CC BY
49
Раздел «История литературы
и современный литературный процесс»
Баллада о Валтасаре Байрона и Гейне
В.А. Пронин,
д.ф.н., профессор, заведующий кафедрой литературы МГУП им. Ивана Федорова
Байрон и Гейне использовали в балладе о Валтасаре один и тот же библейский сюжет о Вавилонском правителе, наказанном за тиранию. Однако английский и немецкий поэт трактуют мотив возмездия по-разному в соответствии со своим романтическим мировидением.
Все познается в сравнении. Сравнительный анализ баллад, написанных на один и тот же сюжет двумя крупнейшими романтическими поэтами, дает возможность выявить как типологические схождения романтической лирики, так и отличительные индивидуальные склонности поэтов-романтиков.
Всякое сравнение хромает - об этом тоже не стоит забывать, так как баллады были написаны в одном случае на английском, а в другом - на немецком языке, да и отношение к Ветхому Завету было различным. Для Байрона - это исток цивилизации, для Гейне - история его предков.
Гейне по его собственному определению - «последний поэт романтизма и первый его критик». Творчество двух поэтов является своеобразной рамкой романтической лирики. Байрон написал «Видение Валтасара» в 1815 году, баллада Гейне «Валтасар» написана в 1822 году. Текст Байрона входит в его стихотворный цикл «Еврейские мелодии», баллада Гейне - в раздел «Юношеские страдания» сборника «Книга песен».
Кумиром молодого Гейне был Байрон. Влияние английского романтика особенно ощутимо проявилось в «Юношеских страдани-
ях», а также в трагедиях «Вильям Ратклиф» (1822) и «Альманзор» (1823). По выражению В.М. Жирмунского, воздействие сказалось в «в разочаровании жизнью и бунтарском протесте против действительности»1. Иначе говоря, главные мировоззренческие принципы романтизма были восприняты Генрихом Гейне в значительной мере от Байрона, причем на Гейне, подобно многим его современникам, сильнейшее впечатление производили как поэзия создателя «Чайльд-Гарольда», так и личность лорда Байрона.
Байрон сделался известен в Германии еще при жизни. В 1816 году появился перевод первых двух песен «Паломничества Чайльд-Гарольда». Тогда же были опубликованы переводы лирических стихотворений Байрона, выполненные поэтессой Элизой фон Гогенхаузен и поэтом-любителем Вильгельмом Мюллером. Впоследствии Генрих Гейне познакомился в Берлине с Эллизой фон Гогенхаузен, которая отнеслась к начинающему поэту покровительственно. Когда были опубликованы первые произведения Гейне, «она первая провозгласила его преемником Байрона в Германии»2.
Баллада Байрона в 1820 году была издана в Берлине в добротном переводе Франца Теремина. Гейне прочитал ее и вскоре написал свою балладу. Зависимость байроновского первоисточника была отмечена современниками3. Молодому Гейне сравнение импонировало, в период зрелости раздражало. Такова же была пушкинская реакция.
19 сентября 1819 года в «Рейнско-вестфальском вестнике» Гейне опубликовал свой первый перевод из Байрона «FaretheewellL» -«Lebewohl», - стихотворение, известное русскому читателю в переводе И.И. Козлова:
И если так судьбою
Нам суждено, - навек прости!
Пусть ты безжалостна - с тобою
Вражды мне сердца не снести.
В том же «Вестнике» в следующем году были опубликованы переводы Гейне из Байрона «То Jnez» - стансы из первой песни «Паломничества Чайльда-Гарольда» и фрагмент из «Манфреда». Тексты публиковались параллельно: английский оригинал и немецкий перевод, что позволяло оценить точность гейневского перевода. В 1822 году вышел первый сборник Гейне в берлинском издательстве Маурера, куда автор включил наряду с собственными стихотворениями и переводы из Байрона.
1 Жирмунский В.М. Из истории западно-европейских культур. Л., 1981. С. 239.
2 Гейне в воспоминаниях современников. М., 1988. С. 44.
3 Melchior F. HeinrichHeinesVerhaltniszuLordByron. Brl, 1903.
В «Рейнско-вестфальском вестнике» 31 мая 1822 года появился весьма похвальный отклик на лирику Гейне Карла Иммермана. В рецензии он не преминул сравнить начинающего немецкого поэта с Байроном. Сравнение это, очевидно, понравилось Гейне. Во всяком случае, он горячо поблагодарил Карла Иммермана за отзыв о его поэзии в письме от 31 мая 1822 года.
Исследователь творчества Гейне еще в начале двадцатого века отмечал: «При этом поэт не довольствовался точностью передачи тех стихов, которые доставляли ему наибольшее наслаждение, но стремился раскрыть свою душевную близость с лордом Байроном и выразить ее своим собственным языком»4.
Истинный масштаб личности и творчества Байрона Гейне ощутил в тот момент, когда услышал о гибели английского гения. Он отозвался на эту печальную весть в письме к Моисею Мозеру (25 июня 1824 года): «Смерть Байрона меня очень потрясла. Он был единственным человеком, которого я ощущал как родного, и во многом мы, вероятно, были схожи. Шути над этим сколько хочешь. Я мало читал в последние годы. Охотнее общался с людьми, характер которых противоположен твоему. Но с Байроном я всегда обходился свободно, как равным себе соратником».
Памяти Байрона посвящено и стихотворение «Чайльд-Га-рольд». В произведениях романтиков современный герой является носителем исторического сознания. В романтическую эпоху человек постиг, что его личность простирается в даль пространства. Отсюда проистекает ориентализм поэзии Байрона, Мицкевича, Пушкина, Гейне. Вместе с тем личность интуитивно устремлена также в глубины истории, и потому исторический опыт человечества сосредотачивается в сознании отдельной личности. Таким образом, Библия, в частности, Ветхий Завет, становилась пространственным и временным пределом, куда устремлялось воображение романтических поэтов. Ощутима также аналогия поэта с пророком, в данном случае Даниилом.
Оба стихотворения близки к той разновидности жанра баллады, которая была разработана Шиллером и Гете. Такого рода баллады воспринимались читателем как отголоски тех стародавних времен, когда разного рода поверья и предания, соседствуя с реальностью, сливались в прихотливые фольклорные образы. Однако создатель баллад, как правило, игнорировал местный колорит и национальную специфику, выдвигая на первый план общечеловеческое содержание сюжета. Баллада по природе своей конфликтна, и конфликт обыкновенно отражал смену верований на сломе исторических эпох («Боги Греции» Шиллера, «Коринфская невеста» Гете). Поэтому баллада - как бы
4 Там же С.40.
драма в миниатюре. Шиллер и Гете, Байрон и Гейне сначала воспроизводят сценическую площадку, где незамедлительно произойдет действие, затем представляют участников предстоящего исключительного события. Таинственное происшествие становится кульминацией сюжета, а затем следует поучительная развязка, заставляющая не только пережить рассказанное, но и задуматься над происшедшим. Мораль в балладе чужда однозначной дидактики, сюжет баллады всегда предполагает множественность интерпретаций.
Нередко сюжет баллады строится на том, что персонажам, а вместе с ними и читателю, предстоит разгадать некий таинственный знак, ниспосланный свыше («Поликратов перстень» Шиллера, «Бог и Баядера» Гете, «Песнь о вещем Олеге» Пушкина). К этой разновидности балладного жанра относятся «Видение Валтасара» Байрона и «Валтасара» Гейне.
Баллада Байрона состоит из шести восьмистиший с перекрестной рифмовкой, в балладе Гейне двадцать одно двустишье с парной рифмовкой. Случайно ли это? Вероятно, число, обозначающее выигрыш, здесь означает последний проигрыш Валтасара. Этот прием красноречиво показывает, как у Гейне форма четко связана с содержанием.
Гейне лаконично живописует полуночное пиршество в чертогах царя Валтасара, который оскверняет священные сосуды. Поэт акцентирует внимание на том, что царь, возомнивший себя равным Иегове, глумится над религиозными святынями. Устрашающие письмена возникают в тот самый момент, когда царь провозгласил себя властителем земным и небесным: «Мене, мене, текел, упарсин», - предрекающие гибель тирану. Царю грозит персидская рать.
Как несущественную подробность Гейне отбрасывает самый мотив пророчества. Мудрец Даниил не появляется, а прочие волхвы и кудесники, как сказано мимоходом, надпись прочесть не смогли. Но тем не менее предначертание осуществилось. Любопытно, как интерпретирует Гейне расплату Валтасара. В стихотворении Гейне не упоминается нашествие персов. У Гейне финал таков:
В ту ночь, как теплилась заря,
Рабы зарезали царя.
(Пер. М. Михайлова)
В начале баллады говорилось о том, что приспешники царя одобряли его богохульство. В финале они же и зарезали своего правителя. В переводе М. Михайлова возникает неясность: речь идет то о слугах, то о рабах. У Гейне всюду одно и то же слово «Knecht», означающее «раб», «слуга», «холоп».
При всей выразительности финала у М. Михайлова, переводчик вносит в балладу «революционный» пафос, у Гейне отсутствую-
щий. Гейне на первый план выводит мотив предательства, поэт был склонен рассматривать исторический процесс как нескончаемую цепь предательств и обмана, коварства и лицемерия. Этому посвящен ряд баллад Гейне.
Таким образом, несмотря на совпадение фабулы двух баллад, авторы расходятся во мнении о том, откуда приходит расплата Валтасару и кто является носителем справедливой мести. У Гейне мстители - вчерашние приспешники и сотрапезники. В отечественном литературоведении обе баллады традиционно трактовались исключительно как тираноборческие.
В сущности, можно поменять местами авторов баллад, ибо исследователи трактуют оба произведения идентично, рассматривая акт убийства как торжество справедливости. Но у Байрона акт возмездия совершается за пределами текста баллады. В самой балладе звучит только угроза царю-тирану. У Гейне убийцы Валтасара не могут быть восприняты как носители справедливости, а скорее как напуганные предсказанием предатели.
А.И. Дейч и A.A. Елистратова5 считали насилие актом справедливости, а пропаганду цареубийства признаком революционного романтизма.
Согласуется ли призыв к кровавой расправе с гуманистической миссией литературы? Исторический опыт двадцатого и нынешнего столетия заставляет в этом усомниться.
Этика романтизма традиционно трактовалась как провозглашение безоговорочной свободы. Это положение подтверждается творческими жизненными исканиями Байрона и Гейне. Но в балладах на сюжет Валтасарова пира достаточно четко просматривается и понимание необходимой зависимости личности от ограничивающих предписаний, в том числе и религиозных, которые выработаны предшествующими поколениями. Неслучайно в балладах сюжетообразующим моментом становится табу.
Более позднее стихотворение Гейне существенно отличается от байроновского. О чем это говорит? Разрабатывал ли Гейне библейский сюжет самостоятельно или шел по стопам предшественника, но хотел скрыть его воздействие, а в чем-то и поспорить с Байроном? Более вероятным представляется второе предположение. Поэтический дар Гейне по природе своей полемичен, в особенности в тех случаях, когда использовал уже апробированные в литературе темы и образы. Гейне всегда их интерпретировал по-своему, вступая в спор с устоявшимися концепциями. Видимо, так он поступил и в балладе «Валтасар».
5 Ср. Дейч Ал. Поэтический мир Генриха Гейне. М., 1963. С. 56; и Елистратова А. Байрон. М., 1956, С. 88.
На склоне лет Гейне еще раз аукнулся с Байроном: один из разделов поэтической книги «Романсеро» (1854) он назвал по-байронов-ски «Еврейские мелодии». Однако теперь Гейне обращается не к ветхозаветной истории еврейства, а к средневековой. Но при этом выделяется центральный образ Иегуда бен Галеви (ХИ в.) - величайший религиозный поэт еврейского народа, знаток священных книг, который отправился в паломничество в края предков, но пропал в Палестине бесследно. Гейне цитирует стихи якобы принадлежавшие Иегуде бен Галеви:
Так на реках вавилонских
Мы рыдали, наши арфы
Прислонив к плакучим ивам
Помнишь песню древних дней?
(Пер. В. Левика)
Стихи эти принадлежат не средневековому еврейскому поэту, а Байрону и представляют собой переложение 136 псалма: «На реках вавилонских мы сидели и плакали» - «Ву theRiversofBabylonwesatdownandwept... » Эта цитата из «Еврейских мелодий» Байрона? О чем немецкий поэт напомнил себе и своим читателям.
В целом отношение к библейским сюжетам у Байрона и Гейне различно. У Байрона библейский подтекст скорее угадывается. Гейне в том же сборнике «Романсеро» создает развернутые исторические портреты «Царь Давид» или «Соломон», но демонстративно их осовременивает.
А.В. Карельский полагал, что поэзия Гейне не укладывается в рамки романтизма за исключением первых публикаций автора «Книга песен», тогда как дальнейшее его творчество относится к тому времени, «когда романтизм в Германии уже был в основном отдан на отступ эпигонам»6. Не оспаривая точку зрения видного германиста стоит внести некоторые уточнения. Гейне не отказывался до последних дней от романтической эстетики, он порвал не с романтизмом, а с его теоретиками. Но и в поздних произведениях Гейне остается романтиком, правда, романтиком рефлексирующим. Повторное обращение к Байрону в цикле «Еврейские мелодии», включенном в «Романсеро», является тому доказательством.
6 Карельский А.В. Немецкий Орфей. М., 2007, С. 47.
