CC BY
0ТРУДЫ КАФЕДРЫ БОГОСЛОВИЯ
Научный журнал Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви
№ 2 (22) 2024
А. Ю. Митрофанов
Аттила как «куртуазный» князь: к вопросу о реконструкции религиозно-правовой культуры гуннов
УДК 94(3)
DOI 10.47132/2541-9587_2024_2_227 EDN IWBAOY
Аннотация: Статья посвящена исследованию брачной политики гуннского вождя Аттилы и продолжает исследования П. В. Шувалова, посвященные политической биографии Аттилы. Автор исследует гунно-германские взаимоотношения, привлекая позднеримскую историографию, древнегерманскую эпическую традицию, сравнительный материал из истории античных саков и средневековых монголов-чингизидов. Автор приходит к выводу, что брачная стратегия Аттилы проистекала из гуннских социальных и религиозных традиций, связанных с наследием сако-массагетской кочевой культуры.
Ключевые слова: Аттила, гунны, готы, гепиды, герулы, бургунды. Римская Империя. Об авторе: Андрей Юрьевич Митрофанов
Доктор исторических наук, доктор истории, искусств и археологии Лувенского Католического Университета, профессор кафедры церковной истории Санкт-Петербургской духовной академии, действительный член Общества изучения церковного права им. Т. В. Барсова Санкт-Петербургской Духовной Академии Русской Православной Церкви («Барсовское общество»). E-mail: non-recuso-laborem@yandex.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0001-5365-1577
Для цитирования: Митрофанов А.Ю. Аттила как «куртуазный» князь: к вопросу о реконструкции религиозно-правовой культуры гуннов // Труды кафедры богословия Санкт-Петербургской Духовной Академии. 2024. № 2 (22). С. 227-247.
Статья поступила в редакцию 29.12.2023; одобрена после рецензирования 22.01.2024; принята к публикации 23.01.2024.
PROCEEDINGS OF THE DEPARTMENT OF THEOLOGY
Scientific Journal Saint Petersburg Theological Academy Russian Orthodox Church
No. 2 (22)
2024
Andrey Yu. Mitrofanov
Attila as a "courtly" Prince: on the reconstruction of the religious and legal culture of the Huns
UDC 94(3)
DOI 10.47132/2541-9587_2024_2_227 EDN IWBAOY
Abstract: The article is devoted to the study of the marriage policy of the Hunnic leader Attila and continues P. V. Shuvalov's research on the political biography of Attila. The author explores the Hun-Germanic relationship, drawing on late Roman historiography, the ancient German epic tradition, comparative material from the history of the ancient Saks and medieval Mongols-Genghisids. The author comes to the conclusion that Attila's mating strategy stemmed from the Hunnic social and religious traditions associated with the heritage of the Saco-Massagetian nomadic culture.
Keywords: Attila, Huns, Goths, Gepids, Heruli, Burgundians, Roman Empire. About the author: Andrey Yurievich Mitrofanov
Doct. Sc. in History; Doct. Sc. in History, Arts, and Archaeology at the Catholic University of Leuven; Professor of the Department of Church History, St. Petersburg Theological Academy; Full Member of T.V. Barsov Society for the Study of Ecclesiastical Law of the Russian Orthodox Church ("Barsov Society").
E-mail: non-recuso-laborem@yandex.ru ORCID: https://orcid.org/0000-0001-5365-1577
For citation: Mitrofanov A. Yu. Attila as a "courtly" Prince: on the reconstruction of the religious and legal culture of the Huns. Proceedings of the Department of Theology of the Saint Petersburg Theological Academy, 2024, no. 2 (22), pp. 227-247.
The article was submitted 29.12.2023; approved after reviewing 22.01.2024; accepted for publication 23.01.2024.
228 Tpyöbi Kotfedpbi 6огоспоeин № 2 (22), 2024
Образ Аттилы (434-453), правителя гуннов, позднеантичного «похитителя Европы», невзирая на очевидную чужеродность гуннских социальных структур и политических традиций с точки зрения привычных представлений германской племенной аристократии, тем не менее оставил значительный след не только в позднеримских исторических сочинениях Приска Панийско-го, лично знакомого с гуннским вождем, Иордана и Прокопия Кесарийского, но и в самостоятельной германской эпической традиции. Как отмечал уже более двадцати лет назад П. В. Шувалов, специфика образа Аттилы, представленного в германской эпической традиции, например, в англосаксонской поэме «Видсид», в древнегерманской «Песне о Хледе», сохранившейся в составе скандинавской «Саги о Хервер и Хейдреке», в скандинавской «Старшей Эдде» (в «Гренландской песни об Атли», в «Гренландских речах Атли» и во «Второй песни о Гудрун»), наконец, в средневерхнемецкой «Песне о Нибелунгах», заключается в том, что этот могущественный гуннский вождь парадоксальным образом рассматривается в памятниках германского эпоса как отстраненный от происходящих событий и немощный правитель. Подобная репрезентация Аттилы объяснялась исследователем тем, что собирательные представления германской военной аристократии о гуннских вождях, до катастрофы 375 г. достаточно пренебрежительные, после краха готского племенного союза Германариха под ударами гуннов трансформировались в комплекс уважительных, но недоуменных стереотипов о гуннских вождях и достигли наиболее полного выражения в изображении Аттилы как наиболее сильного и успешного гуннского предводителя, который, однако, сохраняет непонятную германцам внутреннюю дистанцию по отношению как к своим подданным, так и к происходящим военно-политическим событиям1.
Исследователь связывал подобный феномен восприятия с принципиальной инаковостью и непостижимостью для германцев гуннских общественно-политических институтов, в частности, гуннского двора и служащей правителю дворни (нукеров?), организация которых, по всей вероятности, соответствовала политическим традициям палеоазиатских (протоенисейских) или про-тотюркских народов Центральной Азии, выходцев из северного китайского приграничья, к которым специалисты, начиная с Отто Менхен-Хельфена, уверенно причисляют древних хунну / сюнну2. История гуннов времен Аттилы, известная нам в изложении Приска, подтверждает специфику гуннских придворных институтов, ибо только центральноазиатские кочевники могли быть передаточным звеном в процессе рецепции гуннской придворной знатью середины V в. некоторых политических традиций сасанидского двора, в частности, персидских титулов, которые отмечались еще Францом Альтхеймом3. Организация
1 Шувалов П. В. Немощь Аттилы (властитель гуннов глазами германцев) // Чужое: опыты преодоления. Очерки из истории культуры Средиземноморья. Под ред. Р. М. Шукурова. М.: Алетейя, 1999. С. 259-276.
2 Maenchen-Helfen O. The World of the Huns. Studies in their history and culture. Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 1973. P. 358-375.
3 Altheim F. Geschichte der Hunnen. B. I: Von den Anfängen bis zum Einbruch in Europa. Berlin: Walter De Gruyter, 1969. P. 193-242; Шувалов П.В. У истоков средневековья: двор Аттилы // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени. Под ред. Г. Е. Лебедевой. Вып. 3. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2001. С. 130-145.
гуннских придворных институтов была германцам совершенно непонятна, но усиливающееся военно-политическое влияние гуннов и победы гуннских вождей побуждали широкие слои германской аристократии к активной интеграции в гуннское кочевое общество на протяжении первой половины V в.
Свидетельством подобной социальной интеграции и культурного взаимодействия господ-гуннов и подданных, преимущественно восточных германцев и аланов, является распространение в центральной и даже в западной Европе т. н. «дунайской» гунно-германской моды, проявлявшейся на протяжении известных археологических периодов истории германского Барбари-кума D 1 (370-410гг.) и D 2 (410-430/440гг.) (включая т.н. археологический горизонт Унтерзибенбрунн-Госпитальная 400/410-420/430 гг.) в безраздельном господстве полихромного стиля4. Полихромный стиль часто становился предметом особого исследования специалистов-археологов и искусствоведов, ибо золотые и серебряные обкладки оружия, усыпанные алыми рубинами, гранатами, яшмой и другими ярко-красными драгоценными камнями, золотые диадемы, колты, гривны, браслеты, пояса, фибулы, украшенные алыми драгоценными или стеклянными вставками, до сего дня создают неповторимый эстетический образ гуннской эпохи, как бы символизируя застывшие капли крови на дорогих предметах роскоши и величественных символах власти. На закате эпохи Аттилы, в период D 3 (450-480 гг.), сопровождавший военно-политический упадок гуннской державы, полихромный стиль сменился новой модой на изделия, изготовленные при помощи техники кербшнита (Kerbschnitt), связанной с предпочтениями и вкусами германизированной позднеримской офицерской среды, и позднее знаменитым стилем клуазоне (cloisonné)5. Очевидно, что сам по себе полихромный стиль не был изобретен гуннами, но он был, вероятно, заимствован ими в сарматской кочевой среде в период активных гуннских завоеваний в степях Приуралья и Северного Причерноморья в сер. — втор. пол. IV в. (вероятно, еще до рокового для готов 375 г.). Как показал Л. С. Клейн, ряд памятников, относящихся к т.н. «среднесарматской» или же сусловской культуре (II в. до Р. Х. — нач. II в. по Р. Х.), в частности, фигурки лосей на золотых сосудах и на знаменитой полихромной диадеме сарматской царицы из Новочеркасского кургана Хохлач (I в. по Р. Х.), свидетельствуют об интенсивном культурном влиянии сибирских кочевых племен (саков, хунну?) на донских аорсов и аланов в этот период6. С этой точки зрения совершенно естествен-
4 Казанский М.М. Гунны на Боспоре Киммерийском (Les Huns sur le Bosphore Cimmérien) // Боспорские исследования. 2021. XLII. С. 108-131; Щукин М.Б. Готский путь. (Готы, Рим и черняховская культура). СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005. С. 327-339; Засецкая И.П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV-V вв.). СПб.: Эллипс, 1994. С. 50-75; Засецкая И.П. Золотые украшения гуннской эпохи. По материалам Особой кладовой Государственного Эрмитажа. Л.: Аврора, 1975. С. 1-80.
5 Щукин М. Б. Готский путь... С. 340-389; Шувалов П. В. У истоков средневековья: двор Аттилы // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени. Под ред. Г. Е. Лебедевой. Вып. 3. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2001. С. 137-140.
6 Клейн Л. С. Первый век: сокровища сарматских курганов. СПб.: Евразия, 2016. С. 23-28, 67-76.
но, что на исходе существования «позднесарматской» или же шиповской культуры к середине IV в. между гуннами и сарматами уже сложились устойчивые культурные связи, после 375 г. способствовавшие превращению кочевнического полихромного стиля в своеобразный «имперский» стиль, распространявшийся по долине Дуная и оттуда среди германской аристократии остальной Европы, по мере расширения гуннских завоеваний и распространения гуннского военно-политического влияния.
Известные реалии гунно-германского симбиоза, проявившиеся прежде всего в военной сфере, подтверждаются не только свидетельствами археологических памятников, но также письменными источниками. Как полагали М. Б. Щукин и П. В. Шувалов, искусство всадничества, присущее кочевникам евразийских степей, в частности, гуннам и аланам, оказало серьезное влияние на формирование боеспособных конных дружин у восточных германцев, в первую очередь у готов, вандалов, гепидов, герулов, некоторые из которых (например, конные отряды готов-тервингов), согласно Аммиану Марцелли-ну, успешно проявили себя уже в битве при Адрианополе в 378 г.7; в то же время, как отмечал В. П. Никоноров, широкое включение в состав военной элиты державы Аттилы различных новых представителей германской военной знати (теперь уже не только восточных германцев-степняков, но также лесных обитателей — тюрингов, аламаннов, свевов, скиров и даже беглых римлян), засвидетельствованное Приском и Иорданом, привело к известной «деградации» военного искусства европейских гуннов в эпоху Аттилы, связанной с тем, что теперь в военных походах гуннская, аланская и восточногерманская конница часто сковывалась вынужденным взаимодействием с многочисленными, но маломаневренными пешими отрядами зависимых германских вождей8.
При этом гунны, по всей вероятности, еще не знали металлического стремени, и поэтому подобно парфянам и сарматам предыдущих веков компенсировали отсутствие опоры всадника на стремена наличием жесткого седла с высокими луками, обеспечивающего глубокую посадку наездника. В чем заключалась причина широкого применения гуннами знаменитых составных луков? М. М. Казанский связывает распространение лука у гуннов со спецификой военного искусства кочевников южнорусских степей раннего Средневековья, не знавших стремян. Исследователь отмечает: «хорошо известно, что до конца VI в. во всадническом снаряжении в Европе не было стремян, что затрудняло рукопашные схватки и придавало особую важность дистанционному бою с помощью стрелкового оружия. Поэтому тугой лук с костяными (роговыми) накладками становится основным оружием кочевников в начале средневековья»9.
7 Schukin M., Shuvalov P. The Alano-Gothic cavalry charge in the battle of Adriano-pole // Geografía e viaggi nel mondo antico. 12. Ancona, 2007. P. 233-253.
8 Никоноров В. П. Военное дело европейских гуннов в свете данных греко-латинской письменной традиции // Записки восточного отделения Российского археологического общества. Новая серия. 2002. Т. I (XXVI). С. 223-317.
9 Казанский М. М. Древности степных кочевников постгуннского времени (середина V — середина VI вв.) в Восточной Европе // Материалы по археологии,
В действительности анализ письменных источников свидетельствует о распространении металлического стремени в восточно-римской армии значительно раньше конца VI в., уже после 472 г., что могло быть связано с появлением сабиров (сяньбийцев) в византийском приграничье10. И если приведенное утверждение М. М. Казанского справедливо, то почему же в таком случае в 53 г. до Р. Х. отсутствие стремян не помешало парфянским катафрактам Сурены разгромить римских и галльских кавалеристов Красса в битве при Каррах? Неужели исход сражения решила тогда исключительная мощь парфянских луков11? И как, в таком случае, ходили в конные атаки с длинными ксистонами и сариссами македонские или ираноязычные ге-тайры Александра Великого12? Дискуссия о существовании примитивных стремян (кожаных или деревянных) в античности не завершена до сих пор, и даже если подобных стремян в античности все-таки не было, само по себе их отсутствие не могло «затруднять рукопашные схватки» и придавать особую важность луку. Об этом красноречиво свидетельствует военное искусство парфян и сарматов, у которых главную роль на поле боя играла атака со штурмовым копьем (контосом) наперевес13. А. В. Симоненко на основании практических экспериментов достаточно убедительно опроверг историографический миф о т.н. боковой «сарматской посадке» и продемонстрировал, что для применения копья одноручным хватом нужны не стремена, а глубокая посадка, которую «обеспечивает седло с высокими луками»14. Следовательно, популярность лука у гуннов была обусловлена некой непонятной нам спецификой гуннской военной культуры, восходящей к эпохе центральноазиатских хунну, но с отсутствием (или с наличием) стремян эта культура не была связана никоим образом.
С нашей точки зрения, новое понимание роли самого Аттилы в наметившимся в его эпоху гунно-германском культурно-политическом симбиозе, а также раскрытие его загадочного образа, созданного более поздней германской эпической традицией, возможно на основании исследования
истории и этнографии Таврии. 2020. Bbm.XXV.C. 90-167 (101); Kazanski M. Les armes et les techniques de combat des guerriers steppiques du début du Moyen-âge. Des Huns aux Avars // Le cheval dans les sociétés antiques et médiévales. Ed. by S. Lazaris. Turnhaut: Brepols, 2012. P. 193-199, 287-296.
10 Шувалов П. В. Два железных стремени // KOINON AQPON. Исследование и эссе в честь 60-летнего юбилея Валерия Павловича Никонорова от друзей и коллег. СПб., 2014. С. 568-576.
11 Никоноров В. П. К вопросу о парфянской тактике (на примере битвы при Каррах) // Военное дело и средневековая археология Центральной Азии. Сборник научных трудов. Кемерово, 1995. С. 53-61.
12 Нефедкин А. К. Конница эпохи эллинизма. СПб.: Изд-во РГПУ имени А. И. Герцена, 2019. С. 138-153; Дандамаев М.А. Политическая история Ахеменидской державы. М.: Главная редакция восточной литературы, 1985. С. 261-264.
13 Никоноров В. П. К вопросу о роли стремян в развитии военного дела // Степи Евразии в древности и средневековье. Кн. II. Материалы научно-практической конференции, посвящённой 100-летию со дня рождения М. П. Грязнова. СПб., 2003 [на обложке: 2002]. С. 263-267.
14 Симоненко А.В. Сарматские всадники Северного Причерноморья. СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2010. С. 81-84.
«куртуазного» поведения гуннского вождя. Подобное поведение Аттилы проявилось в 449/450 г. в скандальном эпизоде обручения Аттилы и римской августы Юсты Граты Гонории, дочери августы Галлы Плацидии и сестры императора Валентиниана III (425-455), который был не только зафиксирован позднеримскими историками Приском Панийским, Mарцеллином Комитом, Иорданом и Иоанном Антиохийским (Prisc. Fr. 12, 13; Marc. Com. a. 434; Iord. Getica 224, Romana 328; Ioan. Ant. Fr. 199. 2), но и запечатлелся в германской эпической традиции, оставив в ней устойчивый литературный след. С практической точки зрения Аттила не прогадал, заявив свои права на Юсту Грату Гонорию. По свидетельству позднеримских источников, как мать Гонории Галла Плацидия, так и дочь отличались знойной иберийской красотой, которая передалась Галле Плацидии и ее дочери от бабушки, императрицы Юстины. Об этом свидетельствует, в частности, знаменитое изображение V в., выполненное в технике «Zwischengoldglas» из коллекции Myзея Святой Джулии (Брешия), на котором присутствуют портреты Галлы Плацидии как уже царствующей августы и Юсты Граты Гонории вместе с братом императором Валентинианом III.
Как отмечал американский исследователь У. Чарльз Кинг, историчность скандального обручения Аттилы и Юсты Граты Гонории, которое выразилось в отправке Гонорией письма с перстнем гуннскому вождю с предложением взять ее в жены, а затем в ответном требовании гуннского вождя, адресованном брату Гонории, императору Валентиниану III, освободить сестру, ставшую невестой гуннского властелина, вызывала бурную полемику среди специалистов15. Не вдаваясь в детали этой полемики, отметим, что никто из противников исторической достоверности обручения Аттилы и Гонории не выдвинул ни одного с научной точки зрения состоятельного аргумента в пользу своего мнения, ограничившись поверхностными рассуждениями об анекдотичности рассказа об обручении, восходящего к Приску, и, в сущности, сведя все доводы к преднамеренной дискредитации своего источника. Римская августа и христианка по определению не могла унизить себя до такой степени, чтобы предлагать себя в жены варвару и язычнику, да к тому же еще и вождю степных кочевников, — вот и вся аргументация противников историчности рассказа об обручении. В действительности, у нас нет никаких оснований отвергать рассказ Приска и его продолжателей об обручении Аттилы и Юсты Граты Гонории, не ставя при этом под сомнение огромный пласт других сведений Приска об Аттиле, которого историк знал лично и на протяжении длительного периода времени. Положительный отклик Аттилы на брачное предложение Гонории и начало западного похода Аттилы против Западной Римской Империи под предлогом освобождения невесты гуннского вождя, очевидно, оказали настолько яркое впечатление на современников, что запечатлелись в современной Аттиле германской эпической поэзии и были унаследованы последующей традицией.
15 King Charles W. Attila, Honoria, and the Nature of Hunnic Rule // Radical Traditionalism. The Influence of Walter Kaegi in Late Antique, and Medieval Studies. Ed. by Christian Raffensperger and David Olster. London, 2019. P. 97-114.
Как отмечали Отто Менхен-Хельфен и Хервиг Вольфрам, уже знаменитая готская легенда о происхождении гуннов, сохранившаяся благодаря Кас-сиодору / Иордану, сочетающая ощущение родственной близости остготов к гуннам и одновременно чувство глубокого отвращения к ним, является ярким свидетельством гунно-готского военно-политического симбиоза уже на ранней стадии появления гуннов в степях Северного Причерноморья во втор. пол. IV в.16 С нашей точки зрения, пересказанная Иорданом легенда о Haliuurunnae — колдуньях, которые были изгнаны королем гутонов (готских предков) конунгом Филимером и затем от соития со злыми степными духами породили гуннов, была наиболее точно интерпретирована Л. Н. Гумилевым. Исследователь увидел в этой легенде мифологическое описание системы брачного права гуннов времен Баламбера17. «Достаточно представить себе отступавшую с боями орду, которая наверняка теряла обозы, чтобы понять, что женщин хунны в достаточном количестве привезти с Тарбагатая не могли», — писал ученый, однако делал на этом основании опрометчивый вывод о метисации хунну с угорскими племенами в период их миграций по евразийским степям, в то время как на самом деле легенда о Haliuurunnae, по всей видимости, отражает реалии даннических отношений, установившихся между победителями-гуннами и побежденными аланами и остготами в донских степях и в степях Северного Причерноморья. Покорившие аланов и разгромившие Германариха в 375 г. гунны, потомки древних хунну, систематически брали себе жен и наложниц в качестве дани из среды завоеванных остготов и таким образом упрочили единство обоих этносов, что со временем облегчило Аттиле создание его «империи». Обручение Аттилы с Юстой Гратой Гонорией вполне укладывается в подобную стратегию собирания гуннской «империи» при помощи заключения брачных союзов с принцессами из числа народов-данников.
Сообщения об Аттиле, проанализированные еще П. В. Шуваловым в рамках исследования образа гуннского вождя в памятниках германской эпической традиции, с нашей точки зрения содержат некоторые указания на историю обручения Аттилы с римской августой и на его «куртуазное» поведение, выразившееся в начале войны против римлян ради освобождения невесты. Следы древнейшей эпической традиции, связанной с двором Аттилы, нашли отражение уже в позднеримских исторических сочинениях, в частности, в рассказе Приска о сказителях на пиру Аттилы, воспевавших его победы и подвиги (Prisc. Fr. 8, 92), а также в противоречивых характеристиках, данных Аттиле Иорданом, который, с одной стороны, характеризует гуннского вождя как «славного войнами» (gloriosus per bella) (lord. Getica 254) или «страшного великим империям» (magnis imperiis teribilis) (Iord. Getica 255), а с другой стороны, отмечает, что великий гунн был
16 Maenchen-Helfen О. The Legend of the Origins of Huns // Byzantion. 1945. T. XVII. Р. 244-252; Вольфрам Х. Готы. От истоков до середины VI века (опыт исторической этнографии). Пер. с нем. Б. И. Миловидова, М. Ю. Некрасова. Под ред. М. Б. Щукина, Н. А. Бондарко, П. В. Шувалова. СПб: Ювента, 2003. С. 368.
17 Гумилев Л. Н. Хунну. Срединная Азия в древние времена. М.: Издательство восточной литературы, 1960. С. 244-245.
«под чрезмерной грубостью утонченным человеком» (sub nimia feritate homo subtilis) (lord. Getica 186)18. Англосаксонская поэма «Видсид», сложенная в VI-VII вв., но записанная только в конце X столетия, содержит важное упоминание об Аттиле:
<...> Долго Хвала достохвально правил, А самым сильным был Александр среди людей и благоденствовал больше всех на этом свете, о ком я слышал. Этла правил гуннами, Эорманарих готами» <...>
(строфы 14-18)
П. В. Шувалов справедливо обратил внимание на то, что упоминание наряду с Аттилой (Этла) Александра Македонского и Германариха свидетельствует о древнейшем происхождении этого фрагмента поэмы, созданного, вероятно, в эпоху Аттилы или вскоре после его гибели и сохранившегося до времен автора «Видсида» в составе утраченной готской или франкской героической песни. Ибо сопоставление Германариха с Александром в произведениях готского эпоса V-VI вв. надежно засвидетельствовано Иорданом, который сообщает о том, что легендарного готского короля «многие старшие сравнивали по достоинству с Александром» (Quem mérito nonnulli Alexandro Magno conparavere maiores) (Iord. Getica 116)19. К сожалению, исследователь воздерживается от рассмотрения причин, по которым образ гуннского вождя Аттилы мог соседствовать в германской эпической традиции с образом побежденного гуннами, предками Аттилы, в 375 г. готского короля Германариха. Между тем, попытка разобраться в этих причинах могла бы дать ответ на некоторые важные обстоятельства политической биографии Аттилы, связанные с «куртуазной» историей его обручения с римской августой.
Иордан, пересказавший сюжет готского эпоса, известного ему в изложении Кассиодора, сообщает о трагической участи Сунильды, королевы росомо-нов, которая ушла от мужа, была в наказание за это привязана к диким коням и разорвана на части по приказу Германариха. Хервиг Вольфрам отождествляет загадочных росомонов Иордана с восточногерманским племенем — ге-рулами20, в то время как М. Б. Щукин полагал, что в соответствии с древне-германской эпической традицией Сунильду следует считать бургундской принцессой21. Тогда братья Сунильды, Сар и Аммий, отомстили Германариху за убийство сестры и ранили его в бок мечом. Престарелый Германарих страдал от раны и не мог противостоять нашествию гуннов Баламбера (Iord. Getica 129-130). Аммиан Марцеллин приводит иную версию гибели готского короля, сообщая, что Германарих, будучи не в силах противостоять гуннам, покончил с собой (Amm. Marc. XXXI. 3. 1-2). История Германариха и Сунильды дошла до нас не только благодаря позднеримской исторической традиции, но также
18 Шувалов П. В. Немощь Аттилы (властитель гуннов глазами германцев). С. 260-264.
19 Шувалов П. В. Немощь Аттилы (властитель гуннов глазами германцев). С. 265-266.
20 Вольфрам X. Готы. С. 133.
21 Щукин М.Б. Готский путь. С. 228.
в поздней скандинавской скальдической поэзии. В частности, «Речи Хамди-ра» из «Старшей Эдды», записанной во второй половине XIII в., содержат упоминание трагической гибели Сунильды, брошенной под копыта коней по приказу Германариха, и о мести братьев Сунильды. Гудрун призывает сыновей отомстить готскому королю Ёрмунрекку (Германариху):
<...> Сванхильд — имя вашей сестры, что Ёрмунрекк бросил коням под копыта, вороным и белым, на дороге войны, серым, объезженным готским коням!» <...>
(строфа 3)
Очевидно, что эпический мотив кровной мести братьев Сунильды за сестру в древней германской традиции как бы наслаивается на исторические события, связанные с гибелью готской державы Германариха под ударами гуннов в 375 г. Была ли месть братьев Сунильды Германариху историческим эпизодом, или же эта месть явилась лишь плодом творчества сказителей, но неопровержимые факты говорят о том, что реальным мстителем за смерть бургундской (или герульской) королевы оказался гуннский вождь Баламбер, в итоге сокрушивший могущество Германариха22. В связи с этим напрашивается логическое предположение: а не был ли уход Сунильды от мужа — короля бургундов (герулов?) и данника Германариха в действительности спровоцирован брачным предложением Баламбера, который таким образом переманивал на сторону гуннов правительниц подвластных готам восточногерманских племен? И не было ли последующее вторжение гуннов в земли Германариха обосновано местью гуннов за Сунильду, которую более поздняя готская эпическая традиция, известная Кассиодору и Иордану, уже после распада державы Аттилы и исчезновения гуннского военно-политического фактора во второй половине V в. приписала легендарным братьям Сунильды в поисках оправдания Германариха post factum за понесенное от гуннов сокрушительное поражение? Если это так, то в таком случае рассказанную Приском историю обручения Аттилы с Юстой Гратой Гонорией, и, в частности, требование Аттилы освободить невесту, повлекшее за собой поход гуннов против Западной Римской Империи, можно рассматривать в качестве проявления старинной гуннской политической традиции, которая заключалась в использовании брачных договоров в целях санкционирования внешней экспансии.
По мнению П. В. Шувалова, знаменитый список народов, плативших дань Германариху, приведенный Кассиодором / Иорданом, является фрагментом готского итинерария и свидетельствует о существовании уже во второй половине IV в. Днепро-Балтийского и Волго-Балтийского торговых путей, которые пять столетий спустя приведут к утверждению
22 Щукин М.Б. Готский путь. С. 222-233. 236 Труды кафедры богословия № 2 (22), 2024
норманнов на территории Восточно-Европейской равнины и к рождению Древнерусского государства. В эпоху Германариха эти торговые пути снабжали готов мехами, которые чрезвычайно ценились германской племенной аристократией и частично перепродавались готами на территорию Римской ойкумены23. Естественно, что после 375 г. этими торговыми путями и меховой торговлей завладели гунны Баламбера, получив возможность оказывать не только военное, но и экономическое давление на Римскую периферию. Древнегерманская эпическая традиция прочно зафиксировала господствующее положение гуннов в древней иерархии племен и народов, отражающее военно-политические реалии, существовавшие в эпоху Аттилы. В частности, автор «Видсида» сообщает слушателям о том, что «был я у гуннов и у хред-готов»24. Готы указываются, таким образом, на втором месте после гуннов, лидирующая группировка которых, изначально находившаяся под властью Бледы и Аттилы, названа в сочинении Приска «царскими гуннами» и, очевидно, отличалась от других гуннских орд, например, от ака-циров25. Древняя германская «Песнь о Хледе», созданная в V в. и дошедшая до нас в составе скандинавской «Саги о Хервер и Хейдреке», записанной в XIII столетии, также ставит гуннов на первое место:
Хумли, как слышно, гуннами правил, а гаутами Гицур, Ангантюр — готами, данами — Вальдар <...>
(глава 11)
Более подробное выражение образ Аттилы находит в сказаниях «Старшей Эдды», отражающей, по мнению М. И. Стеблин-Каменского, комплекс древних южногерманских (т. е. в первую очередь остготских) эпических преданий. П. В. Шувалов кратко проанализировал ряд подобных сказаний26. В первую очередь бросается в глаза высокий социальный и военно-политический статус Аттилы, делающий из него завидного жениха. В частности, Гримхильд рассказывает своей дочери Гудрун об Атли (Аттиле) во «Второй песне о Гудрун»:
Великого конунга я тебе выбрала, первым из всех он признан повсюду. (строфа 30)
23 Шувалов П. В. Зачатие Руси: пушные пути Европы и устная традиция // Сложение Русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света. Материалы Международной конференции, состоявшейся 14-18 мая 2007 года в Государственном Эрмитаже. СПб.: Издание Государственного Эрмитажа, 2009. С. 75-88.
24 Шувалов П.В. Немощь Аттилы (властитель гуннов глазами германцев). С. 265.
25 Казанский М.М., Мастыкова А.В. «Царские» гунны и акациры // Гунны, готы и сарматы между Волгой и Дунаем. Сборник научных статей к юбилею И. П. Засец-кой. СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2009. С. 114-126.
26 Шувалов П. В. Немощь Аттилы (властитель гуннов глазами германцев). С. 264-270.
Сватаясь за Гудрун, Атли сообщает будущей супруге:
Дам тебе, Гудрун, золота груду, все, что отец в наследье оставил, кольца червленые, Хледвара земли, Ковер драгоценный <...>
Девушек гуннских, ткущих искусно, золотом шьющих, тебе на забаву, — Будли сокровища будут твоими,
вся в золоте выйдешь замуж за Атли! (строфы 25-26)
Любой археолог не сможет удержаться от соблазна увидеть в «золота груде» и в «кольцах червленых», обещанных Атли Гудрун, чарующие глаз произведения полихромного стиля, которыми столь богаты гуннские и германские погребения пер. пол. — сер. V в. А упоминание «ковра драгоценного» или «девушек гуннских, ткущих искусно» и вовсе вызовет у подготовленного читателя ассоциации со знаменитым Пазарыкским ковром из собрания Эрмитажа, сотканном сакскими девушками в предгорьях Алтая, вдоль которых кочевали во II в. до Р. Х. противники саков — древние хунну Модэ, являвшиеся предками гуннов Аттилы.
Гудрун и Атли так вспоминают свою совместную жизнь в «Гренландских речах Атли»:
Нас окружали знатные воины, обилен доход был от стада огромного,
многим на пользу богатства мы множили. (строфы 94, 97)
Брак Атли и Гудрун предстает, таким образом, выгодным военно-экономическим предприятием, которое служит умножению богатства гуннской державы. Именно в этом контексте следует рассматривать реальную брачную политику Аттилы, направленную как на заключение союза с Юстой Гратой Гонорией, так и с различными германскими принцессами. Образ Аттилы как могущественного и славного жениха сохраняется и в столь позднем памятнике, записанном на рубеже ХП-ХШ вв., как средневерхнемецкая «Песнь о Нибелунгах». Гизельхер говорит своей сестре Климхильде, убеждая ее в выгоде брака с Аттилой (Этцелем):
<...>
Сказали гунны мне, — И этому я верю, сестра моя, вполне, —
Что ты печаль забудешь, став королевой их. Как ни суди об Этцеле, завидный он жених. От Роны вплоть до Рейна он всех людей славней. От Эльбы и до моря нет короля сильней. Ты радоваться будешь, что обвенчалась с ним — Положит этот брак конец страданиям твоим <...> (строфы 1243-1244)
В последующих частях песни немецкий средневековый миннезингер пересказывает фрагменты из утраченных эпических сказаний древних бургун-дов, восходящих к событиям 434-435 гг., связанным с разгромом гуннами Бледы и Аттилы королевства бургундов на Рейне и с уничтожением ими рода бургундского короля Гундериха27. При этом, в приведенном фрагменте подчеркивается культурная универсальность политики Аттилы, заинтересованность гуннов в браке с бургундской королевой, но в первую очередь внимание слушателя приковывается к тому, что и сам Аттила — завидный жених, господствующий над племенами от Роны до Эльбы. Это замечание имеет отношение к событиям более позднего периода, когда Аттила, уже устранивший в 445 г. Бледу и подчинивший акациров, начал в 451г. свой знаменитый поход в Галлию. Не исключено, что древний бургундский эпос, ставший сюжетной основой «Песни о Нибелунгах», особым образом акцентировал именно этот аспект внешней политики гуннского вождя, предпринявшего поход в Галлию и Италию под предлогом освобождения Юсты Граты Гонории, насильно выданной замуж в Константинополе за престарелого патриция.
Очевидно, что для религиозной политики Аттилы была характерна веротерпимость, свойственная в конечном итоге всем кочевникам евразийских степей древности и раннего Средневековья вплоть до монголов-чингизидов. Взять в жены христианку, если эта христианка была римской августой, да к тому же еще и выданной замуж за другого, по-видимому, не представляло для Аттилы никакой юридической или нравственной проблемы, и даже наоборот, — подобный шаг был элементом престижа, подчеркивавшего религиозный и этно-культурный универсализм созданной им кочевой державы. Примечательно, что нормы гуннского обычного права, регулировавшие брачные отношения, воспроизводились поздними средневековыми кочевыми сообществами евразийских степей. В частности, как показал А. В. Майоров, средневековые монголы в эпоху Чингисхана практиковали обычай уступки нукером или зависимым правителем собственной жены самому хану или кому-то из ханских подданных. По мнению исследователя, требование Батыя, выдвинутое в 1237 г. князю Федору Рязанскому, выдать в ханский гарем свою супругу, славившуюся выдающейся красотой — возможно, ни-кейскую принцессу, родственницу императора Иоанна III Дуки Ватаца (12221254), —повлекло за собой закономерный отказ, убийство князя монголами и последующее разорение Рязанского княжества. После убийства монголами в 1245 г. Черниговского князя Андрея Мстиславича Батый приказал его младшему брату взять в жены вдову Андрея, что противоречило церковным
27 Щукин М.Б. Готский путь. С. 291. Теория и история культуры, искусства
канонам, и после отказа заставил несчастную княгиню совокупляться с деверем на глазах у монгольских воинов28. Нормы обычного права монголов, зафиксированные в «Ясе» Чингисхана, в частности, право левирата, ставились монгольскими ханами выше, чем религиозные установления покоренных народов в области брачного права, ибо брак традиционно рассматривался кочевниками евразийских степей как средство политического доминирования и расширения сферы своего политического влияния. Но при этом монголы, также как до них гунны, не заставляли представителей военно-политической элиты завоеванных народов или женщин, взятых в ханский гарем, отказываться от своей веры.
Религиозный универсализм гуннов, по всей видимости, надолго запомнился германским конунгам, которые на протяжении V-VI вв. изнуряли силы своих племен в упорной межконфессиональной борьбе между вандалами-арианами и римлянами-кафоликами в Северной Африке, между вестготами-арианами и франками-кафоликами на территории будущей Аквитании, между арианской и православной партиями в вестготской Испании или между остготами-арианами и православными ромеями в Италии. Автор «Песни о Нибелунгах», подчеркивая веротерпимость Этцеля-Аттилы, пересказывает древние бургундские сказания:
<...>
Себя прославил Этцель так, что из всех краев
К его двору стекалось немало удальцов.
Был с каждым он приветлив, учтив и щедр без меры,
Будь то боец языческой иль христианской веры.
Такого не увидишь теперь уже вовек.
Любой, владыке гуннов служивший человек,
Какой бы он при этом ни соблюдал закон,
Был Этцелем за преданность сполна вознагражден.
(Строфа 1334)
<...>
В конечном итоге, как сообщает Иордан, пересказавший сведения Приска, Аттила пал жертвой именно своей интенсивной брачной стратегии, заключив брачный союз и разделив ложе с одной из германских принцесс — красавицей Ильдико, возможно, бургундкой, которая вольно или невольно оказалась виновницей его гибели (Iord. Getica 254-258). О причастности Ильдико к гибели Аттилы сообщают Марцеллин Комит и древняя германская эпическая традиция: так, например, в «Старшей Эдде» пьяный Атли становится жертвой своей жены, бургундской принцессы Гудрун. Не исключено, что бургундка Ильдико подобно библейской Юдифи просто отомстила Аттиле за убитых гуннами родичей и зарезала уснувшего после любовных наслаждений ненавистного супруга.
Основной вывод нашего исследования заключается в том, что «куртуазная» брачная стратегия Аттилы, описанная Приском и его продолжателями,
28 Майоров А. В. Женщина, дипломатия и война: русские князья в переговорах с Бату накануне монгольского нашествия // Шаги / Steps. 2021. Т. 7. № 3. С. 124-199.
а затем нашедшая отражение в древней германской эпической традиции раннего Средневековья, по-видимому, являлась внутренним элементом и зримым проявлением многовековых норм обычного права кочевых сообществ Центральной Азии, из среды которых некогда вышли предки гуннов. О существовании некоторых специфических традиций кочевников Центральной Азии в области брачных отношений нам известно благодаря наблюдениям древнегреческих этнографов, а также различным сюжетам сако-массагетского эпоса, сохранившегося в античной письменной традиции. И. В. Пьянков проанализировал некоторые сведения древнегреческих географов и сюжеты эпоса среднеазиатских саков. Исследователь пришел к заключению о существовании в массагетском обществе VI-V вв. до Р. Х. группового брака: «Каждый мужчина у них женится только на одной женщине, но они пользуются и женами других людей, что даже вовсе не скрывают; тот, кто хочет сойтись с чужой женой, вешает свой колчан на повозке и откровенно сходится с ней» (Strab. XI. 8. 6), а также о свободном социальном положении женщины в сакском обществе указанного периода: «[саки] имеют женщин отважных и совместно с мужьями участвующих в военных опасностях» (Ctes., Fr. 5, 3, Jacoby). По сообщениям Ктесия, Геродота, Страбона и других древнегреческих авторов, пересказавших сюжеты некоторых сакских эпических сказаний, сак-ские царицы Зарина, Спаретра, массагетская царица Томирис командовали дружинами и принимали участие в битвах вместо своих мужей29. Элементы группового брака и участие женщин в военно-политической борьбе делали сакскую и массагетскую женщину свободным участником племенной жизни, и, следовательно, превращали брак в средство укрупнения кочевой орды, в форму в той или иной степени равноправного военно-политического договора. Подобные социально-политические реалии, характерные для сакского общества и очевидным образом сближавшие среднеазиатских саков с известной савроматской гинекократией, несомненно были знакомы и ближайшим соседям саков — хунну / сюнну, которые на протяжении веков формировали свои нормы обычного права и политические традиции, в частности, брачную стратегию шаньюев, под сильным влиянием сакского обычного права и сак-ских социально-политических институтов.
Какова же была предыстория появления подобных институтов в сакском кочевом обществе? Крупные современные исследователи, в частности, такие лингвисты как китаевед Кристофер Беквис, тюрколог Питер Голден, иранист Янош Харматта полагают, что древние хунну / сюнну разговаривали в эпоху шаньюята на сакских (скифских) языках Центральной Азии30. Известный
29 Пьянков И. В. Общественный строй ранних кочевников Средней Азии по данным античных авторов // Ранние кочевники Средней Азии и Казахстана. Л., 1975. С. 89-90 (84-91).
30 Beckwith C. On the Ethnolinguistic Identity of the Hsiung-n // Language, Society, and Religion in the World of the Turks. Festschrift for Larry Clark at Seventy-Five. Ed. Zsuzsanna Gulacsi. Turnhout, Belgium: Brepols, 2018. P. 53-75; Golden P. Some Thoughts on the Origins of the Turks and the Shaping of the Turkic Peoples // Contact and Exchange in the Ancient World. Honolulu, 2006. P. 136-157 (142); Harmatta J. History of Civilizations of Central Asia. Vol. II: The Development of sedentary and nomadic civilizations: 700 B. C. to A. D. 250. Paris, 1994. P. 485-493.
специалист по гунно-сарматской археологии Приуралья С. Г. Боталов высказывает убедительные сомнения в тюркоязычии позднеантичных гуннов и предполагает, что в период активного этногенеза т. н. европейских гуннов, происходившего в приуральских степях во II—IV вв., некогда вышедшие из палеоазиатской (протоенисейской) этнической среды гунны31 еще сохраняли языковое и культурное своеобразие, связанное с доминированием в кочевом мире восточно-иранских (сакских) или даже тохарских языков и общественно-политических традиций32. Как полагал И. В. Пьянков, гунны могли быть потомками протоенисейского или прототибетского этнического суперстрата периода Бронзового века, оказавшего на сакские (скифские) племена Центральной Азии глубокое культурное воздействие, но которое при этом привело к языковой иранизации самих гуннов. По мнению И. В. Пьянкова, в составе Авесты сохранились следы еще более древнего иранского эпоса, благодаря которым можно сделать вывод о том, что враги зороастрийских племен — Xiiaona, не были ираноязычными кочевниками, но были носителями иной культуры33. В частности, вождь туранцев Fragrasyan (Афрасиаб) произносит заклинания не по-авестийски, а на неизвестном неиранском наречии. И. В. Пьянков связывает подобное явление с миграциями древних кочевников из Центральной Азии на Запад в XII—VIII вв. до Р. Х., о которых свидетельствует смена ряда археологических культур в южной Сибири и Средней Азии, и которые отчасти совпадают с рассказами древнегреческого путешественника Аристея Проконесского (VII в. до Р. Х.). Главными участниками этих миграций были прототибетские и протоенисейские племена, обозначенные в китайских источниках как жуны и ди, а у Аристея Проконесского — как аримаспы и амазонки. Эти племена серьезно повлияли на развитие ираноязычных кочевых племен южной Сибири и Приуралья, в частности, на развитие исседонов, а также савроматов Придонья. В начале на Запад двинулись жуны, а позднее ди, которые представляли собой племена, принадлежавшие к прототибетской и родственной протоенисей-ской общности. Следствием утверждения прототибетцев и протоенисейцев в среде иранских кочевников стало упомянутое распространение у сакской аристократии «звериного стиля», а также других элементов т.н. «скифской триады», акинаков и особого конского снаряжения, и, наконец, утверждение у саков и савроматов гинекократии. Существование гинекократии в обществе центральноазиатских саков на исходе Бронзового века было зафиксировано в древнейшем иранском эпосе о сакских царицах Зарине (Ctes. Fragm. 7. 8a) и Спаретре (Ctes. Fragm. 9. 3), пересказанном Ктесием и Харесом
31 Vovin A. Did the Xiongnu speak a Yeniseian language? // Central Asiatic Journal. 2000. № 44/1. P. 87-104; Pulleyblanck Edwin G. Tribal Confederations of Uncertain Identity. The Hsiung-nu // Philologiae et Historiae Turcicae Fundamenta (=Philologiae Turcicae Fundamenta III). Ed. by H. R. Roemer. Berlin: Klaus Schwarz, 2000. P. 52-101.
32 Боталов С. Г. Язык и имена гуннов (относительно одного устоявшегося стереотипа о тюркоязычности гуннов) // Челябинский гуманитарий. 2010. № 3 (12). С. 122-130.
33 Пьянков И.В. Жуны и ди, аримаспы и амазонки // Средняя Азия и Евразийская степь в древности. СПб.: Петербургское лингвистическое общество, 2013. С. 402-428; Пьянков И. В. Иранцы и тюрки в евразийских степях скифского и предскифского времени // Степи Северной Евразии. Оренбург, 2012. С. 602-605.
Митиленским34. Последнее обстоятельство объясняет появление древнегреческой литературной традиции, повествующей об амазонках. Савроматская гинекократия представляла собой, таким образом, не обычный пережиток матриархата у этого народа, как полагал Б. Н. Граков35, а результат утверждения в ираноязычной кочевой среде чуждого прототибетского суперстрата (жуны) и протоенисейского суперстрата (ди). И. В. Пьянков отмечает также, что в указанных миграциях принимало участие протоенисейское племя хьянъюн, упомянутое в Авесте, которое отождествляется исследователем с предками хунну.
Фрагменты более позднего сарматского эпоса о царицах Амаге и Тирга-тао (II—I вв. до Р. Х.), сохранившиеся в боспорских исторических сочинениях и пересказанные Полиеном (Polyen. Strat. VIII. 56), служат еще одним свидетельством длительного существования гинекократии у восточно-иранских кочевников. По мнению А. Б. Егорова, М. М. Холода, А. К. Нефедкина и других авторов комментария к сочинению Полиена, «события, излагаемые Полиеном в связи с преданием об Амаге (А^ауп от древнеперсидского amäkä (ж.р.) — «сильная», «могущая»), вероятно, датируются временем около 179 г. до Р. Х. Место первоначального действия — территорию царства Медосак-ка — М. И. Ростовцев определял как область «между Днепром и рекой Молочной»36. Исследователи связывают описанные Полиеном события с общим мирным соглашением 179 г. до Р. Х., по сообщению Полибия, завершившим войну понтийского царя Фарнака I с его малоазийскими соседями Эвменом II Пергамским, Прусием II Вифинским и Ариаратом IV Каппадокийским (Polyb. XXV. 2). К соглашению были также привлечены припонтийские полисы Гераклея Понтийская, Месембрия и Херсонес Таврический. В это же время были заключены договоры Фарнака I с Херсонесом Таврическим и Одессом (IOSPE. I, 402; IGBR. I, 40), показывающие опасения херсонеситов перед наступлением скифов. В договоре также упоминается вождь сарматов Гатал, что демонстрирует попытку использовать сарматов против наступающих скифов37. Не исключено, что позднейшие рассказы византийского хрониста Иоанна Малалы (VI в.) и коптского епископа Иоанна Никиусского (VII в.) о гуннской (сабирской) царице Боа и ее военных кампаниях, имевших место в конце 520-х гг., следует также интерпретировать как эпический сюжет, связанный своим происхождением с пережитками гинекократии,
34 Пьянков И.В. Саки // Средняя Азия и Евразийская степь в древности. СПб.: Петербургское лингвистическое общество, 2013. С. 512-513; Бартольд В. В. К истории персидского эпоса. Пг.: Издательство Императорской Академии Наук, 1915. С. 2-4.
35 Граков Б. Н. ruvaiKOKpaxou^Evoi: пережитки матриархата у сарматов // Вестник древней истории. 1947. № 3. С. 100-121.
36 Ростовцев М.И. Амага и Тиргатао // Bibliotheca Chersonessitana 32. Одесса, 1915. С. 58.
37 Полиен. Стратагемы. Под общей редакцией А. К. Нефедкина. СПб.: Евразия, 2002. С. 560; BrodersenK. Polyanos. Neue Studien. Berlin, 2010. S.2-42; Доманский Я.В., Фролов Э. Д. Основные этапы развития межполисных отношений в Средиземноморье в дорийскую эпоху (VIII-I вв. до н. э.) // Античное общество. Проблемы политической истории. СПб., 1997. С. 184-186; Пальцева Л.А. Херсонес Таврический в V-I вв. до н.э. Л., 1988. С. 29.
сохранявшимися в среде т. н. кочевников пост-гуннского времени (Ioan. Mal. XVIII. 13; Ioan. Nic. 90. 61-5).
Поэтому адекватное понимание как норм обычного права в области брачных отношений у гуннов Аттилы, так и культурно-религиозного значения брачной политики в гунно-германском мире раннего Средневековья возможно лишь на почве углубленных исследований социальной организации и религиозных представлений кочевых сакских, протоенисейских и сарматских обществ античного мира, предшествовавших появлению гуннов на исторической сцене. Брак рассматривался в гуннской культуре как техническое средство заключения военно-политического союза для достижения политического доминирования и расширения политического влияния. По-видимому, в области норм гуннского обычного права, регулировавших брачные отношения, господствовал левират, унаследованный кочевниками более позднего времени, в частности, средневековыми монголами. В то же время религиозное понимание брака у гуннов сводилось к шаманизму и призыву к духам обеспечить брачный союз потомством и материальными благами, что нашло отражение в древнегерманской эпической традиции.
Источники и литература
Источники
1. Древнеанглийская поэзия. Пер. В. Г. Тихомировой. Комм. О. А. Смирницкой. М.: Наука, 1982.
2. Латышев В. В. Известия древних писателей греческих и латинских о Скифии и Кавказе. СПб.: Типография Императорской Академии Наук, 1890. Т. I.
3. Песнь о Нибелунгах. Под ред. В. Г. Адмони, В. М. Жирмунского, Ю. Б. Корне-ева, Н. А. Сигала. Л.: Наука, 1972.
4. Полиен. Стратагемы. Под общей редакцией А. К. Нефедкина. СПб.: Евразия, 2002.
5. Снорри Стурлусон. Круг Земной. Сага об Инглингах. Пер. М. И. Стеблин-Каменского. М.: Наука, 1980.
6. Старшая Эдда. Древнеисландские песни о богах и героях. Пер. А. И. Корсуна. Под ред. М. И. Стеблин-Каменского, М., Л.: Изд-во АН СССР, 1963.
7. Amm. Marc. — Ammiani Marcellini Res Gestae / Hrsg. von Victor Gardthausen. Vol. I—II. Leipzig, 1874.
8. Blockley R. C. The Fragmentary Classicising Historians of the Later Roman Empire. Eunapius, Olympiodorus, Priscus and Malchus. Liverpool, Francis Cairns, 1981.
9. Iord. — Iordanis Romana et Getica / Hrsg. v. Theodor Mommsen. Berlin, 1882.
10. Ioan. Ant. Fr. — Ioannis Antiochensis Fragmenta quae supersunt omnia / Hrsg. v. Sergei Mariev. (Corpus Fontium Historiae Byzantinae, 47). Berlin, New York: De Gryuter, 2008.
11. Ioan. Mal. — Ioannis Malalae Chronographia / Hrsg. v. Iohann Thurn. (Corpus Fontium Historiae Byzantinae, 35). Berlin, New York: De Gryuter, 2000.
12. Ioan. Nic. — Chronique de Jean, Évêque de Nikiou. Texte Éthiopien publié et traduit par Hermann Theodor Zotenberg. Paris, 1883.
13. Procop. — Procopii Caesariensis Opera Omnia / Hrsg. v. Jacob Haury. Vol. I-IV. Leipzig: Teubner, 1905-1913.
Литература
14. Бартольд В.В. К истории персидского эпоса. Пг.: Издательство Императорской Академии Наук, 1915.
15. Боталов С.Г. Язык и имена гуннов (относительно одного устоявшегося стереотипа о тюркоязычности гуннов) // Челябинский гуманитарий. 2010. № 3 (12). С. 122-130.
16. Вольфрам Х. Готы. От истоков до середины VI века (опыт исторической этнографии). Пер. с нем. Б. И. Миловидова, М. Ю. Некрасова. Под ред. М. Б. Щукина, Н. А. Бондарко, П. В. Шувалова. СПб: Ювента, 2003.
17. Граков Б. Н. ruvaiKOKpaxoû^evoi: пережитки матриархата у сарматов // Вестник древней истории. 1947. № 3. С. 100-121.
18. Гумилев Л.Н. Хунну. Срединная Азия в древние времена. М.: Издательство восточной литературы, 1960.
19. Дандамаев М.А. Политическая история Ахеменидской державы. М.: Главная редакция восточной литературы, 1985.
20. Доманский Я. В., Фролов Э. Д. Основные этапы развития межполисных отношений в Средиземноморье в дорийскую эпоху (VIII-I вв. до н.э.) // Античное общество. Проблемы политической истории. СПб., 1997. С. 184-186.
21. Засецкая И.П. Золотые украшения гуннской эпохи. По материалам Особой кладовой Государственного Эрмитажа. Л.: Аврора, 1975.
22. Засецкая И.П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV-V вв.). СПб.: Эллипс, 1994.
23. Казанский М. М. Гунны на Боспоре Киммерийском (Les Huns sur le Bosphore Cimmérien) // Боспорские исследования. 2021. XLII. С. 108-131.
24. Казанский М. М. Древности степных кочевников постгуннского времени (середина V — середина VI вв.) в Восточной Европе // Материалы по археологии, истории и этнографии Таврии. 2020. Вып. XXV. С. 90-167.
25. Казанский М.М., Мастыкова А.В. «Царские» гунны и акациры // Гунны, готы и сарматы между Волгой и Дунаем. Сборник научных статей к юбилею И. П. Засецкой. СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2009. С. 114-126.
26. Клейн Л. С. Первый век: сокровища сарматских курганов. СПб.: Евразия, 2016.
27. Майоров А. В. Женщина, дипломатия и война: русские князья в переговорах с Бату накануне монгольского нашествия // Шаги / Steps. 2021. Т. 7. № 3. С. 124-199.
28. Нефедкин А.К. Конница эпохи эллинизма. СПб.: Изд-во РГПУ имени А. И. Герцена, 2019.
29. Никоноров В. П. Военное дело европейских гуннов в свете данных греко-латинской письменной традиции // Записки восточного отделения Российского археологического общества. Новая серия. 2002. Т. I (XXVI). С. 223-317.
30. Никоноров В. П. К вопросу о парфянской тактике (на примере битвы при Каррах) // Военное дело и средневековая археология Центральной Азии. Сборник научных трудов. Кемерово, 1995. С. 53-61.
31. Никоноров В. П. К вопросу о роли стремян в развитии военного дела // Степи Евразии в древности и средневековье. Кн. II. Материалы научно-практической
конференции, посвящённой 100-летию со дня рождения М. П. Грязнова. СПб., 2003 [на обложке: 2002]. С. 263-267.
32. Пальцева Л.А. Херсонес Таврический в V-I вв. до н.э. Л., 1988.
33. Пьянков И.В. Жуны и ди, аримаспы и амазонки // Средняя Азия и Евразийская степь в древности. СПб.: Петербургское лингвистическое общество, 2013. С. 416-417.
34. Пьянков И. В. Иранцы и тюрки в евразийских степях скифского и предскиф-ского времени // Степи Северной Евразии. Оренбург, 2012. С. 602-605.
35. Пьянков И. В. Общественный строй ранних кочевников Средней Азии по данным античных авторов // Ранние кочевники Средней Азии и Казахстана. Л., 1975. С. 84-91.
36. Пьянков И.В. Саки // Средняя Азия и Евразийская степь в древности. СПб.: Петербургское лингвистическое общество, 2013. С. 512-513.
37. Ростовцев М.И. Амага и Тиргатао // Bibliotheca Chersonessitana 32. Одесса, 1915.
38. Симоненко А.В. Сарматские всадники Северного Причерноморья. СПб.: Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2010.
39. Шувалов П. В. Два железных стремени // KOINON AQPON. Исследование и эссе в честь 60-летнего юбилея Валерия Павловича Никонорова от друзей и коллег. СПб., 2014. С. 568-576.
40. Шувалов П. В. Зачатие Руси: пушные пути Европы и устная традиция // Сложение Русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света. Материалы Международной конференции, состоявшейся 14-18 мая 2007 года в Государственном Эрмитаже. СПб.: Издание Государственного Эрмитажа, 2009. С. 75-88.
41. Шувалов П.В. Немощь Аттилы (властитель гуннов глазами германцев) // Чужое: опыты преодоления. Очерки из истории культуры Средиземноморья. Под ред. Р. М. Шукурова. М.: Алетейя, 1999. С. 259-276.
42. Шувалов П. В. У истоков средневековья: двор Аттилы // Проблемы социальной истории и культуры средних веков и раннего нового времени. Под ред. Г. Е. Лебедевой. Вып. 3. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2001. С. 130-145.
43. Щукин М.Б. Готский путь. (Готы, Рим и черняховская культура). СПб.: Филологический факультет СПбГУ, 2005.
44. Altheim F. Geschichte der Hunnen. B. I: Von den Anfängen bis zum Einbruch in Europa. Berlin: Walter De Gruyter, 1969.
45. Beckwith C. On the Ethnolinguistic Identity of the Hsiung-n // Language, Society, and Religion in the World of the Turks. Festschrift for Larry Clark at Seventy-Five. Ed. Zsuzsanna Gulacsi. Turnhout, Belgium: Brepols, 2018. P. 53-75.
46. Brodersen K. Polyanos. Neue Studien. Berlin, 2010.
47. Golden P. Some Thoughts on the Origins of the Turks and the Shaping of the Turkic Peoples // Contact and Exchange in the Ancient World. Honolulu, 2006. P. 136-157.
48. Harmatta J. History of Civilizations of Central Asia. Vol. II: The Development of sedentary and nomadic civilizations: 700 B. C. to A. D. 250. Paris, 1994. P. 485-493.
49. Kazanski M. Les armes et les techniques de combat des guerriers steppiques du début du Moyen-âge. Des Huns aux Avars // Le cheval dans les sociétés antiques et médiévales. Ed. by S. Lazaris. Turnhaut: Brepols, 2012. P. 193-199, 287-296.
50. King Charles W. Attila, Honoria, and the Nature of Hunnic Rule // Radical Traditionalism. The Influence of Walter Kaegi in Late Antique, and Medieval Studies. Ed. by Christian Raffensperger and David Olster. London, 2019. P. 97-114.
51. Maenchen-Helfen O. The Legend of the Origins of Huns // Byzantion. 1945. T. XVII. P. 244-252.
52. Maenchen-Helfen O. The World of the Huns. Studies in their history and culture. Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 1973.
53. Pulleyblanck Edwin G. Tribal Confederations of Uncertain Identity. The Hsiung-nu // Philologiae et Historiae Turcicae Fundamenta (=Philologiae Turcicae Fundamenta III). Ed. by H. R. Roemer. Berlin: Klaus Schwarz, 2000. P. 52-101.
54. Schukin M., Shuvalov P. The Alano-Gothic cavalry charge in the battle of Adrianopole // Geografia e viaggi nel mondo antico. 12. Ancona, 2007. P. 233-253.
55. Vovin A. Did the Xiongnu speak a Yeniseian language? // Central Asiatic Journal. 2000. №44/1. P. 87-104.
