CC BY
457
УДК 81
КОНОВАЛОВА Т. А.
Архитектура в языковой картине мира:
когнитивно-семиотический аспект
В работе произведен анализ архитектуры как коммуникативного процесса, отражающегося в когнитивной системе, в языковой картине мира человека. Используется изучение исследований по архитектуре, семиотике, лингвистике, психолингвистике.
Ключевые слова: языковая картина мира, архитектурная среда и языковой опыт, значение и знак, коммуникация, теоретические положения и экспериментальные опыты изучения восприятия архитектуры.
KONOVALOVA T. A.
ARCHITECTURE IN THE LINGUISTIC VIEW OF THE WORLD: COGNITIVE AND SEMIOTIC ASPECTS
Is the analysis of architecture as a process of communication, which is reflected in the cognitive system, in a person’s linguistic view of the world. The author uses studies from the areas of architecture, semiotics, linguistics, and psycholinguistics.
Keywords: the linguistic view of the world, the architectural environment and language experience, meaning and sign, communication, theoretical positions and experimental experiences of studying the perception of architecture.
Коновалова
Татьяна Александровна
кандидат
педагогических наук, доцент,
профессор УралГАХА e-mail: prokanta@yandex.ru
Под картиной в современной лингвистике мира понимают: а) совокупность знаний о мире, которая приобретается в деятельности человека, б) способы и механизмы интерпретации новых знаний. По мнению В. А. Пищаль-никовой, точнее было бы говорить о картине мира как модели, отражающей эту совокупность знаний и механизмы их получения. Но и при таком уточнении не картина мира, как замечает исследователь, является объектом лингвистического исследования, а лишь та часть ее, которая представлена единицами языка — языковая картина мира [1, 335]. В современной науке этот термин обозначает исторически сложившиеся в обыденном сознании народа и закрепленные в его языке представления о мире, социуме и человеке.
Для того чтобы определить роль и место архитектуры в языковой картине мира, приведем позицию немецкого философа XX в. М. Хайдеггера. Смысл высказываний М. Хайдеггера
об архитектуре сводится к следующему: мир только тогда предстает человеку таким, как он есть, когда он «выражен» (высказан) или «включен в произведение», — греческий храм на скале открывает человеку мир во всем богатстве его содержания. Мир не может быть объяснен человеком вне языка. Основная цель архитектуры — сделать мир видимым, помочь человеку сделать его пребывание в обитаемом пространстве эстетически наполненным, «поэтическим». Мир состоит из того, что он в себя вбирает. Естественно, архитекту-
ра раскрывает перед человеком не весь мир, а лишь некоторые его аспекты, включенные в идею пространственности. Произведение архитектуры — это не абстрактная организация пространства, а воплощение формы (гештальт), в которой отражен способ ее возникновения. Привычные слова «колонна», «арка», «купол», «башня» рассматриваются как варианты архетипов, типов образов, которые могут обозначать основу пространственной структуры [2, 18].
Известный норвежский теоретик архитектуры К. Норберг-Шульц считает положения М. Хайдеггера ценными, так как опыт последних десятилетий показал, что прагматический подход к формированию среды ведет к схематическому, лишенному характера окружению. Размышления М. Хайдеггера, по его мнению, возвращают архитектуре ее художественное измерение и тем самым подчеркивают значение для человека: «Хайдеггер возвращает нас в мир «вещей как таковых». В своем эссе «Строить, обитать, мыслить» он показывает, что мышление относится к обитанию в том же смысле, что и строительство. Поэтому мы должны подумать о действительном смысле вещей, чтобы достичь «полного видения» нашего мира» [2, 18]. К. Норберг-Шульц излагает свой взгляд на сущность человеческого жилья, места обитания, «дома». «Мы часто говорим, — пишет он, — что обитать (проживать) это значит иметь крышу над головой и столько-то квадратных метров в распоряжении, то есть это понятие мы воспринимаем как что-то материальное и коли-
чественное» [3, 43]. Однако, можно рассматривать место обитания как психическую реальность: обитать — значит быть привязанным к дому, к траве, к улице и т. д., т. е. иметь дом, где «сердце расцветает, а разум поет». Каждый дом ведет себя по-своему: молчит, поет, кричит. Смысл постройки как части среды обретает особые качества, идентификация человека с местом обитания, психологическая взаимосвязь с окружением и самим домом «придает жизни конкретную форму». Именно поэтому проблема «содержания архитектуры», по мнению исследователя, стала очень важной [3, 44]. В известной книге К. Линча «Образ города» есть два важных положения, раскрывающих значение архитектурной среды для человека: «Во-первых, для каждого человека чрезвычайно важно иметь упорядоченный образ среды, а во-вторых, такой образ может возникнуть лишь в том случае, если среда имеет четкую структуру» [3, 44].
Восприятие среды «встроено» в языковой опыт. Суммируя мнения многих исследователей, английский психолог, специалист по архитектурной психологии Д. Кантер сводит проблему поведения человека в среде к трем основным моментам: взаимосвязи поведения с познавательными структурами, избирательности воспринимающей системы человека и роли среды (поощряющей или препятствующей) во взаимодействии между людьми. По его мнению, взаимодействие со средой преследует индивидуальные и общественные цели, сопровождается разнообразными контактами с другими людьми [4].
Архитектура всегда была носителем разнообразных значений. Архитектурная действительность в лингвистической науке чаще всего представлена с точки зрения лингвосемиотического подхода. Семиотика — это наука о знаковых системах и процессах коммуникации, прежде всего, в человеческих сообществах. Предметом изучения семиотики является вся система языков, используемых в человеческих коллективах в целях коммуникации. Большинство теоретиков, занимающихся проблемами семиотики, в частности, языка архитектуры, выделяют два направления исследований. Одна линия восходит к идеям американского философа Ч. Пирса, предложившего рассматривать архитектуру в качестве логической знаковой системы. Вторая опирается на идеи швейцарского лингвиста Ф. де Соссюра, согласно которому знак есть единство означающего и означаемого. Означающее выража-
ется с помощью материальных элементов, означаемое — это понятия или идеи, с которыми соотносятся материальные элементы. Эти две стороны знака объединяются социальным контекстом. Однако между всеми употребляющими знаки существует договоренность, в силу которой тот или иной знак не может применяться произвольно. В рамках архитектурной теории имеются различные толкования лингвистической терминологии, введенной Ф. де Соссюром. Так, итальянские архитекторы Р. де Фуско и М. Скальвани рассматривали внешний облик здания как означающее, а интерьер как означаемое. Умберто Эко предложил за означающее принять сам объект (например, лестницу), а за означаемое — его фун кцию (в случае лестницы означаемым будет процесс движения). Концепция знака, предложенная Соссюром, претерпела значительные изменения и добавления в процессе развития лингвистики. Американские лингвисты Ч. Огден и А. Ричардс, определив означающее как символ, означаемое как мысль или ссылку, добавили третий элемент — референт, представляющий объект, человека или событие, на которые ссылаются. Так получился известный семантический треугольник, упоминаемый во всех работах, затрагивающих проблемы семантики, состоящий из следующих компонентов: мысль или ссылка (означаемое, по Соссюру); символ (означающее, по Соссюру); референт (объект, человек или событие, на которое ссылаются). Согласно вышеизложенным концепциям в применении к архитектуре, значения зданий могут «прочитываться» подобно знакам естественного языка [6, 11].
В ряде работ до сих пор дискутируется сама возможность определения архитектуры в качестве языка. По мнению некоторых исследователей, понятие «слово» по отношению к архитектуре может употребляться только на уровне архитектурной те ории. В связи с этим необходимо разграничить язык самой архитектуры и язык об архитектуре (метаязык). Если принять это разграничение, то можно говорить об архитектуре как субъекте и объекте коммуникации [5, 245-246].
Введение понятия «знак» в архитектуру предполагает определение архитектурного языка как системы знаков, с помощью которых передается архитектурное значение. Ч. Дженкс в работе «Архитектурный знак» использует самые различные семиотические понятия, подчеркивает важность уже нашедших
применение в архитектуре. Означающие — материальные элементы, формы, пространства, поверхности, объемы, а также их свойства (ритм, цвет, текстура, протяженность), которые служат для передачи означаемых — идей, понятий, функций, эстетических ценностей. Архитектурный знак определяется как двустороннее единство, имеющее план выражения (означающие) и план содержания (означаемые). Язык архитектуры Ч. Дженкс рассматривает как систему «кодов», из которых выделяются два основных типа — коды выражения и коды содержания. Первый, выразительный план значения приобретает статус первичного. Чтобы установить значение формы в культурном контексте, необходимо знать «код» (язык), в системе которого данная форма функционирует. Только через конвенциональные значения «кода» форма может быть прочитана [6, 11]. У. Эко анализирует смысл значения такой формы, как готические церкви в Нью-Йорке. Внешние атрибуты выражения идеи бога (устремленность ввысь) уже не имеют места, поскольку на фоне небоскребов церкви кажутся маленькими и незаметными. Однако верующие по-прежнему воспринимают их в том же значении, что и 200 лет тому назад. Таким образом, по мнению У. Эко, не существует никаких таинственных «экспрессивных» ценностей, вырастающих просто из природы самих форм; выразительность формы объясняется диалектикой форм обозначенных и кодов интерпретации [7, 27]. Понятие «код» У. Эко также вводит в качестве основного при семиотическом анализе и приравнивает к понятию «язык» (в современном понимании как средства коммуникации и системы знаков). Такое представление о языке позволяет автору конкретизировать модель языка архитектуры, вычленив некоторые ее компоненты, уровни и структуры. Например, он предлагает отличать коды прочтения объекта от кодов прочтения проектов. В концепции У. Эко важным является положение о внеархитектурных кодах (языках), без помощи которых, вероятно, не может быть установлено значение архитектурной формы. Эти языки он называет «кодами массовой коммуникации», что подтверждает положение, выдвигаемое большинством теоретиков (Л. Прието, Г. Крампен, Дж. Бродбент и др.) о том, что архитектура может рассматриваться как средство массовой коммуникации. В то же время архитектурные объекты создаются не для того, чтобы передавать сообщения, а для реализации
необходимых жизненных функций. По-видимому, основной задачей семиотики архитектуры, которая является частью общей науки о процессах коммуникации в обществе, является исследование условий, в результате которых в процессе коммуникации обеспечивается возможность реализации этих функций.
Характеристика архитектурных знаков — это основная проблема, с которой мы сталкиваемся при рассмотрении архитектуры как системы знаков. В работах У. Эко дается критика некоторых знаковых моделей, механически перенесенных в архитектуру из лингвистики. Например, по мнению У. Эко, на материале архитектуры слабо работает известный семиотический треугольник, предложенный Ч. Огденом и А. Ричардсом в качестве модели любого знакового отношения [7, 28-29]. Итальянский архитектор Дж. К. Кениг идет по другому пути, опираясь на знаковую теорию Ч. Морриса. Исследователь полагает, что в основу определения архитектурного языка должны быть положены бихевиористские (поведенческие) критерии. Архитектура, по его мнению, — это система знаковых средств, способствующих определенным типам поведения. Например, если архитектор спроектировал жилой район, в котором обитает 10 тыс человек, то он оказал более существенное влияние на их поведение, чем этого можно добиться, например, с помощью словесных призывов. Отсюда К. Кениг делает вывод, что архитектура есть система знаков-посредников, вызывающих определенное поведение. По его мнению, определение архитектурного знака с помощью треугольника Ч. Огдена, А. Ричардса и поведенческой модели Ч. Морриса односторонне в том отношении, что предполагает прямую соотнесенность архитектурного объекта с действительностью без учета культурного контекста. Характеристика знака-посредника, имеющего значение и обеспечивающего возможность осуществления функции, может быть дана только на уровне функционирования этого знака в культурном контексте. Значение знака на этом уровне должно быть обязательно «кодифицировано», т. е. должно передаваться с помощью набора правил, установленных и усвоенных обществом [8].
Современные исследования по семиотике архитектуры помогают выявить еще большее разнообразие идей, подходов, направлений [9]. Многих теоретиков и практикующих архитекторов увлекает идея вычлене-
ния паттернов, инвариантных структур как основы языка архитектуры, и составления из них «сообщений». Одним из «пионеров» в этой области был К. Александер. Им была разработана система оперирования пространственными структурами — паттернами. В частности, было применено 64 паттерна в проектировании торговых центров. Однако, как выяснилось, эффективность использования такого рода структур не столь велика, как это предполагали. На деле оказалось, что если такие единицы в принципе и могут быть вычленены, то они неоднородны. Для внедрения в практику проектирования требуются отбор, длительные предварительные исследования и экспериментальная проверка каждого «паттерна» [10]. Многие архитекторы и теоретики использовали идею паттернов и структурных элементов языка архитектуры как в теоретических, так и в проектных разработках: К. Линч, Р. Крис, Т. Хансен и др. В работах Т. Хансена, например, предлагается широкий набор символов, описывающих градостроительные ситуации. Французская группа «17» вычленяет реальные фрагменты застройки, анатомируя градостроительную среду. Р. Крис выделяет типичные функциональные элементы городских пространств — улицы и площади, конструируя их типологию на основе сведения к геометрическим фигурам (круг, треугольник, квадрат) [11]. Разработки были применены архитектором в проектах реконструкции исторической среды г. Штуттгарта. Существуют и математическое направление штуттгартской школы [12], и группа французских семиотиков, занимающихся анализом архитектуры и города как текста, представляющего неограниченный «семио-зис» структурных форм. Л. В. Марц, Ж. Зейтун, Э. Стедман рассматривают архитектурное пространство как совокупность, «игру» пространственных решеток, геометрических фигур железных конструкций. В работах этого направления не рассматриваются функциональный и социальный аспекты архитектурной формы, а в рамках геометрических и других схем дается ряд инвариантных значимых единиц архитектурного пространства. Очевидно, что простой перенос терминов из других наук не может быть способом решения проблем архитектурной теории. В особенности, когда этот перенос осуществляется без учета специфики архитектуры как особого вида деятельности, как языка (средства коммуникации), отличного от словесного развития.
Нам близка точка зрения У. Эко, который рассматривает все явления культуры в качестве коммуникативных процессов. Архитектура может быть изучена с этих позиций лингвосемиотическими методами как часть общей теории коммуникаций. Анализ архитектуры как процесса коммуникации дает возможность рассмотреть ее не как изолированное явление, а как целостную систему, элементы которой функционируют в тесном взаимодействии, вычленить отдельные звенья этой системы. Это, с одной стороны, взаимодействие архитектора с обществом через произведения (архитектурные объекты); с другой — сам процесс создания архитектурных объектов (система: архитектор — здание или среда); затем сложная система отношений между архитектурными объектами и потребителем. В целом система связи (общество — архитектор — архитектурный объект — потребитель), рассматриваемая как модель социальной коммуникации, позволяет применить к архитектуре методы анализа, разработанные в рамках семиотики, лингвистики и психолингвистики [20, 6]. У. Эко выделял три основных возможных направления в деятельности проектировщика в конкретных обстоятельствах: архитектор (сознательно или бессознательно) подчиняет себя культурным предпосылкам данной системы. Усваивает нормы и социальную ситуацию. Для него это «объективные факторы». Он в них не слишком вникает и действует «на заказ»; проектировщик решает, что сможет склонить людей к совершенно новому образу жизни, и поэтому создает новые значения в среде, формы, пространственные отношения и функции; архитектор стремится раскрыть «код» системы социально значимых пространственных ценностей. Он не считает эту систему абсолютной, окончательно данной, но рассматривает ее в диалектическом движении. Свой проект он выполняет с опорой на этот код, дополняя, однако, уже имеющуюся систему значений чем-то своим, не противоречащим основному коду, и в результате глубокая структура данной действительности не будет нарушена, хотя и появится новая форма. Первая позиция, по мнению исследователя, не является творческой, вторая — еще более опасна, так как почти явно антигуманна, правильной представляется единственно третья, но она требует значительных усилий и, вероятно, таланта. С точки зрения содержания человеческого восприятия и деятельности, третья позиция также выгля-
дит правильной, поскольку сможет обеспечить не только визуальную содержательность системы значений в среде, прочитываемых при беглом обзоре, но акцентирует более глубинные уровни восприятия у живущих в среде людей. Чтобы адекватно воспринимать пространственные ценности, человек должен «понимать» язык пространства, раскрывающий отнюдь не только его геометрическую структуру. Именно поэтому средства формирования архитектурного пространства не могут исчерпываться средствами формальной эстетики (равновесие, ритм, цвет и т. д.) и индивидуальным видением формы. Ощущение среды как «своей» неотделимо от причастности человека к тому, что в ней происходит [13, 30].
Польский ученый Ф. Знанецкий для определения взаимосвязи человека, выполняющего некоторую социальную роль и находящегося в некотором ограниченном пространстве, предложил термин «экологическая позиция». Проблема значения связывается в целом с призывом «к человеческому» пространству, содержащему ценности и смыслы, отвечающие перцептивным возможностям и особенностям человека [5, 246].
Необходимость создать среду, обладающую многими значениями и способную «пробудить повышенный перцептивный интерес», подчеркивалась Э. Холлом, А. Парром, И. Платом, Альдо ван Эйком, Р. Вентури, У. Моором, Р. Стерном, П. Грейвзом и многими другими исследователями. В работах архитекторов понятие оптимальной перцептивной ценности пространства соотносится не только с наличием в нем визуально воспринимаемых символов (иконических знаков), но и с идентификацией пространства, соответствующим уровнем мобилизации, восприятия, активностью поиска сообщений в среде, что может быть противопоставлено состоянию перцептивной монотонии, возникающей при избытке простоты и «дефиците изменений» [14]. В комплексы таких явлений аргентинский архитектор, автор одной из теорий социосемиотики архитектуры Й. Гласберг включает архитектурную среду и множество других явлений, связанных с ней. Гласберг разделяет ситуации, в которых один и тот же объект может быть увиден (воспринят) по-разному: видение проекта исполнителем и видение уже существующего объекта потребителем. Второй случай следует оценивать как более сложный, так как в процессе постоянного проживания в доме, например, многие оттенки значений,
принимавшиеся во внимание проектировщиком, как бы теряют свой смысл, стираются и воспринимаются как нечто само собой разумеющееся. В случае же, когда человек воспринимает архитектуру несколько от-страненно, на некотором расстоянии (приезд в незнакомый город), значимые элементы пространства сразу фиксируются сознанием и поэтому активно выполняют коммуникативную функцию [15]. Эта точка зрения отражает понимание значения в архитектуре как явления, обращенного к глубинным психическим, когнитивным структурам человека.
Вопрос различий в прочтении значений нашел отражение в теоретических воззрениях японского архитектора Арата Исодзаки, считающего, что смысл архитектуры находится за пределами ее физических свойств. Исодзаки создал собственную теорию, которую он назвал «метафорической манерой». Между значением в сознании автора-архитектора (концепт метафора) и значением в сознании воспринимающего человека (метафора в индивидуальном воображении) существует сложная диалектическая зависимость. Она выражается в постоянном движении, изменении в сфере чувственных образов, на основе чего и формируется слой значений, создающих калейдоскоп представлений о среде в сознании людей. Существует постоянное взаимодействие между всеми компонентами значения. Установлен исследователем, например, тот факт, что восприятие архитектурных форм обществом не зависит исключительно от художественной ценности самих форм. То, что первоначально хотел сказать архитектор, нередко имеет мало общего с тем значением, которое сообщают зданию его культурные интерпретации.
Лингвистические модели в экспериментах используются при анализе восприятия архитектурной среды начиная с 1960-х гг. Датский ученый Свен Хессельгрин в Национальном центре исследования строительства Швеции начал работу по теме «Экспериментальное изучение архитектурного восприятия» с 1965 г., продолжающуюся и в настоящее время. Результаты экспериментальных данных были опубликованы в книге «Язык архитектуры» [14]. В своих исследованиях С. Хессельгрин опирался на теорию восприятия американского психолога Дж. Гибсона, определившего зрительное восприятие как активный выбор информации [15]. Основная идея Дж. Гибсона состояла в утверждении наличия паттернов
зрительного восприятия пространства, которые определяют объективность и постоянство способности выявления «значений» окружающей пространственной среды, которые могут быть измерены по многим параметрам. Например, практические и символические значения: первые ассоциируются с физическими функциями использования пространства, вторые — с общекультурными. Специальный интерес для архитектуры, как известно, представляет проблема выразительности. С. Хессельгрин, используя представление Дж. Гибсона о паттернах зрительного восприятия, анализирует восприятие открытого и закрытого пространства, утверждая, что эти значения могут быть измерены. Основным методом исследования стал метод семантического дифференциала, детально конкретизированный по отношению к каждому из исследуемых факторов. Материалом послужили цветные слайды с городскими структурами различной степени открытости.
Развитию экспериментальных методов анализа значения архитектурной формы посвятил ряд исследований и М. Крампен, которому принадлежит заслуга систематического изложения экспериментальных проблем архитектурной семиотики. Его книга «Значение в городской среде» («Meaning in the Urban Environment». London, 1979) написана как психологическое исследование. М. Крампен считает, что необходимо развести содержание восприятия значений архитектурной среды ее творцом и ее потребителем (обитателем города). Эксперименты М. Крампена касаются психологического исследования семиологических познавательных структур сознания. Участникам эксперимента (испытуемым) предлагалось разделить предъявлявшиеся им изображения зданий на шесть категорий (административное здание, фабрика, многоэтажный жилой дом, церковь, школа, дом для одной семьи). Эксперимент осуществлялся в четыре этапа: на первом были предъявлены лишь линейные очертания зданий с указателями масштаба, на втором — к изображению были добавлены этажи, на третьем — окна, на четвертом — представлены натурные фотографии объектов.
Выяснилось, что утилитарная (назначение здания) и семантическая функциональность не совпадают. Здание, решенное в элементарных формах, семантически не функционально, так как многозначно. Отсюда следует необходимость наличия деталей и членений, дополняющих простой
объем. М. Крампен обнаружил также, что люди узнают о функциональном назначении здания с помощью следующих «указателей»: величины (ее определяет количество этажей, а также размеры и размещение окон), члененности здания (однородности его объема и элементов), различных стилистических признаков и деталей. Он построил гипотетическое изображение семиотической взаимосвязи между уровнем значений (область обозначаемого) — активностью малых и больших групп испытуемых, определявших социальные функции зданий, и уровнем обозначающего (материальными характеристиками зданий). М. Крампен исследовал и эмоциональные оттенки восприятия архитектуры, выясняя, каким образом субъективно воспринимаются и оцениваются форма и значение. Он стремился выявить внутреннюю семиотическую структуру обозначающего. Испытуемым предъявлялись изображения 18 домов в Карлсруэ, относящихся к двум различным историческим стилям (конец XIX в. и 1948—1959 гг.). Применяя метод семантического дифференциала, исследователь выяснил реакции на фасады предъявленных домов (в определенной шкале предпочтений) людей со средним образованием и реакции на те же объекты людей с начальным образованием. Оказалось, что люди со средним образованием значительно выше оценивали «старые» фасады в сравнении с «новыми». Предпочтения людей с начальным образованием также склонялись к «старым» фасадам, но в меньшей степени. М. Крампен выяснил, что уровень образования влияет на эстетические оценки: люди с начальным образованием мыслили преимущественно в категориях практических (комфортность нового дома), чем эстетических, что повлияло также и на отношение к стилевым особенностям зданий. Исследование М. Крам-пена подтвердило различие оценок в разных социальных группах. В ходе эксперимента он обнаружил подтверждение положения о влиянии речевых факторов на перцепцию и тезиса о том, что наблюдатель может «видеть» объекты архитектуры в той степени детализации, который им освоен в речевом описании, т. е. он видит то, что может назвать. Этот факт подчеркивает роль социальнообразовательного уровня в визуальных оценках среды. М. Крампен сравнивал и возможности методик исследования: оценки тех же 18 домов изучались в одном случае с помощью методики, применяемой в лингвисти-
ке для выяснения богатства языка, а в другом — с помощью измерения в битах, принятого в теории информации. Исследования М. Крампена подтверждают значительное совпадение результатов, полученных с помощью применения обеих методик. Ученый отдает предпочтение все же первой методике, считая ее более тонкой применительно к исследованию восприятия фасадов зданий. Он проверял и степень совпадения суммарных эстетических субъективных оценок фасадов с данными объективных измерений тех же фасадов, что имело отношение к семиотической структуре архитектурного стиля. Затрагивалась проблема оптимальной меры сложности стимулов окружения, определяемой между полюсами «очень простое» и «очень сложное». Исследования М. Крампена привели к выводу, что упрощенная архитектура зданий разного типа, предлагаемая взамен даже хотя бы доходных домов XIX в., не является лишь результатом ограниченных экономических и технических возможностей. Это следствие идей, опирающихся на превратные представления о потребностях человека по отношению к среде.
В целом М. Крампен весьма критически относится к трактовке зданий и среды как объектов, подобных литературному тексту. Аналогия состоит лишь в том, считает он, что и язык и архитектурные объекты относятся к системным образованиям. Он подчеркивает обоснованность положения о том, что восприятие архитектуры связано с классификацией объектов, и плодотворность концепции двойной классификации (денотация и коннотация). К числу нерешенных проблем психологии архитектуры М. Крампен относит трудности, сопровождающие выяснение индивидуальных различий в определении характера восприятия архитектурных объектов, развитие интеграции различных отраслей науки о знаках, проблемы исторических изменений, имеющих место в семиотических структурах, а также вопросы изменения активности людей, связанной с их конкретной историей. По отношению к практике проектирования М. Крампен подчеркивает необходимость целостного формирования «образа города». Причем с психологической точки зрения он видит среду города как наполненный значениями фон жизни, обеспечивающий необходимый набор полезных стимулов и информации. Именно поэтому цель обучения будущих архитекторов и градостроителей — развитие умения создавать такую среду. Продуктивное
обучение возможно, как считает М. Крампен, только через эксперимент, подобный тем, о которых шла речь.
М. Крампен выяснял механизмы, с помощью которых архитектурная среда в настоящее время приобретает значения, а также — каким образом эти значения удерживаются в сознании жителей и в результате чего эти значения утрачиваются в современном обществе. Основной его позицией является убеждение в том, что проблема значения — одна из центральных в жизни человека, так как жизнь без значений приводит к самоуничтожению личности [17]. Важный момент в рассуждениях о значении среды и ее элементов для человека, на что обращает внимание Гласберг, — решения, кажущиеся удовлетворительными в процессе проектирования (имеются в виду градостроительные планировки), не находят адекватного отражения в восприятии осуществленного в натуре объекта. Доказательство этого положения обнаружено в разных экспериментальных исследованиях, в частности, в экспериментах чешского исследователя М. Бенеш, связанных с изучением семантических значений жилых зданий методами экспериментального анализа. Поэтому вопрос о соотносимости формально-композиционной структуры пространства с реальным восприятием людей, живущих в нем, пока остается в значительной степени открытым [18]. Интересными стали исследования функций пространства, проводимые Э. Холлом (1966) и Д. Уотсоном (1970), которые находятся прежде всего в области сравнительной антропологии. Так, доказанным является тот факт, что существуют различия в осознании и восприятии пространства у немцев, англичан, японцев, северных и южных американцев, арабов. Дальнейшие исследования (Хаперр, 1978) показали, что на восприятие пространства влияют такие факторы, как возраст, пол, психические особенности личности. Перспективам и современному состоянию семиотики архитектуры посвятили свои работы М. Тафури, Д. Дорфлес, Э. Гарони, Р. де Фуско, Д. Бродбент, X. Бонта, К. Кениг, М. Скальвини, Л. Дрието, М. Крайней, Р. Барт. В последние десятилетия были выработаны определения основных понятий и выявлены принципы использования лингвосемиотических моделей в архитектуре. Выяснилось, что большинство авторов, занимающихся проблемами применения в архитектуре методов
семиотики и лингвистики, как правило, не расходятся в определении предмета, смысла и задач семиотики архитектуры. В силу специфики и направления индивидуальных интересов отдается предпочтение либо проблемам значения архитектурной формы или анализу архитектуры как средства массовой коммуникации; либо использованию новых методов в преподавании (в основном в курсах архитектурного проектирования) или попыткам применения семиотики к историческому анализу и интерпретации архитектурных объектов. Дж. Дорфлес полагает, например, что в архитектурном языке существуют «центральные иконические компоненты», которые участвуют в коммуникации непосредственно без участия конвенциональных символических образований, не требуя предварительного изучения языка для их понимания. К этим константам Д. Дорфлес относит все виды графической транскрипции в архитектурном языке: рисунки, эскизы, ортогональные проекции и др. Этот графический язык, по его мнению, характеризуется константами — вертикальность, горизонтальность, криволинейность, цвет, текстура, положение в пространстве. Названные константы передают сообщение непосредственно, а структура этого языка (кода) зависит от «физической и психологической» конституции человека. Вертикальное положение, нахождение в пространстве, особая позиция относительно расположения предметов в пространстве, известная деформация в горизонтальном направлении, влияющая на визуальное восприятие пространства, — все это определяет нашу позицию относительно архитектурного предмета, которая остается константной (или почти константной) в течение столетий и тысячелетий. Постоянным является и тип «ответа», который дает человек на воспринимаемые импульсы внешнего мира. Это приводит к выводу о наличии «протоформ» (праформ), которые мы наблюдаем в развитии человечества. Это объясняет и постоянное наличие символического фактора в архитектурной деятельности, который должен рассматриваться (не будучи при этом религиозным или мистическим) в связи с отношением к структуре мира и человека [19]. В приведенном высказывании определение паттернов и инвариантов в архитектурном языке обосновывается на уровне общей теоретической модели, выводящей за пределы знакового формализованного подхода. В целом, начиная
с 1980-х гг., можно констатировать изменение акцента основных исследований с разработки общетеоретических проблем архитектурного языка к конкретному использованию заявленных экспериментальных методов. Эта тенденция отмечена и отечественными исследователями. Все указанные выше исследователи единодушны в том, что пришло время использовать определенные отстоявшиеся ее положения в повседневной исследовательской практике.
Заключение
В языковой картине мира архитектура, являясь частью целого, находит свое выражение в значениях слов, отражающих восприятие архитектуры человеком. В свою очередь, являясь субъектом коммуникации, имея свой язык, она сама является носителем новых значений и смыслов, обогащающих языковую картину человека. Согласно приведенным выше теоретическим семиотическим концепциям значения архитектуры могут «прочитываться» подобно естественному языку. Естественный язык тесно связан с архитектурным мышлением, как и с мышлением вообще. Вербальные стереотипы, используемые для описания, интерпретации и оценки произведений архитектуры влияют на способы их создания, эксплуатации и восприятия. Для психолингвистического аспекта изучения языковой картины мира очень важны теоретические концепции, отражающие понимание значения в архитектуре как явления, обращенного к глубинным психическим, когнитивным структурам человека, что отражается в различиях «прочтения» значений архитектурных объектов автором и потребителем. Все вышеприведенные теоретические и экспериментальные исследования доказывают необходимость изучения механизма воздействия архитектуры и способов ее ментальной репрезентации в сознании человека.
Список использованной литературы
1 Пищальникова В. А. Исследование языковой картины мира в отечественной лингвистике // Пищальникова В. А., Сонин А. Г. Общее языкознание. М., 2009. С. 335—448.
2 Norberg-Schulz Chr. Heideggera mysli o architekturze //Archi-tektura. 1985. № 1. S. 18—21.
3 Norberg-Schulz Chr.
O zamiecszkiwaniu // Architektura. 1984. № 5. S. 43—47.
4 Environmental Interaktion.
Psychologica Aproaches to our Physical Surroundings. N. Y., 1976.
5 Гибсон Дж. Экологический
подход к зрительному восприятию. М: 1988. Kiatojfaii
Architekturceamiotik // Werk. 1971. № 4. S. 246—255.
6 Jenclca Ch. The Architectural Sign // Sign, Symbols and Arhitecture. N. X., Wiley, 1980, P. 11—71.
7 Eco U. Function and Sign: The semiotic of Architecture // Signs, Symbols and Architecture. 1980. P. 27.
8 Bonta J. Hotee for a theory of Meaning in Design // Signs, Symbols and Architecture. 1979.
9 The city and the sign in Introduction to urban semiotic /ed. by Gottdiner, M. A. Ph. Lagopoulos. N. Y., 1986.
10 Лежава И. Г. Функция и структура формы в архитектуре. // Автореф. дис. ... д-ра арх. М., 1987.
11 Hansei Th. Der Arcyitekturraum als Erlebnisraum fur Nutzer. Stuttgart,
1977.
12 Россинская Е. И. Семиотика и проектирование. Идеи штуттгартской школы // Методологические и теоретические аспекты организации архитектурно-градостроительного проектирования. М., 1990.
13 Cislo M., Zielonka J. Projektowanie, przestrsen, Kultura // Architektura.
1978. № 375—376. S. 28—46.
14 Beniowski S. Socjopsychologiczn e aspektyspolecznego uzutkowania
i organizacji przestrzeni // Architektura. 1978. № 9—10. S. 44—61.
15 Baczynski A. Semiologia architekturu. Arata Isozaki // Architektura. 1981. № 1. S. 69—72.
16 Herman M. Socjosemiotyka architekturu. Jorg Glusberg // Architektura. 1982. № 2. S. 37.
17 Lienartowicz K. Czjtanie Krampe-na // Architektura and Town Planning Quarterlj. T. 30, № 1. Warszawa, 1985. S. 85—91.
18 Suntax des Raum. Baumeister. 1984. № 12. S. 28—37.
19 The Meaning in Arcitecture. Lnd. Jenlcig, 1969. P. 251—253.
20 Семиотика и язык архитектуры: сб. науч. тр. // Всесоюз. ин-т теории архитектуры и градостроительства. Под ред. Е. И. Рос-синской. М., 1991.
