CC BY
25(прошедшее время, длительный вид, страдательный залог и др.). Нулевая морфема выявляется в системах сравнения прилагательных и наречий, выражая беспризнаковую степень сравнения в противопоставлении признаковым (сравнительно, превосходной). Нулевую форму нетрудно видеть в системе артиклевых соединений существительного, где она участвует в трех видах субстантивного противопоставления: во-первых, в соотнесении только с неопределенным артиклем (множественное число-единственное число неопределенной артиклевой формы); во-вторых, в соотнесении только с определенным артиклем (безартиклевая форма неисчисляемых существительных - определенная артиклевая форма неисчисляемых существительных); в-третьих, в соотнесении с неопределенным и определенным артиклями вместе (выражение абстрактной предметности) [3].
При изучении валентных связей в словосочетаниях учитывается экстралингвистическая и лингвистическая совместимость соединяемых в словосочетание слов. Лингвистическая совместимость в большей степени зависит от экстралингвистической, нарушение экстралингвистической совместимости придает некоторую необычность сочетанию. Природа совместимости слов в сочетаниях устойчивого характера носит особый характер: в фра-зеоматических сочетаниях лингвистическая совмести-
мость выдвигается на первый план, хотя вопрос об экстралингвистической совместимости слов не снимается, но она носит дополнительный характер. Внутренняя валентность в сочетании фразеоматического характера является результатом закрепления внешней валентности его компонентов.
Английский язык не сохранил флексии как в словообразовании, так и в спряжении систем глагола. Рассмотрев периодизацию английского языка, можно прийти к выводу, что экстралингвистическое влияние очень сильно повлияло на английский язык, произошло смешение народов, изменился сам язык, пополнение его новыми словами, он «потерял» окончания у глаголов, тем самым из синтетического он «превратился» в аналитический.
Список литературы
1. Аракин В.Д. История английского языка / В.Д. Ара-кин - 3-е изд., испр. - М.: ФИЗМАТЛИТ, 2009.
2. Бондарко Е.В., Лютова Г.И. Диахрония диалектов английского языка: Экстралингвистический фон и морфологические характеристики // Научные Ведомости. Серия Гуманитарные науки. №16 (177) Вып. 21. 2014. - с.58.
3. Блох М.Я. Теоретические основы грамматики / М.Я. Блох - 3-е изд., испр. - М.: Высшая школа, 2002.
АВТОБИОГРАФИЧЕСКИЙ МОТИВ В ПРОЗЕ Л.ПЕТРУШЕВСКОЙ
Монгуш Евгений Докурович
кандидат филол. наук, заместитель, директора ГБНИ и ОУ «Тувинский институт, гуманитарных
и прикладных, социально-экономических исследований», г. Кызыл
Чигден Нелли Дмитриевна учитель русского языка и литературы, РШИ им. Р.Д. Кенденбиля, г. Кызыл
THE AUTOBIOGRAPHICAL MOTIVE IN PROSE OF L. PETRUSHEVSKAYA
Mongush Evgeniy Dokurovich, Candidate of Philology, deputy director of Tuvan institute for applied studies of humanities and socio- economics, Kyzyl
Chigden Nelly Dmitrievna, Teacher of Russian language and literature class of school of the Arts named after R.D. Kendenbil. Kyzyl
АННОТАЦИЯ
В настоящей статье рассматривается автобиографический мотив в прозе Л. Петрушевской. Авторы отвечают на вопрос, каким образом собственная биография писательницы влияет на построение сюжета и поэтику в целом.
ABSTRACT
The article discusses the autobiographical motive in prose of L. Petrushevskaya. The authors answer the question of how the own biography of the writer influences the construction of the plot and poetics in general.
Ключевые слова: автобиографический мотив, повесть и рассказы Л. Петрушевской, автобиографизм, сюжет, повествование.
Keywords: autobiographical motive, the novel and the stories of L. Petrushevskaya, autobiographism, plot, narration.
Многие современные писатели используют в своем творчестве факты собственной биографии в качестве сюжета. Эти сюжетные материалы могут стать основой автобиографической прозы. Так, К. Паустовский в «Повести о жизни», В. Распутин в «Уроках французского» раскрывают читателю страницы собственной биографии. К их числу относится и Л.Петрушевская.
Автобиографические мотивы в прозе Л. Петрушевской прослеживаются в романе «Истории из моей собственной жизни», в частности, в повести «Маленькая девочка из «Метрополя», изданной в 2006 году отдельным изданием. В основу повести «Маленькая девочка из «Метрополя» легла ее собственная биография, история девочки из семьи репрессированных, выросшая, как многие дети войны, на улице и в детском доме, в туберкулезных санаториях.
В повести «Маленькая девочка из «Метрополя» военное время изображается глазами маленькой девочки. В нашем случае, самим автором. Писательнице удается передать читателю приметы военного времени: «А начало бесперебойной череды событий, отложившихся в памяти, следует отнести к 1941 году, к началу войны. Мама меня несла в бомбоубежище, вниз в метро «Площадь Свердлова» ночью, и было очень весело, над головами творилось что-то праздничное, как при салюте: лучи прожекторов, белые столбы света, сходясь шатром, двигались и перекрещивались в темном небе (на самом деле шарики в поисках самолетов)»[9, с.24].
С.С. Имихелова, И.М. Степанова утверждают [3], что автобиографическая проза «существенно отличается от прозы с вымышленным сюжетом как генерального принципа введения автобиографического материала в автопсихологической прозе». Так, автобиографизм как особый прием применяется Л. Петрушевской не только в формировании идейно - эстетической картины мира, но и на сюжетном уровне, где на переднем плане прослеживается не просто личная судьба писательницы, а судьба ее поколения.
Сюжетно - композиционная линия повести «Маленькая девочка из «Метрополя» автором разделена на три части: первая - предвоенная Москва, вторая - годы Великой Отечественной войны, жизнь в эвакуации, третья -послевоенные голодные годы.
Годы Великой Отечественной войны, жизнь в эвакуации явились большим испытанием в жизни маленькой Люды. Жизнь в эвакуации автор в тексте повести называет «способом существования»: «Так вот, мы остались в Куйбышеве втроем, я, бабушка и тетя. И вот начался настоящий голод...В войну все было по карточкам. Карточки у нас с Бабой и Вавой были одна детская и две иждивенческие. На них мы покупали черный хлеб, при этом из карточки продавщица вырезала талоны. К концу месяца, бывало, что весь хлеб оказывался «выбран»...»[9, с.33-34].
Персонажи повести «Маленькая девочка из «Метрополя», за редким исключением, не живут, а выживают. Естественно, что подобный взгляд на человеческое существование потребовал плотного бытописания, подчас натуралистического [2, с.35]. Вещные, бытовые детали отобраны точно и наполнены психологическим содержанием. По мнению А. Митрофановой [5], Петрушевская развивает тему обреченности человека на психические отклонения с момента рождения. Через всю прозу проходит тема "больного семейства", в котором до предела изувеченные корни бессильны давать здоровое потомство, что психические расстройства героев Петрушевской соответствуют атмосфере эпохи. В повести «Маленькая девочка из «Метрополя» атмосфера эпохи, 40-50-х годов, является главной причиной психологического отчуждения, разграничения граждан на «своих» и «чужих».
Военное детство автору вспоминается еще тем, что во время эвакуации в Куйбышеве на городском вокзале висела картина, «где в заснеженной степи встречались волк и замерзающий фашист. Страшенная, надо сказать, была вещь!..Окоченевший фашист вызывал сложные ощущения, но никак не удовлетворенное чувство мести. Скорее ужас». Вот откуда в ее прозе появление различных страшилок, «прозы шоковой терапии», «чернухи», «примитива» и т.д. С. Бавин в своем очерке отмечает: «критика, столкнувшись с миром персонажей Петрушевской,
долгое время пребывала в недоумении относительно эстетической значимости увиденного и прочитанного» [1].
Голодные послевоенные годы автором интерпретируются в «духе» главной героини рассказа «Свой круг», где она мимоходом сообщает своему окружению, что собирается отдать сына в детдом, чем вызывает общее возмущение, на глазах у всех бьет его по лицу. Ее расчет оказывается верным: люди «своего круга» не выносили вида детской крови, и после ее смерти он не пойдет по интернатам. Постоянные побеги от дома, чтобы не умереть, является единственным способом для героини, чтобы выжить: «Не возвращаться домой вообще. А у них, у бабушки Вали и у Вавы? Поймав меня, запереть и балконную дверь. Потому что только в теплое время ребенок на улице останется жив. Как только станет холодно, он погибнет. Потому что бездомные дети вертятся вокруг теплых вокзалов. Но все равно умирают»8. Один раз наша героиня увидела смерть своими глазами с балкона в Куйбышеве: «Прямо под ним стоял грузовик, и в кузове, почему-то на голубых подушках, лежала мертвая девочка, одетая как кукла. Я ревела потом всю ночь»[9, с.90].
Феномен смерти в прозе Л.С.Петрушевской предстает в двух ипостасях - абсурдистской, трактующей смерть как выражение беззащитности человека перед могуществом неподвластных ему сил, и ренессансной, близкой и к античной, для которой характерен гротескный реализм, по Бахтину, трактующий смерть как неизбежное произрастание новой жизни. В «Маленькой девочке из «Метрополя» экзистенциальный ужас предстает глазами ребенка, который повзрослел в условиях тяжелого военного времени. Петрушевская в своих произведениях, по мнению М. Кудимовой [4, с.4], констатирует не просто смерть пациента-человека. Она атеистически не дает умершему никакой иллюзии на счет «неба в алмазах» и т.п. Ее мертвецы обречены продолжать кармический замкнутый круг без шанса «пересечь поток»: после смерти, как и до нее, они все так же пьют, жрут, испражняются, совокупляются, дерутся из-за жилплощади, более того, продолжают бессмысленный и автоматический процесс воспроизводства. Кудимова М. утверждает, что Петрушевская логически завершает в литературе экзистенциализма предел креативности абсурда, который был поставлен еще Альбертом Камю.
И тут возникает мысль о том, что откуда в ее творчестве реальное и ирреальное перемешиваются, проникают друг в друга, нарушается привычный ход вещей. Но никаких объяснений таинственным событиям герои не ищут, странное, запредельное их не поражает - даже если герой очнулся после смерти в Америке в облике эмигранта Гриши («Новая душа»), даже разговор Юли с умершей бабой Аней выглядит вполне естественным и будничным («Где я была»).
Е. Невзглядова отмечает, что «сюжет в рассказах Петрушевской возникает из неупорядоченных частей фабулы. События и факты предстают в разрозненном виде, непоследовательно» [6]. Повесть «Маленькая девочка из «Метрополя» поражает упорядоченностью частей фабулы, события и факты предстают последовательно. Л. Петрушевская в 70-90-е годы ХХ века предстает перед читателем мастером абсурда, гротеска, о чем пишут многие критики, в частности, Н. Иванова. В наши дни в ее прозе нет места «чернухе», как она сама пишет: « Двадцать лет назад критика в моей стране назвала мои произведения
«чернухой»- и мне до сих пор не удается изменить к себе это отношение,- жалуется она.- Я уже писала комедии, сказки, очень смешные стихи - я даже пела комические песни. Но критики не меняли своего отношения ко мне, как к «чернушнице» [Электронный ресурс].
Голод как вспомогательный мотив имеет место в произведениях Л. Петрушевской. Литературные лежания от голода в повести «Маленькая девочка из «Метрополя» были вынужденными мерами, чтобы не умереть от голода: «Наши литературные лежания были по той причине, что мы ослабели от голода» [10]. Мотив голода пронизан от начала до конца повести. И даже в мирное послевоенное время голод повсюду сопровождал героев Л. Петру-шевской.
Л. Петрушевская признает, что автобиографическая повесть «Маленькая девочка из «Метрополя» писалась в крайне тяжелый период, когда она потеряла мать и бабушку: «А после выхода в свет книги у меня умерла и моя 92- летняя тетя...Я написала эту книгу, чтобы сохранить память о моей семье, потому что была тогда уверена, сто и мне недолго осталось - я болела и потеряла в весе 40 килограммов» [Электронный ресурс].
Особенный интерес представляют воспоминания Петрушевской о совместной с Ю. Норштейном работе над мультфильмом «Сказка сказок». Фильм был посвящен Великой Отечественной войне, и Петрушевская поначалу стремилась внести в сценарий свой страшный биографический опыт: «Я была нищенкой, бродячей девочкой войны. Мы жили с бабушкой и теткой без света, питались из помойки. Я видела все» [8, с.199]. Развязка сюжета повести наступает тогда, когда вся семья воссоединяется после войны в гостинице «Метрополь».
Таким образом, автобиографический мотив в прозе Л. Петрушевской следует рассматривать в рамках усиления в прозе последнего десятилетия ХХв. автобиографизма и особого рода репортажности (И. Кукулин). На этом фоне проза Л. Петрушевской развивается в системе координат реализма, полагая, что писательница лишь расширяет рамки этого метода [10] и выходит за пределы
канонически - традиционной реалистической эстетики и находится в сфере постреализмах [7].
Список литературы
1. Бавин С.П. Обыкновенные истории: Л. Петрушевская. Библиографический очерк / Рос. гос. б-ка.-М.,1995.
2. Давыдова Т. Сумерки реализма: (О прозе Л. Петрушевской) // Рус. словесность.- М.,2002.- №7.- С.35
3. Имихелова С.С., Степанова И.М. Русская проза 1970-1990-х годов: состояние промежутка. - Улан-Удэ: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2008. - 152 с.
4. Кудимова М. Живое - это мертвое / Некромир в произведениях Л. Петрушевской. М., Книжное обозрение. - № 20. «Sxlibris НГ». - 1997. - С. 3.
5. Митрофанова А.А. «Что сделал я с высокою судьбою.» (художественная концепция прозы Л. Петрушевской). Вестник СПбГУ. 1997. - Вып. 4.- № 23.-Серия 2.
6. Монгуш Е.Д. Военная тематика в прозе Л. Петру-шевской в контексте документально-художественной прозы о Великой Отечественной войне // Вклад Хакасии в Победу в Великой Отечественной войне: материалы регион. науч.-практ. конф. - Абакан: Хакас. кн. изд-во, 2010. - С. 127-133.
7. Невзглядова Е. Три заметки о Петрушевской // Звезда. - 2003. - № 9.
8. Пахомова С.И. Автореферат на соиск. ученой степени канд. филол. наук. Константы художественного мира Людмилы Петрушевской. - СПб: СПбГУ, 2006.
9. Петрушевская Л. Девятый том.- М., 2003.- С. 199.
10. Петрушевская Л. Истории из моей собственной жизни: (автобиографический роман) / - СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2009.- С. 24.
11. Пруссакова И. Погружение во тьму // Нева. - СПБ., 1995. - №8. - С. 190.
12. Электронный ресурс: www.sknews.ru/chron/print:. С.1.
ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКИЕ ГРУППЫ НАЗВАНИЙ ОБУВИ ХАНТЫЙСКОГО ЯЗЫКА
Вальгамова Надежда Дмитриевна
Магистр, Югорский Государственный Университет, г. Ханты-Мансийск
Онина Софья Владимировна
кандидат филол. наук, доцент, Югорский Государственный Университет, г. Ханты-Мансийск LEXICAL-SEMANTIC-TITLED SHOE KHANTY LANGUAGE
Valgamova Nadezda Dmitrijevna, master, Ugra State University, Khanty-Mansiysk
Onina Sofia Vladimirovna, Candidate of Philology, Associate Professor, Ugra State University, Khanty-Mansiysk АННОТАЦИЯ
В статье рассматриваются лексические единицы, связанные с названиями обуви на материале хантыйского языка, которые разделены на лексико-семантические группы и выделяются на основе денотата, как множества предметов, обозначающихся данным именем. ABSTRACT
The article deals with lexical items associated with the names of the shoe on the material of the Khanty language, which are divided into lexical-semantic groups and allocated on the basis of denotation, as a set of objects denoted by that name. Ключевые слова: лексика; денотат; лексико-семантические группы; названия обуви. Keywords: vocabulary; denotation; lexical-semantic groups; name shoes.
