CC BY
36
Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2012. № 3
ТРАДИЦИИ В КУЛЬТУРЕ
М.М. Раевская
БАЗОВЫЕ СИМВОЛЫ НАЦИОНАЛЬНОГО
САМООПРЕДЕЛЕНИЯ В ИСПАНСКОМ ЯЗЫКЕ
(исторический ракурс)
Национальная идея любого народа отражена прежде всего в языковых символах, которые теснейшим образом связаны с историей его бытования. Пиренейские этнические сообщества проделали тот же путь, что и все нации, — от осознания своей родовой, общинной, языковой, религиозной принадлежности к пониманию общей исторической и политической судьбы в рамках государства Испания.
Ключевые слова: нация, идентичность, самоопределение, национальная идея, испанская ментальность.
The National Idea of any people is especially reflected in the linguistic symbols, which are intimately connected with the history of its existence. Pyrenees ethnic communities have done the same way that all nations — from awareness of its community, language, religion, membership to a common understanding of the historical and political destiny of Spain within the state.
Key words: nation, identity, self-determination, national idea, the Spanish mentality.
Постижение национальной идеи любого народа должно начинаться с изучения языковых символов его национальной идентичности, которые теснейшим образом связаны с историей его бытования.
Исследование таких универсально-базовых понятий испанской ментальности, как gente, pueblo, patria, nación, nacionalidad, tierra, país (люди, народ, родина, нация, национальность, земля, страна) в этнолингвистическом аспекте обнаруживает весьма интересную картину. На ранних этапах своего развития иберийская общность (будем условно называть это так), изначально созданная как полиэтническое образование, имела весьма специфическую структуру: территорию Гесперии населяли иберы, кельты, вестготы и другие народности. Она представляла собой пестрый конгломерат, состоящий из самых разных этнических групп, никак не связанных об-
Раевская Марина Михайловна — докт. филол. наук, доц., зав. кафедрой испанского языка факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М.В. Ломоносова; тел.: 8-926-233-41-12, e-mail: [email protected]
щегосударственными интересами, и более того, не имевших единого языка. Таким образом, языковая ситуация на их территориях тоже была весьма специфической: каждая из этих этнических групп выполняла ценностно-ориентационную и защитную функции, имевшие значение и силу только на конкретной территории проживания этой группы.
Испанская историография не располагает достаточным количеством письменных памятников дороманского периода, поэтому судить о типе национального менталитета этнического сообщества того времени практически невозможно. Однако вполне определенно можно сказать о том, что в то время целостного представления о народе еще не было. На ранних этапах своей эволюции члены любого языкового коллектива, вероятно, осознавали себя в соответствии с едиными бытовыми ритуалами и традициями и предпочитали архаичные праформы собственного именования, восходящие скорее всего к имени вождя/владельца или же наименованию какого-либо географического объекта (гидронима или оронима). Согласно гипотезе, название íberos — "иберы" происходит от, возможно, бытовавшей в древнейшие времена формы "IBER", дошедшей до нас в виде топонима Эбро, являющегося современным названием реки. Как полагает испанский исследователь Берланга, форма "IBER" включает в себя начальный элемент "I" и топоос-нову "BER", представленную в многочисленных топонимах на территории современной Испании, обозначающих гидронимы: Bero, Beiro, Fontibero, Iturbero, Uberoaga и т.п. Еще два примера подобного самоназвания приводит Г.С. Сударь: этническая группа кель-тиберов, также расселявшихся по берегам Эбро, известна ученым под названием berones (вероны). Другое этническое самоназвание vascones/vacceos, считающееся кельтским наименованием одного из иберийских племен, имеет топооснову BAS, которая перекликается с корневой основой bas- в современном баскском языке со значением "лес, чаща, дикий"1.
Более подробно проследить становление лингвокультурных стереотипов, чтобы иметь представление о процессах, характерных для испанского этнолингвокультурного сознания, можно лишь в более поздний период, когда появились сохранившиеся до наших дней литературные памятники. Первое дошедшее до нас самоназвание жителей Пиренейского полуострова восходит к периоду романизации: оно отражено в топонимах, зафиксировавших отделенные друг от друга поселения romanos и godos в их различных деривационных разновидностях (La Romana, Romanos, Romanones,
1 См.: Сударь Г.С. Топонимия Испании как объект лингвокультурологического исследования: Дисс. ... канд. филол. наук. М., 2004. С. 33.
Romaneos и т.п.). Само существование слова romanos говорит о многом: данная этническая группа идентифицировала себя по признаку языковой общности, обозначив таким образом свое отдельное проживание на землях, уже имевших географическое название Hispannia (термин España появится гораздо позже, когда произойдет групповая этническая идентификация в рамках имени, данного завоевателями). Таким образом, в историческом плане название территории не сразу обозначило именование этноса.
Сначала этнообразующей характеристикой стал язык, ибо в то время различия в языке оказывались самым существенным признаком данного народа на данной территории. Вышеприведенные названия свидетельствуют о том, что это пока еще простые обозначения множества людей, говорящих на наречии романсе. У них еще нет государства, которое бы объединило в единое целое все расходящиеся в стороны этнические и соответствующие им языковые ответвления.
Сравнение двух исходных испанских понятий gente и pueblo свидетельствует о вполне конкретном предпочтении испанского лингвокультурного сознания в определении родственных связей. Употребление слова gente, происходящего от слова род, свидетельствует о том, что родо-племенные связи перестали ощущаться как главные; на первое место в испанском сознании выходит не столько принадлежность к роду-племени, сколько универсальное обозначение происхождения. Понятие pueblo стало исходной позицией общности в пространстве, т.е. близости по территории, а не по роду.
Слово país — "определенный, имеющий свои пределы край, населенный людьми", не имеет столь конкретного содержания, как слово tierra, в нем соединены понятия территории и ее населения. Интересно, что в словаре М. Молинер приводятся следующие синонимы этого слова: comarca, región, territorio, terruño, tierra, estado, nación, patria, patria chica. По словам автора словаря, термин país, в отличие от слова tierra, имеет более глубокую социальную окрашенность и является промежуточным вариантом на пути к осмыслению своей национальной общности.
В Средние века для испанского этнолингвокультурного сознания (которое мы называем так условно) характерно трехчленное представление об окружающем мире: явственно ощущалась противоположность территорий (страны и земли) с их населением (области и языки) и политической властью (королевства, тайфы).
История слов patria и tierra имеет свою (по-видимому, общероманскую) специфику по причине наследования уже известных в латыни понятий patria и patria communis. Великий испанский историограф Р. Менендес Пидаль указывает на то, что в Средние века более распространенным было слово tierra, соответствовавшее феодаль-
ным отношениям и подразумевавшее более конкретное территориальное происхождение2. Однако к XV в. слово patria уже завоевало свои позиции в испанском языковом сознании и стало обозначать более широкую территориальную общность (что можно увидеть в сонетах Сантильяны). В XVIII в. этот термин уже употребляется в самом широком значении.
Вообще, если рассмотреть сам термин "этническая идентичность", то он предстает как "психологическая категория, которая относится к осознанию своей принадлежности к определенной этнической общности"3. Смысл данного понятия хорошо отражает предложенный русским философом Г. Г. Шпетом термин переживание своего тождества с одной этнической общностью и отделения от других, а осознание своей отделенности от других всегда было присуще романским народам, соседствующим на протяжении всей своей истории с разными иноконфессиональными культурами (кельты, иберы, вестготы, римляне, арабы, иудеи).
В период X—XIV вв. явно просматривается результат второй завоевательной волны, когда кастильский стал языком, по сути навязанным многочисленным испанским королевствам, хотя говорить о кардинальном изменении языкового сознания не приходится, поскольку речь идет о приобретении главенствующей роли одного романского наречия среди других романских же языков. По словам выдающегося испанского историографа М. Менендеса Пе-лайо, общность христианской религии явилась решающим фактором в процессе формирования представления о единых интересах, а следовательно, и о единой судьбе политически разъединенных королевств Пиренейского полуострова в конкретных условиях усиливающегося мусульманского присутствия на территориях последних. В обыденном сознании романских народов, проживавших на полуострове, произошло фактическое отождествление общей религии и народа, который получил название christianos. А ведь об этом писали и русские философы начала XX в. Н.А. Бердяев, И.А. Ильин, Н.С. Трубецкой, утверждавшие, что "национальность складывается в единении людей в их обращении к Богу".
С точки зрения этнологии, несмотря на отдельные лингвистические различия и политические междоусобицы, уже можно говорить о существовании в то время на территории Пиренейского полуострова так называемой постфигуративной культуры, объединяющей различные христианские королевства и имеющей сложившиеся непререкаемые традиции и стабильную картину мира. По мнению Т. Стефаненко, "постфигуративная культура — это такая культура,
2 Menéndez Pidal R. Historia de la lengua española: In 2 vol. Madrid, 2005.
3 Стефаненко Т.Г. Этнопсихология. М., 1999. С. 210.
где каждое изменение протекает настолько медленно и незаметно, что деды, держа на руках новорожденных внуков, не могут представить себе для них никакого иного будущего, отличного от их собственного прошлого. Прошлое взрослых оказывается будущим каждого нового поколения; прожитое ими — это схема будущего для их детей"4.
Однако говорить о становлении единого национального языка, едином национальном самосознании применительно к этому историческому этапу испанского сообщества нельзя, так как не было еще самого чувства национального самосознания (оно появилось гораздо позднее, не раньше XVIII в.). В XVI в. слово Испания (España) хотя и употреблялось со времен Средних веков, но обозначало лишь общность разных королевств Иберийского полуострова без какого-либо политического смысла. Одно из подтверждений тому — слова, с которыми обратился арагонский писатель Диего де Валера в 1481 г. к королеве Изабелле: "Господь дал Вам власть над всеми Испаниями" ("Nuestro Señor vos ha dado la monarchia de todas las Españas"), причем в это понятие он включал и Португалию. И хотя сами Изабелла и Фердинанд постоянно употребляли слово Испания, из-за туманности термина "impresición" официально они никогда не использовали его в названии своих титулов. Тем не менее это топонимическое название применительно к вышеупомянутым историческим личностям уже фигурирует в официальных внешнеполитических документах эпохи, среди которых папская булла 1496 г., Трентский договор 1501 г. и др.
В то же время период XV—XVI вв. является периодом расцвета Испанской империи. Теперь уже испанский язык выполнил ту же миссию, которая когда-то была отведена латинскому языку. О.А. Корнилов высказывает мнение, что «"матрицы" чужого языкового сознания не смогли коренным образом изменить ни характер, ни ментальность, ни темперамент этносов, вынужденно поменявших национальный язык"5. Однако применительно к Южной Америке языковая политика Испанской короны в то время не предусматривала полную замену местных автохтонных наречий (в этой связи было бы интересно посмотреть, какие изменения (если они действительно были) произошли в самом испанском языке в Испании после осознания испанцами своего имперского предназначения). По свидетельству современного историографа, исследователя Испании XV—XVI вв. Г. Камена, слово империя еще сохраняло в начале XVI в. свое унаследованное из латыни первона-
4 Там же.
5 Корнилов О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитете®. М., 2003. С. 126.
чальное значение "poder autónomo" и не имело еще появившейся позднее семантики "dominio" territorial. По его свидетельству, А. Не-бриха, как и другие кастильцы, тоже считал, что Испания не нуждается в каком-либо пустом — vacuo título imperial — имперском титуле, поскольку по сути своей уже была таковой6.
Однако этническая идентичность — это не только осознание своей тождественности с этнической общностью, но и ее оценка, разделяемые этнические чувства. "Достоинство, гордость, обиды, страхи являются важнейшими критериями межэтнического срав-нения"7; все эти чувства опираются на глубокие эмоциональные связи с этнической общностью и "моральные обязательства по отношению к ней, формирующиеся в процессе социализации индивида"8. Как это проявлялось в испанской лингвокультуре того времени?
Испанский исследователь профессор кафедры современной истории в Университете Комплутенсе (Мадрид) Хосе Сепеда Адан приводит очень интересные данные из работ Гонсалеса де Селло-риго, экономиста, служившего адвокатом в Королевской канцелярии Вальядолида, который писал по этому поводу так: "Видимо, они хотят свести все свои королевства к республике зачарованных людей, живущих вне естественных законов". Словосочетание "зачарованные/заколдованные люди" (hombres encantados) не случайно у Селлориго. Мысль о некоем колдовстве, чарах, фантасмагории, ирреальности бытия в то время появляется у многих испанских авторов, которые тонко чувствуют настроение эпохи. Все занимаются самообманом и обманывают других для того, чтобы быть счастливыми. Именно это умонастроение определяет испанский характер XVII в., который вывел на мировую сцену великий Сервантес. В главе, в которой Санчо с энтузиазмом описывает созвездие козочек ("constelación de las cabrillas"), ничего не видящий Дон Кихот замечает: "Поскольку все это не укладывается в естественный порядок вещей, это означает, что Санчо говорит то, что говорит", и далее: "Санчо, Вы хотите, чтобы я поверил в то, что Вы видели на небесах, а я желаю, чтобы Вы поверили мне, что я видел в пещере Монтесинос"9. Этот диалог, по мнению историографа, как нельзя лучше отражает суть испанского умонастроения XVII в., проникшего во все социальные слои испанского общества, живущего самообманом и пытающегося заставить других поверить в это.
6 Kamen H. Imperio. Madrid, 2003. P. 32.
7 Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М., 1998. С. 49.
8 Там же.
9 Jover Zamora J.M. Historia de la Cultura Española "Menéndez Pidal" / Dir. por J.M. Jover Zamora. Madrid, 1996. P. 33.
К этому примешивается еще одно наблюдение, которое сделал Грациан: испанцы XVII в. глубоко убеждены в том, что они рождены для того, чтобы править ("hasta el último mochilero iba rumiendo esta idea: nosotros nacimos para mandar"). Конечно же это было достаточно обоснованно до 1625 г., когда престиж испанской монархии был высок и мода на все испанское охватывала расстояния от Лондона до Парижа. Современный исследователь, знаток испанской истории П. Вилар отмечает, что осознание своей имперской мощи вкупе с осуществлением евангелической миссии явилось основанием для формирования у испанцев чувства гордости за принадлежность к испанской общности ("orgullo de ser español"). Однако с началом упадка империи эта изо всех сил поддерживавшаяся мысль стала полностью иллюзорной. Кальдерон и Кеведо лучше, чем кто-либо, обозначили всю степень обманчивости испанского первого впечатления: игра состояла в том, что в своем воображении, совершенно отличном от реальности, каждый отводил себе соответствующую роль, в которую должно было поверить всем остальным. Сон разума и самообман стали коллективной игрой, которая все более отдалялась от реальности.
Еще одним символическим признаком этнической идентичности является общность исторической судьбы, которая тоже имела место быть в то время. В более ранний период она проявилась в осознании всеми членами того пестрого этнического сообщества необходимости дать отпор мусульманским завоевателям (Реконкиста), а в XVI в. проявилась в принадлежности к выполнению великой исторической миссии по освоению европейских земель и земель Нового Света. Подтверждением тому служит уже весьма распространенная в XVI и XVII вв. поговорка "España es mi natura, Italia mi ventura, Flandes mi sepultura" (что в вольном переводе будет звучать примерно так: "По рожденью я испанец, по призванью — итальянец, по могиле я фламандец"). Эта судьба родиться на испанской земле, искать приключений в прекрасной и соблазнительной Италии и быть похороненным во Фландрии была уготована подавляющему большинству жителей полуострова, которые не видели для себя иного будущего.
Переход страны в новый статус — империи, осознание своего исторического единства после раздробленности, проведение новой социальной политики по отношению к представителям иных конфессий, создание новых социальных отношений — все это способствует изменению терминологии и находит отражение в появлении новых оценочных коннотаций у слов.
На середину XVIII в. приходится осмысление новой формы социально-политического единства народностей, населяющих пиренейские территории, известной под названием нация. Х.А. Mа-
раваль подробно описывает этот процесс в своей книге "Современное государство и общественное сознание" ("Estado moderno y mentalidad social" (1972)). Согласно его исследованию, в XV в. доминирующим значением термина было "группа людей, объединенных общностью происхождения" ("grupo de gentes de origen común"), причем происхождение могло трактоваться самым разным образом (а не только как исключительно биологическое, потерявшее к тому времени свои приоритетные позиции). Так, например, это слово (nación) было одинаково применимо не только по отношению к этническим и религиозным группам (cristianos, judíos), но и к различным социальным стратам общества (labradores, soldados, gente de baja extracción) и даже обслуживало гендерную дистрибуцию социума (у Diego de Valera можно встретить словосочетание "femenil nación") и дистрибуцию "мир животных/мир человека" ("humana nación", "nación mortal" у Лопе де Руэда). Одновременно с вышеперечисленными значениями сосуществовало еще одно, которое можно определить как "врожденное качество" ("cualidad ingénita, nativa"), что подтверждает пример, взятый Маравалем у Х. Висенте: один из его персонажей был сильным и жестоким по натуре (fuerte, cruel por nación).
В XVIII в. происходит семантическая глобализация уже устоявшегося термина, который становится ориентированным на более широкое территориальное единство под названием Испания и приобретает явную политическую окраску. К уже существующей исходной коннотации под влиянием политических процессов примешиваются и другие, позволяющие говорить о нации как об этническом, географическом, культурном (национальный характер, национальные традиции), историческом и языковом единстве. В этой связи очень показательна выдержка из письма философа, историка и политика А. Капмани, написанного в 1806 г.: «Что значат для короля подданные, если они не образуют нацию? Нация создается не числом, а единством духовных устремлений, законов, традиций и языка, передающихся от поколения к поколению. Где нет нации, нет родины; потому что слово "страна" обозначает всего лишь землю, по которой ходят люди и звери. Если бы итальянцы и немцы не были разобщены, они были бы непобедимыми. Призыв "итальянцы!" или "немцы!" не находит отклика ни у одного индивида, потому что ни один из них не ощущает себя частью целого»10.
Данное высказывание свидетельствует о духовной и политической зрелости одного из самых просвещенных умов Испании того времени. По словам Х.А. Мараваля, именно в XVIII в. Испания
10 Capmany A. Práctica y estilo de celebrar Cortes en Aragón, Cataluña y Valencia. Madrid, 1821. P. 5.
приблизилась к воплощению триединой модели "государства-нации-державы" и формированию нации как способу политической жизни в странах Западной Европы. Однако это лишь первые шаги в уже обозначившемся направлении, потому что исторические условия жизни на Пиренейском полуострове того времени обусловили особый путь: политически организованные нации творят историю, объединившись в монархию. Одна нация, даже будучи организованной в рамках единого королевства, не могла выполнять свою историческую миссию вне монархии. Автор книги "Империя" Г. Камен говорит о монархии как о единообразующем начале испанской жизни того времени, в большей степени разобщенной по признаку принадлежности к тому или иному королевству.
В этой связи следует упомянуть об одном высказывании Грациа-на, который очень верно подметил данную центробежную силу и ее различную роль применительно к испанскому и французскому обществу: единство законов, сходство обычаев, языка и климата являются основой французской жизни, очерченной границами Франции, чего нельзя сказать о пиренейской ситуации с ее многочисленными провинциями, языками и климатическими условиями. Отсюда различные цели, стоящие перед французской и испанской монархиями. Французская монархия призвана сохранять учрежденный порядок вещей, испанская же прежде всего должна объединять различные этнические сообщества в некое нациосообразное целое, ставя перед ними общие цели. И именно по этой причине в документах той эпохи очень часто встречаются словосочетания "nación catalana", "nación navarra" и т.п.
Однако в XVIII в. за словом nación по-прежнему сохраняется значение принадлежности к какой-либо нации только лишь по территориальному происхождению, что совершенно не сообразовывалось с принадлежностью человека к какому-либо этносу: П.А. Миранда приводит пример, когда один из авторов истории испанской поэзии говорит нам об арабских поэтах испанского происхождения (los Poetas árabes de nación Española).
Концепт нация в испанской ментальности получил свое детальное исследование в работах таких выдающихся историографов, как Марселино Менендес-и-Пелайо, Клаудио Санчес Альборнос, Америко Кастро, Рамон Менендес Пидаль, Анхель Ганивет, Хосе Ортега-и-Гассет, Генри Камен, Пьер Вилар, Хосе Мария Ховер Само-ра, показавших разноречивость и многогранность его содержания в различные периоды испанской истории.
В целом именно концептуальная неупорядоченность и внутренняя территориальная разобщенность и явились причиной того, что слова нация, родина, государство, страна, королевство, монархия, республика, регион, провинция очень часто употреблялись в XVIII в.
без какого-либо различия. Суть понятия нация к тому времени была более или менее ясной, но каждый автор делал упор на каком-либо одном из его проявлений (культурном, этническом, географическом, политическом, лингвистическом).
Таким образом, в целом пиренейские этнические сообщества проделали тот же путь, что и все нации, — от осознания своей единой родовой, общинной, языковой, религиозной принадлежности к пониманию своей единой исторической и политической судьбы в рамках государства Испания, но на каждом вираже эволюции общественно-политическая конкретика накладывала свой особенный отпечаток, благодаря которому можно говорить о собственно испанском опыте становления нации и собственно испанском содержании базовых символов национальной идентичности испанцев.
Список литературы
Корнилов О.А. Языковые картины мира как производные национальных менталитетов. М., 2003. Солдатова Г.У. Психология межэтнической напряженности. М., 1998. Стефаненко Т.Г. Этнопсихология. М., 1999.
Сударь Г.С. Топонимия Испании как объект лингвокультурологиче-
ского исследования: Дисс. ... канд. филол. наук. М., 2004. Capmany A. Práctica y estilo de celebrar Cortes en Aragón, Cataluña y
Valencia. Madrid, 1821. Jover Zamora J.M. Historia de la Cultura Española "Menéndez Pidal" / Dir.
por J.M. Jover Zamora. Madrid, 1996. Kamen H. Imperio. Madrid, 2003.
Menéndez Pidal R. Historia de la lengua española: In 2 vol. Madrid, 2005.
