CC BY
49УДК 94:92
Ананьинский могильник:
первые раскопки и первые впечатления
А. В. Жук
zelionaya.liagushka@yandex.ru Омский государственный университет,
г. Омск, Россия
Аннотация. Статья представляет собой первую часть работы, посвященной открытию и вводу в научный оборот замечательного памятника отечественной археологии - Ананьинского могильника. Анализируются первые раскопки, проведенные на могильнике, а также первые опыты интерпретации полученного в ходе раскопок материала. Оценивается вклад в изучение Ананьинского могильника его открывателей и первых исследователей.
Ключевые слова: Ананьинский могильник, Елабуга, история археологической науки, археологические раскопки, интерпретация археологического материала.
Для цитирования: Жук А. В. Ананьинский могильник: первые раскопки и первые впечатления. Известия общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. Казань, 2019; 39 (4):6-41.
Кто из наших археологов не знает, со студенческой скамьи, Ананьинский могильник? Или, на худой конец, про Ананьинский могильник? «Этот памятник, эпонимный для широко известной сейчас культуры раннего железного века, стал исходной точкой развития финно-угорской археологии» (Лебедев, 1992, с.107). Проще говоря, археология финно-угров, как наука, вышла из Ананьинского могильника. Да что там финно-угры! Скажу больше: от Ананьинского могильника пошло уже не просто знакомство с, но именно системное изучение, понимание эпох бронзы и раннего
железа лесной части нашей страны (Русского Севера). Правда, всё это - уже позднейшие оценки, ретроспективное вйдение Ананьин-ского феномена из далёка конца ХХ - начала XXI вв. Ну а как же всё начиналось?
Открыв изданный в 1863 г. 1-й том "Географическо-Статисти-ческого Словаря Российской Империи", составленного П. П. Семеновым (который, к этому времени, уже побывал на Тян-Шане, но пока еще не назван Тян-Шанским), читаем (сокращения раскрываются мною без оговорок): «Ананьина, деревня (удельная), Вятской губернии, Елабугского уезда, в 3-х верстах к востоку от города Ела-буги, при р. Тойме; число жителей - 194 души обоего полу, 25 дворов (т.е. средняя плотность населения этой деревни вполне прилична для демографии русского села - 7-8 душ на двор. - А.Ж.).
Около нея, на р. Каме, есть "могильник', курган, в 219 шагов в окружности и до 3 аршин высоты. Говорят, что на вершине его были камни с надписями. Могильник разрыт в 1857 году; в нем найдено много скелетов, около которых лежали различные вещи: копья, стрелы, ногайки, различные украшения и т.п. Все эти предметы, числом 150, были представлены в археологическое общество» (Семенов, 1863, с. 95-96). В обоснование этого замечательного сюжета П. П. Семенов ссылается на публикацию 1860 г. в "Вестнике Императорского Русского Географического Общества" (Алабин, 1860, с. 87-120), правда - не называя автора; ниже я остановлюсь на материалах этой публикации подробнее.
Сегодня трудно сказать, кто первым по времени обратил внимание на Ананьинский могильник как на археологический памятник. Возможно, это и в самом деле был о. Михаил Ардашев, священник храма Покрова Пресвятой Богородицы в Елабуге. На изыскания его подвигло то, что «в 1847 г. Отделение Этнографии (Русского Географического Общества. - А.Ж.) разослало во все губернии программу для описания отдельных местностей: городов, селений, волостей и т.п. Статьи, написанные по этой программе, начали поступать в Общество в большом количестве. Если не все оне, отдельно взятые, оказывались в равной степени важными, то каждая в себе заключала что-либо новое для познания народного быта, обрядов, поверий, преданий. Это были мелкие вклады в сокровищницу науки» (Артемьев, 1872, с.205).
Вот так в 1849 г. и скромный пастырь храма в Елабуге, о. Михаил Ардашев, не будучи даже членом Русского Географического Общества, представил рукопись «Этнографические сведения об удельных крестьянах подгородных деревень». Среди прочего, в этой рукописи говорилось о двух курганах (это важно; см. ниже. -А.Ж.) близ деревни Ананьиной и о находках в этих курганах.
Тем, к сожалению, дело тогда и кончилось. Рукопись была погребена в архиве Императорского Русского Географического Общества, всеми забыта и увидела свет лишь в 1917 г., благодаря Д. К. Зеленину (Чижевский, 2013, с. 41-42) - к тому времени история Ананьинского могильника, как археологического памятника, давно уже состоялась. Сам же о. Михаил Ардашев явно не был любителем древностей, он не придал большого значения курганам, а также костям и медным вещам, найденным в них. Во всяком случае, на позднейших страницах истории изучения Ананьинского могильника о. Михаил не замечен. Обратить внимание здесь следует на другое: через о. Михаила в истории Ананьинского могильника появляется Императорское Русское Географическое Общество. А вот это действительно важно, и к данному обстоятельству мы еще будем возвращаться.
Следующее имя в этой истории куда более значимо. Как сформулировал в 1892 г. П. А. Пономарев, «первое слово о существовании этого могильника принадлежит елабужскому купцу и любителю старины Ивану Васильевичу Шишкину» (Пономарев, 1892, с.406).
Городской голова Елабуги, купец 2-й гильдии Иван Васильевич Шишкин (1793-1873) замечателен не только как отец великого русского художника. Хорошо известен живой, деятельный интерес этого почтенного мужа к местной истории и археологии; интерес этот воплотился, в частности, в Историю города Елабуги, изданную в Москве в 1871 г. Несколько месяцев спустя, 18 января 1872 г. И. В. Шишкин будет избран в члены-корреспонденты Московского Археологического Общества. Причем, основанием для избрания послужила не только книга Ивана Васильевича; помимо этого, как отмечено в справочнике Общества, он «работал с К.И. Невос-труевым при его разысканиях о городищах Волжско-Болгарского царства, в особенности о Елабужском, Чортовом и Ананьевском могильнике» (Императорское..., с.408).
Скорее всего, именно И. В. Шишкин указал своему сыну Ивану на живописный памятник древности неподалеку от города. О последствиях этого указания С. К. Кузнецов, еще один видный фигурант истории Ананьинского могильника, вспоминал, со временем, так. Прежде посещения Ананьина в 1881 г., «я представлял себе могильник таким, как его изобразил масляными красками мой даровитый земляк, маститый художник Шишкин - довольно высоким курганом овального типа. Эту небольшую картину можно теперь видеть в музее Казанского Общества археологии, истории и этнографии. Картина была написана в самом начале 50-х годов, задолго до раскопок г. Алабина» (Кузнецов, 1890, с.217).
Ежели Стефан Кирович не ошибается, то выходит, что Иван Иванович Шишкин (1832-1898) писал Ананьинский курган либо в 1848-1852 гг., когда оставил Казанскую Первую мужскую гимназию и жил в доме отца, либо вскоре после того, когда определился в Училище живописи и ваяния, что на Москве, и приезжал в Елабугу на вакации. Последнее вполне возможно, ибо, бывая дома, И. И. Шишкин действительно много работал. Сохранилась характерная дневниковая запись И. В. Шишкина; правда - запись более поздняя, она относится ко времени окончания Шишкиным-младшим Императорской Академии Художеств. «Сын Иван Иванович приехал 21 мая классным художником первого разряда. Уехал опять в Питер 25 октября. В продолжении бытия написал разных картин до 50 штук» (цит. по: Шишкин, 2005, с.4).
Судя по всему, "самое начало" 1850-х гг. прозвучало в рассказе С. К. Кузнецова не случайно. Однако, для того, чтобы понять, как Ананьинский могильник возник из исторического небытия и вошел в научный оборот, следует обратиться, прежде всего, к местной гидрографии. Ибо, по единодушному мнению первых исследователей этого памятника, облик территории, на которой он располагался, в стародавние времена существенно отличался от современного им.
Во-первых, «р. Тойма, как утверждает местное предание, вливалась некогда в Каму не под Елабугой, а версты на 4 - 5 выше, т.е. близь того места, где соприкасаются между собою заливное побережье Камы с песчаной равниной левого берега Тоймы. Эту невысокую равнину и можно рассматривать как песчаный нанос
или дюну, образовавшуюся в месте старинного слияния рек» (Пономарев, 1892, с. 413-414).
Во-вторых, «в те времена, когда на местах настоящих наших поселений обитали другие народы, давно уже сошедшие со сцены мира, <...> Кама, без сомнения, протекала у самого подножия крутого обрыва, на котором рисуется ныне живописный городок Елабуга. С того времени, несколько выше города, течение Камы видимо уклонилось к востоку; <.> река Кама некогда шла гораздо ближе к удельной деревне Ананьиной» (Алабин, 1860, с.87). Собственно, устье Тоймы и сместилось вследствие отступления Камы: «река Кама, как гласит темное предание, протекая некогда под самым городом Елабугой, могла быть поэтому гораздо ближе к деревне Ананьиной и там принимать в себя Тойму» (Невоструев, 1871, с.595).
В результате этих подвижек оформилась позднейшая дислокация как самой деревни, так и археологического памятника при ней. «Терраса, на которой раскинулся городок Елабуга, далее к востоку постепенно понижается и переходит в заливные луга р. Тоймы, а за этой речкой, верстах в 4 - 5 от города, местность снова приподнимается, образуя невысокую песчаную равнину, примыкающую западной стороной к левому берегу Тоймы, а южной и восточной - к заливной низине р. Камы» (Пономарев, 1892, с.413).
Долгое время Ананьинский могильник стоял, густо заросший «довольно толстою осокорью (порода тополя)» (Алабин, 1860, с.88). Не удивительно, что столь надежно укрытый памятник древности вообще мало кто замечал. Даже Афанасий Михайлович Щекатов (1753-1814) в своем замечательном "Словаре Географическом Российского Государства" ассоциировал с Елабугой только один археологический памятник. «Близь сего города, на верьху крутой горы, находятся остатки древнего города, под именем Чор-тово городище» (Щекатов, 1804, стб. 381). В дальнейшем, во всю 1-ю четверть XIX в. Ананьинский холм, судя по всему, продолжал энергично зарастать тополями.
Для этого у него были все возможности, ибо периодически Ананьинская роща обращалась в остров. «Во время разлива Камы, особенно в высокую воду, дюна эта, а равно и небольшая деревень-
ка Ананьина, приютившаяся на юго-западной стороне ея, сплошь затопляются водою, и только в одном месте, а именно в самой средине южной окраины дюны, обращенной к камской заливной низине, остается небольшая продолговатая гривка. В этом пункте дюна достигает наибольшей высоты и опускается к стороне Камы двухсаженной кручей, прикрытой сверху черноземом» (Пономарев, 1892, с.414).
В результате, борьба насельников деревни Ананьиной с природой обрела весьма драматичный характер. Ее поля «ежегодно понимались бы Камским разливом и жители оставались бы без хлеба, если бы они не выстроили и не поддерживали огромную плотину, удерживающую разлива воды (так в тексте. - А.Ж.). Плотина, выстроенная жителями Ананьина, тянется на 1180 сажен (около 2,5 км. - А.Ж.). В некоторых местах высота плотины переходит за три аршина (т. е. более 2-х метров. - А.Ж.). При неблагоприятных северных ветрах, когда усиливается напор воды на Ана-ньинский берег, жители, для спасения своих полей, употребляют чрезвычайные усилия» (Алабин, 1860, с.88). Эдакая Малая Голландия на просторах Прикамья...
В свете сказанного понятно, что тополевый лес на Ананьин-ском могильнике с каждым половодьем Камы все настойчивее просился под топор. Наконец, Вятская Удельная Контора дала добро, и «жители Ананьина вырубили его на поддержку своей плотины, начинающейся от самого почти кургана» (Л, с.89). После этого, близ «деревни, расстоянием от ней около версты, на восточной оконечности небольшой косы, несколько загнутой при западном окончании и возвышенной над низменною местностию, ежегодно потопляемою водою Камского разлива, ясно обозначился продолговатый курган» (Ш, с.88).
С чего же началась репутация Ананьинского могильника как памятника археологии? Как это часто бывает по жизни - с одной из самых загадочных его составляющих. Защитный покров могильника исчез, обнажив, для начала, его главную легенду - скопление надгробных стел. «На вершине кургана некогда были большие камни, по уверению некоторых Елабугских жителей, с какими-то непонятными надписями или знаками. Эти камни, к сожалению, сделались жертвою невежества одного Елабугского мещанина, жи-
вущего еще и в настоящее время, который 25 лет назад, пленясь их огромностию, увез их в свою баню и употребил на каменку, где время и частое каление уничтожило совершенно эти памятники, драгоценные может быть для науки» (Ш, с.89).
П. В. Алабин пометил свою статью 26-м сентября 1858 г. (Ш, с.120). Следовательно, 25 лет назад - это 1-я половина 1830-х гг.; надо полагать, примерно в то время и была вырублена Ананьина роща. Разумеется, утрата значительной части ананьинских надгробных камней чрезвычайно досадна. Но - хорошо уже то, что мы можем констатировать их существование. И показательно, что именно с этих камней, которые быстро исчезли (к счастью, не бесследно, как станет ясно некоторое время спустя), но успели произвести сильное впечатление, и начинается история Ананьинского могильника как археологического памятника.
Как бы там ни было, утрата загадочных камней оказалась лишь началом. Корни дерев более не скрепляли почву могильника; а потому «Камский разлив, ежегодно все более и более подмывая маститый холм, производит в нем обвалы, на месте которых жители часто находили старинные медные и железные вещи, полусъеденные временем» (Ш, с.88).
В 1850 г. в Елабуге разразился грандиозный пожар, от которого серьезно пострадал практически весь город. Естественно, что погоревшие аборигены соблазнились легкою добычей - подбирать старинные вымоины из осыпей облысевшего Ананьинского бугра и относить их почтенному Ивану Васильевичу Шишкину, которого вся округа знала, как охотника до древностей: доход не велик, но копеечка - верная. Действительно, по словам П. В. Алабина, И. В. Шишкин тогда «собрал у жителей несколько древних вещей, найденных у кургана» (Ш, с.89). И тогда же, видимо, Шишкин-младший запечатлел еще не тронутый раскопкою, но уже раскрывшийся облик Ананьинского могильника.
Далее на сцене появляется Капитон Иванович Невоструев (1815-1872) - хорошо известный человек нашей науки с не совсем обычной ученою судьбой. Впрочем, начиналось для него всё очень даже обыкновенно. К. И. Невоструев окончил Елабужское Духовное Училище, а затем Вифанскую Семинарию и Московскую Духовную Академию; в последней учителями его оказались
старшие сверстники - ректор, архимандрит Филарет (Димитрий Григорьевич Канабеевский-Гумилевский, 1805-1866) и профессор церковной истории, протоиерей Александр Васильевич Горский (1812-1875). С 1840 г. К. И. Невоструев - профессор Симбирской Духовной Семинарии, где преподавал, по обычаю средней специальной школы, всё, что требовалось; жребий Капитона Ивановича пал на Священное Писание, патристику и еврейский язык.
А вот в 1849 г. в жизни К. И. Невоструева произошла важная перемена: А. В. Горский вызвал его на Москву. Здесь Капитону Ивановичу дали оклад преподавателя семинарии и поселили в кел-лиях Чудова монастыря, что в Кремле (монастырь Чуду Архистратига Михаила в Хонех, основан в 1357 г., разобран в 1929-1931 гг.). Отныне основным делом жизни К. И. Невоструева стало описание славянских рукописей Московской Синодальной (Патриаршей) библиотеки - чем он и занимался вплоть до кончины 29 ноября 1872 г., т.е. без малого четверть века (о том, как начиналась эта история, см.: Мельков, 2007).
Заслуги К. И. Невоструева перед отечественной историческою наукой получили высокую оценку. В 1861 г. он становится членом-корреспондентом Императорской Академии Наук, в 1866 г. - действительным членом Московского Археологического Общества (тогда еще не Императорского), а несколько позже - членом Сербского Ученого Общества в Белграде и Юго-Славянской Академии в Загребе. В 1867 г. вышедшие тома "Описания" были отмечены 1-й Ломоносовскою премией Императорской Академии Наук. Исключительно ценный рабочий инструментарий - без малого три тысячи книг и рукописей, собранных по лавкам и улочкам Москвы в 1850-1860-е гг., когда старых книг было много, и они были дешевы - К. И. Невоструев завещал своей alma mater, Московской Духовной Академии.
Вообще-то, научные интересы К. И. Невоструева были тогда далеки от мира вещественных древностей. Но лучший отдых, как известно, это смена занятий; а потому обращался он, время от времени, и к археологическим сюжетам, на которые можно было выйти через письменные источники (не случайно его друг и наставник, коллега в деле описания Синодальных рукописей о. Александр Горский сам был выдающимся археологом). В 1855 г., в разгар
Восточной войны, вышел 1-й том описания рукописей, посвященный книгам Священного Писания. Возможно, Капитон Иванович решил по этому случаю передохнуть и несколько разнообразить свои изыскания.
Читал же К. И. Невоструев не только древние рукописи, но и свежие газеты: в то время делать это было очень даже полезно. Так, «в отрывках из Булгарского летописца XVI в. Шереф-еддина, помещенных в Казанских Губернских Ведомостях за 1852 г., в № 45, между прочим читается, что Тимур-Аксак, взяв и разорив Суддум-Елабужское Чертово городище, посетил могилы последователей (Магомета), находящиеся на устье Туймы. Слова эти обратили на себя особенное наше внимание и, прочитав их, в декабре 1855 г. мы писали в Елабугу к просвещенному и благоснисходительному корреспонденту нашему, знатоку Елабужских древностей Ивану Васильевичу Шишкину» (Невоструев, 1871б, с. 595).
Прервемся ненадолго. К. И. Невоструев - земляк И. В. Шишкина, он также уроженец Елабуги. Правда, Капитон Иванович на 22 года моложе И. В. Шишкина, т.е. это - человек уже следующего поколения; когда Капитон Невоструев был еще только 8-ми лет от роду, И. В. Шишкин сделался бургомистром Елабуги. Однако, К. И. Невоструев вырос в церковного историка на казенном коште, профессора, к тому же он прочно обосновался в Москве. Естественно, что между И. В. Шишкиным и молодым К. И. Не-воструевым установилась, на почве общих научных интересов, близкая связь.
Сам Капитон Иванович пишет об этом так. «В конце 1855 г. из любви к отечественной археологии, особенно же к знаменитым памятникам своей родины, от коей и дым, по стиху поэта, нам сладок и приятен, вступили мы в сношения с почтеннейшим соотчичем, несколько лет бывшим градским головою, купцом Иваном Васильевичем Шишкиным, человеком весьма любознательным, начитанным и много лет занимавшимся Елабужскими древностями. Предметом переписки нашей было Чертово городище, и потом особенно Ананьинский Могильник» (Невоструев, 1871а, с.589).
Итак, К. И. Невоструев запросил И. В. Шишкина: «Не указывает ли предание и нет ли каких признаков и памятников существовавшего при устье Тоймы или где по близости древнего Татарского
или другого кладбища, насыпи или кургана?» (Невоструев, 1871б, с.595). Далее К. И. Невоструев цитирует ответ И. В. Шишкина: «Есть-де какое-то старое кладбище от Елабуги верстах в пяти (на юговосток), а от деревни Ананьиной и реки Тоймы с версту, которое и доныне называется Могильником, и сказывали, что прежде на нем вырывали камни, полагательно надгробные, с надписями ли - неизвестно; жители развозили эти камни по домам» (Ш, с.595).
Весной 1856 г. И. В. Шишкин, «приобретши несколько медных, как он писал, вещей, отмытых в Ананьинском Могильнике тогдашнею высокою водою» (Ш, с.595), и сняв чертеж местности, переслал все это К. И. Невоструеву. Сопроводительное письмо Иван Васильевич завершил весьма примечательно: «на Могильнике <.> видны два кургана (вспомним два кургана о. Михаила Ар-дашева. - А.Ж.), на одном из них и камень был найден. Я намерен в них порыться» (цит. по: Ш, с.596). Государственной монополии на археологические раскопки в России в это время еще не было. Так что К. И. Невоструев отреагировал на инициативу И. В. Шишкина спокойно и даже сочувственно.
«Присланные нам г. Шишкиным бронзовые вещи обратили на Могильник, относящийся по ним к глубокой древности, все наше внимание» (Ш, с. 596). А там, среди прочего, были: «2) так называемый кельтский топорик, 3) долото, к острию полукруглое, 4) вид бараньей головы, служившей, может быть, украшением» (Ш, с. 595-596). Дело явно приобретало куда более интересный оборот, нежели поиск могил последователей Магомета, а потому идея раскопать этот, несколько неожиданно объявившийся памятник, К. И. Невоструеву очень даже понравилась.
«Так что мы, снабдив Ивана Васильевича известными русскими по части раскопок сочинениями, усильно просили его, достаточно по ним приготовясь, действительно произвесть, если можно, раскопку Ананьинского Могильника» (Ш, с.596). В дальнейшем «мы присылали новые сочинения по части археологии и, в особенности, разрытия курганов и давали советы тщательнее изучать их и самую раскопку производить с крайнею осторожностию и на-блюдательностию» (Ш, с.596). Позднее «я посылал еще некоторые пособия и руководства к задуманному нами важному предприятию разрытия древних курганов» (Ш, с.597).
Из этих реплик получается, что К. И. Невоструев исподволь переслал тогда И. В. Шишкину в Елабугу небольшую археологическую библиотеку. Скорее всего, так оно и было; но, к сожалению, из каких именно трудов состояла эта библиотека - неизвестно. Лишь благодаря отсылкам в письмах И. В. Шишкина, процитированных К. И. Невоструевым, понятно, что автор одной из этих книг - Обозрение могил, валов и городищ Киевской губернии (Киев, 1848) - ровесник и знакомый А. С. Пушкина, Иван Иванович Фундуклей (1799-1880). Сын миллионера и сам миллионер, чиновник для особых поручений при генерал-губернаторе Новороссийского края графе М. С. Воронцове (1831-1838), Киевский губернатор (1839-1852), сенатор, генеральный контролер, а затем вице-председатель Государственного Совета Царства Польского (1852-1867), член Государственного Совета (с 1867 г. и вплоть до кончины; с 1876 г. проживал в Москве) - и, по совместительству, очень интересный русский археолог.
Книги, присланные К. И. Невоструевым, сыграли свою роль и всё, вроде бы, шло, как было задумано; но внезапно К. И. Невос-труев и И. В. Шишкин столкнулись с не совсем обычною помехой. «Общее наше желание в том 1856 году встретило препятствие со стороны местных жителей, удельных крестьян, которые не дозволяли Шишкину произвесть и малейшие раскопки. Это побудило его обратиться к Удельному начальству - и дело отложено было до следующей весны» (Ш, с.596).
А мы, в свою очередь, вступаем здесь в очень интересную сферу истории нашей науки. Казалось бы, какое отношение к древностям может иметь Удельное Ведомство - хозяйственно-экономическая институция, созданная Государем Павлом Петровичем для управления имениями и доходами Императорской Фамилии? Однако, в 1850-е гг. это ведомство действительно обратилось в серьезного игрока на отечественном археологическом поле.
Началось же всё весной 1835 г., когда Алексей Николаевич Оленин (1763-1843) - один из тех, кто определял лицо тогдашней археологической науки - разработал проект Главного Управления изыскания древностей в России (один из вариантов названия) в составе Министерства Императорского Двора. А. Н. Оленин ожидал только формальную отмашку свыше - «Всемилостивейшее пове-
ление для начертания правил, на коих можно будет с пользою основать Попечительный Комитет об открытии в России древностей» (Оленин, 1835, л. 154-154 об.). Более того, как пишет И. В. Тун-кина, в бумагах барона В. Г. Тизенгаузена есть свидетельства, что Алексей Николаевич размышлял над этою проблемой даже раньше, еще в начале 1830-х гг. (Тункина, 2002, с. 189).
На первый взгляд, для реализации столь важного замысла у А. Н. Оленина были все возможности. К этому времени он - не только авторитетный ученый, но и член Российской Академии, директор Императорской Публичной Библиотеки, президент Императорской Академии Художеств, член Государственного Совета, сенатор, а позднее, с 1841 г., еще и член Императорской Академии Наук. Но, к сожалению, Император Николай Павлович не любил Алексея Николаевича, а потому Высочайшей отмашки не последовало, и с первого захода из этой затеи ничего не вышло.
Однако, расположением Императора пользовался друг и единомышленник А. Н. Оленина, граф Лев Алексеевич Перовский (1792-1856) - причем таким расположением, что даже членство последнего в тайных обществах с февраля 1816 г., т.е. старейшее членство, было оставлено без последствий - под предлогом, якобы, "совершенного забвения кратковременного заблуждения". В 1823 г. Л. А. Перовский, герой Отечественной войны 1812 г. и участник заграничных походов 1813-1814 гг., оставляет военную службу. Пробыв некоторое время по ведомству иностранных дел, он становится в 1828 г. вице-президентом департамента уделов Министерства Императорского Двора; а с сентября 1841 г., сохраняя прежнюю должность - еще и министром внутренних дел.
Именно в этом положении - как гофмейстер Высочайшего Двора, сенатор, член Государственного Совета, второе лицо по ведомству уделов и первое по ведомству внутренних дел (а с апреля 1849 г. еще и граф) - Лев Алексеевич приступает к организации державного руководства археологическими изысканиями в России. До весны 1842 г. ими ведало 2-е отделение канцелярии министра внутренних дел, а затем, по упразднении канцелярии - 2-е отделение вновь созданного департамента общих дел Министерства Внутренних Дел. Наконец, в 1850 г. была учреждена Комиссия по
заведыванию археологическими розысканиями в России; возглавил эту Комиссию самолично министр внутренних дел.
Высочайшим указом от 30 августа 1852 г., специально под графа Л. А. Перовского, удельное ведомство выводится из состава Министерства Императорского Двора. Лев Алексеевич оставляет министерство Внутренних Дел и определяется министром Уделов, а также управляющим Кабинетом Его Императорского Величества. Тем же указом министру уделов были подчинены все археологические розыскания в России. На следующий, 1853-й год была создана и подчинена опять-таки ведомству графа Л. А. Перовского Римская Комиссия археологических разысканий - первое отечественное учреждение по организации археологических исследований за рубежом.
Через две недели по кончине графа Л. А. Перовского, которая последовала 9 ноября 1856 г., министерство Уделов было упразднено, а управление уделами возвращено в министерство Императорского Двора. И в тот же день, 24 ноября 1856 г., «заведывание археологическими разысканиями, поступившими в состав Императорского Двора» (Формулярный..., 1860), принял граф Сергей Григорьевич Строганов (1794-1882).
К этому времени, детище А. Н. Оленина и Л. А. Перовского - поначалу типичная "ученая дружина", опорою которой служил личный интерес министра имярек - уже превратилась во вполне дееспособную Комиссию по заведыванию археологическими розысканиями в России. Так что открытие в феврале 1859 г. Императорской Археологической Комиссии при Министерстве Императорского Двора (под председательством все того же графа С. Г. Строганова) стало, строго говоря, лишь подведением новой законодательной базы под давно уже действующий орган.
Разумеется, из вышесказанного никак не следует, что все, кто служил в 1850-е гг. по удельному ведомству, были или считались археологами. Дело вышло куда хуже: удельное ведомство в полном составе - от чиновников до землепашцев - искренне почитало древности своим уделом, со всеми, вытекающими отсюда последствиями.
На судьбе Ананьинского могильника это сказалось так. «Управляющий (Вятской. - А.Ж.) Удельною Конторой, не объяс-
няя причины, весною (1857 г., т.е. уже после того, как археологическое дело формально вышло из ведения удельного ведомства. -А.Ж.) отказал г. Шишкину в дозволении раскопок, а между тем сам своими людьми, без надлежащих сведений и правил, а потому и без результатов, в Ананьинском Могильнике рыл яму аршина в четыре (около 3 м; надо понимать, в диаметре. - А.Ж.)» (Невоструев, 1871б, с.596).
В этой ситуации И.В. Шишкин, как человек, умудренный жизненным опытом, рассудил очень даже здраво: нет смысла обращаться за поддержкой к местному начальству, которое удельным не указ. Искать управу на Императорских "археологов" следует на соответствующем уровне державной организации науки. А потому, в письме от 21 апреля 1857 г. он «весьма разумно просил нас (т.е. К. И. Невоструева. - А.Ж.) употребить старание, чтобы дело раскопки поручено было кому-либо из членов Археологического Общества» (Л, с.596).
К. И. Невоструев и И. В. Шишкин хорошо понимали друг друга. Общество, на содействие которого уповал Иван Васильевич, было учреждено совсем недавно, в 1846 г. под именем Санкт-Петербургского Археологическо-Нумизматического Общества. В 1849-1851 г. прошла серьезная организационная реформа. Общество получило новый устав, статус Императорского, сменило имя на Археологическое Общество, а круг его занятий был «распределен по трем Отделениям. Первое получило название Отделения Русской и Славянской Археологии, второе - Восточной Археологии, третье - Древней (классической) и Западной (средневековой) Археологии» (Веселовский, 1900, с.255).
Тем временем, удельные раскопки Ананьинского могильника продолжались; их колоритное описание дошло до нас в отчете И. В. Шишкина от 1 июля 1857 г. «В разных местах они изрыли землю, и опять в некоторых зарыли и все перемешали, и будто бы нашли несколько вещей.... я непременно к депутату съезжу и узнаю подробно, какие вещи найдены и как нашли; и если бы привелось мне разрывать, то постараюсь указанным порядком это делать, не торопясь.
Курганы не то что высокие, а они низкие и как будто срытые, или такого разряда, как и у Фундуклея показаны (под № 3-м).
Их два: на одном найден был камень, но мне желательно узнать на другом-то нет ли такового. Удельные хотя и на нем вырыли яму, но небольшую, и не могли, может, потрафить на камень. В этих курганах приметно было кладбище: вырываются угли, согнившее дерево и плиты каменные, накладенные друг на друга» (цит. по: Невоструев, 1871б, с.596).
П. В. Алабин дает дополнительные сведения об этих раскопках. «Один из депутатов Вятской Удельной Конторы, при разведке кургана, на самой поверхности оного, под слоем земли не более, как на четверть аршина толщины, нашел костяк человека и при нем несколько медных частей оружия и несколько других вещей, которые и был представлены Вятскою Удельною Конторою, в 1857 году, в Географическое Общество» (Алабин, 1860, с.89). Таким образом, музей Императорского Русского Географического Общества получил первую коллекцию древностей с Ананьинского могильника еще до раскопок П. В. Алабина.
За помощью, в деле спасения Ананьинского могильника от ретивой любознательности удельных, К. И. Невоструев обратился к П. С. Савельеву - и, в общем-то, это было разумно. Прежде всего, Павел Степанович Савельев (1814-1859) - не просто один из членов-основателей Археологического Общества. В 1850-е годы он был одним из тех, кто практически руководил деятельностью этой замечательной институции, начав с должности секретаря по русской переписке с января 1849 г. В дальнейшем П. С. Савельев состоял секретарем и редактором Записок Общества (1850-1851 гг.), а также редактором Известий (с 1857 г.). С 1851 г. П. С. Савельев - секретарь Восточного Отделения Общества, а с 1857 г. - еще и заведывающий делами Отделения Русской и Славянской Археологии. Кроме того, будучи действительным членом Императорского Русского Географического Общества, П. С. Савельев состоял с апреля 1858 г. членом Совета этого Общества. Позднее, в 1859 г. он возглавит, за три месяца до кончины, Отделение Этнографии Географического Общества, в рамках которого курировалась и археология.
Сверх того, П. С. Савельев вполне заслуженно пользовался среди современников репутацией опытного полевика. В 18531854 гг. он раскопал несколько тысяч курганов во Владимирской
и Ярославской губерниях. В 1854 г. идентифицировал (и даже немного раскопал) один из местных памятников как Норманский город под Ростовом - этот город мы знаем сегодня как Сарское городище, но ассоциируем, в первую очередь, с именем Д. Н. фон Эдинга (1887-1946) и его работами в середине 1920-х гг. В 1856 г. П. С. Савельев принял участие в раскопках Александропольского кургана в Екатеринославской губернии, а также провел разведки в Крыму по местам, где до него вообще не ступала нога археолога.
Наконец, П. С. Савельев, что было особенно важно для К. И. Невоструева и И. С. Шишкина, лично знал графа Л. А. Перовского. Некоторое время Павел Степанович состоял при графе в должности секретаря по Департаменту уделов, «в январе 1852 года причислен был к Министерству внутренних дел» (Григорьев, 1861, с. 92), а «в январе 1853 г. переведен был Л.А. Перовским в Министерство уделов и причислен к Кабинету Его Величества для археологических работ» (Л, с. 94). Так что П. С. Савельев мог реально повлиять на судьбу Ананьинского могильника не только по научной, но и по административной, удельной части.
К тому же, К. И. Невоструев, понятное дело, читал П. С. Савельева; а тот писал подчас, казалось, прямо об Ананьинском могильнике. «Знать форму кургана, положение в нем покойника, расположение при погребенном его утвари, и множество кажущихся мелочей, иногда важнее для археолога, чем самые вещи. Поэтому разрытия курганов тогда только и полезны, и вполне достигают археологической цели, когда делаются людьми, знакомыми с условиями ученых раскопок.
Разрытия же с иными целями, в видах ли корысти для отыскания "клада", или из простого любопытства, даже из любознательности, производимые людьми, не приготовившимися к археологическим исследованиям, по большей части не только бесплодны, но и вредны для науки, потому что отнимают от нее или портят материалы, может быть, неоценимые» (Савельев, 1852, с. 11). Так что у К. И. Невоструева были, конечно же, основания уповать на столь замечательного коллегу; «посему мы и обратились письменно к покойному Павлу Степановичу Савельеву, объясняя ему важность Ананьинских курганов и бесполезность для науки удельных раскопок» (Невоструев, 1871б, с. 596).
Как то ни покажется странным, выбор К. И. Невоструева оказался неудачен. Это сегодня мы ассоциируем имя П. С. Савельева, прежде всего, с археологическими памятниками Владимирской земли. На самом же деле, Павел Степанович нисколько не был увлечен русскими, северными древностями. Как свидетельствует его друг, коллега и биограф, В. В. Григорьев, «Савельеву хотелось бы лучше на юг России, но за невозможностию удовлетворить этому желанию, он рад был ехать и во Владимирскую губернию, лишь бы вырваться из омута Петербургских чиновничьих интриг и дохнуть воздухом полей» (Григорьев, 1861, с. 95-96). А вообще-то, Павел Степанович «давно желал познакомиться с югом России, и живо интересовался ходом производившихся там работ по розысканию Греческих и Скифских древностей» (Ш, с.104). К. И. Невоструев, в отличие от В.В. Григорьева, об этом не знал.
Не удивительно поэтому, что Ананьинский могильник не вдохновил П. С. Савельева (мало ему Владимирщины - теперь вот ещё на Каму, под Елабугу изволь! Спасибо.). Сославшись на занятость и недостаточно крепкое здоровье, он вежливо, но твердо отклонил предложение К. И. Невоструева. А с каким удовольствием мы говорили бы сегодня о Павле Степановиче, в придачу ко всему, ещё и как о пионере Ананьина.
Тем не менее, меры по линии удельного ведомства П. С. Савельев всё же принял. Судя по всему, именно стараниями П. С. Савельева на следующий, 1858-й год раскопка Ананьинского могильника была поручена уже не первому, попавшемуся под руку местному удельному чиновнику, но выбранному П. С. Савельевым П. В. Алабину.
Выходец из дворян Рязанской губернии, Петр Владимирович Алабин (1824-1896) родился 4/16 сентября 1824 г. (Жаравин, 2004, с.12), получил, по обстоятельствам, весьма скромное образование - в июне 1842 г. «кончил курс наук в бухгалтерском отделении Санкт-Петербургского Коммерческого Училища и выпущен из оного с чином коллежского регистратора» (Формулярный., 1855), т.е. нижним из возможных чинов, Х1У-го класса.
Выйдя из Училища, 17-летний П. В. Алабин удачно уклоняется от обязательной 6-летней службы по Министерству Финансов и 1 апреля 1843 г. поступает в Тульский егерский полк; следующие
полтора десятка лет жизни он посвящает службе в егерских частях. Самые замечательные для П. В. Алабина события того времени -участие в Венгерской кампании 1849 г. а также в Восточной войне 1853-1856 гг. (это, прежде всего, Дунайский поход и оборона Севастополя). Ко времени Восточной войны П. В. Алабин уже был женат, имел сына и дочь (ib).
В августе 1857 г. П. В. Алабин переходит, с должности начальника штаба 11-й пехотной дивизии, в статскую службу, переименовывается в титулярные советники (чин IX-го класса, соответствует, в то время, армейскому капитану) и 8 октября того же 1857 г. прибывает в Вятку, на должность помощника управляющего Удельною Конторой.
Таким образом, как состоящий, еще совсем недавно, при Кабинете Его Величества для археологических работ и как член Совета Императорского Русского Географического Общества, П. С. Савельев предложил вести раскопки Ананьинского могильника только что перешедшему из военной в статскую службу помощнику управляющего Вятской Удельною Конторой титулярному советнику П. В. Алабину.
К 1858-му году П. В. Алабин не был известен какими бы то ни было археологическими изысканиями. И, тем не менее, выбор П. С. Савельева оказался исключительно удачен: Петр Владимирович, что называется, родился для археологии.
Примечательно, что П. В. Алабин руководствовался по жизни принципом Amicus Plato..., а потому не пощадил репутацию даже и своего непосредственного начальника по удельному ведомству. Приступая к раскопке могильника, он публично отметил, что «на поверхности его видно несколько небольших ям, оставшихся следами корыстолюбия кладоискателей» (Алабин, 1860, с. 88) - тех самых, о которых И. В. Шишкин так обстоятельно докладывал К. И. Невоструеву.
Раскопка Ананьинского могильника стала дебютом П. В. Алабина в области археологии. Полевая работа очевидным образом пришлась ему по душе, он быстро вошел во вкус. Уже в этом, 1858-м году берет начало энергичная череда археологических изысканий, открывающих древности Вятской земли, которая продлится вплоть до 1865 г. и о которой П. В. Алабин об-
стоятельно расскажет впоследствии графу А. С. Уварову (Алабин, 2004, с. 153-154). Насыщенный, но, так уж сложилось, короткий период, положивший начало полевым изысканиям на Вятской земле (в 1866 г. П.В. Алабин займет должность управляющего Самарскою Палатой Государственных Имуществ и покинет Вятку), ознаменовали обстоятельная итоговая статья (Алабин, 1865) и археологическая карта Вятского края.
Остановимся на этой карте чуть подробнее. Её П. В. Алабин предназначал для Императорской Археологической Комиссии, куда и передал через П. И. Лерха (подробнее о нем ниже). Карты нет; но сохранилась краткая характеристика её, данная самим П. В. Алабиным. Это очень важный текст - из него явствует, как Петр Васильевич понимал археологическую науку вообще и как он воспринимал конкретный, по месту, археологический материал в частности. Соответственно, это описание делает более содержательной и интерпретацию П. В. Алабиным собственно Ананьин-ского материала. А ведь это, что очень важно - первая по времени опубликованная интерпретация Ананьинского могильника.
Итак, что же, по мнению П. В. Алабина, есть археологическая карта, в данном случае - карта Вятского края? «Чтобы дать более точное понятие о месте нахождения, сделавшихся мне уже известными, замечательных урочищ Вятского края, городищ, курганов; также чтобы указать места уже произведенных в том краю раскопок и случайных находок замечательных древностей, и наконец, чтобы положить твердое основание последующему изучению края в археологическом отношении, мною была составлена карта Вятского края, на которую нанесены все вышеозначенные указания, - на ней же показаны все реки края и места его древних поселений, при чем сделана попытка определения путей, по которым Новгородцы распространяли свое завоевание в крае (Алабин, 2004, с.154).
В рамках настоящей статьи следует обратить внимание на то, что первые наброски будущей археологической карты Вятского края П.В. Алабин представил уже в отчете о раскопках Ананьин-ского могильника (Алабин, 1860, с.119-120). Отчет датирован, еще раз повторюсь, 26-м сентября 1858 года. Другими словами, к этому времени Петр Васильевич уже успел собрать и осмыслить вполне
приличный материал. Времени у него на это как раз и было: июнь (месяц раскопки Ананьинского могильника) - сентябрь (месяц написания отчета) 1858 г. Примечательно, что такое (безусловно, затратное) времяпрепровождение ничуть не мешало исполнению служебных обязанностей. Скорее, напротив: по итогам раскопки Ананьинского могильника (юмор. - А.Ж.) П. В. Алабин занял в январе 1859 г. пост управляющего Вятской Удельною Конторой.
Но археологическая карта Вятского края, как и служебный рост, будут позже, а пока П. В. Алабин выстроил первый в своей жизни археологический отчет действительно стильно, изящно: сказалась школа армейской службы вообще и штабной - в особенности. Начинает он с орографии Ананьинского могильника, топографического положения местности, продолжает историей изучения памятника. Затем переходит на проведенные им работы, причем здесь начинает с методики разрытия кургана, после чего следует описание хода раскопок. Для человека, который не получил соответствующей подготовки и впервые в жизни составляет археологический отчет - это обстоятельное, хорошо систематизированное описание.
Как означил начало работ сам П. В. Алабин, «в июне сего (1858. - А.Ж.) года, пригласив Ивана Васильевича Шишкина находиться при поиске, который будет мною сделан на Ананьинском могильнике» (Алабин, 1860, с.90)... К. И. Невоструев подчеркивал, что П. В. Алабин и И. В. Шишкин, вооружась «руководствами по курганной части, тщательно и осторожно вели дело "с Фундукле-ем в руках", как писал мне г. Шишкин» (Невоструев, 1871б, с.597). Опубликованный П. В. Алабиным отчет свидетельствует, что это действительно было так.
«Разрытие кургана я начал с обнажения представившейся мне каменной кладки от толстого слоя ее покрывавшей земли. Открыв каменный вал, я пошел от него вдоль по кургану на восток, глубокою и широкою канавою. Костяки, мною находимые на этом пути, и каменные кладки я обходил небольшою канавою, оставляя их лежащими как будто на столе или в ящике. Когда от этой земляной глыбы была со всех сторон значительно отброшена земля, я разрывал собственноручно всякую такую глыбу, осторожно, самыми незначительными частями отделяя землю ножем или малень-
кою деревянною лопаточкою до тех пор, пока костяк и лежавшие при нем вещи не открывались совершенно» (Алабин, 1860, с.91). На первый взгляд - страшновато; однако, принятая П. В. Алабиным полевая методика соответствовала не только тогдашнему, но и куда более позднему времени: на самом деле, подобным образом копали даже и в 1-й половине ХХ в.
Организацию раскопа П. В. Алабин выстроил по типичной для отечественной археологии того времени схеме. «Я, с достаточным числом нанятых рабочих, при нескольких нарочито мною назначенных благонадежных людях, для присмотра за рабочими, приступил к поиску» (Ш, с.90). Всего «под руководством Алабина 40 человек рабочих сделали в могильнике в один день ров около 60 метров длины и 2% метра ширины и глубины» (Пономарев, 1892, с.409).
Сохранились колоритные воспоминания крестьян о ходе раскопок. «При Алабине согнали народ из трех удельных деревень -из нашей Ананьиной, из Мальцевой и Поспеловой; собралось нас человек со-сто (это, надо понимать, вместе с контролерами при землекопах. - А.Ж.) и копали мы цельный день, а Алабин с корзиной ходил, находки обирал (так в тексте. - А.Ж.) и запись вел» (Ш, с.409). Вещи и черепа, найденные при раскопке, были - уже, выходит, по традиции - доставлены в Императорское Русское Географическое Общество и помещены в Этнографический Музей Общества.
Особое место в труде П. В. Алабина занимают его полевые наблюдения над находками, обстоятельствами их залегания и проч. Позволю себе привести хотя бы несколько примеров: здесь П. В. Алабин, как археолог, предстает, пожалуй, с самой симпатичной стороны.
«Вообще надо заметить, стоило большого труда вынимать горшки из земли: одни от малейшего прикосновения разваливались в куски, другие были уже раздавлены наваленною на них землею; иные, наконец, были так сказать разорваны кореньями осокори и березы, проникавшими курган во множестве направлений и в свою очередь сгнившими, так как деревья, видно, давно были срублены. Пробыв на воздухе не более часа, горшки и их черепья делались
несравненно крепче, а в ночь до того окрепли, что уже могли вынести транспортировку на почтовых»(Алабин, 1860, с.96).
«По химическому разложению земли, прилагаемой мною под № 36, вынутой из головы, означенной под № 28, надеюсь, хотя несколько прояснится вопрос: головы положенных здесь покойников были отрублены перед сожжением трупа и положены в землю в естественном виде, или горели на костре вместе с трупом и были вынуты из пепла, по совершении обряда трупосожигания?» (Л, с.97).
«Судя по ране на черепе № 37, надо полагать, что народ, одна из могил которого нами разрыта, боролся с народом, имевшим совершенно другие обычаи и другое оружие; ни одним из найденных нами оружий такой раны нанести невозможно, она нанесена мечем или топором» (Ш, с.114).
«В копье сохранился кусочек дерева, на которое был насажен этот наконечник. По этому кусочку ясно видно, что орудие это не что иное, как особой формы копье, и что оно было положено в могилу с отрубленным древком. Из всех мною найденных подобных копий только в этом сохранился деревянный гвоздь, которым копье было прикреплено к древку. По неровности окончания копья заметно, что оно было в употреблении, при чем очертание стертой части доказывает, как будто этим копьем рубили, а не кололи» (Ш, с.100).
«<...> у шеи горсть каких-то семян, по видимому бывших завернутыми в тряпицу, от которой остался один прах; некоторые семена отвердели, а некоторые как будто еще сохранили жизнь. Над этими интересными семенами делано испытание: я посеял семь семячек в горшки с разною землею и тщательно ухаживаю за ними, желая получить растение. Из семи три семячки взошли и достигли уже высоты полутора вершка (около 7 см. - А.Ж.), дав по шести совершенно похожих на коноплю листиков, хотя форма семян не имеет сходства с семянами конопли» (Ш, с.99).
Венчает отчет П. В. Алабина истолкование памятника, причем - основанное на аналогиях по уже известному, вошедшему к тому времени в научный оборот археологическому материалу.
Что же представляет собой первая по времени увидевшая свет интерпретация Ананьинского могильника? Здесь, ради библиогра-
фической полноты, уточним, что первая по времени публикация этого материала была помещена в Вятских Губернских Ведомостях за июль 1859 г. (№№ 27-30 от 4-25 июля), и лишь на следующий, 1860-й год отчет П. В. Алабина публикуется в куда более доступном читающей публике по стране Вестнике Императорского Русского Географического Общества.
Итак, социология памятника, раскрытая П. В. Алабиным, однозначно позволяет ему отнести материал к варварской стадии развития общества (правда, слова варварство Петр Владимирович не произносит; но зато он четко произносит слова дикость и цивилизация). Без преувеличения, изысканно выполнен П. В. Алабиным подбор «фактов, с одной стороны, доказывающих дикость, с другой некоторую цивилизацию в одном и том же народе, в одну и ту же эпоху их гражданской жизни» (Ш, с. 115-116).
Куда колоритнее смотрится сегодня попытка П. В. Алабина ответить на «темный вопрос - какому именно племени принадлежал этот могильный холм?» (Ш, с. 116). Здесь опорою служит, по собственным словам П.В. Алабина, Юрий Иванович Венелин (1802-1839). Но важно, что окончательный вывод предваряется у П. В. Алабина сравнительным анализом имеющегося археологического материала. А вот замыкается этот материал на единый, для территории и эпохи, этнос. «Этот народ некогда населял громадное пространство от Уральских до Балканских и Карпатских гор.
Как бы ни назывались племена, населявшие это пространство, факты доказывают, что их населял один и тот же народ; эти факты были до времени, так сказать, погребены в могилах и ныне в них найдены, тут и там за несколько тысяч верст расстояния друг от друга. Посмотрим, что есть общего между разрытым нами и южнорусскими курганами; сравним находки, сделанные мною, с находками в многочисленных могилах югозападной России и даже Тверской, Орловской и Владимирской губерниях» (Л, с.116).
Посмотрев же и сравнив, П. В. Алабин делает вывод. «Нами открытый курган, как во многом тождественный с могилами Южной России, должен быть также назван Скифским. Но по нашему крайнему убеждению, в мире не существовало народа, который бы носил имя Скифов; имя это, так сказать, ученое, выдуманное писателями, как выдумано имя Славян, как выдумано имя Немцев,
или Черкесов <...> Один и тот же народ назывался у окрестных племен: Скифами, Сарматами, Болгарами, Гуннами, Аварами, Обрами и множеством других мудреных названий и, наконец, смеем ли сказать - Русскими! (вот она, тень Ю. И. Венелина! - А.Ж.)
На громадном пространстве, "от Урала до Дуная до большой реки" (здесь и ниже так у автора. - А.Ж.), в незапамятные для истории времена обитали наши предки, такие же Русские, как и мы, более дикие конечно, не имевшие ни письменности, ни религии, даже, быть может, и слывшие под разными наименованиями у соседей и у писателей далеких стран. К этим-то мрачным временам принадлежит истлевшее население Ананьинского могильника, равно как и такое же население Южно-русских "могил"» (Ш, с. 118).
И, наконец, не менее колоритным способом П. В. Алабин ориентирует Ананьинский могильник во времени. «Дознано, что этот обряд (трупосожжения. - А.Ж.) был общим у первобытного человечества; из колыбели человеческого рода (Индии. - А.Ж.) этот обычай разнесся по лицу земли <...> Следовательно, по видимым признакам совершения над похороненными в этом кургане людьми обряда трупосожигания надо полагать, что они погребены во время глубочайшей древности, в первые века по Рожд. Христ. или даже, быть может, и до оного» (Ш, с. 111).
Так понимали, так воспринимали археологический и общеисторический материал наши коллеги той эпохи. К примеру, тот же К. И. Невоструев относил всего лишь середину 1-го тысячелетия до н.э. «к древнейшим временам до Рождества Христова» (Невоструев, 1871б, с. 607). А Э. И. Эйхвальд (см. ниже) будет характеризовать ананьинцев как «древнее Скифское или Чудское племя, которое принадлежало доисторическому времени, т.е. железному веку России» (цит. по: Л).
В том же 1860-м году, когда был опубликован отчет П. В. Алабина, на Ананьинский могильник обратил внимание Э. И. Эйх-вальд. В нашей археологической науке это весьма примечательная, хотя и не совсем обычная личность. Карл-Эдуард (Эдуард Иванович) фон Эйхвальд (1795-1876), уроженец Митавы, столицы тогдашней Курляндской губернии, заслуженно почитается как великий русский геолог и палеонтолог. Среди его достижений - первая сводная работа по всем, известным к тому времени в России
палеонтологическим остаткам - четырехтомник, увидевший свет в годы Восточной войны, 1853-1855 гг.
Как человек своего времени, Э. И. Эйхвальд воспринимал исторические древности за органичное продолжение древностей геологических (именно поэтому среди археологов той эпохи так много геологов). А потому, специализируясь в палеогеографии и палеонтологии, он довольно естественно вышел на археологию. Результатом стала этапная для археологии России статья - первая сводная работа по всем, известным к тому времени в России чудским/скифским древностям (Эйхвальд, 1857).
Этнологическая методология у Э. И. Эйхвальда та же, что у Ю.И. Венелина: за изобильными в историографии определениями всякий раз скрывается один, изначально целостный народ - который делится, со временем, на множество ветвей, племен. Правда, Э. И. Эйхвальд дает принципиально иную, нежели Ю. И. Венелин, идентификацию практически того же археологического материала. «Скиф было первобытное название всех финских племен, обитавших тогда (во времена Геродота и позднее. - А.Ж.) от Крымского полуострова по южному отклону Уральского хребта, по Бара-бинской степи до Алтайских и Саянских гор; народное племя, по разным наречиям языка разделившееся на многие отдельные или боковые ветви» (Л, с.303).
Собственно, Ананьинский могильник заинтересовал Э. И. Эйхвальда как дополнение материала его обобщающей статьи 1857 г. Идентификаций Ю. И. Венелина Э. И. Эйхвальд, очевидным образом, не разделял, он исходил из того, что все эти «древние народы были чудо-финнского племени, на что указывают и разные оставленные ими памятники, и описания древних, греческих и римских историков и географов» (Ш, с.367).
Э. И. Эйхвальд принял во внимание скифские, а также Алтайские аналоги Ананьинским вещам и погребальному устройству и, соответственно, датировал памятник. «В могильнике, кроме некоторых каменных орудий, находятся преимущественно медные и железные: это указывает на первые столетия до Рождества Христова, когда медные орудия и оружие были еще в употреблении» (Невоструев, 1871б, с. 607-608, здесь же - перевод и изложение ряда мест из статьи Э. И. Эйхвальда; Чижевский, 2013, с.65;
Шмидт, 1928, с. 169-170). Так в истории Ананьинского могильника впервые обозначилась финно-угорская линия. Представления о хронологии и соотношении эпох бронзы и раннего железа были в это время еще смутны, неопределенны - что, конечно же, сказывалось на том, как Ананьинский могильник входил в научный оборот.
Чуть позже, в 1863 г. на Ананьинский могильник обратил внимание К. М. Бэр. Карл-Эрнст-Риттер фон Бэр Эдлер фон Хатхорн (Карл Максимович Бэр) (1792-1876), безусловно - лицо отечественной академической науки той эпохи. Археологическая составляющая его научных интересов была не основной, но, временами (особенно в 1850-1860-е гг.) действительно важной частью. Именно на это время приходится репутация К. М. Бэра, помимо прочего, и как археолога-первобытника (Платонова, 2010). И, в частности, в Ананьинском материале внимание К. М. Бэра привлекли кельты - как форма орудия, надежно знаменующая бронзовый век. Бронзовые кельты, хорошо известные до того в Западной Европе (откуда, собственно, и рабочее имя орудия), теперь, благодаря стараниям П. В. Алабина, стали известными in situ и в Европе Восточной. «Ананьинские черепа Бэр склонен был связать с восточно-финскими» (Шмидт, 1928, с.170). В общем, Ананьинский могильник хорошо ложился в разрабатываемый К. М. Бэром план археологического изучения России.
В 1865 г., следом за Русским Географическим Обществом и лично К. И. Невоструевым, к изучению Ананьинского могильника подключается Императорская Археологическая Комиссия. Персонально это был замечательный русский востоковед Петр Иванович Лерх (1828-1884).
Человек сугубо штатский, П .И. Лерх, тем не менее, оказался сопричастен действиям русской армии (что понятно - ведь он был востоковед и археолог). Как ориенталист, П. И. Лерх принял участие в Восточной войне: в 1856 г. он допрашивал и вербовал курдов, взятых в плен в ходе кампании на Кавказе. А в 1858 г., вместе с полковником Н. П. Игнатьевым, П. И. Лерх побывал в Хиве и Бухаре.
В 1860 г. П. И. Лерх становится членом Императорского Археологического Общества; библиотекарь, а с 1862 г. - секретарь
Отделения Западной и Классической Археологии. Однако, на практике его археология оказывается в это время несколько другой: Петр Иванович серьезно увлекся первобытной археологией вообще, и археологией Русского Севера - в частности. Замечательным результатом этого увлечения стала масштабная экспедиция, которую П. И. Лерх смог организовать и провести в 1865 г., по линии Императорской Археологической Комиссии, в переделах Вологодской, Вятской и Олонецкой губерний. Отмечу здесь, что для самой Комиссии это стало первым по времени исследовательским предприятием как в области первобытной археологии, так и в областях Русского Севера.
Важным этапом экспедиции стало посещение П. И. Лерхом в начале сентября 1865 г. Ананьинского могильника и его окрестностей - уже современники почитали это действо вторичным, после П. В. Алабина, исследованием могильника (Артемьев, 1872, с.187). П. И. Лерх раскопал здесь еще несколько погребений, всерьез заинтересовался памятником и задумал «подробное описание могильника» (Л, с.187). К сожалению, свет увидело лишь короткое информационное сообщение в Отчете Императорской Археологической Комиссии (Лерх, 1866).
Перебрав имеющийся материал, П. И. Лерх счел возможным отнести Ананьинский могильник к эпохе перехода от бронзы к железу - на эту мысль его навела двойственная природа находок. «Оружия были частию бронзовые, в особенности наконечники стрел и копий, равно как и топоры. Кинжалы же и ножи сделаны из железа; рукоятки этих кинжалов, иногда бывающие из бронзы, по формам своим сходны с рукоятками бронзовых кинжалов, находимых в курганах Западной Сибири» (Ш, с. ХШ-Х1У). При этом, П. И. Лерх не отрицал архаичной природы культуры Ананьина и, в частности, того, что здешние «бронзовые топоры представляют по своей форме прямой переход от топоров, употреблявшихся на севере России в период каменных орудий» (Л, с. XIV).
Так впервые в истории Ананьинского могильника состоялась ориентировка его по собственно археологической классификации и впервые прозвучала бронзовая (здесь - переходная к железу) эпоха. Кроме того, стараниями П. И. Лерха, вещи Ананьинского могильника теперь появились, кроме Императорского Русского
Географического Общества, еще и в Императорской Археологической Комиссии (собственно - в Императорском Эрмитаже).
Тем временем, материалы Ананьинского могильника продолжал усердно разрабатывать К. И. Невоструев. Его стараниями этот памятник стал одним из знаковых для 1-го Всероссийского Археологического Съезда, который состоялся в Москве весной 1869 г. Точнее - для Трудов этого Съезда, которые увидели свет чуть позже, в 1871 г. Дело в том, что в понедельник 24 марта 1869 г. в четвертом, заключительном заседании 1-го Отделения Съезда (Древности Первобытные) К. И. Невоструев «прочел исследование о городищах» (Протоколы., 1871, с.ХСИ), впоследствии опубликованное (Невоструев, 1871а). А вот второй доклад К.И. Не-воструева, посвященный Ананьинскому могильнику, в заседаниях Съезда зачитан не был. И, тем не менее, мы знаем этот материал именно как опубликованный в Трудах 1-го Всероссийского Археологического Съезда (Невоструев, 1871б). В истории нашей науки такое бывает.
Ко времени, когда К. И. Невоструев представил материалы Ананьинского могильника для публикации в Трудах 1-го Археологического Съезда, изучение этого памятника уже имело традицию. Да, традиция эта была молода, скромна, насчитывала очень немногих исследователей. Традиция эта лишь начиналась; но - она уже началась. И - уже дала первые результаты, позволяющие продвинуться в понимании феномена Ананьинского могильника. Собственно, К. И. Невоструев в своей публикации и подвел итоги этим первым результатам.
Уже после Археологического Съезда, в июле 1870 г. Ананьинский могильник наконец-то посетил сам отец Ананьинской культуры и бронзового века Прикамья, К. И. Невоструев. Основными результатами этой разведки стали: 1) констатация того, что могильник раскопан далеко еще не полностью, а также - 2) приобретенные у крестьян деревни Ананьиной «довольно вещей, найденных в могильнике», и «надгробный камень, хотя раздробленный на семь частей, по нашему мнению современный могильнику с изображением на нем тогдашнего человека» (Невоструев, 1871б, с.609). К. И. Невоструев передал этот камень в Московское (тогда еще не Императорское) Археологическое Общество (Л, с.628) и,
с того времени, этот камень украшает страницы наших учебников археологии - начиная с одного из первых (Полевой, 1879, с.51) и вплоть до позднейших (Авдусин, 1989, с.175). Обстоятельное описание этого камня, очень полезное для понимания иллюстраций, см. (Невоструев, 1871б, с. 626-628).
«За сим мы выскажем свое мнение или предположения о времени Ананьинского могильника и о народе, которому он принадлежал» (Ш, с. 628). В плане социологии К. И. Невоструев рассуждает, для своего времени, безукоризненно. «Ананьинский Могильник, представляющий вещи, не только составляющие роскошь (здесь и далее в цитате жирным шрифтом выделено мною, а простым курсивом - автором. - А.Ж.), каковы разные украшения, но и относящиеся к оружию, и даже к домашнему обиходу - почти все бронзового состава, относится поэтому к так называемому бронзовому веку» (Ш, с. 629).
Примечательно, что в таком контексте К. И. Невоструев нисколько не смущается Ананьинским железным инвентарем: ибо наличие железных изделий - отнюдь не есть основание для констатации железного века. «Железо с отдаленнейших времен, может быть еще послепотопных, вообще употреблялось и в бронзовый период, особенно у Ассириян» (Ш, с. 629).
Сославшись еще на ряд резонов (в частности, на такой: «Сплав Ананьинской бронзы, по химическому разложению состоящий лишь из меди и олова, с исключением цинка и свинца, а некоторых вещей из одной меди со следами олова, есть древний первоначальный сплав - и такова, между прочим, была Ассирийская бронза» (Ш, с.629)), К. И. Невоструев делает вывод: «мы относим Ананьинский Могильник в самом бронзовом веке не к концу его, когда бронза, вытесняемая железом, сделалась лишь предметом роскоши, а ко времени преобладания бронзы. А потому не сомневаемся отнести Могильник вообще ко времени до Рождества Христова» (Ш, с.630).
Повторю еще раз - именно так понимался нашими коллегами в ту эпоху бронзовый век Русского Севера. Соответственно, «первоначальное место бронзовой и железной металлургии было во Святой Земле, оттуда это искусство распространилось к Финикиянам и Ассириянам, а потом к Грекам» (Ш, с.630) и пошло рас-
пространяться далее в северо-западном направлении. «Но этими положениями, мы думаем, не объясняются бронзовые древности ни вообще нашего отечества - России, в древнейшие времена более или менее занимаемого Скифами, ни, в частности, северо-восточной полосы его, где был Ананьин Могильник и далее - к Уралу и в Сибири» (Ш, с. 631).
Здесь дело решалось, по мнению К. И. Невоструева, встречным движением Ближне-Восточных бронзовых технологий с Кавказа и «какого-нибудь Монгольского смешанного или Финского племени, которое с Алтая распространилось по нашей Сибири и северо-востоку Европы и здесь было известно под именем Чуди» (Ш, с.631). «Из этого соприкосновения Азиатской Скифии с Персами, Мидянами и Ассириянами мы производим в Ананьинской бронзе замеченное нами (особенно в амулетах и религиозных символах) сходство с Ниневийскими древностями» (Ш, с.632).
Ананьинский материал, только что вошедший в научный оборот, хорошо перекликался с выкладками пусть не ученого, но зато очень даже образованного пионера этого памятника, И. В. Шишкина. В Истории города Елабуги, которая увидела свет в 1871 г., незадолго до его кончины, Иван Васильевич писал буквально следующее: «При разрытии кургана, находящегося от г. Елабуги в пяти верстах, на окраине лугов недалеко от Камы, слывущего под названием Могильника, найдено много скелетов, разных металлических инструментов и оружия, а также и украшений. Все это подробно описано г. Алабиным, в Вестнике Императорского Географ. Общества 1860 г. часть 29, № 6-й, где ясно доказывается, что здесь жители находились с древнейших времен и, вероятно, это были Скифы; подтверждением чему служат найденные здесь каменные орудия первобытных времен, приобретенные археологом П. И. Лерхом, бывшим здесь в 1864 году (опечатка; правильно -в 1865-м. - А.Ж.). По всем сим данным никакого нет сомнения, что в древности жили здесь Скифы и могли иметь город или городок» (Шишкин, 1871, с. 11-12). Так выглядело тогдашнее непрофессиональное восприятие археологического памятника.
В 1872-1873 гг. скончались люди, подарившие России Ана-ньинский могильник - К. И. Невоструев и И. В. Шишкин. Тогда же, в начале 1870-х гг. П. И. Лерх вернулся к своему любимому
Востоку, замечательно развил русскую школу восточной нумизматики (в частности, открыл ученому миру монеты Бухары VII-VIII вв.); к археологии Русского Севера он более не обращался. То же можно сказать и об Э. И. Эйхвальде, для которого прошел период интереса к археологии. Для К. М. Бэра этот интерес не прошел, но Ананьином он более не интересовался. П. В. Алабин еще в 1866 г., т.е. за несколько лет до Ьго Всероссийского Археологического Съезда, перебрался к новому месту службы в Самару, а потому его внимание теперь было далеко от Прикамья.
Таким образом, к началу 1870-х гг. так или иначе сошли со сцены практически все, кто имел отношение к открытию Ананьин-ского могильника и вводу его в научный оборот. На этом первую страницу истории Ананьинского феномена можно считать перевернутой...
Литература
Авдусин Д. А. Основы археологии. М., 1989. 335 с.
Алабин П. В. Ананьинский могильник (близь города Елабу-ги) // Вестник Императорского Русского Географического Общества. ч. 29. СПб., 1860. С. 87-120.
Алабин П. В. Заметка относительно некоторых древностей Вятского края. Вятка, 1865, 38 с. (отд. оттиск из Вятских Губернских Ведомостей).
Алабин П. В. - графу А.С. Уварову. Самара, 16 февраля 1869 г. // Самарский край в истории России. в.2. Самара, 2004. С.153-156.
Артемьев А. И. Обозрение трудов Императорского Русского Географического Общества по исторической географии //Двадцатипятилетие Императорского Русского Географического Общества 13 января 1871 года. СПб., 1872. С. 89-240.
Веселовский Н. И. История Императорского Русского Археологического Общества за первое пятидесятилетие его существования. 1846-1896.СПб., 1900. 515 с.
Григорьев В. В. Жизнь и труды П. С. Савельева, преимущественно по воспоминаниям и переписке с ним. СПб., 1861. VIII + 307 с.
Жаравин В. С. Петр Алабин - почетный гражданин города Вятки // Самарский край в истории России. в.2. Самара, 2004. С. 10-68.
Императорское Московское Археологическое Общество в первое пятидесятилетие его существования (1864-1914 гг.). Т. II. М., 1915. XXII +445 + 257 с.
Кузнецов С. К. Отчет об археологических разысканиях в окрестностях города Томска, произведенных летом 1889 года // Труды Томского Общества Естествоиспытателей. год 1. Томск, 1890. С. 153-230.
Лебедев Г. С. История отечественной археологии. 17001917 гг. СПб., 1992. 464 с.
Лерх П. И. Об Ананьинском могильнике // Отчет Императорской Археологической Комиссии за 1865-й год. СПб., 1866. С. ХП-ХРУ.
Мельков А. С. Заслуги святителя Филарета (Дроздова) в деле становления русской археографии. //Церковь и время, 2007, № 4 (41). С. 206-215.
Невоструев К. И. О городищах древнего Волжско-Болгарско-го и Казанского царств в нынешних губерниях Казанской, Симбирской, Самарской и Вятской // Труды Первого Археологического Съезда в Москве. 1869. т. II. М., 1871. С. 521-594.
Невоструев К. И. Ананьинский Могильник // Труды Первого Археологического Съезда в Москве. 1869. т. II. М., 1871. С. 595-632.
Оленин А. Н. Об открытии древностей в России. СПб., 15 марта 1835 г. // Архив Института истории материальной культуры РАН, ф.7, оп.1, д.11, л.152-156.
Платонова Н. И. Карл Максимович Бэр и начало исследований первобытных древностей России // Человек и древности: памяти Александра Александровича Формозова (1928-2009). М., 2010. С. 611-622.
Полевой П. Н. Очерки русской истории в памятниках быта. I. Древнейший период. СПб., 1879. Х!У+178 с.
Пономарев П. А. Материалы для характеристики бронзовой эпохи Камско-Волжского края. I. Ананьинский могильник (архе-
ологический этюд) // Известия Общества Археологии, Истории и Этнографии при Императорском Казанском Университете. т. Х. в.4. Казань, 1892. С. 405-438.
Протоколы заседаний Археологического Съезда // Труды Первого Археологического Съезда в Москве 1869. т. I. М., 1871. С. XL-CXL.
Савельев П. С. Старинные доспехи, найденные в сопках Новгородской губернии. //Записки Императорского Археологического Общества. т. IV. СПб., 1852. С.10-15.
Семенов П. П. Географическо-Статистический Словарь Российской Империи. т.Г СПб., 1863. VIII + 716 с.
Тункина И. В. Русская наука о классических древностях юга России (XVIII -середина XIX в.). СПб., 2002. 676 с.
Формулярный список о службе и достоинстве старшего адъютанта штаба 11-й пехотной дивизии, Охотского егерского полка штабс-капитана Алабина. Составлен января 1-го дня 1855 года // Центральный государственный военно-исторический архив СССР, ф.489, оп.1, д.7305, л.529-535.
Формулярный список о службе и достоинстве генерала-от-кавалерии графа Российской Империи Строганова. Составлен за 1860 год // Центральный государственный военно-исторический архив СССР, ф.409, оп.2, д.39204, 11л.
Чижевский А. А. Начальный период изучения археологии эпохи бронзы и раннего железного века в Волго-Камье. Полевые исследования //Поволжская Археология, 2013, № 2 (4). С. 40-63.
Чижевский А. А. Начальный период изучения археологии эпохи бронзы и раннего железного века в Волго-Камье. Кабинет-но-аналитические исследования //Поволжская Археология, 2013, № 2 (4). С. 64-103.
Шишкин И. В. История города Елабуги. М., 1871. 54 с.
Шишкин // Художественная Галерея, 2005, № 65. 31 с.
Шмидт А. В. Археологическое изучение древностей севера СССР //Труды Комиссии Академии Наук СССР по изучению племенного состава населения СССР и сопредельных стран. № 15. Финно-Угорский сборник. Л., 1928. С. 135-242.
Щекатов А. М. Словарь Географический Российского Государства. ч.П. Г-И. М., 1804, 874 стб.
Эйхвальд Э. И. О Чудских копях //Записки Императорского Археологического Общества. т!Х. СПб., 1857. С. 269-370.
Сведения об авторе
Жук Александр Владиленович - канд. ист. наук, доцент Омского государственного университета; zelionaya.liagushka@yandex.ru (г. Омск, Россия)
Ananyinsky burial ground: first excavations and first impressions
À. Zhuk
Abstract: The article is the first part of the work devoted to the discovery and introduction into scientific circulation of a remarkable monument of national archaeology - Ananyinsky burial ground. The first excavations carried out at the burial ground, as well as the first experiments of interpretation of the material obtained during the excavations, are analyzed. The contribution of its discoverers and first researchers to the study of the Ananyinsky burial ground is estimated
Keywords: Ananyinsky burial ground, Elabuga, history of archaeological science, archaeological excavations, interpretation of archaeological material.
For citation: Zhuk A. Ananyinsky burial ground: first excavations and first impressions. Proceedings of the Society for Archaeology, History and Ethnography at the Kazan University. Kazan, 2019; 39 (4):6-41.
References
Alabin P. V. Ananinskiy mogilnik (bliz goroda Elabugi) // Vestnik Imperatorskogo Russkogo Geograficheskogo Obschestva. ch. 29. SPb., 1860. S. 87-120.
Alabin P. V. Zametka otnositelno nekotoryih drevnostey Vyatskogo kraya. Vyatka, 1865, 38s. (otd. ottisk iz Vyatskih Gubernskih Vedomostey).
Alabin P. V. - grafu A.S. Uvarovu. Samara, 16 fevralya 1869 g. // Samarskiy kray v istorii Rossii. v.2. Samara, 2004, s. 153-156.
Artemyev A. I. Obozrenie trudov Imperatorskogo Russkogo Geograficheskogo Obschestva po istoricheskoy geografii //Dvadtsatipyatiletie Imperatorskogo Russkogo Geograficheskogo Obschestva 13 yanvarya 1871 goda. SPb., 1872. S. 89-240.
Avdusin D. A. Osnovyi arheologii. M., 1989. 335 s.
Chizhevskiy A. A. Nachalnyiy period izucheniya arheologii epohi bronzyi i rannego zheleznogo veka v Volgo-Kame. Polevyie issledovaniya //Povolzhskaya Arheologiya, 2013, # 2 (4). S. 40-63.
Chizhevskiy A. A. Nachalnyiy period izucheniya arheologii epohi bronzyi i rannego zheleznogo veka v Volgo-Kame. Kabinetno-analiticheskie issledovaniya // Povolzhskaya Arheologiya, 2013, # 2 (4). S. 64-103.
Eyhvald E. I. O Chudskih kopyah //Zapiski Imperatorskogo Arheologicheskogo Obschestva. t.IX. SPb., 1857. S. 269-370.
Formulyarnyiy spisok o sluzhbe i dostoinstve starshego ad'yutanta shtaba 11-y pehotnoy divizii, Ohotskogo egerskogo polka shtabs-kapitana Alabina. Sostavlen yanvarya 1-go dnya 1855 goda // Tsentralnyiy gosudarstvennyiy voenno-istoricheskiy arhiv SSSR, f.489, op.1, d.7305, l.529-535.
Formulyarnyiy spisok o sluzhbe i dostoinstve generala-ot-kavalerii grafa Rossiyskoy Imperii Stroganova. Sostavlen za 1860 god // Tsentralnyiy gosudarstvennyiy voenno-istoricheskiy arhiv SSSR, f.409, op.2, d.39204, 11l.
Grigoryev V. V. Zhizn i trudyi P. S. Saveleva, preimuschestvenno po vospominaniyam i perepiske s nim. SPb., 1861. VIII 307 s.
Imperatorskoe Moskovskoe Arheologicheskoe Obschestvo v pervoe pyatidesyatiletie ego suschestvovaniya (1864-1914 gg.). T. II. M., 1915. XXII 445 257 s.
Kuznetsov S. K. Otchet ob arheologicheskih razyiskaniyah v okrestnostyah goroda Tomska, proizvedennyih letom 1889 goda // Trudyi Tomskogo Obschestva Estestvoispyitateley. god 1. Tomsk, 1890. S. 153-230.
Lebedev G. S. Istoriya otechestvennoy arheologii. 1700-1917 gg. SPb., 1992.
464 s.
Lerh P. I. Ob Ananinskom mogilnike // Otchet Imperatorskoy Arheologicheskoy Komissii za 1865-y god. SPb., 1866. S. XII-XIV.
Melkov A. S. Zaslugi svyatitelya Filareta (Drozdova) v dele stanovleniya russkoy arheografii. //Tserkov i vremya, 2007, # 4 (41). S. 206-215.
Nevostruev K. I. O gorodischah drevnego Volzhsko-Bolgarskogo i Kazanskogo tsarstv v nyineshnih guberniyah Kazanskoy, Simbirskoy, Samarskoy i Vyatskoy // Trudyi Pervogo Arheologicheskogo S'ezda v Moskve. 1869. t. II. M., 1871. S. 521-594.
Nevostruev K. I. Ananinskiy Mogilnik // Trudyi Pervogo Arheologicheskogo S'ezda v Moskve. 1869. t. II. M., 1871. S. 595-632.
Olenin A. N. Ob otkryitii drevnostey v Rossii. SPb., 15 marta 1835 g. // Arhiv Instituta istorii materialnoy kulturyi RAN, f.7, op.1, d.11, l.152-156.
Platonova N. I. Karl Maksimovich Ber i nachalo issledovaniy pervobyitnyih drevnostey Rossii // Chelovek i drevnosti: pamyati Aleksandra Aleksandrovicha Formozova (1928-2009). M., 2010. S. 611-622.
Polevoy P. N. Ocherki russkoy istorii v pamyatnikah byita. I. Drevneyshiy period. SPb., 1879. XIV 178 s.
Ponomarev P. A. Materialyi dlya harakteristiki bronzovoy epohi Kamsko-Volzhskogo kraya. I. Ananinskiy mogilnik (arheologicheskiy etyud) // Izvestiya Obschestva Arheologii, Istorii i Etnografii pri Imperatorskom Kazanskom Universitete. t. H. v.4. Kazan, 1892. S. 405-438.
Protokolyi zasedaniy Arheologicheskogo S'ezda // Trudyi Pervogo Arheologicheskogo S'ezda v Moskve 1869. t.I. M., 1871. S. XL-CXL.
Savelyev P. S. Starinnyie dospehi, naydennyie v sopkah Novgorodskoy gubernii. // Zapiski Imperatorskogo Arheologicheskogo Obschestva. t. IV. SPb., 1852. S. 10-15.
Schekatov A. M. Slovar Geograficheskiy Rossiyskogo Gosudarstva. ch.II. G-I. M., 1804, 874stb.
Semenov P. P. Geografichesko-Statisticheskiy Slovar Rossiyskoy Imperii. t.I. SPb., 1863. VIII 716s.
Shishkin // Hudozhestvennaya Galereya, 2005, # 65. 31 s. Shishkin I. V. Istoriya goroda Elabugi. M., 1871. 54 s.
Shmidt A. V. Arheologicheskoe izuchenie drevnostey severa SSSR //Trudyi Komissii Akademii Nauk SSSR po izucheniyu plemennogo sostava naseleniya SSSR i sopredelnyih stran. # 15. Finno-Ugorskiy sbornik. L., 1928. S. 135-242.
Tunkina I. V. Russkaya nauka o klassicheskih drevnostyah yuga Rossii (XVIII -seredina XIX v.). SPb., 2002. 676 s.
Veselovskiy N. I. Istoriya Imperatorskogo Russkogo Arheologicheskogo Obschestva za pervoe pyatidesyatiletie ego suschestvovaniya. 1846-1896.SPb., 1900. 515 s.
Zharavin V. S. Petr Alabin - pochetnyiy grazhdanin goroda Vyatki // Samarskiy kray v istorii Rossii. v.2. Samara, 2004. S. 10-68.
Information about the author
Alexander Zhuk Ph. D., associate Professor of Omsk state University; zelionaya. liagushka@yandex.ru
Дата поступления 15.11.2019
