CC BY
47
известия вгпу. филологические науки
3. Кавакита Н.С. Проблема архетипа в творческом опыте М.И. Цветаевой: дис. ... канд. филол. наук. М., 2004.
4. Мокрушина O.A. Топос постсоветской школы в русской литературе рубежа ХХ-ХХ1 веков: ав-тореф. дис. ... канд. филол. наук. Пермь, 2014.
5. Осорина М.В. Секретный мир детей в пространстве мира взрослых. СПб., 2009.
6. Рябцева H.E. Топос детства в современной женской поэзии // Изв. Волгогр. гос. пед. унта. Сер.: Филологические науки. 2013. № 4(79). С. 140-144.
7. Савина л.Н. Топос детства в рассказе Б.П. Eкимовa «Фетисыч» // Изв. Волгогр. гос. пед. ун-та. Сер.: Филологические науки. 2017. № 6(119). С. 145-148.
8. Савина Л.Н., Тропкина H.E. Пространство дома в поэзии Н. Рубцова и в прозе Б. Eкимовa // Изв. Волгогр. гос. пед. ун-та. Сер.: Филологические науки. 2009. № 10(44). С. 147-150.
9. Тихонов ЮА. Дворянская усадьба и крестьянский двор в России XVII-XVIII веков: сосуществование и противостояние. М.; СПб., 2005.
10. Хомяков A.C О старом и новом. Статьи и очерки. М., 1988.
* * *
1. Bogdanova O.A. «Usadebnyj mif» v literature russkogo postmoderna: dekonstrukciya ili rekon-strukciya? // Fenomen russkoj literaturnoj usad'by: ot Chekhova do Sorokina+: kol. monogr. M., 2020. S. 296-310.
2. Ekimov B.P. Sochineniya: v 3 t. Volgograd, 2000. T. 1-2.
3. Kavakita N.S. Problema arhetipa v tvorcheskom opyte M.I. Cvetaevoj: dis. ... kand. filol. nauk. M., 2004.
4. Mokrushina O.A. Topos postsovetskoj shkoly v russkoj literature rubezha XX-XXI vekov: avtoref. dis. ... kand. filol. nauk. Perm', 2014.
5. Osorina M.V. Sekretnyj mir detej v prostranst-ve mira vzroslyh. SPb., 2009.
6. Ryabceva N.E. Topos detstva v sovremennoj zhenskoj poezii // Izv. Volgogr. gos. ped. un-ta. Ser.: Filologicheskie nauki. 2013. № 4(79). S. 140-144.
7. Savina L.N. Topos detstva v rasskaze B.P. Eki-mova «Fetisych» // Izv. Volgogr. gos. ped. un-ta. Ser.: Filologicheskie nauki. 2017. № 6(119). S. 145-148.
8. Savina L.N., Tropkina N.E. Prostranstvo doma v poezii N. Rubcova i v proze B. Ekimova // Izv. Vol-gogr. gos. ped. un-ta. Ser.: Filologicheskie nauki. 2009. № 10(44). S. 147-150.
9. Tihonov Yu.A. Dvoryanskaya usad'ba i krest'-yanskij dvor v Rossii XVII-XVIII vekov: sosush-chestvovanie i protivostoyanie. M.; SPb., 2005.
10. Homyakov A.S. O starom i novom. Stat'i i ocherki. M., 1988.
Topos of school in the works of B.P. Ekimov
The article deals with the structural and semantic modification of the school topos as a variety of the childhood space in the works of B.P. Ekimov. There are revealed and analyzed the means of the artistic representation of this topos in the context of the anthropologic, geo-cultural and mythopoetic types of the space, there are identified the peculiarities of the symbolic meanings of the school image.
Key words: B.P. Ekimov, topos of school, childhood space, chronotope of idyll, types and models of artistic space, images-symbols.
(Статья поступила в редакцию 26.07.2021)
в.в. Кондратьева
(Таганрог)
архетипические мотивы
и образы в повести
а.н. варламова «рождение»*
Рассматривается взаимодействие социально-психологического уровня повествования с архетипической системой. Житейская ситуация, показанная в повести А.Н. Варламова «Рождение», преломляется через призму ар-хетипических моделей. Образ младенца символизирует жизнь как результат силы и борьбы, как непреложный закон бытия. Архетипы матери, отца, ребенка, универсальный мотив рождения позволяют усилить смыслы описываемой истории и вывести их на бытийный уровень.
Ключевые слова: Варламов, Рождение, архетип, ребенок, мать, отец.
В произведениях А.Н. Варламова наблюдается возвращение к реалистическим средствам изображения действительности, к традиционной для классической литературы системе ценностей.
Ю.М. Минералов, размышляя о стилевом своеобразии прозы А.Н. Варламова, отмеча-
* Исследование выполнено при поддержке РФФИ и РЯИК в рамках научного проекта № 20-512-23010.
О Кондратьева В.В., 2021
ет, что художник «любит рисовать коллизии, допускающие двойное истолкование - естественное и религиозно-мистическое»; «писатель свободно переходит от достоверно-бытового к мистически-сокровенному и обратно, непринужденно синтезируя эти начала» [7]. Исходя из этого, исследователь делает вывод о «символическом реализме» в прозе А.Н. Варламова. Особенности художественного мира писателя обусловлены тем, что социально-психологический план изображения действительности сопрягается с мифологическим, в частности с христианским и традиционно-народным мировидением.
В. Курбатов, на наш взгляд, точно определяет особенность героев А.Н. Варламова: это «чувство случайности и ненадежности жизни». И в бытийной неопределенности героев критик видит черты «нового лишнего» человека, который «если устоит перед нешуточно вставшим на пороге Апокалипсисом, то устоит Любовью, Пониманием и Состраданием» [4, с. 4].
Строго говоря, в герое Варламова нам видится не столько «лишний человек», сколько герой романтического толка. Это человек, не совпадающий с действительностью, остро переживающий несовершенство мира. Для героя Варламова действительность распадается надвое. Есть мир, который воспринимается им как идеальный, который, например, обретает Александр Тезкин в романе «Лох» (2003), также это может быть утраченный мир, своего рода «потерянный рай», как в более поздних романах «Мысленный волк» (2014) (здесь образ утраченного рая связывается с судьбой страны) и «Душа моя Павел» (2018) (для главного героя таким миром становится страна, СССР, катастрофическое исчезновение которой он предчувствует). И есть мир, который герой не принимает, из которого бежит (деревенские рассказы; Александр Тезкин, роман «Лох»), или растворяется в нем («Душа моя Павел», «Мысленный волк»). Помогает в примирении с этим несовершенным миром, в драматичном вживании в него вера, к которой герои Варламова приходят по-разному.
В таком сюжетном ходе можно усмотреть возвращение к системе координат классического реализма, метасистемы Космос/Хаос, и внутреннее тяготение варламовских героев к Космосу, отрицание хаоса. Космос предстает как целостная модель мироздания, в которой устанавливается всеобщий порядок, строй и лад. В литературе Космос как модель мира становится высшей эстетически ценностной
мерой - наглядно-зримым образом гармонии. Эмблемами Космоса в художественном тексте являются образы Неба и Земли, света, круговорота природы, любовь, образы дома, отца, матери и ребенка. Последние определяют сюжет и особенности повествования в повести «Рождение» (1995) (повествование, отражающее позицию отца, матери и, наконец, позицию ребенка). Дом, мать, отец, ребенок выполняют роль носителя бытийного смысла и духовной гармонии. Космос как модель мироустройства является структурной основой целого типа культуры, который называют классическим [5]. Несмотря на ощущение апока-липтичности мира, для варламовского героя Бог воскресает. Герой открывает Его для себя и с Ним обретает смысл жизни.
В повести «Рождение» идея воскресающего Бога реализуется через мотив сложно обретенного материнства и образ младенца, с самого начала нежизнеспособного, пришедшего в мир физически слабым, но в конце повести преодолевшего смерть.
Можно заметить, что центральное место в романах и рассказах Варламова занимает образ дома, важный компонент метамодели Космос. В его текстах дом не только и не столько место пребывания героя, сколько свой мир, ментальный центр, обладающий сакральным смыслом. С идеей дома связывается тема семьи, утраты, поиска и обретения своего места в мире и смысла Бытия. Согласно указанным смыслам, хронотоп в произведениях Варламова связан с идеей поиска «земли обетованной», и эта мысль реализуется прежде всего через образ дома.
Например, в повести «Дом в деревне. Повесть сердца» и в рассказах, объединенных общим названием «Падчевары», с образом нового дома связано открытие нового для героя мира. Не случайно А.Н. Варламов обращается к одному из реалистических жанров второй половины XX в. - к «деревенской повести». Его герой ориентирован на эстетический идеал, заданный писателями-«деревенщиками» второй трети ХХ в. В сюжете освоения героем-интеллигентом деревенского дома обнаруживается мифологема потерянного рая. Реалистическое повествование усложняется идиллическими мотивами (первые части «Дома в деревне»), далее обнаруживаются элементы «деревенской утопии», сменяющиеся антиутопическими мотивам и образам («осенний поход в Коргозеро»), обусловленных социальными и историческими обстоятельствами. Реалистическая поэтика произведений А.Н. Варламова
обогащается символами, мифо-фольклорными элементами.
Так, в романе «Лох» весь жизненный путь главного героя Александра Тезкина - это обретение своего мира. Точкой отсчета становятся несколько моментов: любовь; первый, пока формальный, приход в храм и звездное небо, к которому герой интуитивно постоянно обращен своим сознанием.
В романах «Душа моя Павел» и «Мысленный волк» христианская мифология уже доминирует. Хотя образ пути со свойственными для него универсальными смыслами занимает центральное место.
Смыслы образа дома расширяются: в этих романах речь уже идет о стране, которая исчезает в результате катастрофы. В «Мысленном волке» апокалиптические мотивы помещаются в контекст христианского мифа о мысленном волке. Все усложняется тем, что роман тяготеет к жанру эпопеи: показана судьба народа в исторически переломный момент. И здесь вопрос, связанный с главным героем, иначе решается, поскольку он не совпадает со временем, с эпохой, в которой выпала судьба жить ему.
В романе «Душа моя Павел» герой прямо ассоциирует страну, в которой он живет, с домом. И с романтическим отчаянием он готов встать на его защиту во время очередного обсуждения устройства жизни в советском государстве его соседями по комнате, молодыми студентами. Для Павла это дело чести, и поэтому он буквально вызывает своего оппонента на дуэль.
В повести «Рождение» дом как культурная универсалия также играет значимую роль. Идея дома сопрягается с идеей семьи, и повесть начинается с ситуации эмоциональной разъединенности героев (мужа и жены), атмосферы потерянности и одиночества, указывающей на разрушение идеи домашнего очага: «...Их брак, заключенный когда-то не столько по любви, сколько вследствие какого-то наваждения, давно перешел в привычку, и былая страсть превратилась в заботу друг о друге, а потом и эта забота угасла. наверно, она была плохой женой своему мужу, но ни он, ни его жизнь интересной ей не были.» [3, с. 9].
Мать, отец и ребенок - три героя, за образами которых стоит архетипическое смысловое поле. И собственно сюжетная роль героев определяется их архетипической привязкой. Еще К.Г. Юнг выделил «бинарный архетип "Анима/Анимус"». «Женское и Мужское начала - как отмечает А.Ю. Большако-
ва, - входят в ряд основных архетипов коллективного (культурного) бессознательного и составляют особый разряд гендерных архетипов» [2, с. 167].
Несомненно, символично и многозначительно в этой повести то, что герои не имеют имен. Автор именует их - мужчина (он), женщина (Она), мальчик (ребенок, дитя, младенец). С помощью такого приема номинации автор придает описываемым событиям не частное, а общечеловеческое звучание. Автор изображает самых типичных людей своего времени. Это обычные среднестатистические постсоветские интеллигенты, средних лет, среднего социального и интеллектуального уровня. «Но, - как отмечает И.Б. Аванесян, -автор не просто изображает реалистическое течение жизни обычной семьи, он, следуя постреалистической традиции, ставит перед собой более сложную задачу, показать, на чем в действительности основывается человеческая жизнь, в чем ее сущность и для этого нарушает "порядок" земного существования Божественным чудом» [1, с. 99].
Героиня, будучи замужем в течение многих лет, не родила ребенка. Согласно гендер-ной логике, женщина реализуется в трех ролях: невесты, жены, матери. Эти три роли поступательно связаны друг с другом. И ни одна из них, отдельно взятая, не становится основой полноценного существования. В народной традиции, в частности в славянской культуре, «к бесплодной женщине относились негативно, ее даже не считали женщиной. Отсутствие детей заставляло окружающих усомниться в принадлежности женщины к своей половозрастной группе» [8, с. 144]. И когда она узнает, что носит под сердцем долгожданного ребенка, в ней проявляется «женственность» в многообразных ее воплощениях: «заботе, жалости, сострадании, чадолюбии, природности -типичных признаках архетипа матери» [Там же, с. 144].
С известием о беременности для героини начинается новая жизнь. Тревога за новую жизнь, которую она стремится сохранить, чувство незащищенности приводят героиню в церковь. Молитва, общение с Богом становятся важной составляющей в ее новом бытии: «.. .Женщина включила ночник и взяла молитвослов. Она не была прежде религиозна и даже крещеной не была, но, с тех пор как забеременела, читала тайком от мужа утренние и вечерние молитвы. Она не могла в точности объяснить, зачем это делает, тем более что чужие, непонятные и таящие в себе угрозу слова не
приносили ей ни утешения, ни облегчения, и, всю жизнь далекая от Бога и церкви, она казалась себе теперь самозванкой, но отступать было еще страшнее...» [3, с. 22].
Повествование бытового характера усложняется рядом мифопоэтических образов. Герой ходит в лес, спасаясь от разочарования в семейной жизни, равнодушия и отчужденности жены. Вся начальная зарисовка в контексте сюжета приобретает аллегорический характер и отражает суть нравственно-психологической ситуации, которую переживает герой: «Мужчина сбился с дороги, когда до деревни оставалось не более трех километров. Он решил сократить расстояние, пошел напрямик через лес и полчаса спустя понял, что заплутался. Давно должна была показаться деревня, а лес делался сырее и неприятнее, на смену елям и соснам пришел низкий ольховник, продираться через который было неловко и нелегко» [Там же, с. 13]. Лес как мифопоэтический образ отражает особое пространство, пространство блуждания, временной смерти (герой потерял интерес к жизни). С точки зрения универсальных культурных смыслов образ леса подчеркивает, что мужчина находится в переходном состоянии. Архетипы дороги, леса, лесной избушки подчеркивают бытийную неопределенность, «потерянность» в жизни, а также внутреннюю отчужденность героя, лесное же озеро как воплощение водного пространства становится символическим выражением границы.
Как и героиня, внутреннее преображение переживает и герой повести. он переосмысливает свою прежнюю жизнь и начинает понимать суетность и бессмысленность существования только для себя. даже лучшие моменты из прошлого вдруг теряют свои краски и обесцениваются, потому что это все некому передать: «.вся его жизнь и даже та избушка на лесном озере, его странствия по лесам и болотам, все это очарование и восхищение природой будут не выходом, а тупиком, все это имеет смысл лишь в том случае, если будет кому подарить и оставить эти леса и горьковатые запахи осени.» [Там же, с. 31].
Как и героиня, он приходит к Богу. Желание помолиться о только что родившемся ребенке приводит его в храм. В этом ему видится залог благополучного исхода в сложной ситуации с сыном. Герой сталкивается в сакральном месте с черствостью и грубостью, но он не отступает. Пережитое в храме воспринимается им как испытание. Герой готов страдать, потому что страдание обрело для него смысл.
Возвращение мужчины, женщины и ребенка происходит в особый день - в праздник Сретенья. Период пребывания и выхаживания недоношенного ребенка в больнице становится периодом рождения, восстановления полноценной семьи. Именно ребенок способствует преображению героев, сближает мужчину и женщину. «Ребенок у Варламова - это и малое дитя, которое нужно спасти и защитить, и Божий дар, символ новой, преображенной жизни. Кроме того, появление в прозе Алексея Варламова образа ребенка обусловлено автобиографичностью многих его произведений» [6].
Автор проводит героев через все ступени духовного преображения человека. В повести Варламова нежизнеспособность родившегося раньше срока ребенка становится испытанием, инициацией для обоих героев, для него и для нее, в результате которой оба перерождаются. В результате образ дома в повести лишается формального очертания и обретает исконные, сакральные смыслы. Все встает на свои места.
Перерождение героев происходит непросто, что согласовывается с характером и логикой инициации. для Варламова преображение может состоятся только через сближение с Богом. Исходной точкой на пути к Нему становится беременность женщины. По сути, в жизни двух героев происходит чудо. Такое начало в повествовании вызывает ассоциации с универсальным сюжетом чудесного рождения, который встречается в культуре разных народов. Во всех известных сюжетах мировой культуры чудесное рождение становится завязкой. Чудесное зачатие и рождение являются знаками избранности ребенка, и в этих историях обычно речь идет именно о ребенке, которому предназначено выполнить высокую миссию, часто это миссия спасения. Но автор ломает логику знаменитого сюжета: повествователь в равной степени фокусируется на трех героях (матери, отце и ребенке). Главным становится преодоление женщиной и мужчиной эгоизма в себе и борьба малыша за жизнь. Эти линии даны параллельно. Мотив спасения, заложенный в сюжете чудесного рождения ребенка, реализуется в повести одновременно явно и редуцированно. В первую очередь спасен ребенок. Но пока идет борьба за жизнь младенца, происходит в прямом и переносном смыслах спасение отца и матери новорожденного.
Герои повести ищут смыл жизни и, по замыслу писателя, сами того не замечая, постигают образ Божий в себе. Столкновение с на-
стоящей бедой заставляет их по-другому посмотреть на свое существование.
Все события, происходящие в частной жизни героев, даются на фоне кризиса жизни в России, а точнее изображаются в параллели с государственным катаклизмом, событиями октября 1993 г., переворотом в стране. Здесь мы наблюдаем сцепление образов, которое встречается в произведениях, например, Андрея Платонова: ассоциирование образа ребенка, ситуации рождения с переломом в жизни страны, с революцией.
Житейская ситуация, психологически тонко описанная в повести А.Н. Варламова «Рождение», скорее всего, стала близкой многим читателям. Однако, не теряя общих смыслов, произведение может быть прочитано на другом уровне, когда бытовая история преломляется через призму архетипических моделей и образов. Образ младенца, преодолевшего смерть, символизирует жизнь как результат силы и борьбы, как непреложный закон бытия. Архетипы матери, отца, ребенка, универсальный мотив рождения позволяют усилить, укрупнить смыслы описываемой истории и вывести их на бытийный уровень.
Список литературы
1. Аванесян И.Б. Повесть А. Варламова «Рождение» в контексте постреализма // Наука и современность. 2010. № 7-2. С. 98-102.
2. Большакова А.Ю. Гендер и архетип: «Первозданная Женщина» в современном мире // Общественные науки и современность. 2010. № 2. С. 167-176.
3. Варламов А.Н. Рождение // Его же. Повесть сердца: сб. М., 2010. С. 5-131.
4. Курбатов В.Я. Отражение небесной битвы // Литературная Россия. 2000. № 45(1969). С. 3-4.
5. Личманова Т. Образ ребенка в творчестве А.Н. Варламова [Электронный ресурс]. URL: http:// www.hrono.ru/proekty/parus/lich0711.php (дата обращения: 20.06.2021).
6. Липовецкий Н.Л. Космос и Хаос как мета-модели мира (К отношению классического и мо-дернистического типов культуры) [Электронный ресурс]. URL: https://digilib.phil.muni.cz/bitstream/ handle/11222. digilib/132382/LitterariaHumanitas_00 4-1996-1_24.pdf (дата обращения: 18.05.2021).
7. Минералов Ю.М. История русской литературы: 90-е годы XX века . М., 2004 [Электронный ресурс]. URL: https://litresp.ru/chitat/ru/%D0%9C/mi neralov-yurij-ivanovich/istoriya-russkoj-literaturi-90-e-godi-xx-veka-uchebnoe-posobie/7 (дата обращения: 25.07.2021).
8. Рогоза Н.В. Мифологическая природа женственности в русской культуре // Вестн. Вят. гос. гуманит. ун-та. 2010. Т. 4. Вып. 4. С. 142-147.
* * *
1. Avanesyan I.B. Povest' A. Varlamova «Rozh-denie» v kontekste postrealizma // Nauka i sovre-mennost'. 2010. № 7-2. S. 98-102.
2. Bol'shakova A.Yu. Gender i arhetip: «Pervo-zdannaya Zhenshchina» v sovremennom mire // Obshchestvennye nauki i sovremennost'. 2010. № 2. S. 167-176.
3. Varlamov A.N. Rozhdenie // Ego zhe. Povest' serdca: sb. M., 2010. S. 5-131.
4. Kurbatov V.Ya. Otrazhenie nebesnoj bitvy // Literaturnaya Rossiya. 2000. № 45(1969). S. 3-4.
5. Lichmanova T. Obraz rebenka v tvorchestve A.N. Varlamova [Elektronnyj resurs]. URL: http:// www.hrono.ru/proekty/parus/lich0711.php (data obra-shcheniya: 20.06.2021).
6. Lipoveckij N.L. Kosmos i Haos kak meta-modeli mira (K otnosheniyu klassicheskogo i moder-nisticheskogo tipov kul'tury) [Elektronnyj resurs]. URL: https://digilib.phil.muni.cz/bitstream/handle/11222.di gilib/132 3 82/LitterariaHumanitas_004-1996-1_24.pdf (data obrashcheniya: 18.05.2021).
7. Mineralov Yu.M. Istoriya russkoj literatury: 90-e gody XX veka . M., 2004 [Elektronnyj resurs]. URL: https://litresp.ru/chitat/ru/%D0%9C/mineralov-yurij-ivanovich/istoriya-russkoj-literaturi-90-e-godi-xx-veka-uchebnoe-posobie/7 (data obrashcheniya: 25.07.2021).
8. Rogoza N.V. Mifologicheskaya priroda zhenst-vennosti v russkoj kul'ture // Vestn. Vyat. gos. gumanit. un-ta. 2010. T. 4. Vyp. 4. S. 142-147.
Archetypical motives and images in the story "Birth" by A.N. Varlamov
The article deals with the cooperation of the social and psychological levels of the narration with the archetypical system. The situation of life, demonstrated in the story "Birth" by A.N. Varlamov, is refracted through the prism of the archetypical models. The image of baby indicates the life as the result of strength, battle and an indefeasible law of existence. The archetypes of mother, father, baby and a universal motive of the birth allow to strengthen the senses of the described history and to draw them to an existential level.
Key words: A.N. Varlamov, Birth, archetype, child, mother, father.
(Статья поступила в редакцию 25.08.2021)
