старынкевича трактовал произошедшее как «самосуд».
Он в своей справке по делу № I 31 декабря 1918 г. заявил:
«По данным расследования, производимого главным военным прокурором, взятые из Омской тюрьмы по распоряжению военных властей для представления в военно-полевой суд заключенные были расстреляны при следующих обстоятельствах:
«...группа взятых из тюрьмы лиц: Фомин, Марковский (бухгалтер при КОМУЧ), Брудерер, Барсов (технические работники при КОМУЧ), Саров [Г.Н.] (уфимский редактор газеты «Народ»), Локтев (М.В. Локтов, начальник культурно-агитационного отдела в армии, условно находившейся под руководством КОМУЧ), Лиссау (член Уфимского земства, не имевший отношения к КОМУЧ и к Учредительному Собранию27. — Прим. авт.) и фон Мекк была доставлена в помещение военно-полевого суда по закрытии заседания последнего.
Ввиду этого доставивший арестованных Барташевский (подпоручик Красиль-никовского отряда особого назначения в Омске), по его показанию, вывел этих лиц из суда возвратить их в тюрьму, а также вывел и пятерых [ранее] осужденных к смертной казни с целью привести приговор в исполнение.
Так как конвоируемые, вопреки запрещению начальника конвоя не разговаривать между собой, продолжили переговариваться, то поручик Барташевский, опасаясь, как бы арестованные не сговорились учинить побег, а также и ввиду малочисленности конвоя, решили привести в исполнение приговор суда, выведя арестованных на реку Иртыш, где и осуществили задуманное. Причем при возникшей среди конвоируемых панике были расстреляны не только приговоренные к смертной казни, но и остальные арестованные»28.
По данным расследования Коршунова, прибыв в тюрьму, «Барташевский без письменного отношения и, основываясь на личном распоряжении Верховного Правителя, потребовал выдачи» ряда арестованных (включая К.А. Попова, видного деятеля Советской власти до июньского переворота в Омске, ставшего одним из лидеров Политцентра в Иркутске, допрашивавший свидетелей и основных подозреваемых по данному делу, включая Колчака и Матков-ского).
Узнав, что последний болен, он выбрал по списку Барсова, Брудерера, Лиссау, Локтева, Марковского, Сарова, Фомина /все члены Учредительного Собрания/ (Коршунов ошибся, и таковым являлся лишь последний. — Прим. авт.) и увел их, выдав начальнику тюрьмы расписку в получении арестованных...»29
По показанию ее начальника Хлыбова, Барташевский «...спросил, кто из членов Учредительного Собрания содержится в тюрьме... Хлыбов, считая, что все вышеупомянутые члены третьей группы являются ими, прочел по лежавшему перед ним на столе списку их фамилии, упомянув также по ошибке фон Мекка. Тогда Барташевский переговорил с кем-то по телефону в Гарнизонном собрании и по окончании переговоров потребовал выдачи всех названных Хлыбо-вым лиц»30.
По данным Коршунова, «следствием установлено, что все перечисленные восемь арестантов не были судимы военно-полевым судом и суд о них ничего не знал.»31.
На основании этого Коршунов сделал предварительный вывод о «самосуде» над ними. Эта версия отводила все подозрения от вышестоящего военного руководства.
Между тем в деле оказались ряд «зацепок», вызвавших вопросы к такой версии. Так, например, при «самосуде» над группой Фомина кроме красиль-
никовцев присутствовал и комендантский адъютант г. Омска Черченко, пребывание которого при расстрелах фактически санкционировало их «сверху».
Согласно показаниям последнего, он «получил от коменданта полковника Бобова поручение находиться при военно-полевом суде и присутствовать при исполнении приговоров, вследствие чего он и сопровождал осужденных, конвоируемых Барташевским на место расстрела, присутствовал при нем и даже сам принимал в этом участие. Между тем полковник Бобов отрицает наличие возложенного им на Черченко такого поручения, утверждая, что он приказал означенному офицеру лишь узнать, что делается в военно-полевом суде, и доложить ему обо всем.
Хотя арестанты были доставлены к гарнизонному собранию, внутрь здания их не вводили. Они остались на улице у подъезда, где к ним были присоединены пять человек (осужденные военно-полевым судом к смертной казни)... и комендантский адъютант Черченко сказал Барташевскому: «Вот Вам 13 человек», из чего Ведерников (делопроизводитель военно-полевого суда. — Прим. авт.) заключил, что все эти 13 человек будут расстреляны.»32.
При этом позднее делопроизводитель военно-полевого суда Алексей Ведерников заявил: «Мне неизвестно, чтобы председатель суда распоряжался о доставлении для вынесения приговора подсудимых восьми человек после разбора дела о шести подсудимых»33.
Его слова подтверждал член того же суда полковник Михаил Попов, добавивший, что «никто не докладывал суду о приводе партии арестованных из восьми
самосуд или спланированное убийство?
Между тем в деле о событиях 22-23 декабря 1918 г. имеется ряд моментов, дополнительно свидетельствующих о возможном спланированном характере убийств.
Так, согласно протоколу допроса жены Ивана Девятова Софьи Девятовой 20 января 1920 г. председателем ЧСК Политцентра К.А. Поповым, «я приехала в Омск 14 декабря. Дня через три ... получила письмо из тюрьмы, что какая-то группа ночью требовала на допрос заключенных, среди которых был и мой муж, затем Фомин.»35.
Начальник охраны КОМУЧ А.Н. Алексеевский в подтверждение этих показаний заявил 25 января 1920 г. К.А. Попову: «17 декабря мы узнали, что в ночь с 16 на 17 декабря в тюремную контору приезжала группа офицеров и требовала выдать им для допроса Н.В. Фомина, И.И. Девятова и А.Н. Сперанского. Начальник тюрьмы Веретенников без письменного ордера выдать заключенных отказался. Таким образом, первая попытка самосуда не удалась.»36
В свою очередь, по словам вдовы Нила Фомина Натальи Фоминой, «мы виделись с Нилом Валериановичем в воскресенье (21 декабря. — Прим. авт.), он сообщил мне, что делались неоднократные попытки увоза их на допрос с целью расправы с ними.»37
человек.»34
как убивали группу фомина
По словам участника расстрела прапорщика Н.А. Черченко, «...на месте расстрела на левом берегу Иртыша все 13 арестантов были установлены в одну группу и по ним сначала был сделан залп всем конвоем, а затем еще произведены беспорядочные выстрелы из винтовок, коими был вооружен конвой. Никакого приговора перед расстрелом начальник конвоя не читал и вообще никакого документа при себе от суда не имел»38.
После этого расстрелянных добивали, и контрольные выстрелы делал сам Черченко согласно его же признаниям.
В своем показании комиссии Политцентра Софья Девятова указывала, что обнаружила «на левом берегу Иртыша у переправы 10 трупов в нескольких саженях от дороги... Все трупы были без шуб и пальто, с некоторых были сняты пиджаки. Один, а может быть, и больше, был в одном белье, все без сапог...
Знаю результаты освидетельствования трупа Фомина... На нем оказалось 13 штыковых, сабельных и огнестрельных (винтовочных и револьверных) ран»39.
А по словам вдовы Нила Фомина Натальи Фоминой, «из акта осмотра врача видно, что он был зверски зарублен. На его теле — более 15 ран. Сабельными ударами переломлены руки, каждая в двух местах, рассечена голова, есть штыковые и винтовочные раны. я видела снятые с него вещи, все изрубленные и пропитанные кровью, шапку и его рубашку с ясно видимыми штыковыми ударами.»40.
По данным врачебного осмотра, схожие раны были и на других трупах.
попытки родственников убитых добиться содействия властей в расследовании
Особенно показательно относительно истинной готовности властей содействовать расследованию общение между ближайшими родственниками убитых и вероятными виновниками расстрела. Так, чтобы выяснить обстоятельства случившегося, Софья Девятова «пошла к Бржезовскому. Он меня не принял, выслав своего адъютанта... Говорила я с ним по вполне понятным причинам возбужденно, требуя ответа на вопрос, расстреляны ли убитые по приговору или просто убиты, и где мне искать труп мужа.
Он ответил, что ничего не знает, а когда я заявила, что это неправда, что это они убили, что, во всяком случае, всё знает начальник гарнизона, он смутился, ушел в кабинет своего начальника и через несколько минут, выйдя оттуда, сказал следующее: «Ваш муж и другие расстреляны не по приговору военно-полевого суда, а убиты разъяренной толпой солдат за то, что протестовали против расстрелов большевиков...»
Из всех своих бесед с Казаковым (один из кураторов расследования. — Прим. авт.), Коршуновым и Шредером я вынесла категорическое убеждение, что им были известны если не все, то часть физических виновников и исполнителей убийств 2223 декабря и они все время занимались их укрывательством...»41
В свою очередь, Владимир Куликов, председатель Союза кооперативных объединений «Центросибирь», утверждал, что «после прихода к нему жены Фо-
мина он пытался ей помочь (в розыске тела мужа) и с этой целью поехал за советом к Жардецкому. Последний попытался поговорить по телефону с начальником гарнизона, но безуспешно.
Я отправился разыскивать начальника гарнизона генерала Бржезовского, который имел особые полномочия по усмирению мятежа. На его квартире на мой звонок мне дверь не открыли, чей-то голос ответил, что генерал еще не приходил домой и что я могу обратиться в Управление начальника гарнизона, где и получу все нужные мне сведения. Однако там я застал лишь одного младшего офицера. После этого я вновь поехал на квартиру к Жардецкому. и выяснилось, что в то время, когда я был у дверей квартиры Бржезовского, Жардецкий разговаривал с ним по телефону, генерал находился у себя. Мартьянов (директор канцелярии Колчака. — Прим. авт.) дал мне записку на имя начальника гарнизона с просьбой содействовать розыску трупа Фомина, но он меня не принял.»42.
В свою очередь, по словам вдовы Нила Фомина Натальи Фоминой, «мы были в сопровождении Куликова и управляющего делами Совета Министров Гинса. Он сказал: «Мы сделаем всё, что можем. Совет Министров встревожен и озабочен этим ужасным событием, но мы, гражданские власти, так растерялись, что выпустили всё из рук, и распоряжаются исключительно военные. Боюсь, уже поздно что-нибудь делать.»43.
обстоятельства выдачи арестованных для расправы
Показательно, каким образом происходила выдача арестованных на расправу. Согласно допросу А.Н. Сперанского, «начальник тюрьмы Веретенников и его помощник Пульхеровский были арестованы «за бездействие власти», и временно обязанности начальника исправлял командированный из Главного тюремного управления Хлыбов.»44.
28 декабря 1918 г. «вследствие предписания» Колчака его допросил исполняющий обязанности главного военного прокурора полковник Кузнецов. По словам Хлыбова, «подпоручик Барташевский потребовал доставить ему Попова, Девятова и Кириенко. Я объяснил, что первый болен сыпным тифом, а последние двое выбыли из тюрьмы, после чего он позвонил куда-то по телефону. С кем именно и о чем он говорил, я не знаю, так как к разговору не прислушивался.
После этого он обратился ко мне с вопросом: содержатся ли в тюрьме члены Учредительного Собрания. Когда мной был дан утвердительный ответ и названы фамилии Фомина, Брудерера, Марковецкого, Барсова, Сарова, Локтова, Лиссау и фон Мекк, Барташевский потребовал от меня выдать их и написал мне расписку в их получении.»45.
При этом Хлыбов дополнительно показал 17 февраля 1919 г. колчаковской ЧСК: «я записывал арестантов, расспрашивал каждого о звании и вносил против их фамилий сведения, получаемые при личных расспросах. На основании таких сведений мной были отмечены как члены бывшего Учредительного Собрания Фомин, Барсов, Марковецкий и др. Отметки эти делались мной вследствие того, что об— 16 -
ластной комиссар справлялся по телефону о том, кто из членов Учредительного Собрания возвратился в тюрьму...46
Барташевский записал названные мной фамилии и выдал мне расписку в получении арестантов для доставления в военно-полевой суд... Распоряжений о том, чтобы предавать суду только задержанных арестантов из числа освобожденных из тюрьмы в ночь на 22 декабря и освободить от ответственности добровольно явившихся, я не имел... На следующий день я обнаружил, что совершенно ошибочно назвал фон Мекка членом Учредительного Собрания47.
Относительно Лиссау я до сего времени не знаю, состоял ли он членом Учредительного Собрания (то есть спустя два с лишним месяца. — Прим. авт.), а о таком его звании у меня создалось убеждение вследствие того, что он значился в тюремном списке его членом.
После ухода из тюрьмы Барташевского меня кто-то спрашивал из Гарнизонного собрания, был ли он в тюрьме, я ответил утвердительно, добавив, что он увел на военно-полевой суд восемь человек.»48
О том, что случившееся не было простым самосудом, свидетельствуют и другие показания, например, вдовы Нила Фомина Натальи Фоминой: «со слов освобожденных из тюрьмы я знаю, что когда приехали ночью брать оттуда Нила Валериановича Фомина и других, то тюремная администрация не хотела их выдавать, усомнившись в подлинности приказа и справлялась о его подлинности по телефону у канцелярии начальника гарнизона или коменданта города, откуда было получено подтверждение, и они были выданы.»49
О том, что расстреливать намеревались именно членов Учредительного Собрания, дополнительно свидетельствует А.Н. Алексеевский: «в апреле здесь (в тюрьме. — Прим. авт.) появился штабс-капитан Красильниковского отряда Феофил Анатольевич Барташевский. по тюрьме разнеслась весть, что Барташевский — никто иной, как убийца членов Учредительного Собрания, открыто говоривший об этом своим друзьям по камере»50.
показания барташевского
Особенно ценными в плане воссоздания картины убийства служат показания их исполнителей. Так, подпоручик Ф.А. Барташевский в своих показаниях военному прокурору Кузнецову 28 декабря 1918 г. заявил (орфография сохранена); «.вечером 22 декабря по распоряжению генерал-майора Иванова (председатель военно-полевого суда в Омске. — Прим. авт.) я был вызван с людьми отряда атамана Красильникова в Гарнизонное собрание для сопровождения большевиков из тюрьмы.
Придя второй раз за арестованными в тюрьму, мне была дана вторая партия, в которой были члены Учредительного Собрания, арестованные в Уфе во время их митингов, в которых чернилось Сибирское правительство. Доставив их в Гарнизонное собрание, полевой суд заканчивался, и я с пятью человеками нашего отряда должен был их отвести обратно, а тех (то есть уже приговоренных. — Прим. ред.) — расстрелять.
Между прочим, еще идя вперед, эти господа все время, несмотря на неоднократные приказания молчать, разговаривали, что теперь за власть и что они хотели ее сменить. Правда, пригрозя расстрелом, они тут же смалкивали на некоторое время.
Приведя их в Гарнизонное собрание, и сказав, что допросу сегодня не будет, они заявили, что их напрасно водят и прочее.
Взяв всех, я повел приговоренных к расстрелу — расстрелять, а их — доставить в тюрьму. Приговоренные к расстрелу, узнав об этом, и пошептавшись с остальными, начали открыто возмущаться, надеясь удрать, ибо нас было шесть человек, а арестованных — человек 12.
Не успев отойти, члены Учредительного Собрания стали опять ворчать и поносить форменным образом Верховного Правителя, Его Высокопревосходительство адмирала Колчака, за что получили несколько прикладов, хотя мои подчиненные хотели на месте их переколоть, я удержал их от этого на улице, не хотя, чтобы были трупы, а привести в тюрьму — доложить и предать суду.
Пройдя шагов 100, из них бросились бежать два комиссара и четыре члена. После нескольких выстрелов они были остановлены51.
После всего этого я был не в силах, слыша наглые фразы по адресу Верховного Правителя, и, хотя сбежать, оставить таких негодяев, сеющих смуту среди солдат, на глазах тут же и служа преданно Верховному Правителю, я вынужден и должен был их расстрелять, что я и привел в исполнение. В такое тяжелое время, когда даже не отдыхавши приходится нести службу 24 часа, таким людям не место в государстве»52.
24 марта 1919 г. ЧСК допросила его снова (тогда же она постановила содержать его на гауптвахте «ввиду тяжести обвинения» и того, что его оправдательные показания относительно попытки побега арестантов были опровергнуты свидетельствами комендантского адъютанта Черченко)53, и он показал: «.я обратился к начальнику тюрьмы, кого мне нужно взять для доставления в военно-полевой суд. При этом я не говорил, что мне будут выданы члены Учредительного Собрания54, и требования доставить именно их не получал.
Тогда начальник тюрьмы прочел по бывшему у него списку фамилии человек 15 арестованных и объяснил, что все они арестованы в Уфе за мятеж против нынешнего правительства. Когда же я сказал, что не могу со своим конвоем взять больше 10 человек, то он составил список из восьми арестантов.
Приведя вторую партию арестантов в Гарнизонное собрание, я услышал от председателя суда, что он закончил свои действия.»55
показания комендантского адъютанта черченко
Участник расстрела комендантский адъютант Черченко свидетельствовал ЧСК: «Я, по возвращении в Комендантское управление около 5 часов утра, доложил об этом коменданту, в том числе о расстреле второй группы арестантов в восемь человек»56 (причем начальство в лице коменданта подполковника Бо-
бова никаких мер в отношении исполнителей смертного приговора без суда и следствия не предпринимало. — Прим. авт.).
Ровно спустя три месяца Черченко на допросе Чрезвычайной Следственной Комиссии 24 мая 1919 г. заявил: «я спросил Барташевского, что за люди им приведены, на что он ответил: «Уфимская учредилка» и на мои слова, что их нужно вести наверх, ответил: «и без суда расстреляем». На это я не возразил, подумав, что он, как начальник конвоя, получил от коменданта города соответствующие распоряжения.
Я доложил коменданту о расстреле судившихся и тех восьмерых, которых привел Барташевский вторично, в ответ на что получил благодарность.»57
А вот еще один важный элемент показаний Черченко: «Когда арестованных вели к Иртышу, никаких попыток с их стороны к побегу не было.»58
кто дал приказ на расстрел?
Таким образом, исходя из показаний исполнителей и представителей их командования, создается впечатление, что бессудный расстрел был осуществлен в рамках «установленных правил».
При этом целый ряд свидетелей подтвердили версию Черченко, что именно комендант Бобов поручил ему контролировать проведение расстрелов,что последний категорически отрицал.
Так, его родной брат, коллежский асессор Иван Черченко показал: «Полковник Бобов высказывал, что брат мой не может подлежать никакой ответственности, так как он выполнял его приказание, и что он получил соответствующие приказания от начальника штаба гарнизона полковника Сабельникова, которые он и выполнил через своих адъютантов, в том числе через моего брата. При этом Бобов отзывался о моем брате как об исполнительном офицере, в точности исполнившем данные ему поручения, и говорил, что благодаря этому он получил чин полковника.
Эти же данные подтвердили свидетели Леопольд Гадриан и Евдокия Плотникова. По словам последней, «.после подавления выступления большевиков у меня на квартире собрались гости. поручик Черченко говорил, что ему пришлось расстрелять нескольких арестантов, взятых из тюрьмы по приказанию Бобова, который подтвердил, что передавал это приказание ему по телефону, полученное по телефону от начальника гарнизона».
Это же показание подтвердил и другой свидетель — Николай Тарасов, по словам которого, Черченко говорил мне, что он докладывал Бобову, что такие-то приговорены к смертной казни, а такие-то — к другому наказанию, но тот сказал, чтобы расстреляли всех.»59
В ответ на это Бобов показал: «.с братьями Черченко, Плотницкой и Тарасовым знаком и бывал у них на дому. Возможно, что при моих посещениях заходил разговор о событиях 23 декабря 1918 г. Я не отдавал поручику Черченко приказания расстрелять арестантов, судившихся в ночь на 23 декабря 1918 г. в военно-полевом суде в Гарнизонном собрании.
Я не помню, чтобы где-либо в моем присутствии поручик Черченко говорил, что расстрелял арестантов, взятых из тюрьмы, по моему приказанию, приказания о расстреле я не отдавал и не получал такового»60.
Далее Николай Бобов предположил,что «если последний (Черченко. — Прим. ред.) находился там, то, видимо, по своему любопытству... Я не помню, через меня или кого-либо иного шло распоряжение о назначении караула для военно-полевого суда, но назначение офицеров отряда Красильникова в качестве особого конвойного караула, безусловно, было сделано не мной, и кем именно они были командированы — мне неизвестно.»61.
Однако против Бобова показал начальник красильниковского осназа Драчук: «ко мне явился ординарец коменданта г. Омска и вручил пакет, в котором было требование из комендантского управления о присылке туда конвоиров для сопровождения арестованных из тюрьмы в военно-полевой суд и обратно. На следующий день, утром 23 декабря, конвоиры вернулись... и доложили мне, что они сопровождали на суд и обратно в тюрьму арестантов и часть из них расстреляли согласно постановлению суда...»62
Однако Бобов продолжал упорствовать, заявив: «Предъявленная переписка, из которой видно, что начальник отряда Красильникова утверждает о командировании конвоя по требованию коменданта, — заключает в себе неправильные сведения. Комендантское управление и управление начальника гарнизона находятся в одном помещении и, может быть, такое требование исходило именно от начальника Управления гарнизона...»63
Между тем Черченко в свое оправдание ЧСК 31 мая заявил: «Прошу приложить к делу предъявленную мной записку, из которой видно, что сам Бобов подписал для меня пароль, без которого меня бы не пропустили в тюрьму.»64
Бобов признал, что он подписал пароль на 23 декабря 1918 г. для Черченко и заявил: «он говорит, мной вместе с паролем был ему передан список лиц, которых нужно было взять из тюрьмы, но только сам я этого списка не составлял, а он был дан мне начальником штаба [гарнизона Омска] полковником Сабельниковым, и по его приказанию и был направлен в тюрьму поручик Черченко для доставления этих арестантов»65.
Соответственно, далее следовало бы по логике следствия допросить Са-бельникова, которого ЧСК Висковатова, по данным ЧСК Политцентра, так и не допросила. Однако его начальник Бржезовский заявил, что «распоряжения о командировании Черченко я не делал и не знаю, по чьему распоряжению они были командированы, но полагаю, что, как комендантские адъютанты, они были направлены по приказанию коменданта»66.
Иными словами, все военные начальники не признавали свою ответственность, хотя как показаниями «снизу», так и показаниями «сверху» в этом уличался комендант Омска Бобов. Однако с учетом воинской иерархии представляется сомнительным, чтобы и этот второстепенный командир принял на себя такую ответственность, как расстрел без суда членов КО-МУЧ и членов Учредительного Собрания, за что он так и не понес наказания.
ответственность вышестоящих лиц за убийство фомина
Между тем в документах колчаковской ЧСК имеются данные, указывающие на других заинтересованных лиц данного дела. Проведя «осмотр личных дел арестантов Омской областной тюрьмы», прибывших из Уфы, она выяснила, что они поступили туда «по приказанию Наштаверха (начальник Ставки — генерал-лейтенант Д.А. Лебедев)»67.
«Арестант Нил Фомин поступил в Омскую тюрьму 7 декабря 1918 г. при отношении начальника центрального отделения военного контроля при Штабе Верховного Главнокомандующего (ВГК) от 7 декабря 1918 г. за № 359 подполковника Злоби-на: «принимая во внимание имеющиеся у меня сведения о Ниле Фомине, постановил: названного Фомина заключить под стражу.»68
28 февраля 1919 года ЧСК обнаружила в деле Омской следственной комиссии за № 456 о Фомине Ниле Валериановиче69 протоколы его допроса от 5 и 13 декабря 1918 г. контрразведкой Штабе ВГК, «из коих видно, что он, Фомин, считает вредными для возрождения российской государственности и грозящими дальнейшей разрухой события, происходившие в г. Омске, а власть адмирала Колчака, Верховного Правителя, незаконной, и всецело поддерживает, как член Учредительного Собрания, политику Комитета членов в г. Уфе.
Кроме того, к делу были приложены отобранные при обыске у Фомина контрразведкой документы, в том числе № 135 от 29 ноября 1918 г. газеты «Власть Народа», в которой помещена написанная им статья под заглавием «Протестую...» по поводу задержания колчаковцами «Комиссара Всероссийского правительства Кириенко, который не счел возможным нарушить свой долг перед Родиной и ее законным правительством, не подчинившегося воле мятежников. Редактор «Власть Народа» Маевский (также зверски убитый в ходе событий 23 декабря. — Прим. авт.) не замолчал под угрозами насильников и продолжил обличать врагов Родины. Я протестую... как народный избранник, поклявшийся своим избирателям защищать волю народа. Протестую во имя оскорбленной чести Родины, снова брошенной на поругание ее врагов...»70
Иными словами, эти факты, в том числе и отработка по Фомину контрразведки Ставки, свидетельствуют о заинтересованности в данном деле Лебедева.
вердикт чск по исполнителям
К концу июля 1919 г. следствие собрало необходимый материал на исполнителей убийств Барташевского и Черченко. После этого дела Барташевского и Черченко были переданы военному прокурору Омского военно-окружного суда.
Тем не менее на 24 июля 1919 г. они уже находились на свободе71: ЧСК посчитала, что никакой опасности для следствия они, находясь вне тюремных стен, представлять не могут.
Примечательно, что на тот момент он состоял в конвое Верховного Правителя72, в котором он служил, невзирая на предъявленное ему обвинение Комиссией Висковатова «под надзором начальства». Оттуда он был удален по состоянию на 1 августа 1919 г., будучи арестован за неуказанный в деле «совершенный им проступок, а затем разжалован в рядовые»73.
Согласно «Постановлению о привлечении обвиняемого»74 колчаковской ЧСК, «Барташевский, не получив на то никаких приказаний, по собственному усмотрению отправился в тюрьму и, взяв оттуда восемь арестантов.., всех 13 человек отвел на левый берег Иртыша и там его люди лишили их жизни выстрелами из винтовок и ударами штыков., причем никакой попытки к побегу со стороны конвоируемых не было...Таким образом, в деянии Барташевского заключаются все признаки умышленного убийства.»75.
Несмотря на то что исполнители убийств достаточно обличались в содеянном, 6 мая 1919 г. ЧСК, «рассмотрев прошение обвиняемого Барташевского об изменении в отношении него меры пресечения и принимая во внимание: что оснований предполагать возможность уклонения его от следствия и суда нет, так как по первому вызову его к допросу Барташевский на допрос явился; что нет оснований предполагать возможность для Барташевского принять меры к сокрытию следов преступления или воздействовать на свидетелей; объяснения же его, что последующий его переход из отряда Красильникова в отряд Анненкова в Семипалатинск состоялся с ведома его начальства, по данным следствия, не представляется недостоверным; его семейное положение; Комиссия постановила: .отдать Ф.А. Барташевского под надзор ближайшего его начальства»76.
Фактически по тому же шаблону позднее выпустили на свободу и Н.А. Черченко.
Не менее показательным в этом деле служит то, что к разбирательству не были привлечены начальствующие лица. Так, 17 июля 1919 года ЧСК, рассмотрев предварительное следствие по делу о расстрелах в г. Омске в ночь на 23 декабря 1918 г. разных лиц без суда над ними, нашла, что «до сего времени остаются неисполненными отдельные ее поручения о допросе свидетелей полковника Сабельникова, подполковника Соколова, солдата Головина (правильно: Галинина. — Прим. авт.), телефониста Белкина и поручика Гульбиновича, однако неисполнение этих требований не является препятствием для дальнейшего направления следствия.
Обстоятельства, коих должны касаться показания перечисленных выше свидетелей, отчасти разъяснены другими данными следствия (! — Прим. ред.), а те, которые остались неразъяснимыми, не имеют прямого отношения к разрешению вопроса о виновности Барташевского и Черченко (!! — особенно Гульбиновича, являвшегося, по данным Черченко, свидетелем отданного полковником Бобовым распоряжения о расстреле. — Прим. авт.).
Что же касается свидетеля Гульбиновича, то хотя показание его имеет прямое отношение к обвиняемому Черченко, но его отсутствие не может затруднить разрешение дела в отношении названного обвиняемого, так как если бы Гульбинович и подтвердил ссылку, сделанную на него, Черченко, и удостоверил, что полковник Бо-
бов отдал ему распоряжение расстрелять всех тех арестантов, которых он доставлял из тюрьмы в Гарнизонное собрание, то это обстоятельство не могло бы иметь существенного значения, ибо, как это видно из объяснения самого Черченко, означенное приказание было дано Бобовым, когда приговор военно-полевого суда над арестантами еще не был постановлен, и потому из указанного приказания Бобова, если оно и было дано в действительности, не вытекает того смысла, что арестанты должны быть расстреляны независимо от приговора военно-полевого суда.
На основании изложенного и руководствуясь пунктом «А» статьи 2 Постановления Совета Министров от 24 января 1919 г. и пункта 1260 статьи Устава военного судебного, Чрезвычайная Следственная Комиссия ПОСТАНОВИЛА:
Направить настоящее предварительное следствие к военному прокурору Омского военно-окружного суда.»77
Распоряжения о привлечении к делу Бобова не последовало.
следствие чск политцентра
В своем «Заключении об обстоятельствах и участниках убийства заключенных в ночь на 23 декабря 1918 г. в г. Омске»78 показаний допросов свидетелей и подозреваемых, а также «осмотра актов предварительного следствия» из архивов Комиссии Висковатова, Х.А. Попов и члены его Комиссии от По-литцентра указали: «следствие... имеет все признаки попустительства и укрывательства убийц, а не действительного выяснения истины. Гражданский следователь и прокурор даже не пытались произвести аресты хотя бы точно выясненных физических виновников убийств., а полковник Кузнецов не попытался арестовать ни их, ни [начальника штаба гарнизона Омска] Сабельникова с Бржезовским.
Чрезвычайная Следственная Комиссия. была занята не столько выяснением истины, сколько укрывательством и попустительством, и, несмотря на совершенно выяснившуюся роль в убийствах перечисленных выше лиц, из всех их она привлекла в качестве обвиняемых лишь Барташевского и Черченко, но и тех, после непродолжительного ареста, освободила под надзор начальства — Сабельникова и Бржезов-ского.
Комиссия вела следствие настолько небрежно, что не выяснила даже имени и отчества одного из убийц, прапорщика Шемякина, хотя имела к тому полную возможность хотя бы через его начальника отряда особого назначения имени Кра-сильникова»79.
По его же данным, колчаковская ЧСК не рассмотрела в качестве вещдока захваченное ей «письмо начальника отряда особого назначения имени Красильни-кова капитана Петра Драчука от 31 января 1919 г. полковнику Аркадию Сайфулли-ну, являющегося доказательством того, что Драчук причастен к укрывательству Барташевского и Вилленталя... Драчук, как и капитан Анненковской дивизии Николай Гештовт, помогшие скрыться красильниковцам, остаются непривлеченными к делу.
Наконец, следствие Чрезвычайной следственной комиссии Висковатова не пыталось выяснить организаторов и вдохновителей убийств выше генерала Бржезов-
ского и полковника Сабельникова. Может быть, потому, что это следствие слишком близко бы подошло к Матковскому, которому, по показаниям бывшего капитана А.В. Шемякина, был непосредственно подчинен отряд имени Красильникова Драчука, а также к Штабу и Ставке Верховного главнокомандующего, которому, по словам Матковского, в то время был непосредственно подчинен начальник гарнизона Бржезовский.
Лишь случайно в показаниях Барташевского этот Верховный главнокомандующий — он же Верховный Правитель Колчак — фигурирует с приказом «военным властям скрыть Барташевского и всех красильниковцев — убийц заключенных в ночь на 23 декабря, а в показаниях Падерина — «отправить их в отряд атамана Анненкова».
На основании изложенного, за исключением лиц, причастных к убийствам., к настоящему делу в качестве обвиняемых должны быть привлечены:
1) начальник штаба Верховного главнокомандующего Д.А. Лебедев и бывший командующий войсками Омского военного округа А.Ф. Матковский если не в качестве непосредственных организаторов и руководителей этих убийств, то в качестве попустителей и укрывателей;
2) начальник гарнизона г. Омска генерал Владимир Владимирович Бржезовский (будучи отправлен после декабрьских событий 1918 г. в Семипалатинск, был убит там в ходе сентябрьского восстания подчиненных ему солдат. — Прим. ред.) и бывший начальник его штаба военный летчик полковник Н.Г. Сабельников как организаторы убийства;
3) бывший комендант г. Омска полковник Николай Васильевич Бобов как организатор.»
Из перечисленных лиц препровождается в Омск Матковский.».
Последний в мае предстал там перед советским судом и 8 июня 1920 г. был расстрелян. До сих пор материалы его допросов, которые, вероятно, пролили бы свет на случившееся, не обнародованы.
Кроме того, в своих показаниях Х.А. Попову Алексеевский указывал: «В качестве идейных руководителей этого дикого самосуда в обществе назывались имена: министра финансов И.А. Михайлова80, генерала П.П. Иванова-Ринова, начальника гарнизона В.В. Бржезовского и коменданта Ставки полковника Деммер-
та»81.
Между тем были показания ЧСК Политцентра и на самого Колчака. Например, их дал Иннокентий Молодых, товарищ министра снабжения колча-ковского правительства: «известность события 22-23 декабря приобрели в связи с докладом министра юстиции С.С. Старынкевича в группе представителей политических партий г. Иркутска. Назначив следствие по этому делу, Старынке-вич узнал фамилию офицера, командовавшего караулом, водившим указанных лиц к допросу, и их расстрелявшего. Для его ареста Колчак дал разрешение только через несколько дней после настояний Старынкевича. Когда офицер этот после ареста указал на одно из высокостоящих лиц /военного же/, Колчак не нашел возможным не только арестовать его, но вскоре и для Старынкевича создалась неизбежность уйти в отставку»82.
версия произошедшего
Исходя из всех вышеупомянутых показаний представляется, что ЧСК Висковатова должна была, ввиду получения разноречивых данных следствия, назначить дополнительные следственные действия, в том числе провести очную ставку между комендантом Омска Бобовым и начальником гарнизона Бржезовским.
Возможно, в этом случае первый предоставил бы реальные доказательства того,что «оперативное» руководство по «ликвидации» готовилось в штабе начальника гарнизона, а последний был бы вынужден изменить показания.
Впрочем, это изначально представлялось затруднительным, поскольку сразу после событий Колчак отправил всех основных фигурантов в разные части контролируемой им территории: бывшего командующего войсками Сибирской армии Иванова-Ринова — на Дальний Восток, Бржезовского и большинство исполнителей убийства — в Семипалатинск, а Матковский как начальник Западно-Сибирского (Омского) военного округа и Лебедев как начальник Ставки остались в Омске.
При таком раскладе добиться получения от них полноты показаний было очень проблематично.
Впрочем, как бы там ни было, исходя из принципа армейской иерархии, можно предположить, что ни Бржезовский, ни тем более Бобов не осуществляли в данном случае самочинных действий — в противном случае, они бы не только «слетели» с большим понижением с занимаемых должностей, но и подлежали бы военному суду за превышение власти. Причем в военных условиях за это им могла грозить смертная казнь.
Иными словами, с учетом болезни Колчака на момент большевистского восстания, можно предположить, что Иванов-Ринов как командующий войсками Сибирской армии, а также Лебедев, как начальник Ставки, на которых замыкались Матковский и все младшие командиры по Омску, могли быть главными зачинщиками и организаторами расправы над членами Учредительного Собрания, КОМУЧ и всех потенциально опасных для военной диктатуры лиц.
Тем не менее с учетом всего вышеизложенного, включая отсутствие дальнейшего расследования в отношении начальствующих лиц и исполнителей убийств, роль Колчака в этом деле просматривается если не как устроителя, то как явного укрывателя. Тем более что исполнители после этого получили серьезные повышения, свидетельствующие о важности их заслуг перед высшим командованием.
И наконец, в пользу этого же свидетельствуют их показания о том, что именно Колчак пытался укрыть их от правосудия. В любом случае, стремление спрятать участников убийства, явно «спущенное сверху» и согласованное между различными представителями белогвардейского командования, свидетельствует в пользу заинтересованности в этом деле очень «высоких» лиц.
Причина, почему над группой Фомина, которая, судя по действиям Барта-шевского, была ошибочно изъята из тюрьмы (как якобы состоящая из членов Учредительного Собрания, что удостоверяется допросами этого исполнителя и начальника тюрьмы Хлыбова), не состоялся военно-полевой суд, может объясняться нежеланием представителей высших военных властей брать на себя ответственность.
Ведь в случае официального (то есть через военно-полевой суд) преследования они бы явно подставлялись. Тем более что некоторые представители союзников, имевшие особенно лояльное отношение к членам Учредительного Собрания (например, Чехословакии), могли бы потребовать соответствующего разбирательства, чрезвычайно вредного для самого Колчака.
В любом случае такие ликвидации выглядели стремлением зачистить «под шумок подавления восстания» политический горизонт от реальных конкурентов за власть, которых невозможно было устранить иными способами.
В этом смысле интересно представить показание 14 апреля 1919 г. на допросе ЧСК Висковатова жены Нила Фомина Натальи Фоминой: «21 декабря я была у прокурора военно-окружного суда, желая узнать о положении дела моего мужа. Прокурор сказал, что дело Нила Валериановича им просмотрено и что он не считает возможным передать его в суд, так как на основании представленных военным контролем материалов нельзя построить обвинения. Как юрист он не находил, что ему вменить в вину. «То, что есть в этих бумагах, — сказал он, — это всё мнения, за них не судят»83.
Иными словами, даже с учетом «упрощенной» процедуры военно-полевого суда Фомину трудно было бы инкриминировать что-то такое, за что его можно было бы казнить, и тем более оправдаться за это перед союзниками, признания и помощи которых в борьбе с большевиками добивался сам Колчак. Соответственно, подобных ему людей было проще ликвидировать под видом «самосуда», роль «стрелочников» при котором досталась Барташевско-му и Черченко.
Что же касается последних, то следственные действия над ними по документам оканчиваются началом августа 1919 г., когда их дела были переданы военному прокурору Омского военного округа. Однако больше данных по движению их дел по документам не имеется, и можно предположить, что они были сознательно «спущены на тормозах».
Следы Черченко теряются в Омске, тогда как Барташевского — в Иркутске, куда он приехал, чтобы далее войти в состав бригады Красильникова, сражавшейся на «внутреннем» фронте против партизан, вскоре переброшенной на фронт борьбы с Красной армией.
ошибка в деле «ликвидации»
Важным вопросом в данном деле остается то, почему жертвами колчаковцев стали люди, в большинстве слоем не имевшие никакого отношения ни к Учредительному Собранию, ни к противникам колчаковского режима?
Показания Барташевского свидетельствуют о его уверенности, что он забрал из тюрьмы именно бывших депутатов этого всероссийского органа. Его допрос, как и свидетельства начальника тюрьмы, свидетельствует, что, прибыв туда вторично, он и потребовал выдачи ему именно членов Учредительного Собрания.
При этом опять представляется весьма сомнительным, чтобы столь незначительный по должности офицер взял на себя личную инициативу по уничтожению подсудимых,чреватую военно-полевым судом вплоть до смертной казни.
Таким образом с высокой долей вероятности можно сделать вывод о том, что колчаковские генералы, вероятно сознательно, готовили «под шумок» большевистского восстания расправу со всеми оказавшимися в их руках бывшими депутатами Учредительного Собрания, которая сорвалась лишь по воле случая. А разгадка здесь может быть довольно простая: белогвардейцы готовили ее, нацеливаясь на ликвидацию всех или большей части попавших им в руки «учредиловцев», но в суматохе подавления восстания ошиблись, чему способствовала произведенная утром 22 декабря смена руководства тюрьмы после восстановления над ней контроля: оно было арестовано по подозрению в содействии заговорщикам.
На место прежнего начальника тюрьмы Веретенникова, находившегося в курсе всех дел, прислали 22 декабря 1918 г. нового, Хлыбова, который еще не успел как следует ознакомиться с личными делами всех арестованных, и когда к нему явился Барташевский с требованием выдачи членов Учредительного Собрания, то он назвал ему тех, кто по прежней тюремной картотеке и проходил таковыми по аресту в Уфе.
Между тем эта версия относительно ошибки Хлыбова также выглядит несколько сомнительно с учетом того, что он, по его свидетельству, лично записывал все данные прибывающих в тюрьму и явно не мог ошибиться дважды — с фон Мекком и Лиссау. Как вариант — будучи представителем Поволжья, где и действовал ранее КОМУЧ, по сути, занимая одну из самых крупных должностей по управлению тюремным ведомством при местном аналоге Министерства юстиции, он не мог не знать состав данной организации и наиболее видных его руководителей, и в таком случае он пошел на сознательный подлог, чтобы их выгородить, который одновременно стоил жизни невиновным и непричастным к «эсеровской» работе людям. Во всяком случае, его «ошибка» в отношении семи из восьми выданных Барташевскому лиц выглядит очень странно и вряд ли может объясняться даже шоковым состоянием самого Хлыбова от всего происходящего. Также до конца невыясненным остаются обстоятельства гибели в указанный срок депутата Учредительного Собрания Кирилла Почекуева. Как бы там ни было, подчиненные Колчака, силой забравшие его из Уфы и доставившие его в Омск, где он и погиб, будучи их арестантом, пусть и выпущенным силой из тюрьмы, несут за это непосредственную ответственность.
Примечательно, что своими отказами признать ответственность за произошедшее старшие командиры подставили под нее рядовых исполнителей — Барташевского и Черченко.
Кроме Красильникова, которому напрямую подчинялся Барташевский, умершего в мучениях в конце декабря 1919 г. от тифа в Иркутске, практически до каждого из них большевики впоследствии смогли дотянуться. Так, Брже-зовского убили в сентябре 1919 г. восставшие колчаковские солдаты. 7 февраля 1920 г. был расстрелян Колчак, который, кстати, в своих протоколах допросов Политцентром признал, что исполнители ликвидации прикрываются его именем. Спустя всего четыре месяца та же судьба постигла уже бывшего командующего войсками Омского военного округа генерал-майора А.Ф. Мат-ковского, которому непосредственно подчинялись исполнители убийств. Вероятно, в своих показаниях советским следователям, до сих пор неизвестных, он раскрывает тайну данного события.
прочие «колчаковские» жертвы учредительного собрания
Впрочем, убитые 23 декабря 1918 г. были не последними жертвами среди членов Учредительного Собрания. Всего же на территории, подконтрольной Колчаку, погибли как минимум 10 членов Учредительного Собрания (не считая более 10 других учредиловцев, погибших от рук других представителей контрреволюционного лагеря), часть из которых не выступала явно против него, но большинство из этих жертв все же боролись против его диктатуры и подчинявшихся ему представителей военных властей, включая атаманов.
Например, после Сургучева 8 февраля и 18 апреля 1919 г. были расстреляны члены Учредительного Собрания большевики Арнольд Нейбут (член ВЦИК 3-го и 4-го созывов) и Александр Масленников (член большевистского Временного революционного комитета и Самарского комитета большевиков), возглавлявшие большевистское подполье в Омске и стоявшие за организацией восстаний в нем 22 декабря 1918 г. и 1 февраля 1919 г. Далее от рук колчаковцев погиб депутат Учредительного Собрания левый эсер Алексей Феофилактов, являвшийся членом Наркомата земледелия СНК, членом ВЦИК 3-го и 4-го созывов и одним из разработчиков Декрета о социализации земли, схваченный контрразведкой и расстрелянный в 1919 г.84
А в момент восстания Политцентра в окрестностях Иркутска колчаков-скими офицерами в начале января 1920 г. после истязаний в контрразведке были брошены под винты парохода на Байкале депутаты Учредительного Собрания Борис Марков (активный участник свержения Советской власти в Омске в 1918 г., член Западно-Сибирского комиссариата, представитель КО-МУЧ в Сибири) и Павел Михайлов (организатор свержения власти большевиков в Томске и Ново-Николаевске, товарищ министра внутренних дел Вре-
менного Сибирского правительства), лидеры эсеровской партии в Сибири (руководители независимого Сибирского союза эсеров и Сибирской Областной Думы). Они были задержаны контрразведчиками перед самым началом вооруженного восстания в Черемхово, которое в начале января 1920 г. привело к окончательному краху колчаковского правительства.
Как минимум трое учредиловцев погибли от рук подручных атамана Семенова. Одним погибшим от рук семеновцев в мае 1919 г. стал член Учредительного Собрания от большевиков, один из организаторов партизанского движения в Сибири, глава Прибайкальского подпольного комитета, член Сибирского областного подпольного комитета РКП (б), готовившего восстание в Чите и Забайкалье, Александр Вагжанов. У большевиков он занимал различные руководящие должности, в том числе являлся председателем Тверского Совета и членом ВЦИК первого состава.
В августе 1919 г. на печально знаменитой как место массовых казней неугодных белогвардейцам лиц станции Макковеево в Забайкалье был убит семеновцами представитель Учредительного Собрания от меньшевиков-интернационалистов и большевиков, член Исполкома Иркутского Совета Николай Гаврилов85.
Также по личному распоряжению атамана Г.М. Семенова в конце 1919 г. (по другим данным, в начале 1920 г.) был убит член Учредительного Собрания, бурят по национальности, эсер Михаил Богданов. Он являлся сторонником бурятской автономии, занимал в 1917 г. пост иркутского областного комиссара при Временном правительстве, а также по март 1918 г. был председателем Бурнацкома (Центральный национальный комитет бурят-монголов Восточной Сибири)86. В 1918-1919 гг. находился в подполье. По данным бурятских историков, «в годы гражданской войны Михаил Николаевич [Богданов] вышел из состава Бурнацкома, но продолжал активно участвовать в общественно-политической жизни. Он пытался избежать участия бурят в войне между красными и белыми, активно противодействуя атаману Г.М. Семенову»87.
Особенно болезненно последним воспринимались попытки Богданова противодействовать оказачиванию бурят. Видимо, с этой целью в конце 1919 г. он «приехал в Читу, где был приглашен в штаб Семенова. После этого больше его никто не видел. Зная о его популярности, семеновцы скрывали факт гибели М.Н. Богданова. Поэтому неизвестна точная дата его смерти: 1919 г. или 1920 г.»88.
Заметим, что преследование членов КОМУЧ и Учредительного Собрания и в том числе декабрьская расправа 1918 г. в Омске не только способствовали развороту представителей «социалистического лагеря контрреволюции» против белогвардейцев, но и нанесли непоправимый урон имиджу Колчака за рубежом, поскольку легитимными представителями власти в России по «демократическим канонам» считались не омские переворотчики, а избранные российским населением «учредиловцы».
В любом случае, необходимо указать, что изложенная картина преследований при Колчаке членов Учредительного Собрания не является полной.
Дальнейшее выявление данных эпизодов позволило бы раскрыть еще крайне недостаточно освещенную тему белого террора и внести заметную лепту в изучение последнего.
1 Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 341. Оп. 1. Д. 64. Л. 5-6.
2 Там же.
3 Там же. Л. 13.
4 Там же. Л. 6.
5 ГАРФ. Ф. 3908. Оп. 1. Д. 38. Л. 44.
6 ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 65. Л. 32-37.
7 Там же.
8 ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 65. Л. 10.
9 Там же. Д. 66. Л. 70-73, 75-75 об.
10 Почекуев Кирилл Тихонович // Хронос. 1864-1918. Библиографический указатель. URL: http:// www.hrono.ru/biograf/bio_p/pochekuev.php (дата обращения: 22.08.2017).
11 Николаев С.Н. Конец КОМУЧа. Свидетельские показания // Современные записки (Париж). 1936. № 45; Буревой К.С. Колчаковщина. М., 1919.
12 ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 66. Л. 73.
13 Там же. Д. 66. Л. 158-159.
14 Там же. Ф. 341. Оп. 1. Д. 66. Л. 15.
15 Там же. Л. 142-145 об. Здесь и далее выделение шрифтом в цитатах источников сделано автором статьи.
16 Там же.
17 Там же. Д. 66. Л. 98-101.
18 Там же. Д. 66. Л. 84.
19 Там же. Ф. 341. Оп. 1. Д. 65. Л. 32-37.
20 Николаев С.Н. Конец КОМУЧа. Свидетельские показания // Современные записки (Париж). 1936. № 45.
21 Там же. Ф. 9431. Оп. 1. Д. 27. Л. 3.
22 Там же. Л.1-2.
23 Там же. Л. 3.
24 Там же. Д. 66. Л. 65.
25 Там же. Д. 65. Л. 193, 194.
26 ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 66. Л. 24, 25.
27 Там же. Ф.341. Оп.1. Д.66. Л.60.
28 Там же. Ф.9431. Оп.1. Д.27. Л.4.
29 Там же. Л. 7-10.
30 ГАРФ. Ф. 9431. Оп. 1. Д. 27. Л. 1-10 об.; Там же. Ф. 341. Оп. 1. Д. 65. Л. 6-9, 11-16.
31 Там же.
32 ГАРФ. Ф. 9431. Оп. 1. Д. 27. Л. 1-16.
33 Там же. Д. 66. Л. 97-98.
34 Там же. Д. 66. Л. 124-125.
35 Там же. Ф. 341. Оп. 1. Д. 65. Л. 10.
36 Там же. Л. 32-37.
37 Там же. Д. 66. Л. 164-168.
38 Там же. Д. 66. Л. 93-94.
39 Там же. Д. 65. Л. 10.
40 Там же. Д. 66. Л. 164-168.
41 Там же.
42 Там же. Д.66. Лл.80-82.
43 Там же. Д.66. Лл.164-168.
44 Там же. Д.65. Лл.32-37.
45 Там же. Ф. 341. Оп. 1. Д. 66. Л. 38-39.
46 Там же.
47 Там же. Л. 52.
48 Там же. Л. 68-70 об.
49 Там же. Л. 164-168.
50 Там же.
51 В своих показаниях комендантский адъютант Черченко опроверг версию о побеге.
52 ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 66. Л.58-59.
53 Там же. Л. 146.
54 Это указание сделано вопреки показаниям Хлыбова.
55 ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 66. Л. 142-145 об.
56 Там же. Л. 93-94.
57 После этого показания Чрезвычайная Следственная Комиссия приняла решение не арестовывать Черченко, а оставить его под надзором начальства на тех же основаниях, что и Барта-шевского / ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 66. Л. 177, 179.
58 ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 66. Л. 177, 179.
59 Там же. Л. 181-183.
60 Там же. Л. 181-183.
61 Там же. Л.109 об.
62 Там же. Л. 130.
63 Там же. Л. 149 об.
64 Там же. Л. 184.
65 Там же. Л. 192-192 об.
66 Там же. Л. 169-170 об.
67 Там же. Л.70.
68 Там же.
69 Там же. Л. 110-110 об.
70 Там же. Л. 110 об.
71 Там же. Л. 13.
72 Там же. Л. 7.
73 Там же. Л. 4-4 об.
74 Документ составлен председателем и членом Чрезвычайной Следственной Комиссии сенатором Висковатовым и генерал-майором Погосским.
75 ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 66. Л. 138-138 об.
76 Там же. Л. 173.
77 Там же. Л. 195-195 об.
78 Документ, подготовленный представителями Политцентра, в частности, К.А. Поповым // Там же. Ф.341. Оп. 1. Д. 65. Л. 42-45 об.
79 Там же. Ф.341. Оп.1. Д.65. Лл.42-45.
80 Из допроса министра труда колчаковского правительства Л.И. Шумиловского: «...Михайлова левые, в том числе эсеровские источники называли если не главным, то одним из основных заказчиков расправы» над представителями Учредительного Собрания и КОМУЧ // ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 49. Л. 4.
81 ГАРФ. Ф. 341. Оп. 1. Д. 65. Л. 32-37.
82 Там же. Ф. 341. Оп. 1. Д. 62. Л. 3-4.
83 Там же. Д.66. Лл.164-168.
84 Протасов Л. Г. Люди Учредительного собрания: портрет в интерьере эпохи. М. РОССПЭН. 2008; Партия социалистов-революционеров. Документы и материалы. Т. 3. Ч. 2. Октябрь 1917 г. — 1925 г. М., 2000.
85 Мартиролог политических каторжан и ссыльнопоселенцев, погибших в Гражданской войне. Биобиблиографический словарь // КиС. 1924. Т. 9.
86 Национальное движение в Бурятии в 1917-1919 гг. Документы и материалы. Улан-Удэ, 1994.
87 Жизнь, отданная народу // Новая Бурятия. 27.05.2013.
88 Там же.
БАЛМАСОВ СЕРГЕЙ СТАНИСЛАВОВИЧ — историк, автор книги «Русский штык на чужой войне» (М.: Пятый Рим, 2017) (sbalmasov@gmail.com). Россия.
