Архаизация современной культуры: необходимость или случайность? Текст научной статьи по специальности «Прочие социальные науки»

ТЕМА НОМЕРА

Л.А. Штомпель

О.М. Штомпель

Архаизация современной культуры: необходимость или случайность?

Инновационный хаос и социокультурный кризис, сопровождающиеся процессом слома ранее принятых норм, правил и образцов поведения, ведут к «обнажению», реставрации старых архаических пластов культурной жизни. Более примитивные, архаические элементы культуры заполняют культурный вакуум, образовавшийся в результате разрушения культурных оснований общества. В статье приводятся примеры проявления архаики в современной жизни.

Ключевые слова: культура, архаизация культуры, социокультурный кризис.

В настоящее время особый интерес культурологов и обществоведов в целом привлекает изучение так называемых примитивных, архаических пластов культуры, поскольку они, как это подтверждают современные исследования, оказывают мощнейшее воздействие на сознание и действия человека ХХ! века.

Было бы серьезной методологической ошибкой считать, что архаика относится исключительно к доцивилизационному этапу исторического развития и существует в настоящее время лишь в качестве некоего пережитка, не оказывающего сколько-нибудь заметного воздействия на постиндустриальный социум, на инновационное и глобализирующееся общество. Эта позиция, приобретшая для многих гуманитариев статус «само собой разумеющейся» научной истины, базируется на однолинейной, однозначно-прогрессивистской модели историко-культурного процесса (подвергшейся еще со времен Боаса и его школы серьезной критике) и концептуализируется в настоящее время в различных теориях модернизации — «догоняющей», «органической», «разнофазной» и т.д. Однако разворачивающаяся на наших глазах глобализация явно фиксирует возникновение целой сети устойчивых демодер-низационных эффектов, и прежде всего в сфе-

© Штомпель Л.А., Штомпель О.М., 2010

ре культуры. Так, сетевая структура постиндустриального социума, о которой столь убедительно писал М.Кастельс, порождает и «свое другое», целые системные области доцивилизационого мышления и действия (здесь достаточно привести пример мирового терроризма, обладающего гибкой и глобальной сетевой структурой, широко использующего Интернет и, одновременно, воспроизводящего самые архаические формы исламского фундаментализма).

Глобализация во многих странах осуществляется через модернизацию, причем не органическую, а «догоняющую», и на этом пути возникают феномены, явно противостоящие современности. Речь идет о процессах архаизации, возникающих в кризисном, переходном обществе, когда, если следовать диалектической традиции, старое качество разрушается, но еще не исчезло, а новое возникает, но еще не возникло. Разрушение господствовавших в обществе культурных норм, правил и способов поведения ведет к обнажению старых, архаических пластов культурной жизни. Культура, как и природа, не терпит пустоты. По Й. Хейзинге, процесс «варваризации» означает, что более примитивные, архаические начала культуры выдвигаются на первый план и замещают культурный вакуум, возникший в ходе разрушения старых основ общественной жизни. В качестве примера неорганической модернизации можно привести ситуацию, описанную американским культурантропологом Клакхоном в книге «Зеркало для человека»: когда колониальные власти — из самых лучших модернизаторских побуждений — разрушили традиционную «экономику дара», рыночные отношения так и не возникли. В результате относительно стабильное фиджийское общество стремительно деградировало и архаические элементы культуры стали регулировать социокультурную жизнь: «На Фиджи, например, престиж человека зависел от того, какой большой пир он может устроить и как много продуктов он может отдать своему клану. Человеку не отказывали в том, что он просил, а даритель получал общественное одобрение. Так обеспечивался действенный соревновательный стимул и для производства, и для справедливого распределения пищи. Пытаясь вытеснить этот обычай призывами к бережливости и другими благонамеренными жестами, английские власти и миссионеры лишь подорвали местную экономическую систему. Население Фиджи теряло огромное число людей в эпидемиях, завезенных из Европы, на островах резко упал уровень рождаемости, доведенные до нищеты люди жили на пригоршню риса; и временами казалось, что фиджийцы обречены на вымирание» [1].

Цивилизационный сдвиг в глобальном развитии свидетельствует в первую очередь о том, что современная культура перестала быть охранительницей устоев, традиций и стабильности и переориенти-

ровалась на ценности инновационного развития. «Инновационный транс», в который погружается мир, свидетельствует о наступлении «эры кризисов», связанных с ускорением социокультурного развития, все усложняющейся дифференциацией, непрерывной инновиза-цией различных сфер жизни общества, — в результате утрачивается тождество человека с самим собой и единство социума. В современном обществе одной из базисных ценностей является обновление, новаторство. В результате социальные и культурные подсистемы подвергаются постоянному изменению, а следовательно, находятся в состоянии непрерывного кризиса.

Социум втягивается в особую фазу развития, одной из характеристик которой становится всеобщая инновизация, отсюда и возникновение в теоретическом дискурсе нового термина — «инновационное общество». Уже в 1991 году английские исследователи А. Амин и К. Робинс зафиксировали, что современная индустриальная система, основывающаяся на инновациях, является «новым выражением локальной и глобальной динамики».

В культуре инновационного социума перестают действовать социокультурные системы, жестко детерминирующие жизнедеятельность индивида. Общество «виртуализируется» (Д. Иванов), институциональные связи «размываются» и, по мнению А. Турена, социум превращается из «институционально-регулируемого целого» в хаотическую «площадку» возникновения и развития конфликтов из-за достижения символических благ. Человек в этих условиях перестает быть лишь элементом социальной структуры и получает большую степень свободы в выборе индивидуальной траектории развития. В связи с этим усиливается роль культуры, которая из «охранительницы устоев» превращается в активный фактор социокультурного формообразования и обновления. Соответственно, возрастает и значимость духовного мира личности в социальной, политической и экономической динамике. Недаром в современных экономических исследованиях происходит отказ от концепции «экономического человека» к моделям человека «исторического», «психологического», «культурного» и т.п. Однако еще со времен З. Фрейда и К.Г. Юнга в гуманитаристике произошел отказ от упрощенного взгляда на человека, понимание важности тех пластов подсознательного, которые формировались на протяжении тысячелетий развития первобытного общества и играют важную детерминирующую роль в формировании индивида. В социуме, где действие культурных и социальных запретительных норм ослабевает, где разрушаются общие ценности и идеалы, составляющие ядро культуры, открываются шлюзы, позволяющие архаике (таившейся на границах социокультурного пространства, в подсо-

знательной сфере человеческой психики) всплыть на поверхность современного общества.

Таким образом, современное общество, где базовым социокультурным механизмом производства и трансляции культуры является не традиция, а инновация во всех сферах жизнедеятельности человека, находится в состоянии непрерывной «гонки за новизной», в результате чего ситуация оказывается вполне адекватной диалектической формуле: «старое отживает, но еще не отжило, а новое возникает, но еще не возникло». Иначе говоря, социум конца ХХ — начала ХХ1 века является перманентно кризисным, переходным, транзитивным и все более рискогенным. Этот социокультурный кризис сопровождающийся непрерывным процессом разрушения господствовавших в обществе культурных норм, правил и способов поведения, закономерно приводит к обнажению старых, архаических пластов культурной жизни.

Отметим, что процесс упрощения и примитивизации сложных систем в условиях кризиса является, по-видимому, общим законом эволюции, имеет онтологический статус. Приведем пример. Одним из главных климатических событий ХХ века ученые называли возникновение в 1977 году гигантской аномалии — перегрева воды (там, где обычно господствует холодное Перуанское течение). В результате возникли катастрофические явления в планетарном масштабе — засухи, наводнения, массовая гибель рыбы... В некоторых местах (к примеру, у Галапагосских островов) смерть настигла практически все океаническое сообщество — от фитопланктона до позвоночных. Однако и здесь жизнь не прекращается. Самым активнейшим образом развиваются более примитивные формы жизни — интенсивно окрашенные одноклеточные водоросли, которые приобрели яркую окраску в протерозое, чуть ли не 2 млрд лет тому назад, когда не было озонового слоя, защищающего Землю, и поверхность воды подвергалась интенсивному космическому облучению. Жизнь словно «опрокинулась» в свое доисторическое прошлое.

Архаика, в отличие от традиций, не обладает четко фиксируемой рациональной структурой, устойчивостью и определенностью. Архаика как бы спускается на «нижние этажи» человеческого сознания и не кристаллизуется в определенных социальных формах. Затухание воспроизводства атавистических, архаических социокультурных форм связано с тем, что они существуют на низших этажах культурного сознания, в сфере культурного бессознательного и постоянно идущее переструктурирование ментальности ведет к тому, что этот низший слой минимизируется. Более высокий уровень градации культурного целого начинает доминировать и при этом с неизбежностью переструктурирует исторически предшествующие слои.

Это означает, что «современную архаику», проявляющуюся в обществе XXI века, нельзя полностью отождествлять с архаикой доциви-лизационного этапа развития человечества. «Современная архаика» несет на себе печать длительного исторического пути, пройденного обществом, и «использует» самые современные достижения технического прогресса, что, впрочем, не меняет ее социокультурной и социопсихической сущности.

Заметим, что понятия «традиция» и «архаика» отождествлять нельзя. Первое отражает существование в обществе устойчивых элементов, культурных и социальных структур, обеспечивающих преемственность социокультурной жизни, культура выступает здесь в роли своеобразной «машины времени», транслирующей ценности, идеалы, смыслы и значения из прошлого в будущее, благодаря чему общество самосохраняется в качественно определенных формах. Совершенно иная ситуация складывается с архаикой. Последняя, в отличие от традиций, не обладает четко фиксируемой рациональной структурой, устойчивостью и определенностью. Архаика как бы спускается на «нижние этажи» человеческого сознания и не кристаллизуется в определенных социальных формах. Архаизация культуры связана с прорывом из сферы бессознательного того, что К.Г. Юнг назвал архетипами, которые представляют собой систему установок, когнитивных образцов, сформировавшихся на основе повторения бесконечного количества ситуаций, когда человеку приходилось действовать спонтанно-бессознательным образом в различного рода критических и стрессовых ситуациях. Родовой опыт человечества, копившийся на протяжении тысячелетий первобытной жизни, кодируется в архетипах, обладающих колоссальной психической энергией. Религия, традиционное искусство и ритуалы дают возможность индивиду освоить свой внутренний мир и одновременно, предохранить себя от непосредственного контакта с этой колоссальной энергией архетипов. Поэтому именно традиция (религиозная, художественная, социокультурная) придает устойчивые социальные формы выражения архетипического начала в человеке, а ее слом (в результате революции, неорганической модернизации, безудержной инновизации и т.д.) пассионизирует архаический пласт. Так, характеризуя процессы «варваризации» в эпоху кризиса средневековой культуры, Й. Хейзинга писал: «В жестокости юстиции позднего Средневековья нас поражает не болезненная извращенность, но животное, тупое веселье толпы, которое здесь царит как на ярмарке. Горожане Монса, не жалея денег, выкупают главаря разбойников ради удовольствия видеть, как его четвертуют... («И была оттого радость большая, нежели бы новый святой во плоти воскрес»)... До каких несовместимых с христианством крайностей доходило смеше-

ние веры с жаждой мести, показывает обычай, господствующий во Франции и Англии: отказывать приговоренному к смерти не только в причастии, но и в исповеди. Его хотели тем самым лишить спасения души, отягчая страх смерти неизбежностью адских мучений» [4].

Возникновение различных форм аномии в условиях социокультурного кризиса ведет к «варваризации» общества. Еще французский историк Э. Ладюри утверждал, что хаотизация общественной жизни ведет к крайней неустойчивости настроений масс, которые склонны к иррациональным взрывам возмущения, жестокости. В этот период место разрушенных норм и ментальных установок занимает «примитивный пласт сознания».

Социокультурная деградация выражается в подмене сословного мышления или мышления устойчивых социальных групп с их определенными ценностными ориентирами примитизированным сознанием «неклассических» или негрупповых типов человеческих общностей. В этих условиях действуют, как правило, низшие, люмпенизированные слои общества, объединенные в толпу. «Эффект толпы» исследовали еще Лебон, Тард и Сигеле, которые показали примитивный и даже патологический уровень психики всякой толпы и массы. Г. Тард считал, что толпа есть прежде всего негативно активно действующее сплоченное множество индивидов. Критическое отношение личности к действительности, к происходящим событиям снижается. Толпа заряжена прежде всего разрушительными действиями против кого-либо, в ней действуют примитивные реакции подражания и психического заражения. Эта имитационная реакция, как показал Б.Ф. Поршнев, присуща прежде всего стадным животным и является атавизмом у человека.

В автобиографии «Дальняя дорога» П. Сорокин свидетельствует, что революционные события в России вели к резкой примитивизации сознания людей, культурной картины мира, где центральным элементом становится первобытное противопоставление «мы» и «они». Эффект непрерывного митинга, превращающего людей в толпу и действовавшего в Петрограде в течение всего 1917 года, последовательно вел к «варваризации» сознания людей. Уже в первые дни Февральской революции Питирим Сорокин отмечает: «В человеке просыпается не только зверь, но и дурак, готовый взять верх над всем и вся» [3, с. 80].

В этих условиях самые примитивные, ориентированные на менталитет толпы, лозунги оказывали свое разрушающее действие. Способность рационально оценивать ситуацию терялась. Доводы разума не действовали. «Я говорил не с толпой, а с чудовищем» [4, с. 94].

Философы и мыслители разных мировоззренческих ориентаций в различные исторические периоды времени отмечали примитиви-

зацию культуры в ходе разрушительного социокультурного кризиса. «Крушатся старые идеалы, блекнут прежние надежды и настойчивые ожидания... А главное — непоправимо и глубоко колеблется самая наша вера в современную культуру; из ее устоев вдруг выглянуло на нас такое страшное звериное лицо, что мы невольно отвернулись от него с отвращением и недоумением» [4].

Архаизация кризисного общества существует в разных формах. Например, в современность возвращаются из исторического небытия типы людей из далекого, казалось бы, прошлого. В условиях многочисленных социальных и национальных конфликтов, возникших на обширном пространстве постсоветской империи, возродился такой тип авантюриста, как «вояка», существовавший ранее на протяжении прошедших кризисных веков в виде наемного солдата, кондотьера, ландскнехта. Распад жизненных условий ведет к тому, что оказывается, проще и эффективнее добывать жизненные блага путем насилия, чем при помощи трудовых усилий. Последнее требует также необходимых рабочих навыков, знаний, учеба же в современных условиях оказывается делом тяжелым как в материальном, так и в интеллектуальном планах. Научиться обращаться с оружием гораздо проще. «Вояка» возвращается в мир современной культуры, обладая традиционным этосом варвара, прикрывающегося лишь фиговым листком борьбы за национальную идею или лозунгами ро-бингудовского типа. Он покинул мир производственной культуры, ступил на тропу войны и свои способности реализует в различного рода мафиозных, кормящихся от войны структурах. Открытая и скрытая экспроприация, шантаж, откровенное мародерство становятся основными способами его деятельности.

В самых развитых странах мира возникает явление, которое можно назвать «молекулярной гражданской войной». Общества распадаются на территории, где царит благополучие, осуществляется жесткий государственный контроль, основанный на культурном согласии граждан, и территории, где господствует «кулачное право». Это явление, по мнению К. Шлегеля, наблюдается и в Нью-Йорке, и в Лос-Анджелесе, и в пригородах Парижа, Марселя, на территории Германии. В подобных «зонах насилия» организуются вооруженные банды подростков, растет преступность в школах, учащаются нападения на чужаков. Разбогатеть можно, прежде всего прибегая к насилию. Недаром в таком виде спорта, как профессиональный бокс, участвует большое количество «уличных бойцов», привыкших к насилию и сделавших из него свою профессию.

Формы проявления архаизации культуры многообразны, существуют они и в сфере экономики и экономической культуры. Вслед за классиком исследований в области возникновения капиталисти-

ческих отношений М. Вебером социолог и культуролог Ю.Н. Давыдов выделяет две формы капитализма, причем обращает внимание на то, что если западный тип капитализма широко известен и достаточно хорошо исследован, то второй функционировал в традиционном обществе, «отвоевывая» жизненное пространство в «порах» самых различных цивилизаций библейской древности. Такой капитализм Ю.Н.Давыдов определяет как архаический и вслед за М.Вебером акцентирует внимание на его непромышленном характере, называет его то авантюрно-политическим, то фискально-спекулятивным, то торгово-ростовщическим, сущность которого заключается в непромышленных источниках добывания «первоначального капитала» и его последующего приумножения. Сопоставление «нового русского» капитала с «архаическим» приводит к мысли об общности их первоистоков, поскольку оба они «добываются» главным образом в сферах, находящихся в определенном отдалении от собственно производства. Если рассматривать кризис на постсоветском пространстве, то можно отметить и ситуацию архаизации непосредственно самого процесса производства, сложившуюся на множестве российский предприятий: «Если мы посмотрим на ситуацию изнутри предприятия, то обнаружим уже известную закономерность: распад социальной организации данного типа есть последовательность ступеней ее демодернизации с сохранением наиболее архаичных организационных структур. Распад, как правило, начинается с отказа от ячеек и связей, обеспечивающих модернизацию производства, потом следует отказ от систем, контролирующих выброс отходов в среду, затем — отказ от социальных инфраструктур, обеспечивающих нормальную жизнедеятельность персонала, т.е. прекращение инвестиций в воспроизводство и накопление «человеческого капитала». Следующий шаг представляет собой селекцию персонала, сначала по «объективным» показателям (пол, возраст, квалификация, состояние здоровья), затем уже по критерию приближенности к управляющему клану. Наконец — отсечение целых производственных единиц или структурных подразделений. Все это на начальном этапе стимулировало накопление энергии распада и ее трансформацию в формы асоциального поведения» [5].

Таким образом, в социуме сохраняются мощнейшие слои архаического, и существует определенный социокультурный механизм, препятствующий их проявлению, переходу в новое стадиальное качество. Либерализация грозит если и не унитожением, то во всяком случае, — значительным уменьшением социокультурного пространства архаики. Органическая модернизация ведет к тому, что воспроизводство «варварского слоя» культуры подрывается и оттесняется на самые дальние границы нормального социума. С позиций арха-

ически-варварского сознания это означает распад соответствующего ему социокультурного пространства. Архаический страт в результате пассионаризируется и превращается в мощнейшую силу, способную остановить или даже повернуть вспять происходящие реформы.

Традиция выступает своеобразным буфером между модернизацией и архаикой, которые антонимичным образом противостоят друг другу. Правда, она несет на себе печать архаики, ее дух, стремящийся сконцентрировать культуру в источнике первобытной, не-отчлененной от природы человеческой жизни. Однако если традиционные механизмы стабилизации общества перестают действовать в результате вытеснения и разрушения традиции модернизацией, то именно архаика появляется в социуме благодаря данному процессу. «Экстремистская» неорганическая модернизация неизбежно порождает архаику. Инновизация общества также парадоксальным образом может быть связана с его архаизацией. Модернизационный процесс в данном случае приводит к противоречивым результатам: вместо движения вперед, к более совершенному обществу возникает процесс возвращения к примитивным формам развития. Иррациональные процессы, связанные с выбросом архаической энергетики, подавляют рациональность и логическую осознанность модерна. Архаика, возникающая в ходе столкновения модернизации и традиции, проявляет себя в экономике, политической сфере, духовной культуре и т.д. и становится важнейшим фактором формирования современного «духа времени».

Литература

1. Клакхон К.К.М. Зеркало для человека. Введение в антропологию. СПб., 1998. С. 221.

2. Лопатин Л.М. Современное значение философских идей кн.

С.Н.Трубецкого // Вопросы философии и психологии. Кн. 131 (1). М., 1916. С. 2—3.

3. Сорокин П. Дальняя дорога. Автобиография. М.: Терра, 1992.

4. Хейзинга Й. Осень Средневековья. М.: Наука, 1988. С. 25.

5. Яницкий О.Н. Россия как «общество риска»: контуры теории //

Россия: трансформирующееся общество / под ред. В.А. Ядова.

М.: Какон-Пресс-Ц, 2001. С. 41.