CC BY
86
6. Gak, V.G. Metafora: universaljnoe i specificheskoe // Metafora v yazihke i tekste. - M., 1988.
7. Pliseckaya, A.D. Metafora kak kognitivnaya modelj v lingvisticheskom nauchnom diskurse: obraznaya forma racionaljnosti // Kognitivnoe modelirovanie v lingvistike. - Varna, 2003.
8. Kozlova, L.A. Metafora i metonimiya: skhodstvo i razlichiya // Voprosih kognitivnoyj lingvistiki. - 2011. - Vihp. 4.
9. lustin, prepodobnihyj (Popovich). Dostoevskiyj o Evrope i slavyanstve / vstupit. statjya N.K. Simakova; perev. s serbsk. L.N. Danilenko. -
M.; SPb., 2002.
10. Fedotov, G.P. Svyatihe Drevneyj Rusi. - Rostov-na-Donu, 1999.
11. Ryazanovskiyj, F.A. Demonologiya v drevnerusskoyj literature. - M., 1915.
12. Dalj, V.l. Tolkovihyj slovarj zhivogo velikorusskogo yazihka: v 4 t. - M., 2000. - T. IV.
13. Literaturnoe nasledstvo: v 86 t. - M., 1939. - T. Ill.
14. Prihzhov, I. Zhitie Ivana Yakovlevicha izvestnogo proroka v Moskve. - SPb., 1860.
15. Dostoevskiyj, F.M. Polnoe sobranie sochineniyj: v 30 t. - M., 1972-1990. - T. VI.
16. Saljvestroni, S. Bibleyjskie i svyatootecheskie istochniki romanov Dostoevskogo. - SPb., 2001.
Статья поступила в редакцию 10.09.13
УДК 82-1
Bobrova E. V. THE APOCALYPTIC AND BIBLICAL MOTIFS IN THE LIRICS OF E.U. KUZMINA-KARAVAEVA (ON THE BASIS OF THE ANTHOLOGY «RUTH»). The apocalyptic motifs in the works of E.U. Kuzmina-Karavaeva, the poetess of the Russian «Silver Age», are analyzed in the article on the basis of her poetical anthology «Ruth». Biblical motifs (eshatological and of Old and New Testaments) in the mentioned above work are being revealed. The connection of the apocalyptic and biblical motifs with the general idea and themes of the anthology is shown. The author shows that the precise orientation on the Chistian values has given special significance to the poetess's works and brought about their topicality in our days.
Key words: the Apocalypse, biblical motif, Kuzmina-Karavaeva, religious art.
Е.В. Боброва, аспирант каф. современной и классической литературы Нижегородского гос.
педагогического университета им. Козьмы Минина (Мининского университета),
г. Нижний Новгород, E-mail: ekat.bobrova2010@yandex.ru
АПОКАЛИПСИЧЕСКИЕ И БИБЛЕЙСКИЕ МОТИВЫ В ЛИРИКЕ Е.Ю. КУЗЬМИНОЙ-КАРАВАЕВОЙ (НА ПРИМЕРЕ СБОРИКА «РУФЬ»)
В статье анализируется апокалипсические мотивы в творчестве поэтессы Серебряного века Е.Ю. Кузьминой-Караваевой на примере поэтического сборника «Руфь». Выявляются библейские (ветхозаветные, евангельские и эсхатологические) мотивы в данном произведении. Показана связь апокалипсических и библейских мотивов с общим замыслом и тематикой сборника «Руфь». Автор показывает, что именно ориентация на христианские ценности придала особой значимости творчеству поэтессы, обусловило его актуальность в наше время.
Ключевые слова: апокалипсис, библейский мотив, Кузьмина-Караваева, религиозное искусство.
Тема апокалипсиса всегда занимала особое место в русской литературе [1; 2]. Она прослеживается уже в творчестве русских писателей XIX века, особенно у Н.В. Гоголя, Ф.М. Достоевского и B.C. Соловьева, который стал духовным учителем для многих деятелей культуры всего XX века, таких как А. Белый,
А. Блок, Вяч. Иванов, Д. Мережковский. К.Г. Исупов [3] отмечает, что к концу XIX века данная тема обостряется она становится фактом общественного сознания. Свое видение и прочтение пророчеств Апокалипсиса дают такие русские религиозные философы как Е. Трубецкой [4], В. Розанов [5], П. Флоренский [6], С. Булгаков [7], Н. Бердяев [8]. Весьма интересны комментарии Библии и «Откровения св. Иоанна Богослова»: архиепископа Аверкия [9], о. Александра Меня [10], Н. Ильиной [11], A.B. Зиновьева [12], Э. Бартошевича [13], А.И. Барашкова [14] и др.
В сборнике Е.Ю. Кузьминой - Караваевой «Руфь» также обозначена тема грядущего Апокалипсиса - приближающегося конца света и Страшного суда. Сборник «Руфь» (1916) - знаковый в творческой судьбе Кузьминой-Караваевой. Г. Беневич считает, что это новый период творчества Е.Ю. Кузьминой-Караваевой отмечен ярко выраженным поворотом к религиозному искусству. В сборнике «Руфь» возникают стихотворения, приближенные к жанру псалма, похоронного плача. Но преобладающим жанром является молитва - «возвышение ума и сердца к Богу» [15, с. 526]. Композиция стихов сборника схожа с композицией гравюр: на первом плане расположены образы, несущие в себе идею духовности, все остальные предметы вынесены на периферию. В своей рецензии С. Городецкий упомянул о «черноземе» ее поэзии [16, с. 165]. «Чернозем» - это сфера кропотливого труда поэтов, где творчество может граничить с ремеслом: «Жить днями, править ремесло // Размеренных и вечных будней; // О, путь земной, что многотрудней, // Чем твой закон, твое число?» [17, с. 66].
Библейские мотивы и образы составляют основу циклов «Исход», «Вестники», «Война» и др. Самобытен отклик поэтессы на войну, в которую вступила Россия в 1914 году. Как апокалипсис война изображается в первом стихотворении цикла: «Средь знаков тайных и тревог // В путях людей, во всей природе, // Узнала я, что близок срок, // Что время наше на исходе [17, с. 49].
Цикл «Исход» обшей тональностью «последнегосрока», «дороги к раю» перекликается со стихотворением А.Блока «Балаган» (1906) вплоть до текстуальных совпадений (ср. «Жить днями, править ремесло» = «Актеры, правте ремесло»). Концепт «срок» был заявлен в «Дороге» «приближаемся к последним срокам» [17, с. 55], он является одним из основных в сборнике «Руфь». «Слепительный срок» [17, с. 69] - срок Господнего суда. О приближении сроков Последнего Суда в Апокалипсисе сказано: « Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною. Я есмь... Первый и Последний» (Отк 22: 12-13).
Стихотворения» «Руфи пронизаны ощущением сбывающихся евангельских пророчеств. В цикле «Исход» возникает образ Святого Духа «язык Святого Духа // Огнём прорежет вечный мрак» [17, с. 66]. Святой Дух - третье лицо Троицы, одна из ипостасей Бога. В день Пятидесятницы Он открылся апостолам: «явились им разделяющиеся языки, как бы огненные. И исполнились все Духа Святого» (Деян 2: 3-4). В этом сборнике на смену карающему Богу Ветхого Завета приходит образ милосердной евангельской Троицы: «Кто достигнет мгновения судного, // Перед Троицей свят и безгрешен» [17, с. 68].
Апокалипсические настроения порождают интерес к историософской трактовке военных событий как земной проекции горних битв, как извечного противоборства Христа и Антихриста. Эта трактовка основана на представлениях об исторической
миссии России как богоизбранной страны, оплота христианства. «Душа приняла войну. Это был не вопрос о победе над немцами, немцы были почти ни при чем. Речь шла о народе, который вдруг стал единой живой личностью, с этой войны, в каком-то смысле, начинал свою историю»; «особенно твердо сознание, что наступили последние сроки. Война - это преддверие конца. Прислушаться, присмотреться, уже вестники гибели и преображения средь нас» [18, с. 376]. Поэтесса предваряет цикл «Война» цитатой из Псалма 34:13 «Аз же, внегда они стужаху ми, облачахся во вретище и смирях постом душу мою, и молитва моя в недро мое возвращается» [19, с. 3]. В первом стихотворении цикла «Война» «Все горят в таинственном горниле...» автор сообщает популярную в те годы мысль об очистительном характере мировой войны: «Все горят в таинственном горниле; // Все приемлют тяжкий путь войны. // В эти дни низреченной силе // Наши души Богом вручены...». Русским общественным сознанием Первая мировая война была воспринята как «великая война», «священная война», «война всех войн», как предвестие грядущего Апокалипсиса и сбывающихся библейских пророчеств. Такая реакция была характерна для поэтов всех течений Серебряного века.
В «Руфи» заявлен мотив апостольского служения. «Как назначено, так и пойду. Господи, веди!» [17, с. 67]. Реминисценция к эпизоду призвания первых апостолов: «И сказал им Иисус: идите за мною.» (Мк 1: 17). «Покорно Божий суд приму...мой дух готов // к преображенью темной плоти» восходит к словам апостола Павла: « Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие» (1 Кор 15: 53). В течение многих веков восточно-христианские монахи практиковали опыт преображения земного естества, аналогичный тому Преображению, которое явил Иисус Христос на горе Фавор.
В пространственно-временной структуре обозначено противостояние своего и чужого миров. Художественное пространство триедино: оно включает в себя небо (горний мир), землю, мрак преисподней.
Вся система образов соотносится с апокалипсической картиной Последнего суда, заявленного ещё в «Скифских черепках» в цикле «Немеркнущие крылья» («Когда времени больше не будет // небеса словно огненный свиток совьются» [17, с. 40]), затем в «Руфи» («свилось небо в пыльный свиток» [17, с. 73]). Ср. «небо скрылось, свившись как свиток» (Отк 6: 14).
Присутствует в стихотворении и образ загробного мира: «душу во мрак унесут, // Где рыданья, и скорби, и скрежет» [17, с. 73] восходит к новозаветному устойчивому образу загробного мира, где «тьма внешняя, плач и скрежет зубов» (Мф 8:12, Лк 13: 28); «могилы древние открыты [17, с. 74]» ср. «И увидел я мертвых.стоящих перед Богом.. и судимы были мертвые .сообразно с делами своими. Смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим» (Отк 20: 12-13)
В цикле «Вестники» был обозначена вечность и образ ангела с трубой «к вечности нетленной // вестник протрубил» [17, с. 48]. Это образ восходит к новозаветному тексту: «говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся. Вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся» (1 Кор 15: 51-52) В этом же стихотворении поэтесса упоминает архангела Михаила. Его присутствие связано с «часом суда и кары»: «Верим, - очистительны пожары; // Тело в алый саван облечем.» [17, с. 85]. Имя Михаил означает «кто, как Бог?». Архангел Михаил в Писании именуется «князем», «вождем воинства Господня» и изображается как главный борец против диавола и всякого беззакония среди людей. Отсюда его церковное именование «архистратиг», т. е. старший воин, вождь. В книге Откровения архангел Михаил выступает как главный вождь в войне против дракона-диавола и прочих взбунтовавшихся ангелов. «И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним» (Апок. 12, 7-9).
В этой связи антитетичность образов мира (Бога) и войны (Сатаны) отражается в ситуации выбора каждым индивидом способа существования в условиях войны. Поэтому мотив неразрывности личного и общего пути к спасению является нрав-
ственно-философским стержнем большинства стихотворений, проясняет историософскую концепцию произведения, в основе которой - мысль о продолжении земной битвы между Христом и Антихристом и об особой миссии русского народа в этой войне: «Разве нам страшны теперь утраты? // Иль боимся Божьего суда? // Вот, благословенны иль прокляты, - // Мы впервые шепчем: навсегда» [17, с. 66]. Лирическую героиню беспокоит духовное состояние современников, она видит свою миссию в том, чтобы известить как можно большее число людей о том, что исход битвы зависит от всех и каждого. Основой духовной практики становятся не только сострадание и помощь земным «братьям», но и творчество, проявленное через «вечное» слово: «Какой бы ни было ценой, // Я слово вещее добуду, // Приближусь к огневому чуду...» [17, с. 68] Это «вещее» слово раздается в предисловии к книге: «Тайна, влекущая меня с высоты, открылась мне: «если пшеничное зерно, падши на землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» ... Немногие спутники мои, те, кто вместе со мною смотрел или только верил в мои видения, на новом языке вспоминаю вас; и вы узнаете меня в новых одеждах» [17, с. 64]. В «Руфи» слово
- одно из наименований Господа; второе лицо Троицы. В цикле «Вестники» возникает образ белого голубя «белый голубь рассекает дали» [17, с. 79] - «телесный вид» Святого Духа, в этом же цикле Святой Дух именуется автором «утешителем» (см. Ин 14: 16-17). «Приближусь к огневому чуду. Я жду таинственного зова» [17, с. 68]. Строки восходят к эпизоду призвания Моисея, когда ему явился «ангел Господень в пламени огня из среды тернового венца» (Исх 3:2) и повелел вывести израильский народ из Египта.
Лирическая героиня «пророчествует» в миру о том, что «близятся и пламенеют сроки», что «время наше» уже «на исходе»: «Духом приготовимся к исходу // Возвещает все о сроках нам. / / Верим Слову, вестникам и снам: // Ангел осеняет Силоам // И крылами возмущает воду [17, с. 74]. Согласно Евангелию, иерусалимскую купальню по временам «осенял» ангел и взмахами крыльев возмущал воду. Кто из больных первым после этого входил в воду, тот выздоравливал (см. Ин 1:1). В цикле «Вестники» «ангел поднял свой меч, // Чтобы волны рассечь» [17, с. 77] образ восходит к эпизоду ветхозаветной книги «Исход»: чтобы израильтяне, спасающиеся из Египта, перешли Черное море, воды его расступились по воле Господа (см. Исх 14: 21-22).
Не случаен здесь и образ росы, которая «окропила нивы и волов с скрипучими возами, алую лампадку с образами». Библейская символика в данном случае может быть понята как Господнее благословение. Об этом свидетельствует Книга Бытия.
- «Да даст тебе Бог от росы небесной» (Быт. 27: 28). Не случайно Роса в этой строфе тихая, как разлитая в тварном мире благодать. Образы капли, росы выполняют очистительную функцию, отражают результат поиска духовной истины.
Библейская притча о зерне, обозначенная в предисловии, вносит новое осмысление в мотив жатвы, как кары за «гневный сев» - сев сорняков, грехов, которые в гневе производит дьявол (см. Мф 13: 24-26) Но народ должен принять кару: «гулкий час, он скоро на исходе; // Плоть земная, веруй и молись. // В притаившемся пред бурею народе // Поднят крест спокойный ввысь» [17, с. 77].
«Последняя жатва приурочена ко Второму Пришествию -тогда плевелы будут окончательно отделены от доброго семени и сожжены» [17, с. 677]. Указанием на образ Последнего суда служит и образ весов «стоишь перед весами» [17, с. 73], ср. «ты взвешен на весах и найден очень лёгким» (Дан 5: 27); стихотворение «Так затихнуть - только перед бурей.. перед гибелью застыло время» - восходит к тексту Апокалипсиса: «.времени уже не будет» (Отк 10: 6). Одно из грозных явлений, предшествующих Последнему суду; «женщина на льве пятнистом... [17, с. 73]» - видоизмененный образ «блудницы», «жены, сидящей на звере багряном» из Апокалипсиса (см. Отк 20: 12-13).
Интересен образ Агнца «Агнец-Бог за мир заколот, // Грехи былые Им избыты» [17, с. 74]. Агнец - символическое наименование Христа, принесшего себя в жертву за искупление грехов человеческих («..искуплены вы ... драгоценною кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца» - (1 Пет 1: 18-19)). Здесь образ включает в себя и Небесного Агнца, «закланного от создания мира» (Отк 13: 8), «кровею Своею» победившего «диавола и сатану» во вселенском масштабе (Отк 12: 10-11).
Апокалипсис показывает столкновение двух миров, двух типов отношений между личностями, двух типов силы и власти. В мире Зверя власть принадлежит палачу, в мире Божием -
жертве. Апокалипсис тем самым раскрывает смысл Евангелия: «Они будут вести брань с Агнцем и Агнец победит их, ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей» (Отк 17:14).
Но душа лирической героини лишена гармонии с миром и Богом, хотя и стремится к ней: «Все мне говорит: душе смириться надо; // Чудо тихое грядуший день принес» [17, с. 81]. Лирическая героиня не находит покоя, хотя признается, что усердно трудилась на благо людей и во славу Божью: «Господи, не Ты ли сам острил мой плуг? // И не Ты ль всегда вонзал мою лопату? // И не Ты ль ответил страннику иль брату // «Раздели со Мною кров и пищу, друг?» [17, с. 69]. Идея физического труда сопоставлена с сюжетом о «трудничестве» Руфи. Интересен здесь евангельский символ лопаты как честного труда. В Евангелии от Луки читаем: «Лопата Его в руке Его, и Он чистит гумно Своё и собирает пшеницу Свою, а солому сожжет огнём неугасимым» (Лк. 3:17). И лирическая героиня в своей стихотворной молитве просит Господа и дальше не оставлять ее Своею мило-стию и дать силы исполнить Божественною волю, явленную в образе «прохладной росы»: «Господи, не оставляй меня в ночи // Утомленною, голодной и босою, // Окропи меня прохладною росою, // В душу, как усталый путник, простучи» [17, с. 73].
Судьба героини приобретает миссионерские черты, а ее странничество получает духовное наполнение. «Пусть шепчет мертвенный язык // Иным страстям святую требу» [17, с. 67]. Треба - богослужебный обряд, совершаемый по просьбе верующих. Здесь, судя по контексту - отпевание. В следующем цикле «Вестники» само течение жизни уподобляется требе и рассматривается как установленный свыше обряд « кто видел в небе вестников однажды, // Внимает медленным свершеньям треб» [17, с. 75]. Возникает образ Лестницы к небу «увижу ведущие к небу ступени» [17, с. 75]. В основе образа эпизод из книги Бытия - «видение Лестницы»: во сне патриарх Иаков увидел лестницу, идущую на небо, и Господа. Давшего ему обетование. Здесь «ступени к небу» - путь в вечную жизнь.
Руфь не станет женой Вооза, так как осознает себя Невестой Христовой: «И тогда - невеста, мать, -// Встречу ночью Жениха» [17, с. 70]; «Не мучит память, не пугает кара: // Мы будем взвешивать тяжелый груз греха // Перед судом иного Жениха..» [17, с. 80]; «Прихожу к нищете и бездолью, // Всю прошедши дорогу греха; // Помнить мертвенный лик Жениха // Я могу только с тайною болью [17, с. 88]; «Мечтать не мне о мудром муже / / И о путях земных невест; // Вот с каждым шагом путь мой уже, // И давит плечи черный крест» [17, с. 90].
Милостью ко всем живущим и почившим наделен в стихах образ родной земли - общей матери всех страждущих от тягот войны: «Всех больных, безумных и калек // Принимает родина любовно; // Праведный и грешный человек,- // Каждый,- сын её
единокровный. // Ты же научи ее не знать // И не верить, что близка награда: // Только без надежды любит мать; // Ничего ей от детей не надо» [17, с. 65]. Земля, изображенная в сборнике «Руфь», это уже не Мать-сыра-земля, а Богородица. В стихотворении упоминается «нетленнейшая Невеста» - Богородица, Небесная Заступница, избравшая своим уделом Святую Русь. С помощью богородичных мотивов высказывает автор своё желание о быстрой и бескровной победе над врагом в современной войне. Этому посвящен цикл «Преображенная земля». Ее поят «господни слезы», зерна «пропитаны кровью» Божьего сына: Ты послал, и мы Тебе покорны; // С этой жатвой все отдаст земля...// В гневный год, к порогу Царства Славы // Жертвою хвалы восходим мы; // И звучат напутствием псалмы, // И блестят надмирной Церкви главы» [17, с. 74].
В цикле «Война» появляется образ крылатой жены. В откровении Иоанна Богослова «Жена, облеченная в солнце» -одно из семи знамений «конца времен». «И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она кричала от болей и мук рождения» (Отк 12: 1-2). «Преследуемая драконом» Жена (олицетворение Церкви Христовой и воплощение Новой Евы, пресвятой Богородицы) должна скрываться до окончательной победы над драконом: «даны были жене два крыла большого орла, чтобы она летела в пустыню в свое место от лица змия» (Отк 12: 14).Некоторые толкователи отождествляют с Девой Марией два позитивных женских образа Откровения Иоанна: Жену, облеченную в солнце, и Жену, Невесту Агнца (21: 2; 21:9; 22:17).
Ю.М. Лотман указывал на «доминантную роль» в литературных сюжетах, «начал и концов, особенно последних» [20, с. 137-138]. Сборник Кузьминой-Караваевой заканчивается с обособленного от циклов стихотворения «Монах». Последние стихотворения сборника пропитаны атрибутами монашеского быта: клобук, запах елея, лампада, схимница-мать, пост, вериги, клирос и обитель, сообщающие о новой жизни, избранной лирической героиней. Автор задаёт вопрос: каким должен быть путь святости? Странничество, юродство, старчество или традиционное монашество? «Мать Мария жаждала неудобного, по ее определению, христианства, где не было бы больше никакого комфорта. Единственным подвигоположником был Христос. Он истощил Себя, и Его истощение есть единственный пример для нашего пути» [21, с. 16].
Таким образом, в сборнике «Руфь» представлена религиозно - философская интерпретация современности сквозь призму библейских аналогий, выражено глубокое понимание поэтессой ответственности художника перед ушедшими и грядущими поколениями.
Библиографический список
1. Кацис, Л.К. Русская эсхатология и русская литература // Исследования по истории русской мысли / под ред. М.А. Колерова. -М., 2000. - Т. 5.
2. Альтицер, Т. Россия и апокалипсис // Вопросы философии. - 1996. - № 7.
3. Исупов, К.Г. Русский антихрист: сбывающаяся антиутопия // Антихрист: антология. - М., 1995. Это обстоятельство признавали, впрочем, и сами художники слова, творившие на рубеже Х1Х-ХХ веков. См., например: Белый А. Апокалипсис в русской поэзии // Весы. -1905. - № 4.
4. Трубецкой, Е.Н. Умозрение в красках: этюды по русской иконописи. - М., 1994; Трубецкой, Е.Н. Три очерка о русской иконе. - Новосибирск, 1991.
5. Розанов, В.В. Апокалипсис нашего времени. Смертное. Уединенное. - М., 2009.
6. Флоренский, П.А. Столп и утверждение истины: опыт православной теодицеи в двенадцати письмах. - М., 2002.
7. Булгаков, С.Н. Апокалипсис Иоанна (опыт догматического истолкования). - Париж, 1948.
8. Бердяев, Н. О назначении человека. - М., 1993.
9. Аверкий (архиепископ). Апокалипсис, или Откровения св. Иоанна Богослова: история написания, правила для толкования и разбор
текста. - М., 1991.
10. Мень, А. Домашние беседы о Христе и церкви. - М., 1995; Мень, А. Откровение Иоанна Богослова: [с прил. текста. Апокалипсиса] // Знание-сила. - 1991. - № 9.
11. Ильина, Н. Иоанн Богослов. - М., 1999.
12. Зиновьев, A.B. Тайна откровения: Пророческие исчисления. Апокалипсис Иоанна Богослова. - Владимир, 1990.
13. Бартошевич, Э. Ангелы, сеющие смерть. - М., 1965.
14. Барашков, А.И. Будет ли Конец света? - М., 1991.
15. Библейская энциклопедия [240 гравюр Ю.Ш. фон Карольсфельда]. - М., 2001.
16. Цит. по: Елизавета Кузьмина-Караваева и Александр Блок // Российская национальная библиотека; сост. Л.И. Бучина, А.Н. Шустов. -СПб., 2000.
17. Кузьмина-Караваева, Е.Ю. Равнина русская. Стихотворения и поэмы. Пьесы-мистерии. Художественная и автобиографическая проза. Письма / сост., автор вступит, ст. и прим. А.Н. Шустов. - СПб., 2001.
18. Кузьмина-Караваева, Е.Ю. Избранное. - М., 1991.
19. Кузьмина-Караваева, Е.Ю. Руфь. - Петроград, 1916.
20. Лотман, Ю.М. Семиосфера: культура и взрыв. - СПб., 2000.
21. Мать Мария (Е.Ю. Кузьмина-Караваева). Жизнь, творчество, судьба: Конференция к 55-й годовщине со дня смерти матери Марии. -СПб., 2000.
Bibliography
1. Kacis, L.K. Russkaya ehskhatologiya i russkaya literatura // Issledovaniya po istorii russkoyj mihsli / pod red. M.A. Kolerova. - M., 2000. -T. 5.
2. Aljticer, T. Rossiya i apokalipsis // Voprosih filosofii. - 1996. - № 7.
3. Isupov, K.G. Russkiyj antikhrist: sbihvayuthayasya antiutopiya // Antikhrist: antologiya. - M., 1995. Ehto obstoyateljstvo priznavali, vprochem, i sami khudozhniki slova, tvorivshie na rubezhe KhIKh-KhKh vekov. Sm., naprimer: Belihyj A. Apokalipsis v russkoyj poehzii // Vesih. - 1905.
- № 4.
4. Trubeckoyj, E.N. Umozrenie v kraskakh: ehtyudih po russkoyj ikonopisi. - M., 1994; Trubeckoyj, E.N. Tri ocherka o russkoyj ikone. - Novosibirsk, 1991.
5. Rozanov, V.V. Apokalipsis nashego vremeni. Smertnoe. Uedinennoe. - M., 2009.
6. Florenskiyj, P.A. Stolp i utverzhdenie istinih: opiht pravoslavnoyj teodicei v dvenadcati pisjmakh. - M., 2002.
7. Bulgakov, S.N. Apokalipsis Ioanna (opiht dogmaticheskogo istolkovaniya). - Parizh, 1948.
8. Berdyaev, N. O naznachenii cheloveka. - M., 1993.
9. Averkiyj (arkhiepiskop). Apokalipsis, ili Otkroveniya sv. Ioanna Bogoslova: istoriya napisaniya, pravila dlya tolkovaniya i razbor teksta. -
M., 1991.
10. Menj, A. Domashnie besedih o Khriste i cerkvi. - M., 1995; Menj, A. Otkrovenie Ioanna Bogoslova: [s pril. teksta. Apokalipsisa] // Znanie-sila.
- 1991. - № 9.
11. Iljina, N. Ioann Bogoslov. - M., 1999.
12. Zinovjev, A.B. Tayjna otkroveniya: Prorocheskie ischisleniya. Apokalipsis Ioanna Bogoslova. - Vladimir, 1990.
13. Bartoshevich, Eh. Angelih, seyuthie smertj. - M., 1965.
14. Barashkov, A.I. Budet li Konec sveta? - M., 1991.
15. Bibleyjskaya ehnciklopediya [240 gravyur Yu.Sh. fon Karoljsfeljda]. - M., 2001.
16. Cit. po: Elizaveta Kuzjmina-Karavaeva i Aleksandr Blok // Rossiyjskaya nacionaljnaya biblioteka; sost. L.I. Buchina, A.N. Shustov. -SPb., 2000.
17. Kuzjmina-Karavaeva, E.Yu. Ravnina russkaya. Stikhotvoreniya i poehmih. Pjesih-misterii. Khudozhestvennaya i avtobiograficheskaya proza. Pisjma / sost., avtor vstupit, st. i prim. A.N. Shustov. - SPb., 2001.
18. Kuzjmina-Karavaeva, E.Yu. Izbrannoe. - M., 1991.
19. Kuzjmina-Karavaeva, E.Yu. Rufj. - Petrograd, 1916.
20. Lotman, Yu.M. Semiosfera: kuljtura i vzrihv. - SPb., 2000.
21. Matj Mariya (E.Yu. Kuzjmina-Karavaeva). Zhiznj, tvorchestvo, sudjba: Konferenciya k 55-yj godovthine so dnya smerti materi Marii. - SPb., 2000.
Статья поступила в редакцию 10.09.13
УДК 811.111-234
Gorn E.A. DESCRIPTIVE FUNCTION OF COLOUR TERMS IN MODERN ENGLISH FICTION. The paper is devoted to the study of various colour terms used in descriptive function in modern English literature and difficulties it might cause in terms of their translation into Russian.
Key words: colour terms, modern English literature, function, translation.
Е.А. Горн, аспирант Российского гос. педагогического университета им. А.И. Герцена, г. Санкт-Петербург, E-mail: e.gorn@mail.ru
ДЕСКРИПТИВНАЯ ФУНКЦИЯ ЦВЕТООБОЗНАЧЕНИИ В ХУДОЖЕСТВЕННОМ ТЕКСТЕ НА ПРИМЕРЕ СОВРЕМЕННОЙ АНГЛИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Статья посвящена анализу различных типов цветообозначений выступающих в дескриптивной функции в английской литературе и сложностям, связанным с их переводом на русский язык.
Ключевые слова: цветообозначения, современная английская литература, функция, перевод.
В настоящее время цветообозначения изучаются в рамках различных, как лингвистических, так и нелингвистических дисциплин. Однако интерес к этой группе слов не ослабевает. Вероятно, это связано с тем, что цвет является неотъемлемой частью образа жизни любого народа, с восприятием мира, культурой.
Исследованием цветообозначений занимаются различные отрасли науки. В лингвистике на сегодняшний день есть несколько направлений исследований цветообозначений: социокультурное (А.П. Василевич, Т.И. Вендина, О.А. Карнилов, В.Г. Кульпи-на, Д.Г. Мальцева, Т.М. Пьянкова, H. Bartlett, M.L.Bender, R.W. Casson, G.G. Corbett и др.), психолингвистическое (А.П. Василевич, Р.М. Цейтлин, Р.М. Фрумкина, Т.И. Вендина, П.В. Яньшин, R.E. MacLaury, G. Reiter и др.), лингвокультурологический (Н.Д. Арутюнова, Н.Б. Бахилина, Ж. Бодрийяр, А. Веж-бицкая, Л.В. Самарина, В. Тернер, Н.В. Серов, B.A. Berlin, P. Kay и др.), литературоведческий (РМ.Кирсанова, В.Ш. Курма-кова, Е.В. Баранникова, А.К. Гаврилов, В. Горчица, К.Н. Дубровина, Л.Н. Касимова, Р Фатуев, R. Adamson, S. Skard и др.)
Существуют различные точки зрения относительно того, что составляет основу цветообозначений. Так, например, согласно теории Берлина и Кея, процесс формирования названий цветов в разных языках, наоборот, представляет некую языковую универсалию. Исследования этимологии цветонаименований в язы-
ках представлены в их книге «Basic Color Terms: Their Universality and Evolution». В результате эксперимента, проведенного на основе двадцати языков, относящимся к разным языковым группам, они пришли к выводу, что лишь для 5% слов-цветообозна-чений невозможно определить четкую этимологию, остальные 95% были образованы от названий определенных предметов. В целом Берлин и Кей «выводят «всеобщий» эволюционный закон развития цветовой терминологии, согласно которому существуют семь ступеней, отражающих строгую последовательность появления каждого слова. Более поздняя стадия как бы включает в себя все предыдущие» [1, с. 8]. Ученым удалось выделить набор базовых для всех исследованных языков цветов, который варьируется в зависимости от языка.
Несмотря на разнообразие направлений исследования, многие ученые считают, что цвет и цветообозначение являются предметом междисциплинарной области знания. Так, например,
B. Cooper пишет: «Because of its interdisciplinary nature, color science has no natural home and is therefore part of many different educational fields. This means that it is treated from many different angles and according to different disciplines. «Color science is dealt with in phenomenology, physiology, physics, psychophysics, psychology, philosophy and aesthetics» [2, с. 4]. Подобной точки зрения придерживается и Jain Kwon: «.color is a multi-faced
