CC BY
368
Ю.Н. Караулов УДК 81'23
АССОЦИАТИВНЫЙ АНАЛИЗ: НОВЫЙ ПОДХОД К ИНТЕРПРЕТАЦИИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА1
Задачей статьи явилось рассмотрение возможности ассоциативного анализа художественного текста. Для перехода к ассоциативному пространству текста обоснована методика построения ассоциативных полей из линейной последовательности слов и словосочетаний. Уточнен статус текстового ассоциативного поля, которое рассматривается как один из способов представления знаний. Предложена типология ассоциативных текстовых полей, исходящая из двух измерений: а) из соотнесения реально выделенных на тексте полей с существующими в лингвистике описаниями родственных им семантических полей и лексико-семантических групп; б) из различения двух разновидностей полей (знаний) - полей-рецептов и полей-ретушей. Применение изложенных теоретических и методических положений к конкретному тексту - рассказу Ф.М. Достоевского «Кроткая» - привело к построению его ассоциативного пространства в виде сети 56 ассоциативных полей.
Ключевые слова: текстовое ассоциативное поле, семантический гештальт, художественный текст, Достоевский, «Кроткая».
Yury N. Karaulov
ASSOCIATION ANALYSIS: THE NEW APPROACH TO THE LITERARY TEXT INTERPRETATION
The task of the article was to investigate the possibility of literary text associative analysis. The methodology of associative fields from a linear sequence of words and phrases constructing is proved which serves for transition to the associative space of the text. The status of a text associative field is determined which is regarded as one of the ways of knowledge representation. The typology of associative text fields is suggested that follows from the two dimensions: a) the mapping of really extracted fields in the text with the existing in linguistics descriptions of similar semantic fields and lexico-semantic groups; b) the two types of fields (knowledge) distinguishing - recipe-fields and retouch-fields. The usage of the stated theoretical and methodical ideas for the particular text - to F.M. Dostoevsky's «A Gentle Creature» story - led to its associative space building in the form of a network of 56 associative fields.
Keywords: associative field, semantic Gestalt, literary text, Dostoyevsky, «A Gentle Creature».
1 Статья в первой редакции опубликована в «Материалах IX конгресса МАПРЯЛ» (Братислава, 1999).
Ассоциативная лингвистика как самостоятельная отрасль языкознания
Ц
^ель исследования, результаты которого изложены в статье, заключалась в том, чтобы разработать теоретические принципы ассоциативного анализа текста и осуществить их практическую реализацию на примере рассказа Ф.М. Достоевского «Кроткая». Сама идея о возможности связать в одном исследовании ассоциативную лингвистику с проблемами анализа художественного текста возникает из представления о том, что объект языкознания - язык репрезентируется тремя способами: его можно исследовать как системное образование, и тогда результат его изучения предстает в соответствующих описаниях как система (словарь и грамматика); его существование можно репрессировать материально как очень большую совокупность разнообразных текстов, и это тоже будет «язык», или язык-текст»; наконец, язык можно мыслить как некую идеальную сущность - как языковую способность его носителя.
Каждому способу репрезентации языка ставится в соответствие определенная методологическая линия в развитии науки, реализуется во множестве - иногда противостоящих друг другу, иногда пересекающихся друг с другом -частных научных направлений: это - системная лингвистика, лингвистика текста и психолингвистика. Естественно, что в чистом виде эти линии в лингвистических исследованиях никогда не бывают реализованы, поскольку, например, психолингвистика опирается в своих подходах на системные постулаты и проявляет постоянный интерес к изучению текста; лингвистика текста часто апеллирует к психолингвистическим закономерностям и стремится к системному обобщению своих результатов; системные же построения вырастают, как правило, на текстовой базе и не обходятся без обращения к языковому сознанию носителей.
Ассоциативная лингвистика, занимающаяся изучением языковой способности человека, составляет часть психолингвистики, что уже могло бы оправдать ее обращение к тексту. Но ведь и текст, со своей стороны, есть результат функционирования языковой способности, ибо, по известному выражению, «за каждым текстом стоит не только система языка, но и языковая личность», что делает сближение этих областей языкознания еще более обоснованным, поскольку текст есть точка встречи языковых личностей, встречи языковых способностей продуцента и реципиента текста. При более подробном рассмотрении проблематики двух сближаемых в нашем исследовании областей науки - ассоциативной лингвистики и лингвистики текста - обнаруживается довольно широкая общность в объектах их интересов. И та и другая дисциплины встречаются между собой в лингвокультурологии, обе они разрабатывают проблемы понимания, как и проблемы владения языком, обучения родному и чужому языку, лингвострановедения.
Микроточкой их соединения - соединения и в объекте, и методе - является ассоциативное поле как предмет конструирования и изучения, как единица лексикона языковой личности, как единица понимания, как единица языковой способности (см. [Залевская 1977; Караулов 1994]). Ассоциативное поле и связанная с ним проблематика довольно хорошо разработаны в ассоциативной лингвистике, но применительно к тексту такие разработки только начинаются. Для достижения поставленной цели необходимо было провести специальные исследования, чтобы
ответить на такие вопросы:
1. Что собой представляет текстовое ассоциативное поле как аналог и коррелят ассоциативного поля в языке и каковы приемы его построения из текста?
Трудность здесь заключается в следующем. Ассоциативные поля в языке выстраиваются по результатам ассоциативных экспериментов, где носителям языка предъявляются словесные стимулы, на которые они должны спонтанно реагировать. По итогам анкетирования вокруг каждого стимула формируется множество его ассоциатов (слов и словосочетаний), которые и составляют ассоциативное языковое поле данного стимула. Это множество не имеет строго очерченных границ и является нечетким, размытым (т. е. при обращении к другому контингенту испытуемых мы не получим в точности того же множества), но в то же время характеризуется некоторыми вероятностными закономерностями, показывающими, что оно обладает вполне определенной структурой и неизменным ядром, которое, в противоположность неустойчивой периферии поля, всегда сохраняется и повторяется независимо от условий эксперимента.
Психологическая реальность ассоциативных полей в языке доказана психофизиологическими экспериментами, практикой ассоциативной лексикографии2, а также специальными экспериментами по восстановлению носителями языка стимула (имени поля) на основании известного состава этого поля3. Построение языкового ассоциативного поля, так же как «угадывание» имени поля по известному его составу, являются, таким образом, относительно простой задачей с одним неизвестным: либо задан стимул и надо найти его ассоциаты, т. е. восстановить состав поля, либо задан состав поля и стоит задача найти его имя. При этом источником поисков, средой, откуда извлекается состав поля или его стимул, является языковая способность. Перенося понятие ассоциативного поля на текст - как его источник - мы оказываемся перед необходимостью решать уравнение с двумя неизвестными: нам надо установить, во-первых, имя ассоциативного поля, а во-вторых, его состав. Решение такой задачи на тексте и составляет известную трудность, преодолеть которую помогает специально разработанная методика.
2. Второй вопрос, требующий ответа на пути к нашей цели, состоит в следующем. Выбирая имя будущему полю, которое развертывается на тексте, мы должны исходить из того, чтобы вся совокупность имен ассоциативных полей, выделенных на конкретном тексте, была способна вобрать в себя всю его лексику: только в этом случае мы можем говорить о действительно полно осуществленном ассоциативном представлении линейного текста. Но возможно ли в действительности найти такой набор полей, по которым исчерпывающим образом распределялась вся лексика текста?
3. Что такое ассоциативная структура текста? Из чего она состоит и как выявляется?
2 Имеется в виду большая близость ассоциативных полей для одного и того же стиля одного и того же языка, полученных в разное время по опросам разных групп его носителей; ср. одноименные статьи в ассоциативных словарях (см. [Леонтьев 1977; Титова 1995; Ульянов 1988; РАС-1]).
3 Такого рода эксперименты, в которых носителям русского языка предъявляли готовые статьи (поля) из РАС, но при этом стимул был скрыт от испытуемых, и им предлагалось восстановить («угадать») стимул, автор проводил неоднократно в разных аудиториях. Восстановление стимула во всех случаях было стопроцентным.
4. Как интерпретировать отдельное текстовое поле и что дает для понимания текста структура ассоциативного поля?
5. Что собой представляет ассоциативный анализ в целом, как его проводить и что нового он может дать в комментировании и интерпретации художественного текста?
Первые попытки осмысления ассоциативных связей в тексте, и прежде всего, в тексте художественном, были сделаны на материалах произведений Л. Толстого (см. [Савранский 1970]), Ф.М. Достоевского (см. [Зноев 1980]) и А. Вознесенского (см. [Барлас 1986]). В духе сложившихся традиций эти исследования делали объектом анализа слово в тексте, устанавливая и комментируя его ассоциативное окружение и воздействие этого окружения на семантику, смысловые обертоны, стилистические преобразования слова. Так, рассматривая слово «красота» в «Братьях Карамазовых», исследователь показывает, что в зависимости от принадлежности дискурса тому или другому типу персонажа, ассоциативное окружение этого слова составляют в одном случае - смирение, откровение, гармония, Бог, тогда как в другом случае - загадка, секрет, сладострастие, чёрт. То есть «героем» анализа остается слово, изучаемое в его контекстах и заключенном в них его ассоциативном окружении. Время поставить вопрос об «ассоциативных полях» в тексте еще не пришло.
Связывать это время с появлением идей о составлении ассоциативного тезауруса русского языка и с публикацией его первого тома (см. [РАС-1]) было бы, по-видимому, слишком прямолинейно и даже примитивно: едва ли развитие научной мысли питается одним источником. Однако во всяком случае для ассоциативной лексикографии создание такого словаря можно считать существенным прогрессом. Список стимулов только первого тома Ассоциативного тезауруса в десять раз превышает стандартный тестовый список, положенный в основу перечисленных выше ассоциативных словарей, а суммарный перечень стимулов в трех его томах (см. [РАС-3 и РАС-5]) приближается к десяти тысячам. А это значит, что такой словарь может претендовать на отражение в своей структуре ассоциативных связей большой части лексического состава современного русского языка. Связи эти зафиксированы в ассоциативных статьях словаря, которые и представляют собой ассоциативные поля языка. Ассоциативный тезаурус стал важным источником лингвистической информации, и его ассоциативные связи изучаются в различных аспектах.
Одновременно были разработаны основы ассоциативной грамматики (см. [Караулов 1993]), описание которой тоже вырастает из анализа ассоциативных полей. Таким образом, в настоящее время мы имеем довольно значительный корпус лексикологических исследований на ассоциативной основе, комплекс ассоциативных словарей, ассоциативно ориентированную грамматику и образцы ассоциативного подхода к анализу текстов. Всё это вместе, вкупе с теоретическими предпосылками ассоциативного подхода в языкознании, который обеспечивают нейролингвистика, когнитивная психология, семантическая теория памяти, психолингвистика и теория речевой деятельности, позволяет говорить о существовании самостоятельной отрасли нашей науки - ассоциативной лингвистики, оснащенной собственной концепцией языка, словарем и грамматикой.
С позиций этой отрасли языкознания и строится наше исследование.
О типах ассоциативных структур
Ассоциативные поля стали объектом лингвистических изысканий относительно недавно, и по сравнению с текстом - главным источником наших знаний о языке - это объект совсем молодой. Ассоциативные поля не даны исследователю непосредственно, а выстраиваются в ходе специально поставленных экспериментов с носителями языка, т. е. возникают, «открываются» в результате взаимодействия экспериментатора с «естественно говорящим». Ассоциативные поля фиксируются, как правило, в ассоциативных словарях, и представленный в них языковой материал изучается в разных аспектах. В настоящем разделе речь пойдет о структуре, а точнее - о структурах или структурных закономерностях, которые организуют пространство ассоциативного поля, превращая его в специфическую «единицу» языка, единицу языковой способности.
Исследования последних двух-трех десятилетий позволяют говорить о нескольких типах структур, которые можно наблюдать в ассоциативном поле. Наибольшее внимание, как представляется, уделялось исследователями лексико-грамматическим закономерностям в поле, что вполне объяснимо, поскольку эти закономерности распространяются на весь состав поля, т. е. оказываются релевантными для каждого входящего в него элемента. Обобщая известные работы в этой области, можно утверждать, что группа лексико-грамматических закономерностей охватывает три типа структур ассоциативного поля - структуру лексическую, синтаксическую и морфологическую, причем две последних формируют так называемую ассоциативную грамматику.
Далее, к числу ассоциативных структур, помимо указанных, обладающих глобальной значимостью для всех элементов поля, следует отнести структуру когнитивную, которая представлена не во всех, а лишь в отдельных элементах поля (т. е. некоторых парах стимул-реакция, S - R) и отражает видение мира, реальности через язык его носителем. Она несет фиксированное в коллективном национальном сознании фактическое, констатирующее знание носителя языка о мире, мире таком, каков он есть. Иными словами, она воссоздает фрагменты наивно-языковой картины мира в глазах носителя языка. Следующей, также обязательной для каждого поля, но запечатленной далеко не во всех его элементах, является структура прагматическая, отражающая позицию, место носителя языка в окружающем его мире и несущая представления (знания) о том, каким этот мир должен был бы быть с точки зрения носителя языка или, наоборот, каким он быть не должен. Наконец, последней из обсуждавшихся в соответствующей литературе структур ассоциативного поля принято считать его статистическую структуру, которая является чисто формальной, не зависящей от содержательного его наполнения, от конкретной национально-языковой специфики, и призвана лишь квалифицировать степень адекватности полученного тем или иным путем состава поля внешним парадам «единицы владения языком» - золотому сечению, оптимальному числу составляющих поле элементов и стабильному среднему числу ранговых показателей частот его ассоциатов.
Рассмотренные типы структур можно распределить по следующим группам: лексическая, морфологическая и синтаксическая структуры ассоциативного поля, охватывая основные системные уровни языка и объединяясь в единую лексико-грамматическую надструктуру, представляют собой собственно язык, язык, так
сказать, «в самом себе и для себя». Эта лексико-грамматическая надструктура, репрезентируя язык как таковой, охватывает все без исключения элементы ассоциативного поля.
Когнитивная структура ассоциативного поля, суммируя единицы хранения знаний и оперирования ими и отражая языковую картину мира, как бы воссоздает структуру мысли и репрезентирует тем самым отношение «язык и человек», ибо нет знаний без их носителя, как не существует «картины мира» без воспринимающего ее.
Единицы же, формирующие прагматическую структуру поля, репрезентируют запечатленное в языке отношение «человек - действительность».
После такого переосмысления рассмотренных ассоциативных структур совершенно очевидной становится фундаментальная лакуна в их перечне. В самом деле, из трех взаимосвязанных сущностей, определяющих процесс функционирования языка, т. е. процесс осуществления человеком своей способности «владения языком», а именно - «язык» - «человек» - «действительность», мы учли попарное взаимодействие только двух из них (язык - человек и человек - действительность), поставив им в соответствие когнитивную и прагматическую структуры ассоциативного поля. Между тем как важнейшему отношению «язык - действительность» не соответствует никакая из известных ассоциативных структур.
Такая особая структура существует, но в литературе, насколько нам известно, она не обсуждалась. Исходя из того, что в семиотике отношение знака к реальности принято именовать «семантикой», представляется целесообразным определить характер ассоциативной структуры, учитывающей отношение языка к реальности, как «семантический». А опираясь на тот факт, что схематические контуры этой ассоциативной структуры, ее структурообразующие точки, будучи достаточно четкими, задают вполне определенный, целостный «образ» фрагмента, «кусочка» реальности, стоящей за тем или другим ассоциативным полем, этот «образ», эти контуры предлагается назвать «гештальтом»4. Таким образом, есть все основания, чтобы новую ассоциативную структуру именовать «семантическим гештальтом».
Семантический гештальт ассоциативного поля начинает вырисовываться, когда при последовательном и сплошном чтении статьи ассоциативного словаря мы обнаруживаем, что ответы (реакции) испытуемых тяготеют по своей семантике к определенным характеристикам стимула, группируясь естественным образом вокруг нескольких (как правило, частотных в статье) реакций-концептов, которые в самом общем виде обозначают типовые свойства референта, стоящего в данной культуре за именем поля, т. е. за стимулом. И эти группировки и свойства не повторяют лексико-категориальных структур, т. е. не сводятся к синонимическим, антонимическим и т. п. отношениям, как и не проявляют изоморфности к перечню значений полисемантичного стимула. Не совпадают эти естественным образом формирующиеся группировки ни с единицами когнитивной структуры (фразеологизмами, метафорами, фреймами, наглядными картинками и т. д.), ни с единица-
4 Гештальт (образ, форма) - функциональная структура, которая по присущим ей законам упорядочивает многообразие отдельных явлений. Термин «гештальт» был предложен гештальтпсихологией и первоначально применялся к описанию психики, но в дальнейшем был распространен на область физических, физиологических, социальных и других явлений (см. [Психологический словарь 1985: 62]).
ми прагматической структуры поля. Они скорее воссоздают типовую для данной национальной культуры модель того референта, которая соответствует стимулу в окружающей носителя данного языка реальности.
В качестве иллюстрации приведем воплощение структуры семантического гештальта в поле ПАМЯТНИК (см. [РАС-1]):
I. Тип памятника: статуя, бюст, обелиск, изваяние, мемориал, надгробие, стела...
II. Слава: Пушкину, Ленину, герою, вождю, погибшим, великому человеку, писателю, художнику, торжественность, подвиг...
III. История: старина, вечность, времени, память, старинный, навечно, всегда...
IV. Искусство: культура, архитектура, скульптура, красивый, произведение, прекрасный, реставрирован...
V. Материал: камень, мраморный, гранит, бронзовый, из гранита, из бронзы, мрамор, медный...
VI. Большой: высокий, огромный, глыба, громадный...
VII. Бесполезный: бесхозяйственности, надо убрать, не надо, неуместный, серость...
Как правило, число зон в структуре семантического гештальта колеблется в пределах 6-8.
Процедуры перехода от текста к полю
Эта задача сугубо не формальная и едва ли формализуемая вообще: ведь мы хотим эксплицировать, вывести на поверхность, на уровень наблюдения те подсознательные, т. е. скрытые от читателя, да и от автора, мыслительные процессы, которые приводят к диалогу автора с читателем и делают возможным их взаимопонимание. По сути дела связный линейный текст нам предстоит переписать таким образом, чтобы все входящие в него слова разбились на значительные по составу группы, внутри которых ассоциативно-семантические связи между членами группы были бы заметно сильнее, чем связи между единицами (словами и словосочетаниями), относящимися к разным группам.
При этом, оставаясь в рамках собственно лингвистического анализа, мы не можем и не должны апеллировать к сведениям об истории создания данного текста, так как это требует выхода за рамки самого текста и нарушает условия прямого диалога автора с читателем, привнося в их взаимодействие влияние наблюдателя-исследователя. Единственно, что представляется допустимым при сохранении чистоты эксперимента, так это обращение к другим текстам того же автора с целью подкрепления того или иного решения: либо по определению принадлежности конкретного слова (словосочетания) данному ассоциативному полю, либо в случае колебаний при выборе имени какого-нибудь поля. При этом, выходя за границы конкретного текста, мы остаемся в пределах той же самой (авторской) ассоциативно-вербальной сети, послужившей источником создания этого самого текста (см. [Караулов 1992]).
Вместе с тем, процедура построения ассоциативных полей, не будучи строго формальной, не может быть и совершенно произвольной, так как в случае ее произвольности мы покидаем область научного анализа и не можем претендовать на объективность полученного результата и его воспроизводимость. Компромисс между
требованиями научной объективности анализа, с одной стороны, и отсутствием формализованной методики его проведения, с другой, достигается, на наш взгляд, благодаря участному характеру рассмотрения и квалификации (полевой атрибуции) каждой лексической единицы, каждого отдельного поля и групп, или кластеров, полей, в которые они естественным образом объединяются на основе сюжета произведения. В филологической герменевтике известен прием аналитического (медленного) чтения «под протокол», когда в ходе линейного движения читающего по тексту в нем вычленяются некоторые зачтенные отрезки, фрагменты текста разного объема и разного содержания, представляющие собой и отдельные эпизоды, и диалоги, и рассуждения-размышления персонажей или автора, и сценарии разного рода действий, и эмоционально-оценочные высказывания, и описания окружающей обстановки или природы, и портреты действующих лиц, и вставные рассказы или воспоминания, письма, цитаты из других произведений и т. д. и т. п.
Такие отрезки вычленяются на основании того, что читающий усматривает в каждом из них некий сверхсмысл, выходящий за пределы непосредственного значения, передаваемого лексической и грамматической семантикой составляющих их языковых единиц, и соотносимый с произведением в целом, с его идейным содержанием, темой, сюжетом или выходящий в «затекстовое пространство» (подтекст, интертекст, эпоха, история создания произведения его автором и т.п.). Умозаключения читающего по поводу этого сверхсмысла становятся «записями» в протоколе, чтобы затем путем различного их комбинирования, перестановок и установления новых, нелинейных отношений и зависимостей между ними составить основу либо интерпретации, герменевтического толкования текста, либо критического его разбора. Понятно, что «умозаключения» - вещь субъективная, поэтому и толкования одного и того же текста разными исследователями могут быть различными.
Как видим, интерпретатор для достижения своей цели разрушает связный линейный текст уже тем, что превращает его в совокупность разнородных фрагментов. А поскольку манипуляции с записями в протоколе соответствуют комбинированию, перестановкам и иному, чем в исходном тексте, соотнесению друг с другом соответствующих этим записям фрагментов текста, то, естественно, при интерпретации нарушается сама последовательность выделяемых фрагментов, и исходный текст, таким образом, разрушается полностью. Это неизбежное условие интерпретации, да и не только интерпретации. Исследовательская мысль не движется вслед за линейным развертыванием текста, а совершает скачки, забегание вперед, возвращения и отлеты от последовательного изложения. Аналогично ведет себя и читательская мысль, отличаясь от собственно исследовательской отсутствием осознанного самонаблюдения, рефлексии, т. е. «протокола». В этом отношении механика простого понимания текста обыкновенным читателем сходна с механикой его интерпретации специалистом-филологом - чтобы понять текст или его истолковать, необходимо разрушить его линейность. Это утверждение выглядит парадоксально: получается, что чтение «линейного» текста на самом деле «нелинейно».
«Протокол», задающий рамки и направленность «медленного» чтения, содержит всего два вопроса, позволяющих оценить:
- релевантность каждого встретившегося слова для понимания идейного содержания текста и соответственно его возможную отнесенность к тому или иному полю;
- потенциальную способность этого слова или какого-то другого стать именем будущего ассоциативного поля, его ассоциативно-семантическую «емкость», т. е. способность собрать и объединить вокруг себя множество близких к нему по семантике слов, развертывающих и развивающих один из мотивов или одну из идей произведения.
Рассмотрим, как выглядела бы практическая реализация техники построения полей, если бы мы строго следовали изложенным здесь принципам. Возьмем для примера отрезок текста из третьей части рассказа Ф.М. Достоевского «Кроткая», заметив попутно, что границы таких отрезков устанавливаются довольно свободно и фиксируют некоторую, относительно законченную - по интуитивной оценке составителя - характеристику факта, события, мысли, действия или переживания персонажа:
Я, например, хотел сделать свадьбу, то есть решительно вдвоем, при двух свидетелях, из коих одна Лукерья, и потом тотчас в вагон, например, хоть в Москву (там у меня кстати же бучилось дело), в гостиницу, недели на две. Она воспротивилась, она не позволила, и я принужден был ездить к теткам с почтением, как к родственницам, от которых беру ее. Я уступил, и теткам оказано было надлежащее (стр. 135).
Прежде всего составителю надлежит осуществить деграмматизацию составляющих этот отрезок предложений, чтобы выделить пропозиции. Из первого предложения устанавливаются три пропозиции:
1) я, хотеть, (сделать) свадьба;
2) (свадьба) вдвоем, свидетели, Лукерья, (в) вагон, Москва, (в) гостиница;
3) я, там (Москва), случиться, дело.
Также три пропозиции выделяются во втором, и две - в последнем предложении:
4) она, воспротивиться, не позволить;
5) я, принужден, ездить, тетки, (с) почтение, родственницы;
6) я, брать, она;
7) я, уступить;
8) тетки, оказать, надлежащее.
Далее для простоты иллюстрации будем исходить из предположения, что имена полей нам уже известны и задача состоит лишь в распределении членов пропозиций по соответствующим ассоциативным полям. При этом мы исключаем из распределяемых местоимения, местоименный глагол «сделать»6 и связочный «быть». Теперь, чтобы произвести распределение, мы должны «разорвать», разрушить сами пропозиции, приписав их члены к их ассоциативным «хозяевам». В итоге получаем следующий результат:
хотеть ^ ХОТЕТЬ, свадьба ^ ЖЕНИТЬСЯ, вдвоем ^ ЖЕНИТЬСЯ, свидетели ^ ЖЕНИТЬСЯ, СОЦИАЛЬНЫЕ РОЛИ, Лукерья ^ ИМЕНА
5 Здесь и далее страницы указаны по Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. 24. - Л.: Наука, 1972-1990. - С. 5-35.
СОБСТВЕННЫЕ, вагон ^ ПРОСТРАНСТВО, Москва ^ ПРОСТРАНСТВО, ИМЕНА СОБСТВЕННЫЕ, гостиница ^ ПРОСТРАНСТВО, случиться ^ СЛУЧАЙНОСТЬ/НЕОБХОДИМОСТЬ, дело ^ КАССА ССУД, воспротивиться ^ СОГЛАШАТЬСЯ/ НЕ СОГЛАШАТЬСЯ, не позволить ^ СОГЛАШАТЬСЯ/НЕ СОГЛАШАТЬСЯ, принужден ^ СЛУЧАЙНОСТЬ/НЕОБХОДИМОСТЬ, ездить ^ ГЛАГОЛЫ ДВИЖЕНИЯ, тетки ^ РОДСТВЕННИКИ, почтение ^ ОЦЕНКА, ОЦЕНИТЬ, родственницы ^ РОДСТВЕННИКИ, брать (ее) ^ ЖЕНИТЬСЯ, уступить ^ СОГЛАШАТЬСЯ/НЕ СОГЛАШАТЬСЯ, тетки ^ РОДСТВЕННИКИ, оказать надлежащее ^ ОЦЕНКА, ОЦЕНИТЬ.
Итак, на пути превращения «системы текста» в другую систему, а именно в систему ассоциативных полей, мы осуществили несколько операций «ДЕ»:
- декомпозицию исходного текста, его разделение на несколько фрагментов, подлежащих отдельному, самостоятельному анализу;
- делинеаризацию каждого из фрагментов и превращение их в набор относительно самостоятельных, свободно комбинируемых одна с другой гипертекстовых единиц;
- деграмматикализацию словоформ, входящих в каждую гипертекстовую единицу, и преобразование ее в набор пропозиций;
- депропозицирование этого набора путем разрушения пропозиций и распределения их составляющих по разным ассоциативным полям;
- наконец, пришлось прибегнуть к деперсонализации дискурсов действующих лиц. Распределив слова текста по ассоциативным полям и перемешав все дискурсы, мы утрачиваем возможность установить, из чьего дискурса взято то или иное слово - принадлежит ли оно речи Ефимовича, Кроткой, рассказчика, Лукерьи или гусара А-ва. В итоге линейный текст оказался полностью разрушенным, и мы получили его ассоциативную структуру в виде набора текстовых полей.
Сопоставление одноименных языковых (т. е. зафиксированных в ассоциативных словарях) и полученных нами на материале рассказа текстовых ассоциативных полей позволяет сделать следующие выводы.
1. Языковые и текстовые поля в целом оказываются сопоставимыми по объему, по количеству составляющих их ассоциатов.
2. Текстовое поле обладает отчетливо выраженной внутренней структурой, тяготеющей к семантическому гештальту, тогда как в словарных полях семантический гештальт вычленяется не всегда и делит роль доминирующей структуры в равной степени с остальными шестью типами структур - лексической, морфологической, синтаксической, когнитивной, прагматической и статистической.
3. Ассоциативное текстовое поле характеризуется вполне определенной внутренней динамикой, которая обусловлена его сюжетной зависимостью, его ориентацией на движение, на развитие сюжета. В словарном поле эта динамика, эта внутренняя напряженность поля приглушена, размыта из-за отсутствия заранее заданной сюжетной, целевой ориентации. Единицы словарного ассоциативного поля совершают как бы свободное, беспорядочное броуновское движение в
6 В оценке категориальной роли глаголов «делать» и «сделать» мы следуем Н.Ю. Шведовой, которая квалифицирует их по отношению к полнознаменательным глаголам так же, как квалифицируются местоимения по отношению к имени (см. [Шведова, Белоусова 1995]).
объеме, границы которого заданы стимулом, и не испытывают никакого другого внешнего воздействия, тогда как единицы текстового поля - в объеме, заданном его именем, приобретают определенную направленность, находясь под регулирующим воздействием сюжета.
4. Помимо такой тематико-сюжетной ориентации, практически в каждом текстовом поле выстраивается бинарная оппозиция его единиц, которая создает в нем внутреннюю противоречивость. Иногда она доходит до максимума и отражается в самом названии, в имени текстового поля (ср.: ДОБРО/ЗЛО, СЛУЧАЙНОСТЬ/ НЕОБХОДИМОСТЬ, СОГЛАШАТЬСЯ/НЕ СОГЛАШАТЬСЯ, ПРАВДА/ЛОЖЬ); в других случаях проявляется в антонимичных отношениях зон семантического гештальта (ср.: внутри поля ВРЕМЯ противопоставление зон «прежде» и «после», «точка» и «отрезок», «вечность» и «хронотоп»; в поле ДЕНЬГИ - «получать» и «тратить»; в поле ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ - «не удержаться» и «удержаться» и т. п.). Наконец, в прочих ситуациях эта внутренняя противоречивость сохраняется на уровне единичных оппозиций входящих в текстовое поле ассоциатов (например, «знать - не знать», «принять - не принять», «трусость - мужество», «ум - безумие», «счастье - несчастье»).
5. Последнее замечание по поводу различий между полем языковым и полем в тексте касается такого свойства текстовых полей, как их зависимость от композиции произведения. Композиция определяет порядок появления, открытия полей в тексте, обусловливает, какие поля с какими взаимодействуют, или, по М.М. Бахтину (см. [Бахтин 1963]), вступают в диалог. Диалогичность столь же выразительно, как на указанных Бахтиным уровнях текста («большой диалог» на уровне всего текста, диалог внутренних и внешних частей и элементов текста, диалоги героев, микродиалог, или двуголосность, каждого слова романа), дает о себе знать и на уровне его ассоциативной структуры, находя воплощение в особой организации (структуре) текстовых ассоциативных полей, внутренней напряженности и противоречивости их состава, оформленных в оппозициях ассоциатов в одном поле, наконец, в нестандартности самих ассоциаций и композиционной зависимости текстовых полей в их взаимодействии.
Заключая рассмотрение статуса текстового ассоциативного поля, мы имеем все основания утверждать, что поле в тексте обладает всеми качествами полноценного ассоциативного поля, выделяемого в языке, или словарного ассоциативного поля, отличаясь от него повышенной диалогичностью.
Внутренняя структура поля и ассоциативная структура целого текста
В ассоциативном анализе текста после наполнения текстовых полей, осмысления их статуса и типологизации встает вопрос об их внутренней организации. Ведь слова из текста распределялись по разным полям в процессе медленного чтения, по ходу линейного развертывания текста, и их состав при этом никак не упорядочивался. Внутреннее структурирование полей необходимо провести для последующей интерпретации текста, которая осуществляется в форме комментария к каждому полю (или группе полей), - лингвистического, филологического, а также, если это необходимо, философского, исторического, психологического, культурологического и литературного.
Обычно все структуры в ассоциативном поле в какой-то степени бывают представлены, но одна из ассоциативных структур оказывается превалирующей
в том или ином поле, играет роль доминирующей, когда количество ассоциатов, связанных со стимулом (именем поля) данным отношением, оказывается самым большим, превышающим число всех других отношений.
Таким образом, естественное структурирование поля означает выявление в нем доминирующей структуры. Определяя статус поля, мы установили, что оно является одной из форм представления знаний, и наиболее показательной структурой, выявляющей это свойство поля, оказывается семантический гештальт. Поэтому, приступая к структурированию каждого выделенного на тексте поля, мы прежде всего проверяем его состав на возможность образования семантического гештальта. Так, совокупность ассоциатов, включенных в поле НЕСЧАСТЛИВ, обнаруживает тенденцию к объединению в следующие группы, или зоны, семантического гештальта (по соображениям экономии места ассоциативное поле приводится лишь частично):
- в том, что герой несчастлив, виновата природа, так устроена жизнь на земле, что человек не может быть счастлив:
злая ирония судьбы и природы мы прокляты о, природа! жизнь людей проклята
все мертво беда
кругом молчание несчастье
вот земля! судьба
- но виновата в его несчастьях, как считает герой, не только слепая (N0! -«случай», «случайное скопление обстоятельств») судьба и природа; люди, человечество вообще, покинули его, отнеслись к нему несправедливо:
выброшен опять один
забыт нет никого
отвергли меня есть ли в поле жив человек
прогнали меня никто не откликается
вдали от всех вас люди на земле одни
- да и ближайшее окружение героя, товарищи по полку, близкие люди не понимали его никогда, и он готов бросить вызов этому косному миру:
меня не любили никогда, всегда и везде
меня не любили товарищи
меня Лукерья не может полюбить
мрачная косность мстить обществу
пусть судит гласный суд
зачем мне ваши законы к чему мне ваши обычаи
- всё это вместе - природа, человечество и ближние героя - своим непониманием, нелюбовью, неумением оценить обрекают его на страдания:
несчастлив много жертвы
несчастный ни капли славы
сколько я вынес навеки испорченная репутация
целые трагедии мрачные воспоминания
страдать страдания
Эта структура получилась естественным путем, как бы сама собой вылилась из наличного состава поля таким образом, что каждый ассоциат нашел свое место в той или иной семантической зоне. Но, сложившись в такую структуру,
ассоциативное поле обнаружило тем самым скрытый в нем заряд диалогичности, оно «заговорило», воплотив потенциальную диалогичность в приведенный здесь комментарий, которым предваряется наполнение каждой зоны ее ассоциатами: структура породила толкование, структура стала источником информации, подтверждая статус ассоциативного поля как одной из форм представления знаний.
Не рискну утверждать, что в нашем кратком комментарии содержится некое «новое» знание - о данном персонаже ли, о тексте или об авторе. Но всё же на новые соображения, в частности на интертекстуальные параллели, семантический гештальт рассматриваемого ассоциативного поля наталкивает. В каждой из зон этой ассоциативной структуры, именно благодаря концентрации в ней определенной лексики, можно усмотреть перекличку, если не прямую параллель, с отдельными местами и общим духом Книги Иова. Параллели эти многочисленны, и мы приведем лишь их отдельные примеры.
- Природа и судьба как источник трагичности бытия: Так, не из праха выходит горе, и не из земли вырастает беда; но человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх (гл. 5, ст. 6-7).
- Люди, человечество: Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает (гл. 9, ст. 24). Вот кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда. (гл. 19, ст. 7). Ср. с этим также пассаж из текста рассказа: «Вы отвергли меня, вы, люди, то есть, вы прогнали меня с презрительным молчанием. На мой страстный порыв к вам вы ответили мне обидой на всю мою жизнь» (стр. 16).
- Общество, ближние: К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю. Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи, которые черны от льда и в которых скрывается снег. (гл. 6, ст. 14-16). Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли мен (гл. 19, ст. 14).
- Личное: о, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое! (гл. 6, ст. 2). Он поставил меня притчею для народа и посмешищем для него (гл. 17, ст. 6). Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей (гл. 19, ст. 9). Я пресыщен унижением; взгляни на бедствие мое: оно увеличивается (гл. 10, ст. 15-16).
Этим примером с полем НЕСЧАСТЛИВ мы постарались разъяснить утверждение о естественности той внутренней структуры, к которой тяготеет данное поле, о ее диалогическом характере и о возможностях извлечения из такой структуры некоторых новых знаний, способствующих пониманию текста и его толкованию.
Однако воспринимаемое читателем поле НЕСЧАСТЛИВ несет определенную информацию не толькосоставомсвоих ассоциатов и ихвзаимодействием-внутренней структурой, оно входит во взаимоотношения и устанавливает связи с другими ассоциативными полями в тексте, т. е. обладает внешней структурой. Внешние связи поля фиксируются его пересечениями с другими полями совпадением ассоциатов, одинаковыми ассоциатами в разных текстовых полях. Так, в поле НЕСЧАСТЛИВ мы находим ассоциаты, совпадающие с единицами поля ИСПЫТАНИЕ (злая ирония судьбы и природы, все мертво, несчастье, судьба; потеря репутации, дело не личное, честь; мрачная косность, выброшен, гласный суд, не любила), поля ОБИДА (обида, отвергли, прогнали, молчание), поля СЛУЧАЙНОСТЬ/НЕОБХОДИМОСТЬ
(случай, случайное скопление обстоятельств) и др. При этом оказывается, что в числе выделенных в тексте 56 ассоциативных полей нет полей изолированных, которые не имели бы внешних связей, не были бы связаны с другими полями. Иначе говоря, совокупность полей образует сеть взаимосвязанных множеств, которая и представляет собой ассоциативную структуру текста. Значит, ассоциативная структура текста складывается из иерархически упорядоченных двухуровневых ассоциативных связей:
а) связей ассоциатов внутри каждого поля;
б) связей полей друг с другом, которые проявляются в общности ассоциатов в разных полях.
Внешняя структура поля тоже сообщает определенную информацию. Это может быть информация о тексте, которая в явном или неявном виде воспринимается читателем, или информация о мире автора, который стоит за текстом. Что касается первого рода сведений, то их можно иллюстрировать на том же поле НЕСЧАСТЛИВ. Действительно, само наличие такого ассоциативного поля во всем множестве текстовых полей порождает вопрос о его противоположности: а как же СЧАСТЬЕ или СЧАСТЛИВ? Ведь эти слова встречаются в тексте неоднократно и даже применительно к самому рассказчику (я хотел твердого счастья; я не половинщик в счастье; счастлив; страшно счастлив и пр.). В какое же поле попадают они? Как и многие другие, эти слова распределяются не по одному ассоциативному полю (см. ЦЕЛЬ, НЕСЧАСТЛИВ, ЧУВСТВА), но сосредоточены в основном в двух полях - ПСИХИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ и ЧУВСТВА, где в семантическом гештальте первого образуют вместе с другими отдельную, «диалогически» структурированную зону «Счастье и страх», а в семантическом гештальте второго помещены в рубрику «Положительные эмоции: радость». Такое распределение наводит на размышления: что же такое состояние «счастья» (в данном тексте, во всяком случае) и что такое ощущение «несчастья»?
Ответна этот вопрос даетассоциативное окружение этих слов. Слова«счастье», «счастлив» постоянно соседствуют в тексте (и, соответственно, оказываются рядом в структуре поля) со словами эмоционального содержания, выражающими чувства: восторг, упоение, наслаждаться, спокойствие духа, радость, восхищать, доволен, развеселиться, восторжествовать и др. Тогда как ассоциативное окружение слов «несчастье», «несчастлив» характеризуется не эмоциональным, а прежде всего оценочным, рассудочно-логическим содержанием: злая ирония судьбы и природы; жизнь людей проклята; люди на земле одни; следствие нелюбви; пусть судит; к чему мне ваша жизнь; зачем мне ваши законы и т. п. Следовательно, состояние «счастья» подано в тексте как эмоциональное переживание, которое не требует размышления, которое несовместимо с размышлением, тогда как ощущение «несчастья» в основе своей оказывается рациональным, возникающим как итог осмысления и умозаключения (судить, следствие, ирония), хотя и сопровождается чувством, но эмоциональный момент при этом является не главным, а лишь вносит дополнительный оттенок, создает добавочный эмоциональный фон (злая, проклята, нелюбовь и др.). Видимо, можно полагать даже, что это различие понятий «счастлив-несчастлив» является фундаментальным в человеческой природе и относится не столько к данному тексту или миропониманию автора, сколько к особенностям психической жизни человека.
Другая разновидность информации, которую может сообщать внешняя структура поля, относится к устройству мира, мировидению автора. Если мы обратимся к внешней структуре поля ДЕНЬГИ, например, то наше внимание не может не остановить обилие внешних связей этого поля с другими полями: мотив ДЕНЕГ пронизывает значительную часть полей в ассоциативной структуре рассказа, что свидетельствует о высокой значимости этого феномена и в сюжете данной художественной вещи, и в авторской картине мира вообще, поскольку этот мотив звучит в каждом произведении писателя. Обратимся к тексту «Кроткой» и будем иллюстрировать связь поля ДЕНЬГИ с другими полями каждый раз одним-двумя примерами (либо контекстом, в котором встречаются ассоциаты двух сравниваемых полей, либо просто общим для двух полей ассоциатом), помня, что такие связи на самом деле могут быть многочисленны. Итак, поле ДЕНЬГИ обнаруживает связи со следующими полями:
БЕДНОСТЬ - без гроша; без жалованья, из хлеба;
БЫСТРО - тотчас налег на деньги;
ВДРУГ - я предложил ей вдруг раздать все бедным, кроме основных трех тысяч, полученных от крестной матери...
ВЕЛИКОДУШИЕ - великодушие молодежи прелестно, но - гроша не стоит; подарил по сту рублей;
ВЕЩИ - на этой бедной коечке, железной кроватке, которую я ей купил тогда за три рубля;
ВИНА - Не оправдываться же? Тут главное - эта касса ссуд;
ВНЕШНИЕ ПРОЯВЛЕНИЯ ЧУВСТВ - она опять вспыхнула, но смолчала, денег не бросила;
ВОСПИТАНИЕ - закрасить роль закладчика;
ВРЕМЯ - всего мне стоило это дело рублей до трехсот, но в двое суток устроено было так... ; мне нужно ... тридцать тысяч в три года...
ДОБРО/ЗЛО - они даже ее били, попрекали куском. Кончили тем, что намеревались продать;
ЖЕНИТЬСЯ - приданое сделал я;
ЗНАТЬ - она и сама знала, что цена им гривенник;
ИМЕНА СОБСТВЕННЫЕ - мне, ей и Лукерье, которую я переманил... ; доктора я позвал Шредера и платил ему по десяти рублей за визит;
ИСПЫТАНИЕ - без гроша; по гривеннику просить;
КАССА ССУД - долг, расчет, выдавать деньги
и т. д.
ХОТЕТЬ - А десять [рублей] не хотите?; мне даже хотелось на нее тратить; я имел право захотеть тогда себя обеспечить;
ЦЕЛЬ - Теперь я, стало быть, вправе был оградиться от вас стеной, собрать эти тридцать тысяч рублей...
Как видим, связи поля ДЕНЬГИ с другими полями в ассоциативной структуре текста оказались исключительно широкими: три четверти всех полей обнаружили такие пересечения, свидетельствуя тем самым о высокой значимости данного мотива в рассматриваемом тексте. Эта значимость усиливается тропеическими преобразованиями мотива ДЕНЬГИ, которые на фоне небогатой метафорики рассказа становятся особенно заметны, неявным образом воздействуя на восприятие
текста читателем и формируя его понимание. Ср.: Бог вам заплатит, сударь; великодушие молодежи гроша не стоит; я стоил того; дешево ей достается (великодушие); подкупить воображение; чтоб дороже себя выставить; дешевый эгоист и др.
Такое количество связей с другими полями, какое имеет в ассоциативной структуре текста поле ДЕНЬГИ, есть еще только у двух, типично «достоевских», полей - КРЕЩЕНДО и ВДРУГ. Среднее же число внешних связей ассоциативного поля равно 3 и 4, но в каждой типологической группе есть отдельные поля с сильно отклоняющимся, колеблющимся в пределах от 14 до 27, числом связей. Среди стандартного типа полей это ВРЕМЯ, из универсальных - ХОТЕТЬ, в группе сюжетных выделяется поле МОЛОДОСТЬ, а в авторских, помимо уже названных, следует отметить БЫСТРО, ИСПЫТАНИЕ и КРОТОСТЬ.
Возвращаясь к проблеме внутренней структуры ассоциативных текстовых полей, мы констатируем, что преобладающими оказываются две разновидности - структура семантического гештальта (БЕДНОСТЬ, ВДРУГ, ВЕЩИ, ВНЕШНИЕ ПРОЯВЛЕНИЯ ЧУВСТВ, ВОСПИТАНИЕ, ВРЕМЯ и др., всего 23 поля) и лексическая структура (ВИНА, ЦЕЛЬ, ТРУСОСТЬ, СТРОГОСТЬ, ССОРА, СОЦИАЛЬНЫЕ РОЛИ и др., всего 19 полей). Прочие разновидности ассоциативных структур представлены единичными образцами.
Итак, мы установили, что «многопольность» лексических единиц текста, т. е. распределенность одного и того же слова или словосочетания по разным полям, обязанная либо его многозначности, либо его связям на синтагматической оси, оборачивается внешними связями полей, которые и фиксируются как раз наличием одного и того же слова (словосочетания) в двух (трех, четырех и т. д.) полях. Эти внешние связи полей (в совокупности со связями слов внутри каждого поля) образуют ассоциативную структуру текста. Ассоциативная структура текста, как мы старались показать выше, обладает «двойной диалогичностью»: применяя участный анализ, исследователь интерпретирует как внутреннюю, так и внешнюю структуры поля и получает новое знание о тексте, об авторе или об особенностях восприятия текста читателем.
В заключение этого раздела следует отметить один важный момент. Итоговый набор текстовых ассоциативных полей, упорядоченный по их типам, являет собой, на наш взгляд, новую форму представления текста, с одной стороны, а с другой стороны, гипотетически, его можно расценивать как новую форму представления языка писателя, форму, родственную тезаурусу в его классическом понимании, т. е. такому способу организации вокабуляра, в котором в явном виде зафиксированы отношения между составляющими его единицами. Гипотетичность этого утверждения связана только с тем, что масштабы работы по составлению ассоциативных текстовых полей для всех произведений Достоевского - с целью построения его тезауруса - уходят далеко за горизонт представимого времени и объема работы. Но если мечтать о таком результате, то надо отдавать себе отчет, что поля должны составляться для каждого текста отдельно, и если сводимость друг к другу полей, относимых к группе стандартных или универсальных, кажется вполне допустимой, то сюжетные поля разных текстов, видимо, будут сильно пересекаться с авторскими и существенно различаться между собой.
Из перечисленных четырех типов текстовых полей в рассказе Достоевского рассмотрим далее и прокомментируем одну из групп, а именно сюжетные поля.
Интерпретация сюжетных полей
Этот цикл включает 12 имен, появление которых в большей мере, чем появление других полей, мотивировано содержанием данного текста. Сюжетные поля можно, вероятно, систематизировать разными способами. Логика предлагаемой ниже систематизации обусловлена, как нам представляется, именно развитием действия в рассказе. Поля объединяются в три группы по следующим принципам:
- выделяются некоторые факты или события, отражающие реальную обстановку, в которой протекает действие рассказа;
- характеризуются условия, с одной стороны, определяемые качествами и психологическими установками действующих лиц, а с другой, - определяющие направление, в котором развивается действие;
- фиксируются следствия, вытекающие из соединения фактов с условиями, т. е. из того, как взаимодействуют реалии с качествами и устремлениями персонажей и к каким итогам приводит это взаимодействие.
Итак,
- факты: КАССА ССУД, ЖЕНИТЬСЯ, МОЛОДОСТЬ, ОБРАЗ БОГОРОДИЦЫ;
- как, под знаком чего совершаются действия и протекают события: СТРОГОСТЬ, ТРУСОСТЬ, МОЛЧА, СПАТЬ;
- следствия: ЦЕЛЬ, НЕСЧАСТЛИВ, СМЕРТЬ, УЯСНИТЬ. Строго говоря, к числу качеств персонажей, обусловливающих данное развитие сюжета, следовало бы отнести еще по крайней мере три - КРОТОСТЬ, ГОРДОСТЬ и ВОСПИТАНИЕ. Но эти понятия, при всей их значимости для данного сюжета, обладают более общими свойствами, выводящими их за рамки одного текста: они повторяются во многих героях произведений Достоевского и потому приобретают статус полей иного типа в нашей классификации, полей авторских, или идиостилевых. Рассмотрим разновидности полей каждой из выделенных групп.
Ассоциативная аксиома поля ЖЕНИТЬСЯ («И на ней затем и женился, чтобы ее за то мучить») сразу задает перспективу структуре поля, определяя его внутреннюю противоречивость, которая находит выражение в двойной перемене знака - «плюса» на «минус» и «минуса» снова на «плюс»: жениться - разорвать брак - снова сойтиться. Семантический гештальт поля, сформированный с учетом «деперсонализации», вмещает все этапы брака, распределяя относящуюся к ним лексику по шести зонам:
I. Синонимическая группа имени поля: жениться, ввести в свой дом, сделать другом...
II. Общая характеристика состояния в браке: верная жена, настоящий муж, с семьей, супружеские права...
III. Сватовство: невеста, брать барышню, наглядеть, присвататься, сговариваться, брачное предложение...
IV. Свадьба: свадьба, свидетели, приданое...
V. Разрыв: разорвать брак, не легла со мной, стали друг другу чужды, разлука...
VI. Опять сойтиться: точка соединения, опять приучиться, хорошо бы жить, начать новую жизнь...
Похожим образом устроено относящееся к той же подгруппе поле МОЛОДОСТЬ. Наполняющая его лексика образует шесть семантических зон: синонимы имени поля, внешность, возраст, незнание жизни, поведение, свойства характера. «Диалогичность» поля особенно выразительно представлена в последней из перечисленных зон, которая строится парными противопоставлениями: великодушна - прямолинейность, великодушие - в кривую сторону, искренно
- заносчиво, искренность - дешевые убеждения, добра - предубежденность, простодушие - истерический, прекрасные сердца - мало терпимости.
Неоднозначность реалии КАССА ССУД передана оценками самого закладчика: с одной стороны, он с ее помощью должен «обеспечить себя», а с другой,
- «такое занятие», «ненавидел эту кассу ссуд первый». ОБРАЗ БОГОРОДИЦЫ появляется впервые как закладная «вещь», призванная спасти Ее от произвола теток, которые «намеревались продать» ее лавочнику, а «уходит» со страниц рассказа вместе с уходом из жизни героини.
Таким образом, уже сами «факты», на которых стоит сюжетная конструкция, заряжены неоднозначностью, чреваты потенциальным внутренним взрывом, который и происходит под воздействием «условий», создаваемых особыми качествами героев.
Раскрывающие эти качества поля СТРОГОСТЬ, ТРУСОСТЬ, МОЛЧА и СПАТЬ не формируют семантического гештальта, а упорядочивают свой состав в рамках простой лексической структуры и, на первый взгляд, не содержат внутреннего противоречия, свойственного полям предыдущей подгруппы. Однако при ближайшем рассмотрении каждое из них оборачивается на деле своей противоположностью. СТРОГОСТЬ после того, как «пелена упала с глаз» закладчика, превращается в нежность и бурные проявления любви; ТРУСОСТЬ оказывается была смелостью и подвигом («Знайте, - не удержался я тут, - что восстать действием против такой тирании и принять все последствия - значило выказать гораздо более мужества, чем в какой хотите дуэли» - стр. 18); МОЛЧАНИЕ превращается в пространные разговоры, объяснения, исповедь («Поговорим... знаешь... скажи что-нибудь... Я не скрыл... Я прямо высказал... Я ей разъяснил... Я ей объяснил... Вообще я говорил большей частью как в горячке... Я ей всё про меня и про нее рассказывал» - стр. 30); СПАТЬ выливается в постоянное бодрствование: рассказчик сравнивает себя с приговоренными к смертной казни, которые «чрезвычайно, говорят, крепко спят в последнюю ночь», но с ним этого не происходит («Я лег на диван, но не заснул» - стр. 22; «Лучше бы спать лечь... Не заснул» - стр. 12).
Если посмотреть теперь на перечисленные качества под этим углом зрения, квалифицировав их как СТРОГОСТЬ, мужество и индивидуальный ПОДВИГ (ср.: «Нет, возьмите-ка подвиг великодушия, трудный, тихий, неслышный... попробуйте-ка этот подвиг... я только всю жизнь и делал, что носил этот подвиг»
- стр. 14), МОЛЧАНИЕ и БОДРСТВОВАНИЕ, а также постоянную МОЛИТВУ («Молился на коленях пять минут, а хотел молиться час...» - стр. 22; «Я становился молиться Богу, но вскакивал опять» - стр. 29), можно прийти к заключению, что в них зашифрованы основные принципы русской аскезы, религиозного отшельничества, удаления от мира (ср.: «Теперь я вправе оградиться от вас стеной» - стр. 16; Я отделяюсь - стр. 35), принципы православного исихазма,
или священнобезмолвия (см. [Хоружий 1998]). Таким образом, «фактам», жизни -МОЛОДОСТИ, ЖЕНИТЬБЕ, мирской деятельности (ростовщичеству), т. е. КАССЕ ССУД, противостоит несовместимая с ними скрытая аскеза как неявный идеал, как жизненная установка закладчика (ср. также его стремление к жесткой «экономии»). Это противостояние и есть скрытая пружина конфликта в сюжете рассказа, которая закономерно приводит к итогу, обозначенному четырьмя последними полями сюжетного характера, - ЦЕЛЬ, НЕСЧАСТЛИВ, СМЕРТЬ и УЯСНИТЬ.
Поле НЕСЧАСТЛИВ мы рассмотрели ранее. Обратим далее внимание на ту трансформацию, которой подверглась ЦЕЛЬ главного действующего лица после того, как изменился он сам, отринув свои аскетические идеалы и провозгласив необходимость начать «новую трудовую жизнь» (начнется всё новое, новое наше солнце, новая жизнь, насадил бы рай кругом тебя). Это преобразование ЦЕЛИ от «собрать тридцать тысяч и окончить жизнь где-нибудь в Крыму» до «раздать всё бедным и начать новую жизнь» находит отражение в лексической структуре поля, где по частоте употребления на первое место выходит Булонь как символ «нового».
Мотивом смерти открывается повествование, мотивом смерти оно заканчивается. Смерть в рассказе выступает в разных обличьях: человек может умереть естественной смертью, как крестная мать рассказчика, оставившая ему средства к существованию; его могут убить, например, застрелить из револьвера, и через испытание угрозой такой смерти прошел наш герой; он может быть приговорен к смертной казни и казнен, о чем вспоминает опять-таки рассказчик; наконец, он может сам покончить с собой, как сделала это Кроткая подобно многим другим персонажам Достоевского. Семантический гештальт поля СМЕРТЬ включает все эти возможности, формируя в структуре поля четыре соответствующие зоны. Две другие зоны, завершающие организацию гештальта, отведены понятию «мертвый», которое важно в сюжетном плане, поскольку закладчик ведет свое повествование, находясь в комнате рядом с телом жены (унести, гроб, все мертво, лежит на столе, мертвая, мертвец, слепая, белый гроденапль, похоронить, хоронить), и понятию, смерть отрицающему, - понятию «жизнь».
Последнее включено сюда не просто потому, что законы организации ассоциативного поля требуют введения в него антонимов. Смерть, согласно традиции исихазма, является заключительным этапом «обожения», приближения к Богу в иной, потусторонней жизни. Достоевский, который много размышлял о проблеме смерти и бессмертия, который, по воспоминаниям современников, мог специально пойти в церковь, чтобы присутствовать на отпевании совершенно незнакомого человека, вглядываясь в его лицо и силясь осмыслить этот переход в инобытие, следующим образом, как считает исследователь его творчества, подвел итог своим размышлениям: «Все миры, сосуществующие в вечности и доступные человеку в его бессмертии, несовершенны по-своему и по-своему частично реализуют идеал, но полностью этот идеал не воплощен ни в одном из них... Бессмысленно уповать на посмертное совершенство, на свою причастность идеалу после земной жизни, в том бытии, как и в этом, земном, для человека главным останется постоянное стремление к идеалу и усилия по преображению несовершенного бытия» (см. [Евлампиев 1998]).
Ассоциативное поле УЯСНИТЬ является одним из центральных в структуре текста. Под знаком УЯСНИТЬ построен весь дискурс закладчика, и это устремление,
это состояние хорошо вписывается в основные принципы исихастской традиции, соответствуя в ней «модусу трезвения», т. е. высокой концентрации, сфокусированной интроспекции (см. [Хоружий 1998: 56]). Рассказчик постоянно настраивает себя на то, чтобы «собрать мысли в точку». Ассоциативная аксиома поля прямо нацеливает читателя на раскрытие этого «модуса трезвения», в котором пребывает главный герой: «Я всё хожу и хочу уяснить себе это. Вот уже шесть часов, как я хочу уяснить и всё не соберу в точку мыслей» (стр. 6). Ассоциативная структура поля не образует семантического гештальта, и наполняющая его лексика естественным, не насильственным, «участным» образом организуется лексическими (синонимы и квазисинонимы) и морфологическими (деривационные гнезда) закономерностями, образуя гнезда слов с корнем -ясн- (объяснить, уяснять, пояснить, разъяснение...) и их синонимами (собрать мысли в точку, усвоить, смысл, осмыслить...) и с корнем -поня-/-поним- (понять, понимать, понятно, понятое, понимание, не понимать...), а также синонимами (вдруг упало с глаз, вникнуть, прочел, прозреть, постичь, с полным сознанием...).
И хотя во введении автор осторожно («по крайней мере») предуведомляет читателя, что «Истина открывается несчастному определительно, по крайней мере для него самого» (стр. 5), читатель едва ли согласится с ним, поскольку сам остается в неведении относительно самой последней истины. И в этом - весь Достоевский, поскольку фундаментальная неопределенность и дисгармония - главные параметры реальной жизни, которую он отображает художественными средствами: ведь если бы проблему можно было сформулировать в виде ясного и определенного тезиса, отпала бы сама необходимость художественного творчества, утратило бы смысл само искусство.
Таким образом, интерпретация группы сюжетных полей в ассоциативной структуре рассказа отчетливо выявляет организующую роль метатекста - концепции православного исихазма, скрытого за внешней канвой событий, переживаний и мучительных размышлений главного действующего лица - закладчика-рассказчика.
Итоги
Поставив исследовательскую задачу - рассмотреть возможности ассоциативного анализа художественного текста, мы в качестве теоретической базы опирались на положения ассоциативной лингвистики, представленной в современном ее состоянии ассоциативной лексикографией, ассоциативной лексикологией и ассоциативной грамматикой. Согласно этим положениям язык может быть представлен не только в виде сети системных отношений (системы систем), не только в виде очень большой совокупности текстов, но также и в виде ассоциативно-вербальной сети, соотносимой с языковой способностью носителя языка. Вычленяемая исследователем структура ассоциативно-вербальной сети складывается из последовательно усложняющихся и иерархически подчиненных уровней: слово и словосочетание, ассоциативное поле (со своей специфической внутренней структурой), группа, или объединение нескольких полей, ассоциативно-вербальная сеть в целом. На фоне такого - разрабатываемого ассоциативной лингвистикой - представления язык выстраивает изоморфное ему ассоциативное пространство текста.
Для перехода к ассоциативному пространству текста необходимо было методически обосновать возможность построения ассоциативных полей из
линейной последовательности слов и словосочетаний, которая дана нам в тексте, и такая методика, использующая принцип двунаправленного движения - от текста к полю и от поля к тексту - разработана. Одновременно уточнен статус текстового ассоциативного поля, которое рассматривается как один из способов представления знаний, наряду с фреймом, скриптом и сценарием. Предложенная в нашей работе типология ассоциативных текстовых полей исходит из двух измерений: а) из соотнесения реально выделенных на тексте полей с существующими в лингвистике описаниями родственных им «одноименных» семантических полей и лексико-семантических групп; б) из различения двух разновидностей полей (знаний) - полей-рецептов и полей-ретушей. Первые несут существенное, важное, основное, с точки зрения содержания текста, знание, тогда как вторые сообщают второстепенные, «необязательные» сведения, которые при анализе текста, например, по «ключевым словам», свертываются, опускаются, не учитываются. Специфика ассоциативного анализа в том, что при его применении к художественному тексту необходимо учитывать всё, и при этом оказывается, что поле-ретушь (как, например, поле КРЕЩЕНДО в тексте «Кроткой») позволяет вскрывать и анализировать тончайшие стилистические особенности в организации исследуемого текста.
Применение изложенных теоретических и методических положений к конкретному тексту - рассказу Достоевского «Кроткая» - привело к построению ассоциативного пространства, или ассоциативной структуры, этого текста в виде сети 56 ассоциативных полей.
Комментирование состава, внутренней структуры отдельных полей и взаимодействия полей (т. е. их внешней структуры) составило второй этап ассоциативного анализа - интерпретацию текста на основе его ассоциативной структуры. В ходе толкования различных особенностей построенного ассоциативного пространства обнаружены такие стороны рассматриваемого художественного текста, которые ранее не отмечались исследователями. В частности, показано существование метатекста, отмечены новые интертекстуальные связи (в частности, перекличка элементов текста с Книгой Иова), прослежено распространение феномена «диалогичность», свойственного прозе Достоевского, также на внутреннюю структуру ассоциативных текстовых полей.
Литература
Барлас В. Ассоциативный поиск // Новый мир. - 1986. - № 7. - С. 228-239.
Бахтин М.М. Проблемы поэтики Достоевского. - М.: Советский писатель, 1963. - 363 с.
Евлампиев И.И. Кириллов и Христос. Самоубийцы Достоевского и проблема бессмертия // Вопросы философии. - 1998. - № 3. - С. 18-34.
Залевская А.А. Проблемы организации внутреннего лексикона человека. -Калинин: Калининск. гос. ун-т, 1977. - 83 с.
Зноев Н.И. Семантические поля и семантическая многоплановость (на материале поздних произведений Ф.М. Достоевского): Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Алма-Ата, 1980. - 23 с.
Караулов Ю.Н. Ассоциативная грамматика русского языка. - М.: Русский язык, 1993. - 330 с.
Караулов Ю.Н. От структуры ассоциативного словаря к структуре языковой способности // Вестник Российского университета Дружбы народов. Сер. Филология. Журналистика. - 1994. - № 1. - С. 14-26.
Караулов Ю.Н. Русский ассоциативный словарь как новый лингвистический источник и инструмент анализа языковой способности // Русский ассоциативный словарь. Кн. 1. - М.: Помовский и партнеры, 1994. - С. 190-218.
Караулов Ю.Н. Словарь языка Пушкина и эволюция русской языковой способности. - М.: Наука, 1992. - 180 с.
Словарь ассоциативных норм русского языка / Под ред. А.А. Леонтьева. -М.: Изд-во Моск. ун-та, 1977. - 192 с.
Краткий психологический словарь / Под общ. ред. А.В. Петровского и М.Г. Ярошенко. - М.: Политиздат, 1985. - 430 с.
РАС-1: Русский ассоциативный словарь. Кн. 1: Прямой словарь: от стимула к реакции. - М.: Помовский и партнеры, 1994. - 224 с.
РАС-2: Русский ассоциативный словарь. Кн. 2: Обратный словарь: от реакции к стимулу. Ассоциативный тезаурус современного русского языка. Часть I / Ю.Н. Караулов, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов, Н.В. Уфимцева, Г.А. Черкасова. - М.: ИРЯ РАН, 1994. - 358 с.
РАС-3: Русский ассоциативный словарь. Кн. 3: Прямой словарь: от стимула к реакции. Ассоциативный тезаурус современного русского языка. Часть II / Ю.Н. Караулов, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов, Н.В. Уфимцева, Г.А. Черкасова. - М.: ИРЯ РАН, 1996. - 212 с.
РАС-4: Русский ассоциативный словарь. Кн. 4: Обратный словарь: от реакции к стимулу. Ассоциативный тезаурус современного русского языка. Часть II / Ю.Н. Караулов, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов, Н.В. Уфимцева, Г.А. Черкасова. - М.: ИРЯ РАН, 1996. - 324 с.
РАС-5: Русский ассоциативный словарь. Кн. 5: Прямой словарь: от стимула к реакции. Ассоциативный тезаурус современного русского языка. Часть III / Ю.Н. Караулов, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов, Н.В. Уфимцева, Г.А. Черкасова. - М.: ИРЯ РАН, 1998. - 204 с.
РАС-6: Русский ассоциативный словарь. Кн. 6: Обратный словарь: от реакции к стимулу. Ассоциативный тезаурус современного русского языка. Часть III / Ю.Н. Караулов, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов, Н.В. Уфимцева, Г.А. Черкасова. - М.: ИРЯ РАН, 1998. - 324 с.
Савранский И.Л. Роль ассоциативности в словесном искусстве: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - М., 1970. - 26 с.
Титова Л.Н. Киргизско-русский ассоциативный словарь. - Фрунзе: Мектеп, 1975. - 95 с.
Ульянов Ю.Е. Латышско-русский ассоциативный словарь. - Рига: Зинантне, 1988. - 187 с.
Хоружий С.С. Подвиг как органон. Организация и герменевтика опыта в исихастской традиции // Вопросы философии. - 1998. - № 3. - С. 35-118.
Шведова Н.Ю., Белоусова А.С. Система местоимений как исход смыслового строения языка и его смысловых категорий. - М.: ИРЯ РАН, 1995. - 120 с.
