CC BY
79
Д.С. МЕРЕЖКОВСКИЙ: ПИСАТЕЛЬ - КРИТИК - БОГОСЛОВ*
УДК 111(47) ББК 87.3(2)53-694
«АНДРОГИН» В КОНТЕКСТЕ «КОНКРЕТНОЙ МЕТАФИЗИКИ» (Д.С. МЕРЕЖКОВСКИЙ)
И.А. ЕДОШИНА
Костромской государственный университет ул. 1 Мая, 16, г. Кострома, 156961, Российская Федерация E-mail: [email protected]
Рассматриваются вопросы, связанные с понятием «андрогин» в книгах Д.С. Мережковского «Тайна Трех. Египет и Вавилон» и «Тайна Запада. Атлантида и Европа». В целях раскрытия данного понятия вводится еще одно - «конкретная метафизика», принадлежащее священнику Павлу Флоренскому, ибо андрогин, с одной стороны, есть умопостигаемая сущность, а с другой - в андрогине отражается стремление людей к обретению в бытии утраченной целостности. Понятие «конкретная метафизика» корректируется с учетом различий между верой отца Павла Флоренского и размышлениями о вере Мережковского. При этом подчеркивается значимое для обоих мыслителей совмещение чувственного и сверхчувственного планов. Специальное внимание уделяется сущности культурфилософии андрогинна в текстах Мережковского, выявляются ее историко-культурные корни, подчеркивается актуальность для художественного сознания эпохи модернизма в целом. Выявляется специфика понимания Мережковским (вслед за поздним Шеллингом) развития времени: от более позднего к более раннему, от христианства к язычеству, что становится основанием для сближения разновременных культур. Указывается, что результатом такого сближения становится обнаружение «религиозной души» в поле, представлены формы ее репрезентации в текстах Мережковского. В заключение указывается на то, что мотив единства мира, его внутренней взаимосвязанности (двое как одно, андрогин) и далее будет развиваться Мережковским, но его «конкретная метафизика» сохранит общий смысл: будущее человечества - это его прошлое, иначе поименованное, в иных формах бытийствующее, но уже однажды давно случившееся, потому языческий миф и христианское предание есть абсолютная реальность.
Ключевые слова: андрогин, целостность бытия, «конкретная метафизика», культур-философия, время, модернистское сознание, «религиозная душа пола».
«ANDROGYNE» IN THE CONTEXT OF «CONCRETE METAPHYSICS» (D.S. MEREZHKOVSKY)
I.A. EDOSHINA Kostroma State University 16, 1st May street, Kostroma, 156961, Russian Federation E-mail: [email protected]
* Статьи Р. Коутс, О.А. Богдановой, А.А. Гапоненкова, А. Дудека, Б.Н. Тарасова подготовлены на основе докладов, прочитанных на Международной научной конференции «Д.С. Мережковский: писатель - критик - богослов. К 75-летию со дня смерти мыслителя». ИМЛИ имени А.М. Горького РАН, Библиотека истории русской философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева», журнал «Соловьев-ские исследования». г. Москва, 8-10 декабря 2016 г.
The paper deals with the problems associated with the concept of «androgyne» in Merezhkovsky's books «The Mystery of Three. Egypt and Babylon» and «The Mystery of the West: Atlantis - Europe». The concept of «concrete metaphysics» (introduced by priest Pavel Florensky) is used to describe this concept because androgyne is, on the one hand, a noumenal entity and, on the other hand, the androgyne concept embodies human aspiration to find the lost wholeness in being. The concept of «concrete metaphysics» is corrected to account for the differences between Father Pavel Florensky's faith and Merezhkovsky's reflections about faith. It is emphasized that neither of the thinkers distinguished between the sensory and the supersensory realms. This work pays special attention to the essence of the cultural philosophy of androgyne in Merezhkovsky's works, reveals its historical and cultural roots, and emphasizes its relevance to the aesthetic consciousness of the modernism era as a whole. The paper studies Merezhkovsky's understanding (following the late Schelling) of the progress of time: from more recent to earlier time, from Christianity to Paganism, which becomes the basis for bringing together cultures of different epochs. The paper also states that the result of this process is the discovery of the «religious soul» in sex and describes the forms in which it is represented in Merezhkovsky's works. In conclusion it is said that the motif of unity of the world, of its inner interrelation (two as one, androgyne) is further developed by Merezhkovsky, but his «concrete metaphysics» preserves its general idea: the future of humanity is its past that exists in different forms and under different names but is something that happened a long time ago. That is why the pagan myth and the Christian tradition are the absolute reality.
Key words: androgyne, wholeness of being, «concrete metaphysics», cultural philosophy, time, modernist consciousness, «religious soul of sex».
О некоторых аспектах «конкретной метафизики»
В названии статьи имплицитно присутствует священник П.А. Флоренский, к личности и трудам которого Д.С. Мережковский не испытывал никаких симпатий1. Сходные чувства были присущи и отцу Павлу в отношении Мережковского2. Но в традиции обоих мыслителей легко обнаруживается стремление постигать несходное, поместив его в одно пространство. Осюморон «конкретная метафизика» принадлежит отцу Павлу и понимается им как присутствие Бога во всех явлениях бытия, как нисхождение Его энергии в мир, о чем наглядно свидетельствуют таинства и праздники, развернутые одновременно и в мир горний, и в мир дольний3. Именно здесь проходит своеобразная граница между отцом Павлом и Мережковским. Первый - православный священник, второй, бу-
1 Отец Павел проходил у Мережковского по разряду «косноязычно мямлющих» новых славянофилов. Эту характеристику Мережковский дает в статье «Две тайны русской поэзии: Некрасов и Тютчев» (1915 г.), соединив в названии два абсолютно противоположных явления в русской культуре, что не могло не покоробить отца Павла, любившего поэзию Тютчева. См. об этом подробнее: Едошина И.А. Четыре упоминания о Некрасове в лагерных текстах отца Павла Флоренского // Н.А. Некрасов: современное прочтение. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2002. С. 144-147 [1].
2 Так, в «Столпе и утверждении Истины» (1914 г.) отец Павел признается: «Мне в высокой степени чуждо стремление людей "нового религиозного сознания" как бы насильно стяжать Духа Святого», а в примечаниях называет Мережковского среди представителей «нового религиозного сознания» (Флоренский П.А., свящ. Столп и утверждение Истины. Опыт православной теодицеи в двенадцати письмах. М.: Академический Проект; Гаудеамус, 2012. С. 133, 678 [2]).
3 См.: Флоренский П.А., свящ. Семь таинств // Флоренский П.А., свящ. Собрание сочинений. Философия культа. М.: Мысль, 2004. С. 153-179 [3].
дучи интерпретатором (подчас весьма оригинальным) религиозных знаний, не приемлет исторического христианства.
Однако оба пребывают в области религиозной мысли и, что особенно важно, сочинения обоих мыслителей укреплены ею, видимо поэтому Н.А. Бердяев не видит особой разницы между ними: «Мережковский очень пугает ортодоксальных православных своей религией третьего Завета. Но, в сущности, он стоит на той же ортодоксально-догматической почве, что и... свящ. П. Флоренский... Его религиозное сознание должно быть отнесено к трансцендентному типу религиозной мысли»4. С последним утверждением сложно согласиться по той причине, что Мережковский, вроде бы понимая религию как живую связь человека с Богом, глубоко сожалея об ее утрате в современном ему мире, сам лишен этого чувства. Его христианство носило скорее теоретический характер: «стоял в сторонке», как заметил Б.К. Зайцев5. Этого замечания категорически не принял близкий к семье Мережковских В.А. Злобин, утверждая, что «Мережковский не только "читал ежедневно Евангелие "но и старался по нему жить»6. А по признанию самого Мережковского, он «пришел к Евангелию через древнегреческие трагедии»7. Если вспомнить, что Флоренский был истовым грекофилом, то, казалось бы, вот оно - его сближение с Мережковским. Действительно, живой интерес к древним культурам, понимание их роли в формировании христианства присущи обоим мыслителям. Но к Евангелию отец Павел шел не через древнегреческую культуру, а через услышанный однажды «в воздухе» «отчетливый и громкий голос»: «Павел! Павел!»8.
Мережковский сводит живое чувство веры к рационалистическим построениям, потому место его религии - кабинет с книжными полками и письменным столом, к которым он прикован, как раб к галере. Для Флоренского слово -поступок, реальное действие, отсюда его священство. Когда можно было бого-словствовать, отец Павел богословствовал. Когда стало нельзя, он пошел трудиться в разные комиссии, то по электрификации, то по созданию музеев, занялся преподавательской деятельностью; когда была утрачена свобода, занимался изучением мерзлоты, растений, свойств йода. Но во всех этих занятиях глубинной сверхзадачей его было выявить красоту устроения мира, его гармоничность как свидетельства Божьего промысла. В этом контексте наука не отвергает, а доказывает существование сверхчувственного мира. Такова конкретная метафизика отца Павла. «Конкретная метафизика» Мережковского заключается в аналитическом исследовании того, что не считывается разумом. Он чем-то неуловимо напоминает апостола Фому, стремящегося убедиться в реальности Хри-
4 См.: Бердяев Н.А. Новое христианство (Д.С. Мережковский) // Д.С. Мережковский: pro et contra. СПб.: РХГИ, 2001. С. 336 [4].
5 См.: Зайцев Б.К. «Иисус Неизвестный» // Зайцев Б.К. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 6 (доп.) М.: Русская книга, 1999. С. 334 [5].
6 См.: Злобин В.А. «Серебряный век» // Злобин В.А. Тяжелая душа. М.: Интелвак, 2004. С. 184 [6].
7 См.: Мережковский Д.С. Маленькие мысли // Мережковский Д.С. Было и будет. М.: Аграф, 2001. С. 274 [7].
8 См.: Флоренский П.А., свящ. Детям моим. М.: Моск. рабочий, 1992. С. 215 [8].
ста через вложение перста в раны Его от гвоздей, а руки в Его ребра. В своих размышлениях Мережковский искренен, прозорлив, талантлив, но все эти достоинства меркнут перед неутолимым стремлением их автора составить некую схему развития религии, найти всему структурную ячейку. В Мережковском борьба веры и разума разрешается в пользу последнего. Конечно, он ходил в церковь, был православным человеком (особенно в эмиграции), но, по большому счету, вера как живое чувство осталась для него неразгаданной «тайной». Хотя, как и Флоренский, был убежден, что Россия немыслима без христианства. У священника Флоренского, конечно, конкретнее - без православия.
Для Мережковского метафизика есть «серый туман или золотые облака над Океаном, где погребена Атлантида»9. Из этого определения хорошо видно стремление Мережковского придать физические очертания (туман, облака, океан) сверхчувственному феномену (Атлантида).
С одной стороны, подобное стремление согласуется с исходным смыслом древнегреческого термина «метафизика», где через артикли женского рода единственного числа в номинативусе (ta) соединяются слова meta (за) и physica (физика) - ta meta ta physica: то, что следует за естественнонаучными сочинениями Аристотеля. В лингвистическом плане артикль указывает на единство грамматических признаков двух слов, их некую неразрывность. С другой стороны, философская мысль усваивала «то, что следует за физикой», через латинскую кальку, в которой «за» и «физика» слиплись в единое слово -Metaphysica, поскольку в латинском языке нет артиклей. В результате утрачивается создаваемая артиклями «прореженность» в написании слова, которая содержалась и в его значении. То, что располагается за пределами физики, неслиянно с ней соотносится. Потому М. Хайдеггер видит в метафизике «воп-рошание, обращенное за пределы сущего», цель которого - «сделать его доступным умозрению как таковое и во всей полноте» (пер. с нем. С. Жигалки-на)10. В греческом написании артикль есть явственное свидетельство о возможности достижения поставленной цели. Неслучайно Хайдеггер пишет слово «метафизика» на древнегреческом языке.
Но метафизика Мережковского заключается еще и в «противоестественном вывихе» памяти, которая «обращается не назад, а вперед, и человек вспоминает будущее как бывшее»11. Отсюда характерное для Мережковского именование дневниковых записей - «Было и будет». В «противоестественном вывихе» памяти прочитывается аллюзия на образ «времени, вышедшего из сустава»: «the time is out of joint» (монолог Гамлета из одноименной трагедии У. Шекспира). Потому рождается сходная, почти возрожденческая задача - через уже случившееся понять будущее и повлиять на него. Совсем неслучайно так много трудился Мережковский, он был уверен, что его слово есть не только «Новое От-
9 См.: Мережковский Д.С. Тайна Запада. АтлантидаЕвропа // Мережковский Д.С. Собрание сочинений. Тайна Трех. М.: Республика, 1999. С. 526 [9].
10 См.: Хайдеггер М. Лекции о метафизике. М.: Языки славянской культуры, 2010. С. 35 [10].
11 См.: Мережковский Д.С. Тайна русской революции: Опыт социальной демонологии // Мережковский Д.С. Царство Антихриста: Статьи периода эмиграции. СПб.: РХГИ, 2001. С. 475 [11].
кровение», вполне сопоставимое с «Философским Откровением» Шеллинга, которое он часто цитирует в «Тайне Трех» (1925 г.) и «Тайне Запада» (1930 г.), но и возможно «Третий Завет» вообще. Грандиозный замысел не мог не повлечь столь же грандиозных обращений к истории человечества.
Но есть некое смущение: вывих сам по себе есть нарушение нормы, а если он усугубляется еще и определением «противоественный», то не может не повлечь за собой чего-то аналогичного. Так родилась эсхатология Дмитрия Мережковского, которой окрашена метафизика его размышлений и с которой неразрывно связано понятие «андрогин».
Культурфилософия андрогина
Мотив андрогина пронизывает культуру модернизма12, в пределах которой прошла большая часть жизни и творчества Мережковского. Корнями андрогин уходит в глубокую древность, будучи в значении своем вполне сопоставим с уро-боросом как символом нерасторжимого единства мужского и женского начал. Но уже в древности только умопостижения было мало, человек жаждал выйти за пределы реальности в экстатическом акте во время, например, орфических или элевсинских таинств. В элевсинских мистериях мужчина «утрачивал» пол в специальном соотнесении себя с богиней, а не с богом. Так, в Аркадии священнослужитель надевал маску Деметры Кидарийской, преображаясь в мужежен-щину. В этом образе он являл бога, рождая в участниках мистерии чувство ужаса и страха, одновременно приобщая к тайне сверхчувственного мира. В орфической космогонии эта тайна именуется Андрогином, воплощая смешение противоположностей и начало всего. Орфики не соотносят Андрогина с двуполос-тью, для этого есть иные персонажи: Эрот, явившийся из Мирового яйца с золотыми крыльями за спиной; двуполая дева Милиное, дочь гневной Персефоны и обманувшего ее Аида; двуполое и двутелое существо, сросшееся в одно целое с нимфой Салмакидой, - Гермафродит, дитя Гермеса и Афродиты. Так рождается понятие «третий» пол, который имеет округлую форму13. В этой форме схватывается зримое воплощение жажды целостности.
Андрогин есть образ умопостигаемой целостности, коей жаждали деятели модернизма, андрогин в немалой степени формировал «дух времени» и определял творчество. Один из аспектов «идей времени» был связан с проблемой пола, которая и вызвала живой интерес к андрогину. Мистерия мужчины и женщины, тайна двух полов разрешается в метафизическом единстве, в котором природное или душевное человека должно быть примирено с религиозными чаяниями христианства. Пол выводился за пределы сугубого физиологизма и рассматривался либо в его древнем мифологическом смысле (П.А. Флоренский, В.В. Розанов), либо как способ преодоления «принадлежности» (тройственный союз Вяч. Иванова, Л.
12 Подробнее об этом см.: Едошина И.А. Художественное сознание модернизма: истоки и мифологемы. М.; Кострома: РГГУ; КГУ им. Н.А. Некрасова, 2002. С. 52-159 [12]; Едошина И.А. Андро-гинизирующее сознание в художественной культуре конца XIX - начала ХХ века // Метаморфозы творческого Я художника. М.: Памятники исторической мысли, 2005. С. 241-277 [13].
13 См.: Платон. Пир // Платон. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1993. С. 98-101 [14].
Зиновьевой-Аннибал, М. Сабашниковой), либо как особая форма брака, например целибат (А.Ф. Лосев и В.М. Соколова) или «духовное замужество» Зинаиды Гиппиус, жены Дмитрия Мережковского. Во всех случаях речь не идет о преодолении пола, ибо это возможно только за пределами мирской жизни, но о его переосмыслении. Модернизм стремится выявить в поле сущность и значение, то есть культурфилософию пола в контексте андрогинной проблематики.
Андрогин как идеальная форма будущепрошлого времени
Андрогин - один из основных мотивов в «Тайне Трех» и «Тайне Запада» Мережковского, этот мотив скрепляет их содержание, являясь то открыто, то опосредованно.
Обе книги написаны в период эмиграции, когда их автор уже пережил весь ужас своих революционных увлечений и когда вопросы религии стали открываться ему в новом свете. Смысл этого нового Мережковский заявляет с самого начала, уже в первом предложении «Тайны Трех»: «Попробуйте войти в современное приличное общество и перекреститься: в лучшем случае, вас примут за сумасшедшего, в худшем - за шарлатана» [15, с. 5]. И далее сразу открещивается: «Я не шарлатан». По сути, Мережковский обращается к одной из значимых проблем не только эпохи модернизма, но и эпохи постмодернизма и постпостмодернизма. Может ли образованный человек быть верующим?
Между тем ответ на этот вопрос прозвучал в лекциях Ф.В.Й. фон Шеллинга, которые он читал в Берлинском университете в летний семестр 1844 года и которые составили книгу «Философия Откровения». Шеллинг различает религию как веру и религию как философию, где религия есть предмет рационального познания: кто верует, тот не философствует. У философии иная задача - глубоко проникнуть в жизнь и стать ее центром, что не исключает значимости религии. Более того, «христианство больше не должно хотеть быть рядом с философией, оно должно пронизать себя ею» (пер. с нем. А.Л. Пестова)14. Однако религия рационально непознаваема, и Шеллинг ищет опору в поэтическом строе мифологии, обнаруживая там многочисленные источники библейских преданий. Так появляется его «Философия мифологии» (1820-е - 1850-е гг.), где в мотивах синтеза, подобного мужскому и женскому в зачатии, угадываются пути к реальному их единству как реализации божественной потенции в обоеполых божествах15.
В небольшой работе «О значении одной новооткрытой настенной росписи в Помпее» (в русском издании эта работа помещена в конце второго тома «Философии мифологии») Шеллинг описывает пребывание будущего в настоящем: «то, что не есть, но должно быть, пребывает в естественном напряжении по отношению к тому, что есть теперь» (пер. с нем. В.М. Линейкина)16. Эту мысль Шеллинга Мережковский скорректирует, описывая будущее через прошлое.
14 См.: Шеллинг Ф.В.Й. Философия Откровения: в 2 т. Т. 1. СПб.: Наука, 2000. С. 235 [16].
15 См.: Шеллинг Ф.В.Й. Философия мифологии: в 2 т. Т. 2. СПб.: Изд. Санкт-Петерб. ун-та, 2013. С. 188-224 [17].
16 Там же. С. 523.
Так, в эпиграфе к «Тайне Трех» читаем: «Слава Пресвятой Троице! Слава Отцу, Сыну и Духу! Слава Божественному Трилистнику!»17. Три строчки соответствуют заявленному в названии числу и две из них взяты из христианства. Но что такое Божественный Трилистник? По Дж. Куперу, трилистник символизирует троицу, единство и одновременно разрушение, изначально фалличен. Символ трилистника - клевер18. Представленное описание, скорее всего, имеет отношение к дохристианскому времени, но Божественным Трилистником Мережковский замыкает эпиграф. А несколько позднее посвятит Божественному Трилистнику отдельную главу. В результате время у Мережковского движется от более позднего к более раннему: от христианства к язычеству, а не наоборот. Это и есть один из характерных образов будущепрошлого времени у Мережковского, в пределах которого реализуется «живая связь, пуповина, соединяющая христианство с язычеством»19.
В целом влияние поздних работ Шеллинга («Мировые эпохи», «Философия Откровения», «Философия мифологии») на трилогию Мережковского («Тайна Трех. Египет и Вавилон», «Тайна Запада. Атлантида Европа», «Иисус Неизвестный») огромно, особенно в методологическом плане. Нами отмечены лишь некоторые аспекты этого влияния, касающиеся интересующей нас проблематики. Мережковского волнуют те же проблемы, что и Шеллинга, с той разницей, что немецкий философ даже не задумывался, сочтут ли его, утверждающего с университетской кафедры значимость религии, сумасшедшим или шарлатаном.
В 20-е годы ХХ века Мережковского, живущего в Европе, этот вопрос мучает, и он пытается найти себе определение в двух им самим предложенных ответах: если не «шарлатан», то «сумасшедший». И он готов быть таковым во имя «малой жертвы Трем», потому ставит на книге своей «крест во имя Трех». Для всякого верующего и просто знающего Библию подобные заявления вызывают ассоциации с единственной Книгой, на которой стоит крест, - Библией; а жертва (знаменательно - малая!) ассоциируется с ветхозаветной Троицей как прообразом «Жертвы Вечерней», принесенной Христом во искупление грехов всего мира.
Религиозная душа пола («Тайна Трех. Египет и Вавилон»)
Мотив андрогина как различенной целостности заявляется Мережковским в именовании книги и эпиграфе к ней, повтором которого завершается часть под названием «Небывалое». Здесь нет прямого обращения к андрогину, но активно обыгрывается троичность как символ единства вкупе с мотивом пола - «В мире Пол - в Боге Троица»20. Далее, в главе «Египет - Озирис», Мережковский обозна-
17 См.: Мережковский Д.С. Тайна Трех. Египет и Вавилон // Мережковский Д.С. Тайна Трех. М.: Республика, 1999. С. 5 [15].
18 См.: Трилистник // Купер Дж. Энциклопедия символов / пер. с англ. И.В. Комаров. М.: Золотой век, 1995. С. 335 [18].
19 См.: Мережковский Д.С. Тайна Трех. Египет и Вавилон // Мережковский Д.С. Тайна Трех. С. 15.
20 Там же. С. 32.
чает дифференциацию в поле чувственного и сверхчувственного начал: «В каждом мужчине есть тайная женщина; в каждой женщине - тайный мужчина. Неземная прелесть мужчины - женственность; женщины - мужественность. Эмпирический пол противоположен трансцендентному» [15, с. 112]. Тайна пола заключается в его «переливании» из мужского в женское и наоборот, что позволяет расщепить эмпирику, а сквозь расщепы наполнить метафизикой. Потому вполне органичной оказывается форма андрогина - «двуполый шар», образ, почерпнутый Мережковским из Платона («Пир») и свидетельствующий о победе над смертью.
Но не зря Бердяев видел в Мережковском материалиста: ему нужно, просто необходимо всякую метафизику привести к сугубой физике. В результате известный библейский образ лествицы Иакова, соединяющей землю и небо, по которой восходят и нисходят ангелы (Быт. 28: 1213), преобразуется в восходящую лестницу кровосмешений, что ведет к «божественной двуполости» и Царствию Небесному21. Подобное преобразование строится на утверждении, что «в кровосмешениях люди подражают богам», а «все браки богов кровосмеситель-ны»22. Таким образом, реальное кровосмешение есть прямой и вполне понятный путь к «Совершенной Личности».
За «физикой» Мережковского угадываются источники, к которым он апеллирует и которые составляют имплицитный фон его размышлений, подчас нескрываемо конфликтный. Так, образ лествицы Иакова лег в основу сочинения «Лестви-ца Райская» игумена Синайского монастыря Иоанна Лествичника (VI в. от Р.Х.), где Слово 15-е называется «Целомудрие». Преподобный Иоанн Лествичник определяет целомудрие как нечувствительность к различию тел, целомудренных видит в тех, «кто члены покорил душе» (15: 7, 12). А в связи с образом лествицы прямо пишет, что падшие в ров сладострастия «далече отстоят от восходящих и нисходящих по оной лествице Ангелов» (15: 27). Есть у него и мотив, условно могущий быть соотнесенным с кровосмешением: «Помни того, который обвил руку свою краем одежды (когда нес престарелую свою мать), и удерживай чувство руки своей и не прикасайся к сокровенным и прочим членам ни своего, ни чужого тела» (15: 50).
Будучи человеком энциклопедически образованным, Мережковский, конечно, знал приведенные здесь тексты и, полагаем, в немалой степени на них ориентировался, создавая свою (мета)физику пола.
Мережковский ищет и находит «религиозную душу» в поле, привлекая мифологические сюжеты из египетской, шумерской и ассиро-вавилонской мифологии, везде обнаруживая тайну Двух (пол) и тайну Трех (общество). Мотив ан-дрогина здесь исчезает.
Природа андрогина и его формы («Тайна Запада. Атлантида - Европа»)
В первой части своей работы под названием «Атлантида» Мережковский помещает современные ему события (оккупированная большевиками и страда-
21 См.: Мережковский Д.С. Тайна Трех. Египет и Вавилон // Мережковский Д.С. Тайна Трех. С. 115.
22 Там же. С. 114.
ющая Россия) в историческое время, чтобы обнаружить общие корни с гибелью Атлантиды и найти объяснения происходящему в мифологии и Апокалипсисе. Тут ему не до андрогина, гораздо важнее соединить два человечества и «вечное солнце над черною бездною потопа»23.
Вторая часть «Боги Атлантиды» открывается главой «Европа - Содом». Если в книге «Тайна Трех» путеводными нитями в размышлениях Мережковского о поле были В.В. Розанов и О. Вейнингер (своеобразные Сцилла и Харибда в размышлениях Мережковского), то здесь - Марсель Пруст. Мережковский именует роман Пруста «Содом и Гоморра» исполинской трагедией-повестью, а в его авторе видит величайшего писателя современной ему Европы24. С Мережковским сложно не согласиться.
Грандиозная эпопея Пруста «В поисках утраченного времени», которую он не успел завершить (последние тома остались в черновых вариантах и были изданы уже после смерти автора), оборвалась на «Содоме и Гоморре», блистательном образе эпохи fin de siècle, этой «"Александрии" ума, вкуса и знаний» (П. Перцов), чей странный полусон породил искусство хрупкой, призрачной и одновременно чувственной красоты25. Для Пруста тайна пола заключается в его непреодолимом разделении, подобно красоте сыновей маркизы де Сюр-жи, взявших от матери ее совершенства: «Одному передалась, волнообразная и в теле мужчины, царственность маркизы де Сюржи, и та же золотистая, жаркая, аскетическая бледность покрывала мраморные щеки матери и этого сына; а его брату достались греческий лоб, правильный нос, скульптурная шея, бездонные глаза... двуединая их красота доставляла наслаждение уму» (пер. с фр. Н.М. Любимова) [20, с. 105]. Мужская физика словно украшена женской, дву-единость доставляет интеллектуальное удовольствие рассказчику. В реальности женщина уплощается Прустом, все ее «неизвестное» скрыто одеждой, не более26. Иное дело, когда женщина «утрачивает» пол в силу возраста и родства (все-таки кровосмешение Пруст исключает): лучшие страницы романа посвящены бабушке рассказчика. Но это бабушка-воспоминание мужчины, то есть «присвоенная» бабушка, ставшая частью его самого как «отсвет мысли». Умозрительность присвоения окрашена глубоким чувством утраты: «А теперь, когда мне опять захотелось поцеловать ее, я сознавал, что пройдут час за часом, но она никогда больше не будет со мной, я поминутно делал для себя это открытие, ибо впервые за столько времени почувствовав ее такой, какой она была в жизни, в действительности, почувствовав, что у меня вот-вот разобьется сердце - до того оно переполнено ею, вновь обретя ее наконец, я узнал, что утратил ее навеки» (пер. с фр. Н.М. Любимова) [20, с. 191]. Обретение времени,
23 См.: Мережковский Д.С. Тайна Запада. Атлантида - Европа // Мережковский Д.С. Собрание сочинений. Тайна Трех. С. 308.
24 Там же. С. 358.
25 См. об этом подробнее: Едошина И.А. Культурфилософия понятия «эпоха»: к характеристике fin de siècle // Вестник Костромского государственного университета им. Н. А. Некрасова. 2014. Т. 20. № 5. С. 240-245 [19].
26 См.: Пруст М. Содом и Гоморра. СПб.: Амфора, 1999. С. 185 [20].
по Прусту, неизбежно связано с его утратой, потому Горе есть нечто большее, чем Красота27 и желание28.
Здесь все сошлось для аналитического скальпеля Мережковского: рассказчик, стремящийся растворить в сугубо мужском (Альберт) сугубо женское (Аль-бертина), чтобы в итоге получить мужеженское: роман «Содом и Гоморра» завершается решением рассказчика жениться на Альбертине («Пленница» и «Беглянка» поведают о психологической драме этого решения); высокообразованный представитель древнейшего французского рода де Шарлю, носитель душевного женообразия, - чистый гомосексуалист («с любовью думая о мужчинах, вы в конце концов становитесь женщиной»29), который, по двусмысленному замечанию Мережковского, «соединяется с народом в новой страшной "революции" - в "свободе, равенстве и братстве" Содома»30; наконец, сам Пруст, уже не в романе, а в жизни, - болезненный, утонченный, с гомосексуальными наклонностями, знаток и ценитель искусства.
Если у Пруста мотив андрогина отсутствует, то Мережковский использует этот мотив весьма активно. Через андрогин раскрывается сущность содомии: умопостигаемая целостность человека «сверкает в темной руде двух раздельных по-лов»31. Эсхатологию пола Мережковский обнаруживает в диалогах Платона, орфических мифах, что приводит его к мысли об Андрогине как боге Содома32. Но это не подлинный андрогин, а образ, искаженный в дьявольском зеркале.
Вслед за утверждением Розанова, что «религия почти во всей своей существующей полноте струится от пола»33, Мережковский поэтизирует пол, придает ему философско-оргаистические очертания: «Пол есть единственно живое, кровно-телесное "касание мирам иным" единственный выход из своего тела в чужое, из я в ты, из тайны Одного в тайну Двух»34. В понимании пола Мережковский выходит за пределы романа Пруста, герои которого увлечены гомосексуализмом и лесбиянством (об этом французский писатель заявляет сразу, уже в эпиграфе из Альфреда де Виньи: «У женщин будет Гоморра, а у мужчин -Содом»35). Мережковский ищет и находит примеры в древней мифологии Греции, Рима, Востока, в античной философии, в Ветхом Завете, что позволяет постичь сущность андрогина.
Природа андрогина космична: «каждый Атом есть бог Андрогин или Бэ-тиль, Мужеженщина; самое существо Матери - Богоматери - мужеженское.
27 См.: Пруст М. Обретенное время. М.: Нталис, 1999. С. 11 [21].
28 См.: Пруст М. Содом и Гоморра. С. 201.
29 Там же. С. 368.
30 См.: Мережковский Д.С. Тайна Запада. Атлантида - Европа // Мережковский Д.С. Собрание сочинений. Тайна Трех. С. 358.
31 Там же. С. 361.
32 Там же. С. 366.
33 См.: Розанов В.В. Семья как религия // Розанов В.В. Собрание сочинений. В мире неясного и нерешенного. М.: Республика, 1995. С. 79 [22].
34 См.: Мережковский Д.С. Тайна Запада. Атлантида - Европа // Мережковский Д.С. Собрание сочинений. Тайна Трех. С. 371.
35 См.: Пруст М. Содом и Гоморра. С. 7.
Космос есть явление двуполого Эроса-Логоса»36. Потому всякий человек «в утробной или небесной вечности - райском сне до рождения, был Андрогином»37. Отсюда - в земной жизни пол разделен, а в вечности «был, до рождения, и будет, после смерти, соединен, восстановлен в первичном единстве»38. В «божественном кровосмешении» и «божественной двуполости» древних мистерий Мережковский сначала угадывает очертания христианской Троичности, а затем в смутном облике «нагого полудетского, полудевичьего тела» Христа на кресте - андрогин39.
Сферический облик андрогина из Платонова мифа обретает не только мифические (сочетание в грозе Зевса Громовержца с Матерью Землей, Кибе-лой), но и ветхозаветные очертания в неразличимо сплетшихся телах Адама и Евы40. В том же мифе Платона андрогин рассекается Зевсом на мужчин и женщин и в таком облике оказывается на земле. Аналогично Ева извлекается из ребра Адама, из его женского пола41.
Вся эта своеобразная прелюдия завершается апофеозом специальной главки под названием «Андрогин», где Мережковский творит свой собственный миф. Родина андрогинов - остров Крит42. Главное место на острове занимает Кносский дворец - Лабиринт (или, в переводе, Дом Лабриса) Двуострой Секиры, внутрь которой Мережковский помещает крест43: «Между Крестом и Полом связь в христианстве разорвана, но между Секирой и Полом - уцелела в язычестве. Крест пола - двуострая Секира - лучшего знаменья выбрать нельзя для распятого Эроса: два на одном топорище лезвия, обращенные в разные стороны, - два пола в одном теле Андрогина»44. Следы андрогина Мережковский обнаруживает везде - в бородатой Венере, скопцах, в Адонисе/Афродите, Аттисе/Адонисе, Кибеле/Аф-родите, атлантах/амазонках. Сквозь «густое облако мифа» Мережковский различает соединенных в любви Андрогина - Бога и Человека45.
Далее мысль Мережковского развивается вслед за идеями Розанова в «Людях лунного света»46, потому личность определяется у него стремлением «выйти из родового, безличного в поле», личность обречена быть двуполой47. А поскольку понятие о личности формировалось внутри христианства, то далее Мережковский обращается к трудам святых отцов (Евсевий Кесарийский, Климент
36 Мережковский Д.С. Тайна Запада. Атлантида - Европа // Мережковский Д.С. Собрание сочинений. Тайна Трех. С. 376.
37 Там же. С. 377.
38 Там же.
39 Там же. С. 420-426.
40 Там же. С. 434.
41 Там же. С. 435.
42 Там же. С. 448.
43 Там же. С. 449.
44 Там же. С. 450.
45 Там же. С. 456.
46 Подробнее об этом см.: Едошина И.А. Метафизика христианства по В.В. Розанову // Василий Розанов в контексте культуры. Коллективная монография. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 1999. С. 25-31 [23].
47 См.: Мережковский Д.С. Тайна Запада. Атлантида - Европа // Мережковский Д.С. Собрание сочинений. Тайна Трех. С. 458.
Римский), к Библии и находит близкие мысли, что еще более утверждает его в божественной природе Андрогина-Логоса48. «И только любовь к Нему - к Ней -спасет мир», - завершает свои размышления в этой главке Мережковский49.
Далее он выводит мотив андрогина на высший уровень совершенной любви, которая корнями уходит в миф, а затем мистериально преображенной является в догмате троичности, где уже нет кровосмешений, где «Сын-Отец соединяется с Матерью-Дочерью - Андрогин с Андрогином»50. Цель этого соединения - Иисус Неизвестный, появлением в белой одежде Которого завершается книга «Тайна Запада». Финал этот чем-то неуловимо напоминает последние строки поэмы А. Блока «Двенадцать»: «В белом венчике из роз / Впереди Исус Христос». Хотя Мережковский не принял этой поэмы, указав, что Блок подменил Христа на Другого, то есть Сатану («Царство антихриста»), а когда понял, что ошибся, ужаснулся и умер, потеряв рассудок («Большевизм и человечество»).
Приведенная аналогия с Блоком представляется важной, поскольку отражает богоискательство в эпоху модернизма, его разные повороты, нюансы, контексты. Конечно, богоискательство такого рода было вне церковной ограды, но не вне этой оградой признаваемых текстов. Можно по-разному относиться к религиозным исканиям Мережковского, но нельзя не видеть в нем одного из тех, кто смело восстал против примитивно-позитивистского взгляда на мир, тем самым придав бытию более осмысленный облик.
Мотив единства мира, его внутренней взаимосвязанности (двое как одно, андрогин) и далее будет развиваться Мережковским, в частности, в «Иисусе Неизвестном» (последней части трилогии, в которую входят книги «Тайна Трех» и «Тайна Запада») и «Наполеоне». Его «конкретная метафизика» будет наполняться все новыми и новыми фактами, обрастать подробностями, но сохранит общий смысл: будущее человечества - это его прошлое, иначе поименованное, в иных формах бытийствующее, но уже однажды давно случившееся, потому языческий миф и христианское предание есть абсолютная реальность.
Как абсолютной реальностью было хождение супругов Мережковских в храм Святого Александра Невского на улице Дарю в Париже, их отпевание в этом храме с разницей в четыре года и мирное упокоение на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. В головах их могил - стилизованный купол храма, в нишу которого помещено изображение Троицы Ветхозаветной. Все сбылось: двое в одном и благословение Господне.
Список литературы
1. Едошина И.А. Четыре упоминания о Некрасове в лагерных текстах отца Павла Флоренского // Н.А. Некрасов: современное прочтение. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 2002. С. 125-156.
48 См.: Мережковский Д.С. Тайна Запада. Атлантида - Европа // Мережковский Д.С. Собрание сочинений. Тайна Трех. С. 458.
49 Там же. С. 463.
50 Там же. С. 520.
2. Флоренский П.А., свящ. Столп и утверждение Истины. М.: Академический Проект, 2012. 905 с.
3. Флоренский П.А., свящ. Семь таинств // Флоренский П.А., свящ. Собрание сочинений. Философия культа. М.: Мысль, 2004. С. 153-179.
4. Бердяев Н.А. Новое христианство (Д.С. Мережковский) // Д.С. Мережковский: pro et contra. СПб.: РХГИ, 2001. С. 331-353.
5. Зайцев Б.К. «Иисус Неизвестный» // Зайцев Б.К. Собрание сочинений: в 5 т. Т. 6 (доп.). М.: Русская книга, 1999. С. 334-337
6. Злобин В.А. «Серебряный век» // Злобин В.А. Тяжелая душа. М.: Интелвак, 2004. С.181-184.
7. Мережковский Д.С. Маленькие мысли // Мережковский Д.С. Было и будет. М.: Аграф, 2001. С. 272-280.
8. Флоренский П.А., свящ. Детям моим. М.: Моск. рабочий, 1992. 560 с.
9. Мережковский Д.С. Тайна Запада. АтлантидаЕвропа // Мережковский Д.С. Собрание сочинений. Тайна Трех. М.: Республика, 1999. С. 221-591.
10. Хайдеггер М. Лекции о метафизике. М.: Языки славянской культуры, 2010. 160 с.
11. Мережковский Д.С. Тайна русской революции: Опыт социальной демонологии // Мережковский Д.С. Царство Антихриста: Статьи периода эмиграции. СПб.: РХГИ, 2001. С. 470-559.
12. Едошина И.А. Онтология модернизма: фрагментарность и целостность // Едошина И.А. Художественное сознание модернизма: истоки и мифологемы. М.; Кострома: РГГУ; КГУ им. Н.А. Некрасова, 2002. С. 52-159.
13. Едошина И.А. Андрогинизирующее сознание в художественной культуре конца XIX -начала ХХ века // Метаморфозы творческого Я художника. М.: Памятники исторической мысли, 2005. С. 241-277.
14. Платон. Пир // Платон. Собрание сочинений: в 4 т. Т. 1. М.: Мысль, 1993. С. 81-134.
15. Мережковский Д.С. Тайна Трех. Египет и Вавилон // Мережковский Д.С. Тайна Трех. М.: Республика, 1999. С. 5-218.
16. Шеллинг Ф.В.Й. Философия Откровения: в 2 т. Т. 1. СПб.: Наука, 2000. С. 235
17. Шеллинг Ф.В.Й. фон. О значении одной новооткрытой настенной росписи в Помпее // Шеллинг Ф.В.Й. фон. Философия мифологии: в 2 т. Т. 2 / пер. с нем. СПб.: Изд-во Санкт-Петерб. ун-та, 2013. С. 517-525.
18. Трилистник // Купер Дж. Энциклопедия символов. М.: Золотой век, 1995. С. 335.
19. Едошина И.А. Культурфилософия понятия «эпоха»: к характеристике fin de siècle // Вестник Костромского государственного университета им. Н.А. Некрасова. 2014. Т. 20. № 5. С.240-245.
20. Пруст М. Содом и Гоморра. СПб.: Амфора, 1999. 617 с.
21. Пруст М. Обретенное время. М.: Наталис, 1999. 350 с.
22. Розанов В.В. Семья как религия // Розанов В.В. Собрание сочинений. В мире неясного и нерешенного. М.: Республика, 1995. С. 67-81.
23. Едошина И.А. Метафизика христианства по В.В. Розанову // Василий Розанов в контексте культуры. Кострома: КГУ им. Н.А. Некрасова, 1999. С. 17-31.
References
1. Edoshina, I.A Chetyre upominaniya o Nekrasove v lagernykh tekstakh ottsa Pavla Florenskogo [Four mentions of Nekrasov in the camp texts of Father Pavel Florensky], in N.A. Nekrasov:sovremennoeprochtenie [N.A Nekrasov: a modern interpretation]. Kostroma: KGU im. Nekrasova, 2002, pp. 125-156.
2. Florensky, P.A, svyashch. Stolp i utverzhdenie Istiny: v2 t., 1.1(1) [Pillar and statement of the Truth in 2 vol., vol. 1(1)]. Moscow: Akademicheskiy Proekt, 2012. 905 p.
3. Florensky, P.A, svyashch. Sem' tainstv [Seven sacraments], in Florensky, PA, svyashch. Sobranie sochineniy. Filosofiya kul'ta [Cult philosophy]. Мoscow: МysP, 2004, pp. 153-179.
4. Berdyaev, N.A Novoe khristianstvo (D.S. Merezhkovsky) [New Christianity (D.S. Me-rezhkovsky)], in D.S. Merezhkovsky:pro et contra. Saint Petersburg: RKhGI, 2001, pp. 331-353.
5. Zaytsev, B.K. «Iisus Neizvestnyy» ["Unknown Jesus"], in Zaytsev, B.K. Sobranie sochineniy v5 t., t. 6 (dop.) [Collected works in 5 vol., vol. 6 (ad.)]. Moscow: Russkaya kniga, 1999, pp. 334-337.
6. Zlobin, VA «Serebryanyy vek» [The Silver Age], in Zlobin, VA Tyazhelaya dusha [Heavy soul]. Moscow: Intelvak, 2004, pp. 181-184.
7 Merezhkovsky, D.S. Malen'kie mysli [Small thoughts], in Merezhkovsky, D.S. Bylo i budet [Was and will be]. Moscow: Agraf, 2001, pp. 272-280.
8. Florensky, PA, svyashch. Detyam moim [To my children]. Moscow: Moskovsky rabochy, 1992. 560 p.
9. Merezhkovsky, D.S. Tayna Zapada Atlantida Evropa [Mystery of the West. Atlantis - Europe], in Merezhkovsky, D.S. Sobranie sochineniy. Tayna Trekh [Collected works. Mystery of Three]. Moscow: Respublika, 1999, pp. 221-591.
10. Heidegger, M. Lektsii o metafizike [Lectures about metaphysics]. Moscow: Yazyki slavyanskoy kul'tury, 2010. 160 p.
11. Merezhkovsky, D.S. Tayna russkoy revolyutsii: Opyt sotsial'noy demonologii [Mystery of the Russian revolution: Experience of social demonology], in Merezhkovsky, D.S. Tsarstvo Antikhrista: Stat'iperioda emigratsii [Kingdom of Antichrist: Articles of the emigration period]. Saint Petersburg: RKhGI, 2001, pp. 470-559.
12. Edoshina, I.A. Ontologiya modernizma: fragmentarnost' i tselostnost' [Modernism ontology: fragmentariness and wholeness], in Edoshina, I.A. Khudozhestvennoe soznanie modernizma: istoki i mifologemy [Aesthetic consciousness of modernism: sources and mythologemes]. Moscow; Kostroma: RGGU; KGU im. N.ANekrasova, 2002, pp. 52-159.
13. Edoshina, I.A. Androginiziruyushchee soznanie v khudozhestvennoy kul'ture kontsa XIX -nachala XX veka [Androgenyzing consciousness in the artistic culture of the late XIX - early XX centuries], in Metamorfozy tvorcheskogo Ya khudozhnika [Metamorphoses of the artist's creative self]. Moscow: Pamyatniki istoricheskoy mysli, 2005, pp. 241-277.
14. Platon. Pir [The Simposium], in Platon. Sobranie sochineniy v 41., 1.1 [Collected works in 4 vol., vol. 1]. Moscow: Mysl', 1993, pp. 81-134.
15. Merezhkovsky, D.S. Tayna Trekh. Egipet i Vavilon [Mystery of Three. Egypt and Babylon], in Merezhkovsky, D.S. Tayna Trekh [Mystery of Three]. Moscow: Respublika, 1999, pp. 5-218.
16. Schelling, FVY. von. Filosofiya mifologii v2 t., t. 2 [The Philosophy of Mythology in 2 vol., vol. 2]. Saint Petersburg: Izdatel'stvo Sankt-Peterburgskogo universiteta, 2013. 544 p.
17. Schelling, FVY. von. O znachenii odnoy novootkrytoy nastennoy rospisi v Pompee [On the value of one newfound wall paiting in Pompeii], in Schelling, FVY. von. Filosofiya mifologii v 2 t., t. 2 [The Philosophy of Mythology in 2 vol., vol. 2]. Saint Petersburg: Izdatel'stvo Sankt-Peterburgskogo universiteta, 2013, pp. 517-525.
18. Trilistnik [The shamrock], in Kuper, Dzh. Entsiklopediya simvolov [Encyclopedia of symbols]. Moscow: Zolotoy vek, 1995. P. 335.
19. Edoshina, I.A. Kul'turfilosofiya ponyatiya «epokha»: k kharakteristike fin de siècle [Cultural philosophy of the concept "era": on the characteristics of fin de siècle], in Vestnik Kostromskogo gosudarstvennogo universiteta im. N.A. Nekrasova, 2014, vol. 20, no. 5, pp. 240-245.
20. Prust, M. Sodom i Gomorra [Sodom and Gomorrah]. Saint Petersburg: Amfora, 1999. 617 p.
21. Prust, M. Obretennoe vremya [The found time]. Moscow: Natalis, 1999. 350 p.
22. Rozanov, VV Sem'ya kak religiya [Family as religion], in Rozanov, VV Sobranie sochineniy. V mire neyasnogo i nereshennog [In the world of ambiguous and unresolved]. Moscow: Respublika, 1995, pp. 67-81.
23. Edoshina, I.A. Metafizika khristianstva po VV Rozanovu [Metaphysics of Christianity according to VV Rozanov], in Vasily Rozanov v kon-tekste kultury. Kollektivnaya monografiya [Vasily Rozanov in the context of culture. A collective monograph]. Kostroma: KGU im. N.A. Nekrasova, 1999, pp. 17-31.
