CC BY
16
антропоцентрические характеристики аналитического текста публицистического дискурса
Светлана Анатольевна Манаенко,
кандидат филологических наук, доцент кафедры культуры русской речи Северо-Кавказского федерального университета
В статье отмечается, что изменения в общественной жизни в России повлекли за собою изменения в языке массовой коммуникации. Изменившийся язык дискурса масс-медиа обусловил интерес лингвистов к антропоцентрическим характеристикам публицистических текстов, одной из которых является их интенциональность.
Ключевые слова: дискурс, информация, интенция, речевой акт.
anthropocentric characteristics of the analytical text of the publicistic discourse
Svetlana A. Manaenko, Candidate of Philology, Associate Professor, Department of Culture of Russian speech of the North Caucasus Federal University
The article points out that the changes in public life in Russia have caused to change the language of mass communication. Changed language of discourse of the media has led the interest of the linguists to anthropocentric characteristics of the analytical text of the publicistic discourse, one of which is their intentionality.
Keywords: discourse, information, intention, speech act.
В советский период публицистическому дискурсу в целом вполне было применимо название «деревянный язык» («launge de bois»), которым характеризовали советский политический дискурс. Стереотипы сухой казенной речи, канцелярит значительно обеднили отечественный публицистический дискурс, поскольку журналисты знали, что отступление от узаконенной манеры представления информации трактовалось властями придержащими как инакомыслие: «В обществе жесткой иерархии, где главенствовала только монологическая коммуникация, каким был Советский Союз, не было нужды в риторических ухищрениях. Как и в средние века, когда основным было цитатное слово (тогда - Библия, позже - марксистско-ленинское учение), главным становится приближенность к источнику правильной мысли» [Почепцов, 1998: 7]. И даже не только «риторические ухищрения», как отметил Г. Г. Почепцов, но и любое индивидуальное выражение «правильной мысли», по сути дела, было недопустимым. Не случайно и в лингвистике долгое время считалось, что функция речи состояла, прежде всего, в передаче информации, хотя и неясно было, как это осуществляется и каким образом информация сама по себе способна производить широкий круг воздействий на людей.
В настоящее время новое коммуникативное пространство, в котором реализуются все виды дискурсов, порождается равноценными участниками, которые не
зависят друг от друга: «Система иерархической коммуникации, где главным компонентом был приказ, стала меняться на систему демократической коммуникации, где основой становится убеждение» [Почепцов, 1998: 7]. Соответственно, и язык современной прессы, отражающий политическую и речевую культуру общества, освободившегося от тоталитарности в дискурсе массовой коммуникации, представляет плюрализм мнений, дифференциацию социальных воззрений не только определенных общественных групп и слоев, но и отдельных личностей. В этой связи изменяются и научные приоритеты в анализе как языка, так и речи, актуализируются теории, учитывающие «выход на личность».
Так, получили современное звучание многие идеи герменевтики, а слова Г. Шпета подчеркивают новую проблематику лингвистического анализа: «За каждым словом автора мы начинаем теперь слышать его голос, догадываться о его мыслях, подозревать его поведение» [Шпет, 1927: 470]. Существенны как для лингвистики, так и для теории коммуникации и взгляды М. М. Бахтина, в частности писавшего: «Слово ориентировано на собеседника, ориентировано на то, кто этот собеседник... Абстрактного собеседника, так сказать, человека в себе, не может быть; с ним действительно у нас не было бы общего языка ни в буквальном, ни в переносном смысле» [цит. по: Почепцов, 1998: 26]. Актуальным становится использование понятия «дискурс», поскольку анализу могут подвергаться не столько значения языковых единиц, которые реализуются в тексте, сколько те смыслы, которые «встают за ними» в коммуникации [см.: Манаенко, 2008; Манаенко, 2009].
Приобрели в настоящее время новую эвристическую ценность и психолингвистические концепции, опирающиеся на понятие интенциональности как существеннейшего свойства речи, что и характеризует антопоцентрический подход в научных исследованиях. Термином интенция обозначается субъективная направленность на определенный объект, то есть активность сознания субъекта. На лингвистическом материале активизировал понятие интенции Дж. Серль, который, учитывая основную характеристику интенций - их направленность на объекты мира, - подчеркнул значение интенций как инструмента соотношения субъекта с внешним миром. С точки зрения авторов коллективной монографии «Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса» [см.: Слово в действии, 2000], интенции могут быть двух уровней: «Интенции первого уровня первичны по происхождению в онтогенезе и непосредственно связаны с особенностями функционирования нервной системы человека. Интенции второго уровня скорее социальны по происхождению и включены в организацию общения между людьми» [Слово в действии, 2000: 12].
Таким образом, в субъективном плане активность, направленная на оречевление некоторого содержания, находящегося в сознании субъекта, представляет собою намерение высказаться, то есть интенцию. Некоторые исследователи в подобных интенциях предлагают разграничивать информационную интенцию и коммуникативную интенцию: «В первом случае речь идет о желании сообщить нечто, во втором - коммуникатор демонстрирует свое желание в явном виде. Обычно обе интенции (особенно в случае вербальной коммуникации) сливаются воедино. Целью коммуникатора является воздействие на представления получателя. Коммуникатор
создает конкретное сообщение для конкретного получателя, рассчитанное на данный конкретный момент, на данное конкретное место, на данный конкретный контекст. Центральным в этой цепочке становится понятие релевантности для конкретного индивидуума» [Почепцов, 1998: 118].
Следовательно, интенции второго уровня как коммуникативные связаны с обращением к внешнему миру, и, прежде всего, к миру людей. Особенность коммуникативных интенций состоит в том, что формы их выражения весьма разнообразны и не всегда стандартны, они могут быть как прямыми, открытыми, так и косвенными, неявными. Многие слова, определенные грамматические конструкции, правила построения текста предназначены для того, чтобы передать окружающим коммуникативные интенции говорящего: одобрение, порицание, угрозу, приказ, просьбу в отношении тех или иных объектов. Именно в этом аспекте представляют интерес положения теории речевых актов, в которой, по существу, проанализированы речевые действия (акты) как способы прямого проявления и выражения коммуникативных интенций. Дж. Остин, отметив, что существуют высказывания, которые ничего не описывают и не утверждают, и, выделив особое явление в речеязыко-вой реальности - речевые акты, фактически выступил против точки зрения, что единственное назначение высказывания - описывать некоторое положение дел или утверждать некий факт. Выделив акты локуции как «говорения» в полном обычном смысле данного слова и перлокуции как осуществления акта воздействия на аудиторию, Дж. Остин не дал исчерпывающего определения иллокутивному акту, но в то же время трактовал его как то, что говорящий хотел сказать, как его намерение, выраженное в словесной форме (Он доказывал, что...) [см.: Остин, 1986]. Сам Дж. Остин лишь изредка для описания иллокутивного акта использовал понятие намерения, однако в работах других авторов понятие намерения становится центральным.
Так, П. Ф. Стросон распознание намерений говорящего определяет как необходимое условие адекватного реагирования на его слова: «Говорящий, таким образом, не только несет ответственность за содержание своего намерения, которую несет любой производящий действие человек, у него имеется причина, неотделимая от природы выполняемого акта, сделать это намерение явным» [Стросон, 1986: 141]. Представляется существенным заключительное суждение П. Ф. Стросона, согласно которому намерение, будучи общим элементом всех иллокутивных актов, может иметь множество вариантов: «...мы можем охотно допустить, что типы намерения, направленного на слушающего, могут быть очень разнообразными и что различные типы могут быть представлены одним и тем же высказыванием» [Стросон, 1986: 150].
Намерения, или интенции, более подробно рассмотрены в работах Дж. Серля, который выделил понятие интенционального состояния: «Для начала мы могли бы констатировать, что интенциональность есть свойство многих ментальных состояний и событий, посредством которых они направлены на объекты и положение дел внешнего мира» [Серль, 1987: 96]. Далее Дж. Серль отметил, что «понятие ин-тенциональности в равной мере применимо как к ментальным состояниям, так и
к лингвистическим сущностям, таким, как речевые акты и предложения» [Серль, 1987: 101].
С опорой на данное положение Дж. Серль переносит на интенциональные состояния известные из предыдущих исследований характеристики речевых актов, выделив аспекты, специфичные как для речевых актов, так и интенциональных состояний. Так, если в теории речевых актов различаются пропозициональное содержание и иллокутивная сила, то в интенциональных состояниях - репрезентативное содержание и его психологический модус, то есть каждое интенциональное состояние представляет некоторые объекты и положения дел в связи с верой, страхом, надеждой и т.п. Связь же между речевым актом и интенциональным состоянием заключается в том, что через речевой акт осуществляется выражение соответствующего интенционального содержания, при этом «условия выполнимости речевого акта и выражаемого им психического состояния тождественны» [Серль, 1987: 106].
Таким образом, идеи теории речевых актов предполагают новую парадигму понимания сущности речеязыковых процессов и направлены на объяснение принципов функционирования языка. Однако в рамках данной теории представлены и анализируются прямые способы выражения коммуникативных интенций: чаще всего это приказы, просьбы, уведомления и т.п., использующие соответствующие глагольные формы. В то же время значительная часть произносимого речевого материала использует совсем другие способы выражения интенций говорящего [см.: Манаенко, 2007], но и нестандартные и непрямые способы выражения интенций понятны получателю, поскольку говорящий сам стремится к тому, чтобы его интенции были поняты, иначе цели его коммуникации не достигаются. Именно поэтому говорящий использует такие известные ему языковые средства и приемы, которые, по его предположению, могут дать желаемый результат.
литература
1. Манаенко Г. Н. «Мир коммуникации»: взаимодействие значений «мира текста» и смыслов «мира дискурса» // Язык. Текст. Дискурс. 2009. № 7. С. 17-22.
2. Манаенко Г. Н. Значения «мира текста» и смыслы «мира дискурса» // Язык. Текст. Дискурс. 2008. № 6. С. 8-20.
3. Манаенко С. А. Непрямое выражение интенций в публицистическом дискурсе // Язык. Текст. Дискурс. 2007. № 5. С. 202-208.
4. Остин Дж. Л. Слово как действие // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1986. Вып. XVII. С. 22-131.
5. Почепцов Г. Г. Теория коммуникации. М.: Центр, 1998.
6. Серль Дж. Природа интенциональных состояний // Философия, логика, язык / под ред. Д. П. Горского и В. В. Петрова. М., 1987. С. 96-126.
7. Слово в действии. Интент-анализ политического дискурса / под ред. Т. Н. Ушаковой, Н. Д. Павловой. СПб.: Алетейя, 2000.
8. Стросон П. Ф. Намерение и конвенция в речевых актах // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1986. Вып. XVII. С. 130-150.
9. Шпет Г. Внутренняя форма слова (Этюды и вариации на темы Гумбольдта). М., 1927.
references
1. Manaenko G. N. «The world of communication»: the interaction of values of the «world of the text» and meaning «peace discourse» // Language. Text. Discourse. 2009. № 7. P. 17-22.
2. Manaenko G. N. The values of the «world of the text» and the meaning of «peace discourse» // Language. Text. Discourse. 2008. № 6. Р. 8-20.
3. Manaenko S. A. Indirect expression of intentions in the journalistic discourse // Language. Text. Discourse. 2007. № 5. Р. 202-208.
4. Austin J. L. Word as an action // New in foreign linguistics. M., 1986, Vol. XVII. Р. 22-131.
5. Pocheptsov G. G. Communication Theory. M.: Center, 1998.
6. Searle J. Nature intentional states // philosophy, logic, language / ed. D. P. Gorsky and V. V. Petrova. M., 1987. P. 96-126.
7. Word in action. Intent-analysis of political discourse / ed. T. N. Ushakovoy, N. D. Pavlova. St. Petersburg: Aletheia, 2000.
8. Strawson P. F. Intention and convention in speech acts // New in Zara-gal linguistics. M., 1986, Vol. XVII. Р. 130-150.
9. Shpet G. Inner form of the word (Etudes and Variations on Gum-Boldt). M., 1927.
