CC BY
80
13. Маковский С. Тиволи // Ковчег ... С. 211.
14. О мотивах и образах Данте в русской классической литературе см. подробнее: Асоян А. А. Данте и русская литература. Свердловск: Изд-во Урал. ун-та, 1989; Силард А, Барта П. Дантов код русского символизма. Studia Slavica Hungarica 35 (1989). С. 61-95.
15. «Мы жили тогда на планете другой.». Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990: в 4 кн. М.: Моск. рабочий, 1997. Кн. 4. С. 208. Далее, где это специально не оговаривается, тексты стихотворений приводятся по этому изданию с указанием в скобках тома и номера страницы.
16. В. А. Сумбатов (1893-1977) в эмиграции жил в Италии и работал художником в Ватикане, великолепно знал итальянское искусство и посвятил ему много стихотворений.
17. Цветаева М. Собр. соч.: в 7 т. Т. 2. М.: Эл-лис Лак. С. 202.
18. Поплавский Б. Сочинения. СПб.: Летний сад. 1999. С. 41. В цитатах сохранены авторские орфография и пунктуация.
19. Абади Даниэль. Ясность Шаршуна // Серж Шаршун / Альманах. Вып. 143. СПб.: Palace Editions, 2006. С. 14-15.
20. Поплавский Б. Указ. соч. С. 82.
21. Нидерландский живописец эпохи Возрождения Иеронимус Босх Ван Акен. Электронная энциклопедия искусств. URL: http://hieronim.ru. См. также одну из наиболее обстоятельных работ, посвященных интерпретации аллегорий Босха: Chailey J. Jerome Bosch еt ses symboks // Bruxells, Fcademy Royale de Belgique, 1978.
22. Петрарка Франческо. Избр. М.: Наука, 1974. С. 70-71; 79-80.
23. Поплавский Б. Указ. соч. С. 69.
24. Там же.
25. Там же. С. 147.
26. Поплавский Б. Цит. соч. С. 129-130.
УДК 398; 801.8
Н. И. Ефимова, Т. А. Золотова
БАЗОВЫЕ ЦЕННОСТИ В МОЛОДЕЖНОЙ КУЛЬТУРЕ (НА МАТЕРИАЛЕ СУБКУЛЬТУРНОГО ФОЛЬКЛОРА)
В статье осуществляется попытка показать особенности функционирования базовых ценностей, главным образом литературы и искусства, в вербальном творчестве ряда молодежных субкультур.
In the article an attempt is made to show the way basic values function in texts created within a number of subcultures. Literature and art are regarded as basic values.
Ключевые слова: базовые ценности, молодежные субкультуры, вербальное творчество, традиционная (фольклорная) культура, «обращение», пародирование.
Keywords: basic values, youth subcultures, verbal creation, traditional (folklore) culture, conversion, parody.
© Ефимова Н. И., Золотова Т. А., 2013
Известный поэт, эссеист, критик А. Г. Машев-ский в одном из своих интервью на вопрос о том, какое содержание он вкладывает в понятие «базовые ценности» общества, ответил следующее: такого рода ценности «не могут никаким образом быть "пойманы", переведены в имманентную форму, т. е. предъявлены, записаны, зафиксированы на века. Они могут быть только явлены - в то мгновение, когда ты сам совершаешь этический поступок. Кто-то пришел на помощь ближнему, или написал шедевр, или влюбился - то есть осуществил прорыв к целостности бытия» [1]. Именно «в этот момент "ценностей незыблемая скала" выступает из тьмы неизвестного. ...Вера в Истину, тяга к Добру и стремление к Красоте. Вот это и есть три кита, на которых держатся базовые ценности человека» [2]. Среди наиболее выраженных попыток сформулировать их он все же назвал христианские заповеди и так называемый моральный кодекс строителя коммунизма.
Что касается современной социологии, то в ней понятие «базовые ценности» является одним из основных, используется очень часто и характеризует ориентации людей в труде, политике, быту и т. д. [3] Принято считать, что базовые ценности «отображают фундаментальные общественные потребности, сменяющие друг друга в социально-историческом времени и пространстве» [4]. По мнению отдельных социологов, «базовые ценности и их попеременное доминирование соответствуют основным социальным сословиям и попеременному доминированию в обществе этих сословий»: так, категория Истины присуща духовной аристократии и в целом религиозным эпохам; Красоты - светской аристократии и героическим эпохам; Справедливости -"третьему сословию" и буржуазным эпохам; Изобилия - люмпенизированным и маргинальным слоям и пролетарским эпохам [5].
В свою очередь к базовым ценностям современности, например, относят «здоровый образ жизни, основанный не на господстве над природой, а на единстве, партнерстве, сотрудничестве, гармонии с ней; новое "качество жизни", включающее в себя изменение характера труда и его смысла, иное распределение интересов между трудом и досугом - новую культуру досуга и т. д.; гуманистическую культуру общения между людьми, в которой другой человек - не средство достижения утилитарных целей, а цель, самоцель, стимулирующая личный интерес; наконец, наиболее важная среди названных - возрастающая потребность в самореализации личности, в творчестве, в развитии способностей, в духовном обогащении и т. п.» [6]. Понятие «базовых национальных ценностей», составляющих современный воспитательный идеал, введено и в образователь-
ную практику [7]. В специальном разделе, посвященном их формулированию, отмечено, что они являются «производными от национальной жизни России во всей ее исторической и культурной полноте и этническом многообразии» [8]. Соответственно, к базовым ценностям российского национального идеала отнесены патриотизм, социальная солидарность, гражданственность, семья, труд и творчество, наука, традиционные российские религии, искусство и литература, природа, человечество.
В настоящей статье предпринимается попытка показать, как некоторые из них, и прежде всего искусство и литература, реализуются в практике художественного (вербального) творчества отдельных молодежных сообществ.
Под молодежными субкультурами сегодня понимают частичные подсистемы внутри системы официальной культуры, определяющие стиль жизни, ценностную иерархию и менталитет ее носителей. Эзотеризм, эскапизм, урбанизм - в свою очередь «те три кита», на которых зиждется их своеобразное социальное и культурное основание. В статье речь идет о творчестве тех сообществ, которые сознательно ориентированы на литературный источник (культовую книгу).
Необходимо отметить, что авторы знаковых субкультурных текстов не отличаются стремлением к созданию оригинального продукта и в качестве своеобразных базовых ориентиров используют как фольклорные, так и хорошо известные литературные модели (жанры, образы, формулы стиля), при этом часто прибегают к их «обращению» (наделению популярной формы противоположным смыслом) и пародированию.
В первую очередь обращают на себя внимание разнообразные типы связей вербального творчества молодежных сообществ с традиционной (фольклорной) культурой. При этом характер этих взаимодействий напрямую соотнесен с особенностями так называемого генератора субкультуры - типом произведения и личностью творца. В том случае, если вербальное творчество ориентировано на англосаксонский мир (произведения Толкиена, Роулинг, Пратчетта и др.), оно соотносится с фольклорными кодами посредством текста оригинала (источника). Другими словами, фанаты Толкиена, Роулинг, Пратчетта и др. ориентированы не на какую-то определенную традиционную (фольклорную) культуру, а на тот ее субстрат, который предложен автором культового произведения. В таком случае фольклорные универсалии, используемые авторами текстов, могут сохранять свою традиционную природу, а могут и претерпевать различного рода трансформации. Особое место среди них и занимают так называемые «обращения». Покажем это на примере популярного в фольклоре и литера-
туре англосаксонского мира мотива змее/драко-ноборчества. В фольклористике уже достаточно давно обозначены как возможности развертывания данного мотива, так и его составляющие [9]. При этом определенными качествами должен обладать как герой (чудесное рождение, необыкновенное младенчество, обязательное наличие/ добывание чудесного меча, богатырского коня, совершение первого подвига в юном возрасте и др.), так и его противник (многоголовость, связь с огнем и водой, обитание в горах и др.). Особенное значение приобретает мотив «изначального противника». И герой, и змей/дракон обычно знают, с кем и когда им придется столкнуться в решающем поединке.
Наиболее интересны в этом плане толкинис-тские сказки о драконах [10]. При этом в центре внимания оказывается именно дракон. Повествование идет от лица этого персонажа: «Я медленно, тяжелым шагом, подошел к выходу...», «Я вышел из пещеры. Тихо, без эффектной поступи и звуков»; «Я выглянул из пещеры.» и т. п. Сказки толкинистов в отдельных случаях сохраняют и представление о драконах как величественном, хотя и вымирающем виде: «Дракон был пережитком прошлого, диковиной, фамильной гордостью вроде привидений или древних знамен, висящих под потолком» («Третья сказка»); «Дурная репутация была у драконов. И вспыльчивы, и коварны. .А еще знают секреты старой магии, той самой, что помогла когда-то предкам лорда Нерриса возвыситься над окружающими и привести свой народ к процветанию. .Говорят, что и замок нынешний когда-то принадлежал дракону». Они еще опасны: «Дракон оказался на удивление быстр - удары расшвыривали солдат, достать его оказалось непросто.» (Третья сказка»); «Дракон взревел, хлестнул по земле хвостом» («Драконья жизнь»). Традиционным их функции: «Ты разоряешь стада селян? Ты крадешь женщин?» («Первая сказка»). Есть упоминания и о драконах как хранителях огромных богатств/кладов.
Выразительна в сказках толкинистов и атрибутика драконов: «Огромное, крылатое, огнедышащее чудовище. Радужный блеск развернутых крыльев, алмазное сверкание чешуи.» («Сказка о крылатом чудовище»). В то же время подобные описания внешнего облика нужны создателям текстов лишь для того, чтобы тут же такого рода представления о драконах и развенчать. Один из рыцарей по просьбе самого дракона дает следующее его описание: «Размером ты где-то с очень большую собаку. Наверное, будешь и с осла. Цвета по большей части серого, кое-где черного и бурого. Ты доволен»?» («Сказка о крылатом чудовище»). И далее следует мотивировка контраста: дракон, каким его видят люди, и дракон,
каков он есть на самом деле. Оказывается, драконы обладают умением «казаться страшнее и больше, чем они есть, - умением, которое помогло им выжить среди людей» («Сказка о крылатом чудовище»). Вот так, впрочем, довольно оригинально, объясняется в толкинистском сообществе существование в британской традиции двух видов драконов!
В центре внимания - ситуация поединка. При этом из всех составляющих подробно разрабатываются мотивы «изначального противника» и «словесной перебранки».
Первый их них доводится до полного тождества персонажей - дракон и есть рыцарь, и наоборот. Так, в «Третьей сказке» лорд Неррис, победитель дракона, после поединка совершенно неожиданно для себя приобретает его атрибутику: «Он медленно перевернулся, подобрал крылья, хвост, закрыл глаза и заснул». Эту грандиозную картину превращения человека в дракона с ужасом наблюдает его слуга: вот еще лорд Неррис лег на пол в середине зала, бережно опустив на пол больную голову; однако уже через несколько секунд появившиеся служанки, «вереща и повизгивая», начинают чистить его гребень; маленькая племянница бегает вокруг, «размахивая хвостиком и поблескивая острыми зубками». Трагическое величие подобного превращения полностью снимается в «Четвертой сказке» этого же автора: дракон просто пугает рыцаря тем, что тот, убив его, сам превратится в дракона. Выразителен монолог дракона-обманщика: «Тогда позволь рассказать мне горькую историю, и ты поймешь, что, убив меня, принесешь долгожданный покой в мою душу».
Словесная перебранка перед поединком тоже нужна дракону для того, чтобы оттянуть поединок или избежать его. При этом в сообществе изобретены многочисленные мотивировки нежелания дракона участвовать в сражении: у него просто нет настроения («в самый неподходящий момент раздается чей-то вопль, и настроение - ах, какое настроение! — улетучивается безвозвратно!»); ему смертельно надоели поединки («все как обычно - у входа в ущелье стоит какой-то болван в железной одежке и орет»); он очень стар и у него просто нет сил («он был жалок - осколок некогда могучего племени, одинокий и слабый»); он хочет заработать («золото нужно и много»); он боится («дракон сидел напротив него на своем камне, сидел неподвижно, и, не мигая, смотрел на рыцаря, но кончик чешуйчатого хвоста его постоянно подергивался из стороны в сторону»), он жалеет мальчишку/старика («вот так и врачуем убивающих нас») и т. п.
Что касается мотива «словесной перебранки», то в традиционном фольклоре он, как правило,
сводится к оскорблениям героя змеем/драконом; герой же никогда не теряет чувства собственного достоинства, его реплики свидетельствуют об уверенности в своих силах и несомненной победе над чудовищем.
В сказках толкинистов персонажи как бы меняются местами. Вызов на поединок всегда исходит от рыцарей, при этом он оформлен уже своего рода традиционной формулой: «Выходи, чудовище!» Поскольку дракон обычно уклоняется от поединка, изумляя этим змееборца/дра-коноборца, последний приступает к перечислению его преступлений: «Ты разоряешь стада селян? Ты крадешь женщин?» Дракон испытующе замечает: «Ну и что?» Рыцарь сначала угрожает: «Ну так я убью тебя за это!» Но так как дракон полностью игнорирует угрозы, герой пытается усовестить противника, пробудить в нем боевой пыл: «Дракон, а разве ты не должен выползти мне навстречу для честного боя?» Данная часть диалога является общей практически для всех змееборческих/драконоборческих сказок толки-нистов, она приобрела в сообществе вид своеобразного клише. Далее в каждом отдельном сюжете диалог развивается, обрастает новыми подробностями в зависимости от того, какие цели преследует, и, что любопытно, не герой, а именно дракон.
Оказывается, что драконы разрушают города, чтобы создать в данной части страны атмосферу политической нестабильности («Чем хуже обстановка в стране, тем лучше живется драконам»), добыть славу («Теперь дракон мог пару лет почивать на лаврах, слушая, как драконьи менестрели поют славу его силе и доблести»), крадут женщин, потому, что они вкусно готовят («Да, визжат. Да, невыносимы. Но как вкусно они готовят») либо умело ведут драконье хозяйство («А давай я буду вести за тебя записи. Я читать-писать умею и арифметику знаю!») («Третья сказка»). Любопытно, что в ряде случаев, и это весьма популярный мотив в сказках толки-нистов, драконы и рыцари заранее договариваются о том, какую из знатных девиц похитить и сколько это будет стоить рыцарю. При этом драконы нередко ошибаются («Рэдоба, чешуйчатая твоя башка!!! "Д", а не "Т"»), что и придает повествованиям известную занимательность. В рамках словесной перебранки мы узнаем и о новых относительно классического змееборчества функциях драконов. Так, оказывается, прибыльно служить домашним драконом у Черного Властелина («Но я принципиальный, не захотел Злу служить»), либо захватить город («в город какой полететь, над ним властвовать. И покормят, и когти на лапах подровняют.»).
Собственно столкновение особого интереса не представляет. Только в одном сюжете нам встре-
тилось довольно подробное его описание. И оно действительно исполнено напряжения. «Неррис бросился на дракона. Ударил, отпрыгнул... попытался отпрыгнуть, но дракон оказался быстрее, успев ударить по ногам и опрокинуть лорда. Добить лорда дракону не дали солдаты - навалились с боков, кто-то кинул здоровенный камень. Дракон оказался на удивление быстр -удары расшвыривали солдат, достать его оказалось непросто - старый, больной, дряхлый - но вот свалились уже два солдата, три. Неррис подхватил булаву и ударил - попал, еще - дракон парировал удар и толкнул на Нерриса одного из солдат, а сам попытался убежать в пещеру. Его остановил удар камня, угодившего в голову. На минуту все скрылось в пыли, криках, мелькании мечей.» («Третья сказка»). Однако поединок совершенно не имел смысла, так как девочка не была похищена драконом, она просто заблудилась. И читателю до боли жаль дракона. Это он, старый («морда вся в белесом мхе»), больной («некогда блестящая броня его теперь была покрыта коричневыми разводами, порой его пошатывало») стоял так, будто он «пришел требовать от Нерриса что-то, а не наоборот, а брошенный на лорда небрежный взгляд словно приморозил того к месту - легендарный взгляд дракона».
В других повествованиях дракон расправляется с рыцарем, заранее устроив ловушку («Я дернул за веревку, и камень с быка весом свалился прямо на героя»), либо погибает сам, надышавшись испарениями табачных растений («В горле дракона запершило, глаза заслезились. Он инстинктивно взмахнул крыльями, закружился, но слезы заливали его чешуйчатую морду, а горло жгло так, словно дракон сожрал целую копну крапивы. Крылья ящера надломились, и он с размаху рухнул вниз.»). Есть, правда, немногочисленная группа сказок, где дракон оказывает помощь пришедшим убивать его мальчику, а потом, случай почти анекдотический, этому же мальчику, но уже в преклонном возрасте («Старик вложил меч в ножны. Волоча щит по земле, он побрел прочь. Внезапно оглянулся. На мгновение глаза его стали глазами мальчишки. Он смотрел на меня пристально, словно вспоминая. Потом махнул, прощаясь, рукой и. ушел. Теперь - навсегда»).
Любопытно, что читатель толкинистских сказок почти всегда на стороне драконов. И это не случайно. За небольшим исключением рыцари совершенно лишены героических черт и обычно присущего этому сословию благородства («болваны в железной одежке»). Если и встречаются среди них «юные, смелые и прекрасные», то это лишь с виду, на деле все они честолюбивые и корыстные. Симпатию нашу и, очевидно, читате-
лей вызвал лишь один из них, что пришел совершать не подвиг, а спасать действительно любимую женщину («А я к совершению подвигов не рвусь. Мне просто нужна девушка, которую ты утащил») («Сказка о крылатом чудовище»). Вызывает сочувствие и малолетний герой (потом Старый Лорд), отважный и доверчивый, по мнению, дракона, настоящий Воин.
И еще один важный момент: драконы в сообществе антропоморфны не только внешне, причем в деталях («у них даже приятный басок»), они полностью очеловечены. Им действительно доступен весь спектр человеческих эмоций и переживаний: от ненависти к теплокровным, чрезмерного властолюбия и честолюбия, позы - до сострадания и милосердия, а также стыда, неуверенности и смущения («дракон вдруг покраснел - заалелась каждая чешуйка») и т. п.
Таким образом, в толкинистских сказках о драконах наблюдается наполнение известной схемы новым (с элементами пародирования готовых фольклорных образцов) содержанием: 1) выдвижение на первый план образа дракона, 2) наделение его целым рядом положительных качеств; и на этой основе - полная дегероизация драко-ноборца и в целом поединка.
В свою очередь изучение таких «обращений» позволяет установить, как то или иное сообщество интерпретирует общий культурный код, склонно ли оно к восстановлению или разрушению традиций «исходной» культуры. Представляется, что по отношению к последней поклонники культовых книг относятся все-таки лояльно и склонны сохранять ценности извне: так, например, уже в сообществе «Поттер» большей популярностью и уважением пользуются фанфи-ки-продолжения, в которых традиции текста Роулинг поддерживаются, тогда как пародийные произведения, хотя и вызывают любопытство, но расцениваются как побочный продукт. В то же время в сообществах к соотношению в рамках культовых книг собственно национальной традиции, кодов других культур и характеру их интерпретации относятся по-разному. Толкинисты, например, в отличие от поттеристов, «работают» не только с текстом канона (Дж. Р. Толкин), но и с традицией британского фольклора в целом, обнаруживая в ряде случаев и завидное ее знание, и способности к интерпретации.
Поскольку материалом для анализа в основном послужили образцы творчества русскоязычных фандомов, говорить о следовании исключительно английской фольклорной традиции было бы неправомерно. Обращения к ней также опосредованы каноном, и это характерно даже для произведений, написанных англоязычными авторами (в российском сообществе весьма популярны переводные тексты, например, в фандоме
«Поттер» «Draco Sinister», «Методы рационального мышления» и др.). Тем не менее можно сделать некоторые предположения и относительно использования в текстах национальных традиций. В русскоязычных текстах они представлены по преимуществу на уровне отдельных мотивов (например, герои ремейков поттеристов значительно чаще, чем это требует канон, отправляются в «запретный» лес), персонажей («характер» дракона в толкинистских сказках несколько «русифицирован») и способов борьбы с антагонистом (использование хитрости). Однако в большинстве случаев фанаты (как отечественные, так и иностранные) предпочитают, если можно так выразиться, мифологическую эклектику, смело воссоздавая на страницах одного и того же произведения «фольклорных» и «мифологических» персонажей с чертами внешности/характера, заимствованными из разных культур. Особенно ярко данное явление представлено в сообществе геймеров. Разработчиков компьютерных игр не только не смущает, но даже по-своему вдохновляет тот факт, что используемые ими сказочные реалии принадлежат к разным эпохам и культурам, являются актами творчества и коллектива, и отдельного человека. К настоящему моменту некоторые из них уже действительно в совершенстве овладели принципом инволюции, или свертывания культурного текста, превращения его в микроформу, микромодель.
В текстах сообществ достаточно часто встречается и прямая ориентация на фольклорные образцы, это один из апробированных подходов к созданию нового текста, в том числе и на уровне пародий. Субкультурные авторы предпочитают придерживаться традиций хорошо известных и узнаваемых в отечественной и мировой культуре жанров фольклора (сказки, легенды, страшных историй, анекдота, баллады). При этом в качестве основы используются наиболее очевидные «приметы» данных жанров (модели структуры и традиционные формулы).
Вербальное творчество молодежных сообществ на уровне нарративов зафиксировало и факт обращения представителей молодежных сообществ к так называемым обрядовым практикам, в первую очередь посвятительным обрядам.
Близок к фольклорному и собственно технологический аспект молодежной культуры. Так, с известной осторожностью, но все же необходимо говорить о своеобразии проявления в про-
цессе создания и функционирования произведений молодежной культуры признаков классического фольклора: традиционности,устности, безличности, вариативности, синкретизма, полифункциональности и некоторых других. При этом значимость отдельного признака классического фольклора с разной степенью интенсивности заявляет о себе в той или иной конкретной молодежной субкультуре.
Итак, в молодежной культуре используются традиционные, в частности, и восходящие к фольклору базовые ценности. При этом в том случае, если они заимствуются через канон (культовую книгу), к ним сохраняется уважительное отношение. Самой популярной формой использования классического фольклорного наследия является «обращение» или наполнение актуальной формы противоположным содержанием. Как правило, субкультурные авторы не отдают предпочтения той или иной национальной традиции, прибегая к так называемой «мифологической эклектике». В процессе создания текстов опираются на хорошо известные и узнаваемые фольклорные жанры и стилевые формы.
Примечания
1. Елагина Е. Базовые ценности в процессе эволюции и деволюции. Интервью с Алексеем Машев-ским // Сибирские огни. 2008. № 12. URL: http:// magazines.russ.ru/sib/2008/12/ma13-pr.html (дата обращения: 25.01.2013).
2. Там же.
3. Тощенко Ж. Т. Ценности как основная категория социологии культуры // Социология. М., 2001. URL: http://yourlib.net/content/view/5350/64/ (дата обращения: 25.01.2013).
4. Щекин Г. В. Социальная теория и кадровая политика. Киев, 2000. URL: http://psyera.ru/5169/ bazovye-cennosti-obshchestva (дата обращения: 28.01.2013).
5. Там же.
6. Тощенко Ж. Т. Указ. соч.
7. ДанилюкА.Я, Кондаков А. М., ТишковВ.А. Концепция духовно-нравственного развития и воспитания личности гражданина России. М., 2009. С. 18-19.
8. Там же.
9. Золотова Т. А. Змееборчество в русской сказке и былине: автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1983.
10. Здесь и далее примеры приводятся по: Сказки о драконах // Тол-Эрессеа. Электронная библиотека. URL: http://eressea.ru/ambar/litera/litera55.shtml (дата обращения: 1.12.2012).
