CC BY
45
Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 25 (240).
Филология. Искусствоведение. Вып. 58 . С. 164-166.
Ю. В. Черенкова
АНТРОПОМОРФНЫЕ ГЕШТАЛЬТЫЛОКУСА «РОССИЯ.»
В ПОЭЗИИ НАЧАЛА ХХ ВЕКА
В статье исследованы антропоморфные гештальты локуса «Россия» на материале поэзии начала ХХ века. Выявлена антропоморфность преимущественно «женского» типа. Обозначены традиционные и индивидуальные гештальты, проанализированы способы их лексической экспликации.
Ключевые слова: локус, гештальт, поэзия Серебряного века, Россия.
В дискурсе русской литературы начала ХХ века, сложного, переломного времени, по-новому осмысливается тема России. В поэтической мысли, претерпевающей изменения, остаются по сути неизменными традиционные модусы национального сознания, но вместе с тем семантическое поле локуса Россия закономерно расширяется благодаря смыслам, рождающимся под влиянием эпохи.
Целью нашего исследования мы поставили анализ локуса «Россия» в русской поэзии начала ХХ века. Особое внимание нами уделяется одному из способов лексической экспликации локуса - антропоморфным гештальтам. Анализируя поэтические фрагменты, мы отметили как традиционные гештальты исследуемого локуса, так и характерные только для данного временного отрезка или для конкретного автора.
Антропоморфные гештальты в поэзии Серебряного века аподиктически тяготеют к «женскому» типу. Это, по мнению современного философа О. Рябова, обусловлено тем, что «русские представляют свою нацию как объединение не сограждан, но родственников, как одну большую семью; Россию же они воспринимают как мать, а не как отца» [1. С. 116]. В лирике этого периода Россия предстает в конкретных образах: женщины, матери, невесты, жены, старухи. Необходимо подчеркнуть, что если определение России посредством «женских» лексем мать, жена, невеста имеет достаточно длительную фольклорную и литературную традицию, то женщина и старуха - единичную фиксацию в текстах начала века:
О, кто ты, родина? Старуха?
Иль властноокая жена?
(Н. Клюев. Александру Блоку) Гештальт старуха может быть реализован с помощью метафорических конструкций и параллелизма, характерного для фольклорных текстов:
Вся закоптелая, несметный груз Годов несущая в спине сутулой, -Она напомнила степную Русь (ковыль да таборы), когда взглянула.
(В. Нарбут. Гадалка) «Феминная» природа гештальтов исследуемого локуса может поддерживаться лишь наименованиями предметов женской одежды либо перечислением действий, традиционно связываемых с женщиной:
Россия, матерь, ты ли это? Ты ли?
Босые ноги, плат по бровь,
Хрустальным лебедем из былей Твоя слеза, ковыль-любовь Плывут по вольной заводине!
(Н. Клюев.
Из цикла «О чем шумят седые кедры»)
И Русь всё так же будет жить,
Плясать и плакать у забора.
(С. Есенин)
Гештальт России-матери в поэзии начала ХХ века нередко эксплицируется с помощью эпитетов, носящих антонимичный характер. Сравним:
О немая, суровая мать!
(А. Белый)
Ласковая ты, Россия, матерь!
(М. Цветаева. В полемике с веком) Достаточно распространена и лексическая самоидентификация, позволяющая воссоздать образ Руси-матери либо Руси-мачехи:
Не в моего ты бога верила,
Россия, родина моя!
Ты как колдунья дали мерила И был как пасынок твой я.
(С. Есенин)
Заливаются иволги в бабьем чепце (Есть свирели в парче, плеск волны
в жемчугах)
Это Русь загрустила о сыне-певце,
О бизоньих вигвамах на вятских лугах.
(Н. Клюев)
ХХ век открывает и новые ипостаси локуса «Россия». Так, именно в поэзии Серебряного века появляется антропоморфный гештальт России-невесты:
Но не страшен, невеста, Россия,
Голос каменных песен твоих!
(А. Блок. Новая Америка) Поэзия начала века открывает и образ Рос-сии-жены, либо давая прямое наименование (жена), либо апеллируя с помощью сравнений к именам собственным, вызывающим в сознании образ жены:
О Русь моя! Жена моя! До боли Нам ясен долгий путь!
(А. Блок. На поле Куликовом)
Это, Игорь, - Русь через моря Плачет Ярославной.
(М. Цветаева)
Анализ женских антропоморфных гештальтов поэзии начала века выявил также случаи мифологической персонификации локуса «Россия», которая выливается в «два непохожих образа - России-ведьмы, колдуньи и Рос-сии-Христа, Мессии». «Первый образ, - пишет учёный, - пронизывает всю лирику А. Блока...» [2. с. 5]. Интересно, что подобные гештальты можно найти и в творчестве Н. Гумилёва, Н. Клюева, С. Есенина О Русь, волшебница суровая,
Повсюду ты своё возьмёшь.
(Н. Гумилёв. Старые усадьбы) Если Н. Гумилёв использует прямое наименование волшебница, уточняя его эпитетом суровая, дающим образу негативную оценку, то С. Есенин и Н. Клюев прибегают к метафорическим конструкциям, рождающим почти демонические образы России:
Там нищий колодовый гроб С останками Руси великой.
(Н. Клюев. Ленин)
Тогда не знал я Чёрных дел России.
(С. Есенин. Мой путь) Последние примеры явно отсылают нас к гоголевскому образу Панночки-Руси, что вообще характерно для поэзии начала века. Этот образ появляется также в творчестве П. Орешина, С. Клычкова, С. Есенина, последний нередко использует лексемы, создающие атмосферу сна-смерти:
И дремлет Русь в тоске своей весёлой, Вцепивши руки в жёлтый крутосклон.
(С. Есенин. Голубень)
Хорошо ивняком при дороге Сторожить задремавшую Русь.
(С. Есенин)
С мифологическим образом России-ведь-мы, колдуньи пересекается и сказочный образ России - Снежной Королевы, закономерно продиктованный как климатическими особенностями страны, так и мироощущением человека начала века, переживающего трагические перемены на родине:
И небо, и земля всё те же,
Всё в те же воды я гляжусь,
Но вздох твой ледовитый реже, Ложноклассическая Русь.
(С. Есенин)
Возникает сложный образ - некий симбиоз андерсеновской Снежной Королевы, подсказанный эпитетом ледовитый, и всё той же гоголевской Панночки-покойницы, реализуемый с помощью лексем вздох, реже.
Демоническое развитие образа России достигает своего апогея у А. Ахматовой; Россия уже не просто ведьма, а некое кровожадное существо сродни западноевропейским вампирам: Любит, любит кровушку Русская земля.
(А. Ахматова)
Идея мессианской роли России в мире, а также восприятие революции рождает в поэзии начала ХХ века христианские гештальты исследуемого локуса. Так, В. Ю. Прокофьевой обнаружен «женский вариант» библейской персонификации в творчестве С. Есенина» [2. С. 7].
В поэзии М. Цветаевой эти же причины порождают образ России - христианской мученицы, принесшей себя в жертву миру:
Ирыщет ветер, рыщет по степи:
- Россия - Мученица - С миром - спи!
(М. Цветаева)
Таким образом, исследуя антропоморфные гештальты локуса «Россия», мы пришли к следующим выводам:
1. Русская поэзия ХХ века представляет как традиционные для русской литературы антропоморфные гештальты, так и новые, свойственные только данному периоду, причем распространена антропоморфность «женского» типа.
2. Наиболее распространёнными антропоморфными гештальтами являются Россия-мать, жена, невеста.
3. Мифологическая и фольклорная традиции приводят к появлению таких гештальтов, как Россия-волшебница, ведьма, колдунья, покойница, Снежная Королева.
4. Библейские мотивы способствуют рождению гештальта России- Мессии, Присноде-вы, христианской мученицы.
5. Антропоморфные гештальты в большинстве случаев эксплицируются посредством метафор, сравнений и эпитетов.
Список литературы
1. Рябов, О. В. «Mother Russia» : гендерный аспект образа России в западной историософии // Обществ. науки и современность. 2000. № 4.
2. Прокофьева, В. Ю. Русский поэтический локус в его лексическом представлении : на материале поэзии «серебряного века» : монография. СПб : Р1ПУ, 2004. 154 с.
