CC BY
88
31. Tsyavlovsky M., Tsyavlovskaya T. Vokrug Pushkina A. S.[Around Pushkin]. P. 69, 237-238.
32. Klinicheskii arhiv genial'nosti i odarennosti (evropatologii) [Clinical archive of genius and talent (evropatologii)]. T. 1. Vol. 2. Sverdlowsk. 1925. P. 29-46.
33. Ibid. T. 1. Vol. 1. P. 2-90.
34. Ibid. P. 39.
35. Ibid. P. 45.
36. Ibid. P. 32.
37. The same applies to some of the modern experience of creating of Pushkin's patography. See, ex: Lukyanov A. Aleksandr Pushkin v lyubvi. Intimnaya psihobiografiya poeta [Alexander Pushkin in love. Intimate psychobiography of a poet]. Rostov-on-Don. 1999; Mohylyansky A. P. Lichnost' Pushkina [Pushkin's Personality]. SPb. 1995.
УДК 821.161.1-3
Ю. В. Клабукова
Аутичность и коммуникативность как ментальные модели и приемы построения пространства в повести Н. Ключаревой «Деревня дураков»
Статья посвящена проблеме русской ментальности, являющейся одной из главных проблем в современной русской литературе. Несмотря на то что термин «ментальность» лишь относительно недавно вошел в употребление, проблема ментальности не нова для русской литературы, так как феномен ментальности, а точнее русская идея и русский национальный характер, прежде всего, стали осмысливаться русской литературой. В статье автор анализируют понятия аутичность и коммуникативность как ментальные модели и приемы построения художественного пространства в повести современного поэта и прозаика Н. Ключаревой «Деревня дураков». В связи с анализом ментальных моделей автор говорит о традиционном в русской литературе мотиве юродства, который является не только одной из разновидностей коммуникативной ментальной модели, но и исторически сложившимся типом русской ментальности.
The article deals with the problem of Russian mentality, which is one of the major problems in modern Russian literature. Despite the fact that the term "mentality" has rather recently come into use, the problem of mentality is not new to Russian literature, as the phenomenon of mentality or to be exact the idea of Russian and Russian national character, above all, became comprehended in Russian literature. In this article author analyzes concepts of autistic and communication as mental models and techniques of building artistic space in the story of the modern poet and writer N. Klyuchareva "Village of Fools". In the connection with the analysis of mental models the author speaks of a traditional theme in Russian literature - of idiocy, which is not only the form of communicative mental model, but the historical Russian type of mentality.
Ключевые слова: русская ментальность, современная отечественная проза, аутичность, коммуникативность, ментальная модель, прием построения пространства, феномен юродства, Н. Ключарева.
Keywords: Russian mentality, modern domestic prose, autistic, communication, mental model, methods of space constructions, phenomenon of idiocy, Natalia Kluchareva.
Одной из главных проблем современной российской гуманитарной науки является исследование феномена ментальности русского народа. Ментальность как «образ мышления, общая духовная настроенность человека, группы... нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т. е. глубинный и потому трудно фиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувства и эмоций» [1] «формируется в зависимости от традиций культуры, социальных структур и всей среды жизнедеятельности человека, и сама в свою очередь их формирует, выступая как порождающее начало, как трудноопределимый исток культурно-исторической динамики» [2].
Ментальность народа проявляется во всем, что создается этим народом, и в первую очередь - в литературе. Идея русской ментальности является одной из ключевых тем в отечественной литературе конца ХХ - начала XXI в. (ср., напр.: В. Распутин «Дочь Ивана, мать Ивана», Р. Сен-
© Клабукова Ю. В., 2015 96
чин «Елтышевы», С. Шаргунов «1993», А. Иванов «Псоглавцы», «Комьюнити», З. Прилепин «Обитель» и др.). В художественном тексте особенности русского национального мировидения выражаются в разнообразных ментальных моделях и посредством ряда приемов построения пространства. Под ментальной моделью понимается «глубоко укоренившиеся в сознании понятия, обобщения или даже картины и образы, которые действуют на то, как мы воспринимаем мир и действуем» [3]. Целесообразно говорить об аутичности и коммуникативности не только как ментальных моделях, но и как о приемах построения художественного пространства, так как пространственно-временная картина в литературном произведении всегда представлена в символи-ко-идеологическом аспекте. Такие приемы не только наделяют произведение характером эстетического, но и придают ему внутреннее единство и завершенность.
Среди всего разнообразия ментальных моделей, проявляющихся в современной русской литературе, выделяются такие, как аутизм (аутичность) и коммуникативность. С. И. Чупринин использует данные термины применительно к типу авторской личности, связывая аутизм с «замкнутостью и общественной пассивностью, погруженностью в свой внутренний мир и отстраненностью от окружающей действительности, может быть даже мизантропией» [4]. Коммуникативность же, по его мнению, «с очевидностью влечет к активности и любознательности, инициативности и общительности, стремлению поделиться с людьми своими мыслями, своим настроением, жизненным опытом» [5].
Данные ментальные модели, на наш взгляд, ярко проявились в произведении молодого российского прозаика и поэта Натальи Ключарёвой «Деревня дураков». Выпускница филологического факультета Ярославского педагогического университета, Наталья Ключарева является автором романов «Россия: общий вагон» (2008), «SOS» (2009), повести «Деревня дураков» (2010), серии очерков «Деревянное солнце» (2010), поэтических сборников «Белые пионеры» (2006), «Кенгурутро (стихи для детей)» (2014). В 2007 г. Наталья Ключарёва была удостоена премии имени Юрия Казакова. Произведения Н. Ключаревой проникнуты теплотой и необыкновенной любовью к людям. Николай Александров, ведущий книжных новостей «Порядок слов» на телеканале «Культура», отмечает: «У Ключаревой какое-то целомудренное отсутствие цинизма, притом что автор безо всякой брезгливости говорит о вещах грязных, неприглядных, страшных. Говорит с юмором, но без ненависти, а с прямой, открытой, лишенной позы и претензии любовью» [6].
В повести «Деревня дураков» Н. Ключарева обращается к теме современной российской деревни. Сюжет повести прост: молодой историк Митя бросает свою налаженную городскую жизнь, институт, диссертацию и приезжает учительствовать в деревню с судьбоносным, как ему кажется, названием Митино, где все как в обычной русской деревне: и местные старожилы - супруги Ефим и Серафима, и «психовка» Любка, и «пенсионер-стукач» Гаврилов, и малокомплектная школа, и идиллические пейзажи, как на картинке в учебнике, и деревенский батюшка - отец Константин. А рядом находится еще одна деревня, которую местные жители называют «деревней дураков», поскольку там под присмотром иностранных волонтеров живут больные с умственными отклонениями. И тут Митя открывает для себя новую историю - историю отдельной человеческой судьбы.
Аутичность как ментальная модель, характеризующая особенности русского национального мировосприятия и поведения, проявляется в образах целого ряда героев. С внешним проявлением аутичной ментальной модели мы сталкиваемся уже в начале повести, когда Митя (едущий неизвестно куда) видит на одной из остановок человека без головы, но, приглядевшись, понимает, что «человек просто натянул на голову куртку, застегнутую до самого ворота, и спит внутри, как в скворечнике» [7]. Таким образом, автор еще до знакомства с героями повести, до ее основных событий, вводит читателя в мир, где человек предпочитает замкнуться в самом себе, спрятаться от внешнего мира.
Аутичная ментальная модель выявляется в образах жителей деревни Митино, которые погружены в свои личные переживания, отгорожены от внешнего мира. Так, например, Евдокия Павловна пребывает в постоянном страхе перед пьющим мужем и районными чиновниками, грозящимися закрыть ее школу; старшеклассница Анжелика живет любовными переживаниями, влюбляясь по очереди в своих одноклассников, но не знает, как говорить о своих чувствах; Саня, очередная любовь Анжелики, мучается вопросами о смысле жизни, высокопарно и много говорит, цитируя классиков, выдает их сонеты за свои, разыгрывает самоубийство, но при этом не умеет раскрыть своих чувств к Анжелике искренне, это свидетельствует о его мнимой открытости, которая является только маской, что также можно отнести к проявлениям аутичной ментальной модели.
В образах жителей другой деревни - «деревни дураков» - проявляется коммуникативная ментальная модель, полностью противоположная аутичной по своему характеру. Психически
97
больные люди полностью открыты миру, не боятся его, доверяют всему, с чем сталкиваются. Так, когда волонтер Настя приводит Митю в деревню, он неожиданно открывает для себя людей, готовых рассказать ему, незнакомому человеку, то, что обычный человек никогда не расскажет первому встречному. Они доверяют ему свои мечты, надежды, рассказывают историю своей жизни. Стас, пишущий автобиографию, пока состоящую из одного предложения, делится этой самой дорогой идеей с Митей и спрашивает его о стиле своей «работы». Другая жительница «деревни дураков» Лена прямо говорит Мите о его страхах и сожалениях по поводу своего прихода в их деревню. По мере общения с этими людьми Митя с ужасом понимает, что в этой странной деревне его мысли, которые он предпочитал скрывать из-за боязни быть непонятым, стали явными, как он сам выражается: «Будто черепная коробка стала прозрачной, и все потаенные мысли пропечатаны крупным шрифтом прямо на лбу!» [8] Именно эта невероятная проницательность жителей деревни для Мити тяжелее всего.
В связи с образами жителей «деревни дураков» (а также некоторых жителей деревни Митино - «психовки» Любки, отца Константина, супругов Ефима и Серафимы) возникает традиционный для русской литературы мотив юродства. Поведение этих героев кажется окружающим странным, безумным, ненормальным, нелогичным, смешным, глупым. Но при этом оно с пронзительной остротой обнажает глубины человеческого естества и духа, в их неприкрытой кричащей правде, правде, позволяющей приблизиться к основам бытия.
Феномен юродства можно проследить в русской литературе начиная с XII в. В художественной литературе начального периода различались два типа юродивых: «природных» юродивых (юродивых «во Христе») и «добровольно» юродивых (юродивых «Христа ради») (см., напр., работы Д. С. Лихачева, А. М. Панченко, П. А. Флоренского, В. В. Колесова, Е. О. Беленсон, М. М. Бахтина, Н. Н. Ростовой, К. А. Янчевской, И. В. Мотеюнайте, О. А. Мартиросян). Однако в XIX в. появляются новые типы героя-юродивого: тип «героя-мудреца», тип «положительно прекрасного человека» и тип «шута». Среди произведений древнерусской литературы и литературы ХVП-ХVШ вв., авторы которых обратились к религиозному феномену юродства, можно отметить «Житие Про-копия Вятского», «Житие Михаила Клопского», «Житие Андрея Юродивого», «Житие протопопа Аввакума...», «Житие Юлиании Лазаревской» и др. В XIX в. к теме юродства обращались А. С. Пушкин в трагедии «Борис Годунов», Л. Н. Толстой в романе «Детство», Ф. М. Достоевский в романах «Преступление и наказание», «Идиот», «Братья Карамазовы», «Подросток», «Бесы», Н. С. Лесков в повести «Очарованный странник». В литературе ХХ в., несмотря на произошедшую трансформацию образа юродивого, сохраняются основные его черты, которые можно проследить в таких произведениях, как «Богомолье» и «Лето Господне» И. С. Шмелёва, «Сокровенный человек», «Усомнившийся Макар», «Чевенгур» и «Котлован» А. П. Платонова, «Матрёнин двор» А. И. Солженицына, цикл рассказов о «чудиках» В. М. Шукшина, «Москва - Петушки» В. В. Ерофеева. Таким образом, юродивый - это исторически сложившийся тип русской ментальности, воплощенный в русской литературе. И образы жителей «деревни дураков» из повести Н. Ключаревой продолжают этот ряд героев-юродивых.
Юродивость предстает в повести как один из вариантов реализации коммуникативной ментальной модели. Но не единственный. Коммуникативностью, то есть способностью быстро и легко находить общий язык с другим человеком, характеризуется и поведение иностранных волонтеров, присматривающих за больными. Так, Дитрих рассуждает о загадочной русской душе, Сара говорит об истории вообще и истории каждого отдельного человека и, подобно Лене, напрямую заявляет Мите о его страхе перед людьми: «Людей вы как раз боитесь» [9]. Под влиянием душевной открытости жителей «деревни дураков» работающие с ними волонтеры также становятся открытыми. Кроме того, волонтером приходится часто выезжать в город, что также подчеркивает их способность выйти за пределы своего мирка. Митя, вынужденный однажды совершить подобную поездку, делает таким образом еще один шаг к освобождению от страхов и рамок. Тогда Лена рассказывает Мите о своем детстве в Казахстане, они едят мороженое, и Митя, всегда смущавшийся при общении с девушками, даже приглашает Лену танцевать. Эта поездка окончательно разрушает существующие в сознании Мити барьеры между ним и обитателями «деревни дураков».
Изначально главный герой повести Митя предстает как человек с аутичной ментальной моделью. С детства, слушая рассказы бабушки о войне и репрессиях, которые вселяли в него ужас, он тщетно пытается решить задачу: что же такое на самом деле история? Став аспирантом исторического факультета, он понял, что главная цель истории - «изгнать из прошлого единственное в нем важное: живой ужас конкретной человеческой судьбы - и сделать историю безболезненной, а значит бесполезной» [10]. Не сумев воспротивиться этому, Митя подчиняется общему течению жизни, упаковывает «волчью жуть жизни в безопасные термины» и в итоге сбега-98
ет в деревню [11]. Но именно в деревне Митя раскрывается, совершая многое в первый раз в своей жизни: первый раз присутствует на похоронах, первый раз танцует с девушкой, впервые в жизни делает запись в блокноте, не относящуюся к законам исторического процесса. Тяга Мити к уединению, желание замкнуться в себе приводят к противоположному результату: Митя принимает активное участие в жизни деревни Митино и в жизни «деревни дураков».
Таким образом, на примере образа Мити мы видим сдвиг ментальной модели: от замкнутости, погруженности в себя он приходит к коммуникативности: делится своими мыслями, опытом со школьниками и отцом Константином, проявляет интерес к воспоминаниям деда Ефима о войне, первым бежит на помощь в горящую «деревню дураков». За духовным переломом Мити кроется столкновение ментальных моделей, коммуникативной и аутичной, старой и новой, исконно русской и новой российской.
Особый тип коммуникативной ментальной модели проявляется в образе отца Константина, который приехал в Митино на полгода раньше Мити и сразу столкнулся с косностью и непониманием местных жителей. С их точки зрения отец Константин - «фиктивный поп» [12]. Он поддерживает Любку и ее сына Костю, пытается помочь Анжелике разобраться в своих чувствах к однокласснику, берет у деда Ефима писаную им икону, которую прежний батюшка счел еретической. Однако, несмотря на то что отец Константин открыт для людей, не все жители деревни принимают его и соглашаются с ним. Шофер Вова не понимает религиозных идей, которые высказывает отец Константин, говоря, что все можно, но не все полезно. Не может переубедить батюшка и супругов Гавриловых, обеспокоенных существованием врагов: католиков, жидов, либералов, экуменистов. Интересно, что и отец Константин и пенсионер Гаврилов ведут дневники. Но цели этих записей разные. Крайне подозрительный Гаврилов заводит досье на батюшку и в дальнейшем пишет на него донос в епархию. Отец Константин, постепенно осознавая невозможность быть услышанным, записывает в дневнике после разговора с Гавриловыми: «Очень страшно», - передавая в этих двух словах то отчаяние, бездуховность, безысходность, которые царят в деревне [13]. В повести отец Константин становится символом единства духовного и мирского, идеалом русского духовенства, который разделяет беды и чаяния народа.
Коммуникативность проявляется и в позиции повествователя, который предельно откровенен в выражении своего отношения к героям, не скрывает своих мыслей, чувств, он иронизирует и показывает подлинную сущность героев повести. Уже на первых страницах, бегло знакомя читателя с главным героем Митей (глава «Митина история» появляется уже ближе к концу повести), повествователь описывает Митю несколькими словами и говорит, что Митя одинок и неприкаян [14]. Когда пенсионер Гаврилов, делая записи в своем досье на отца Константина, пишет: «Укрывает беглого преступника!» и уточняет свою запись: «Малолетнего», повествователь иронизирует: «Пенсионер Гаврилов был честным гражданином» [15]. Вообще, чета Гавриловых -предмет иронии повествователя. Жена Гаврилова Клавдия Ивановна постоянно извещает мир о новом чуде, произошедшем в их деревне Митино, будь то НЛО, чудо мироточения или детдомовец Костя, сын «психовки» Любки, чудесным образом нашедший дорогу в родную деревню. Повествователь не вводит читателя в заблуждение, рассказывая о чудесах Клавдии Ивановны, а, наоборот, снижает патетический смысл слова чудо, говоря: «И вот стряслось новое чудо» [16]. В то же время в словах повествователя отсутствует даже намек на иронию, когда он говорит о других героях (Насте или инвалиде Лене) или описывает первую встречу Мити с Леной: «Митя глянул краем глаза и обжегся. У девушки было взрослое, пронзительно умное лицо и тело пятилетнего ребенка» [17].
Аутичность и коммуникативность проявляют себя не только в ментальных моделях, но и в способе организации художественного пространства повести, в использовании автором соответствующих приемов. Так, деревня Митино описывается как закрытое, замкнутое пространство. Обитатели деревни, живя по собственным неписаным законам, с настороженностью относятся не только к приезжим, но и к старожилам, не помогают друг другу в бедах, пишут доносы. Определение «закрытое» здесь становится тождественным слову «безопасное». Жители деревни охраняют свой маленький, отгороженный мирок, на всякое проникновение извне они готовы ответить агрессией. По мнению жителей деревни, их закрытый безопасный мир постоянно подвергается угрозам из внешнего мира, таким, например, как полеты НЛО. Поступки жителей деревни очень точно иллюстрирует фраза пенсионера Гаврилова: «...враги не дремлют! Надо держать ухо востро!» [18] В то же время внешний мир вызывает у жителей деревни наивный детский интерес, так, Евдокия Павловна спрашивает у Мити:
« - ... я у вас всё спросить хотела. Вы из Москвы, может, знаете. Правда, что Катрин беременна от президента?
- Что? Кто? - опешил Митя.
- Ну, как же! - в свою очередь изумилась Евдокия Павловна. - Катрин, певица, которую недавно в Госдуму избрали. Неужели не слышали? Она еще песню поет, такую жалостную: "А ты меня совсем не любишь..."
- Ну, они все примерно одно и то же поют, - улыбнулся Митя. - А певица-депутат - это сильно. Почти как кухарка, управляющая государством.
- Так вы что, газет не читаете? - разочарованно протянула Дуня.
- Нет.
- Но ведь надо быть в курсе! Тем более, вы историк. ...» [19]
Пространство же «деревни дураков» предстает более открытым и от этого более уязвимым. Соприкосновение двух миров, происшедшее, когда Настя, нарушая запрет пенсионера Гаврилова, приходит в церковь к отцу Константину сама и приводит с собой больных, оборачивается катастрофой для «деревни дураков».
Таким образом, аутичность и коммуникативность являются одними из составляющих русской ментальности. В повести Н. Ключаревой «Деревня дураков» эти феномены предстают не только как ментальные модели, определяющие поведение героев, или как приемы, организующие пространство произведения, но как начала, влияющие на жизнь человеческого общества вообще. Поднимаясь от описания конкретных людей в их бытовом взаимодействии до уровня философского обобщения, автор ставит сначала перед своим героем, а затем и перед читателем вопрос о том, как строить свою жизнь: выбрать в современном динамично развивающемся мире закрытость, замкнутость, может быть, даже режимность, дающие иллюзию безопасности, или идти по пути открытости, прямоты, душевности, искренности, став при этом уязвимым.
Примечания
1. Философия: Энциклопедический словарь / под ред. А. А. Ивина. М.: Гардарики. URL: http://www.terme.ru/dictionary/187/word/mentalnost
2. Новая философская энциклопедия: в 4 т. / под ред. В. С. Стёпина. М., 2001. URL: http://iph.ras.ru/elib/1852.html
3. Мильнер Б. З. Теория организации. М., 2000. URL: http://www.bibliotekar.ru/ teoriya-organizacii/204.htm
4. Чупринин С. Русская литература сегодня: Жизнь по понятиям. М.: Время, 2007. С. 53.
5. Там же.
6. Ключарева Н. Деревня дураков. М.: АСТ: Астрель, 2010.
7. Там же. С. 11.
8. Там же. С. 99.
9. Ключарева Н. Деревня дураков. М.: АСТ: Астрель, 2010. С. 99.
10. Там же. С. 29.
11. Там же. С. 35.
12. Там же. С. 111.
13. Там же. С. 107.
14. Там же. С. 10.
15. Там же. С. 65.
16. Там же. С. 59.
17. Там же. С. 95.
18. Там же. С. 44.
19. Там же. С. 41
Notes
1. Philosophy: Encyclopedic Dictionary / Ed. AA Ivin. Moscow: Gardariki. URL: http://www.terme.ru/ dictionary/187/word/mentalnost
2. The New Encyclopedia of Philosophy: 4 m. / Ed. V. S. Stepin. Moscow. 2001. URL: http://iph.ras.ru/ elib/1852.html
3. Milner B. Z. Teoriya organizacii [Organization Theory]. Moscow. 2000. URL: http://www.bibliotekar.ru/teoriya organizacii / 204.htm
4. Chuprinin S. Russkaya literatura segodnya: Zhizn' po ponyatiyam [Russian literature today: Life on the concepts]. Moscow: Vremya. 2007. P. 53.
5. Ibid.
6. Klyuchareva N. Derevnya durakov [Village of Fools]. Moscow: AST: Astrel, 2010.
7. Ibid. P. 11.
8. Ibid. P. 99.
9. Klyuchareva N... P. 99.
10. Ibid. P. 29.
11. Ibid. P. 35.
12. Ibid. P. 111.
13. Ibid. P. 107.
14. Ibid. P. 10.
15. Ibid. P. 65.
16. Ibid. P. 59.
17. Ibid. P. 95.
18. Ibid. P. 44.
19. Ibid. P. 41
УДК 82-1
Н. О. Осипова
«Чёрная Мадонна» Б. Поплавского: опыт интерпретации поэтического текста
Заглавие художественного произведения, занимая сильную позицию в тексте, обладает семиотическим статусом и зачастую является едва ли не единственным кодом его интерпретации. Особое значение оно приобретает в лирике, в частности в творчестве такого сложного поэта, как Б. Поплав-ский.
The title of a literary piece holds a strong position in its text, and thus possesses a semiotic status. It is often the only clue to its interpretation. The title acquires a particular meaning in poetry, e.g. in the poetry of such a complicated author as Boris Poplavsky. «Tchernaya Madonna» is one of the most famous and often cited Poplavsky's poems, study looks into the poem's cultural ^ntext linked to the popular iconography of Mother of God - «black madonnas», the reflection of this image in other poetry as well as its symbolic and philosophical interpretation in Poplavsky's poetry.
Ключевые слова: интерпретация лирики, семантика заглавия, иконография Богоматери, Б. Поплавский.
Keywords: poetry interpretation, title semantics, Mother of God iconography, Boris Poplavsky.
Одно из самых известных и часто цитируемых произведений Б. Поплавского - «Черная Мадонна». Рассматривается культурный контекст стихотворения, связанный с распространенной иконографией Богоматери - «черными Мадоннами», отражение этого образного ряда в творчестве других поэтов и его символико-философская интерпретация в стихотворении Б. Поплавского.
В ряду экстралингвистических параметров художественного текста заглавию принадлежит особая роль. Оно определяет доминанту текста, концентрирует его художественную мысль. Удачным представляется сравнение В. П. Григорьева, назвавшего заглавие «чудовищно уплотненной аббревиатурой текста» [1]. Являясь первой графически выделенной строкой текста и занимая семиотически сильную позицию, оно вступает в сложные отношения как с культурным контекстом, так и с читателем, концентрирует интеллектуально-эстетическую информацию, активизирует процесс интерпретации [2] И даже если заглавие, на внешний взгляд, формально не связано с основным текстом, то в своих глубинных связях они составляют единое целое. Заглавие в этом смысле занимает пограничную позицию между внетекстовой реальностью и собственно текстом, является своеобразным «порогом», «входом» в произведение. Заглавием может маркироваться факт биографии, исторический, религиозный или культурный факт, «намек» на событие или имя, мировоззренческая позиция, интертекстуальный феномен и многое другое. Исследователи предлагают различные классификации отношения заглавия и содержания текста, выделяют типы заглавий. В то же время применительно к модернизму можно говорить о заглавиях с усложненной семантикой - заглавиях-символах, метафорах, аллюзиях... Это создает определенные трудности для исследователя, обусловливает множественность интерпретаций заголовка и его связей с текстом, в том числе и на уровне интертекстуальности, в семантическое поле которой, в числе прочих параметров, попадает историко-культурный контекст. Обращение ко многим
© Осипова Н. О., 2015
