CC BY
21
t-
119
Документ с комментарием
В.В. Суховерхов
Б.И. Фeйxóo-и-Moнтeнeгpo (1676-1764): эссе о состоянии науки в Испании (начало 40-х гг. XVIII в.)
Цель публикации - сравнительный анализ объективного, быстро прогрессировавшего развития естественно-научных и философских знаний в ряде стран Западной Европы в XVII-XVIII вв., и субъективная, но во многом оправданная оценка основоположником испанского Просвещения Б.И. Фeйxóo-и-Moнтeнe-гро состояния науки в собственной стране - неизвестный в российской истории науки и историографии аспект испанской просветительской идеологии. Иллюстрацией данной оценки является впервые переведенное на русский язык автором публикации эссе-размышление Фeйxóo «О причинах отсталости развития естественных и точных наук в Испании» («Causas del atraso que se padece en España en orden a las ciencias naturales»).
Перевод дается с минимальными сокращениями, не влияющими на содержание оригинального текста, опубликованного в собрании избранных произведений Б.И. Фeйxóo и^онтенегро.
Ключевые слова: Просвещение, философия Просвещения, теория естественной религии, пантеизм, испанская просветительская идеология, упадок испанской науки в начале XVIII в., образование в Испании XVIII в., схоластика, Б.И. Фeйxóo-и-Moнтeнeгpo.
В Испании царит дух неприятия всего нового... считается, что не надо знать больше того немногого, что знают.
Фейх0о-и-Монтенегро Б.И.
Об отсталости наук в Испании
Первый мощный этап творческого самовыражения и противостояния науки и религии в Западной Европе Нового времени, известный в историографии под названием научной революции XVII в., - следствие
£ 5
ш ^ предшествовавших Английской революции и особенно последовав-& р ших за ней событий. Именно на исходе XVII в. началось высвобожде-ч ние или попытки высвобождения от теологии в ряде сфер духовной § и общественной жизни, преимущественно, образования и политической и философии. Однако, вследствие остававшегося в прежней силе контроля католической церкви над мыслью, протестантские страны (прежде всего, Англия и Голландия) стали изначальными центрами деистической, пантеистической, открыто материалистической философии и светских политико-философских концепций.
Ф. Бэкон (1561-1626) в трактате «Новый Органон» (1626 г.) опроверг учение Аристотеля, влияние умозрительных теорий которого доминировало в XVII в. над научной и философской мыслью, в пользу изучения Природы, как единственного источника знания посредством наблюдения, эксперимента и проверки гипотез.
И. Ньютон (1642-1727) продолжил опровергать учение Аристотеля, преподносимое в аудиториях Кембриджа, опубликовав сильнейшим образом повлиявший на развитие знания трехтомный трактат «Математические начала натуральной философии» (1687 г.) о законе всемирного тяготения и трех законах механики. С этого времени Универсум и человек, как часть его, все более стали рассматриваться подлежащими объяснению рациональных законов, которые Бог предназначил человеку открыть в результате размышлений о явлениях Природы, - занятие уже более предпочтительное, чем некритическое усвоение библейских догм и производных от них умопостроений старых христианских авторитетов.
Г. Гроций (1583-1645), голландский политический философ, обосновав теорию общественного права, придал также новый смысл теории естественного права, переставшей быть синонимом библейской политико-нравственной доктрины. Он сделал вывод о наличии Всеобщего закона, имеющего силу для всего человечества, действие которого должно основываться на Разуме и Природе человека.
Тем же путем, что и Гроций, следовал Дж. Локк (1632-1704). Он доказал, что люди должны иметь естественные права, такие, в частности, как личная свобода и владение собственностью, чего они не лишились, заключая Общественный договор при создании государства, но лишь покинули природное свое состояние.
Р. Декарт (1596-1650), французский мыслитель, творец дуалистического философского учения, с 1629 г. создававший свои труды в Нидерландах, обосновал онтологическое доказательство бытия Божьего, врожденности человеку идеи Бога, сформулировав на его основе принцип свободы людей.
■О 2 «з
Б. Спиноза (1632-1677) открыто подверг христианскую религию н 5 о переосмыслению. Эмигрировавший в Голландию из-за преследований ^ 2 Инквизиции, он доказал несостоятельность идеи антропоморфного 'о з ^ иудео-христианского Бога, создавшего Вселенную, безличностной все- § ^ объемлющей концепцией Бога, которая, по существу, отождествлялась I ^ с Вселенной, обосновав новое философское направление - пантеизм. ^
Было положено начало развитию идеи естественной религии. Ее сто- о ронники утверждали, что поклонение Богу в специальных для этой цели зданиях - церквях - не является обязательным, равно как и государственное их покровительство.
К концу XVII в. приоритет светской политики, власти и науки все основательнее утверждался в протестантских странах. В последующие десятилетия обозначилось проявление аналогичных тенденций в католических странах, прежде всего, во Франции, олицетворением которых, в итоге, явилось одно из крупнейших идеологических движений, названное Просвещением.
Ф. Вольтер (1694-1778), находясь в Англии (1726-1728 гг.), был восхищен механикой И. Ньютона и политической философией Дж. Локка. Его энтузиазм скоро разделили многие национальные мыслители. Сен-суалистская теория Локка была доведена до логического завершения Э. Кондильяком (1715-1780). Все более распространенной становилась теория естественной религии. Идея Бога как естественного явления была отвергнута П. Гольбахом (1723-1789).
Критика религии французскими просветителями совмещалась с разработкой вопросов усовершенствования земной человеческой жизни. Они отвергли догму о первородном грехопадении человека, обрекшего его на вечные страдания.
Ж.-Ж. Руссо (1712-1778), напротив, утверждал, что именно общество испортило природу человека и его добродетель. Но ее можно все же сохранить и развить правильным воспитанием и образованием, что было основной мыслью его педагогического романа «Эмиль, или О воспитании». К тому же, с точки зрения Руссо, образование в церковных школах необходимо давать в духе естественной религии.
Противоположную позицию занимала католическая церковь, не оставлявшая средневековой претензии обучать истинам только своей религии. Этим в особенности отличалась Испанская церковь, сильнейшим образом оказывавшая давление на развитие науки и образования. Некоторую поддержку стали получать проникавшие в страну новаторские идеи от Бурбонов, пришедших к власти на смену Габсбургам в результате Войны за испанское наследство. Появились возможности более открытого выражения светской духовности в образовании
£ s
ш g и науке. Их выразителем стал основоположник национального испан-р ского Просвещения Б.И. Фейхоо-и-Монтенегро. Он, заявив об отстало-ч сти испанской науки, открыл на эту тему полемику, не закончившуюся § до сих пор. Написанное с обращением к вымышленному высокопостав-и ленному лицу (в большинстве случаев эпистолярный прием Фейхоо) -бесспорное доказательство теоретической незрелости испанского Просвещения в одном из его основополагающих аспектов.
Бенито Иероним Фейхоо-и-Монтенегро «Об отсталости наук в Испании»
Многоуважаемый сеньор! В ответ на сожаление вашей милости о слабом развитии в Испании физики и математики (здесь и далее курсив Фейхоо. - B.C.), что ученые соседних с нами стран сильно опередили нас в этих науках, а мы по-прежнему не торопимся развивать их, я хотел бы выразить, насколько позволяют мне мои знания, свою точку зрения.
Я думаю, ваша милость, что здесь несколько причин, совокупность которых образует непреодолимое препятствие для развития науки.
Во-первых, непрофессионализм преподавателей. Среди таковых, приверженцев поверхностных знаний, считается, что не надо знать больше того немногого, что они знают. Быть может, ваша милость, видела и слушала таких.
...Не имея других знаний, кроме логики и метафизики, преподаваемых в наших школах [не беру теологию, не относящуюся к данному вопросу], они столь довольны ими, будто изучили всю энциклопедию1. Стоит заговорить с ними о новой философии, как у них начинаются колики. Они не могут без насмешек слышать имя Декарта. А если их спросить, о чем он писал, или какие новые идеи предложил миру, они не знают, что ответить, ибо не знают ни в общем виде его теорию, ни отдельных ее положений. Мало что изменилось в этом городе. Я был свидетелем, как старый опытный схоласт, дискутируя об идеях Декарта вне аудитории с двумя сеньорами, один из которых был сведущ в философии, ничего не мог ему противопоставить, как лишь выразить презрение к этому философу. На что сеньор пожелал, чтобы он назвал какую-либо из идей мыслителя, вызывающую у него раздражение, и доказал бы, почему. Чем же эта дуэль закончилась? Тем, что схоласт умолк, ибо из философии Декарта он знал единственное, что это - картезианская философия. Во «Вселенском Критическом театре» я как-то уже описал подобный спор, в котором невозможно было не заметить путаницы в доводах ученого схоласта.
Максима, что никого нельзя осуждать, не выслушав прежде, - общеизвестна. Но схоласты, о которых толкую, безапелляционно выносят вердикт, ничего
1 Имеется в виду «Большой исторический словарь» (1674 г.) Луи Морери, давший идею эмигранту Пьеру Бейлю для написания знаменитого «Историко-критического словаря» (1697 г.). Прим. публикатора.
сэзчз
не зная об идеях критикуемого. Они не слушали отзывы, не видели авторов, £ 5 о
Этими малограмотными, но с большим самомнением схоластами, считающи- ^ ^ ми, что они познали в философии все, что им нужно знать в ней, забыта мысль ^ из «Апокалипсиса»: «Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею о нужды"; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг».
Вторая причина: в Испании царит дух неприятия всего нового. Достаточно указать в названии теории, что она новая, чтобы быть сразу отвергнутой: новшества вызывают подозрение. .. .Но особенно подозрительными они считаются в теологии, и усиливать это неприятие на теологических факультетах - значит оказывать неразумное покровительство беспримерному невежеству.
Однако не всякая новая идея заслуживает подозрения или сомнения. И никто не может осуждать ее автора. В обратном случае, схоласты всегда будут правы. Сомнения ведут к необходимости исследований, а не бездоказательных выводов. Так в любых сферах жизни, кроме религиозной, в которой подозрение является доказательным аргументом.
Поистине, если верить всем этим «аристархам», тогда не следует принимать выдвинутую Галилеем идею о четырех спутниках Юпитера, ни идей Гюйгенса и Кассини о пяти кольцах Сатурна, ни разработку почти всей элементарной алгебры и алгебраической символики Виетом, ни логарифмов Неперы, ни открытия Гарвеем кровообращения. Ведь всего этого не было в античные времена. .Точно так же тогда можно осудить смысл действия громадного количества изобретенных за последний век полезных механизмов. Вдумайтесь теперь, сеньоры, к каким нелепостям ведет безграничное неприятие схоластами ранее неизвестного. Они не осознают, что отрицание его ведет к прямому абсурду, который тяжким грузом падет на их головы. Науки и всяческие изобретения -результат нового времени. К Аристотелю они не имеют никакого отношения. Он привел в систему физику (если ее еще можно так называть), представления мыслителя о которой до сих пор не подвергают сомнению противники новейших идей. Что, его система оказалась более новой, чем картезианская, которой немногим более ста лет? Посмотрим. Философы, современники Аристотеля, сторонники корпускулярной теории, уже не считали ее «новой», а такое определение - «одиозным». А теперь приверженцы Аристотелевой системы не признают систему картезианскую. Но уже за сотню лет до Аристотеля существовала корпускулярная теория не только Левкиппа, но и жившего, согласно Посидо-нию, до Троянской войны финикийского философа Мохоса. Видите, сколько было философов, сторонников корпускулярной теории до Аристотеля, вполне имевших право в философии называть себя его предшественниками, а свою философию «новой», однако, не в пример тому, как современные приверженцы
даже отвергали мысль, чтобы кто-то защищал его. Непреклонные, они сочли бы такого защитника тоже еретиком. Может ли это быть более тираническим нарушением того, что мы называем справедливостью и равноправием?
£ 5
ш ^ теории Аристотеля в отношении картезианцев и их сторонников. Таким образе? р зом, приверженцы аристотелизма должны признать, что не нужно было ничего
О л
ч ш другого, чтобы существовала их философия в мире, но лишь мир, наводящий о на мысль о его корпускулярном строении.
и Ответ не может быть более ясным. Истина, однако, в том, что как тогда были несправедливыми притязания сторонников корпускулярного строения, так и теперь - приверженцев аристотелизма. В самом деле, философия не может подчиняться правилам благородства, которое, как пытаются доказать, олицетворяла античность - лучшие века человечества.
Если она не отвечала истине, может, тем не менее, оставаться таковой на протяжении долгого времени, то есть ошибочной. Если же отвечала истине, она - доказательный луч разума.
Третья причина - это ошибочное представление о новых философских идеях, будь они истинны или ложны, как курьезных, смутных или попросту бесполезных безделках. Поэтому незачем тратить силы на их изучение? Дискутировать о них - значит впадать в постоянные противоречия. Между тем, нужна истина и польза. Однако нет ни одной истины, восприятие которой не было бы полезно рассудку, ибо все стремятся утолить жажду знания. Она привела к пониманию Создателя. Разве не худшее оскорбление Божества, если оно внушает душе стремление к бесполезному? Разве не удивительно, что наши аудиторные профессора философии считают исследования и открытия современных ученых бесполезными? Но что может быть более полезным, как не изучение созданного Творцом природы физического мира, или природы разума, путем воображения, логических или метафизических абстракций? Именно это дает уму возможность созерцать восхитительную картину величия и мудрости Создателя... Изумительно сказал Аристотель: невежественно отрицать изучение самого неприятного из животных, ибо нет такого создания природы, в котором природа (теперь мы скажем, как должны бы сказать, Творец природы), не является замечательной.
Как-то дон Жан Д'Эльгар, превосходный французский анатом, который теперь живет здесь, в нашем городе, принес в мою келью сердце барашка, чтобы маэстро коллегии ознакомились с работой этого удивительного механизма. С неизбежным многословием он показывал и разъяснял нам его строение, объясняя каждую его частицу и функцию. Могу утверждать, что это было не только удивительно слушать и наблюдать. Это было изумление, которое произвело на нас знание столь сложной и необычной текстуры. Какое многообразие механизмов! Как они малы и тонки, но все вместе насколько эффективны и сильны! Какое разнообразие функций ради одной цели! Какая гармония! Сколь искусна комбинация всех составляющих ее частей и движений! <...> В общем, мы все согласились, что никогда не видели такого органа, который
О' 2
дал бы нам такую ясную, ощутимую, животрепещущую и жизнеобеспечивающую н 5 о
и _а ^
идею о всемогуществе и мудрости высшего Мастера. ^ 2
Эти и другие органы исследуются учеными соседних стран, в то время как 'о з 2 наши, которых мы называем аристотеликами, наживают себе головную боль § ^
и заполняют аудитории криками «сущность и сущее - однозначные или анало- ^ ж
и *
гичные понятия.» и т.д. >
Четвертая причина - в уничижительном или ложном понятии многих О о современной философии, более всего - о идеях Декарта. Почти полностью игнорируется все, что имеет название новой философии. А что понимается таким образом, исходит, считается, от Декарта. Как бы то ни было, сложившееся извращенное мнение о его идеях распространилось на всю современную физику.
Неутомимый гонитель Декартовой философии отец Даниэль в своей блестящей, но никогда в достаточной мере не проанализированной книге «Путешествие в мир Декарта» писал, что заслуживают прозвания шутов те перипатетики, которые всячески осуждают доктрину этого философа, толком ее не зная, «подобно тем авторам, - подчеркивал он, - кто причислил Декарта к философам-атомистам». О, сколько такого в нашей Испании!
Декарт - чудо гениальности, чудо изобретательства. <.> Солдат и философ, он свои философские спекуляции объединил с воинским духом, И его энергия обратилась в интеллектуальное безрассудство. Он продумывал самые необыкновенные проекты. Его размышления о новых доктринах не ограничивались критическими замечаниями. Они превращались в оригинальные концепции, странные философам и кощунственные священству. Его мысли были удивительными, но не во всем одинаково основательными. Частью они воспринимались одними, частью - другими, отрицая одно, исправляя по-своему другое. ...В конце концов, он не сумел соединить свою философию с тайной пресуществления.
Со всем тем, хотя Декарт в некоторых вопросах рассуждал неправильно, он научил множество философов рассуждать правильно. Он открыл путь законной дискуссии, оставив, правда, немало на нем препятствий, но которые можно было обойти или устранить вовсе.
Не столь гениальные, как Декарт, появляются философы другой, чем он, тенденции. Не столь гениальные, но более осторожные. Конечно, легко пользоваться собственным огнем, чтобы не обжечься. Декарт же создал новый метод, в отличие от практиковавшегося ранее, применив его ко многим объектам. Им был сконструирован механизм, ни в чем не нарушавший священные постулаты. Доказательством тому служат религиозные воззрения многочисленных ученых других королевств, не согласных с католической верой, которые убрали из философии все материальные формы.
£ S
ш s Все это сказано, чтобы показать, насколько несправедливо пренебрежение р по отношению к Декарту наших схоластов, поскольку вопрос, о котором тол-
О IE
ч ф куем, вовсе не касается Декарта. То, что мы называем новой философией, не § имеет никакой связи с картезианской системой. Можно сказать, что она - новая и философия, но нельзя, что новая философия - картезианская. Это все равно, что можно сказать, что человек - животное, но нельзя, что животное - человек. Здесь два типа сущностей: род и вид.
Философия, взятая в целом, делится на системную (общую. - B.C.) и экспериментальную. В первой много разделов. Например, философия Пифагора, Платона... и т.д. При этом не нужно понимать так, что когда испанцев обвиняют в неприязни к новой философии, они отдают предпочтение какой-либо уже известной. Любая из них имеет свои недостатки, каждой можно возразить, и, возможно, система Аристотеля менее всему этому подвержена, хотя имеет дефект, которого нет у современных систем, являясь почти полностью метафизической, ничего не объясняющей действием органов чувств. Не следует поэтому закрывать глаза на экспериментальную физику, которая, отрицая любую систему, объясняет причины явлений действием органов чувств, а там, где не может это сделать, применяет для доказательства эксперимент. Какую связь или зависимость имеет эта физика с той, которую наши схоласты, справедливо или нет, излив свое негодование и пренебрежение, сделали из философии Декарта? Той, которая царит во Франции, Англии, Голландии и т. д. - нациях, где работают такие знаменитые академии, в которых с трудом найдешь картезианство в изначальном виде.
В частности, не руководствуясь никакой из существующих философских систем, в них показывают вес и давление воздуха, давая по поводу того и другого ясные объяснения многих серьезных явлений, что невозможно проделать в схоластической философии. <.>
Пятая причина - это боязнь, набожная, конечно, но бестактная и необоснованная, пустой страх, что новые доктрины нанесут религии вред. Те, кто им охвачен, считают, что он может проникнуть двумя путями. Или под влиянием завуалированных в больших трактатах отдельных максим, противоположных тому, чему нас учит вера. Или с помощью призывов (французов, например) широко исследовать естественные сущности в надежде, что испанцы примутся с таким же азартом искать разгадку в сверхъестественных.
Думаю, однако, что нет очевидных признаков, чтобы произошло то или другое. Первое, потому что у нас изобилие образованных субъектов, прекрасно сведущих в вопросах догматики, которые легко сумеют отличить, что противоречит вере, а что нет, и передадут соответствующее их воззрениям в Священный Трибунал, следящий за чистотой веры, и отделить ликер1 от яда. <.> Это
1 Имеется в виду знаменитый ликер «Бенедектин», который изобрели монахи-бенедек-тинцы. Прим. публикатора.
■О 2
учреждение всегда под рукой, чтобы уберегать нас даже от философских идей, н 5 о которые приходят из стран, пораженных ересью. Да и вообще - невежество ^ s считать, что в королевствах, где преобладает ошибка (протестантизм. - B.C.), з z она передает свой яд физике. В Англии царит философия Ньютона. Исаак Нью- § ^
тон, ее основатель, был таким же еретиком, как и все обитатели того острова. I Тем не менее, в его философии до сих пор ничего не найдено, что прямо или ^ косвенно противоречило истинной вере.
Чтобы безосновательно не бояться второго, следует напомнить, что теология и философия имеют четко выраженный круг вопросов. Каждый испанец знает, что доктрина Откровения имеет право превосходства над размышлениями человека о них. <...> Признаю, однако, что некто осмелится выйти за ее пределы, которые указаны Церковью и человеческому пониманию недоступны. В таком случае, она не промедлит. с корнем вырвет самые пагубные мнения.
Признаю также, что это учреждение не только вредное для новых идей, но и крайне жестокое. Оно забирает душу в рабство, держит разум на коротком поводке, запирает в тесную камеру неопытный рассудок, чтобы избежать в будущем безрассудств, совершенных в прошлом.
Шестая и последняя причина отставания - национальное, прежде всего, корпоративно-цеховое и межличностное соперничество (можно и резче назвать). Если ваша милость всмотрится в сердца некоторых из немалого количества выступающих против новой философии или вообще всей литературы, отличающейся от той, которая постоянно изучается ими в аудиториях, то обнаружит в них совсем другое, что они говорят. Вы услышите осуждение ее либо как бесполезной, либо - опасной. Но не это говорят их сердца. Ее они не презирают или ненавидят, они завидуют. <.>
Это соперничество в ряде случаев идет от национальной неприязни. Еще не все народы Испании избавились от своей ненависти к Франции. Сохранился этот застарелый недуг и в некоторых почитаемых духовных святынях. Там хотели, чтобы Пиренеи поднялись до небес, а побережье Франции покрылось скалами, закрывшими бы выход из этой страны в нашу. Оставьте неразумным эту мысль о столь желанном им ограждении. Но так думать непозволительно профессорам, которым должны быть ясны цели и причины сближения нас с другими нациями, особенно католическими. <...>
Но мало чем отличаются от тех недалеких мрачные особы, многие из которых с большой бородой, .которые, просматривая или слушая какую-нибудь книгу на французском языке, делают вид и убеждают других, что не находят в написанной на этом языке книге ничего, кроме нелепостей.
Несколько лет назад мне довелось участвовать в разговоре образованного, высоких духовных степеней схоласта, и сеньора, весьма начитанного в литературных новинках, особенно французских. Схоласт, не зная об этом, сказал, что не находит ни одной значительной вещи на французском языке, которая
£ s
ш s не была бы уже напечатана на латыни или испанском. В ответ сеньор назвал
^
р солидный и удобный в обращении «Словарь» Морери, в котором масса истори-
о л
ч ш ческих сведений. Но схоласт, нисколько не убежденный сказанным, вскричал: о «Что за странные вещи вы мне рассказываете? Все, что ваша милость мне гово-и рит об этом "Словаре", есть в небольшой, написанной на латыни книжке, которая не больше "Искусства" Небрихи»1. Посмотрите, ваша милость, что это так. Большая работа по новой философии - дело Испании. Омерзительно считать, что она издана во Франции».
Большего масштаба явление - корпоративно-цеховая вражда. Многие ремесленные заведения изготавливают и облачают Божество или Святых города, местности и т.д. во всякого рода и красоты одеяния, почитая их своими покровителями. И тут же с презрением относятся и в самом черном, в каком только можно, цвете отзываются о мастерстве ремесленников других цехов и сделанных ими украшениях для своих святых покровителей.
Но самое распространенное из всех соперничеств - межличностное.
Например, один из старейших докторов (хочется назвать его Теопомпо2) считает хорошо поставленным обучение в наших аудиториях. Особенно он приписывает себе честь великого философа, поскольку публично дискутировал не менее пятисот раз, на его взгляд, удачно, по вопросам «Имеет ли материя собственное существование»?; «Отличается по своему существу единство от своих частей»?; «Как начинает действовать субстанция: незамедлительно или нет»? и т.д.
Случись так, что на одном из приватных ученых собраний Теопомпо встретился с Харисто3, тоже доктором, который учился в тех же аудиториях, что и его знакомец, и, по крайней мере, столь же успешно усвоивший, что в них слышал. Но он остался недоволен поверхностным преподаванием философии, иначе не скажешь, и сам начал изучать вопросы, касающиеся природы, как их преподносят иностранные авторы. Собрание высказалось продолжить занимательный разговор и перешло на вопросы натурфилософии. Пользуясь возможностью, Харисто, не столь простой, как о нем думали, нарочито подробно начал объяснять смысл разных физических систем, особенно Декарта, Гассенди и Ньютона, отчасти Лейбница. Поскольку Декарт разделял теорию Коперника о гелиоцентрическом строении мира, он взял ее в качестве отправной для сравнительного анализа с концепциями Птолемея и Тихо Браге, поставив вопрос о наиболее из них убедительных.
1 Средневековые эрудиты «Грамматику испанского языка» - «Gramática de la lengua Española» (1492 г.) Антонио де Небриха - из-за учености ее автора и содержательности трактата называли «El Arte» - «Искусство». Прим. публикатора.
2 Примерный перевод - «Отучневший в служении Богу».
3 Измененное Jurista - юрист, справедливость.
о' 2 43
Затем беседа перешла на проблему широчайшего значения - эксперимен- ¡2 5 о тальную физику. Во время нее Харисто рассказал о редких явлениях пневмати- ^ s -sf ческого и барометрического механизмов, любопытных исследованиях Бойля1, з z многих полезных открытиях, сделанных учеными ряда академий наук, особенно § ^ Парижской и Королевским обществом Лондона. ^ Е|
По виду Теопомпо, одного из тех аристотеликов, которые раздражаются или >! делают вид, что раздражаются даже от терминов «система» и «феномен», легко О можно было определить, с каким мучением он слушал Харисто, и, наоборот, с интересом - все остальные. Аристотелику очень хотелось бы внести свой «ученый» вклад в общую беседу, но более эрудированный, чем у Харисто, чтобы затмить его в глазах собрания и собственное невежество перенести на присутствующих. Теопомпо оценивает научные новшества, но не только. Он завидует. Но покажет ли это? Ни за что. Напротив. Он сполна выразит им свое презрение, охарактеризовав как сны или бредовые проекты, какими иностранцы хотят обмануть людей. Что даже когда они содержат некоторые интересные мысли, к ним должно относиться с подозрением. Вполне вероятно, что они занесены из пораженных ересью стран, не очень стойких в истинной вере, в облачении, пропитанном во вред теологии ядом. Или, на языке писателей-консептистов, -заразным Севером (т.е., прежде всего, Францией, Англией, Голландией. - B.C.).
Ну, а если узнает, что Лейбниц, Бойль и Ньютон были еретиками? Тогда он разразится проклятиями, способными потрясти египетские пирамиды. Воспалится гнев под покровом смирения. Цитировать еретиков? Да возможно ли это и ради чего? Чтобы напомнить о нечестивых авторах, авторах-безбожниках, врагах Бога и Церкви? О, не ко времени эта дозволенная негодная свобода! О, плохо прикрытая зависть! Я бы даже сказал: о, невежество, скрытое лицемерием!
Если бы все вышеозначенные убеждения исходили от грубой черни, тогда можно было бы верить им, несмотря на их нелепость, хотя искреннюю. Но вот, читайте. Несколько лет назад одному из городов Испании, страдавшему от недостатка воды, было предложено несколькими инженерами Севера (Англии. -B.C.) провести ее за относительно невысокую цену. Думаю, что администрация города не согласилась с ними, сочтя цену высокой. Но пока шли переговоры об условиях сделки, многие, в том числе и некто, представлявший высший класс, возмущенно потребовали, что им не надо воды, проведенной руками еретиков, подозревая в этом нечестивую для католиков махинацию. Такой это народ, и можно верить, что в его сердце глубоко еще лежат эти неразумия.
Но еще труднее понять, почему схоласты с тем же или даже большим ожесточением отвергают верную мысль, которая исходит от авторов-еретиков
1 Англичанин Роберт Бойль (1627-1691) вошел в историю науки не только как автор фундаментальных открытий (один из основателей современной химии), но также как первый в мире организатор науки. Прим. публикатора.
£ s
ш g или только за таковых принимаемых. Почему труднее? Потому что - схоласты.
s о.
<с р Послушайте, ваша милость, мои аргументы. Будучи схоластами, они не могут не
о л
ч ш знать, что Св. Фома много раз уважительно ссылался в вопросах физики и метало физики на Аверроэса и Авиценну, известных мусульман, отчасти соглашаясь и с их идеями или разъясняя свое несогласие с ними.
Спрошу теперь этих схоластов: они что, более ревнивы к чистоте веры, чем Св. Фома, или же мусульмане более набожны и менее враждебны к Церкви Бога (т.е. римско-католической. - B.C.), чем лютеране и кальвинисты?
Они хорошо знают, как ответить на тот и другой вопрос, но им нелегко найти ответы на них в связи с философией Св. Фомы. С почтением к его авторитету и подражая ему, они очень часто цитировали Авиценну и Аверроэса, когда писали работы по своим дисциплинам.
Но какая необходимость вспоминать об этих арабских философах? У них и обожаемого их учителя Аристотеля была разве лучшая вера, чем у Лейбница, Бойля и Ньютона? Разве не заметно в их трудах идолопоклонства? <...>
А разве не могут также не понимать эти сеньоры, что осуждение доктрины и чтение трудов авторов, о которых говорилось выше, - косвенное порицание магистратов, на которых возложена обязанность позволять или запрещать их? Святой Трибунал, грамотно предостерегая, позволяет чтение физико-математических трактатов Бойля и Ньютона, какими бы великими еретиками-грешниками они ни были, распорядившись, чтобы ни одна строка из трудов названных авторов не была вычеркнута, за исключением разночтений общего характера. Грамотно предостерегая, говорю, поскольку они не какие-то неавторитетные ученые, но которых знает весь мир. С другой стороны, известно, что Трибунал обязан запрещать книги, подрывающие веру в нашу религию и мораль. Кроме того, те, кто считает чтение этих авторов порочным, косвенно также считают невежественными или равнодушными официалов Святого Трибунала. Но не в этом их намерения, как они, эти намерения, внешне выглядят. Их декламации - это подражание театральной эмоциональной речи, которую мы можем воспринимать как несущественную, но которые имеют благое значение для этих сеньоров, старающихся показать, что незнание ими философии иностранных авторов - не следствие отсутствия прилежания или способностей, но -любви своей религии.
Признаю, что очень немного схоластов с таким неистовым непреклонным характером. Но эти немногие, внушая публике свои, как будто отштампованные идеи, наносят большой вред. Запугивая учащуюся молодежь опасностью для религии, они не дают возможности читать книги иностранных авторов многим талантам, которые могли бы стать прекрасными философами, заниматься массой других полезных вещей, не покидая аудиторий и оставаясь грамотными схоластами. Подумав, можно прийти к выводу, что такие схоласты
О" 2 43
хотят подменить религию дикими предрассудками, закрыть свет дымом, при- н 5 о дать невежеству принадлежащий религии атрибут истины. ^ s ^f
л -
А в подтверждение того, что ваша милость пишет мне с восхищением и жало- о з z стью, что знаете профессоров философии, не только отрицающих вес возду- § ^
Q.
ха, но и считающих это философской химерой, я расскажу вам шутку, которую ^ ж вычитал в четвертом номере английского журнала «Хозяйство» и которая, наде- >i юсь, обратит ваши восхищение и печаль в смех. О
В правление Карла II решено было направить ученых, умеющих экспериментировать с весом воздуха, на вершину Тенерифе. Двое из них отправились за рекомендательными письмами к испанскому послу Канарских островов. Тот, сочтя депутацию представителем интересов какой-нибудь купеческой кампании, желающей извлечь значительную выгоду от закупок великолепного ликера, производимого на островах, спросил, какое количество продукта они хотели бы закупить. Члены депутации ответили, что об этом они не думали, что их интересует вес воздуха на вершине Тенерифе. «Как это? - выразил недоумение посол. - Хотите взвесить воздух?». «Да, таково наше намерение», - было ответом.
Мудрый сеньор, не дослушав делегатов, распорядился выкинуть их из кабинета как сумасшедших, и сразу же поехал в Уайт-Холл рассказать Королю и придворным, что у него только что были двое сумасшедших с забавным предложением определить вес воздуха. При этом он сопровождал свое сообщение неистовым хохотом. Но хохот обратился конфузом, когда посол узнал от большинства дворцовой публики, что инициаторами экспедиции и эксперимента были сам Король и его брат герцог Йоркский.
Ехидная шутка была высоко оценена в Лондоне и Париже. Но все же не было явных причин высмеивать невежество испанского посла. В ту пору открытие веса воздуха не было еще, что называется, свежим фактом, чтобы о нем знали все, кто не занимался физикой, и особенно испанцы, включая профессоров. Испания отстояла тогда в научном отношении от Италии и Франции, как в политическом - от Японии.
Знаменитый евангелист итальянец Е. Торричелли, ученик падре Бенедикта Кастелли, аббата Монте Касино, образованнейшего монаха, которого папа Урбан VIII забрал в Рим, чтоб обучать монахов математике в тамошнем монастыре, примерно в середине прошлого века (XVII-го. - B.C.) открыл наличие атмосферного давления и определил вес воздуха («торричеллиева пустота»). Тем самым, он изгнал безосновательный страх перед пустотой, столь закрепившийся прежде в школьном преподавании. Отмечу уж, кстати, ошибку многих, считавших Торричелли учеником великого Галилея, хотя в некотором смысле оно так и было. Но не непосредственно, а опосредованно: аббат Кастелли, маэстро де Торричелли, был учеником Галилея. <.. .>
£ 5
ш ^ Еще раз должен сказать, что насмешка англичан и французов над испан-
р ским послом была напрасной. Но если ваша милость говорит, что даже в Испа-
ч ^ нии есть профессора, считающие вес воздуха химерой, новостью, проникшей
§ из Италии, Англии и Франции, тогда что скажут другие, кроме того, что испан-
и цы - киммерийцы, лангобарды и готы? <.. .>
Вывод
Для того чтобы читатель, сторонний от обсуждаемых вещей, понял, почему члены Королевского Лондонского общества намеревались проделать эксперименты с весом воздуха на вершине Тенерифе, столь удаленном от Англии, а не в каком-нибудь другом месте, должен заметить, что опыт подтверждает, что не ужас пустоты, но вес воздуха поддерживает ртуть в барометре. Это значит, что пропорционально высоте местности опускается ртуть в трубке барометра. То есть, чем выше поднимается экспериментатор в гору с барометром в руках, тем меньше высота ртути в трубке барометра. И наоборот. По мере спуска с горы, ртуть в трубке поднимается.
В основе эффекта явление, смысл которого в том, что чем больше высота, тем меньше вес воздуха. .Указанную пропорцию понижения ртути соответственно высоте нахождения экспериментатора можно с большой точностью проверить, поднимаясь, скажем, на более высокую гору. По общему мнению, пик Тенерифе является самым высоким из ближайших к Англии, поэтому на нем англичане решили поставить свой эксперимент.
Библиографический список
1. Feijóo-y-Montenegro B.J. Causas del atraso que se padece en España en orden a las ciencias naturals // Feijóo-y-Montenegro B.J. Biblioteca de Autores Españoles. Madrid, 1934. T. 56. P. 540-546.
