CC BY
32. «АРАП ПЕТРА ВЕЛИКОГО» А. С. ПУШКИНА И «АНДРЕЙ БЕЗЫМЕННЫЙ» А. О. КОРНИЛОВИЧА
В 1822—1824 гг. в альманахе «Полярная звезда», издававшемся А. Бестужевым и К. Рылеевым, были помещены два очерка А. О. Корниловича, посвященные Петровской эпохе. Эти очерки, с добавлением еще двух, были перепечатаны в альманахе «Русская старина» на 1825 г.,1 издателем которого был сам Корнилович вместе с В. Д. Сухоруковым. Успех «Русской старины» заставил издателей в следующем году выпустить его «вторым тиснением». Очерки Корниловича сразу же обратили внимание Пушкина. Познакомившись с «Полярной звездой» на 1824 г., он писал Бестужеву: «Корнилович славный малый и много обещает» (Акад., XIII, 87).
Штабс-капитан гвардии Генерального штаба, член Южного общества декабристов А. О. Корнилович был единственным среди декабристов специалистом-историком. «Он был человек очень скромный и правдивый, настоящий тип кропотливого ученого, всегда сам хлопотавший о разъяснении каждого факта до мелочности», — писал о нем Д. И. Завалишин.5 Исследовательское внимание Корниловича было обращено главным образом на личность Петра как царя-просветителя, двинувшего Россию вперед. Очерки написаны на основе большого числа первоисточников, среди которых известный труд И. И. Голикова «Деяние Петра Великого», записки А. К. Нартова, И. И. Неплюева, побывавших в России иностранцев.
Значительным элементом этих источников был исторический анекдот, т. е. обобый вид неизданного исторического свидетельства, передающего характерные для эпохи бытовые эпизоды и раскрывающего черты характера, ума или поведения исторического деятеля. В сфере быта, образа жизни Петровской эпохи Корнилович видел наиболее последовательное проявление ее основного противоречия: борьбу старого уклада жизни с реформаторскими устремлениями Петра.
Очерки Корниловича были вдвойне привлекательны для Пушкина, задумавшего роман из жизни своего прадеда — воспитанника и сподвижника Петра: трактовка образа Петра в них соответствовала пушкинскил! «Стансам»; кроме того, они представляли как бы антологию, в которой собраны подробности частной жизни ушедших времен. Известно, что в романах В. Скотта Пушкин особенно ценил обращение к «домашней стороне» истории (XI. 195), т. е. показ исторических событий через будничную жизнь эпохи. Очерки Корниловича, обращенные к «домашней стороне» Петровского времени, были своего рода конспектом для исторического романиста. Они послужили основным документальным материалом для написания глав «Арапа Петра Великого». Публикуя главу из романа в альманахе «Северные цветы» на 1829 г., Пушкин сделал примечание: «См. Голикова и 'Русскую старину». В 1831 г. сам Корнилович, будучи уже узником Петропавловской крепости, на основе своих очерков написал повесть «Андрей Безыменный» (СПб., 1832).
Использование и интерпретация очерков Корниловича в «Арапе Петра Великого» освещались в пушкиноведении,3 однако до сих пор не было
1 В «Полярной звезде» на 1823 г. (СПб., 1822) напечатан очерк «О первых балах в России», в «Полярной звезде» на 1824 г. (СПб., 1824) — «Об увеселениях российского двора при Петре I». В «Русскую старину» (СПб., 1824; 2-е изд., СПб., 1825) дополнительно включены очерки «О частной жизни императора Петра I» и «О частной жизни русских при Петре I».
2 Д. И. Завалишин. Записки декабриста. СПб., 1906, стр. 211.
3 См.: Д. П. Якубович. Пушкин в работе над прозой. «Литера-
турная учеба», 1930, Яг 4, '
обращено внимание на обратную зависимость, т. е. на то, что отрывки пз пушкинского романа, напечатанные в «Северных цветах» на 1829 г. (СПб., 1828) и «Литературной газете» (1830, № 13), в свою очередь послужили источником для повести Корниловича.4
«Андрей Безыменный» — рассказ о судьбе честного дворянина Андрея Горбунова, который унаследовал имение своего деда, но корыстолюбивый Меншиков и его управляющий отняли у него это имение, представив ложные доказательства, что Андрей подкидыш и не дворянин. Вмешательство Петра восстановило справедливость.
Ядро повествования почерпнуто Корниловичем у Голикова (анекдот о часовом и неправом судье), бытовые детали и фон берутся из очерков самого Корниловича. При этом в повесть включены некоторые моменты, отсутствующие в очерках, но совпадающие с пушкинской обработкой их в «Арапе». Так, например, в сцене ассамблеи использован один и тот же сюжетный прием: бывалый петербуржец, знаток светских обычаев, приводит на ассамблею новичка, недавно приехавшего в Петербург. У Пушкина—это Ибрагим и Корсаков, у Корниловича — Желтов (друг Андрея) и Горбунов. Герои переходят из одной комнаты в другую и таким образом знакомятся с порядком ассамблеи. У Пушкина заимствованы и некоторые детали. Вот, например, как в «Арапе» описывается приезд Ибрагима с Корсаковым во дворец: «Между тем они подъехали ко дворцу. Множество длинных саней, старых колымаг и раззолоченных карет стояло уже на лугу. У крыльца толпились кучера в ливрее и в усах, скороходы, блистающие мишурою, в перьях и с булавами, гусары, пажи, неуклюжие гайдуки, навьюченные шубами и муфтами своих господ: свита необходимая по понятиям бояр тогдашнего времени» (УНТ, 15—16).
Всех этих «пажей, скороходов, гайдуков» в очерках Корниловича нет. Встреча императрицы там изображена иначе: «В 6 часов приезжал император и немного спустя — государыня с великими княжнами, ей одной хозяин выходил навстречу и ее одну провожал до кареты».5
А вот сцена приезда на ассамблею в «Андрее Безыменном»: «Пажи у пристани, камер-юнкеры у крыльца, скороходы на ступеньках лестницы, камергеры наверху, в синих ливреях, увитых серебром, стояли для встречи царицы. У дверей находились два гайдука, великаны вершков в тринадцать, которым приказано было принимать всех и никого не выпускать прежде девяти часов».6 Слуги при входп в лом Меншикова, очевидно, появились после чтения Пушкина, но у Пушкина вся эта пестрая челядь вместе с гайдуками, «навьюченными шубами своих господ», создает реалистически живописную бытовую сценку, у Корниловича картина, точная в историко-бытовом отношении (каждой из названных категорий слуг отведено определенное место на подходах к дому Меншикова), проигрывает в живописности.
4 В осторожной форме такое предположение высказано в статье Б. Б. Кафенгауза и А. Г. Грумм-Гржимайло «Декабрист А. О. Корнило-вич» (в кн.: А. О. Корнилович. Сочинения и письма. Изд. АН СССР, М.—Л., 1957, стр. 449): «Не исключена возможность, что Корнилович в свой черед знал пушкинского «Арапа Петра Великого», из которого глава об ассамблее была напечатана в 1830 г. в «Литературной газете», а глава IV, изображающая обед у боярина и приезд к нему Петра I, напечатана Пушкиным в 1829 г. в альманахе «Северные цветы». В это время Корнилович находился в Петропавловской крепости, куда по распоряжению Бенкендорфа ему присылали книги и журналы, по крайней мере он читал в крепости «Сын отечества» и «Северную -пчелу». Если предположить, что Корнилович знал эти отрывки из «Арапа», то они могли послл^жить толчком к написанию им повести «Андрей Безыменный»
5 А. О. К о р нилович. Сочинения и письма, стр. 181.
6 Там же, стр. И9.
Приведем еще по отрывку из «Русской старины», «Арапа Петра Великого» и «Андрея Безыменного», которые, как нам кажется, подкрепляют высказанное предположение.
«Русская старина»:
«Ассамблеи устроены были следующим образом. В одной комнате танцевали, в- другой находились шахматы и шашки, в третьей трубки с деревянными спичками для закуривания, табак, рассыпанный на столах, и бутылки с винами».7
«Арап Петра Великого»:
«Государь был в другой комнате... Там сидели большею частию иностранцы, важно покуривая свои глиняные трубки и опорожнивая глиняные кружки. На столах расставлены были бутылки пива и вина, кожаные мешки 'С табаком, стаканы с пуншем и шахматные доски. Эа одним из сих столов Петр играл в шашки с одним широкоплечим английским шкипером. Они усердно салютовали друг другу залпами табачного дыма...» (VIII, 16).
«Андрей Безыменный»:
«Разительную противоположность представляла третья комната. На столах вместо вина — пиво и пунш. Осененные облаком, с глиняными трубками в зубах собеседники также пьют, но молча и отдыхая только, чтоб всасывать и выпускать из себя табачный дым. „Здесь, брат! — сказал Желтов Горбунову, — муха пролетит, услышишь, а если кто и обмолвится, то верно не по-нашему". Действительно, пировавшие тут были исключительно иностранцы: офицеры, служившие в нашей армии и флоте, шкипера, оставшиеся на зиму в Петербурге, иноземные купцы».8
Сухое, протокольное сообщение очерка развернуто Пушкиным в полнокровный реалистический эпизод. В комнату, где на столах рассыпан табак, Пушкин вводит иностранцев (в России табак еще не очень привычен), упомянутое Корниловичем вино он дополняет пивом и пуншем. Трубки становятся глиняными, т. е. материально ощутимыми И в эту же комнату с западным, морским колоритом он помещает Петра за один стол со шкипером. Каждую из этих деталей в отдельности — и пунш, и пиво, и глиняные трубки, и шкиперов — Пушкин нашел в очерках Корниловича, подлинность деталей делает сцену документально убедительной. Лучшее доказательство этого — использование этой же комнаты в повести Корниловича, подсказанное Пушкиным и вполне согласное с его собственным представлением об эпохе.
Корнилович, так же как и Пушкин, заселяет эту характерную для эпохи Петра комнату иностранцами, также заполняет ее клубами табачного дыма, ставит на столы пиво и пунш, но заимствованные у Пушкина детали уточняет («вместо вина — пиво и пунш», не просто «шкиперы», а «шкиперы, оставшиеся на зиму в Петербурге»). В отличие от Пушкина, в комнате нет Петра, это обусловлено движением сюжета. В то время когда Андрей осматривает ассамблею, Петр еще не появился в доме Мен-шикова, придя же он сразу бросается к хозяину, чтобы свершить правый суд (только так и должен был поступить идеальный монарх), а автор от документального «фона», к которому относится, в известной степени, описание ассамблеи, переходит к романической истории, п исторические детали уступают место изображению чувств героев.
Очерки Корниловича раскрывали историю «домашним» образом, в повести же он не смог вырваться за пределы романтического штампа в способах подачп документального материала.9 Сам Корнилович чувство-
7 Там же, стр. 180.
8 Там же, стр. 122.
9 Подробнее см. мою статью «Принципы документального повествования в прозе 20—30-х гг. XIX века» (в кн.: Пушкин. Исследования и материалы, т. VI. Изд. АН СССР, М.-Л., 1969. стр. 296).
вал недостатки своей повести и объяснял их отсутствием необходимых материалов. «Я... шесть лет с лишним не занимался историею, — писал он брату из крепости,— не имею ни одной книги о времени Петра I, писал все на память».10 Однако текст «Андрея Безыменного» показывает, что материалы своих очерков Корнилович знал и помнил хорошо, а неудовлетворенность его повестью скорее объясняется тем, что у него перед глазами был образец, с которым он мог ее сравнивать, — напечатанные отрывки из романа Пушкина.
~ Я. Л. Левкоеич
3. МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ
Завершая девятилетний труд над «Евгением Онегиным», поэт выразил свои чувства словами легкой грусти:
Промчалось много, много дней С тех пор, как юная Татьяна И с ней Онегин в смутном сне Явилися впервые мне — И даль свободного романа Я сквозь магический кристалл Еще неясно различал.
В «Пушкинологических этюдах» Н. О. Лернера было впервые показано, что магический кристалл, воспринимаемый нашими современниками как беспредметный образ удивительной свежести и чистоты, был для предыдущих поколений привычной бытовой реалией — в конце прошлого века он продавался в посудных лавках Петербурга и представлял собой стеклянный шар диаметром 2—3 вершка, использовавшийся в оккультных целях.1 Это объяснение — шар из прозрачного стекла, употреблявшийся при гаданье — вошло в лексикологический канон пушкинианы.2
Удачная находка комментатора все же не была надлежащим образом доследована, и В. Набоков имел известные основания назвать его публикацию «довольно наивным эссе» (a rather naive little essay).3 Основной недоработкой является, на наш взгляд, неосторожный перенос торгового ассортимента посудных лавок конца XIX в. в дворянскую культуру первой четверти XIX в., без поправки на весьма вероятную эволюцию понятия и предмета. Кроме того, нельзя оставлять без объяснения смысловую неувязку — ведь стекло является по своей физической природе веществом аморфным, а не кристаллическим, и даже по своей внешней форме стеклянный шар не имитирует природный кристалл, который, как известно, имеет только плоские грани. Именно это дает право предполагать, что
10 А. О. Корнилович. Сочинения и письма, стр. 296.
1 Н. О. Лернер. Пушкинологические этюды. В сб. «Звенья», т. 5, Изд. «Academia», М.—Л., 1935, стр. 105—108.
2 Словарь языка Пушкина, т. 2. Гос. изд. иностр. и научн. словарей, М., 1957, стр. 406; Н. С. А ш у к и н, М. Г. А ш у к и н а. Крылатые слова, литературные цитаты, образные выражения. М., 1966, стр. 614.
3 Eugene Onegin. A Novel in Verse by A. Pushkin. Translated from the Russian, with a Commentary, by V. Nabokov, vol. 3. N. Y., 1964, p. 245,
