CC BY
232
ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И МЕТОДИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ В АРХЕОЛОГИИ
Н.Н. Крадин
Институт истории, археологии и этнографии ДВО РАН, Владивосток
АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ КУЛЬТУРЫ И ЭТНИЧЕСКИЕ ОБЩНОСТИ*
Введение
Представления о прямой связи культурных ареалов в археологии и этнических общностей характерны для так называемого культурно-исторического направления. Считается, что эти идеи восходят к идеям романтизма о «национальной душе народа». Наиболее ярким представителем данного направления был Г. Коссина. В то же самое время не исключено, что проблема здесь гораздо глубже. В отличие от Великобритании или США, где национальность признается по месту рождения, в Германии господствует представление о тождестве биологического и этнического начал, а национальность определяется по крови (Harke Н., 1998, р. 20-21; Curta F., 2007, р. 161). Даже несмотря на то, что в послевоенной Центральной Европе вопрос о соотношении археологических культур и народов сознательно умалчивался, фактически многие германоязычные археологи оставались сторонниками этой точки зрения (Jones S., 1997, p. 106).
Для англо-американской процессуальной (так называемой новой) археологии эта тематика не была интересной и ее оставляли за кадром. Однако важные политические потрясения конца XX в. (распад СССР и Югославии, этнические конфликты в Африке и др.) обусловили возрастание интереса к изучению проблематики этничности (Jones S., 1997, p. 57, 84; Harke H., 1998, p. 20, 24). Начало дебатам положено в 1989 г. на ежегодной конференции группы теоретической археологии (TAG), где был затронут вопрос о доисторических миграциях, а в 1992 г. на конференции в Саутгемптоне уже обсуждалась проблематика национализма и этничности. Впоследствии тема этничности стала постоянной на различных конференциях и не сходила со страниц многих периодических изданий в Великобритании и США.
Подобный интерес к этничности объясним традиционным подходом к данной теме в рамках еще городской антропологии (Манчестерская и Чикагская школы). Кроме того, в англо-американской антропологии и археологии миграционизм и диффузионизм (как исследовательские парадигмы) по популярности уступали теориям, которые интерпретировали развития в культуре на основе независимых изменений (эволюционизм и функционализм в Великобритании, культурная экология и неоэволюционизм в США). Наконец, как считают некоторые авторы, в континентальной Европе археологические материалы воспринимались как культурное наследство предков, что стимулировало интерес к археологии со стороны политиков и привело к формированию национализма.
* Работа выполнена в рамках программы фундаментальных исследований Президиума РАН «Историко-культурное наследие и духовные ценности России».
В США была принципиально отличная ситуация. По этой причине в Новом Свете большее внимание было уделено не диахронным исследованиям, а синхронной (культурные ареалы) кросс-кулыурной методологии (Jones S., 1997; Harke Н, 1998).
Дискуссия в англо-американской археологии стимулировала аналогичные дебаты в рамках германской науки на рубеже XX-XXI столетий. Возможно, что дополнительным фактором стали глобализация и масштабные миграции в эту страну за последние два десятилетия (Harke Н., 1998, р. 20; Muller-Scheessel N., Burmeister S., 2006, s. 10). Можно предполагать, что нечто подобное ожидает и нашу страну в обозримом будущем. Масштабные миграции из ближнего зарубежья, переселения больших масс людей в центральные города, всплеск бытового расизма и этнического национализма - все это характерно для России последнего десятилетия. По этой причине можно предположить, что обсуждение этничности станет в ближайшие годы одним из наиболее значимых теоретических сюжетов в отечественной археологии.
При рассмотрении этого вопроса имеет смысл разделить его на несколько отдельных составляющих сюжетов. Прежде всего следует обратиться к рассмотрению статуса понятия «археологическая культура». Является ли археологическая культура материальным отражением реально существовавшего народа или это аналитическая категория, созданная для упорядочивания имеющегося материала. Вторым важным аспектом рассматриваемой темы является современное состояние проблемы этнических признаков в археологических источниках. И, наконец, только затем следует обратиться к обсуждению соотношения археологических культур и этнических общностей на основе современных теоретических подходов.
Сущность понятия «археологическая культура»
Хорошо известно, что идея выделения археологической культуры и отождествления ее с конкретными народами восходит к работам Г. Чайлда. «Мы находим определенные типы остатков - сосуды, орудия, погребальный обряд, типы домостроительства - постоянно повторяющиеся вместе, - писал он в 1929 г. - Такой комплекс регулярно связанных черт мы называем термином 'культурная группа' или 'культура'. Мы предполагаем, что подобный комплекс является материальным выражением того, что сегодня может должно быть названо народом» (Childe V.G., 1929, v-vi).
Эта концепция в свое время была положительно воспринята советскими учеными и стала неотъемлемой частью теоретического аппарата отечественных археологов. Существует большое количество работ, посвященных исследованию статуса и природы археологической культуры (историографию вопроса см.: Ганжа А.И., 1988; Клейн JT.C., 1991; Ковалевская В.Б., 1995; и др.). Существующие точки зрения относительно природы археологической культуры можно свести в две большие группы. Первая позиция, восходящая к определению Г. Чайлда, предполагает, что археологическая культура есть материальное выражение реальных социальных групп и народов. Сторонников этой точки зрения есть смысл назвать онтологистами. Их среди археологов подавляющее большинство.
Согласно другой точке зрения, археологическая культура - это аналитическая категория, предназначенная для описания типологически близких между собой групп памятников. Иными словами, это интеллектуальная абстракция, продукт мышления исследователя. В известном смысле, это «идеальный тип» в том значении, как использовал данный термин М. Вебер. Относительно соотношения этнических общностей
и археологических культур эиистемологисты занимают более осторожную позицию. Они считают, что прежде чем выходить на уровень исторических и этногенетических реконструкций, археологу необходимо разобраться с собственно археологическими источниковедческими вопросами. Наиболее последовательно данная точка зрения в отечественной литературе была разработана в трудах JT.C. Клейна (1978, 1991) и его учеников. Сторонников этого подхода можно назвать эпистемологистами.
В британской археологии взгляда на археологическую культуру исключительно как на аналитическую категорию также придерживаются многие видные специалисты (Renfrew С., 1977, р. 94; Hodder I., 1982, р. 169). Есть сторонники таких взглядов в современной германской археологии (Brather S., 2000, s. 156, 165). В американском процессуализме этот вопрос обсуждался несколько в ином контексте: чем обусловлены сходства и отличия в археологическим материале - функциональной спецификой артефактов или культурной близостью между группами (Вinford L., 1973).
По большому счету онтологизм и эпистемологизм соотносятся между собой в той же плоскости, что примордиализм и конструктивизм в социокультурной антропологии (подробнее см.: Тишков В.А., 2003). Однако это не совсем одно и то же. Я ввел первые два понятия для обозначения двух распространенных интерпретаций археологических культур. Во втором случае речь идет о наиболее популярных подходах в теории этнич-ности. Примордиализм - это направление, согласно которому этническая принадлежность является объективной данностью, исходя из биологически или культурно передаваемых черт. Типичным примером примордиализма является, например, концепция этногенеза Ю.В. Бромлея. Конструктивизм предполагает, что этничность не является врожденной чертой индивида, а конструируется в зависимости от определенных обстоятельств. Особенно важную роль в формировании конструктивизма сыграла книга Б. Андерсона «Воображаемые сообщества» (2001).
Согласно Андерсону формирование наций не было обусловлено естественными демографическими и этногенетическими процессами. Нация - это идеологически сконструированное сообщество. Хорошим примером является формирование наций в Южной и Центральной Америке. Здесь нации возникли как результат политической мобилизации масс местными лидерами и борьбы за независимость против Испанской короны. Изначально на всей территории испанских колоний проживало примерно одинаковое по совокупности население вчерашних переселенцев из Европы и насильно вывезенных из Африки негритянских жителей. Только коренное население различных провинций испанской колонии отличалось друг от друга. Однако в результате политической мобилизации возникло несколько разных наций - аргентинцы, боливийцы, бразильцы, мексиканцы, уругвайцы и т.д.
Примордиализм и критерии этничности
Примордиализм был господствующей парадигмой на протяжении длительного времени. Он основан на позитивистском видении мира, в известной степени на обыденном здравом смысле. Едва ли не до конца 1960-х гг. было принято считать, что существование этнических групп объективно отражается и обязательно фиксируется в культурных нормах - языке, традициях, общем происхождении, занимаемой территории. Этническая принадлежность считалась имманентной характеристикой. Подобный подход предполагает, что этнические черты отражаются в каждодневной социальной практике людей и могут фиксироваться в материальной культуре.
Археологи видели свою задачу в том, чтобы найти этнодиагностирующие признаки и на их основе интерпретировать этническую принадлежность исследуемых культур. При этом во многих археологических исследованиях орнамент рассматривается как естественный признак отличия одних коллективов от других, как зашифрованный маркер идентичности группы. Однако этноархеологические исследования археологов-постпроцессуалистов подвергли эти утверждения серьезному сомнению (см. обзорные работы: Шнирельман В.А., 1990, 1993).
Широко известны наблюдения Я. Ходдера в Кении у баринго, которые показали значительное разнообразие в производстве и обмене керамическими сосудами (речь идет о достаточно архаическом уровне технологии изготовления лепных сосудов с открытым обжигом). В одних случаях большая часть сосудов могла быть местного производства, в других - изготавливалась в соседских общинах, в третьих - имел место смешанный характер. Организация гончарства могла иметь самый разнообразный характер. Сосуды могли производится как в отдельных домохозяйствах, так и специальными мастерами. Лица, специализировавшиеся на изготовлении керамики, жили как вместе с другими соплеменниками, так и составляли специализированные общины. В основном в производстве керамики были заняты женщины, хотя исследователь нередко наблюдал и противоположное. На характер распределения различных типов сосудов и стилей могли оказывать влияние патрилокальный или матрилокальный характер брака, характер контактов и обмена с соседними обществами (Hodder I., 1982).
Аналогичные исследования позднее проводили немецкие исследователи. Результаты показывают весьма запутанную картину распределения вещей и отсутствие универсальных правил (Hahn Н.Р, 2006, s. 76; Muller-Scheessel N., Burmeister S., 2006, s. 18). Картографирование керамических стилей показывает, что они часто перекрываются. Полученная картина распределения керамических орнаментов и типов сосудов могла зависеть от значительного числа самых разнообразных факторов, а для потребителей орнаменты и стили не имели принципиального значения (Muller J., 2006, s. 104, 106, abb. 2). Работы многих авторов по картографированию в археологии показали, что распределение керамических орнаментов, иных категорий артефактов далеко не всегда дает четкую картину концентрации. Очень часто оно имеет дискретный или даже хаотический характер (Plog S., 1980; WiessnerP, 1983; EricsonJ.M., MeighanC.W., 1984; Sampson C.G., 1988; Shennan S., 1989; Brosseder U., 2006; Zebb-Lanz A., 2006; Pikirayi I., 2007; etc.).
К сожалению, очень трудно избавиться от еще одного, основанного на здравом смысле расхожего заблуждения, согласно которому границы между археологическими культурами подобны границам, изображенным на политических или этнолингвистических картах. На практике далеко не всегда удается установить границы распространения культурных традиций или стилей. При этом возникающие трудности не ограничиваются только степенью изученности археологического материала. Проблема имеет более фундаментальный характер - совпадают ли в принципе этнические границы с другими границами и в первую очередь с ареалами распространения различных категорий материальной культуры (Lightfoot K.G., Martinez А., 1995, р. 481).
В археологии обычно под границами принято понимать территории, на которых исчезают признаки одной и появляются черты другой культуры. Границы могут быть
резкими (например, по причине географических барьеров) или плавными, составляя контактную зону большей или меньшей продолжительности. В англоязычной археологии схожее понимание границы принято связывать с процессуальной археологией, в которой широкое распространение получили различные модели культурной экологии. Подобные модели предполагали рассмотрение изучаемой системы изолированно от внешнего мира, а также структурирование системы на центр и периферию. По мере удаления от ядра к границе значимость культуросодержащих признаков и связей должна была ослабевать и исчезать.
С течением времени ограниченность замкнутых моделей стала очевидной (Short-man Е.М., Urban P.А., 1992, p. 10-11). Впрочем, это, скорее, следствие внутренних установок самих исследователей, нежели недостатки системной методологии, которая имманентно предполагает рассмотрение изучаемой системы и окружающей среды (Green S.W., Perlman S.М., 1985; Justeson J., Hampson S., 1985).
Кроме того, с точки зрения эпистемологического подхода следует критически подойти к роли типологии в археологических интерпретациях. Типологический метод позволяет классифицировать сосуды, но не индивидуумов, которые сделали и использовали их (Pikirayi I., 2009). В 1950-е гг. К. Пайк (Pike К., 1954) предложил по аналогии с принятым в лингвистике делением на фонемическое и фонетическое выделять представления о своей культуре самих народов (emic, взгляд изнутри) и представления извне, которые принадлежат другим народам и/или исследователям (etic, взгляд снаружи). Археологические типы - это этные конструкции, созданные археологами по осколочным фрагментарным источникам. Какое значение имели эти сосуды и орнаменты для носителей данных культурных традиций (эмный подход), мы не знаем.
Чтобы эта мысль была более понятной, позволю проиллюстрировать вышесказанное еще одним этноархеологическим примером из наших дней. В современной мусорной куче можно найти массу пивных бутылок самой разнообразной формы отечественных и зарубежных производителей - «Жигулевское», «Клинское», «Туборг», «Миллер» и т.д. Типология позволит нам разложить бутыли по группам, может быть даже отделить отечественные изделия от импортных. Однако предпочтения в выборе тех или иных напитков нам определить не под силу. В одном случае это может быть вызвано модой и рекламой, в другом - ценой и социальным статусом, в третьем - крепостью напитка, в четвертом - индивидуальными вкусовыми пристрастиями потребителя и т.д.
Нередко в археологической литературе можно встретить утверждение, что жилище является одним из наиболее надежных маркеров этнической идентичности. Наглядный пример ошибочности подобных представлений приводится в статье Т. Джордана об архитектуре первых скандинавских переселенцев в Северной Америке. Оказывается, что прототипом типичного рубленого дома американских колонистов является финское жилище. Впервые подобные постройки были возведены в шведской колонии на р. Делавэр в середине XVII в. Колония просуществовала недолго, но технология строительства домов была заимствована и очень быстро распространилась по английским колониям. Это было единственное, в чем скандинавы оказали влияние на других переселенцев (Jordan Т., 1989). Можно только представить, к каким выводам могли бы прийти археологи, если допустить, что вдруг разом исчезли все письменные источники по истории освоения Америки.
Критика примордиализма в археологии
В некотором роде можно сказать, что сложилась парадоксальная ситуация - в современном постмодернистском научном мире этничность стала одним из наиболее обсуждаемых проблем, тогда как археологи не в состоянии найти значимые критерии этнических реконструкций (Harke Н., 2004, р. 456). С этой точки зрения важное значение для исследователей, работающих в культурно-исторической парадигме, имеют работы немецкого археолога С. Братера (Brather S., 2000, 2004). По его мнению, археологические культуры, даже если их считать научными категориями для описания культурных ареалов, все равно находятся в иной плоскости изучения, чем этническая идентичность. В некоторых случаях археологические культуры и этнические общности могут совпадать, но археологические источники в принципе не могут адекватно указывать на этническую идентичность. Поэтому задачи археологов должны быть адекватны имеющимся источникам, а интерпретации - методически осторожны (Brather S., 2000, s. 171).
При этом природа археологии не должна быть сводима к вопросу этнической интерпретации, так же как историческая наука не сводится только к политической истории. Материальная культура отражает не напрямую политические, социальные и этнические процессы, а только опосредованно. Разные социальные роли могли обозначать различными этническими понятиями, но по сути они являлись социальными терминами. Конкретный представитель элиты мог быть по происхождению галлом, но в контексте политической иерархии идентифицировать себя как франк. Поскольку этнические символы непостижимы археологами, они должны сосредоточиться на изучении экономических структур, социальных рангов, религии и т.д. (Brather S., 2000, s. 167-168, 172; 2004, s. 27).
Радикально революционные работы С. Братера были приняты многими в штыки. Он обвинялся как минимум в «этническом агностицизме». «Этнические интерпретации ни в коем случае не являются методически ложным путем в доисторической археологии», - писал один из критиков (Bierbauer V., 2004, s. 73). Его «редукционизм близок к логике «этнической чистки», - подчеркивал другой. Отрицать возможность этнических реконструкций - это в лучшем случае преувеличение, в худшем - невежество (Curta F., 2007, р. 180). Тем не менее важность данных свежих идей для европейской археологии представляется очень существенной.
Прежде всего конструктивизм призывает быть очень осторожным с этническими реконструкциями, сделанными на основе физико-антропологических и генетических исследований. Доисторические народы постоянно вступали в контакты с носителями других культур, обменивались брачными партнерами, периодически мигрировали на другие территории, смешивались и/или ассимилировались. Все это не могло не сказаться на облике людей и генетической природе. Возможность определить этничность (национальность) человека по внешним характеристикам давно ставится под сомнение. Достаточно задаться, например, вопросом: что такое «типичный русский» и так ли много людей в российской столице - Москве - попадает под эти представления?
Этническая группа объединяется вокруг особых традиций, среди которых могут быть занимаемая территория, язык, религия, расовые особенности и т.д., но ни один из признаков не имеет существенного значения (de Vos G., 1982, p. 9, 16). Некоторые народы, например цыгане, не имеют компактной территории проживания. Современ-
ные баски не говорят на баскском языке. Многие народы могут исповедовать сразу несколько различных религий. Современные американцы имеют разный цвет кожи. По этой причине, возможно, правы те, кто считает, что этническая идентичность состоит из субъективного и символического использования любого аспекта культуры, чтобы отличать себя от других групп.
Конструктивистская интерпретация этничности
В 1968 г. под редакцией Ф. Барта вышел очень важный сборник статей по проблемам этничности, который по праву сейчас считается манифестом современного конструктивизма (Барт Ф., 2006). Редактор и авторы сборника показали, что этнич-ность имеет ситуационный характер. Индивиды могут менять (в том числе расширять или сужать) ее в зависимости от самых разнообразных личных, политических, экономических и других интересов. Этническая идентичность непостоянна и в немалой степени зависит от наличия или отсутствия культурной границы с соседней этнической группой. Этническая идентичность постоянно переконструируется, переизоб-ретается и оспаривается. Различные отличительные маркеры, которые приписывают той или иной этнической группе (одежда, язык, обычаи и т.д.), в одних ситуациях могут послужить символами идентичности, в других случаях их значимость может быть не настолько велика.
С точки зрения Ф. Барта бессмысленно пытаться определить этническую идентичность исходя из каких-то культурных признаков. «Большая часть культурного материала, который в любой конкретный момент времени ассоциируется с той или иной группой народонаселения, не заключена в пределы этой границы; этот материал может варьироваться, передаваться и меняться вне какой-либо существенной связи с границей этнической группы. Поэтому, прослеживая историю этнической группы во времени, невозможно одновременно в том же самом смысле проследить историю ее «культуры»: элементы нынешней культуры этнической группы не возникают из определенного набора, конституирующего культуру этой группы в предшествующий период, тогда как группа продолжает свое непрерывное организационное существование, сохраняя границы» (Барт Ф., 2006, с. 48).
Так, саамы арктического побережья Норвегии по своей культуре практически ничем не отличаются от норвежцев. Занимаются теми же видами хозяйственной деятельности, носят ту же одежду, живут в таких же домах, даже публично говорят на диалекте норвежского языка. Их идентичность имеет скрытый характер, что обусловлено наличием негативных этнических стереотипов восприятия саамов со стороны титульной нации - норвежцев (Эйдхейм X., 2006, с. 51-52). По этой причине установить этническую принадлежность группы на основе присущих ей культурных признаков очень трудно, а иногда просто невозможно.
Гораздо более важна для самоидентификации граница с другими группами. Подсознательно многие исследователи рассматривают любую этническую общность вне ее контактов и связей с другими коллективами. В реальности только в очень редком случае антрополог имеет дело с изолированной группой (условно говоря, «племенем на острове»). В реальности любая общность связана различными социальными отношениями с другими коллективами. При этом не различия между группами ведут к установлению границ, а создание границ устанавливает различия. «Между этническими единицами также поддерживаются границы, а следовательно, можно опре-
делить природу непрерывности и сохранности таких единиц..., этнические границы поддерживаются с помощью ограниченного набора культурных признаков. Поэтому устойчивость этнических единиц зависит от устойчивости этих культурных различий» (Барт Ф., 2006, с. 48).
Идентичность и культурные символы
Следовательно, об этнической идентичности группы можно говорить только в контексте противопоставления данной группы другим этническим группам. Тогда в этом случае можно говорить о каких-то особых культурных символах, которые маркируют данную идентичность и разделяются другими представителями этой группы (Muller-Scheessel N., Burmeister S., 2006; Curta F., 2007). Далеко не все элементы культуры составляют символы этнической идентичности. Таких знаков может быть только несколько, но они имеют для носителей данной группы решающее значение. Отбор маркеров часто может выступать как своеобразная стратегия, наподобие того, как одежда служит своеобразным дресс-кодом для определения статуса индивида.
Например, во многих обществах одежда выступает как своеобразный «символический текст». Она визуально передает информацию о владельце другим индивидам или группам. Это утверждение можно проиллюстрировать множеством самых разнообразных примеров. Самый характерный из них - ношение одежды европейского покроя - как показатель политической корректности политическим преобразованиям Петра I в России. К сожалению, из-за дискретности имеющихся источников археологи, как правило, не имеют возможности разобраться с тем, что скрывается за смыслом терминов, которыми создаются этнические границы. Но это не значит, что положительный результат невозможен. Просто на этот счет нет готовых рецептов. Каждое решение предполагает разработку своей собственной методологии и свою конкретную реализацию (Muller-Scheessel N., Burmeister S., 2006, s. 34).
Один из удачных примеров этнической идентичности - это длинные плетеные косы у аваров. Эта черта отмечается в их описании под 558 г., когда они прислали послов к Юстиниану. Однако данный признак не фиксируется в погребениях раннеаварского времени. Специальные украшенные зажимы для волос появляются в погребениях воинов высокого статуса только начиная со среднеаварского периода 620-680 гг. «Эмблемный стиль, связанный с зажимами для волос, был изобретением второго или третьего поколения аварских воинов», - пишет Ф. Курта (Curta F., 2007, р. 182). Впоследствии этот признак стал для византийцев нарицательным при обозначении кочевников аваров: «грязная раса длинноволосых варваров» (Ibid., р. 181-182).
Исследователи стилей в археологии подчеркивают, что стиль - это своего рода форма невербальных связей, которая визуально подчеркивают идею общей идентичности носителей данной культуры. По мнению П. Уисслер, стиль может быть двух видов. Эмблемный стиль указывает на принадлежность владельца к той или иной группе. Возможно, он имеет большее значение для процессов политической мобилизации, поскольку демонстрирует идеи группового единства. Утвердительный стиль свидетельствует об индивидуальности данного конкретного индивида (Wiessner Р., 1983).
Этническая идентичность часто могла быть связана или пересекаться с гендерной, классовой, возрастной идентичностью. В Кении этноархеологическими исследованиями было установлено, что дифференциация между типами копий больше отражала возрастное неравенство, чем этнические особенности групп (Larick R., 1991). Как при-
мер символов, значимых для гендерной идентичности, могут рассматриваться фибулы в женских погребениях ломбардов и гепидов У-У1 вв. н.э. (СиЛа К, 2007, р. 173-174). Причем археологи нередко рассматривают эти формы идентичности отдельно друг от друга, но в реальности они могли иметь какое-то конкретное значение одновременно.
Заключение
Подводя итоги изложенного выше, необходимо выделить несколько наиболее важных выводов. Прежде всего нужно отметить, что было бы нелепо отрицать возможность этнических реконструкций применительно к народам, которые известны не только по археологическим, но и по письменным источникам (с дописьменным культурами все гораздо сложнее). Вряд ли кто решится поставить под сомнение факт (разве что кроме некоторых математиков), что основное средневековое население Новгорода было славянами, а жители средневекового Приморья чжурчжэнями. Однако редко когда кто задумывается над тем, что письменные источники очень избирательны и тенденциозны. Многие исследователи попадают в своеобразную ловушку при использовании нарративных источников. Они начинают принимать за реальность схемы, которые были созданы для описания реальности.
Отсюда следует важный вывод, который необходимо помнить в ходе конкретного археологического и/или исторического исследования: любые древние или средневековые этнонимы представляют собой конструкты. Эти конструкты были созданы современниками для описания народов в соответствии с их собственными представлениями. Кроме этого, нередко археологи воспринимают упоминаемые в письменных источниках народы как сложившиеся монолитные этнические образования. Возможно, что это подсознательное перенесение представлений о современных народах на прошлые эпохи.
Следующий важный вывод - конструктами являются не только этнонимы, но и выделяемые археологами культуры. Археолог в процессе изучения раскопанного материала классифицирует находки и для упорядочения информации создает аналитические конструкции - типы, культуры, их локальные варианты. Затем исследователь очерчивает границы своей культуры. При этом он не столько выделяет границы археологических культур, сколько именно создает их (лучшим подтверждением этого является факт постоянного выделения на основе уже «открытых» культур все новых и новых). После этого он сам и часть коллег начинают верить в реальность, объективность выделенной культуры. Следующим шагом обычно является наделение археологических культур чертами этнической группы. Границы наносятся на карты. Так создаются различные народы - андроновцы, афанасьевцы, карасукцы и т.д.
Для некоторых коллег открытые (точнее, созданные ими) археологические культуры становятся знаменем всей жизни. Если с течением времени накапливается новый материал, позволяющий сконструировать другие, более корректные на данный момент аналитические категории, они ревностно встают на стражу утвержденных раз и навсегда принципов. Другие, дабы закрепиться на археологическом пространстве, находят свой памятник, объявляют его отдельной культурой и таким образом легитимизируют профессиональную идентичность. Осознание этого является важной частью нового осмысления проблемы поиска показателей этничности в археологических источниках.
Наконец, необходимо обратить пристальное внимание на осмысление культурных стилей и поиск символов идентичности. Однако здесь нет универсальных ключей и установленных шаблонов. В каждом конкретном случае придется вырабатывать собственную методику поиска и опираться на разные категории фактического материала. Но тем интереснее процесс самого поиска и слаще радость сделанного открытия.
Библиографический список
Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма. М.: КАНОН-Пресс-Ц, 2001. 288 с.
Барт Ф. Введение // Этнические группы и социальные границы. М.: Новое издательство, 2006. С. 9-48.
Ганжа А.И. Историография проблемы «археологической культуры» в отечественной науке: Ав-тореф. дис. ... канд. ист. наук. Казань, 1988. 18 с.
Клейн JI.C. Археологические источники. JL: Изд-во ЛГУ, 1978. 120 с.
Клейн JI.C. Археологическая типология. JL: АН СССР, 1991. 448 с.
Ковалевская В.Б. Археологическая культура - практика, теория, компьютер. М.: Изд-во НПБО «Фонд археологии», 1995. 192 с.
Тишков В.А. Реквием по этносу М.: Наука, 2003. 544 с.
Шнирельман В.А. Керамика как этнический показатель: некоторые вопросы теории в свете эт-ноархеологических данных // Краткие сообщения Института археологии АН СССР М.: Наука, 1990. №201. С. 49-56.
Шнирельман В.А. Археологическая культура и социальная реальность (проблема интерпретации керамических ареалов): Препринт. Екатеринбург, 1993. 40 с.
Эйдхейм X. Когда этническая идентичность становится социальным сигматом? // Этнические группы и социальные границы. М.: Новое издательство, 2006. С. 49-71.
Bierbrauer V. Zur Ethnischen Interpretation in der Frtihgeschichten Archaologie // Die Suche nach den Ursprtingen. Von der Bedeitung des frtihen Mittelalters. Wien: Verlag der Osterreichischen Akademie der Wissensachaften, 2004. S. 45-84.
Binford L. Interassemblage variability - the mousterian and the «functional» argument // The Explanation of Culture Change: models in prehistory. London: Duckworth, 1973. P. 227-254.
Brather S. Ethnische Identitaten als Konstrukte der frtihgeschichtlichen Archaologie // Germania. Frankfurt am Main, 2000. Bd. 78. S. 139-177.
Brather S. Ethnische Interpretationen in der frtihgeschichtlichen Archaologie, Grundlagen und Alternatives Berlin, New York: Walter de Gruyter, 2004. X. 822 s.
Brosseder U. Ebenen sozialer Identitaten im Spiegel des Zeichensystems hallstattzeitlicher Keramik // Soziale Gruppen - kulturelle Grenzen: Die Interpretation sozialer Identitaten in der Prahistorischen Archaologie. Munchen: Waxmann Munster, 2006. S. 119-138.
Childe V.G. The Danube in prehistory. Oxford: Clarendon Press, 1929. 479 p.
Curta F. Some remarks on ethnicity in medieval archaeology // Early Medieval Europe. 2007. №2. Vol. 15. P. 159-185.
de Vos G. Ethnic pluralism: conflict and accommodation // Ethnic Identity: cultural continuities and change. Chicago: University of Chicago Press, 1982. P. 5—41.
Emberling G. Ethnicity in Complex Societies: Archaeological Perspectives // Journal of Archaeological Research. 1997. Vol. 5, №4. P. 295-344.
Ericson J.M., Meighan C.W. Boundaries, alliance and exchange in California // Exploring the Limits: Frontier and Boundaries in Prehistory. Oxford: British archaeological Records. International Series, 1984. P. 143-152.
Green S.W., Perlman S.M. Frontiers, boundaries, and open social systems // The Archaeology of Frontiers and Boundaries. Orlando, FL: Academic, 1985. P. 3-13.
Hahn H.P Sachbesitz, Individuum und Gruppe - eine ethnologische Perspektive // Soziale Gruppen -kulturelle Grenzen: Die Interpretation sozialer Identitaten in der Prahistorischen Archaologie. Munchen etc.: Waxmann Munster, 2006. P. 59-80.
Hodderl. Symbols in Action: Ethnoarchaeological Studies of Material Culture. Cambridge: Cambridge University Press, 1982. 256 p.
Jones S. The Archaeology of Ethnicity. London: Routledge, 1997. 180 p.
Jordan T. New Sweden's role on the American frontier: a study in cultural preadaptation // Geografiska Annaler. 1989. B. 71, №2. P. 71-83.
Justeson J., Hampson S. Closed models of open systems; boundary considerations // The Archaeology of Frontiers and Boundaries. Orlando, FL: Academic, 1985. P. 15-30.
Larick R. Warriors and blacksmiths: mediating ethnicity in East African spears // Journal of Anthropological Archaeology. 1991. Vol. 10. P. 299-331.
Lightfoot K.G., Martinez A. Frontiers and Boundaries in Archaeological Perspective //Annual Review of Anthropology. 1995. Vol. 24. P. 471-492.
Muller J. Sociale Grenzen und die Frage raumlicher Identitatsgruppen in der Prahistorie // Soziale Gruppen - kulturelle Grenzen: Die Interpretation sozialer Identitaten in der Prahistorischen Archaologie. Munchen etc.: Waxmann Munster, 2006. S. 103-117.
Muller-Scheessel N., Burmeister S. Einfuhrung: Die Identifizierung sozialer Gruppen: Die Erkenntnismoglichkeiten der Prahistorischen Archaologie auf dem Prufstand // Soziale Gruppen - kulturelle Grenzen: Die Interpretation sozialer Identitaten in der Prahistorischen Archaologie. Munchen etc.: Waxmann Munster, 2006. P. 9-38.
Pike K. Emic and etic standpoints for the description of behavior // Language in relation to a unified theory of the structure of human behavior. Part I. Glendale: Summer institute of Linguistics. P. 8-28.
Pikirayi I. Ceramics and group identities: Towards a social archaeology in southern African Iron Age ceramic studies // Journal of Social Archaeology. 2007. Vol. 7, №3. P. 286-301.
Plog S. Stylistic Variation in Prehistoric Ceramics. Cambridge: Cambridge University Press, 1980.
172 p.
Renfrew C. Space, time and polity // The Evolution of Social Systems. London: Duckworth, 1977. P. 89-112.
Sampson C.G. Stylistic Boundaries among Mobile Hunter-Foragers. Washington, DC: Smithsonian Institute Press, 1988. 186 p.
Shennan S. Introduction: archaeological approaches to cultural identity // Archaeological Approaches to Cultural Identity. London: Upwin Hyman, 1989. P. 1-32.
Shortman E.M., Urban PA. The place of interaction studies in archaeological thought // Resources, Power, and Interregional Interaction. New York: Plenum, 1992. P. 3-21.
Wiessner P. Style and social information n Kalahari San projectile points //American Antiquity. 1983. Vol. 48, №2. P. 253-276.
Wiessner P. Style and Social Information in Kalahari San Projective Points // American Antiquity. 1983. Vol. 48, №2. P. 253-276.
Zebb-Lanz A. Uberlegungen zu Sozialaspektenkeramischer Gruppen. Beischpile aus dem Meolithikum Siidwestdeutchlands // Soziale Gruppen - kulturelle Grenzen: Die Interpretation sozialer Identitaten in der Prahistorischen Archaologie. Munchen etc.: Waxmann Munster, 2006. S. 81-102.
