CC BY
98
АСПЕКТЫ ИЗУЧЕНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА LITERARY TEXT: ASPECTS OF STUDY
УДК 811. 161. 1'282. 2 (470324)
Воронежский государственный университет д-р филол. наук,
профессор, заведующий кафедрой славянской филологии Ковалев Г. Ф.
Россия, г. Воронеж, тел. 8(473) 2208497 e-mail: [email protected]
Voronezh State University The chair of Slavonic philology, Doctor of philology, full professor, the head of the chair Kovalev G.F.
Russia, Voronezh, tel. 8(473) 2208497 e-mail: [email protected]
Г.Ф. Ковалев
АВТОБИОГРАФИЗМ ОНОМАСТИКИ «ГОРЯ ОТ УМА» А.С. ГРИБОЕДОВА. К 225-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПОЭТА (1795-1829)
Портрет А.С. Грибоедова в гусарском мундире. Художник Д. Кардовский
Статья посвящена важной исследовательской проблеме литературной ономастики - связи творчества автора с его жизненным путем, а точнее - проявлению автобиографизма и биографизма в собственных именах,
© Ковалев Г.Ф., 2020
входящих в художественный текст. Многие авторы не признают в своем творчестве элементов собственной биографии, однако анализ как ключевых ономастических единиц, так и единиц ономастики культурно -исторического фона с необходимостью доказывают наличие обязательных или косвенных элементов биографии в творчестве любого писателя, даже фантаста. А.С. Грибоедов известен практически лишь одной своей пьесой -комедией «Горе от ума», но эта пьеса открыла совершенно новый путь в русской драматургии, разойдясь по словам и выражениям. Большинство персонажей или просто упомянутых людей в пьесе были прекрасно известны кругу людей эпохи А.С. Грибоедова. Причем, автору пришлось изменять настоящие или придумывать новые именования своих персонажей, однако эти номинации уже носили в себе образно закрепленные характеристики. Яркий эффект живописной насыщенности создается не только образами крупных представителей гри-боедовской Москвы, но и всей этой образной массой. Пьеса дала мощный толчок для формирования новой русской литературы.
Ключевые слова: А.С. Грибоедов, ономастика, антропоним, прототип, персонаж, внесценический персонаж, автобиографизм, биографизм.
G.F. Kovalyov
AUTOBIOGRAPHISM OF ONOMASTICS IN THE PLAY «WOE FROM WIT»
BY A.S. GRIBOEDOV.
ON THE 225TH BIRTHDAY OF THE GREAT RUSSIAN POET (1795-1829)
The article is devoted to the important research problem of literature onomastics - the connection of the author's creativity with his life path, that is to autobiographism and biographism of proper names in the artistic text. Many authors do not completely recognize the elements of their own biography in their works but an analysis of key onomastic units and onomastics units of cultural and historical background strongly prove the presence of obligatory or indirect biography elements in the works of any writer, even science fiction. A.S. Griboedov is known for almost only one play, the comedy «Woe from Wit», but this play opened a completely new path in Russian playwriting being actively and widely quoted. Most of the characters or just mentioned people in the play were well known to the circle of people of A.S. Griboedov's epoch. Moreover, the author had to change the real names or make up new ones for his characters, though these nominations already carried figuratively fixed characteristics. The play had a powerful influence on the formation of new Russian literature.
Key words: A.S. Griboedov, onomastics, anthroponym, prototype, character, extra-stage character, autobiographism, biographism.
Если в ранних своих работах А.С. Грибоедов использовал в основном иностранные имена, такие, как Аглая, Арист, Филон, Эльмира и др., то в первой своей реалистической комедии он обращается к родному антропонимикону. «Горе от ума» - это не только резкий поворот в творчестве А.С. Грибоедова, но и поворот от классицистической драматургии в России к драматургии реалистической. Не зря В.Ф. Одоевский отметил: «До Грибоедова слог Комедий был слепком слога Французских; натянутые, выглаженные фразы, заключенные в шестистопных стихах, приправленные именами Милонов и Милен, заставляли почитать даже оригинальные комедии переводными; непринужденность была согнана с комической сцены; у одного Грибоедова мы находим непринужденный, легкий, совершенно такой язык, каким говорят у нас в обществах, у него одного в слоге мы находим колорит Русской» («Московский телеграф», 1825, ч. III, № 10, с. 11).
Да и сам А.С. Грибоедов, отдавая дань талантам французских авторов, признавался в оценке Корнеля, Расина и Мольера: «Да зачем они вклеили свои дарования в узенькую рамочку трех единств? И не дали воли своему воображению расходиться по широкому полю?» [1; с. 45].
Конечно, и в знаменитой пьесе А.С. Грибоедова встречаются так называемые «говорящие» имена, но они органично связаны с характерами персонажей (Репетилов, Тугоуховская, Молчалин, Скалозуб, Хлестова). Эти имена уже не являются лишь масками, определяющими характер персонажей, как это было в классицистической традиции, а дополняют, уточняют контур персонажа.
Причем С.А. Фомичев полагает, что «почти все они соотнесены по значению со словами «говорить» - «слышать»: Фамусов (от «fama» - молва), Молчалин, Скалозуб, Тугоухов-ский, Репетилов (от «repeater» - повторять), что <...> связано с одним из характернейших приемов драматургии Грибоедова, ведет в средоточие идейного смысла «Горя от ума» [2; с. 37].
Ю.Н. Тынянов же полагал: «Фамилии в «Горе от ума» смысловые, идущие от старой комедии: Молчалин, Скалозуб. Фамусов обычно объясняется, как фамилия, происходящая от латинского слова fama - молва. Однако произвести фамилию Фамусов от fama не так-то просто. Основа фамилии вовсе не от слова фама, что могло бы дать только Фамин. Фамилия Фамусов произведена от слова «фамус», то есть графической передачи английского слова famous - знаменитый, известный, пресловутый. «Известный» - это самый ходкий эпитет видного, выдающегося человека в фамусовском кругу. Так, Фамусов говорит Чацкому о Скалозубе: «Известный человек, солидный». В этом происхождении фамилии Фамусов - тот же нестершийся след. Вообще фамилии «Горя от ума» не только смысловые, но они являются равноправными словами, связанными с главной, характерной чертой персонажа» [3; c. 358].
Само действие пьесы, оказывается, весьма автобиографично. Так, Е.В. Новосильцева поведала о случае с А.С. Грибоедовым на одном из московских балов, который, видимо, и спровоцировал его на написание пьесы: «Возмутили дикие выходки тогдашнего общества, раболепное подражание всему иностранному, и наконец его нервная, желчная природа высказалась в порывистой речи, которой все были оскоблены. У кого-то сорвалось с языка, что «этот умник» сошел с ума, слово подхватили, и те же Загорецкие, Хлестаковы, гг. Н. и Д. разнесли его по всей Москве». Реакция драматурга была такова: «Я им докажу, что я в своем уме, я в них пущу комедией, внесу в нее целиком этот вечер: им не поздоровится! Весь план у меня уже в голове, и я чувствую, что ора будет хороша» (Русская Старина, 1878, март, с. 546).
А.С. Грибоедов признавался в письме к П.А. Катенину (1825 г.): «В моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека». Известно, что почти все герои А.С. Грибоедова имели своих прототипов, правда, не напрямую. Самый крупный исследователь творчества А.С. Грибоедова Н.К. Пиксанов писал: «Типичная индивидуальная портрет-ность персонажей «Горя от ума» была так сильна, что в Москве 1820-х годов открылась целая охота за прототипами грибоедовских героев» [4; с. 279]. Писатель и критик П.Д. Боборыкин также писал по этому поводу: «Без живых лиц, даже со всеми их особенностями, творческая работа немыслима. В нашей литературе есть образцовое, гениальное произведение, которое все состоит из таких личностей - это «Горе от ума». За исключением Чацкого (да и то только отчасти), все остальные люди - портреты, поднятые до значения типов только в силу огромного таланта Грибоедова. Но Москва 20-х годов знала этих людей» [5; c. 365, 570].
Более того, филолог и критик Н.К. Кульман настаивал не только на вполне конкретной портретности персонажей А.С. Грибоедова, но и на их типичности: «У современников интерес усиливался еще тем, что в действующих лицах узнавали живых людей. Поэтому Катенин и упрекал Грибоедова, что его характеры портретны. Грибоедов на это горячо и основательно возражал: «Портреты, и только портреты входят в состав комедии и трагедии; в них, однако, есть черты, свойственные многим другим лицам, а иные всему роду человеческому настолько, насколько каждый человек похож на всех своих двуногих собратий. Карикатур ненавижу, в моей картине ни одну не найдешь» (Грибоедов - П.А. Катенину, первая половина января - 14 февраля 1825 г.).
Нельзя, конечно, отрицать, что многие из лиц комедии Грибоедова имели двойников в действительной жизни, но тот факт, что в отдельных персонажах комедии узнавали несколь-
ко лиц (даже в Чацком видели то самого Грибоедова, то Чаадаева), уже доказывал типичность их» [6; с. 54-55].
Скрытый смысл имени Софья автор закладывает, видимо, и для поддержки конфликта. В самом деле, Софья - в переводе с греческого 'мудрая', однако же, казалось бы, глупо влюблена в пустого и неискреннего Молчалина. Правда, думается, с позиции Софьи полюбить забитого, угнетенного человека и есть высшая мудрость (правда, Молчалин, хоть и из худородных, но все же тверской дворянин, Фамусов довел его до чиновника 10 разряда). Кроме того, М.О. Гершензон прямо называет в качестве ее прототипа Софью Алексеевну, кузину А.С. Грибоедова, «которую предание называет прототипом Софьи Фамусовой, как ее отца, дядю Грибоедова, - прототипом самого Фамусова» [7; с. 62]. А вот Ф.И. Буслаев, живший гораздо ближе к эпохе А.С. Грибоедова, писал, что профессор М.Н. Катков «жил на площади у Страстного монастыря, в доме Римской-Корсаковой, родной сестры Грибоедова, как говорят, послужившей ему оригиналом для Софьи, героини его комедии «Горе от ума» [8; с. 420].
М.О. Гершензон определяет в прототипы Фамусова не только московского дядю А.С. Грибоедова, но и другого реального человека - старого Офросимова, друга М.И. Римской-Корсаковой, которого хорошо знал и А.С. Грибоедов: «Он, как Фамусов, -Павел Афанасьевич, да и фамилия Фамусова (может быть, от лат. fama 'пошлая молва') отдаленно напоминает Афросимова, как писали и говорили тогда все. Он генерал-майор в отставке, богат и важен, один из директоров Дворянского Собрания, московский туз» [7; с. 81). Е.В. Грекова не без веских оснований выводит образ Фамусова из персоны основателя и главы «Беседы любителей русского слова», известного всем академика и адмирала А.С. Шишкова [9; с. 6-7].
Интересно, что Ю.М. Нагибин, внимательно прочитав работу того же М.О. Гершензона, посчитал ее довольно слабой, но пришел именно на ее материалах к парадоксальному выводу: «По-настоящему интересны лишь отрывки из превосходных писем Марии Ивановны Корсаковой, с которой Грибоедов списал своего Фамусова. Да, прообраз Фамусова - женщина. Бывает и наоборот: прототип прустовской Альбертины - его шофер и сожитель. Мария Ивановна, ничуть не догадываясь о том, была настоящим художником. Чего стоит хотя бы фраза о ее детях, которые "все из одной квартиры". Удивительные письма писала она в действующую армию своему непутевому и довольно противному сыну. Чудным, образным языком внушала она ему подлейшие правила лести, низкопоклонства, угодничества, без чего "не сделаешь кариер"» [10; с. 500].
Вообще не зря, видимо, Ю.И. Айхенвальд, анализируя «Горе от ума», провел водораздел в персонажах и сюжете по линии «слово - молчание» [11; с. 50-51]. Отсюда и символичность, и заостренность фамилии Молчалин. Ю. Айхенвальд так характеризует данный персонаж: «... спокойный, умеренный и аккуратный Молчалин не сделает никакой нелепости, практически рассудительный, своим молчанием он обеспечил себя от смешного и прекрасно держится в обществе. Правда, он потерпел неудачу и должен был уйти из фамусовского дома; но это произошло только потому, что он не предвидел случайности подслушанного разговора, и это произошло тогда, когда он дал волю своему, хотя и мелкому, увлечению Лизой. На гладкой дороге своей карьеры он проговорился, и это будет для него уроком. Теперь он уже никогда не сломит "безмолвия печати"» [11; с. 48-49].
Обозначение персонажей именами Зизи, Мими - это проявление неприятия автором галломании в русском обществе. Современники полагали, что шесть дочерей Тугоуховских -это те самые шесть из восьми княжон Шаховских, которых так же старательно «выводили в свет». Более того, Грибоедов в комедии называет сестер их действительными именами - Катишь, Лили, Мими, Бабет, Марет, Зизи, то есть по-домашнему, на французский манер. Правда, сестры Шаховские были совершенно не такими, какими их можно было бы представить по тексту комедии. Это были высокообразованные девушки, с весьма прогрессивными
взглядами, сближающими их с декабристами. Кстати, в этом доме часто и бывали некоторые из последних: А.Н. Муравьев, П.А. Муханов, И.Д. Якушкин и др. После расправы над декабристами три сестры сами отправились в Сибирь (Полина в качестве жены декабриста А.Н. Муравьева, а Екатерина и Варвара только собирались выйти замуж за осужденных).
Интересна как прототип Мария Алексеевна Толстая, урожденная княжна Голицына. Именно эту женщину имел в виду А.С. Грибоедов, вложивший в уста Фамусова фразу: «Ах! Боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!» Ее имя, благодаря комедии Грибоедова, сразу же перешло в афоризм, стало символом светских сплетен и молвы. А. Глассэ полагает даже, что именно героиня грибоедовского "Горя от ума", знаменитая княгиня Марья Алексеевна «является одним из прототипов старой графини, ее дочь прототипом княжны Полины, а зять - прототипом Томского» [12; с. 120].
Д.И. Завалишин, современник А.С. Грибоедова, писал о тексте рукописи «Горя от ума»: «Его стали читать публично в разных местах и прочли между прочим у кн. Зинаиды Волконской, за что и чтецам и мне порядочно-таки намылила голову та самая особа, которая в пьесе означена под именем кн. Марьи Алексеевны. Упомянувши о ней, скажу здесь кстати, что тогда под именем князя Григория все разумели кн. П.А. В<яземского>, слывшего за англомана. Это знал и он сам и смеялся над этим, когда мы, бывало, собирались у Оржицкого, у которого он обедал иногда и где в его присутствии был также прочитан привезенный мною экземпляр «Горя от ума». Что же касается до Татьяны Юрьевны, то тут автор действительно разумел Прасковью Юрьевну К<ологривову>, прославившуюся особенно тем, что муж ее, однажды спрошенный на бале одним высоким лицом, кто он такой, до того растерялся, что сказал, что он муж Прасковьи Юрьевны, полагая, вероятно, что это звание важнее всех его титулов» [13; с. 132-133].
Даже такой персонаж, как служанка Лиза, оказался прототипичным. Так, А.А. Кизеветтер справедливо полагал: «Сколько раз Лизу провозглашали фигурой, взятой Грибоедовым напрокат прямо из французского водевиля. А взял он ее из того, известного нам, московского барского дома, где горничная Дуняшка высказывала свои суждения о новых гостях на французском языке и говорила о них снисходительно: «charmante personne», «joli garcon», и участвовала в качестве наперсницы своей барышни в ее кавалькадах» [14; с. 85].
А уж Репетилов явно сохранил качества болтуна и сплетника Н.А. Шатилова - офицера и сослуживца А.С. Грибоедова по Иркутскому гусарскому полку.
Считается, что Платону Михайловичу Горичу в жизни соответствовал Дмитрий Никитич Бегичев - друг и сослуживец А.С. Грибоедова по Иркутскому полку. Н.В. Шимановский в своих воспоминаниях приводил такой случай: «Ермолов (С.Н. Ермолов, родственник генерала А.П. Ермолова, также служивший на Кавказе. - Г.К.) хорошо знал по Москве Степана Никитича Б[егичев]а и спросил Грибоедова, как он мог с этим увальнем и тюфяком так подружиться? Грибоедов с живостью отвечал:
- То потому, что Б[егиче]в первый стал меня уважать.
А потом он же вывел этого своего друга на сцену в «Горе от ума» в лице Платона Михайловича» [15; с. 85].
Однако автор примечаний к этой статье, Зин. Давыдов, ссылаясь на Записки Кс.Ал. Полевого, писал: «Сомнительно, чтобы прототипом Платона Михайловича мог быть Ст.Н. Бегичев. Есть большие основания полагать, что толчком для создания образа этого «московского жителя» послужила фигура Дм.Н. Бегичева» [16; с. 297]. Думается, что оба правы, потому что А.С. Грибоедов очень близко знал этих братьев еще с военной службы 1812 г., потому он мог использовать и коллективный их образ, да еще с должной долей иронии, как относился и М.Ю. Лермонтов к своим лучшим друзьям. Поэтому такой персонаж, как Платон Михайлович Горич, мог в равной степени вырасти и из образа известного лите-
ратора, губернатора Воронежа Дмитрия Никитича Бегичева, служившего в Иркутском гусарском полку вместе с А.С. Грибоедовым.
Не придуманы Грибоедовым ни портрет, ни фамилия полковника Скалозуба. Он и исторически верен. В частности, историк О.И. Елисеева так описывает приход украинской элиты в Москву: «Малороссийская знать стала активно родниться с погорелыми (московской знатью. - Г.К.) только после войны 1812 г. Скалозуб в «Горе от ума» как раз выходец из таких неродовитых малороссиян, которому Фамусов - московский старожил - старается подсунуть дочку» [17; с. 11]. Н.К. Пиксанов писал, что «прототипом полковника Скалозуба называли то полковника Фролова, то нескольких других лиц, а кое-кто утверждал, что Скалозуб скопирован с великого князя Николая Павловича, который в 1825 г. стал императором» [4; с. 279]. Интересно, что именно такую фамилию (Скалозуб) носила профессор Киевского университета, один из редакторов издания «Русское языкознание» в прошлом веке. Об украинском происхождении фамилии Скалозуб писал и С.А. Фомичев: «Слово «Скалозуб» - по-украински «насмешник», «зубоскал». Ср. также: «Всегдашние скалозубы бывают всем не любы» (Русские пословицы, собранные Богдановичем. СПб., 1785, с.54)» [18; с. 97]. Возможно, что Грибоедов узнал об этой фамилии, усиленно читая литературу по истории Малороссии во время подготовки к своей поездке на Украину (перед 1825 г.).
Для Загорецкого моделью послужил известный в эпоху А.С. Грибоедова и А.С. Пушкина авантюрист и, возможно, доноситель Александр Львович Элькан, выдававший себя то за потомка какого-то Эль-хана, то за француза [19; с. 419-427]. Наилучшим образом его описал Т.Г. Шевченко в автобиографической повести «Художник»: «Странное явление этот Элькан! Нет языка, на котором бы он не говорил, нет общества, в котором он не встречался, начиная с нашей братии и кончая графами и князьями. Он, как сказочный волшебник, везде и нигде: и на Английской набережной, у конторы пароходства приятеля за границу провожает, и в конторе дилижансов... тоже провожает какого-нибудь задушевного москвича, и на свадьбе, и на крестинах, и на похоронах, и все это в продолжение одного дня, который он заключает присутствием во всех трех театрах».
Прототипом Ипполита Маркелыча Удушьева послужил Федор Иванович Толстой, прозванный в обществе за свои «подвиги» Американцем [подробнее об этом см.: 20; с. 99-103]. Грибоедов буквально воспроизводит его биографию: Ночной разбойникъ, дуелистъ, Въ камчатку сосланъ былъ, вернулся Алеутомъ, И крепко на руку нечистъ. (Здесь и далее - орфография первого издания комедии - М., 1833, типография Августа Семена, с.143).
Дело в том, что, попав в кругосветное плавание под командованием И.Ф. Крузенштерна и Ю.Ф. Лисянского, поручик Толстой так досадил руководству, что оно было вынуждено высадить его на Алеутских островах, откуда он вернулся в Россию пешком по льду Берингова пролива.
Сам Ф.И. Толстой полностью признавал за собою эту прототипность. Л.Н. Толстой, близкий его родственник, рассказывал своему сыну Сергею о том, как Толстой-Американец выговаривал А.С. Грибоедову:
«Зачем ты обо мне написал, что крепко на руку не чист? Подумают, что я взятки брал. Я взяток отродясь не брал.
- Но ты же играешь нечисто, - заметил Грибоедов.
- Только-то? - ответил Толстой, - ну, ты так бы и написал» [21; с. 83].
Граф Ф.И. Толстой послужил прототипом для таких персонажей русской литературы, как Турбин-старший в «Двух гусарах» и Долохов из «Войны и мира» Л.Н. Толстого, а также Зарецкого из «Евгения Онегина» А.С. Пушкина. Причем Пушкин использовал здесь еще и грибоедовскую фамилию Загорецкий.
Вполне справедлива мысль поэта Д .Самойлова по поводу натяжек, сделанных отечественными литературоведами и историками относительно Чацкого: «Нет оснований путать Чацкого с Грибоедовым, а Грибоедова отождествлять с декабристами» [22; с. 153]. Полагают, что главный герой комедии А.С.Грибоедова «Горе от ума» назван Чацким в честь русского мыслителя П.Я. Чаадаева [23; с. 182-183]. Так поначалу думал и современник Грибоедова А.С. Пушкин. С досадой и иронией он писал из Одессы П.А. Вяземскому: «Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чаадаева; в теперешних обстоятельствах это чрезвычайно благородно с его стороны» (дек. 1823 г.).
А.М. Баженов, с учетом того, что Чаадаев был сокурсником Грибоедова по Московскому университету, слишком, категорично полагал: «Приятелем», «демоном», «черным человеком» для Грибоедова был его Чацкий. С Чацким Грибоедов был знаком прекрасно. Знал он его и в Петре Яковлевиче Чаадаеве с его философической брызжущей нетерпимостью, и в молодых будущих декабристах с их наивным этикеточным славянофильством, и, конечно же, помнил в себе. Александр Чацкий - это во многом Александр Грибоедов в его семнадцать, восемнадцать, двадцать лет» 24; с. 73].
Раздавались и голоса, сближавшие Чацкого с мольеровским Альцестом. По духу и по схожим ситуациям Чацкого сопоставлял с Дон-Кихотом известный достоевсковед А.Л. Бем: «Еще одна черта сближает Чацкого с Дон-Кихотом. Черта эта - любовь к сочиненной женщине. Чацкий видит Софью Павловну такою, какою ему хочется ее видеть. Грибоедов очень тонко показывает, как Чацкий не видит совершенно явного предпочтения, которое Софья оказывает Молчалину. Чтобы только сохранить для себя ее образ, он придумывает себе разных соперников, только одного Молчалина упорно отвергает. Он, подобно Дон-Кихоту, создает свою Дульцинею и не видит Альдонсы» [25; с. 160].
Ю.Н. Тынянов, хотя и полагал, что в Чацком многое идет от П.Я. Чаадаева, однако не соглашался с его прототипностью: «Самая фамилия Чацкого имела связь именно с фамилией Чаадаева (в правописании Пушкина, отражавшем живую речь, - Чадаев); в первой редакции «Горя от ума» фамилия Чацкий писалась Грибоедовым как Чадский, что непосредственно связано с Чаадаевым. Эта совершенно ясная связь Чацкого с Чаадаевым заставляет на нем остановиться. Это тем любопытнее и значительнее, что характер, тип исторического Чаадаева вовсе не является прототипом Чацкого» [3; с. 341-342].
Интересно, что сам Чацкий в комедии свидетельствует о том, что он член Английского Клуба:
Не засижусь, войду, всего минуты две, Потом, подумайте: член Англшскаго Клуба, Я там дни целые пожертвую молве Про ум Молчалина, про душу Скалозуба.
При этом показательно, что документы фиксируют фамилию Чатский именно в гри-боедовскую эпоху. Так, о текущей жизни московского Английского клуба писалось: «1815. Марта 17-го дня, предложенный от члена г-на Сибилева из кандидатов в члены г-н Чатский, по баллотированию не избран...» (Русский Архив, 1889, ч. 2, с. 88).
Князь Д.И. Шаховской отмечал: «Трудно найти, помимо какой-то связи замысла автора с личностью Чаадаева, и удовлетворительное объяснение выбору им имени героя комедии. Ни «Чаадаев», ни «Чацкий» вовсе не столь ходовые имена, чтобы можно было признать чистой случайностью их созвучие, особенно если принять во внимание, что в старейшем из известных нам списков, в двух первых действиях почти всегда, а один раз и в третьем действии, имя данного персонажа пишется еще ближе к фамилии Чаадаева - не Чацкий, а Чадский; значит, постепенно Чад-ский вытесняется Чац-ким» [26; с. 20].
Проницательный и тонкий исследователь литературных текстов Ю.Н. Тынянов (со ссылкой на Н. Греча) намекнул, что к прототипу Чацкого можно было бы отнести и
В.К. Кюхельбекера [27; с. 154]. Далее Ю.Н. Тынянов развивает эту мысль: «Эта черта фотографически близка к Кюхельбекеру. Странность, притом смешная, грозный взгляд и резкий тон и даже «эти особенности» близки к Кюхельбекеру и толкам вокруг него» [27; с. 173]. Он же отмечает множество биографических совпадений у Кюхельбекера и Чацкого, например: «Кюхельбекер путешествовал по Западной Европе с сентября 1820 г. до августа 1821 г., а в сентябре уже принужден был уехать в Тифлис. Таким образом, свидетель создания и первый слушатель «Горя от ума» прибыл к Грибоедову из Европы, как прибывает Чацкий» [27; с. 175]. Ю.Н. Тынянов, конечно же, не столько настаивал на прототипности Кюхельбекера, сколько показывал типичность многих ситуаций и персонажей, отраженных в комедии А.С. Грибоедова. Однако многие текстовые факты комедии, как доказывает Ю.Н. Тынянов, говорят именно в пользу В. Кюхельбекера как одного из главных прототипов Чацкого. Так, приводя разговор Хлёстовой и княгини:
Хлёстова: И впрямь с ума сойдешь от этих, от одних От пансионов, школ, лицеев, как бишь их. Да от ланкартачных взаимных обучений.
Княгиня: Нет, в Петербурге институт Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут: Там упражняются в расколах и в безверьи Профессоры!
Ю.Н. Тынянов так поясняет его: «Здесь дан полный и точный список учебных заведений, в которых учился и преподавал Кюхельбекер, и названо общество, секретарем которого он был. Все это было жизненно с ним связано. Он окончил в 1817 г. Царскосельский лицей, был одним из главных профессоров Педагогического института и воспитателей его пансиона, должен был подать в отставку перед отъездом за границу; был одним из самых горячих деятелей, секретарем «С. -Петербургского общества учреждения училищ взаимного обучения по методе Бэля и Ланкастера», управлявшегося членами Союза благоденствия» [3; с. 353].
М.О. Гершензон, напротив, пишет: «В известном смысле «Горе от ума» - эпизод из жизни самого Грибоедова, и сам автор - прототип Чацкого» [7; с. 63]. Сравните такое же отождествление автора и его героя в анонимной лицейской эпиграмме на Ф.В. Булгарина: Ты целый свет уверить хочешь, Что был ты с Чацким всех дружней. Ах ты бесстыдник, ах злодей! Ты и живых бранишь людей, Да и покойников морочишь (1830).
А вот Е.В. Грекова довольно доказательно предлагает в прототипы Чацкого племянника адмирала Шишкова - Александра Ардалионовича Шишкова [9; с. 6-9].
Поэтому в данном случае (да и чаще всего) необходимо автономно рассматривать проблемы прототипа и протоимени главного героя.
А.А. Кунарев, перечислив прошлые попытки семантизации и реконструкции фамилии грибоедовского героя, стоически отверг все предыдущие этимологии (чад - дым, чадо - ребенок и т.д.). Он предложил весьма оригинальную версию фамилии, в которой якобы зашифрован эпитет Гамлета - принц Датский (фонетически - с разницей лишь в первом звуке: Чацкий - Дацкий) [28; с. 89-91]. Это решение очень заманчиво, но, естественно, что оно абсолютно абсурдно и никак не подтверждается ни материалом комедии, ни данными биографии А.С. Грибоедова.
Различия в структуре антропонимов Чацкий и Чадский (сформированный на базе Чаадаев) говорит не в пользу того, что фамилия Чацкий - русского происхождения, а в пользу отнесения фамилии Чацкий к заимствованиям из польского языка (точно так же, как фамилия Pitsudski не может быть признана польской) (.Г^ук Рокк1, 1926, N 1, б.61). Мы писали об этом много лет назад [29; с. 21-22].
Поэтому мы склоняемся к предложенному еще П.Я. Черных решению: «...Грибоедов переделал эту фамилию (Чаадаев - Г.К.) в окончательной редакции «Горя от ума» и замаскировал ее этимологию. С буквой ц эта фамилия получила польский облик» [30; с. 47].
Еще в первой половине ХХ века И. Тхоржевский заметил в эмигрантской печати: «Грибоедов принадлежал к русской знати. Он был в родстве с Одоевским, Паскевичем, Нарышкиными, Разумовским; в жилах его текла, кроме русской, далекая струя польской крови, может быть, оттуда шла стремительная горячность, роднящая Грибоедова с его Чацким (чуть польское имя)» [31; с. 165].
Е.Н. Цимбаева замечает по поводу связи Чацкого с Польшей, что он «имел польских предков, на это прямо указывает его фамилия, редкая, но известная в Польше. Он, конечно, русский дворянин, но происхождение ведет из Польши, как и сам Грибоедов» [32; с. 122].
Откуда же взялась «польская линия» у русского писателя? Конечно же, от того, что он и был по происхождению поляком. Ф. Булгарин писал об этом: «Род его ведет свое происхождение из Польши, от фамилии Грибовских, переселившихся в Россию, кажется, в начале царствия Романовых» [33; с. 9]. Б. Унбегаун по этому поводу сделал существенное уточнение: «Предок А.С. Грибоедова, Ян Гржибовский, в начале XVII в. переселился из Польши в Россию, его сын Федор Иванович стал писаться Грибоедовым; при царе Алексее Михайловиче он был разрядным дьяком и одним из пяти составителей «Уложения», т.е. свода законов ...» [34; с. 340]. Упоминание об этом есть и в Русской родословной книге (СПБ., 1873, с.152).
О польском происхождении Грибоедова писал и его современник Миколай Малиновский: «Он раньше небрежно относился к феодальным пережиткам, но, став послом, распорядился ткать позументы с гербами, рисовать их на каретах и т.д. Вся трудность была в том, что он не знал, какой герб он должен был использовать в доме под Москвой, и его мать требует документы, которые доказывали родовитость. Не разбираясь, Грибоедов отсылает их Булгарину. Каким же было наше удивление, когда мы нашли не только доказательства эмиграции его предка из Польши, но даже и герб, нарисованный красками на полотне, очевидно, в XVI веке: «Прус» или «Волчьи Косы». Назывался его предок Грибовский» [Цит. по: 35; с. 54].
Сам же А.С. Грибоедов вышел на «польскую» линию во время службы в Брест-Литовске (1813-1814 гг.), состоя адъютантом при генерале А.С. Кологривове. Исследователь биографии драматурга А.А. Шаховского А.А. Ярцев свидетельствует о пребывании А.С. Грибоедова в столице Польши Варшаве: «С Грибоедовым Шаховской встретился в Польше, где автор «Горя от ума» служил в гусарах. Это случилось в конце 1812 года» [36, с. 76]. Затем польская линия продолжилась и через П.А. Вяземского, с которым летом 1823 г. он сочинял водевиль «Кто брат, кто сестра» для бенефиса актрисы М.Д. Львовой-Синицкой. Вот как описал это впоследствии П.А. Вяземский: «Незадолго перед тем возвратился я из Варшавы. В память пребывания моего в Польше предложил я Грибоедову перенести место моего действия в Польшу и дать вообще лицам польский колорит» [37; с. 336-337]. И в Петербурге Грибоедов часто встречался с поляками, в частности, с А. Мицкевичем. Наиболее точное свидетельство их встречи находим в письме П.А. Вяземского (17 мая 1828 г.) писал: «Вчера Пушкин читал свою трагедию у Лаваль: в слушателях были две княгини Michel, Одоевская-Ланская, Грибоедов, Мицкевич» [38; с. 79]. Да и другая весьма колоритная фигура - Тадеуш Булгарин - была связана с Грибоедовым узами дружбы, поскольку Фаддей Бул-гарин был природным поляком (Фаддей - русский вариант польского Тадеуш). Естественно, что в числе близких знакомых А.С. Грибоедова был и Адам Мицкевич.
Ко всему прочему, А.С. Грибоедов, по мнению С.В. Свердлиной, владел и польским языком. Свое мнение она подтверждает фрагментом из письма Грибоедова к А.Н. Верстовскому: «Да нельзя ли бар и красавиц приспособить к известной польской песне: "Обещала даць, С собой поиграць"» [39; с. 230]. Кстати, тот же Ф. Булгарин в фельетоне
«Литературные призраки» (1824 г.), пересказывая слова своего друга А.С. Грибоедова, через посредство персонажа под именем Талантин излагает его кредо: «Чтобы совершенно постигнуть дух русского языка, надобно читать священные и духовные книги, древние летописи, собирать народные песни и поговорки, знать несколько соплеменных славянских наречий, прочесть несколько славянских, русских, богемских и польских грамматик и рассмотреть столько же словарей» [цит. по: 4; с. 313].
Е.Н. Цимбаева уверенно считает, что А.С. Грибоедов еще с пребывания в Кобрине (Волынский уезд) настолько овладел польским языком, что генерал А.С. Кологривов не только по родственным связям взял его в штаб «для производства письменных дел», в особенности связанных с польским населением и донесениями польских агентов, а также в помощи закупки провианта [2; с. 130-134].
Именно поэтому не таким уж бесперспективным выглядит сближение «Горя от ума» с комедией польского автора Ю. Немцевича «Возвращение депутата» (№ешсешс2 Е. Ро,ш"о1 роБ1а. Warszawa, 1790), приведенное в статье Н.М. Петровского (1917) и раскритикованное Н.К. Пиксановым [4; с. 215-217]. Сопоставлению сюжетных и образных линий этих произведений посвящена работа С.В. Свердлиной, которая пришла, в отличие от Н.К. Пиксанова, к положительному результату [39; с. 82-96].
При этом мы полагаем, что А.С. Грибоедов не просто полонизировал фамилию Чацкого, а взял за образец конкретную фамилию известного в его время польского и российского просветителя графа Фаддея (Тадеуша) Чацкого (1765-1813), который, кстати, по кругу своих интересов, особенно в области ориенталистики, во многом был близок самому А.С. Грибоедову (Еисук1ореё1а powszechna PWN. Warszawa, 1973, 1.1, s.515). Так, И. Булкина пишет: «Связь графа Чацкого с одноименным героем грибоедовской комедии кажется нам вероятной, хотя мы ни в коем случае не предполагаем в нем реального прототипа Александра Андреевича Чацкого» [40; с. 251].
О том, что Т. Чацкий был довольно известной фигурой в России того времени, говорит пояснение из пушкинской «Литературной газеты»: «Автор сего сочинения, Иосиф Корже-нёвский, учился в Волынском лицее, основанном знаменитым Чацким...» (Литературная газета А.С. Пушкина и А.А. Дельвига. 1830 год, № 1-13. М., 1988, с. 83). Интересно, что характеристика Чацкого, данная М. Зджеховским, в равной степени может быть отнесена и к Т. Чацкому. М. Зджеховский полагал, что Чацкий стоит на твердой почве, его идеалом было распространение образования и наук в России при необходимом условии уважения к этому образованию и наукам и непоколебимой вере в благотворное их влияние на общество [41; с. 240-258]. Тадеуш Чацкий в 1803 г. основал один из лучших лицеев Европы, в котором учились известные польские поэты Юлиуш Словацкий и Антоний Мальчевский. Да и внучка Т. Чацкого Мария Чацкая (1880-е - 1961) продолжила педагогический подвиг деда - организовала приют для незрячих детей (Новая Польша, 2004, № 3, с. 21-23).
Хотя возможно, что в качестве протономена послужила, правда, с меньшей достоверностью, фамилия другого человека, современника А.С. Грибоедова: Чацкого Феликса (17891862) - литератора, историка, изучавшего эпоху французской революции 1789 г. (Ро^к1 Б^шк Б^гаГ^пу. Ы^, 1948, Т.1У, zesz.2, s.142).
Кроме активно действующих 26 персонажей комедии Н.К. Пиксанов отметил: «В «Горе от ума» есть еще вереница образов, воссоздаваемых в беседах и монологах; без них не закончена была бы картина грибоедовской Москвы, не полон был бы идейный смысл пьесы, даже сценический состав ее не был бы так прочно цементирован.
Таковы: мадам Розье, ментор-гувернер, танцмейстер Гильоме, дядюшка Софьи, отпрыгавший свой век, тетушка Софьи, у которой сбежал француз, тетушка-Минерва, Максим Петрович и Кузьма Петрович, брат Скалозуба, московские «наши старички» и «наши дамы», «юноши-сынки и внуки», дочки-патриотки, богач-грабитель, «Нестор негодяев знатных», крепостник-театрал (или даже два), «турок или грек», побродяги-учителя, трое из бульвар-
ных лиц, чахоточный «книгам враг», княгиня Ласова, Прасковья Федоровна, вдова-докторша, Татьяна Юрьевна, ее муж, Фома Фомич, хилый старик-домосед (у которого Заго-рецкий отбивает билет в театр), химик-ботаник князь Федор, вечные французы с Кузнецкого Моста, французик из Бордо, две княжны-сестрицы, убежденные, что лучше Франции нет в мире края, мосье Кок, князь Григорий, Воркулов Евдоким, Левон и Боринька, Удушьев Ипполит Маркелыч, Лохмотьев Алексей, «ночной разбойник», вернувшийся алеутом, барон фон Клотц, жена Фамусова, наконец, княгиня Марья Алексеевна, Дрянские, Хворовы, Вар-лянские, Скачковы, «певец зимой погоды летней», арапка-девка - всего свыше сорока пяти лиц.
Для многих, вероятно, покажется неожиданным такой длинный список этих мимолетных образов, и в литературе о «Горе от ума» он никогда не устанавливался. Между тем его следует принять к учету в общей сумме художественных впечатлений от пьесы. Даже князь П.А. Вяземский, негативно оценивавший комедию А.С. Грибоедова, так характеризовал количественный состав персонажей пьесы: «Самые странности комедии Грибоедова достойны внимания: расширяя сцену, населяя ее народом действующих лиц, он, без сомнения, расширил и границы самого искусства» [42; с. 70]. Яркий эффект живописной насыщенности создается не только образами крупных представителей грибоедовской Москвы, но и всей этой образной массой. Иные из этих образов разработаны великолепно и своею значительностью превышают некоторых из «действующих», например: Максим Петрович, Татьяна Юрьевна, крепостник-театрал; значительна как символ и княгиня Марья Алексеевна, хотя о ней автор обмолвился одним только стихом.
Следует особо отметить этот прием драматургического мастерства. Грибоедов не загромождает сценарий такими образами, они не бременят интригу пьесы» [43; с. 294-295].
С помощью внесценических персонажей А.С. Грибоедов преодолевает классицистические рамки дома Фамусова. Поэт выходит на более широкие круги общества. Не зря, видимо, С.А. Фомичев утверждает: «Особого внимания заслуживают внесценические персонажи, активное введение которых в сюжет является новаторским завоеванием Грибоедова, хотя уже в догрибоедовской комедии можно обнаружить упоминаемых по ходу действия лиц, подчас довольно колоритных и запоминающихся... Однако только Грибоедов ввел их в таком неисчислимом количестве, создавая не ослабевающее на всем протяжении пьесы впечатление присутствия где-то рядом «тьмы и тьмы» знакомых незнакомцев, и тем самым как бы раздвинул стены фамусовского особняка, вынес действие на площадь, укрупняя основной конфликт пьесы: столкновение пылкого правдолюбца с косной общественной средой» [18; с. 35].
Что же касается ономастики пространства, то есть топонимии, то, несмотря на классицистически замкнутое пространство, ограниченное несколькими комнатами дома Фамусова, автор выходит за его рамки именно с помощью топонимов. Весь мир укладывается в характерные для дворян того времени образы двух столиц России - Москвы и Петербурга, которые детализируются через соответствующие микротопонимы Кузнецкий мост и Фонтанка. Остальная часть России показана через речь персонажей как жалкая провинция, например, Фамусов - Молчалину: «И будь не я, коптел бы ты в Твери»; он же Софье: «В деревню, к тетке, в глушь, в Саратов».
Весь остальной мир - это в основном Франция, которая, однако, иронически детализируется автором не через Париж, а через Бордо (и, видимо, в большей степени с изрядной коннотацией по известной марке красного вина - «бордо»).
Не зря А.С. Пушкин, прочитав «Горе от ума», сказал, что текст разойдется по словечкам и выражениям: «О стихах я не говорю: половина - должны войти в пословицу». Так и случилось. Веком позже А.В. Амфитеатров даже написал юмореску «Избитая вещь»: «Смотрела «Горе от ума» некоего Грибоедова. В общем, ничего себе вещица, смотрится легко, но
только можно ли так безбожно заимствовать? Ведь половина пьесы - всем знакомые остроты. Цитаты, цитаты, цитаты без конца!» («Сатирикон», Париж, 1931, № 9, 30 мая).
Библиографический список
1. Бегичев С. А. Ответ рецензенту // Грибоедов. Его жизнь и гибель в мемуарах современников. М., 2015. 394 с.
2. Цимбаева Е.Н. Грибоедов. М., 2011. 551 с.
3. Тынянов Ю.Н. История литературы. Критика. СПб., 2001. 505 с.
4. Из неопубликованного наследия Н.К. Пиксанова // А.С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиция. Л., 1977. С. 263-281.
5. Боборыкин П.Д. Воспоминания. М., 1965. Т. 2. 670 с.
6. Кульман Н.К. А.С. Грибоедов (К столетию со дня кончины) // Лицо и гений. Зарубежная Россия и Грибоедов. М., 2001. С. 23-27.
7. Гершензон М.О. Грибоедовская Москва. П.Я. Чаадаев. Очерки прошлого. М., 1989.
398 с.
8. Буслаев Ф.И. Мои досуги. Воспоминания. Статьи. Размышления. М., 2003. 604 с.
9. Грекова Е.В. Еще один прототип Чацкого? // Русская словесность. 1996. № 2. С. 610.
10. Нагибин Ю.М. Дневник. М., 2001. 698 с.
11. Айхенвальд Ю.А. Силуэты русских писателей. М., 1998. Т. 1. 591 с.
12. Глассэ А. «Княгиня Марья Алексеевна» // Новое литературное обозрение. 1996. № 17. С. 119-140.
13. Завалишин Д.И. Воспоминания о Грибоедове // А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980. С. 128-143.
14. Кизеветтер А.А. Грибоедов и его комедия // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов. М., 2001. С. 41-43.
15. Шимановский Н. Арест Грибоедова // Грибоедов. Его жизнь и гибель в мемуарах современников. М., 2015. С. 85.
16. Полевой Кс.А. Записки Ксенофонта Алексеевича Полевого. СПб: Издание А.С. Суворина, 1888 г.
17. Елисеева О.И. Имперский матриархат // Литературная газета. 2012. № 52.
18. Фомичев С.А. Комедия А.С. Грибоедова «Горе от ума». Комментарий. М., 1983.
208 с.
19. Лернер Н. С кого Пушкин списал Зарецкого // Русская старина. Т. 133. 1908.
20. Петрицкий В.А., Суетов Л.А. К истории одного прозвища (Ф.И. Толстой «американец») // Русская литература. 1987. № 2. С. 99-103.
21. Толстой С.Л. Федор Толстой Американец. М., 1926. 64 с.
22. Самойлов Д.С. Поденные записи. Т. 2. М., 2002. 414 с.
23. Эльзон М.Д. «Чад» или «чаять»? // Русская литература. 1981. № 2. С. 182-183.
24. Баженов А.М. К тайне «Горя» (А.С. Грибоедов и его бессмертная комедия). М., 2001. 94 с.
25. Бем А.Л. «Горе от ума» в творчестве Достоевского // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов М., 2001. С. 69-81.
26. Шаховской Д.И. Грибоедов и Чаадаев // Литература в школе. 1988. № 4. С. 20.
27. Тынянов Ю. Сюжет «Горя от ума» // Литературное наследство. М., 1946. Т. 47-48. С. 147-188.
28. Кунарев А.А. «Фамилии известной...» (К вопросу о происхождении антропонима Чацкий) // Русский язык в школе. 2000. № 5. С. 89-91.
29. Ковалев Г.Ф. Роль ономастического материала в изучении русского языка студентами-славянами // Ономастика на уроке русского языка как иностранного. Волгоград, 1993. С. 17-24.
30. Черных П.Я. Заметки о фамилиях в «Горе от ума» // Докл. и сообщ. филологич. ф-та МГУ. 1948. Вып. 6. С. 47.
31. Тхоржевский И. Грибоедов (1795-1829) // Лицо и Гений. Зарубежная Россия и Грибоедов. М., 2001. С. 98-102.
32. Цимбаева Е. Художественный образ в историческом контексте (Анализ биографий персонажей «Горя от ума») // Вопросы литературы. 2003. № 4. С. 98-139.
33. Булгарин Ф. Воспоминание о незабвенном Александре Сергеевиче Грибоедове // А.С. Грибоедов, его жизнь и гибель в воспоминаниях современников. Л., 1929. С. 185-198.
34. Унбегаун Б.-О. Русские фамилии. М., 1995. 443 с.
35. Федута А.И. Грибоедов глазами Миколая Малиновского // А.С. Грибоедов. Хме-литский сборник. Вып.10. Смоленск, 2010.
36. Ярцев А.А. Князь Александр Александрович Шаховской. (Опыт биографии). СПб., 1896. 90 с.
37. Вяземский П.А. Полн. собр. соч. Т.VII. СПб., 1882.
38. Литературное наследство. Т. 58. М., 1952. С. 79.
39. Свердлина С.В. Грибоедов и ссыльные поляки // А.С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиция. Л., 1977. С. 212-234.
40. Булкина И. «Известная фамилья»: польский патриот граф Фаддей Чацкий // Studia russica helsingiensia et tartuensia. XII. Мифология культурного пространства. Tartu, 2011.
41. Zdziechowski M. Byron i jego wiek. Studya porownawczo-literacki. W Krakowie, 1897,
t.II.
42. Вяземский П.А. Фон-Визин // Современник, 1837, т. 5.
43. Пиксанов Н.К. Грибоедов. Исследования и характеристики. Л., 1934. 333 с.
References
1. Begichev S.A. My answer to the reviewer // Griboedov. His life and death in the memoirs of his contemporaries. Мoscow, 2015. P. 45.
2. Tsimbaeva E.N. Griboedov. Мoscow, 2011. 551 с.
3. Tynyanov Y.N. The history of literature. Critical works. St.-Petersburg, 2001. 505 с.
4. From unpublished heritage of N.K. Piksanov // A.S. Griboedov. Creativity. Biography. Tradition. Leningrad, 1977. P. 263-281.
5. Boborykin P.D. Memoirs. Мoscow, 1965. Vol. 2. 670 p.
6. Kulman N.K. A.S. Griboedov (To the centenary of the writer's death) // Person and Genius. Foreign Russia and Griboedov. Мoscow, 2001. P. 23-27.
7. Gershenson М.О. Griboedov's Мoscow. P.Y. Chaadaev. Sketches of the past. Мoscow, 1989. 398 c.
8. Buslaev F.I. My free time. Memoirs. Atricles. Thoughts. Мoscow, 2003. 604 p.
9. Grekova E.V. One more prototype of Chatsky? // Russian philology. 1996. Vol. 2. P. 6-10.
10. Nagibin Y.M. The diary. Мoscow, 2001. 698 p.
11. Aikhenwald Y.A. The silhouettes of Russian writers. Мoscow, 1998. Vol. 591 p.
12. Glasse A. "Duchess Maria Alexeevna" // New literature review. 1996. Vol. 17. P. 119140.
13. Zavalishin D.I. Reminiscences about Griboedov // A.S. Griboedov in memoirs of his contemporaries. Moscow, 1980. P. 128-143.
14. Kizewetter A.A. Griboedov and his comedy // Person and Genius. Foreign Russia and Griboedov. Moscow, 2001. P. 41-43.
15. Shimanovsky N. Griboedov's arrest // Griboedov. His life and death in the memoirs of his contemporaries. Moscow, 2015. P. 85.
16. Polevoy X.A. Sketches of Xenophont Aleksandrovich Polevoy. St.-Petersburg, 1988.
17. Eliseeva O.I. Imperial matriarchy // Literature paper. 2012. Iss. 52.
18. Fomichev S.A. The comedy "Woe from wit" by A.S. Griboedov. The comments. Moscow, 1983. 208 p.
19. Lerner N. Who did Pushkin copy Zaretsky from // Russian antiques. Vol. 133. 1908.
20. Petritsky V.A. Suetov L.A. To the history of one nickname (F.I. Tolstoy 'the American') // Russian literature. 1987. Vol. 2. P. 99-103.
21. Tolstoy S.L. Fedor Tolstoy the American. Moscow, 1926. 64 p.
22. Samoylov D.S. Daily notes. Vol. 2. Moscow, 2002. 414 p.
23. Elzon M.D. 'Chad' or 'chayati'? // Russian literature. 1981. Vol. 2. P. 182-183.
24. Bazhenov A.M. To the mistery of "Woe" (A.S. Griboedov and his immortal comedy). Moscow, 2001. 94 p.
25. Bem A.L. "Woe from wit" in Dostoevsky's creativity // Person and Genius. Foreign Russia and Griboedov. Moscow, 2001. P. 69-81.
26. Shakhovskoy D.I. Griboedov and Chaavaev // Literature at school. 1988. Vol. 4. P. 20.
27. Tynyanov Y.N. The plot of "Woe from wit" // Literature heritage. Moscow, 1946, Vol. 47-48. P. 147-188.
28. Kunarev A.A. "Of the well-known family..." (To the question of origin of the anthroponym Chatsky) // Russian language at school. 2000. Vol. 5. P. 89-91.
29. Kovalev G.F. The importance of onomastic material in learning of Russian language by Slavonic students // Onomastics at the lesson of Russan as a foreign language. Volgograd, 1993. P. 17-24.
30. Chernykh P.Y. Sketches about the surnames in "Woe from wit" // Reports of philological department of MSU. 1948. Iss. 6. P. 47.
31. Tkhorzhevsky I. Griboedov // Person and Genius. Foreign Russia and Griboedov. Moscow, 2001. P. 98-102.
32. Tsimbaeva E.N. Artistic image in historical context (The analysis of the characters' biographies in "Woe from wit") // The issues of literature. 2003. Vol. 4. P. 98-139.
33. Bulgarin F. Reminiscences about unforgettable Alexander Sergeevich Griboedov // A.S. Griboedov, his life and death in the memoirs of his contemporaries. Leningrad, 1929. P. 185198.
34. Unbegown B.-O. Russian surnames. Moscow, 1995. 443 p.
35. Feduta A.I. Griboedov in Mikolay Malinovsky's view // A.S. Griboedov. Khmelitsky collection. Iss. 10. Smolensk, 2010.
36. Yartsev A.A. Duke Alexander Alexandrovich Shakhovskoy (The experience of biography). St.-Petersburg, 1869. 90 p.
37. Vyazemsky P.A. Completed works. Vol.7. St.-Petersburg, 1882.
38. Literature heritage. Vol. 58. Moscow, 1952. P. 79.
39. Sverdlina S.V. Griboedov and exiled Polish men // A.S. Griboedov. Creativity. Biography. Tradition. Leningrad, 1977. P. 212-234.
40. Bulkina I. "A well-known family": Faddey Chatsky, a Polish patriot // Studia russica helsingiensia et tartuensia. XII. The mythology of cultural space. Tartu, 2011.
41. Zdziechowski M. Byron i jego wiek. Studya porownawczo-literacki. W Krakowie, 1897,
t.II.
42. Vyazemsky P.A. Fon-Visin // Sovremennik (Contemporary), 1837, vol. 5.
43. Piksanov N.K. Griboedov. Researches and characteristics. Leningrad, 1934. 333 p.
