CC BY
300
А.Д. Щербакова
АРГЕНТИНА: ГЕОПОЛИТИКА И НАЦИОНАЛЬНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ
Аннотация
В статье оценивается развитие геополитических идей в Аргентине через призму их «нематериальных» составляющих, таких как национальная идея, характер и идентичность, политическая культура, геополитическое мироощущение, образы страны «для себя» и «для других». Рассматриваются особенности восприятия страны гражданами и позиционирования ее на международной арене, анализируются объективные (территория, географическое пространство) и субъективные (фактор «утраченных территорий») компоненты геополитического кода страны. Делается вывод, что современная трактовка геополитики гораздо шире традиционного изучения взаимозависимости между положением государств на карте и их внутренней политикой или поведением на мировой арене. Для понимания констант и переменных международной политики, а также геополитических кодов отдельных государств необходимо принимать во внимание целый ряд нематериальных факторов, влияющих не только на национальную, но и на геополитическую идентичность конкретных стран.
Ключевые слова:
геополитика, национальная идентичность, территория, аргентинство, утраченные территории, национализм, идеология.
А. Scherbakova
ARGENTINA: GEOPOLITICS AND NATIONAL IDENTITY
Abstract
The article estimates development of geopolitical ideas in Argentina from the perspective of their invisible components such as Master Narrative, nationalism, national identity, political culture, geopolitical perception of environment, self-image and "image for others'. The author gives special consideration to nationals' perception of the State and its role in international relations, analyses objective (territory, geographical space) and perceived components of a state geopolitical code. The conclusion is that the modern interpretation of geopolitics is much wider than the traditional study of the interdependence between the position of States on the map and their domestic policies or behavior on the world stage. To understand the constants and variables of international politics and geopolitical codes of the individual States must take into account a number of intangible factors that influence not only on national but also on the geopolitical identity of specific countries.
Key words:
geopolitics, national identity, territory, ar-gentinidad, lost territories, nationalism, ideology.
Статья подготовлена при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда, грант №15-37-01216 «Латиноамериканские геополитические коды: влияние на формирование внешнеполитической и внешнеэкономической стратегии поведения стран региона в полицентричной мировой системе и построение долгосрочных отношений с Российской Федерацией»
Классическая геополитика долгое время развивалась в русле географического детерминизма и отталкивалась от убеждения в том, что именно географическое положение страны, ее природно-климатические условия, близость или удаленность от морей и океанов определяют основные направления развития того или иного народа, его национальный характер и поведение государства на международной арене. В русле этой логики основная его (государства) задача виделась в сохранении или расширении военного или политического контроля над собственной или новыми территориями. Иначе говоря, географическая среда рассматривалась в качестве определяющего фактора социально-экономического, политического и культурного развития народов [6]. Так, видный аргентинский мыслитель и политический деятель Доминго Фаустино Сармьенто (занимал пост президента Республики в 1868-1874 гг.) в своем труде, опубликованном в 1845 году, писал, что «обитаемую часть этой страны (Аргентины - А.Щ.), наделенной большими природными богатствами и разнообразием климата, можно разделить на три различающиеся между собой зоны, и в каждой из них отношения местного населения с окружающей природой накладывают на его характер своеобразный отпечаток» [10, с. 16].
Это представляется вполне логичным - государство в принципе является формой самоорганизации общества в рамках определенной территории, поэтому специфика территории, занимаемой конкретной страной, и играет настолько важную роль в ее становлении и развитии. Речь ведь идет не только о размерах территории и месте расположения, что напрямую влияет на геополитический потенциал государства и возможности его участия в международных делах. Особенности рельефа, климат, наличие или отсутствие условий для ведения сельского хозяйства, природные ресурсы для развития промышленности, доступ к морям или океанам — все это также косвенно определяет (а иногда и ограничивает) потенциальные и реальные возможности государств на мировой арене.
Аргентинская Республика расположена на южной оконечности Южной Америки и занимает почти всю ее за исключением сравнительно узкой полосы между Тихим океаном и Андами, принадлежащей Чили. Однако с точки зрения геополитического потенциала важны не только размер территории государства, но и его способность использовать этот ресурс для реализации национальных интересов. Так, Аргентина занимает 8 место в мире по разме-
не
ру территории, что априори делает ее влиятельным игроком в региональных и международных делах, но еще в середине XIX века ограниченные возможности центральной власти по колонизации и контролю обширных территорий страны приводили Д.Ф. Сармьенто к убеждению в том, что ее протяженность
- это «зло, от которого страдает Аргентинская республика» [10, с. 15]. С другой стороны, относительную «сглаженность» рельефа (поскольку Анды компактно расположены вдоль всей западной границы страны, ее современной границы) он тоже толковал вполне в духе географического детерминизма: «горы и иные подобные природные явления, разделяющие территорию страны, служат причиной разобщенности народов и сохранения отсталых обычаев. Аргентинская же Республика едина и неделима» [10, с. 18]. Страна также располагает около 4 000 километрами береговой линии вдоль Южной Атлантики, но отсутствие удобных естественных гаваней вдоль большей части побережья и удаленность таких гаваней от основных центров производства и потребления помешали ей, по мнению аргентинского дипломата Хорхе Карасалеса, стать морской державой [2, с. 1-2].
Кроме того, объективные факторы - размер территории, наличие или отсутствие природных ресурсов, уровень образования и культуры населения
- закономерно формируют у граждан субъективные ожидания, связанные с развитием страны в настоящем и ее перспективами в будущем. Действительно, люди, живущие в едином политико-культурном пространстве, нуждаются в некоем комплексе общих для всех ценностей, норм и установок, совокупность которых будет определять их образ жизни. Подобный комплекс, как правило, включает в себя основополагающие представления о месте индивида в социуме, гражданском обществе и государстве, являясь, по определению российского политолога К.С. Гаджиева, парадигмой конкретного исторического периода. Именно на основе господствующей парадигмы, по его мнению, формируется национальная и геополитическая идентичность народа и, соответственно, государства. Под идентичностью в данном случае следует понимать установившиеся особенности культуры конкретного народа, его этнические характеристики, обычаи, верования, мифы, нравственные императивы - все то, что составляет национальный характер и представления людей о себе, о своем месте в мире [7].
По мнению российских исследователей К.А. Кузнецова и П.А. Щелина, национальная идентичность включает в себя три основные идеи, постоянно присутствующие в сознании большей части населения государства: «общее
прошлое или общий опыт государственности, позитивно воспринимаемый общественным сознанием; набор общих ценностей для данного социума и выступающая следствием вышеупомянутых факторов общая ответственность за будущее страны». Их сочетание и создает национальную идентичность, которая является непременным условием успешного развития и самосохранения государства [9].
Создание собственной национальной идеи для выделения своей идентичности среди других народов обычно неразрывно связано с появлением национального государства. Это было особенно важно для латиноамериканских стран, поскольку после распада испанской колониальной империи на континенте появились новые независимые государства, население которых говорило на одном языке, имело общее историческое наследие и характеризовалось относительным расовым единообразием. В результате значительное сходство с соседями стало одной из основных проблем, с которой столкнулись правительства вновь образованных республик при легитимации своего независимого существования. Именно поэтому после достижения независимости большинство государств Латинской Америки были вынуждены всячески культивировать или создавать (при необходимости) различия со своими непосредственными соседями для разрушения объективно существовавшей общности. Прежнюю общность нужно было заменить новой (зачастую искусственной), которая в идеале должна была ограничиваться государственными границами [1]. Этот процесс был явно организован «сверху»: местные элиты, чьи политические и экономические интересы когда-то привели к распаду огромной империи, стали использовать различные средства для создания различий между собой и соседями - т.е. между «нами» и «остальными» - искусственных, зачастую, различий.
Принято считать, что вплоть до конца XIX века ресурсы для формирования аргентинской национальной идентичности были довольно ограниченными. Прежде всего, отсутствовала религиозная гомогенность - страну нельзя было считать однозначно католической - т.е. не было «традиционной веры», которая могла бы стать своего рода фундаментом новой нации. Специфического «аргентинского» языка тоже не существовало, поскольку население огромных пространств от Рио-Гранде на севере до Огненной земли на юге говорило по-испански. Языки же коренных народов, проживавших в некоторых провинциях, не имели настолько значимого географического распространения в масштабе всей страны, чтобы их можно было сделать атри-
бутом национальной идентичности. Что касается доколониальной истории, то она также не располагала достаточным материалом для утверждения о происхождении аргентинцев от какой-либо цивилизации коренных народов, существовавшей на Ла-Плате до прихода конкистадоров.
Кроме того, в отличие от целого ряда латиноамериканских стран, общее колониальное прошлое (пребывание определенной территории в составе единого субъекта колониального административно-территориального деления) также не стало фундаментом для строительства новой нации. Политическое единство в границах территории бывшего вице-королевства Рио-де-ла-Плата после разрыва с короной возникало на локальном, а не национальном уровне - на уровне провинций. Вплоть до середины XIX в. понятие Родины поэтому чаще относилось к провинции происхождения, а не к территории большего масштаба. Не будем забывать и продолжавшуюся десятилетия после обретения независимости борьбу между унитариями и федералистами. Многолетнее доминирование последних в политической жизни молодой республики лишь укрепляло ее территориальную раздробленность. Таким образом, ни культура, ни религия, ни политика не могли быть основой для конструирования «инаковости» аргентинцев и формирования их национального характера вплоть до консолидации аргентинского государства.
Серьезной проблемой представлялась также внутренняя гетерогенность в контексте существовавших этнических и культурных различий регионов (провинций в Аргентине). В XIX веке жители Буэнос-Айреса объективно имели больше общего с уругвайцами, чем с жителями провинции Кор-риентес, а уроженцы Корриентес с парагвайцами, чем с населением провинции Жужуй, житель провинции Жужуй имел больше сходства с боливийцем, чем со своим соотечественником, проживавшим в провинции Мендоса, житель же Мендосы имел больше общего с чилийцем из центральной части страны, чем с жителем Буэнос-Айреса. Следовательно, выделение и отделение себя от соседей должно было сопровождаться опровержением утверждений о неоднородности населения на территории каждого государства. Это было взаимодополняющими задачами в процессе формировании наций в испаноамериканских государствах. По мнению крупного аргентинского политолога Карлоса Эскуде, задача местных «националистов» заключалась тогда в сокрытии и уничтожении доказательств в пользу большой испано-американской общности (способной стать фундаментом для менее искусст-
венной государственности) и местной неоднородности (которая могла поставить под угрозу их усилия по созданию локальных «наций») [5].
В случае Аргентины из-за невозможности использовать религиозный, этнический и языковой компонент в качестве основы национальной идентичности, одним из важнейших ее элементов первоначально стала территория. Это представлялось вполне логичным - строительство национального государства неразрывно связано с понятиями нации и территориального суверенитета, поэтому контроль над занимаемым пространством и интеграция в рамках этого пространства были основополагающими требованиями нового государства. По мнению латиноамериканского историка Эдмундо Эредиа, латиноамериканский национализм был основан на утверждении исключительного осуществления государством территориального суверенитета - контроль над этим пространством дает государству предлог для постоянного его населения и неоспоримое право интеллектуального освоения этой территории, то есть беспрепятственного «строительства» нации, которая станет основой национального государства [1]. Очевидное отсутствие культурной составляющей нации и официальный дискурс, утверждавший обратное, вызывал обострение территориальных проблем в Аргентине и появление идеи «нашей земли» (исп. «nuestra tierra»). Поскольку доминирование в пределах конкретной территории было наиболее очевидным подтверждением существования национального государства, любые изменения в распределении пространств (и тем более их сокращение) рассматривались в качестве прямых угроз национальной государственности Аргентины.
Первый проект аргентинской нации, разработанный в последней трети XIX в., рассматривал территорию как пространство. Понимаемая как «пустыня», страна воспринималась как совокупность неиспользованных ресурсов, не до конца заселенное и освоенное пространство. Территория считалась не столько основой нации, сколько пространством, на котором эта нация развивалась, физической площадью, на которой заключались и действовали конституционные соглашения, выстраивались правовые рамки. При этом она не обязательно характеризовалась наличием какой-либо национальной идентичности. В рамках этой модели территориальные границы обозначали и границы участия граждан в политическом руководстве, и границы понятия идентичности, определяемой как государство. При таком способе формирования нации государственные границы определяли и национальные, а понятие Родины стало гораздо больше сводиться к институту
гражданства, отделяемому от народа (нации), и ставшему атрибутом государства [1].
По мнению российского политолога З.А. Жаде, способы конструирования этнонациональной идентичности и установления границ этничности -это один из компонентов этнонационального геополитического мироощущения, включающего в себя комплекс этнических стереотипов и установок, формы этнической солидарности мобилизации, этнические геополитические образы и геополитические «этнотравмы» [8]. Однако проект аргентинской нации в конце XIX века был скорее гражданским, чем этническим. Его специфика была обусловлена особым подходом правящего класса: прежде чем утверждать национальную специфику, олигархические правительства 18801916 гг. демонстрировали принадлежность страны к «западному миру», чему, казалось, противоречил территориальный фактор - географическое положение страны - но что подкреплял исторический опыт ее развития.
Прежде всего, речь шла о поощрении европейской иммиграции, которая стала инструментом правящей элиты для модернизации государства, население которого характеризовалось тогда этнической гетерогенностью. В результате свыше 3 миллионов новых граждан прибыло в страну с другой стороны Атлантики за период 1880-1914 гг. Конституция 1853 года не только провозглашала приоритетность европейской иммиграции в Аргентину, но и гарантировала предоставление колонистам равных с аргентинскими гражданами прав и даже некоторых преференций. По убеждению Д.Ф. Сармьен-то, «сто тысяч переселенцев ежегодно даст миллион трудолюбивых европейцев за десять лет, они расселятся по всей Республике, научат нас трудиться, использовать природные богатства, и их достояние пополнит достояние всей страны» [10, с. 187].
Целевой аудиторией этого проекта были жители определенной территории (в пределах государственных границ Аргентинской республики), не обязательно принадлежавшие к единой определенной культуре. Эту уверенность в том, что территория может выполнить задачу по гомогенизации, «ар-гентинизации», граждан и их интеграции в рамках государственных границ объясняли «алхимией земли» (исп. «alquimia de la tierra»). Идеологи модернизации считали, что аргентинцев не было в прошлом, но они появятся в будущем, потому что «государство должно создавать их».
Для аргентинских «культурных националистов» с территорией было связано два фактора: представление о «своей земле» и ее восприятие как
основы для формирования национальной идентичности. «Магия земли» со временем утратила свою привлекательность в качестве ассимиляционного проекта, и потребовалось более интенсивное вмешательство правительства. Так, писатель Мануэль Гальвес считал, что историко-политический проект должен был не только устранить специфические черты, отделявшие Аргентину от опыта других цивилизаций (как и было задумано олигархическим правительством), но и сохранить ее отличия от остального мира [1].
Основными инструментами в реализации этого амбициозного замысла выступили ресурсы образовательной и военной отраслей. Реформы патриотического образования были, по определению К. Эскуде «позитивистским проектом культурных инженеров», стремившихся создать искусственную нацию через государство, уже существовавшее как исторический и политический объект. Вплоть до 1950-х гг. содержание государственного начального образования оставалось догматизированным, националистическим, авторитарным и милитаристским. Аргентинский политолог считал, что с 1908 года главной целью государственного начального образования было не столько воспитание граждан функциональными для современного общества («демократического и ориентированного на непрерывный материальный прогресс») благодаря упорному труду и научно-техническому развитию, сколько их индоктринация в духе «аргентинства». Эти доктрины, в свою очередь, были изобретены идеологами патриотического воспитания. Так были созданы и распространялись мифы о гаучо («варварах-полубогах героических времен») и генерале Сан-Мартине, превратившимся в супергероя, наделенного всеми человеческими достоинствами и лишенного недостатков людей из плоти и крови. По-видимому, авторы проекта стремились де-европеизировать Аргентину, заменив «европейскую атмосферу» не четко пока сформулированной национальной идеей [5].
Важную роль в формулировании этой идеи сыграла политика правительств в период становления государства-нации. «Отцы-основатели» аргентинского государства в конце XIX в. выявили или изобрели набор ценностей, разделяемых всеми жителями страны и образовавших впоследствии национальную идею. Такой национальной идеей, по-видимому, и стало «аргентинство» (исп. «argentinidad») - совокупность нематериальных характеристик (ментальных, этических и религиозных), которые делают аргентинцев аргентинцами и отличают их от представителей других национальностей.
По мнению К.С. Гаджиева, идентичность имеет непосредственное отношение к геополитическому статусу национальных государств в мире и выступает в качестве своеобразного индикатора, позволяющего судить о том, как та или иная нация видит себя в отношениях с остальными. Геополитическая идентичность поэтому включает не только внешнеполитические ориентиры государства, представления о национальном суверенитете, национальных интересах, национальной безопасности и стратегии развития, но и совокупность «нематериальных» компонентов, таких как особенности мировоззрения, национального самосознания и менталитета, национальный характер, историческая память, этнонациональные образы, национальные традиции, мифы, символы и стереотипы поведения [7].
Такие «нематериальные» компоненты - «характеристики социокультурной и самобытно-исторической субъектности, связанные с этничностью, национальным менталитетом, этнонациональной идентичностью», - в свою очередь, составляют геополитическое мироощущение нации. Геополитическое мироощущение, по мнению З.А. Жаде, - это сложный комплекс мировоззрения и мироориентации, национального общественного мнения и национального самосознания, исторической памяти и менталитета, поведенческого мировоззрения и этнонациональных образов, сложившихся национальных стереотипов и объединительных идей этнонациональной идентичности. Геополитическое пространство в сознании рядовых граждан и профессиональных политиков обычно состоит из сформированных коллективным и индивидуальным опытом символов и мифов [8], и, по сути - выступает в качестве своеобразного «образа для себя». Это самовосприятие народа складывается из множества исторических, социально-экономических, общественно-политических, социокультурных реалий, обычаев, национальных мифов, стереотипов [7].
Важной составляющей аргентинского «образа для себя» стало культивирование представления о полном исчезновении в Аргентине индейцев и исключительной расовой однородности населения, обусловленной спецификой освоения территории страны. Как уже говорилось, прежде всего, речь шла о массовой европейской иммиграции. Привлечение иммигрантов из Европы было не только способом колонизации обширных пространств пампы, но и основным инструментом «европеизации» населения. В отличие от большинства латиноамериканских элит, проводивших на рубеже XIX-XX вв. политику «креолизации» автохтонных жителей для постепенного размыва-
ния традиционного образа жизни индейцев и их дальнейшей ассимиляции, аргентинская правящая верхушка изначально заняла противоположную позицию, заявляя, что сформировавшаяся нация является «однородно белой», поэтому ассимиляция понималась исключительно как односторонний процесс «европеизации» «не белого» населения. Наряду с политикой поощрения европейской иммиграции со школьного возраста детям прививалось чувство особой гордости от сознания принадлежности к «сообществу белых». Тем самым в стране усиленно насаждался новый образ аргентинца — с европейским обликом, занятиями и манерами [11].
В отличие от «образа для себя», целевой аудиторией которого являются собственные граждане, «образ для других» призван должным образом позиционировать страну на международной арене. Как правило, он использует некоторые компоненты «образа для себя», способные представить государство в наиболее выгодном для реализации его национальных интересов свете. «Внешний» компонент идентичности государства определяется двумя обстоятельствами: тем, как оно воспринимается окружающим миром, и тем, как роль страны в мировом сообществе оценивают его граждане. По сути это массовые представления о месте страны на геополитической картине мира, а также устойчивые геополитические коды, которые являются устойчивыми внутри- и внешнеполитическими ориентациями, независимыми от политической конъюнктуры в течение длительных исторических периодов, и характеризуются определенной преемственностью.
Одним из таких «внешних» компонентов аргентинского «образа для других» по-видимому, стоит считать своеобразный «комплекс национального превосходства» (определение К. Эскуде). Еще в 1845 году, в период консолидации аргентинского государства, Д.Ф. Сармьенто писал, что: «аргентинцы, к какому бы классу они не принадлежали, цивилизованные или невежественные, имеют высокое представление о себе как о нации; все другие народы Америки бросают им в лицо обвинение в тщеславии, обижаются на них за их высокомерие и надменность. Я думаю, обвинение не столь уж необоснованное, но это не вызывает во мне досады. Горе народу, который не верит в себя, - ему не под силу великие дела!»[10, с. 26] Спустя почти полтора века устойчивость подобного самовосприятия подтвердили результаты опросов общественного мнения, проведенных в начале 1980-х гг. Большинство аргентинцев по-прежнему считали, что: 1. США и государства Западной Европы могут многому научиться у Аргентины; 2. Аргентине же, напротив, не
чему учиться ни у США, ни у Западной Европы; 3. Аргентина является наиболее важным (влиятельным) государством в Латинской Америке; 4. Ни в одной стране мира не живется так хорошо, как в Аргентине; 5. Она (страна) заслуживает важного места в мире; 6. Аргентинские ученые и специалисты — лучшие в мире [4].
Подобные константы национальной политической культуры оказывали значительное влияние на формирование и реализацию внешнеполитического курса страны. К. Эскуде выделял ряд ключевых характеристик, свидетельствующих об определенной преемственности внешней политики Буэнос-Айреса на протяжении большей части ХХ века. Во-первых, авторитаризм, понимаемый как представление о «непатриотичности» сомнений в «правильности» внешней политики страны и так называемых «столпов аргентин-ства» (исп. verdadesdelaargentinidad). Во-вторых, представление о том, что в ходе своего исторического развития Аргентина лишилась обширных территорий. В-третьих, уверенность в том, что внешняя политика Аргентины основывается на моральных соображениях и является мирной (пацифистской). В-четвертых, убеждение в том, что амбиции других государств сделали Аргентину жертвой отторжения территории. В-пятых, презрение к личной выгоде в качестве мотивации поведения. В-шестых, представление об Аргентине как о богатом и влиятельном государстве, способном себе позволить конфронтации, в которые вовлекает ее внешняя политика. Речь шла о вере в то, что даже если расчеты окажутся ошибочными, соотношение издержек и выгод будет положительным, а престиж стоит того, чтобы платить. Политолог полагал, что комплекс этих представлений повлиял на нейтралитет страны во Второй мировой войне, а также на появление идеи о том, что ее внешняя политика должна быть свободной от влияния какого-либо гегемона или преобладающей силы [3]. Кроме того, в формировании образа Аргентины «для других и для себя» важную роль играли и объективные факторы. Так, «золотая эпоха» в истории Аргентины - период ее процветания в 1880-1942 гг. с уровнем дохода на душу населения, сопоставимым с Францией - выделила ее среди других стран Латинской Америки и привела к появлению своего рода «головокружения от успехов», что, вероятно, оказало значительное влияние на степень конфронтаци-онности ее внешней политики.
Геополитическая идентичность Аргентины в значительной мере формировалась также в контексте государственной идеологии, продвигавшей
представления об утраченных в XIX в. территориях. Одной из внешнеполитических констант страны, по мнению К. Эскуде, было утверждение о том, что страна лишилась огромных территорий на континенте в результате экспансии соседних государств или сепаратизма провинций. Оно использовалось в официальном дискурсе Буэнос-Айреса на протяжении десятилетий независимо от типа режима или правительства у власти. Судя по всему, представление об «утраченных территориях» уходит своими корнями в тот же период консолидации государства и реализации проекта национального строительства, для которого требовалось формирование новой национальной идентичности в отсутствие религиозной, языковой и культурной дифференциации. Одним из способов добиться этой цели было убеждение в том, что страна «потеряла» значительные территории из-за амбициозных соседей, лишивших страну ее законного наследства от метрополии.
Более того, результаты исследования оригинальных и вторичных текстов по аргентинской и американской географии за период 1879-1986 гг. привели этого исследователя к выводу о существовании культивировавшегося десятилетиями представления об утрате не только Мальвинских (Фолклендских) островов, но и внушительных территорий в Чили и Бразилии, а также потери современных Боливии, Парагвая и Уругвая, которые, как утверждалось, тоже должны были перейти к Аргентине «по наследству» от Испании [4]. Кроме того, аргентинской «воображаемой территорией» К.Эскуде считал «аргентинский антарктический сектор», Южную Георгию, Южные Сандвичевы острова и Южные Оркнейские острова - территории, на которые аргентинские правительства претендовали, но никогда их не контролировали. Несмотря на это, в текстах по географии они были представлены как внутренние провинции страны, давно вошедшие в ее состав. Яркий пример проявления чувства национальной идентичности во внешней политике политолог видел в Мальвинской войне 1982 года [3].
По мнению аргентинского ученого, с середины 1940-х гг. осознание территориальных потерь было формализовано, что нашло отражение в ин-ституционализации претензий Аргентины на острова в Южной Атлантике и территории в Антарктике. Это способствовало созданию образа Аргентины как жертвы «алчности» соседних государств, обреченной к сокращению территории. Ученый считал, что в территориальных спорах страны (как с Чили, так и с Великобританией) отсутствовали «мотивы, связанные с экономическими стимулами или властью над другими государствами», но присут-
ствовал «территориальный национализм в чистом виде, в его примитивной и крайней форме», выражавшийся в систематической индоктринации населения [1]. Можно предположить, что такая преемственность во внешнеполитическом измерении аргентинской политической культуры долгие годы обеспечивалась выполнением инструкций, предусматривавших, что школьные карты (в том числе и опубликованные в учебниках) должны получить одобрение Военного географического института. Примечательно, что эти инструкции были разработаны еще в 1930-х гг. как гарантия того, что карты для аргентинских школьников будут включать Мальвинские (Фолклендские) острова, острова Южная Георгия, Южные Сандвичевы острова, южные Оркнейские острова и «аргентинский сектор Антарктики» - иными словами, все «воображаемые территории».
По определению З.А. Жаде, географическое пространство - это достаточно устойчивые, стратифицированные и динамичные представления об определенных политико-, историко- или культурно-географических территориях. Географические образы - это еще одна составляющая национальной (политической) и этнической идентичности. Национальные стереотипы обязательно включает образ пространства - районы, относимые национальным сознанием к территории своего государства - которые можно целенаправленно формировать и культивировать [8]. «Утраченные и воображаемые» территории Аргентины выступают ярким примером таких национальных стереотипов и являются такой же частью географического образа страны, как и объективно существующее земельное пространство, на которое распространялась юрисдикциягосударства.
Современная трактовка геополитики гораздо шире традиционного изучения взаимозависимости между положением государств на карте и их внутренней политикой или поведением на мировой арене. Для понимания констант и переменных международной политики, а также геополитических кодов отдельных государств необходимо принимать во внимание целый ряд нематериальных факторов, влияющих не только на национальную, но и на геополитическую идентичность конкретных стран. Геополитическая идентичность страны, по-прежнему во многом обусловленная географическим детерминизмом, является совокупностью комплекса факторов (исторических, социокультурных, идеологических, экономических) и выступает в качестве своего рода проекции ее самовосприятия вовне.
Литература
1. Bohoslavsky E. Territorio y nacionalismo en Argentina, 1880-1980: del espacio al cuerpo nacional. Encuentro de Latinoamericanistas Espacoles (12. 2006. Santander): Viejas y nuevas alianzas entre Amйrica Latina y Espaca, 2006, s.l., Spain. CEEIB,
2. Carasales J.C. National Security Concept of States: Argentina. United Nations. New York, 1992.
3. Escudi C. Education, Political Culture and Foreign Policy: The case of Argentina - Working Paper of the Duke-UNC Program in Latin America Studies. Durham N.C. 1992. №4. Octub. URL: http://www.argentina-rree.com/home_nueva.htm (дата обращения 04.06.2016).
4. Escudi C. Geografia en la Rep. Argentina: Contenido nacionalista de la ensecanza de la geografHa en la Repъblica Argentina, 1879-1986. URL: http://www.argentina-rree.com/documentos/contenido_nac.htm (дата обращения 04.06.2016).
5. Escudi C. The anthropomorphic fallacy in international relations discourse. Local "nationalisms" and the anthropomorphic fallacy in Hispanic America. URL: http://www.argentina-rree.com/anthropo/anthropo6.htm (дата обращения 04.06.2016).
6. Гаджиев К.С. Введение в геополитику. М.: «Логос», 1998.
7. Гаджиев К.С. Национальная идентичность: концептуальный аспект // Вопросы философии. 2011. №10.
8. Жаде З.А. Этнонациональная геополитическая идентичность: к постановке проблемы // Вестник Адыгейского государственного университета. 2006. №1.
9. Кузнецов К.А., Щелин П.А. Национальная идентичность и устойчивая государственность // Сравнительная политика. 2014. Том 5. №1(14).
10. Сармьенто Д.Ф. Цивилизация и варварство. Жизнеописание Хуана Факундо Кироги а также физический облик, обычаи и нравы Аргентинской республики. М.: Наука, 1988.
References
1. Bohoslavsky E. Territorio y nacionalismo en Argentina, 1880-1980: del espacio al cuerpo nacional. Encuentro de Latinoamericanistas Espasoles (12. 2006. Santander): Viejas y nuevas alianzas entre Amirica Latina y Espasa, 2006, s.l., Spain. CEEIB,
2. Carasales J.C. National Security Concept of States: Argentina. United Nations. New York, 1992.
3. Escudi C. Education, Political Culture and Foreign Policy: The case of Argentina - Working Paper of the Duke-UNC Program in Latin America Studies. Durham N.C. 1992. №4. Octub. URL: http://www.argentina-rree.com/home_nueva.htm (data obrashcheniya 04.06.2016).
4. Escudi C. Geografia en la Rep. Argentina: Contenido nacionalista de la ensesanza de la geografna en la Rep"blica Argentina, 1879-1986. URL: http://www.argentina-rree.com/documentos/contenido_nac.htm (data ob-rashche-niya 04.06.2016).
5. Escudi C. The anthropomorphic fallacy in international relations discourse. Local "nationalisms" and the anthropomorphic fallacy in Hispanic America. URL: http://www.argentina-rree.com/anthropo/anthropo6.htm (data obra-shcheniya 04.06.2016).
6. Gadzhiev K.S. Vvedenie v geopolitiku. M.: Logos, 1998.
7. Gadzhiev K.S. Natsional'naya identichnost': kontseptual'nyi aspekt. Voprosy filosofii. 2011. №10.
8. Zhade Z.A. Etnonatsional'naya geopoliticheskaya identichnost': k posta-novke problemy. Vestnik Adygeiskogo gosudarstvennogo universiteta. 2006. №1.
9. Kuznetsov K.A., Shchelin P.A. Natsional'naya identichnost' i ustoichi-vaya gosudarstvennost'. Sravnitel'naya politika. 2014. Tom 5. №1(14).
10. Sarm'ento D.F. Tsivilizatsiya i varvarstvo. Zhizneopisanie Khuana Fa-kundo Kirogi a takzhe fizicheskii oblik, obychai i nravy Argentinskoi respubliki. M.: Nauka, 1988.
