CC BY
254
17. Shipova E. N. Op. cit.
18. Polnoe sobranie sochinenii A. S. Pushkina... T. 8. P. 457.
19. Ibid. P. 457.
20. Ibid. P. 454.
21. Pospelov E. M. Geograficheskie nazvaniya mira: Toponimicheskii slovar' [Geographical names of the world: The toponymic dictionary]. Moscow: AST. 2001. 512 pp.
22. Polnoe sobranie sochinenii A. S. Pushkina. T. 8. P. 472.
23. Ibid. P. 463.
24. Pospelov E. M. Op. cit.
25. Polnoe sobranie sochinenii A. S. Pushkina. T. 8. P. 477.
26. Ibid. P. 463.
27. Ibid. P. 480.
28. Ibid. P. 447.
29. Ibid. P. 472.
30. Ibid. Pp 460-462.
УДК 821.161.1
Д. Н. Черниговский
Об изучении личности А. С. Пушкина в советской психиатрии 1920-х гг.
Статья посвящена рассмотрению опыта по изучению личности великого русского писателя А. С. Пушкина в жанре патографии советскими психиатрами Е. Каменевой и Я. Минцем в 1920-е гг. Данные работы, стоящие на стыке литературоведения и психологической науки и опубликованные в специальных медицинских изданиях, прежде не учитывались в пушкиноведении. Задача автора публикуемой работы заключается в том, чтобы проанализировать патографии Каменевой и Минца в ряду подобных работ, созданных в дореволюционной России, а также ввести их в контекст биографического пушкиноведения. В статье также предпринята попытка дать рассматриваемым исследованиям оценку с точки зрения литературоведения и определить возможности некогда забытого, а ныне возрожденного патографического жанра для изучения биографии писателя.
This article is devoted to consideration of experience on studying the person of great Russian writer
A. S. Pushkin in a genre of patography by Soviet psychiatrists E. Kameneva and J. Mints in 1920th years. The given works worth on a joint of literary criticism and a psychological science, and published in special medical editions, before were not taken into account in Pushkin studies. The task of the author of published work consists in analyzing of Kameneva and Mints patographies in a number of the similar works created in pre-revolutionary Russia, and also to enter them into a context of Pushkin's biographic studies. In the article attempt to state considered researches an estimation also is undertaken from the point of view of literary criticism and to determine opportunities there is no time forgotten, and nowadays revived a genre of patography for studying the biography of the writer.
Ключевые слова: А. С. Пушкин, Е. Н. Каменева, Я. В. Минц, патография, биография писателя.
Keywords: A. S. Pushkin, E. N. Kameneva, J. V. Mints, patography, biography of the writer.
Изучение личности А. С. Пушкина в жанре патографии [1], начатое на рубеже XIX-ХХ вв. профессиональными психологами и психиатрами [2], было продолжено в первые годы советской власти.
В рамках этого жанра психиатрической литературы были созданы две большие статьи, принадлежавшие московским врачам Е. Н. Каменевой и Я. В. Минцу. Обе эти работы были лишены традиционного для дооктябрьского периода благоговения перед личностью поэта. Непочтительный тон этих статей объяснялся тем, что они были написаны в тот момент, когда дореволюционный культ Пушкина активно разрушался, а новый, советский, еще не сформировался.
Характерными примерами разрушения этого культа в литературоведении были работы
B. В. Вересаева («Пушкин в жизни») и П. К. Губера («Дон-Жуанский список А. С. Пушкина»), раскры-
© Черниговский Д. Н., 2015 90
вавшие бытовую и интимную стороны жизни великого поэта. Кроме того, весомый вклад в этот разрушительный процесс внесли публикации литературоведов вульгарно-социологического направления, видевших в поэте выразителя классовых интересов определенной части дворянства и признававших его творчество неактуальным для эпохи революционных преобразований [3].
Наряду с литературоведами в разрушении пушкинского культа участвовали и вышеназванные психиатры, руководимые стремлением показать личность поэта в «истинном свете», декларируя необходимость обращения к его «подлинной, а не искусственно панегирической биографии» [4]. Тем самым они целенаправленно разрушали представление об «идеальном» Пушкине, допуская при этом совершенно невозможные для дореволюционных психиатров высказывания по поводу состояния его психического здоровья. Немаловажно также то, что, пытаясь обосновать свое понимание Пушкина как психически неполноценного человека, советские патографы ссылались на любопытные наблюдения первых биографов поэта П. И. Бартенева и П. В. Анненкова. Я. В. Минц, в частности, открывает свою статью такой цитатой из книги Бартенева «Пушкин в Южной России»: «Это состояние души можно назвать юродством поэта. Оно замечается в Пушкине до самой женитьбы, а, может быть, еще позднее» [5]. Далее Минц, комментируя поведение Пушкина в Кишиневский период, ссылается на Анненкова, указавшего на то, что некоторые поступки поэта в эти годы могли быть следствием «душевной болезни» [6]. Следовательно, можно сказать, что статьи Каменевой и Минца были развернутым комментарием к этим наблюдениям классиков пушкиноведения, понятых советскими врачами слишком всерьез. Итак, рассмотрим исследования советских «пушкинистов от психиатрии».
Статья Е. Н. Каменевой «Личность и генеалогия Пушкина с точки зрения современного учения о конституции и наследственности» (1924) [7] продолжила опыт И. А. Сикорского [8] по изучению психического здоровья поэта с использованием не только биографических, но и генеалогических материалов. В отличие от первых пушкинских патографий, принадлежащих Чижу и Си-корскому, работа Каменевой в силу вышеуказанного обстоятельства обладает объективностью по отношению к великому поэту. Впрочем, необходимый уровень объективности статье исследовательницы обеспечил и используемый в ней новейший для психиатрии того времени принцип, согласно которому признается «условным» и «ненужным» «разграничение понятия нормы от душевной болезни, если речь идет не о грубо-органических нарушениях целости интеллекта» [9]. Поскольку с этой точки зрения абсолютно нормальных людей в природе не существует, Каменева заявила о своем праве реконструировать «психический образ» [10] великого поэта, «не строго разграничивая нормальное от патологического» [11]. Целесообразность патографического подхода к Пушкину мотивируется исследовательницей так: «Данная попытка оценить некоторые особенности его личности с точки зрения современного учения о конституции и наследственности... может способствовать более широкому пониманию тех фактов из его жизни, которые в их психологической причинности представляются непонятными для его биографов и историков литературы» [12].
Итак, к каким же результатам удалось прийти Каменевой в данном исследовании? Прежде всего, переоценив работы своих предшественников, она в ходе реконструкции «психического образа Пушкина» сделала принципиально иные выводы. Так, споря с В. Ф. Чижом, исследовательница указала на то, «что Пушкин в действительности был очень далек от идеала душевного здоровья...», поскольку «представлял все особенности, характерные для невротического склада» [13]. Каменева возражает и И. А. Сикорскому, заявлявшему об абсолютном здоровье всех представителей рода Пушкиных: «Среди них мы находим достаточно лиц неуравновешенных и неполноценных, причем в двух случаях имеются указания на какие-то душевные заболевания» [14].
В финале своего исследования Каменева ставит Пушкину следующий диагноз: «Живость эмоциональной сферы с наклонностью к быстро угасающим аффектам гнева, неустойчивость настроения, подвижность психомоторных процессов, повышенная сексуальная активность заставляют отнести его к гипоманиакальным личностям циклоидного склада. Это определение, конечно, не исчерпывает всей сложности его богато одаренной натуры, а также не исключает примеси других элементов, свойственных больше другим разновидностям психических типов, между прочим, шизотимии, за счет которой можно было бы отнести его мнительность, гиперэстезию и некоторые другие черты» [16]. Этот устрашающе звучащий диагноз не означает, однако, что Каменева считает Пушкина душевнобольным: с точки зрения исследовательницы, психика великого поэта не имела «грубо-органических нарушений» и лишь в небольшой степени отклонялась от «средней нормы в сторону психопатии» [17].
Другим результатом исследования Каменевой является попытка обусловить противоречия в характере поэта его душевной раздвоенностью, факт существования которой она констатирует вслед за Бартеневым и Стоюниным [18]. Природу этой двойственности, понимаемой как сочета-
91
ние в личности «противоположных психических особенностей» [19], исследовательница объясняет наличием патологических черт в психике Пушкина, а также тем, что среди его предков были представители двух рас, «далеко отстоящих друг от друга» [20].
Еще одним результатом данного исследования является попытка объяснить феномен гениальности великого поэта. Воскрешая отвергнутую к тому времени наукой теорию Ломброзо, Каменева гениальность Пушкина объясняет его психической патологией [21]. Высокие продуктивность и качество поэзии Пушкина, по мнению Каменевой, обусловливались и другими обстоятельствами. Во-первых, это «смешение рас», которое сообщило пушкинскому «творчеству свойственную ему разносторонность и широкое понимание жизни» [22]. Во-вторых, это «сексуальность» поэта, «превышающая значительно средний уровень» [23]. «Постоянные увлечения Пушкина, - пишет исследовательница, - вызывая общий подъем психических функций, служили источником вдохновения не только для его лирики, но и многих крупных произведений, для которых его сексуальные переживания являлись замаскированными стимулами, расшифровать которые пытаются за последнее время психоаналитическим методом» [24].
Как видим, результаты проделанной Каменевой работы по изучению «психического образа» Пушкина создают впечатление абсолютной исчерпанности данной темы в ее сугубо медицинском аспекте. Такое впечатление создается и за счет того, что Каменева, в отличие от Сикор-ского и Чижа, использует более широкий круг биографических источников, а также опирается на публикации историков литературы, в том числе новейшие [25].
Между тем мы не можем считать, что статья Каменевой «закрыла» раз и навсегда поставленную в ней проблему, поскольку, на наш взгляд, невозможно согласиться с целым рядом выводов исследовательницы и некоторыми методами, используемыми в ее работе. И дело здесь не в том, что всякому культурному человеку, для которого священно имя Пушкина, покажется кощунственным вышеприведенный психиатрический диагноз. В конце концов, если с точки зрения психиатрии людей с идеальным душевным здоровьем практически не существует, то с указанным диагнозом можно и смириться. Возражение здесь вызывает следующая цепочка рассуждений Каменевой. Вначале, отметив у Пушкина незначительную психопатологию, исследовательница утверждает, что в этом нет ничего необычного, ибо незначительные психические отклонения присущи большинству людей. Затем, опираясь на учение Ломброзо, она связывает с этой психопатологией феномен гениальности поэта. Однако если следовать этой логике, то необходимо будет признать гениальность уделом большинства человечества. Очевидное противоречие в рассуждениях Каменевой объясняется ошибочным толкованием ею теории Ломброзо. Правильно, на наш взгляд, интерпретирует эту теорию (применительно к вопросу о душевной болезни Н.В. Гоголя) предшественник Каменевой в области патографии профессор Чиж: «...Гениальные люди и в болезни отличаются от обыкновенных людей. Ломброзо был вполне прав, указав на тот факт, что многие великие люди... страдали своеобразными душевными заболеваниями, весьма отличными от тех, какими заболевают обыкновенные люди» [26].
К сожалению, не имея необходимой медицинской квалификации, мы не в состоянии дать компетентную критическую оценку психиатрическому диагнозу, который поставила Пушкину Каменева. Однако мы можем с литературоведческой точки зрения проанализировать уровень корректности, с которым исследовательница подходит к используемым в ее работе биографическим источникам, а также ее методы работы с этими источниками. Здесь мы должны сказать, что с биографическими материалами Каменева, подобно Сикорскому и Чижу, обходится некорректно, игнорируя историко-литературную их оценку. Так, например, указывая в библиографическом перечне несколько мемуарных сочинений о поэте, она ссылается почти исключительно на воспоминания, написанные племянником Пушкина Л. Н. Павлищевым. Между тем этот биографический источник не заслуживает большого доверия, поскольку, как указывает Я. Л. Левкович, «пользуясь семейной перепиской, Павлищев часто искажал и фальсифицировал тексты, иногда подделывая целые письма, поэтому данные этих мемуаров в каждом случае требуют тщательной проверки» [27]. Используя воспоминания Павлищева как истину в последней инстанции, не пытаясь искать у других мемуаристов фактов противоположного свойства, Каменева лишает свою работу с биографическими источниками необходимого уровня объективности.
Приведем еще примеры непрофессиональной (с точки зрения литературоведения) работы Каменевой с биографическими источниками, на этот раз с пушкинскими произведениями. Исходя из презумпции абсолютной автобиографичности пушкинского творчества, Каменева как на достоверный источник фактов о жизни поэта ошибочно опирается, например, на те строфы «Евгения Онегина», где описываются быт, мысли и чувства заглавного героя романа [28]. Пытаясь уличить Пушкина в болезненном любовании проявлениями депрессивного состояния, исследовательница в качестве иллюстрации приводит следующие пушкинские цитаты: «сладкая мелан-92
холия», «тихая грусть», «благодетельные слезы» [29]. Между тем эти поэтические формулы носят не окказиональный, а узуальный характер, будучи отличительными «признаками стиля элегического, или психологического романтизма 1800-1820-х годов» [30]. Следовательно, приведенными выше цитатами нельзя иллюстрировать проявления циклотимии, которой, по мнению Каменевой, страдал Пушкин [31].
Неверные методы работы с биографическими источниками приводят Каменеву и к ошибочному умозаключению насчет пушкинской двойственности. Так, указывая вслед за Бартеневым и Стоюниным на факт этой двойственности, она понимает под этим термином совершенно иное явление. Если сторонники идеи пушкинской двойственности видят это свойство личности поэта в противоречии между его бытовой и творческой ипостасями, то для Каменевой раздвоенность Пушкина заключается в другом - в «сочетании противоречивых свойств в характере Пушкина... смелости и застенчивости, находчивости и неловкости, общительности и склонности к уединению, доверчивости и подозрительности и пр.» [32]. Понятно, что такая интерпретация пушкинской двойственности явилась совершенно непродуктивной для состоявшейся вскоре полемики между пушкинистами по поводу этой проблемы.
Слабое знакомство с творчеством Пушкина и существовавшей к тому времени пушкинианой, приводят Каменеву к еще одному заблуждению: исследовательница полагает великого поэта неспособным к «отвлеченным» и «глубокомысленным» [33] суждениям, утверждает, что он относился к легко внушаемым типам, что проявлялось, например, в немотивированной смене политических убеждений - революционных на монархические. В результате автор рассматриваемой статьи делает ложный вывод о том, что у Пушкина «никогда не было цельного мировоззрения» [34]. Ясно, что и это «открытие» Каменевой ничем не могло помочь биографам поэта.
Итак, являясь любопытным и скрупулезным исследованием, но, к сожалению, игнорирующим научные методы литературоведения, статья Каменевой не достигла поставленной цели, поскольку не «способствовала более широкому пониманию тех фактов из... жизни» Пушкина, «которые в их психологической причинности представляются непонятными для его биографов и историков литературы». Не удивительно поэтому, что сразу же после опубликования данная статья получила негативную оценку одного из авторитетных пушкинистов - М. А. Цявловского [35].
Почти одновременно с Каменевой изучением Пушкина с точки зрения патографии занимался другой советский психиатр - Я. В. Минц. В 1925 г. им была опубликована объемная статья «Материалы к патографии Пушкина» [36], во многом подобная работе его предшественницы по методологии и по характеру полученных результатов. Однако статья Минца имеет и ряд существенных отличий. Так, если работа Каменевой представляет собой освещение наиболее значительных проявлений психической натуры зрелого Пушкина, то патография, написанная Минцем, рассматривает динамику всей психической жизни поэта в хронологической последовательности - от рождения до смерти. Как и Каменева, Минц большое внимание уделяет наследственности Пушкина, полагая ее патологической, и в силу этого обусловливающей художественную гениальность поэта. Однако в отличие от своей предшественницы Минц не проводит самостоятельного исследования пушкинской генеалогии, опираясь как на соответствующий раздел статьи Каменевой, так и на опубликованную в 1925 г. статью свердловского психиатра Г. В. Сега-лина «Патогенез и биогенез великих людей» [37]. Кроме того, Минц приходит в своей статье к более радикальным, чем Каменева, выводам. В частности, исследователь выделяет в психике Пушкина «шизоидный компонент», развившийся, по его мнению, в Кишиневский период. Минц убежден в том, что «если бы не случайная смерть поэта, этот шизоидный компонент всецело завладел бы психикой Пушкина, ибо такова была тенденция этого шизоидного компонента в последние годы его жизни». В целом ученый предлагает следующий, менее оптимистический, чем предложенный Каменевой, диагноз состояния психики поэта в период его зрелости: «Говоря о "маниакально-депрессивной конституции" Пушкина, мы этим еще не хотим сказать, что Пушкин страдал определенно выраженным маниакально-депрессивным психозом, мы хотим этим только указать, что в психике Пушкина были какие-то приступы маниакально-депрессивных состояний. Были ли эти маниакально-депрессивные состояния - циклотимические, циклоидные или же действительные приступы маниакально-депрессивного психоза (курсив наш. - Д. Ч.) - мы пока от такой точной диагностики воздерживаемся до более детальных исследований».
Неуважительная по отношению к Пушкину, указывающая на любое проявление его жизни и деятельности как на патологию, статья Я. В. Минца лишний раз продемонстрировала, что патография писателя, создаваемая без серьезной опоры на комплекс данных, добытых и специфически осмысленных литературоведением, является тупиковым путем постижения феномена художественной гениальности писателя.
Примечания
1. Патография - жизнеописание, сделанное с определенной точки зрения - реальных или предполагаемых болезней ее героя. Это биография, представленная в определенном ключе, - как медицинская история болезни» (Сироткина И. Е. Патография как жанр: критическое исследование // Медицинская психология в России: электрон. науч. журн. 2011. № 2. URL: http: //medpsy.ru
2. В дореволюционный период были созданы две патографии, посвященные Пушкину: Чиж В. Ф. Пушкин как идеал душевного здоровья. Юрьев, 1899; Сикорский И. А. Антропологическая и психологическая генеалогия Пушкина. Киев, 1912. Обе монографии рассмотрены нами в статье: Черниговский Д. Н. Об опыте изучения личности А. С. Пушкина в психологической науке дореволюционной России // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Киров, 2012. № 2 (2). С. 87-90.
3. Черниговский Д. Н. Политическая биография А. С. Пушкина в трудах советских социологистов 1920-1930-х гг. // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Киров, 2008. № 2 (1). С. 78-82.
4. Минц Я. В. Материалы к патографии Пушкина // Клинический архив гениальности и одаренности. Т. 1. Вып. 2. Ленинград; Свердловск, 1925. С. 31.
5. Там же. С. 29.
6. См.: Минц Я. В. Цит. соч. С. 37; Анненков П.В. Пушкин в Александровскую эпоху. Минск, 1998.
С. 128.
7. Журнал психологии, неврологии и психиатрии. Приложение к т. IV. М., 1924. С. 182-202.
8. Сикорский И. А. Указ. соч.
9. Там же. С. 201.
10. Там же. С. 182.
11. Там же. С. 183.
9. Там же. С. 182.
12. Там же. С. 183.
13. Там же. С. 196.
14. Там же. С. 191.
13.Там же. С. 201.
14. Там же. С. 185.
15. Там же. С. 186.
16. Там же. С. 192.
17. Там же. С. 201.
18. Там же. С. 192.
19. Там же. С. 201.
20. Там же. Имеется в виду книга И. Д. Ермакова, указанная в перечне использованной литературы. См.: Каменева Е. Н. Указ. соч. С. 202.
21. В библиографическом списке, завершающем статью Каменевой, указаны воспоминания современников Пушкина - И. П. Липранди, И. И. Пущина, Л. Н. Павлищева; классика пушкиноведения -П. И. Бартенев «Пушкин в южной России», П. В. Анненков «Пушкин в Александровскую эпоху», В. Я Стоюнин «Пушкин», Б. Л. Модзалевский «Род Пушкина» и др.; новейшие работы - П. К. Губер «Дон-Жуанский список Пушкина» (1923), И. Д. Ермаков «Этюды по психологии творчества Пушкина» (1923) (см.: Каменева Е. Н. Указ. соч. С. 202).
22. Чиж В. Ф. Болезнь Гоголя. Записки психиатра. М., 2001. С. 202.
23. Левкович Я. Л. О. С. Павлищева // А. С. Пушкин в воспоминаниях современников: в 2 т. Т. 1. М., 1985. С. 476-477.
24. Каменева Е. Н. Указ. соч. С. 185-186.
25. Там же. С. 186.
26. Гуковский Г. А. Пушкин и русские романтики. М., 1995. С. 48.
27. Е. Н. Каменева, например, пишет, что «неустойчивость настроения Пушкина на фоне живого эмоционально-возбудимого склада сближает его с циклотимическими личностями в широком понимании этого термина» (Указ. соч. С. 188).
28. Там же. С. 186.
29. Там же. С. 189-190.
30. Там же. С. 189.
31. Цявловский М., Цявловская Т. Вокруг ПушкинА. С. 69, 237-238.
32. Клинический архив гениальности и одаренности (эвропатологии). Т. 1. Вып. 2. Свердловск, 1925. С. 29-46.
33. Там же. Т. 1. Вып. 1. С. 2-90.
34. Там же. С. 39.
35. Там же. С. 45.
36. Там же. С. 32.
37. Сказанное относится и к некоторым современным опытам создания пушкинской патографии. См., напр.: Лукьянов А. Александр Пушкин в любви. Интимная психобиография поэта. Ростов н/Д, 1999; МогилянскийА. П. Личность Пушкина. СПб., 1995.
Notes
1. Patography - biography, made from a certain point of view - real or imagined illnesses of hero. This biography, presented in a certain way - as medical history. (Sirotkina I. E. Patografiya kak zhanr: kriticheskoe issledovanie [Patografiya as a genre: a critical research-set] / / Medicinskaya psihologiya v Rossii: elektron. nauch. zhurn [Medical psychology in Russia]: the electron. sc. jour. 2011. № 2. URL: http: //medpsy.ru
2. In the pre-revolutionary period was made two patografii devoted to Pushkin: Czyz V. F. Pushkin kak ideal dushevnogo zdorov'ya. Yur'ev [Pushkin as an ideal of mental health]. St. George. 1899; Sikorsky I. A. An-tropologicheskaya i psihologicheskaya genealogiya Pushkina [Anthropological and psychological Skye genealogy Pushkin]. Kyiv. 1912. The two monographs discussed in our paper: Chernigovsky D. N. Ob opyte izucheniya lichnosti A. S. Pushkina v psihologicheskoi nauke dorevolyucionnoi Rossii [On the experience of studying the personality of Alexander Pushkin in psychological science in pre-revolutionary Russia] / / Bulletin of the Vyatka State Humanitarian University. Kirov. 2012. № 2 (2). P. 87-90.
3. Chernigovsky D. N. Politicheskaya biografiya A. S. Pushkina v trudah sovetskih sociologistov 1920-1930-h gg. [Political biography of Alexander Pushkin in the works of soviet sociology 1920-1930's.] // Bulletin of the Vyatka State Humanitarian University. Key moat, 2008. № 2 (1). P. 78-82.
4. Mintz Y. V. Materials for patografii Pushkin [Materialy k patografii Pushkina] / / Clinical archive of genius and talent. 1. T. Vol. 2. Leningrad. Sverdlovsk. 1925. P. 31.
5. Ibid. P. 29.
6. Mintz Y. V. Op. cit. P. 37. Annenkov P. V. Pushkin v Aleksandrovskuyu epohu [Pushkin in Alexander era]. Minsk. 1998. 128 pp.
7. Zhurnal psihologii, nevrologii i psihiatrii [History of psychology, neurology and psychiatry]. Annex to T. IV. Moscow. 1924. P. 182-202.
8. Sikorsky I. A. Op. cit.
9. Ibid. P. 201.
10. Ibid. P. 182.
11. Ibid. P. 183.
9. Ibid. P. 182.
12. Ibid. P. 183.
13. Ibid. P. 196.
14. Ibid. P. 191.
13. Ibid. P. 201.
14. Ibid. P. 185.
15. Ibid. P. 186.
16. Ibid. P. 192.
17. Ibid. P. 201.
18. Ibid. P. 192.
19. Ibid. P. 201.
20. Ibid. This refers to the book by Ermakova I. D. See: Kameneva E. N. Op. cit. P. 202.
21. In the notes of article by Kameneva listed memoirs of contemporaries of Pushkin: Liprandi I. P., I. I. Pushin Pavlishchev L. N.; classic Pushkin conduct: Bartenev P. I. "Pushkin in southern Russia", Annenkov P. V. "Pushkin Alexander era", Stoyunin Q. I. "Pushkin", Modzalevsky B. L. "Rod Pushkin", etc .; The latest work -Goober P. K. "Don Zhuansky list of Pushkin" (1923), Ermakov J. D., "Essays on the psychology of creation of Pushkin" (1923) (see Kamenev E. N. Op. cit. P. 202).
22. Czyz V. F. Bolezn' Gogolya. Zapiski psihiatra [Disease Gogol. Notes psychiatrist]. Moscow. 2001.
P. 202.
23. Lewkowicz J. L., Pavlishcheva O. S. // Pushkin v vospominaniyah sovremennikov [Pushkin in the memoirs of contemporaries]: in 2 t. T. 1. Moscow. 1985. P. 476-477.
24. Kamenev E. N. Op. cit. Pp 185-186.
25. Ibid. P. 186.
26. Hooke G. A. Pushkin i russkie romantiki [Pushkin and Russian romantics]. Moscow. 1995. P. 48.
27. Kameneva E. N., for example, writes that "the instability of mood against the background of Pushkin living emotionally excitable warehouse brings him to the cyclothymic personality in wide sense of the term" (Op. cit, P. 188).
28. Ibid. P. 186.
29. Ibid. Pp. 189-190.
30. Ibid. P. 189.
31. Tsyavlovsky M., Tsyavlovskaya T. Vokrug Pushkina A. S.[Around Pushkin]. P. 69, 237-238.
32. Klinicheskii arhiv genial'nosti i odarennosti (evropatologii) [Clinical archive of genius and talent (evropatologii)]. T. 1. Vol. 2. Sverdlowsk. 1925. P. 29-46.
33. Ibid. T. 1. Vol. 1. P. 2-90.
34. Ibid. P. 39.
35. Ibid. P. 45.
36. Ibid. P. 32.
37. The same applies to some of the modern experience of creating of Pushkin's patography. See, ex: Lukyanov A. Aleksandr Pushkin v lyubvi. Intimnaya psihobiografiya poeta [Alexander Pushkin in love. Intimate psychobiography of a poet]. Rostov-on-Don. 1999; Mohylyansky A. P. Lichnost' Pushkina [Pushkin's Personality]. SPb. 1995.
УДК 821.161.1-3
Ю. В. Клабукова
Аутичность и коммуникативность как ментальные модели и приемы построения пространства в повести Н. Ключаревой «Деревня дураков»
Статья посвящена проблеме русской ментальности, являющейся одной из главных проблем в современной русской литературе. Несмотря на то что термин «ментальность» лишь относительно недавно вошел в употребление, проблема ментальности не нова для русской литературы, так как феномен ментальности, а точнее русская идея и русский национальный характер, прежде всего, стали осмысливаться русской литературой. В статье автор анализируют понятия аутичность и коммуникативность как ментальные модели и приемы построения художественного пространства в повести современного поэта и прозаика Н. Ключаревой «Деревня дураков». В связи с анализом ментальных моделей автор говорит о традиционном в русской литературе мотиве юродства, который является не только одной из разновидностей коммуникативной ментальной модели, но и исторически сложившимся типом русской ментальности.
The article deals with the problem of Russian mentality, which is one of the major problems in modern Russian literature. Despite the fact that the term "mentality" has rather recently come into use, the problem of mentality is not new to Russian literature, as the phenomenon of mentality or to be exact the idea of Russian and Russian national character, above all, became comprehended in Russian literature. In this article author analyzes concepts of autistic and communication as mental models and techniques of building artistic space in the story of the modern poet and writer N. Klyuchareva "Village of Fools". In the connection with the analysis of mental models the author speaks of a traditional theme in Russian literature - of idiocy, which is not only the form of communicative mental model, but the historical Russian type of mentality.
Ключевые слова: русская ментальность, современная отечественная проза, аутичность, коммуникативность, ментальная модель, прием построения пространства, феномен юродства, Н. Ключарева.
Keywords: Russian mentality, modern domestic prose, autistic, communication, mental model, methods of space constructions, phenomenon of idiocy, Natalia Kluchareva.
Одной из главных проблем современной российской гуманитарной науки является исследование феномена ментальности русского народа. Ментальность как «образ мышления, общая духовная настроенность человека, группы, нечто общее, лежащее в основе сознательного и бессознательного, логического и эмоционального, т. е. глубинный и потому трудно фиксируемый источник мышления, идеологии и веры, чувства и эмоций» [1] «формируется в зависимости от традиций культуры, социальных структур и всей среды жизнедеятельности человека, и сама в свою очередь их формирует, выступая как порождающее начало, как трудноопределимый исток культурно-исторической динамики» [2].
Ментальность народа проявляется во всем, что создается этим народом, и в первую очередь - в литературе. Идея русской ментальности является одной из ключевых тем в отечественной литературе конца ХХ - начала XXI в. (ср., напр.: В. Распутин «Дочь Ивана, мать Ивана», Р. Сен-
© Клабукова Ю. В., 2015 96
