CC BY
73
Вестник Челябинского государственного университета. 2013. № 33 (324). Философия. Социология. Культурология. Вып. 30. С. 97-101.
СУДЬБА РОССИИ В ФИЛОСОФСКОМ ДИСКУРСЕ ПРОБЛЕМЫ И ПЕРСПЕКТИВЫ
АПОКАЛИПТИЧЕСКИЕ ОЖИДАНИЯ В ОБЩЕСТВЕ РИСКА
В стремительно глобализирующемся мире религиозная мотивация используется все чаще для самых различных решений. Можно предположить масштабное переструктурирование «подкреплений» религиозного поведения в границах конфессий. Существует опасность вместо дискурса ответственности (религиозная традиция) включиться в дискурс вины (фундаментализм) через принятие апокалиптических сюжетов.
Ключевые слова: религия, риск, апокалиптика, фундаментализм.
Религиозный фундаментализм четко отвечает на вопрос - что делать в эпоху, которая не признает высших авторитетов: они могут быть вновь вызваны к жизни обращением к неким «изначальным» нормам и формам религиозного поведения «первых общин», «поколения праведных сподвижников» и т. д. Чем больше замыкается в себе этот религиозный порядок, тем проще и быстрее он «разрешает» проблему, как жить в мире, где существует выбор и риск. Тем более, что «... если речь идет о риске, это значит, что под вопрос ставится рациональная природа человеческого поведения»1. Но сегодня эти формы фундаменталистского поведения институционализируются на уровне государства, а самый яркий вариант - это апокалиптические ожидания в социальных и политических сюжетах общества риска.
Под обществом риска (У. Бек, Н. Луман, Э. Гидденс) понимается особый тип организации современных обществ с высоким уровнем сложности и неопределенности общественных процессов, социокультурных структур, вызванных распространением компьютерных технологий и достижений
посткнижной культуры2. Современное общество риска - это мир, полный парадоксов нелинейного развития постиндустриальной ци-вилизации3, а Россия - общество всеобщего риска4. Руководитель саратовской школы социальной рискологии В. Б. Устьянцев, заменяя понятие ‘общество риска’ понятием ‘рискогенного общества’ в России, отмечает, что последнее понятие отражает природу рисков как состояний конкретных общественных ситуаций5. Россия оказывается устойчивой рискогенной территорией, которая порождает «системные риски». Пожалуй, ярче всего это показывают апокалиптические стратегии. В англоязычной литературе это называется «апокалиптическим посредничеством»6 или «предварительным посредничеством»7, а мы - апокалиптическими ожиданиями, моделирование «помощником» состояния аффекта на основании эсхатологических сценариев потенциального будущего, как правило, апокалиптических.
В этом случае можно проследить антитезу ‘посредник/помощник’, которая ярко проявляется в религиозных общностях. Очевидно, что тоталитарное выравнивание религиозно-
го поведения предполагает лидера-посред-ника; тогда как в свободных общинах руководитель - это помощник. Часто христиане (особенно православные и католики) слышат от мусульман обвинения, сводимые к идее «священник - это посредник», что в корне неверно для большинства общин. Если речь не идет, конечно, о девиантных группах, обособившихся, но мимикрирующих под традицию, как например, «младостарцы» в русском Православии периода перестройки. Также можно отметить определенную закономерность: социум с доминированием посреднических религиозных общин склонен к авторитарному выбору и в остальных областях социальной жизни.
К сожалению, все чаще мы видим явления подобного «посредничества» в неожиданных сферах. Религиозная мотивация используется на уровне глобального выбора. Политик и сопутствующий ему работник СМИ муссируют апокалиптическую тематику. Но проблема в том, что делать это можно принципиально по-разному. Это делаем мы - работники гуманитарных кафедр, но в тоже время и полит-технологи, выстраивая стратегию посредничества: «.логика администрации Буша лучше всего может быть понята, если связать ее с апокалиптической традицией <.> Буш, как “апокалиптик”, использовал неопределенные катастрофические прогнозы, чтобы породить уязвимость и страх, таким образом, поощряя принятие авторитарных правил игры без со-мнений»8. Посредническая стратегия хорошо сочетается с «антитеррористической» системой тревоги, прежде всего яркой тревожной маркировкой. Атмосфера риска оказывается тревожной абсолютно для всех.
Современная социальная политика - глава в истории религии9. В качестве примера можно привести исследование Дж. Ремеса, где он отмечает степень, до которой евангелистские религиозные традиции сформировали стратегию Дж. Буша, особенно в его дуалистическом мировоззрении, его вере в божественную предусмотрительность и его сопротивлении науке (включая эволюционную теорию, антропогенное глобальное потепление и исследование стволовых клеток). Верования Буша и его социальная стратегия были сформированы фундаменталистскими религиозными доктринами. Он, несомненно, - апокалиптик.
В отличие от предсказания, апокалиптическое посредничество не является разбором
будущего. Это не похоже на прогноз погоды, скорее, на ускорение будущих сценариев, которое позволяет «посреднику» произвести и поддержать определенный уровень беспокойства. Другими словами, такое посредничество ратует не о предвидении неизбежных будущих событий, но о создании постоянного состояния аффекта, выдаваемое за состояние риска. Умножение знания (в том числе рационального научно-экспертного знания) не снижает, но обостряет сознание риска -в оценке важности этого социального факта едины и Н. Луман, и Э. Гидденс10. Это, кстати, переформулировка ветхозаветной фразы Экклезиаста: «Во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь» (Еккл. 1:18).
Впрочем, продолжающееся состояние аффекта может служить «эмоциональной профилактикой», уменьшая будущие шоки и риски, так как они были уже пережиты в некоторой форме. Но гораздо более интересно посредничество как инструмент социального контроля. Вызывая образ будущей катастрофы, которая могла бы произойти в любой момент, лидер может сплотить и получить поддержку взволнованного населения, ищущего защиту. Чтобы увидеть потенциальную власть такой стратегии, надо отметить ответ американцев на нападения 11 сентября. Интенсивное беспокойство и неуверенность принудили многих американцев поверить в авторитарные структуры, особенно политические и религиозные. Поддержка Буша увеличилась резко после террористических атак, был также пик и в посещении церкви. Такие данные проясняют, что интересам политической и религиозной гегемонии лучше всего служит беспокойство населения.
Апокалипсис, как самый знаменитый и наиболее значимый апокалиптический текст, имеет эмоциональное измерение. Существует критическая традиция в библеисти-ке, которая привязывает большую часть образов этой книги к событиям первого столетия нашей эры. Но книга Откровения, как и вся апокалиптическая литература, сложна. В ней есть нерационализируемое ядро - аудитория чувствует события, описываемые в тексте11. Это объясняет, почему многие продолжают очаровываться его содержанием, в то время как знаки и значения вторичны, а текст говорит постоянно о власти. Эмоциональный ответ, который порождает апокалиптическая
литература, играет большую роль в сохранении власти этой традиции. Такие тексты часто «использовались в поддержку политического и общественного строя <...>, чтобы преследовать определенные цели, сразу политические и религиозные по природе»12, они стремятся изменять аффект, возможно, совершая перенос в институциональный план.
Итак, речь идет, видимо, лишь об аффекте. Переживание конца света - это, возможно, самый могущественный аффект и, следовательно, важнейший для анализа массового религиозного поведения. Скорее, речь идет об авторитарном поведении, а не о традиционных культовых формах, хотя они также активизируются. Гидденс указывает на дискурс смерти в традиционных культурах, которому и «отведен» разговор о риске («связующим звеном между судьбой и роком выступает смерть»13). Оборотная сторона изгнания культуры смерти, в том числе захоронений за пределами обитаемого пространства городов, - это опять же нагнетание апокалиптических настроений конца.
Из типичных образов беспокойства стоит отметить упоминания всевозможных лекарств, а также диких зверей, например, волков. Можно отметить опосредованное действие через СМИ-образы тех, кто ассоциируется с волками (экстремистские группировки с «волчьей» символикой и названиями, этногруппы и т. д.) Интерес представляет вирусная реклама - например, видео со стаей волков у поста ДПС и супермаркета (http:// altapress.ru/story/57855), которую часто связывают лишь с продвижением нового коммерческого продукта - например, фильма. Так, перед выходом DVD с фильмом «Затмение» на улицы Лондона выпустили «волков» (http://doghusky.ru), а под Одессой вдруг «выросла» популяция волков (http://society. lb.ua/life/2010/11/15/74058_pod_0dessoy_ virosla_populyatsiya_vo.html). Пользователи Интернета, блогеры и «твиттеряне» активно копируют и распространяют в сети подобные видеоряды, так же как и «новостные» сайты в Интернете. При внимательном просмотре можно увидеть постановочные кадры, несуществующие магазины и просто расхождения в сюжете.
Хорошим вариантом для нагнетания ожиданий будет также яркая маркировка силовиков - если потребовать от военных снять полевую форму и носить парадную. Хотя проще
всего одеть в яркую форму инспекторов ДПС, а также запретить прятать авто с тревожной маркировкой. В отличие от военных, они к горожанам ближе всего. Отдельной интерпретации требует образ представителя государственной власти на богослужении в церкви или в масштабе национальной республики - в мечети. Объявление, в конечном счете, меньше интересно передачей сообщения, чем изменением состояния аффекта зрителя.
Мобилизация аффективной составляющей создает, в свою очередь, определенный риск. То, что у обычного человека не вызовет тревоги, «верующий» может посчитать знаком. Как в апокалиптической литературе, детали остаются неясными и открытыми. Пока происходит изменение в аффекте, факты незначительны. Таким образом, многие риски религиозного поведения сводятся к риску аффективного поведения. Пространственновременное уплотнение весьма «сократило» не только физические, но и социальные дис-танции14. В религиозной общине без социальных дистанций резко возрастает степень взаимозависимости. Это масштабное взаимозависимое поведение.
В силу особой эмоциональной власти апокалиптические образы переживаются довольно просто и увековечиваются эффективнее, нежели любые другие. Интересно, что негативные аффекты сохраняются в силу эволюционных причин. Эмоции - такие, как беспокойство, - не могут быть противопоставлены рациональному принятию решения, поскольку часто служат для его мобилизации15. Так как мы никогда не сможем, вероятно, избежать апокалиптических настроений, мы можем проанализировать их, пересматривая заявленные риски, не дав «латентность» превратить в оружие. Есть основания предполагать, что формы и границы «латентного» оружия далеко не исчерпаны, но тенденция использования религиозного поведения вполне наблюдаема.
Считается, что эсхатологические представления были характерны для культуры средних веков, где мир представлялся исполненным опасностей. Но все же и опыт, и природа этих акцентирующих опасности представлений в некотором отношении совершенно отличны от современного осознания риска событий со значительными последствиями. Понятие риска становится центральным в обществе, которое прощается с
традиционным прошлым. Это утверждение относится в равной мере как к риску в институционализированной среде, так и в других сферах. Воздействию институционализированных систем риска подвержен практически каждый, принадлежит ли он им или нет. По-видимому, апокалиптика - это также важный вариант институционализации риска в современных условиях. Поскольку речь идет о событиях «будущего», не ставших и не следующих с необходимостью за нашими действиями, апокалиптика дает представление
о важном параметре социального мира - его пластичности и динамичности вне причинноследственных связей.
Различие между такими институционализированными системами и другими формами риска состоит в том, что в первом случае риск является, скорее, основой построения этих систем, случайным для них. Институционализированная среда риска самыми разными способами связывает индивидуальный и коллективный риск.
Интересно, что традиционные институционализированные формы религиозного поведения принципиально дистанцируются от культивирования апокалиптических настроений. Уважая апокалиптическую тайну, не отступая от своего учения, церковь должна сдерживать как эсхатологическо-максималистские настроения верующих, приводящие к небрежению социальными и гражданскими обязанностями, так и всяческое их шараханье от «нечистых» (еретиков) членов общества16. Для церкви необходимо сочетать эсхатологическое измерение миссии с осознанием мира «здесь и теперь» как христианской ценно-сти17. Ключевым понятием для христианской социальной мысли может быть солидарность всех легальных слоев и групп общества, в том числе и религиозных, для чего следует богословски оценить социальный компромисс не как духовную капитуляцию и измену чистоте православия, а как ценность (миротворчество) с христианской точки зрения18. Любая другая позиция может вести к нагнетанию конфликтов и апокалиптических настроений в обществе. «Солидарность, - поясняет игумен Вениамин (Новик), - есть проекция любви в общественную сферу <.> важно понять, что это не только не грозит каким-либо “растворением” церкви в обществе, а, наоборот, будет способствовать ее подлинной миссии в нем»18. Конечно, социальная жизнь имеет не-
которую инерцию, и развитие должно быть поступательным. Схожий подход мы находим и в неотомизме - философском учении крупнейшей в глобализирующемся мире религиозной общины католической церкви, который выливается в пастырской конституции «Радость и надежда» (Второй Ватиканский Собор) в такое определение «общего блага»: «Общее благо включает в себя совокупность тех условий социальной жизни, в которых люди, семьи и объединения людей могут полнее и скорее совершенствоваться» (§ 74).
Итак, риск - мера опасности, который сочетает в себе вероятность неблагоприятного события в объеме этого события19. В качестве вывода стоит отметить - в случае апокалиптического посредника объем превышен, что указывает на псевдориск. Но псевдориск не объясняет всего объема, иначе ожидание не было бы таким притягательным. В отличие от опасностей, угрожающих здоровью, риски глобального мира, как и чисто апокалиптические сюжеты, не связаны с деятельностью индивида. Это что-то вроде отчужденного риска. Апокалиптическое посредничество говорит о риске с максимальными последствиями, таким образом, создавая абсолютное отчуждение. Отношение к событиям со значительными последствиями, видимо, всегда сохранит глубокий отпечаток провиденциализма.
Примечания
1 Гидденс, Э. Судьба, риск и безопасность // THESIS. 1994. № 5. С. 26.
2 Устьянцев, В. Б. Предмет, категориальные ряды и концепции социальной рискологии // Общество риска : стратегии управления и альтернативные стили мышления / под ред.
В. Б. Устьянцева, М. О. Орлова. Саратов : Наука, 2009. С. 14.
3 Кара-Мурза, С. Г. Катастрофы, хаос, развитие. М. : Смис, 1998. С. 41.
4 Яницкий, О. Н. Россия как общество всеобщего риска [Электронный ресурс]. URL : ecsocman.hse.ru/data /853/685/1219/019Yanit skij.pdf
5 Устьянцев, В. Б. Человек, жизненное пространство, риски : ценностный и институциональный аспекты. Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 2006.
6 Remes, J. Apocalyptic Premediations // Journ. of Religion and Popular Culture. 2010. Vol. 22 (1).
7 Grusin, R. Premediation // Criticism. 2004. № 46.1. P. 17-39.
8 Remes, J. Apocalyptic Premediations. Р. 112.
9 Gray, J. Black Mass : Apocalyptic Religion and the Death of Utopia. N. Y.: Farrar, Straus and Giroux, 2007.
10 Гидденс, Э. Судьба, риск и безопасность. С. 9.
11 Warner, M. Angels and Engines : The Culture of Apocalypse // Raritan. 2005. № 25.2. Р. 1241.
12 McGinn, B. Visions of the End : Apocalyptic Traditions in the Middle Ages. 1979. N. Y. : Columbia Univ. Press, 1998.
13 Гидденс, Э. Судьба, риск и безопасность. С. 23.
14 Левашов, В. К. Глобализация и социальная безопасность // Социс. 2002. № 3. С. 19.
15 Remes, J. Apocalyptic Premediations. Р. 118.
16 Россия перед Вторым пришествием. Материалы к очерку русской эсхатологии / сост.
С. Фомин. М. : Изд. Свято-Троиц. Сергиевой лавры, 1993.
17 Вениамин (Новик), игум. Православие. Христианство. Демократия. СПб. : Алетейя, 1999. С. 250.
18 Там же. С. 251.
19 Управление риском : (Риск. Устойчивое развитие. Синергетика). М. : Наука, 2000. С. 40.
