CC BY
77
УДК 80/81
АНГЛИЙСКИЕ ЧЕРТЫ ПРОВИНЦИАЛЬНОГО КУЛЬТУРНОГО НАСЛЕДИЯ1
© Светлана Валентиновна КОНЧАКОВА
Тамбовский государственный университет им. Г.Р. Державина, г. Тамбов, Российская Федерации, кандидат филологических наук, доцент, e-mail: [email protected]
Проанализированы основные интенции межкультурного взаимодействия России и Великобритании в XIX в. Рассмотрены особенности этого взаимодействия на уровне государства и на локальном уровне, обозначенным «английским» в культурном контексте русской провинциальной усадьбы. Представлен вывод о значимости русских «англоманов» в общественной жизнь и культуре русской провинции.
Ключевые слова: Англия; английская культура; феномен англоманства; русская литература; усадебная культура; русская провинция.
История политических взаимоотношений России и Англии сложна, диапазон их включает страницы дружбы, культурного и торгового обмена, так и страницы трудно преодолимой конфронтации и имперских амбиций. Однако культурные связи между Великобританией и Россией имеют давнюю традицию. И хотя образцом для подражания отечественному поколению дворян XVIII в. считалась Франция, к концу столетия английский культурный контекст становится все ближе как столичной аристократии, так и провинциальному дворянству.
Тамбовская губерния, несмотря на глубокую провинциальность, не была чужда общим культурным процессам русско-английского взаимодействия. Английская культура была частью повседневности тамбовских помещиков Баратынских, Чичериных, Кривцовых. Не раз через Тамбов проезжал поклонник всего английского Ф.Ф. Вигель, записки которого являются образцом живого литературного языка и содержат слепок российской культуры первой половины XIX в. Одним из самых знаменитых англоманов своего времени был просвещенный сенатор адмирал Н.С. Мордвинов, стараниями которого в 39 губерниях, в т. ч. и Тамбовской, были открыты публичные библиотеки.
Мода на «английский» стиль распространилась по всей Европе в конце XVIII в. В это время в России появляются английские книги, мебель, предметы роскоши. Императ-
1 Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект № 11-34-00206а1.
рица Екатерина II приглашает английских архитекторов, садовников, специалистов по сельскому хозяйству. Воспитатель и духовник Александра I А.А. Самборский долгое время жил и учился именно в Англии. По замечанию Ф. Вигеля, в кругу императора было немало поклонников туманного Альбиона, а для того, чтобы сойтись с любимцами царя, надо было, по крайней мере, притвориться англоманом [1, с. 58]. Неудивительно, что привычки высшего света мало-помалу перенимались и в провинции. К тому же и в самой провинции существовали дворянские гнезда, разбросанные по всей центральной России (в т. ч. и Тамбовской губернии), которые связывали родственными и культурными узами почти все наиболее известные фамилии русского дворянства. Так, сонные и грязные провинциальные городки диссонировали с интенсивной культурной жизнью тамбовских имений Боратынских (Мара), Чичериных (Караул), Кривцовых (Любичи) во второй четверти XIX в. Тогда, по воспоминаниям Б.Н. Чичерина, Н.И. Кривцову присылал свои новинки А. С. Пушкин, а стихи Е.А. Баратынского становились известными, прежде всего, в с. Мара. Не удивительно ли, что установившаяся мода на английское не миновала и обитателей этих имений.
Причин распространения моды на «английское» можно назвать несколько. К одной из главных можно отнести начало Французской революции и эпоху наполеоновских войн, спровоцировавших смены культурных ориентиров. Другой причиной было то, что
Великобритания не могла не привлекать внимание как наиболее развитая северная страна, экономические успехи которой поражали. Кроме того, она обладала схожими с российскими климатическими условиями. В конце XVIII в. один из русских путешественников писал: «...ныне англичане стали модным народом, теперь по всей Европе почитается быть по-аглински или быть по моде» [2, с. 35]. По заверению историков быта, модными становятся короткие английские пальто, английские стрижки, в обращении появляются сдержанность и учтивость в сочетании с некоторой небрежностью. Появляются английские гувернеры, да и лучшими детскими книжками признаются английские, с раскрашенными картинками, которые иногда служат даже заменой игрушек [2, с. 38]. Пушкинский Евгений Онегин, хотя и воспитывался мадам и мосье, но в свет выходит одетым «как денди лондонский».
Французский язык всегда оставался своеобразным пропуском в «гостиную хорошего тона», но английский, в силу причин политических, все более и более приобретал популярность. Уже в конце XVIII в. появляются первые учебники по английскому языку. Историки отмечают, что в начале XIX в. английский оставался языком по преимуществу письменной, а не устной речи. Н.М. Карамзин отмечал: «...так труден английский выговор и столь мудрено узнать слухом то слово, которое вы знаете глазами! Я знаю все, что мне пишут, а в разговоре должен угадывать» [3, с. 449].
Между тем надо отметить, что еще в начале XIX в. большинство английских литераторов русская публика узнавала из французских переводов (как было, например, с творчеством Вальтера Скотта). К 1830-м гг. умение читать по-английски и знание английских писателей считалось не только признаком хорошего вкуса, но и мерилом образованности.
В начале ХХ в. возник новый виток интереса к Англии, теперь связанный с бурным экономическим развитием России. В английских газетах публикуются объявления о поиске русскими семьями английских гувер-нантов. Через одно из таких объявлений в Россию попал Чарльз Гиббс, будущий учитель английского детей Николая II [4, с. 23].
При общей притягательности образа Англии рецепция «английского» в русской культуре происходила не через знание, а через представление. На фоне направления в Англию российской молодежи для образования, роста популярности английского стиля в предметах обстановки, компаньонка Е.Р. Дашковой К. Вильмонт в одном из своих писем, относящихся к началу XIX в., отмечала: «Англичан здесь в России (курсив мой. -С. К) уважают издали; их жизнь, язык почти вовсе неизвестны; их манеры нелюбимы; вообще их судят здесь на свой лад, не так, как других иностранцев» [5, с. 469].
В свою очередь, Н.М. Карамзин в своих «Записках» описывает разочарование, когда его идеализированные представления об Англии оказались отличными от реальности [6].
Современный исследователь А.А. Орлов считает, что «на рубеже XVIII-XIX вв. образ англичанина пока еще остается на периферии сознания русского дворянина». В целом он представляет себе англичан как хитрых, ловких, практичных и холодных дельцов, с эксцентричной и чудаковатой манерой поведения [7, с. 220].
Тем не менее, проникновение английского контекста в бытовую культуру, рост популярности английского языка, английские гувернеры - все это не могло не привести к формированию поколения, способного не только восхищаться английской культурой, но и понимать ее.
Характерным следствием популярности образования стало появление «женской литературы». Библиографический словарь русских писательниц князя Н.Н. Голицина, изданный в 1889 г. насчитывал краткие сведения о 1286 женщинах-писательницах, десятки из которых были включены в раздел «Русские женщины, писавшие на иностранных языках» [8, с. 286-287]. Знание нескольких языков, высокая культура и литературный кругозор позволяли им выполнять сложную работу перевода, открывая для русских читателей мир английской литературы и давая возможность англичанам приобщиться к трудам русских литераторов.
Одной из заметных фигур в мире русско-английского межкультурного взаимодействия была княжна Анна Давыдовна Абамелек-Баратынская, супруга И.А. Баратынского,
брата поэта. Происходя из древнего рода армянских князей Або-Мелик, она получила блестящее образование и владела несколькими европейскими языками (английским, немецким, французским и греческим), а кроме того, и армянским языком [9, с. 5-6]. Вместе с мужем Ираклием Баратынским они часто бывали в Тамбовском имении Баратынских - Маре.
Свои переводы Анна Давыдовна подписывала, следуя английской традиции, псевдонимом «a russian lady». Долгое время, будучи женой казанского губернатора и сенатора Абамелек, образовала вокруг себя литературный салон, душою которого являлась.
Воспитанная в семье, причастной разным культурам, владея несколькими языками, Анна Давыдовна обладала редким даром чувства языка. Именно это давало ей возможность делать удивительные поэтические литературные переводы, которые академик М.П. Алексеев называл «виртуозной переводческой версификацией» [10, с. 777]. Литературоведы часто цитируют высказывание о А.Д. Баратынской князя А.В. Мещерского, отметившего, что «...замечательно при этом то обстоятельство, что, несмотря на ее впечатлительность, на изящество форм в ее стихосложениях и блеск ее ума, она никогда не могла написать ни единого оригинального собственного стихотворения» [11, с. 616].
Усилиями царственных реформаторов «французское» глубоко проникло в сферу идентичности русского образованного сословия. Знаменитый англоман Н.И. Кривцов вел свои записки и дневники на русском и французском языках, придерживаясь в повседневном быту привычек, вывезенных им из Англии. Укорененность «французского» в дискурсе повседневности русского дворянства выразилась особенно контрастно в связи с общественными настроениями времен Отечественной войны 1812 г., когда «французское» потребовало к себе враждебного отношения. Это оказалось практически невозможным для провинциальных обитателей (прежде всего, дворян), которые, по свидетельствам современников, относились к французским пленным лучше, чем к русским рекрутам, и таких примеров было не мало. Другое дело - англичане. Несмотря на ряд заимствований в материальной культуре и, в меньшем масштабе, системе ценностей, анг-
личане оставались чужими, иностранцами. Потому и увлечение «английским» рассматривалось как странность, вызывающая нонконформизм, чудачество, наконец.
Стремительные перипетии судьбы тамбовского помещика, друга А.С. Пушкина, брата декабриста и одного из самых известных англоманов, Н.И. Кривцова хорошо иллюстрируют особенности взаимодействия русской и английской культур в провинциальном контексте.
Начало биографии Н. И. Кривцова было достаточно заурядным для неродовитых дворян средней руки. Он родился в 1791 г. в Болховском уезде Орловской губернии, в родовом имении своих родителей Тимофеев-ском. Получив, по мнению биографов, весьма поверхностное домашнее образование, он был определен в корнеты лейб-егерского полка, стоявшего в это время в Петербурге, и принимал участие в Отечественной войне 1812 г. Был ранен, успел побывать в плену у французов, где виделся с Наполеоном.
Н. И. Кривцов дорого заплатил за свой последующий взлет. Год спустя, уже оправившись от первого тяжелого ранения, он участвовал в битве при Кульме, где ему, на глазах императора Александра, последним выстрелом французской пушки оторвало ногу. Александр I пожаловал Н.И. Кривцову значительную сумму на излечение, для которого он и оставался в Праге. Там «какая-то знатная дама» из сестер милосердия познакомила его «со многими немецкими и английскими аристократическими семействами» [12, с. 975].
Н.И. Кривцов испросил разрешение у императора не покидать армию и в 1815 г. прибыл в Париж вскоре после взятия его союзными войсками. В Париже он познакомился с наставником императора Лагарпом, который порекомендовал умного и живого молодого человека государю. Вскоре после этого Н.И. Кривцов переводится в армию подполковником и причисляется к свите государя. Однако тяжелое ранение дает о себе знать, и он оставляет военную службу, чтобы стать сотрудником русского посольства в Париже.
Будучи в Европе, Н.И. Кривцов усиленно занимается самообразованием, он много путешествует, знакомится с учеными и литераторами, слушает лекции по различным облас-
тям знания. Отметим, что последующее увлечение Англией основывалось у Н. И. Кривцова не столько на эмоциональной симпатии, сколько на осознанных предпочтениях и рациональном выборе. Ведь, путешествуя по Европе, Н.И. Кривцов «не только восторгался красотами и образованным бытом тех стран, через которые довелось ему ехать; пытливый ум вникал во все хозяйственные подробности: он осматривал фабрики, различные заведения, собирал самые точные сведения и все заносил в дневник. В Женеве и Париже он слушал лекции психологии, физики, политической экономии, литературы, права, сближался с замечательными людьми, много читал, учился английскому языку» [13, с. 502-503].
В 1817 г. Н.И. Кривцов вернулся в Россию. Благодаря широкому кругозору, он легко входит в круг московских и петербургских литературных гостиных, знакомится с А. С. Пушкиным, приятельские отношения с которым Н. И. Кривцов сохранил вплоть до гибели поэта.
В 1818 г. Н. И. Кривцову удается получить место в русском посольстве в Лондоне. В это время ему было 27 лет, и он был полон честолюбивых планов. Однако английская миссия Н.И. Кривцова продолжалась всего около двух лет, и он вернулся в Петербург. Поговаривали, что он не смог найти общий язык с русским послом в Англии Ливеном и пал жертвой своего неуравновешенного характера. Причиной этой вспыльчивости мог быть не только тяжелый характер, но и два недавно перенесенных ранения, одно из которых окончилось ампутацией (Н.И. Кривцов до старости пользовался пробковым протезом ноги).
Кратковременное пребывание в Англии сильно повлияло на образ мыслей Н. И. Кривцова. Он заинтересовался устройством английских административных учреждений, пленился английским бытом, жизнью в замках, которая, по воспоминаниям Б.Н. Чичерина, казалась ему идеалом частного существования. В Россию он вернулся англоманом.
Англомания Н. И. Кривцова, вернее, ее внешняя сторона, не раз становилась поводом для насмешек и острот. Так, современники вспоминали, что среди вывезенных им из Англии привычек была и та, что за завтраком у него стояла на столе хрустальная чаша
с вареньем. Когда он до нее дотрагивался, Голицин говорил ему: «Сделай милость, не принуждай, не неволь себя; я и так буду всех уверять, что видел собственными глазами, как ты ешь варенье после утреннего чая» [14, с. 265].
Выгодная женитьба и благоволение императора предоставило Н.И. Кривцову еще один шанс выдвинуться по службе. Он служит губернатором сначала в Туле, потом в Воронеже и Нижнем Новгороде. Однако чиновная среда провинциальной России не приняла Н.И. Кривцова, несмотря на его усилия по благоустройству вверенных ему губерний, и сопровождаемый чередой скандалов он вышел в отставку. Многие биографы недвусмысленно упоминают, что его индивидуализм и «внешняя англомания» в провинциальной среде вредили ему.
Так, например, князь П.А. Вяземский так говорит о тульском губернаторстве
Н.И. Кривцова: «Туда перевез он и всю свою английскую обстановку. Тулякам это не нравилось. Они, то есть привычки и желудки их, не могли переварить поздние обеды его, и у себя дома и в частных домах, где давались обеды в честь его. Туляки мало обращали внимание на то, что он был деятелен, правосуден, само-собою разумеется и бескорыстен: к небрежности в делах они пригляделись, к взяткам они, по прежним порядкам, успели привыкнуть. Все это дело житейское и обыкновенное, но обедать в шестом часу, но смотреть как г. губернатор в конце обеда прохлаждается изюмом, орехами и медленно запивает их рюмкою портвейна, вот уж чего никак не могла вынести их домашняя и гражданская натура» [13, с. 268].
Его прибежищем стало имение жены Е.Ф. Кривцовой (Вадковской) - усадьба Лю-бичи в Кирсановском уезде Тамбовской губернии.
Однако наибольшего внимания заслуживает вопрос о том, каким образом приобретенная «английскость» находила свое выражение в жизни усадеб.
Особый статус усадьбы не раз отмечался исследователями. Ее положение вне города, ассоциировавшегося с государственной регламентацией и подчиненностью, давало возможность представителям дворянской культуры реализовывать свои представления о личной свободе, обретать гармонию с внут-
ренним миром [15]. Усадебный мир, по мнению Ю.Г. Стернина, это «особое культурное пространство, насыщенное философическими размышлениями об основных жизненных ценностях, рождалась усадебная мифология, имевшая выходы и в христианский космос, и в языческую картину мироздания, и в общие идеологические формулы российской действительности, и в поэтические представления о смысле бытия» [16, с. 11]. Определенной проекцией внутренних убеждений Н.И. Кривцова стало обустройство им усадьбы в Лю-бичах.
Отсутствие в Любичах усадьбы позволило Н.И. Кривцову реализовать собственные представления о доме в полной мере. За два года, буквально в чистом поле, Н.И. Кривцов возвел дом, множество хозяйственных построек, церковь и знаменитую башню «донжон», на которой развевался флаг [17, с. 288]. Дом Н.И. Кривцова в стиле английского коттеджа явился одной из первых построек такого типа, созданных в провинции [15]. Примечательно, что Н.И. Кривцов сам был автором проекта этого дома. Разбитый в английском вкусе сад подчеркивал стилистическое единство усадьбы.
Современники описывали Любичи как имение достойное по «его устройству, изящным постройкам, огромному тенистому саду... Все в этом имении показывало, сколько ума, вкуса, знания и деятельности было в этом человеке. Все там было устроено отчетливо, разумно и изящно. Обсерватория, им выстроенная с высокой красивой башней, напоминала шпиль мавританских башен; систематически расположенные постройки для церковнослужителей, оранжереи, зимний сад, соединяющий с прекрасным обширным домом маленькую домовую церковь, прелестной архитектуры и с большим вкусом украшенную; одним словом, это было очаровательное местечко» [18, с. 562].
Любичи стали определенным ориентиром в организации усадебной жизни для просвещенных соседей Н.И. Кривцова. Так, Е.А. Баратынский признавал, что его дом, построенный им в подмосковном Муранове, представлял собой «импровизированные маленькие Любичи».
Дом Н.В. Чичерина также был построен по плану Н. И. Кривцова, составленного им для дома Бологовских, родственников Чиче-
риных. Дом строился в 1840-х гг. по проекту московского архитектора (предположительно А. С. Миллера) также по типу коттеджа [15].
Сохранилось описание внутренней обстановки дома в Любичах. «Дом его был копией, конечно, в меньшем объеме с замков английских лордов: комнаты наверху предназначались для приезжих, имели до мельчайших подробностей все удобства и полный комфорт, в приемых комнатах были развешены прекрасные гравюры из английской жизни, как-то скачки, бега, ужение рыбы в разных видах. Одним словом, все в его жизни, привычках, в идеях, в прежней государственной службе показывало в нем своеобразную и весьма выдающуюся личность» [18, с. 263].
Таким образом, в интеллектуальной и общественной жизни России первой половины XIX в. «английское» играло существенную роль, выделяя представителей культурной элиты даже в среде образованного сословия. Для русских женщин приобщение к английской культуре открывало не только новые знания, но и знакомило их с новыми культурными практиками, открывало дополнительные возможности самореализации в литературном творчестве и переводе.
Русская интеллектуальная элита в поисках оптимальной формы организации личного пространства часто обращалась к образцам английской архитектуры для обустройства своих усадеб. Для значительной части аристократии англомания стала формой «мягкой» оппозиции, пожалуй, иногда средством эпатажа. Правда, политические причины второй четверти XIX в. обусловливали значительный автохтонный компонент в русской англомании, порожденный воспроизводством не знаний, а представлений об Англии. Это обстоятельство провоцировало возникновение сатирической коннотации понятия «англоман». В то же время нельзя отрицать существенного влияния на русскую общественную жизнь и литературу подлинных англоманов, людей, знавших не понаслышке культуру Англии, сумевших полюбить ее и пытавшихся адаптировать ее к русской действительности.
1. Вигель Ф.Ф. Записки. МипсИеп, 2005.
2. Сидорова М.В. Переводчица с английского. Из истории русско-английских литературных
связей первой половины XIX века // Россия -Англия. Страницы диалога: 5 конференция. СПб., 1999.
3. Карамзин Н.М. Письма русского путешественника // Полное собрание сочинений: в 18 т. М., 2005. Т. 13.
4. Бенаг К. Англичанин при царском дворе, СПб., 2006.
5. Записки княгини Е.Р. Дашковой. М., 1990.
6. Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. Л., 1987.
7. Орлов А.А. Русские и англичане друг о друге (1787-1815) // Россия и внешний мир: диалог культур: сборник статей / под ред. Ю.С. Борисова. М., 1997.
8. Голицын Н.Н. Библиографический словарь русских писательниц. Спб., 1889.
9. Языков Д.Д. Обзор жизни и трудов покойных русских писателей. Выпуск шестой. Русские писатели, умершие в 1889 г. Спб., 1905.
10. Алексеев М.П. Русско-английские литературные связи. М., 1982. Т. 91.
11. Воспоминания князя А.В. Мещерского // Русский архив. Спб., 1900.
12. Два письма Пушкина к Н.И. Кривцову // Русский архив. Спб., 1864.
13. Чичерин Б.Н. «Из воспоминаний.» Русский архив. Спб., 1890. Т. 4.
14. Полное собрание сочинений П.А. Вяземского. Спб., 1883. Т. 8.
15. Марасинова Е., Каждан Т. Культура русской усадьбы // Очерки русской культуры XIX века. М., 1998.
16. Стернин Г.Ю. Об изучении культурного наследия русской усадьбы // Русская усадьба. Сборник Общества изучения русской усадьбы. 1996. № 2 (18).
17. КлимковаМ.А. Край отеческий. СПб., 2006.
18. Воспоминания декабриста А.П. Беляева о пережитом и перечувствованном с 1803 года // Русская старина. 1885. Т. 48..
Поступила в редакцию 2.1Q.2Q12 г.
UDC 80/81
ENGLISH FEATURES OF PROVINCIAL CULTURAL HERITAGE
Svetlana Valetinovna KONCHAKOVA, Tambov State University named after G.R. Derzhavin, Tambov, Russian Federation, Candidate of Philology, Associate Professor, e-mail: svetlana.konchakova @ gmail.com
The basic intentions of intercultural interaction between Russia and Britain in the 19th century are analyzed. The features of this interaction at the state and local level are marked as “English” in the cultural context of Russian provincial estate. The outline of the significance of the Russian “Anglomania” in public life and culture of Russian province is given.
Key words: England; English culture; phenomenon of anglomanstvo; Russian literature; estate culture; Russian province.
26Q
